Дадли первым нарушил молчание.

— Что Вы имеете в виду? — спросил он.

— Я думала, для людей это очевидно. Вспомогательный Центр ревновал к вам. Вспомогательный Центр испугался, что вы или кто-нибудь из вам подобных найдет дорогу к нашему миру.

Она слабо улыбнулась.

— Как ни крути, согласитесь, что тюрьма, из которой вы бежали, иным мужчинам покажется истинным раем.

— А почему Вы уцелели?

В голосе Дадли сквозила боль. Он перевел взгляд с Вероники на бесформенную кучку мертвой пыли — все, что осталось от Наташи, от Салли, от Линетты. Я знаю, он не просто увлекся Наташей.

— Почему Вы уцелели?

Теперь ее улыбка была усталой.

— Наверно, я была сильнее других. Там, в туннеле, вы могли убедиться, что я способна преодолеть встроенные запреты. Я способна к самопожертвованию, поэтому могу сопротивляться директивам. Я сильнее других. Возможно, это произошло потому, что я была скопирована с настоящей модели, а другие были просто образы воспоминаний Вспомогательного Центра и его воображения. Но разве это имеет значение?

— Да, — тупо ответил он.

— Дадли, — сказал я. — Если бы Вероника… умерла, это не значит, что твоя Наташа осталась бы в живых. Или Салли, или Линетта.

— Прошу прощения, — пробормотал он.

Я повернулся к Веронике.

— Может быть, мы еще что-то можем для них сделать?

— Нет, — коротко проронила она.

— Ради Бога, заткнитесь! — взорвался Алан. — У нас и так проблем хватает, чтобы пускать сопли из-за разбитых кукол…

— Салли была не просто куклой! — зарычал Старина Джим, который как раз пришел из двигательного отсека.

— Очень хорошо. Она была не просто куклой.

— Она была женщиной.

— Очень хорошо. Она была женщиной. И что дальше?

— Пожалуйста, перестаньте ссориться, — скомандовала Вероника.

Наступила напряженная тишина.

Алан нарушил молчание.

— Дадли, — спросил он, — где мы находимся?

— Этот оловянный компьютер на ходулях знал, — сказал Дадли, — а я не знаю.

— Вероника?

Она взглянула на него, словно хотела прочитать что-то на его лице — то, чего там не было.

— Пока я боролась с последней директивой, я была частью Вспомогательного Центра, — спокойно сказала она, — и мое сознание было в некотором роде продолжением его сознания. Конечно, многое, было от меня скрыто. Но теперь занавес, наконец, упал, и я знаю…

— Что ты знаешь? Что ты знаешь?

— Я знаю, — тихо произнесла она, — что этот корабль прямым курсом следует к темной звезде из антиматерии.

— Тогда покажи на карте, — сказал Дадли, указывая на прозрачную сферу.

— Я могла бы показать, — ответила Вероника, — если бы ваш масс-индикатор был исправен. Но он… подвергся модификации. И теперь способен выдавать ошибки.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что он будет показывать только нормальные объекты. Но не антиматерию.

— Ясно… Или не ясно. Я не вижу темной звезды потому что она темная и потому что она не показана на карте… Что они сделали с масс-индикатором?

— Я была сконструирована не для этого, — сказала она. — Я не навигатор и не инженер электроники.

— Я могу разобрать его, — сказал Дадли. На его лице отражалась напряженная работа мысли. — Я могу разобрать его и переместить каждую микросхему и печатные цепи. На запасную шину.

— Это долго, — возразил Алан. — Сколько у нас времени?

— Я не знаю, — ответила девушка.

— Тогда за каким чертом ты вообще нужна?

Он повернулся к Старине Джиму.

— Возвращайся в отсек. Я останавливаю Эренхафта.

Он почти вышвырнул Веронику из кресла и пристегнулся. Это было в его характере — позаботиться о каждой мелочи, прежде чем прикоснуться панели управления. Помню, как-то я услышал, как он читал Дадли лекцию по этому самому поводу. «В невесомости, — говорил он, — человек не способен как следует контролировать приборы, если он не может полностью контролировать свое тело. Дрожание руки может привести к гибели корабля.

Я увидел, как пурпурный цвет, которым светилась на мониторе фигурка «Леди Удачи», сменился фиолетовым, а фиолетовый потускнел до серого. Снаружи созвездия приняли привычные очертания, и густое скопление прямо по курсу полностью рассосалось.

— Дадли, — сказал Алан, — Я собираюсь полностью сменить курс. Как ситуация?

— Впереди несколько силовых узлов, — ответил навигатор. — Примерно в семистах тысячах миль…

— Может, это темная звезда?

— Да, но…

— Есть только один способ это выяснить, — перебил Алан. — Джордж, скажешь, когда передняя сигнальная ракета будет готова.

Пока я выполнял приказ, он снова занялся Эренхафтом — запустил на несколько секунд, а потом остановил.

— Триста тысяч миль, — сказал Дадли.

— Ракета заряжена, — доложил я.

— Хорошо. Теперь для вящей точности — реактивный…

Рывок был таким мощным, что мы попадали на пол. Ракетный двигатель буквально выстрелил. Но даже в этот момент, повиснув в неудобной позе, я мог разглядеть путаницу волокон, которая заполнила сферу нашего прибора. Вполне возможно, навигаторы старинных «глушилок» именно так использовали эту систему — по рисунку силовых линий они определяли местонахождение крупных небесных тел наподобие темного солнца, про которое говорила Вероника, которые были невидимы для наших приборов.

Реактивный двигатель больше не работал, и я поднялся с пола — вернее, занял вертикальное положение, поскольку тяготение исчезло. Я услышал, как Алан скомандовал: «Огонь!», затем добавил несколько крепких словечек и повторил:

— Огонь, черт тебя подери!

Я подтянулся к панели, с которой происходило управление ракетами, и нажал на кнопку.

Мы увидели длинный столб пламени, который помчался вперед. Возможно, подумал я, там нет никакого темного солнца. Нет никакой антиматерии. Может быть, Вероника солгала — или солгал Вспомогательный Центр.

А затем вдали — но не за пределами видимости — что-то ярко вспыхнуло. Так ярко, что на мгновение мы ослепли. Там, впереди, было антивещество. Там, где мы видели только одну звезду, находилось несколько — или очень много. Завывали гироскопы, поворачивая корабль вокруг короткой оси, потом Алан снова запустил реактивный двигатель, чтобы прекратить движение корабля навстречу неминуемой гибели.

Теперь все, что нам оставалось — это ждать, когда Дадли закончит свою работу, когда он разберет и снова соберет масс-индикатор. Для всех нас — и особенно для Алана — дорога домой становилась слишком долгой.

Я не знаю, что произошло между Аланом и Вероникой.

Он пошел в свою каюту, она последовала за ним. Он давно там не был. Когда он вернулся в рубку, от него пахло виски, и он демонстративно игнорировал Веронику, которая шла за ним. Ее лицо было неподвижным и белым, как мел, и она смотрела на Алана так, что сердце разрывалось. Но я убедил себя не вмешиваться. В конце концов, у нас действительно хватало проблем.

Тут Старина Джимми почти грубо спросил ее, не может ли она что-нибудь сделать для своих сестер, чьи «тела» все еще оставались в рубке.

— Это были просто машины, — с горечью ответила она. — Выбросите их.

— Салли не была машиной! — неожиданно взорвался Джимми.

— Была, — уныло сказала Вероника. — Я знаю. Я сама только машина.

Алан ничего не сказал.

— Ты — капитан и владелец корабля, Алан, — сказал Дадли. — Что нам делать?

— Решайте сами, пожалуйста, — буркнул он, а потом добавил своим обычным властным тоном:

— А этот индикатор можешь разнести к чертовой матери. Прямо сейчас.

— Не горячись, — ответил Джимми. — Там есть некоторые… интересные детали.

То, что осталось от тел, мы не выбросили.

Мы похоронили их.

Мы оставили Алана в рубке — Вероника осталась с ним — и перенесли жалкие безжизненные останки в шлюз. Нас было трое: Старина Джимми, Дадли, который читал молитву, и я. Мы оставили тела в тамбуре. Потом мы вышли и запустили насосы, поднимая давление — с таким расчетом, чтобы после того, как выходной люк откроется, их сразу выбросило наружу и рассеяло.

Мы слушали молитву. Голос Дадли слегка дрожал. Возможно, эти слова должны были звучать как богохульство, но мы знали, что это не так. В конце концов, что есть человеческое бытие и машинное? И что думают, чувствуют машины, сделанные по образу человека?

— Итак, мы предаем тела бездне, — произнес Дадли.

Старина Джим нажал на кнопку.

Мы почувствовали, как корабль слегка вздрогнул. Это было естественно: произошел выброс массы, твердого и газообразного вещества. И еще это означало, что наше положение в космосе изменилось. Мы дали толчок под прямым углом к траектории, не прекращая движения. Но это ничего не меняло. Мы не знали, где мы находимся и куда направляемся.

Мы ничего не узнали и после того, как Дадли закончил демонтаж и сборку масс-индикатора, удалив посторонние цепи и транзисторы. Теперь индикатор работал исправно, показывая и нормальное вещество, и антивещество. Например, мертвое солнце, в которое мы чудом не врезались. Рискуя навлечь на себя гнев Алана, Дадли произвел некоторую модификацию собственного оборудования, вынув и по-новому соединив некоторые цепи.

Теперь, когда мы будем приближаться к планетарным системам, одного прикосновения к выключателю будет достаточно, чтобы узнать, можем ли мы без опаски двигаться дальше. Это, как минимум, позволит сэкономить сигнальные ракеты, которых у нас и так осталось не слишком много.

Но это было не главное. Все планеты в этом секторе космоса были бесплодными пыльными шарами, на которых не могла существовать ни одна из известных нам форм жизни — и вообще какая-нибудь жизнь. Даже псевдо-живые медулианские машины недолго бы продержались в этих едких атмосферах.

Мы двигались, двигались сквозь бездну, заполненную звездами, петляя снова и снова, чтобы исследовать планетные системы, которые при взгляде издали вселяли надежды, и возвращались на прежний курс, обнаружив лишь стерильные сферы, где не было ничего, кроме камней, грязи или песка. Кто бы подсказал нам путь к Центру? Там мы нашли бы жизнь — в привычной нам форме. Там мы могли бы найти поддержку. Как говорится, скупой платит дважды…

Именно Алан — вот кто по-настоящему рвался в Приграничье. Там его ждали. У него была мечта, которая уже полностью осуществилась. Мечта о маленьком корабле, на котором он — царь и бог, на котором он отправится по мирам Восточного Круга. О маленьком корабле, на котором, подобно королеве, будет жить его жена.

А Вероника, псевдо-Вероника…

Что было с ней?

Она прислуживала нам — готовила пищу, поддерживала в наших каютах чистоту и уют. Она спала — если она действительно спала — в одном из запасных помещений. Она почти не разговаривала, на лице залегли горькие складки. Она оставалась среди нас — живой упрек человеческой бессердечности. Она напоминала мне одного персонажа старинной сказки — кажется, из «Волшебника из страны Оз» Тима Манна — который мечтал получить любящее человеческое сердце. При этом он вел себя так, словно сердце у него было. У Вероники тоже было сердце — и это сердце вот-вот было готово разбиться.

Мы летели и летели. Алан редко покидал рубку. Мы спали, когда он засыпал, пристегнувшись к креслу. Мы летели, проклиная запах горячего масла и горячего металла в воздухе, которым дышали, проклиная искусственно выращенную еду без запаха, неживую, пресную, очищенную и переочищенную воду.

Мы летели и летели — пока в один прекрасный день огромный глобус, зеленый и золотой, и белый, и синий — не появился за нашими иллюминаторами. Он плыл, словно приветствуя нас. Когда его ночную сторону осветила привычная вспышка взрыва, Алан неожиданно забыл о недоверии к переделанным Дадли масс-индикатору. Потому что это не было безжалостной вспышкой, в которой материя и антиматерия полностью уничтожают друг друга.