Мы ехали по узким, продуваемым ветром улицам, вверх по склону холма. Впереди — полдюжины вооруженных молодцов, затем барон, затем Кемп, затем Вероника и я. Остальные пираты беспорядочной толпой следовали за нами. По этому узкому проулку, где не могли бы разъехаться двое всадников, невозможно было двигаться сколько-нибудь упорядоченно.

Если бы эту прогулку пришлось совершить пешком, я бы, наверно, умер. Мы ощутили адский смрад открытых сточных канав, едва приблизились к городским воротам. Оказалось, что вонь исходила от самих улиц. Наши кони топтались по всем видам отбросов и гниющего мусора. Конечно, они не были самыми чистоплотными животными на свете; теперь мы поняли, что у них есть все основания быть таковыми. Но что простительно для коней, то непростительно для всадников.

Мы ехали по улице — вернее, по отвратительному проходу между домами, освещенному дрожащим светом коптящих газовых светильников. Люди, стоящие в дверных проемах, пялились на нас. В них было что-то недоброе и отталкивающее — в этих мужчинах и женщинах, оборванных, нечесаных, чумазых. Они взирали на нас почти с вожделением. Похоже, наш вид пробуждал в них родовую память — о похищениях, разбоях и грабежах. А Вероника казалась им настоящей принцессой из старых легенд — принцессой сказочно богатого королевства, готового заплатить за нее любой выкуп.

Наконец мы добрались до внутренней стены — мрачного сооружения из грубого камня, в который были вбиты тяжелые, обитые железом ворота. Массивные створы, качаясь и скрипя, отворились, открывая нашим взглядам внутренний двор, ярко освещенный дюжиной настоящих газовых рожков, и стражу, которая стояла там с оружием наготове. Я ожидал увидеть шпаги, луки и копья, но у этих люди было огнестрельное оружие — старинные винтовки. Это было весьма устрашающее зрелище.

Барон Блиг спешился, бросил поводья коня одному из своих людей. Не глядя на Алана и меня, он подошел к Веронике и поднял ее с седла. Он уделил этому чуть больше времени, чем необходимо, причем его чумазая лапища игриво скользнула по ее бедру. Я покосился на Алана, но его лицо не выражало никаких эмоций. Он выбрался из седла и, пошатываясь, побрел по вымощенному булыжником двору.

Барон с заметной неохотой отпустил Веронику.

— Приехали, шкипер, — рявкнул он. — Смотри, может быть, там у вас правила гостеприимства давно забыты, а мы уважаем старинный обычай. А теперь идем со мной — вы все. Пропустим по кружечке-другой.

Мы последовали за ним наверх, по бесконечным переходам. В башне было холодно, повсюду гуляли сквозняки, а лестницы, по которым мы шли, не подметали с тех самых пор, как замок был построен. Кучи пыли лежали в углах, с балок спускались грязные нити — видимо, остатки паутины или чего-то подобного.

Потом, по спиральной лестнице, мы поднялись в комнату — помещение в форме усеченного круга. В огромном открытом камине напротив единственной прямой стены уныло тлели обугленные головешки, над ними клубились завитки едкого дыма. Помещение было освещено газовыми рожками — копоти от них было ненамного меньше, чем от факелов. Еще там находился грубо сработанный стол и скамейка, а во главе стола возвышалось кресло. Сквозь узкие окна, из которых открывался вид на город, можно было разглядеть огни нашего корабля.

Блиг расстегнул пряжки на своем панцире. Доспехи с грохотом упали на каменный пол, и он отпихнул их ногой. В металлической скорлупе он казался могучим и представительным; теперь он неожиданно ссутулился, объемистое пузо нависло над роскошным поясом. Барон рухнул в свое кресло, что-то проворчал, дотянулся до изодранной веревки, которая свисала с потолка, и несколько раз дернул за нее. Где-то в глубине башни слабо звякнул колокольчик. Блиг еще дважды дергал веревку. Наконец в комнату, подволакивая ноги, вошла женщина. Кажется, она была не очень старой. На ее лице, недовольно нахмуренном, почти не было морщин, но выглядела она просто ужасно. Грязное платье — видимо, единственное, какое у нее была — полностью скрывало очертания фигуры. Волосы походили на паклю и, казалось, никогда не знали ни щетки, ни гребня. Она зевнула, отвернувшись от нас, особенно от Вероники, но я заметил обломанные пенышки зубов у нее во рту. Затем она удостоила вниманием своего хозяина.

— Ну што вам, г-сподин?

— Еду — если эта ленивая сука кухарка ее уже приготовила. Пшла.

— Иду, — отозвалась она и неуклюже поплелась прочь.

— Вот и славно, — сказал барон, обращаясь к нам. — Потешите брюхо настоящей едой. Небось, надоела жратва из банок?

Некоторое время спустя «настоящая еда» появилась. Ее принесли две женщины — та, что приходила, и другая, постарше и еще более чумазая. Это было мясо, покрытое застывшим жиром, на огромном серебряном блюде, видимо, сто лет не чищенном. Нам подали тарелки и стаканы, побитые и грязные. На своей тарелке я заметил монограмму «МТК» — Межзвездный Транспортный Комитет — а на засаленном хрустальном кубке (когда-то прозрачном), в который мне налили эль — гравировку в виде короны и ракеты, эмблемы Королевской Почты Уэйверли.

— Налетайте! — рявкнул наш любезный хозяин и первый последовал собственному призыву.

Я хлебнул эля. Помнится, как-то мне довелось проводить отпуск на Земле, в Новой Зеландии. Тогда я пришел к выводу, что худшее пиво в Галактике варят в Энзеддере — его вдобавок и подают теплым. Теперь я был готов признать, что был неправ. Жаркое тоже напомнило мне Новую Зеландию — а именно мясо буревестника, которое почему-то считается деликатесом. Мне хватило одного раза. Нет… Скорее это кушанье напоминало копченую ногу старой овцы, судя по запаху — протухшую. Мясо имело ту же температуру, что и пиво, а тарелка, на которую гостеприимный барон положил мне ломоть этого яства, была холодной, как камень.

Впрочем, Блига это мало волновало.

— Почаще бы вас таким кормили, — объявил он, душевно рыгнув. — Теперь настоящих мужчин в Космос не посылают.

— А настоящих женщин? — спросила Вероника, глядя на Алана.

— Ты — самая настоящая женщина, крошка, — осклабился барон.

— Нам кажется, — тактично заметил Алан, — ваше угощение — слишком большая роскошь.

— Да, надо привыкнуть, — согласился барон.

— Несомненно, — согласился Алан.

Барон подозрительно поглядел на него из-под тяжелых бровей.

— Не задирайся, Шкипер. Папаша частенько говаривал: «Никогда не любил старших корабельных офицеров. Все они — надутые чванные индюки». И будь я проклят, если старый ублюдок был неправ. Если вам не по душе угощение — может, сразу перейдем к делу?

— Как Вам будет угодно, — ответил Алан.

— Мэйбл! — заорал Блиг. — Тащи сюда ящик старого Барта!

— Он тяжелый! — запротестовала женщина.

— Знаю, черт тебя задери, что тяжелый. Скажи этой ленивой суке, пусть поможет… Да хоть вдесятером тащите!

— Достало кувыркаться в этой башне с непотребными шлюхами, — посетовал он и добавил, обращаясь к Веронике: — Мне нужна настоящая баронесса.

Она ничего не ответила и опустила глаза, словно разглядывала почти нетронутый кусок мяса на своей тарелке.

— Джордж, — сказал Алан, — доставай декларацию, и пусть Барон посмотрит, чем мы богаты.

— Не суетись, казначей, — осадил меня Блиг.

Четыре женщины внесли большой сундук. «Каменная древесина, — подумал я. — Должно быть, тяжеленный». Они с грохотом опустили его на пол.

— Осторожно, вы, глупые коровы! — возмутился барон.

Одна из женщин помогла Блигу встать со стула, другая неумело возилась с защелкой крышки, но распахнула сундук, как только ее господин приблизился.

Толстая лапа Блига нырнула в недра сундука, а потом появилась, сжимая кипу листочков — тонких, почти полупрозрачных, кристально-чистых, на которых мерцали маленькие точечки света — астрономические символы.

— Карты, шкипер! Отсюда до любой гребаной дыры в Галактике! Чем будешь платить?

— Можете посмотреть в декларации… — начал Алан.

— К дьяволу твою декларацию! Можешь дать оружие?

— Нет.

— Тогда что у тебя есть? Всякое тряпье, шелк, атлас, которые здесь некому носить? — он ткнул пальцем в сторону женщин. — Думаешь, я буду тратить тряпье или приличную одежду на этих грязных баб?

— Тогда что Вам нужно, Барон?

Он прищурился.

— Такую штучку, на которую стоит надевать шелка и атлас, — а потом их снимать.

— Исключено, — выдохнул Алан. И повторил в полный голос:

— Исключено!

— Ты так считаешь? — прошептала Вероника. — Я счастлива, я просто счастлива! Это потому, что ты считаешь меня женщиной, а не… — она не договорила. — А ты будешь относиться ко мне, как… к Веронике?

— Даже не проси, — отрезал Алан.

— Но если эти старые карты такие ценные, — не отступала Вероника, — если с их помощью вы найдете дорогу домой — почему ты не отдаешь меня?

— Ты меня знаешь, — пробормотал он. — Ты знаешь, как все получилось. Ты знаешь, что я тебе жизнью обязан. Но пойми меня правильно.

— Тогда какая разница, где мне жить? — спросила она, — здесь или на твоей планете? Я не стала бы этого делать, — добавила она уже мягче, — если бы это было… для того, о чем я говорила вначале. Но я сделаю это. И не пытайся мне мешать!

— Вероника!

Она отвернулась от него и произнесла:

— Барон Блиг, отдайте капитану Кемпу карты. Если это те карты, что ему нужны, у Вас будет баронесса.

— Алан, — взмолился я, — не позволяй ей. Ты должен…

— Не лезь, Джордж.

— Карты, Барон, — сказала Вероника.

Женщины посмотрели на нее с тупой ненавистью.

Мы медленно ехали обратно, к нашему кораблю — мы с Аланом и двое молодцов, которых Блиг выделил нам в качестве эскорта. Драгоценные карты лежали в мешке, который висел у Алана на луке седла. Эскорт держался от нас на почтительном расстоянии, так что можно было разговаривать без помех.

— Ты не должен был этого делать, — сказал я. — Ни при каких обстоятельствах.

— Это сделала она.

— Старо как мир. Наверно, Адам говорил то же самое.

— Это сделала она, — повторил Алан.

— Ты — капитан и владелец судна. Она служила под твоим началом, или я не прав? Ты не должен был позволять ей так поступать. И в любом случае, остальные тоже найдут, что сказать по этому поводу.

— Пожалуйста, заткнись, Джордж, — устало ответил он.

Некоторое время мы ехали молча.

— Знаешь, может, оно и к лучшему, — заговорил он, словно оправдываясь. — Она красивая и умная… женщина. Если она будет вести себя правильно, ей не долго ходить в баронессах. Она станет королевой этой планеты.

— Знаешь, — ответил я, — Приграничье — редкостная дыра. Но по сравнению с этой навозной кучей они покажутся раем.

— Господь рассудит.

— Или дьявол.

Мы ехали к нашей строгой, сияющей прожекторами, «Леди Удаче».

«Только где ее удача? — спросил я себя. — Всю дорогу, с момента старта, на нас сыплются проблемы. Может быть теперь, после жертвоприношения, несчастья закончатся, а им на смену придет удача? Может быть, все будет хорошо… Только будет ли?»

Шлюз был открыт и походил на светлый диск. В проеме стоял Дадли. Увидев нас, он вскинул руку и отсалютовал. Алан поманил его, а когда Дадли спустился, передал ему мешок с картами. Потом спешился, передал поводья одному из наших охранников. Я последовал его примеру.

— Ну как, мы свободны, Шкипер? — осведомился один из них.

Алан кивнул.

— Свободны. Большое спасибо.

— А у вас… еще баб на корабле нет?

— Нет.

— Нет? — парень грубо засмеялся. — Когда ты отдал старине Блигу эту красотку, я подумал, что у вас их, должно быть, пруд пруди, раз ты так разбрасываешься!

Он отсалютовал, вскинув свою пику, и галопом помчался через поле, где над мерцающими огнями светились окна башни. Его напарник и свободные «кони» поскакали следом.

Дадли взвесил на руке мешок с картами.

— Алан, — резко спросил он, — что все это значит? Где Вероника?

— Он продал ее, — сказал я, — расплатился ею за дорогу домой.

— Она сама себя продала, — безучастно проговорил Алан. — Сама.

— Ты мог остановить ее! — с укором сказал Дадли.

— Мы так и будем мусолить эту тему? — взорвался Алан. — Поднимайтесь на борт, и запускаем двигатели и дуем с этой треклятой планеты.

— Мы не можем, — сказал Дадли.

— Не можем? И почему?

— Джимми еще не готов. У нас накрылась лопасть на турбине главного насоса.

— Голову даю на отсечение, можем лететь на запасном.

— Как ты знаешь, Алан, запчасти у нас на вес золота. Так что не можем. Джимми починит старый, но придется немного подождать.

— О господи, — простонал Алан. — О господи…

Его лицо прояснилось.

— Но это займет от силы несколько часов. Так что, пока он возится, мы пока посмотрим карты.

— Надеюсь, от них хоть какая-то польза будет, — проворчал Дадли. — После того, чем ты за них заплатил. После того, чем мы все заплатили, — поправился он с горечью.

— Скажи Джиму, что мы уже на борту, — приказал мне Алан и, в сопровождении Дадли, отправился в рубку.

Я нашел Джима в двигательном отсеке. В ослепительном пламени горелки он напоминал трудягу-гнома. Когда я вошел, он выпрямился и поднял маску с лица. — Ну как, достали карты? — спросил он.

— Да.

Он пристально посмотрел на меня.

— Что случилось? — требовательно спросил он.

Я рассказал.

— За две булавки! — воскликнул он и выругался.

— Ничего, — прошипел он, наклонившись ко мне, — я поговорю чуть-чуть с этой сучкой, и она у меня в жизни больше не взлетит. Чем только я в жизни не занимался — но сутенером никогда не был. И не буду.

— Она сделала это по своей воле, — сказал я.

— Вам вообще не следовало брать ее с собой. А Алан мог ее остановить.

— Знаешь, что забавно? — сказал я. — Все это произошло только потому, что до Алана вдруг дошло, что она женщина. И как только он это признал…

Джим снова натянул маску и поднял сварочный аппарат.

— Тебе помочь? — спросил я.

— Нет. Нет. И катись к черту отсюда. Давай.

Я покинул его и вернулся в шлюз. Люки были все еще не задраены. Все правильно. Мы еще успеем надышаться консервированной атмосферой. Зачем мучиться, когда есть настоящая? Я стоял в тамбуре и смотрел через поле на город и башню. У подножья укрепленного холма горели желтые огни. На расстоянии это выглядело донельзя романтично. Романтично! Представляю, какой романтичной будет ночка в покоях Блига. Так называемые низшие позвоночные проявляют при спаривании больше нежности, больше любви.

Мое воображение выдало пару сценок, и я горько засмеялся. Конечно, Веронику трудно назвать нежным тепличным растением. Нельзя сказать, что она сильна, как лошадь — она сильна, как десяток лошадей. У нее стальные нервы — в буквальном смысле этого слова. Она уступит только в том случае, если сама этого захочет. Но даже если так…

Даже так, в ней есть что-то тонкое. То, что могло быть убито.

Душа?

Но у машин нет души.

Что есть человек, как не органическая машина?

Мои размышления были прерваны. В городе явно что-то происходило. Огней становилось все больше, некоторые из них двигались, некоторые оставались неподвижными. Что что-то случилось — или вот-вот случится.

«Карнавал, — подумал я. — У барона брачная ночь. Все фонтаны брызжут слабым теплым пивом… И фейерверк.

Вспышка у подножья холма.

Да. Фейерверк.

Да.

Еще одна вспышка у подножья холма, и затем, через короткий промежуток времени — глухой звук, словно хлопнула дверь. В небе что-то завыло. Затем, в нескольких сотнях ярдов от корабля, что-то сверкнуло, взметнулся высокий столб пламени, дыма и земли. Еще один взрыв на холме, еще… Второй залп оказался не столь удачным, снаряд ушел в сторону. В третий раз они промазали уж совсем позорно.

Я взбежал по пандусу в рубку. Там были Алан и Дадли. Оба ползали на четвереньках, изучая карты, которые лежали на полу.

— Стреляют! — выпалил я.

Алан поднял глаза.

— Стреляют? — тупо спросил он.

— Да. Стреляют. Применяют артиллерию. У них есть длинная трубка под названием «пушка». В нее помещают снаряд, который называют «артиллерийским», С одной стороны есть запал, или боек, или я не знаю что… Человек, который называется «артиллерист» нажимает на спусковой крючок, или на кнопку, и снаряд вылетает из другого конца.

— Не старайся быть смешным, — холодно сказал Алан, поднимаясь на ноги и подходя к оптике. Артиллеристы в городе еще не пристрелялись. Алан подстроил оптику, что-то ворча себе под нос.

— Да, — пробормотал он чуть громче, — похоже на артобстрел.

Выстрел — и снаряд упал совсем близко от корабля, заставив его покачнуться.

Алан подошел к микрофону.

— Рубка — двигательному… Старик, долго тебе еще возиться?

— При такой качке — еще неделю, — судя по тону, наш «имам» был не в восторге. — Я себе чуть ногу не обжег, черт подери!

— Нас обстреливают. Из пушек, между прочим.

— Так обстреляй этих ублюдков. И дай мне закончить работу.

— Но…

— У тебя есть сигнальные ракеты, болван. Аппарат в порядке.

— Конечно, — отозвался Алан. — Конечно.

Он снова подошел к оптике. Тем временем мы с Дадли сбегали вниз, в подсобное помещение, достали пусковую установку вместе с треножником, оттащили в шлюз и спустили по трапу. Наш прибор мы установили на гребне кратера, оставленного последним, самым точным снарядом. Говорят, что снаряд дважды в одну воронку не попадает. Мы решили поверить этой поговорке — тем более что стреляли ребята из рук вон плохо.

Стрельба прекратилась. Наше орудие было готово к бою, и у нас появилось немного времени обсудить причины этого внезапного затишья. Я предположил, что орудия и снаряды у наших друзей, мягко говоря, не последнего поколения. Возможно, орудие вышло из строя, или снаряд заклинило в стволе… Я увлеченно рассуждал на эту тему, когда над городом что-то сверкнуло, а затем вспыхнуло ослепительное пламя и прогремел взрыв — гораздо более мощный, чем раньше.

Я пнул ногой наш треножник.

— Придется тащить эту чертову штуковину обратно, — проворчал я.

— Есть еще кое-что, кроме артиллерии, — сказал Дадли. — Пусть останется здесь.