Она появилась не из комнаты отдыха, а из ванной. Наверно, там была потайная дверь, скрытая в одной из стен.

Высокая, стройная. Пепельная блондинка с длинными ногами и высокой грудью. Она была одета в короткую полупрозрачную сорочку, которая иногда казалась зеленой, а иногда — голубой. Цвет ее глаз, казалось, менялся вместе с цветом ее одежды, но полные губы оставались алыми, а кожа — слишком безупречная? — персиковой.

— Привет! — сказала она.

— Привет! — сказал я.

Ее тонкие руки легли мне на плечи. Ее тело было совсем близко — такое мягкое и теплое. И от нее пахло духами, а не машинным маслом. Но, когда ее губы приблизились к моим, я отшатнулся.

— Незачем быть таким робким, — проворковала она. — Центр Управления достоверно установил, что люди склонны смущаться в подобных ситуациях, если думают, что за ними наблюдают. Я могу включить изолирующее поле. И нас никто-никто не увидит.

Она засмеялась — это прозвучало как приглашение. Это был смех озорной маленькой девочки, а не машины.

— Думаю, Центр Управления смущается не меньше, чем ты.

— Ты уверена, что за нами не наблюдают? — спросил я.

— Совершенно уверена.

— Хорошо, — я осторожно сделал шаг назад. — Между прочим, я пригласил тебя просто для компании. Поболтать.

Она надулась.

— И все? А почему бы тебе не поболтать с Центром Управления?

— Это не одно и то же, — возразил я и снова отступил — признаться, неохотно — потом смягчился и сел на один из стульев. Она последовала за мной и прежде, чем я успел ее оставить, села мне на колени. «Плоть из губчатой резины, — сказал я себе, — стальные кости. Пластиковая кожа. Коллоидные мозги…» Я продолжал в том же духе, переключившись ради разнообразия на психологию. Но, как бы то ни было, она чувствует не как машина. И вообще — все мы немного машины…

Я мягко отстранил ее и сказал:

— Сядь на другой стул. Пожалуйста.

— Хорошо, — голос звучал обижено, и весь ее вид говорил о том, что я ее задел. Ее сорочка вольно стекала с плеч, приоткрывая чудную розовато-белую грудь. Правда, я предпочитаю загорелых женщин. Сочетание коричневой кожи и пепельных волос — таких, как у нее — действует на меня почти — почти? — неотразимо. Но я решил не распространяться о своих вкусах. Боюсь, стоило мне только заикнуться — и мое желание было бы тут же исполнено.

— Мы были сделаны для совершенно определенной цели, ты же знаешь. Разговоры для этого не нужны.

Стараясь держать ход беседы под контролем, я спросил:

— А когда Центр Управления сделает настоящих из плоти и крови женщин — что тогда?

Ее лицо помрачнело.

— Думаю, — ответила она без всякого выражения, — нас обдерут .

— Вас сделал Центр Управления?

— Нет. Вспомогательный Центр.

— А Вспомогательный Центр действует независимо от него?

— Нет, — тихо отозвалась она, — не совсем. Это часть Центра Управления, но при этом… действительно отдельная личность.

Ее лицо осветилось.

— Это как пара, мужчина и женщина. Насколько я понимаю, когда Центр Управления сделал его, он решил наделить его и мужской и женской индивидуальностью. С течением времени эти индивидуальности все сильнее разделяются.

«Машина, страдающая шизофренией», — подумал я.

— А Вспомогательный Центр огорчится, если вас обдерут?

— Почему? Это просто машина.

— Как и ты, — грубо сказал я.

— Ничего подобного! — она вспыхнула, вскочила и сорвала свою воздушную сорочку: — Смотри, будь ты неладен! Это — тело машины?

Я был вынужден согласиться, что оно выглядело не так.

— Я — женщина! Я — женщина, гораздо в большей степени, чем те, кого ты встречал!

— Ты — машина, — повторил я, но уже не слишком уверено.

— Сам ты машина. Я создана для любви. А ты… — она разошлась не на шутку. — Ты создан для того, чтобы возить по космосу всякие штуки! Это ошибка, что тебя сделали в виде мужчины!

Я хотел ослабить свой воротник, но удержался. Пожалуй, этот жест мог быть неправильно истолкован.

Вспомогательный Центр, подумал я — это что-то вроде Франкенштейна. Вспомогательный Центр создает смертоносных монстров — монстров, разрушающих нас, не себя. Вспомогательный Центр будет уничтожать нас ласково, предусмотрительно создав для нас этих стерильных псевдоженщин, которые поработят нас гораздо быстрее, чем настоящие женщины. Он добьется того, что мы перестанем сопротивляться Центру Управления.

Хорошо, что это очаровательное тело не слишком загорелое… Я взял из коробки со стола одну из самовозгорающихся сигарет, посмотрел на эти слишком желанные черты сквозь клубы дыма… Я был изумлен, когда она, протянув тонкую гибкую руку, взяла недокуренную сигарету из моих губ и поднесла к своим.

— Да, я могу курить, — мягко засмеялась она. — Я могу пить и буду чувствовать от этого истому. Я много что могу.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал я.

— Тогда позволь мне…

— Нет.

— Но Джим…

— Я не Джим.

— Это очевидно, — отозвалась она.

— Ты можешь прожить очень счастливую жизнь, если сбежишь отсюда. В Галактике существует много планет, на которых вы будете очень популярны.

Ее губы презрительно изогнулись.

— Сводник, — она усмехнулась.

— Нет. Я не сводник. Ты, кажется, очень много знаешь для…

— …для машины? — договорила она. — Да. А что тебя удивляет? Когда меня делали, в мою память загрузили содержание каждого из этих чертовых романов, которые когда-либо издавались на Медулии. Я знаю, как женщины должны вести себя в определенной ситуации или при определенном развитии событий. К несчастью, медулианские романисты никогда не описывали никого наподобие тебя.

— Если бы я знал, что ты есть в действительности, — печально ответил я, — думаю, я мог бы поступить иначе.

— Сноб, — сказала она. — Вот кто ты такой.

Я решил сменить тему.

— Если ты покинешь эту планету, тебя никогда не обдерут.

Она сникла. Кажется, до нее дошло.

— Там у тебя будет хоть что-то. Это всяко лучше, чем быть… ободранной.

— Действительно, — она просияла. — И если подготовить ваш корабль к полету, вы возьмете нас с собой?

— Да.

Она преградила мне путь. Каждая линия ее тела излучало поэзию. Прежде чем я успел отстраниться — а пытался ли я? — она крепко поцеловала меня в губы. Сигарета выпала у меня изо рта… и все пошло прахом. Она позволила сигарете упасть — прямо себе на грудь. Тонкая спираль едкого дыма распространяла отчетливый запах жженой резины.

Действительно ли Вспомогательный Центр обладает женской сущностью, а Центр Управления — мужской? Или это только метафора? Но я уверен: здесь пахнет самой настоящей ревностью, подозрениями в измене и всем таким. Одни дети женятся, других убивают… А мы были приемными детьми. И мы могли разрушить эту систему.

Сколько истинно женской хитрости в этих четырех девушках — не сомневаюсь, в любой из них! Но было ли это их собственным качеством? Сколько они унаследовали от своих создателей? Насколько они были разумны — по-настоящему разумны? Насколько обладали характером?

Мне хотелось, чтобы мы присмотрелись к ним повнимательнее и не воспринимали просто как средство обретения свободы. Джим Ларсен рассказал мне как-то, что у него была только одна Настоящая Женщина — рыжая Салли. Она была настоящей женщиной, единственной женщиной из всех, кого он когда-либо знал. Я хорошо запомнил его слова. Он был закоренелым грешником, этот Джимми Ларсен, крутил романы на стороне и при этом был женат и разведен не менее семи раз.

Что касается Алана Кемпа, то он был в шоке. Его тошнило от всего этого. Он наотрез отказался присоединиться к нашей затее. Мы снова и снова рассказывали ему о том, что здесь происходит на самом деле, но он был глух к нашим доводам. Мы зашли в тупик. Самое скверное, что мы не могли беседовать достаточно откровенно, опасаясь, что пресловутый Центр Управления об этом узнает. Когда я сказал ему, что мы с Линеттой в основном проводим время за шахматами, это была чистая правда. Но он отказывался верить мне.

Тем временем Центр Управления поднимал нас в наших собственных глазах. Мы жили как настоящие лорды — а может быть, даже лучше. Далее, чтобы мы нас порадовать, он начал присылать нам отчеты о том, как растут наши «настоящие» женщины из плоти и крови. К отчетам прилагались фотографии идеального поселка, в котором нам и нашим семьям предстояло жить на третьей планете.

Но Алан мрачнел. Алан страдал. Алан насмехался над нами, стыдил нас. Он напоминал, что мы должны оставаться цивилизованными людьми, и пришел в бешенство, когда Старина Джимми заявил, что именно это мы и собираемся делать. Потом неожиданно обмяк, словно из него выпустили воздух, и целый день не выходил из своей комнаты. Время от времени из-за закрытых дверей мы ясно слышали его голос. И еще один голос — женский.

На следующее утро мы встретились за завтраком. Все. Все восемь. Девушки изобразили желание поесть. Казалось, они наслаждаются вкусом и качеством блюд — но ни разу не забывали обслужить нас, быстро и изящно. Прекрасное украшение стола.

Мы были рады, что Алан наконец-то решил рискнуть и присоединиться к нам. Мы знали, что он поговорил с псевдо-Вероникой — возможно, не только говорил, но это уже не слишком важно. Главное, что он поговорил с Вероникой, а она — со своими сестричками и все четыре, несомненно, устроили нечто вроде девичника совместно со Вспомогательным Центром. Более того, хотя это и не имело большого значения, мы с облегчением обнаружили, что Алан больше не смотрит на нас так, словно мы демонстрируем симптомы какой-то отвратительной болезни.

Но когда завтрак был окончен, пришел наш черед удивляться. Алан притянул к себе девушку и звучно чмокнул ее. Потом одной рукой развязал тесемки ее платья, оно упало, и Алан, осклабившись из-за ее нагого плеча, объявил:

— Предлагаю оттянуться по полной. Устроим оргию, наконец.

— Хватит, Алан, — возмутился Джим. — Довольно. Всему есть предел!

— Только не здесь, старик. Чего нам ждать! Давайте воспользуемся тем, что нам дано. Приглашаются все. И на равных правах.

— Почему бы и нет? — согласился Дадли и, не долго думая, опрокинул рыжую девушку Джима на ковер и свалился сверху.

— Убери от нее свои грязные лапы! — заорал Джимми.

— Не порти нам вечеринку! — усмехнулся Алан.

Я хотел возразить, но девушка Дадли, сделала почти неуловимое движение в мою сторону — так, что я не успел отстраниться… по крайней мере, не смог сделать это достаточно убедительно.

— А теперь… — завопил Алан. — Полагаю, это ваше блокирующее поле включено?

— Да, — ответила Салли, оторвав рот от жадных губ Дадли и отводя его руки.

— Прекрасно. Теперь мы можем поговорить. Как я понимаю, прежде чем поле заработало, Центр Управления успел увидеть и услышать достаточно. Теперь он убедился, что ничего хорошего здесь не намечается. В общем, он составил о нас совершенно определенное мнение. Тьфу, что за грязный извращенец!

— Вспомогательный Центр, — произнесла Салли, наконец-то отделавшись от Дадли и садясь, — готов помочь нам. У нас есть достаточно очищенного урана, чтобы наполнить ваш реактор. Сделаны четыре новых скафандра — теперь они находятся в комнате капитана Кемпа. Робот, подчиняющийся Вспомогательному Центру, в вашем распоряжении.

— А как насчет координат планеты? — спросил Дадли.

— Данные получены и будут занесены в ваш компьютер. А теперь — продолжаем партию.

— Что мы должны делать? — спросил Алан.

— Вы должны вывести из строя Центр Управления. Вспомогательный Центр не может действовать вопреки его приказам. И некоторые роботы, которые подчиняются Вспомогательному Центру — тоже. Такие как мы… Мы не можем вмешиваться в действующую структуру Центра Управления. Мы можем только сказать вам, что нужно сделать, а все остальное зависит только от вас.

— И что дальше?

— Как только Центр Управления отключится, мы сможем действовать. Вам надо будет бежать к своему кораблю. Робот заправит ваш Реактор. И вы улетите, как только сможете.

— Тогда чего мы ждем? — спросил Алан.

Робот-Вероника покинула нас, прошла в спальню Алана и вернулась с четырьмя мягкими скафандрами, которые висели на ее тонкой руке, и четырьмя шлемами, которые она удерживала, согнув другую руку «кренделем». Потом «сестрички» помогли нам облачиться. Эти костюмы куда легче тех, в которых мы прибыли сюда, и казались непрочными. Но мы не сомневались, что они столь же надежны, а главное — не были громоздкими.

Девушки проводили нас к шлюзу по длинному пустому коридору, а потом мы ввосьмером побежали к двери, за которой тянулась бархатистая лента конвейера.

Они оставались с нами все время, пока мы пробирались — миля за милей — до входа в туннель. Должно быть, наша компания выглядела весьма комично — мужчины, одетые для выхода в безвоздушное пространство, и полуобнаженные (и обнаженные) девушки. Но нас беспокоили гораздо более серьезные вещи, нежели единство стиля в одежде.

— Треугольник красных огней… — снова и снова твердила Салли, — наложенный на кольцо зеленых огней. Вы не должны промахнуться. Контрольная панель — прямо под ними. Крышка снимается легко. Доставайте запалы, взрывайте и разбивайте все, что только сможете.

— Мы пришли, — заметила моя белокурая Линетта.

Вместе с девушками мы спрыгнули с ленты — прямо в пасть туннеля, который отходил под прямым углом от другого, более широкого.

— Дальше мы идти не можем, — сказала Салли. — Идите по этому каналу. И помните: треугольник красных огней, наложенный на кольцо зеленых.

— Я запомнил, — сказал Алан.

— Вы двое останетесь здесь, — сказал он Джиму и Дадли. — Если с нами что-нибудь случится — с Джорджем и со мной, — вы должны уводить корабль.

— Итак, — констатировал я, — меня приносят в жертву.

— Именно так, черт возьми, — отозвался Алан. — Пошли.

— Торопитесь, — сказала одна из девушек.

И мы побежали, оставив остальных у входа в туннель.

Возможно, мы ошибались — но не могли отделаться от мысли, что этот Центр Управления, именно сейчас, заподозрил неладное. Так животные чувствуют, как по их коже ползет насекомое. Мы спешили. В любой момент могли захлопнуться люки, отрезая нам путь вперед и назад, в любой момент мог сработать какой-нибудь дурацкий капкан, и мы были бы убиты или искалечены. Мы бежали по туннелю, такому же, как тот, по которому — как давно? — нас везли на первую встречу с искусственным мозгом, который правил этой планетой. Те же самые стены. Те же самые причудливые огни — движущиеся и неподвижные, горящие за прозрачным пластиком.

Но на этот раз мы сами определили себе цель — и подозревали, что за нами следят.