На этот раз холл был пуст. За пальмами, растущими в больших деревянных кадках, меня не ждал ни один наемник с револьвером, чтобы отдать мне какие-то приказы. Поднявшись на лифте на свой этаж, я направился в сторону приглушенного дверью голоса, звучавшего по радио. Мне необходимо было что-нибудь выпить и я спешил, чтобы побыстрее сделать себе коктейль. Войдя в комнату, я не стал включать свет, а прошел прямо в маленькую кухоньку, но вдруг почувствовал, что что-то не так. В воздухе витал какой-то запах. Занавески на окнах были задернуты и сквозь них с улицы сочился слабый свет. Я остановился, прислушиваясь. Запах, витающий в воздухе, был тяжелым дурманящим запахом духов.

Однако ничего не было слышно, ни малейшего шороха. Наконец мои глаза привыкли к темноте и тогда я увидел на полу перед собой что-то, чего там не должно было быть. Я отступил, нащупал большим пальцем выключатель и зажег свет.

Кровать-диван была разложена и из нее доносилось чье-то хихиканье. Светловолосая голова была погружена в мою подушку, виднелись два голых плеча, а две принадлежавшие им руки, сплелись под головой. Кармен Стернвуд лежала в моей собственной кровати и смеялась. Волна светлых волос покоилась на подушке, как будто специально уложенная с этой целью опытными руками. Серо-голубые глаза глядели на меня со свойственным им выражением -были пусты как два темных отверстия револьверных стволов. Она смеялась. Ее маленькие острые зубы блестели.

– Правда, я красивая?

– Как пьяный негр в воскресную ночь, – жестко ответил я.

Я подошел к торшеру, зажег его и погасил верхний свет. Затем вернулся назад и склонился над шахматной доской, стоявшей на маленьком столике. Это была задача «мат в шесть ходов». Я не мог решить ее, как, впрочем, и много других своих проблем. Взяв офицера, я передвинул его на другое поле, затем снял шляпу и пальто и бросил их, не глядя куда.

С кровати до меня доносилось тихое хихиканье, похожее на попискивание крыс за деревянными панелями старого дома.

– Держу пари ты не угадаешь, как я сюда вошла.

– Держу пари, что угадаю. – Я взял сигарету и хмуро взглянул на нее. – Ты проникла в замочную скважину, как святой Петр.

– А кто это такой?

– Малый, с которым я играл однажды в биллиард.

Она хихикнула.

– Ну ты и чудак.

Я хотел посоветовать ей, чтобы она не забывала про свой большой палец, но она меня опередила. Напоминать ей это не было нужды. Она вытащила из-под головы правую руку и начала сосать палец, глядя на меня круглыми бесстыжими глазами.

– Я совсем голая, – сообщила она, видя, что я кончил курить и гляжу на нее.

– Боже мой, – сказал я. – Это вертелось у меня на кончике языка. Еще чуть-чуть и я сказал бы: «Держу пари, что ты совсем голая. А я в постели обычно ношу галоши, чтобы не поскользнуться на скользком полу, когда проснусь в плохом настроении».

– Ты хорошенький, – сказала она, игриво вертя головой как маленький котенок. Затем вынула левую руку из-под головы, взялась за край одеяла и после драматической паузы – откинула его. Действительно, она была в том, в чем ее мать родила. Она лежала в кровати голая и в свете настольной лампы поблескивала, как жемчужина. Обе Стернвудовские девчонки многое приносили мне в жертву.

Я смахнул крошку табака с нижней губы.

– Это прекрасно. Жаль только, что я уже видел это однажды. Помнишь? Я тот парень, с которым ты все время сталкиваешься, когда на тебе ничего нет.

Она хихикнула и снова прикрылась одеялом.

– Итак, скажи, пожалуйста, как ты сюда вошла? – спросил я.

– Меня впустил администратор. Я показала ему твою визитку, которую стащила у Вивиан. Я сказала ему, что ты меня вызвал и я должна подождать тебя. Конечно я...

Я была очень таинственной.

– Отлично, – сказал я. – Администраторы тоже проявляют иногда мягкость. А теперь, раз уж я знаю, как ты вошла, может, скажешь мне еще и то, как собираешься выйти отсюда?

Она засмеялась.

– О, пока еще не собираюсь. Еще долго нет... Мне здесь очень гравится, да и ты хорошенький...

– Послушай, – я наставил на нее сигарету. – Не заставляй меня еще раз одевать тебя. Я устал. Конечно, я ценю все, что ты мне предлагаешь. Однако это больше, чем я могу принять. Догхауз Рэйли никогда не смог бы так использовать своего друга. А я твой друг и не могу использовать тебя даже вопреки себе самому. Мы должны остаться друзьями, а этот путь не ведет к дружбе. Теперь ты могла бы одеться, как маленькая послушная девочка?

Она отрицательно завертела головой.

– Послушай, – продолжал я, – ты же совсем ничего не чувствуешь ко мне. Просто хочешь показать, какой непослушной ты можешь быть. Но тебе не нужно доказывать мне. Я давно знаю это. Ведь я же тот парень, который нашел тебя...

– Погаси свет, – засмеялась она.

Я бросил сигарету на пол и затоптал ее. Потом вынул из кармана платок и вытер потные ладони. И сделал еще одну попытку.

– Поверь, это не из-за соседей, – сказал я. – Им нет до этого дела. В таких домах, как этот, всегда можно встретить ветренных женщин... Одной больше, одной меньше – какая разница. Дом от этого не рухнет. Но для меня это дело профессиональной чести. Ты знаешь, что значит профессиональная честь? Я работаю на твоего отца. Это очень больной человек, очень слабый и нуждающийся в помощи. И он мне полностью доверяет, без всяких оговорок. Кармен, очень прошу тебя, оденься!

– Тебя зовут не Догхауз Рэйли, – заявила она. – Тебя зовут Филип Марлоу. Ты меня не обманешь.

Я снова посмотрел на шахматную доску и понял, что неправильно поставил коня, и передвинул его на прежнее место.

Конные рыцари в принципе не входят в расчет в этой игре. Это игра не для рыцарей. Я снова посмотрел на Кармен. Теперь она лежала тихо. Бледное лицо на фоне подушек, большие потемневшие глаза, пустые, как колодцы во время засухи. Одна из ее маленьких рук нервно комкала одеяло. Я понял, что неопределенный проблеск сомнения шевельнулся в ее душе. Полностью она еще не осознавала этого. Это слишком трудно для женщины, особенно для очень хорошенькой, осознать, что ее тело не всегда прельщает.

– Пойду в кухню, приготовлю себе коктейль, – сказал я. – Может, ты тоже выпьешь один?

– Ага. – Темные, таинственные глаза, полные смятения, глядели на меня серьезно, в них росло сомнение, вползало неотвратимо, как кот, подкрадывающийся в высокой траве к птенцу.

– Если оденешься к тому времени, когда я вернусь, получишь стаканчик, хорошо?

Сжатые зубы Кармен разошлись и изо рта у нее вырвалось очень странное шипение. Она ничего не ответила. Я прошел в кухню, смешал виски с содовой и налил в два стаканчика. Увы, у меня не было настоящих возбуждающих напитков, таких как нитроглицерин или дистиллированная слюна тигра. Она не шевельнулась, когда я вернулся. Шипение прекратилось. Глаза ее снова были мертвы, губы начали улыбаться мне. Вдруг она вскочила, сбросила с себя одеяло и протянула руку.

– Дай мне!

– Когда оденешься, Кармен. Не дам, пока ты не оденешься.

Я поставил стаканы на шахматный столик, сел и закурил новую сигарету. – Одевайся, Кармен. Я не буду смотреть.

Я смотрел в другую сторону. И вдруг снова услышал то странное шипение, резкое и громкое. Это заставило меня взглянуть на нее. Она сидела нагая, упираясь руками в матрац. Рот ее был широко раскрыт, а лицо похоже на маску из слоновой кости. Звук, вырывавшийся из ее рта, не имел ничего общего с этим застывшим лицом. В глубине ее глаз, – хотя они и были пусты, как всегда, – таилось что-то такое, чего я никогда еще до сих пор не видел в женских глазах.

Наконец ее губы шевельнулись медленно и осторожно, как будто были искусственные и приводились в движение с помощью проводков.

Она грязно обозвала меня.

Меня это не тронуло. Мне было безразлично, как она меня назовет...

Или как назовет меня кто угодно другой. Но эта комната была местом, где я жил. Она была тем, во что я мог вложить понятие «мой дом». В этой комнате было все, что принадлежало мне, что было как-то связано со мной, все мое прошлое. Это было не так уж много – радиоприемник, шахматы, несколько книжек, картин, старые письма и разные прочие пустяки. Собственно, ничего особенного. Но с этим были связаны мои воспоминания.

Дольше я не мог терпеть ее в этой комнате. Грубое ругательство просто помогло мне осознать это.

– Даю тебе три минуты, – спокойно сказал я. – На одевание и уход отсюда. Если не уйдешь за это время, я вышвырну тебя силой... Так, как стоишь сейчас, голую. А вслед за тобой пошлю твои вещи. Так что поспеши! Зубы ее стучали, а шипение становилось все более громким и все более звериным. Она спустила ноги на пол и взяла одежду, лежавшую на стуле рядом с кроватью. Она одевалась, а я смотрел на нее. Одевалась она неловкими, -для женщины, – негнущимися пальцами, но несмотря на это быстро. Через две минуты она уже была готова. Я следил за временем.

Она стояла рядом с кроватью, прижимая к шубке зеленую сумочку. На голове у нее была красивая зеленая шляпа, сдвинутая на одну сторону. Она стояла так еще некоторое время по-прежнему шипя на меня, все с тем же лицом похожим на маску из слоновой кости, с глазами, все еще пустыми, со все еще таившимся в их глубине безумием. Наконец она подошла к двери, открыла ее и вышла, не произнеся ни слова и не оглянувшись.

Было слышно, как лифт пришел в движение и опускался вниз.

Я подошел к окну, отдернул занавески и открыл его настежь. В комнату поплыл вечерний воздух, приторно-сладковатый, перенасыщенный уличными запахами большого города и выхлопными газами. Я взял коктейль и стал медленно пить. Внизу хлопнула входная дверь, по пустому тротуару застучали каблуки. Где-то неподалеку взревел мотор, и машина, быстро набирая скорость, унеслась в ночь.

Я повернулся и взглянул на кровать. Подушка еще сохраняла форму ее маленькой головы, а на простыне виднелся отпечаток ее деликатного развращенного тела.

Я поставил стакан и яростно расшвырял постель.