Коттедж был вполне приличным. В комнате стояли обычный диван, жесткие стулья, маленький письменный стол, стенной шкаф; в туалетной – ванна, как в Голливуде, и неоновая лампа над зеркалом; крохотная кухонька с холодильником и белой электроплитой с тремя конфорками. В кухонном шкафчике – комплект тарелок и прочей посуды.

Я бросил в стакан кусочки льда, плеснул из бутылки, которую привез с собой, отпил и уселся в кресле, не открывая окон и не подымая жалюзи. В соседнем номере было тихо, потом я услышал шум спускаемой воды. Объект моего внимания обживался.

Я допил до дна, потушил сигарету и принялся изучать настенный электрокамин на смежной стене. Он состоял из двух продолговатых матовых ламп в жестяном ящике. Большого тепла от него ожидать не приходилось, но в чулане стоял переносной обогреватель с вентилятором, термостатом и тройной вилкой на 220 вольт. Я снял хромированную решетку камина и вывинтил матовые лампы.

Достал медицинский стетоскоп из баула, приставил его к металлической стенке и прислушался. Возможно, в соседнем номере на этом месте был такой же камин, то есть почти наверняка; в этом месте две комнаты разделяла лишь жестяная пластина и немного изоляции.

В течение нескольких минут я ничего не слышал, затем услышал звук набираемого номера. Слышимость была отличная.

Женский голос сказал:

– Пожалуйста, дайте мне 4-14-89, в Эсмеральде.

Ее голос был спокойным, сдержанным, почти без выражения, но немного усталым. Так я впервые с самого начала слежки услыхал ее голос.

Затем затянувшееся молчание, потом она сказала:

– Позовите, пожалуйста, мистера Ларри Митчелла. Снова молчание. Затем:

– Говорит Бетти Мэйфилд из «Ранчо Десконсадо», – она неверно выговаривала слово «Дескансадо». Затем:

– Я говорю, Бетти Мэйфилд.

Пожалуйста, не придуривайтесь. Хотите, чтобы я передала по буквам?

Ее собеседнику на другом конце провода было что сказать. Она слушала.

Затем сказала:

– Номер сто двадцать восемь. Вам следовало бы знать – вы сами его заказывали... А, вот оно что... Что ж, хорошо. Я подожду.

Она повесила трубку. Молчание. Полное молчание. Затем тот же голос проговорил медленно и без всякого выражения:

– Бетти, Бетти Мэйфилд. Бедняжка Бетти. Ты была хорошей девочкой – давным-давно.

Я сидел на полу, на полосатой подушке спиной к стене. Я осторожно встал, положил стетоскоп на подушку и прилег на диван. Он скоро приедет. Она его подождет – деться ей некуда. Поэтому она и приехала сюда. Я хотел узнать, почему ей некуда деться.

Туфли у него были наверняка на каучуковом ходу, потому что я ничего не слышал, пока у соседней двери не раздался звонок. Я сполз на пол и вновь взялся за стетоскоп.

Она отворила дверь, он вошел, я мог себе представить улыбку на его лице, когда он сказал:

– Привет, Бетти. Бетти Мэйфилд, если я не ошибаюсь. Ничего себе имечко.

– Мое собственное, девичье, – она притворила дверь. Он хмыкнул.

– Я полагаю, правильно сделала, что переменила. Но как насчет монограмм на чемоданах?

Его голос понравился мне еще меньше, чем его ухмылка: высокий, бодрый, прямо пузырящийся от похабного благодушия. Если в нем и не было прямой насмешки, то она подразумевалась. От его голоса у меня челюсти свело.

– Видимо, – сказала она сухо, – это и было первым, что бросилось вам в глаза.

– Нет, малютка. Это ты – первое, что бросилось мне в глаза. След обручального кольца – второе. Монограммы – только третье.

– Я тебе не малютка, вымогатель дешевый, – сказала она с внезапной глухой яростью. Его это не особенно задело.

– Может, я и вымогатель, милашка, но, – снова самодовольный смешок,совсем не дешевый.

Она шла по комнате, видимо, отдаляясь от него.

– Хотите выпить? Я вижу, у вас с собой бутылка.

– Не боитесь, что это может пробудить во мне любострастие?

– Я боюсь в вас только одного, мистер Митчелл, – сказала она ледяным тоном. – Вашего большого трепливого рта. Вы слишком много болтаете и слишком сильно любите себя. Лучше постараемся понять друг друга. Мне нравится Эсмеральда. Я здесь бывала и раньше, и мне всегда хотелось сюда вернуться.

Чистое невезение, что вы живете здесь и что мы встретились в поезде. Самое скверное невезение, что вы узнали меня. Но это только невезение, не более того.

– Везение для меня, милашка, – прогнусавил он.

– Может быть, – сказала она, – если вы не перегнете палку. Она может сломаться, и обломки полетят вам прямо в лицо.

Наступило короткое молчание. Я мог представить себе, как они смотрят друг на друга в упор. Его ухмылка, может, чуток поблекла, но не слишком.

– Все, что мне нужно сделать, – сказал он спокойно, – это снять трубку и позвонить в местную газету. Хочешь известности? Это я тебе устрою.

– Я приехала сюда, чтобы скрыться от любопытных глаз, – сказала она горько. – Суд признал меня невиновной.

Он рассмеялся.

– Точно! Так решил горе-судья, выживший из ума от старости, хотя присяжные были другого мнения. Это могло случиться в единственном штате Америки – я проверил. Ты уже дважды меняла имя. Если твоя история попадет в местные газеты – а она того стоит, милашка, – думаю, придется тебе снова менять имя и пускаться в путь. Утомительно, не так ли?

– Поэтому я здесь, – сказала она. – Поэтому вы здесь. Сколько вы хотите?

Я догадываюсь, что речь идет лишь о первом платеже.

– Я хоть заикнулся о деньгах?

– Еще заикнетесь, – сказала она, – и говорите потише.

– В доме никого нет, милашка. Я обошел вокруг, прежде чем войти. Двери заперты, окна закрыты, жалюзи опущены, стоянка пуста. Я могу проверить у администрации, если у тебя нервишки шалят. Здесь у меня кругом друзья – нужные люди, без которых – никуда. Попасть в местное общество непросто, а иначе – со скуки сдохнешь в этом городке.

– Как же вы пробились, мистер Митчелл?

– Мой папаша – большая шишка в Торонто. Мы не в ладах с ним, и он не разрешает мне там околачиваться. Но все равно он – мой старик, даже если он платит мне, чтобы я там не показывался.

Она не ответила. Его шаги удалились, Я услышал позвякиванье льда в стакане. Потекла вода из крана. Шаги вернулись.

– Налейте и мне, пожалуйста, – сказала она. – Я нагрубила, наверно. Я устала.

– Само собой, – сказал он ровно. – Ты устала. – Пауза. – Ну что ж, за то, чтобы усталость прошла. Скажем, в полвосьмого в «Аквариуме». Я заеду за тобой. Хорошее местечко для ужина. Тихое. Для избранных, если это выражение еще что-то значит. Принадлежит яхтклубу. Для постороннего там никогда не найдется свободного столика. Там я – среди своих.

– Дорогое место? – спросила она.

– Немножко. Ах да, к слову: пока мой ежемесячный чек не пришел, подбрось мне пару долларов. – Он рассмеялся. – Я поражаюсь самому себе. Все же заикнулся о деньгах.

– Пару долларов?

– Пару сотен, предпочтительнее.

– Все, что у меня есть, – шестьдесят долларов, пока я не открою счет или не получу по аккредитивам.

– Администратор охотно устроит это, малютка.

– Несомненно. Возьмите полста. Я не хочу вас разбаловать, мистер Митчелл.

– Зови меня Ларри. Будем друзьями.

– Правда? – Ее голос изменился, в нем появились зазывные нотки. Я представил себе довольную ухмылку на его лице. По тишине я догадался, что он облапил ее и что она это стерпела. Наконец ее голос приглушенно произнес:

– Хватит, Ларри. А сейчас будь пай-мальчиком и беги. Я буду готова к полвосьмого.

– Еще один глоток на дорожку.

Тут же дверь отворилась, он сказал что-то, но что – я не расслышал. Я встал, подошел к окну и осторожно выглянул сквозь жалюзи. На одном из высоких деревьев горел прожектор, и в его свете я увидел, что Митчелл подымается вверх по склону. Я вернулся к камину. Поначалу в соседнем номере было тихо, и я не знал, чего я, собственно жду. Но понял довольно быстро.

Раздались быстрые шаги по комнате, стук открываемых ящиков комода, щелчок замка, удар крышки чемодана о мебель. Она собиралась в дорогу.

Я ввинтил матовые лампы на место, поставил решетку камина и положил стетоскоп в баул. Похолодало. Я накинул пиджак и встал посреди комнаты.

Темнело, но я не зажигал света. Просто стоял и думал. Я мог подойти к телефону и отчитаться. Тем временем она могла отправиться на другом такси и к другому поезду или самолету в другое место. Она могла поехать куда угодно, но повсюду ее поджидал бы шпик, если того хотели важные влиятельные господа в Вашингтоне. Всегда найдется Ларри Митчелл или репортер с хорошей памятью.

Всегда найдется какая-нибудь примета, которую можно узнать, всегда найдется тот, кто ее заметит. От себя не убежишь.

Я занимался дешевым соглядатайством для неприятных людей, но – за это тебе и платят, друг. Они платят по счетам, а ты роешься в дерьме. Только на этот раз дерьма было по уши. Она не походила на потаскуху или на воровку. Но это означало только одно: она могла быть и той и другой, с еще большим успехом.