– Ну ладно, – сказал рослый. – Хватит притворяться.
Я открыл глаза и выпрямился.
– Пошли отсюда, приятель.
Я встал, все еще сонный. Мы куда-то вышли. Потом я разглядел, что это приемная с окнами по всем сторонам. За ними было уже совершенно темно.
Женщина с перстнями, которые не шли ей, сидела за столом. Возле нее стоял какой-то мужчина.
– Сядь сюда, приятель.
Рослый взял меня за плечо и усадил. Стул был хороший, прямой, но удобный, однако сидеть на нем у меня не было ни малейшего желания. Женщина открыла блокнот и стала читать вслух. Невысокий пожилой человек с застывшим лицом и седыми усами слушал ее.
Амтор стоял у окна, глядя на далекую безмятежную гладь океана за огнями дамбы, за пределами земного шара. Глядел так, словно не мог оторваться. Потом слегка повернул голову и взглянул на меня. Кровь с лица он смыл, однако нос его был не таким, как вначале, по крайней мере вдвое больше. Я усмехнулся разбитыми губами.
– Тебе весело, приятель?
Я перевел взгляд, голос принадлежал тому, кто привел меня сюда и теперь стоял передо мной. Это был обветренный парень около двухсот фунтов весом, с гнилыми зубами и нежным голосом циркового зазывалы. Сильный, быстрый, питающийся черным мясом. Заставить его искать пятый угол не смог бы никто. Фараон, из тех, что каждый вечер вместо молитв плюет на свою дубинку. Однако взгляд у него был добродушный.
Он стоял передо мной, расставив ноги, держал в руках мой раскрытый бумажник и царапал его ногтем большого пальца, словно ему нравилось портить вещи. Пустяковые, если других не попадалось. Но физиономии он, видимо, портил с большим удовольствием.
– Стало быть, частный сыщик, приятель? Из большого скверного города? Легкий шантаж, да?
Шляпа его была сдвинута на затылок. Светло-каштановые волосы на лбу потемнели от пота. Добродушные глаза были испещрены красными прожилками.
Мое горло словно бы пропустили сквозь отжимной каток. Я потрогал его. Проклятый индеец. Пальцы будто из легированной стали.
Смуглая женщина кончила читать и закрыла блокнот. Невысокий пожилой человек с седыми усами кивнул, подошел и встал позади рослого.
– Из полиции? – спросил я, потирая подбородок.
– А как ты думал, приятель?
Полицейский юмор. У седоусого один глаз косил и казался полуслепым.
– Не из Лос-Анджелеса, – сказал я, глядя на него. – В Эл-Эй с таким глазом отправили б на пенсию.
Рослый протянул мне бумажник. Я обследовал его. Все деньги были на месте. И все карточки. Не пропало ничего. Я удивился.
– Скажи нам что-нибудь, приятель, – заговорил рослый. – Такое, чтобы ты нам понравился.
– Верни мне пистолет.
Рослый чуть подался вперед и задумался. Я видел, как он думает. У него от напряжения ныли мозги.
– А, захотел свой пистолет, приятель. – И покосился на седоусого: – Хочет свой пистолет. – Потом снова уставился на меня: – А зачем он тебе, приятель?
– Хочу убить индейца.
– О, хочешь убить индейца, приятель?
– Да – одного только индейца, дружище.
Рослый снова глянул на седоусого:
– Этот парень очень горячий. Хочет убить индейца.
– Слушай, Хемингуэй, не повторяй все, что я говорю.
– Парень, видать, тронутый, – сказал тот. – Называет меня Хемингуэй. Как по-вашему, тронутый?
Седоусый откусил кончик сигары и промолчал. Стоящий у окна красивый высокий человек медленно обернулся и негромко произнес:
– Мне кажется, слегка неуравновешен.
– В толк не возьму, с чего он назвал меня Хемингуэй, – сказал рослый. – Фамилия у меня другая.
– Пистолета я не видел, – сказал старший.
Оба полицейских поглядели на Амтора.
– Пистолет у меня в кабинете, – сказал Амтор. – Можете забрать его, мистер Блейн.
Рослый чуть пригнулся и задышал мне в лицо:
– Почему ты назвал меня Хемингуэй, приятель?
– Тут дама.
Он выпрямился и бросил взгляд на усатого:
– Вот видите.
Тот кивнул, повернулся и пошел к кабинету. Дверь в стене отъехала. Усатый вошел в нее, за ним Амтор.
Наступило молчание. Смуглая женщина уставилась на свой стол и нахмурилась. Рослый поглядел на мою правую бровь и недоуменно покачал головой.
Дверь кабинета отъехала снова, вышел усатый. Взял откуда-то мою шляпу и подал мне. Потом вынул из кармана и отдал мой пистолет. По весу я догадался, что он разряжен. Сунув его в кобуру, я встал.
– Пошли отсюда, приятель, – сказал рослый. – Свежий воздух, я думаю, пойдет тебе на пользу.
– Иду, Хемингуэй.
– Ну вот опять, – уныло сказал рослый. – Называет меня Хемингуэем, потому что здесь дама. Может, это какая-то непристойность?
– Поторапливайтесь, – сказал усатый.
Рослый взял меня за руку повыше локтя, и мы направились к маленькому лифту. Лифт поднялся. Мы вошли в него.