Вращающийся прожектор отбрасывал бледный луч, скользящий в тумане по волнам футах в ста от судна. Делалось это, видимо, главным образом напоказ. Тем более ранним вечером. Человек, вздумавший подломить кассу на одном из судов, нуждался бы в серьезной поддержке и взялся бы за дело часа в четыре утра, когда от всей толпы останется лишь несколько заядлых игроков, а экипаж будет усталым и сонным. Но и тогда это было бы рискованным способом разбогатеть. Кто-то однажды пытался.

Такси остановилось у сходен, высадило пассажиров и отправилось к берегу. Рыжий держал свою скоростную лодку у границы луча. Если б луч приподняли забавы ради на несколько футов… но этого не случилось. Он медленно прошел мимо, сверкнув на ленивых волнах, лодка скользнула за его линию и быстро прошла под обводом кормы. Мы подобрались к грязной обшивке корпуса так же скромно, как гостиничный детектив выпроваживает карманника из своего вестибюля.

Вверху над нами виднелись двойные железные дверцы, они казались такими высокими, что не добраться, и такими тяжелыми, что не открыть, даже если мы доберемся до них. Лодка коснулась старого борта «Монтесито», под днищем ее мягко плескалась зыбь. Сбоку от меня поднялась большая тень, свернутая в кольцо веревка взлетела, хлестнула обо что-то, зацепилась, конец ее полетел вниз и упал в воду. Рыжий выудил его багром, натянул и закрепил на капоте мотора. В легком тумане все выглядело каким-то нереальным. Влажный воздух был холоден, как пепел любви.

Рыжий наклонился ко мне, его дыхание защекотало мне ухо.

– Лодка держится слишком высоко. Если посильнее наподдаст волной, винты завертятся в воздухе. Но подниматься все равно надо.

– Жду не дождусь, – сказал я, содрогаясь.

Он положил мои руки на штурвал, повернул его как нужно, установил дроссель и велел держать лодку в этом положении. К листам обшивки была почти вплотную привинчена металлическая лестница, повторявшая очертания корпуса, ступеньки ее, очевидно, были скользкими, как смазанный маслом столб.

Подниматься по ней казалось так же рискованно, как подтягиваться на карнизе административного здания. Рыжий с силой вытер руки о штаны, чтобы к ладоням прилипло немного смолы, и ухватился за перекладину. Беззвучно подтянулся, тапочки его встали на металлические ступени, и он изогнулся почти под прямым углом, чтобы лезть было удобнее.

Луч прожектора теперь скользил вдали от нас. Свет отражался от воды и, казалось, освещал мое лицо ярко, как ракета, но все было тихо. Потом наверху раздался глухой скрип массивных петель. В тумане блеснул и погас желтоватый свет. Я увидел контуры одной половины грузового люка. Значит, люк не был заперт изнутри. Я недоумевал почему.

Шепот был всего лишь невнятным звуком. Я оставил штурвал и стал подниматься. Это было самое трудное путешествие в моей жизни. В конце концов, тяжело дыша и хрипя, я влез в грязный трюм, заваленный ящиками, бочонками, бухтами каната и ржавыми цепями. В темных углах пищали крысы. Из узкой двери в дальней стене падал желтоватый свет.

Рыжий прижался губами к моему уху:

– Отсюда пойдем в котельную. Дизелей на этом судне нет, поэтому в одном из отделений держат пар. Возможно, там будет один человек. Весь экипаж – крупье, охрана, официанты и так далее – на игорной палубе. Им надо числиться на чем-то похожем на судно. В котельной я покажу тебе не забранный решеткой вентилятор. Он выходит на шлюпочную палубу, а со шлюпочной палубы иди куда угодно. Но это тебе решать – пока ты жив.

– У тебя на судне, видно, есть родственники, – сказал я.

– Случались и более удивительные вещи. Вернешься скоро?

– Полечу со шлюпочной палубы – плеску будет выше крыши, – сказал я и вынул бумажник. – По-моему, все это стоит много дороже. Возьми. И с телом, пожалуйста, понежнее, как со своим собственным.

– Ты мне ничего не должен, дружище.

– Это за обратный проезд, – сказал я, – хоть мне и не придется возвращаться с тобой. Возьми деньги, пока я не расплакался и не намочил тебе рубаху.

– Какая-то помощь наверху тебе понадобится?

– Мне сейчас нужен только хорошо подвешенный язык, а мой липнет к гортани.

– Убери деньги, – сказал Рыжий. – Ты заплатил мне за обратный проезд. Кажется, ты дрейфишь.

Он сжал мне руку. Его ладонь была твердой, теплой и немного влажной.

– Я знаю, что ты дрейфишь, – прошептал он.

– Как-нибудь совладаю с собой, – ответил я.

Рыжий отошел от меня со странным видом, которого при этом освещении нельзя было понять. Я последовал за ним между ящиками и бочонками, через высокий порог железной двери в длинный тусклый проход с судовым запахом. Из него мы вышли на обнесенную поручнями стальную площадку, скользкую от масла, и спустились по стальной лестнице, на которой было трудно удержаться. Теперь неторопливое шипение форсунок заполняло воздух и заглушало остальные звуки. Мы направились к шипению через груды безмолвного железа.

Обогнув угол, мы увидели невысокого грязного итальянца в красной шелковой рубашке, он сидел на скрученном проволокой стуле под свисавшей с потолка лампочкой и читал вечернюю газету с помощью указательного пальца и очков в стальной оправе, видимо доставшихся ему от деда.

Рыжий подошел к нему сзади и негромко сказал:

– Привет, коротыш. Как твои бамбини?

Итальянец испуганно разинул рот и потянулся к вырезу своей красной рубашки. Рыжий оглушил его ударом в челюсть. Потом бережно уложил на пол и стал разрывать полосками красную рубашку.

– Нужно обезвредить его понадежнее, – негромко объяснил Рыжий. – От удара он скоро очухается. Дело в том, что внизу будет слышно, как человек лезет по вентиляционному ходу. А наверху не раздастся ни звука.

Он аккуратно связал итальянца, заткнул ему рот, сложил его очки, сунул в безопасное место, и мы пошли к вентилятору, на котором не было решетки. Я посмотрел вверх и увидел лишь темноту.

– Пока, – сказал я.

– Может, тебе понадобится какая-то помощь.

Я встряхнулся, как морская собака.

– Мне нужна рота морских пехотинцев. Но либо я сделаю все сам, либо не сделаю. Всего.

– Долго ты будешь? – спросил Рыжий. Голос его звучал по-прежнему встревоженно.

– Час или чуть поменьше.

Рыжий взглянул на меня и закусил губу. Потом кивнул.

– Иногда приходится рассчитывать только на себя, – сказал он. – Загляни в тот игорный зал, если будет время.

Он пошел обратно, сделал четыре шага, потом вернулся.

– Этот открытый люк может сослужить тебе службу. Не забывай о нем.

И быстро ушел.