Это был кабинет. Не большой, не маленький, выглядевший очень профессионально. Книжный шкаф со стеклянными дверцами и толстыми книгами внутри. На стенке аптечка первой помощи. Грелся белый эмалированный стерилизатор со множеством игл и шприцев. Широкий стол с регистрационной книгой, бронзовым резаком для бумаги, письменным столом, книжкой назначений и еще несколькими мелкими вещицами, не считая локтей задумчиво сидящего человека, обхватившего голову руками.

Пальцы зарылись в волосы цвета мокрого песка и такие гладкие, что казались нарисованными на лысине. Я сделал еще три шага. Его глаза, наверное, увидели, как движутся мои туфли. Он поднял голову и взглянул на меня. Глубоко посаженные бесцветные глаза на пергаментном лице. Он опустил руки на стол, отклонился назад и посмотрел на меня безо всякого выражения.

Затем его руки разошлись в беспомощном, но осуждающем жесте и одна из них была очень близка к краю стола.

Я подошел еще на два шага и показал ему дубинку. Его указательный и безымянный пальцы продолжали двигаться к краю стола.

— Звонок, — как можно убедительнее произнес я, — ничем вам не поможет. Я положил вашего крутого парня поспать.

Его глаза стали сонными.

— Вы очень больны, сэр. Очень, очень больны. Вам еще не стоило вставать.

— Правая рука! — потребовал я и слегка ударил по ней дубинкой. Она свернулась, как раненая змея.

Я обошел стол, улыбаясь, хотя веселиться не было повода. У него в ящике стола, конечно же, есть пистолет. У них всегда в столах есть пистолеты, но они ими пользуются слишком поздно, если вообще успевают до них добраться.

Я достал его. 38-й автоматический, стандартная модель, похуже моего, но патроны подходили. В ящике я не нашел их, пришлось доставать из пистолета магазин. Человек немного пошевелился, глядя погрустневшими глазами.

— Может, на полу тоже есть кнопка? — спросил я. — Не стоит ее нажимать. Именно сейчас я безжалостен. Любой, кто войдет, выйдет уже в гробу.

— На полу нет кнопки, — с едва заметным иностранным акцентом откликнулся хозяин кабинета.

Я поменял обоймы в пистолетах. Моя пустая была теперь в его пистолете. И я не забыл вытащить патрон из патронника его пистолета, а в своем один патрон дослать в патронник. После этого я вернулся на другую сторону стола и положил на него теперь уже бесполезный его пистолет. Захлопнув дверь, повернул ручку замка и вернулся к столу. Сел на стул. Силы мои были на исходе.

— Виски! — потребовал я.

Он развел руками.

— Виски, — повторил я.

Он подошел к шкафчику с лекарствами и достал плоскую бутылку с зеленой эмблемой и стакан.

— Два стакана, — сказал я. — Я уже пробовал ваше виски.

Он принес два маленьких стакана и наполнил их.

— Сначала вы, — сказал я.

Он слабо улыбнулся и поднял стакан.

— За ваше здоровье, сэр, за его остатки, — он выпил. Я выпил следом и поставил бутылку возле себя, ожидая, когда тепло дойдет до моего сердца. Сердце начало сильно стучать. И снова в моей груди, а не повиснув на шнурке ботинка.

— Мне приснился кошмар, — сказал я. — Глупости. Мне приснилось, что меня привязали к койке, нашпиговали наркотиками и заперли в пустой комнате. Я очень ослаб. Я спал, ничего не ел. Я был очень болен. Меня огрели по голове и притащили туда, где описанное выше со мной проделали. Им это доставило много хлопот. А я не такая уж важная персона.

Он ничего не ответил. Он наблюдал за мной. В его глазах угадывалось раздумье. Ему, похоже, было интересно, сколько еще я проживу.

— Я проснулся в комнате, наполненной дымом, — продолжал я. — Это была, конечно, галлюцинация, раздражение зрительного нерва или как там у вас это называется. Вместо розовых змей я видел дым. Я заорал, и тут же вбежал крутой парень и пригрозил мне дубинкой. Мне потребовалось немало времени, чтобы подготовиться и отнять у него ее. Я взял у него ключи, надел свою одежду и забрал свои деньги. И вот я здесь. Исцелен. Что вы сказали?

— Я не сделал никакого замечания, — откликнулся он.

— Но я хочу, чтобы вы его сделали, — сказал я. — Вижу, язык чешется, так оно просится наружу. Эта штучка, — я потряс дубинкой, — хорошее средство убеждения. Я вынужден был одолжить ее у вашего парня.

— Пожалуйста, отдайте мне дубинку, — сказал он с обворожительной улыбкой палача, измеряющего рост своей жертвы в камере смертников. Немного дружеская, немного отеческая и немного любопытная одновременно. Вы бы полюбили эту улыбку, если бы у вас было достаточно времени до казни.

Я подержал дубинку на весу и уронил ее в его раскрытую ладонь.

— А теперь пистолет, — ласково сказал он. — Вы были очень больны, мистер Марло. Я вынужден настаивать, чтобы вы вернулись в кровать.

Я смотрел на него.

— Я — доктор Зондерборг, — сказал он, — и я не хочу никаких недоразумений.

Он положил дубинку на стол перед собой. У него была улыбка замороженной рыбы. Его длинные пальцы шевелились, как умирающие бабочки.

— Пистолет, пожалуйста, — еще ласковее сказал он. — Я настоятельно рекомендую…

— Который час, надзиратель?

Он немного удивился. Часы уже были на моем запястье, но они остановились.

— Почти полночь, а что?

— Какой день?

— Конечно же, воскресенье, мой дорогой сэр.

Я старался думать и держал пистолет так близко от доктора, что он мог бы попытаться схватить его.

— Прошло 48 часов. Не удивительно, что у меня были припадки. Кто привез меня сюда?

Он уставился на меня, и его левая рука начала подбираться к пистолету. Он, наверное, принадлежал к ассоциации блуждающих рук. Девочки могли бы с ним неплохо провести время.

— Не заставляйте меня сердиться, — проговорил я. — Не заставляйте меня утратить мои светские манеры и безупречный английский. Сейчас же расскажите, как я сюда попал.

Он был мужественным. Он рванулся за пистолетом. А я отдернул руку и положил ее на колени, еще крепче сжав пистолет.

Он покраснел, схватил бутылку виски, налил себе и быстро выпил. Глубоко вздохнул, и брезгливая дрожь передернула его. Вкус виски ему не понравился. Наркоманам не нравится спиртное.

— Как только вы выйдете отсюда, вас арестуют, — резко сказал он. — Вас поместил сюда блюститель порядка.

— Блюститель порядка не сможет этого сделать.

Это его немного озадачило. Лоб наморщился. На желтоватом лице отразилась тяжелая умственная работа.

— Взболтайте и налейте еще, — посоветовал я. — Кто поместил меня сюда? Когда и зачем? Я очень зол сегодня. Я хочу танцевать в пене. Я слышу вопли привидений, предвещающих смерть. Я еще никого не застрелил за всю неделю. Говорите, говорите, доктор. Дерните струны древней скрипки, пусть польется нежная музыка.

— У вас наркотическое отравление, — холодно сказал он. — Вы чуть не умерли. Я должен был три раза давать вам дигиталис. Вы дрались, вы кричали, вас надо было привязать, — его речь была такой быстрой, что, казалось, слова сами выскакивали изо рта. — Если вы покинете мою клинику в таком виде, у вас будут серьезные неприятности.

— Вы сказали, что вы, доктор. Доктор-медик?

— Конечно. Я — доктор Зондерборг, как я уже сказал.

— Вы не кричите и не деретесь, когда у вас наркотическое отравление, доктор. Вы просто лежите в коме. Проделайте еще и снимайте сливки, пожалуйста. Меня интересует только они. Кто притащил меня в ваше веселое заведение?

— Но…

— Никаких «но». Я сделаю из вас мокрую курицу, утоплю в бочке мальвазии. Или предпочитаете другой сорт? Впрочем, я бы сам отказался утопиться в вине. Шекспир знал толк в выпивке. Давайте примем еще лекарства, — я взял его стакан и налил еще парочку порций. — Вперед, Карлофф!

— Вас сюда поместила полиция.

— Какая полиция?

— Естественно, полиция Бэй Сити, — его беспокойные желтые пальцы вертели стакан. — Вы же в Бэй Сити.

— О, а у полицейского было имя?

— Сержант Галбрейт. Он иногда патрулирует. В пятницу вечером Галбрейт вместе с другим полицейским обнаружил вас на улице в полубессознательном состоянии. И привел вас сюда, потому что было недалеко. Я подумал, что вы — наркоман, принявший слишком большую дозу. Но, возможно, я ошибаюсь.

— Хорошая история. Не подкопаешься. Но зачем держать меня здесь?

Он развел беспокойными руками.

— Я говорил вам много раз, что вы были больны, да и сейчас еще не здоровы. Что бы вы сделали на моем месте? Мне приказали.

— Тогда я должен вам заплатить.

— Конечно, — он пожал плечами. — Двести долларов.

Я немного отодвинулся вместе со стулом назад.

— Дешевле пареной репы. Попробуйте взять эти деньги.

— Если вы уйдете отсюда, — резко заявил он, — вас сразу же арестуют.

Я встал, наклонился к его лицу и проговорил в него:

— Не за то, что я уйду отсюда, Карлофф, не за то. Откройте стенной сейф!

Он быстро встал.

— Вы зашли слишком далеко.

— Вы не откроете его?

— Скорее всего, я не открою.

— А я держу пистолет в руке.

Он улыбнулся, слабо и печально.

— Ужасный большой сейф, — сказал я. — Новый, наверное. А это — прекрасный пистолет. Вы не откроете?

Ничего не изменилось в его лице.

— Черт возьми, — сказал я. — Когда у тебя в руке пистолет, то люди делают все, что ты им скажешь. На этот раз не срабатывает, не так ли?

Он улыбался. В его улыбке было садистское удовольствие. Я оперся о стол. Ноги скользнули назад. Мне становилось плохо.

Я шатался у стола, а он ждал, приоткрыв рот.

Я стоял, прислонившись к столу некоторое время, глядя ему в глаза. Когда я рассмеялся, улыбка упала с его лица, на лбу выступил пот.

— Пока, — сказал я. — Отдаю вас в более грязные руки, чем мои.

Входная дверь была открыта, я вышел и оказался в цветнике, обнесенном белым частоколом, и прошел через ворота. Дом оказался угловым. Холодная, безлунная ночь приняла меня в свои влажные объятия.

Табличка на углу говорила, что это Дескансо Стрит. Дома светились огнями. Сирен патрульных машин не слышно. На другом углу перекрестка табличка с надписью «Двадцать третья улица». Я пробрался на двадцать пятую и пошел в направлении к 800-м, номерам. Номер 819 — дом Энн Риордан. Мое убежище.

Я прошел уже довольно много, когда обнаружил, что все еще держу пистолет в руке. Сирен не было.

Я продолжал идти. Воздух приводил меня в чувство, но спиртное выветривалось, и мне становилось хуже. Вдоль улицы шли кирпичные дома, обсаженные елками, что более соответствовало Сиэтлу, нежели Калифорнии.

В № 819 горел свет. Возле дома — крошечные белые ворота в высокой кипарисовой изгороди. Перед домом высажены розы. Я подошел к двери. Прислушался, прежде чем нажал кнопку звонка. Никаких сирен. Прозвенел звонок, и через некоторое время я услышал голос в одной из тех электрических штучек, которые позволяют разговаривать, не отпирая двери.

— Что вам угодно?

— Это Марло.

Может, у нее перехватило дыхание, а может, электрическая штучка отрубилась. Дверь широко распахнулась, и мисс Энн Риордан стояла за ней в бледно-зеленом свободном костюме, глядя на меня. Ее глаза были расширены от испуга, а лицо при свете лампы на крыльце было неестественно бледным.

— Господи, — простонала она. — Вы выглядите, как отец Гамлета!