Входишь в двойные двери. За дверями комбинация частной телефонной станции со столом справок, где сидит одна из тех женщин неопределенного возраста, каких видишь в муниципальных учреждениях по всему миру. Они никогда не были молодыми и никогда не будут старыми. У них нет ни красоты, ни обаяния, ни шика. Им не нужно никому нравиться. Они надежны и корректны, хотя и не вполне учтивы, умны и эрудированы, хотя ничем, в сущности, не интересуются. Они представляют собой то, во что превращаются люди, меняющие жизнь на существование и честолюбие на обеспеченность.

За этим столом по одной стороне очень длинного коридора тянется ряд застекленных комнатушек. Другая сторона – это зал ожидания, представляющий собой ряд жестких стульев, обращенных «лицом» к комнатушкам.

Примерно половина стульев была занята. Судя по лицам сидящих, они ждали долго и полагали, что придется ждать еще дольше. Большинство из них было одето в старье. Один был привезен из тюрьмы в хлопчатобумажном костюме и находился при охраннике. Бледнолицый парнишка, крепко сложенный, но с пустым взглядом.

На двери в конце коридора было написано: «СЕВЕЛ ЭНДИКОТТ, ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР». Постучав, я вошел в просторную, полную воздуха угловую комнату.

Вполне уютную, со старомодными, обитыми кожей креслами, с портретами бывших прокуроров и губернаторов на стенах. Ветерок развевал тюлевые занавески на четырех окнах. Вентилятор на высокой полке негромко жужжал, медленно описывая дугу.

Севел Эндикотт сидел за темным столом и смотрел, как я приближаюсь.

Указал на стул напротив. Я сел. Прокурор был высоким, худощавым, смуглым, с непричесанными волосами и длинными пальцами.

– Вы Марлоу? – спросил он. В его голосе слышался легкий южный акцент.

Я решил, что отвечать не обязательно. И молча ждал.

– Вы попали в скверное положение, Марлоу. Дело ваше плохо. Вы скрывали важные для расследования убийства улики. Это – препятствие отправлению правосудия. Вас могут за это посадить.

– Какие улики? – спросил я.

Эндикотт взял со стола фотографию и хмуро воззрился на нее. Я глянул на двух других посетителей, находившихся в комнате. Одной была Мэвис Уэлд. В темных очках с широкой белой оправой. Глаз ее не было видно, но, должно быть, она смотрела на меня. Без улыбки. И сидела совершенно неподвижно.

Рядом с ней расположился мужчина в светло-сером фланелевом костюме с небольшой гвоздикой в петлице. Он курил сигарету с монограммой и, не обращая внимания на стоящую рядом пепельницу, стряхивал пепел на пол. Я узнал его по фотографиям в газетах. Ли Фаррелл, один из лучших адвокатов в стране. Седой, но с молодо блестящими глазами. Сильно загорелый. Держался он так, словно одна только возможность пожать ему руку стоила пять тысяч долларов.

Эндикотт откинулся назад и своими длинными пальцами стал постукивать по подлокотнику. Затем с вежливым почтением он обратился к Мэвис Уэлд.

– Мисс Уэлд, вы хорошо знали Стилгрейва?

– Близко. Во многих отношениях он был весьма очаровательным человеком.

Мне с трудом верится... – она умолкла и пожала плечами.

– Вы готовы показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок?

Он показал ей фотографию.

– Минутку, – остановил его Фаррелл. – Это и есть та улика, которую мог утаивать мистер Марлоу?

– Вопросы задаю я, – резко сказал Эндикотт.

Фаррелл улыбнулся:

– Ну что ж, если ответ – да, то могу сказать, что эта фотография не является уликой.

– Вы ответите на мой вопрос, мисс Уэлд? – мягко спросил Эндикотт.

Она ответила легко и непринужденно:

– Нет, мистер Эндикотт, я не могу показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок. Я не видела, как он был сделан.

– Все, что вам нужно, – это взглянуть на него.

– Все, что я знаю, – это то, что видно на этом снимке, – сказала она.

Я усмехнулся. Фаррелл с огоньком в глазах поглядел на меня. Эндикотт краем глаза заметил мою усмешку.

– Вам что-то кажется смешным? – рявкнул он.

– Я не спал всю ночь. И не могу справиться со своей мимикой, – ответил я.

Он бросил на меня суровый взгляд и снова повернулся к мисс Уэлд.

– Прошу вас ответить подробнее.

– Меня много фотографировали, мистер Эндикотт. В разных местах, с разными людьми. В ресторане «Танцоры» я обедала и ужинала и с мистером Стилгрейвом, и со многими другими мужчинами. Не знаю, что вы хотите от меня услышать.

– Насколько я понимаю, – вкрадчиво сказал Фаррелл, – вы хотите с помощью показаний мисс Уэлд приобщить эту фотографию к делу в качестве улики. На каком процессе?

– Это мое дело, – сухо ответил Эндикотт. – Вчера вечером кто-то застрелил Стилгрейва. Возможно, женщина. Возможно, даже мисс Уэлд. Мне неприятно говорить подобное, но это более чем вероятно.

Мэвис Уэлд слегка опустила голову. Она вертела в руках белую перчатку.

– Что ж, представим себе процесс, – сказал Фаррелл, – на котором этот снимок будет фигурировать в качестве улики – если, конечно, вам удастся приобщить его к делу. Но вам не удастся этого сделать. Мисс Уэлд вам в этом не поможет. Она знает о фотографии только то, что на ней видно. То, что может увидеть каждый. Вам придется приобщить ее к делу с помощью свидетеля, который сможет показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок. В противном случае, если окажусь защитником на процессе, я буду протестовать. Могу даже представить экспертов, которые под присягой покажут, что фотография сфабрикована.

– Не сомневаюсь, – сухо сказал Эндикотт.

– Единственный, кто мог бы вам помочь, – это человек, сделавший снимок, – неторопливо и спокойно продолжал Фаррелл. – Насколько я понимаю, он мертв. Подозреваю, что именно из-за этого его и убили.

– Фотография, – сказал Эндикотт, – явно свидетельствует о том, что в определенное время Стилгрейв находился не в тюрьме, а в другом месте, и, следовательно, не имеет алиби в отношении убийства Стейна.

– Она станет уликой, – возразил Фаррелл, – только в том случае, если вы докажете, что это улика. Черт возьми, Эндикотт, я не собираюсь объяснять вам закон. Вы его знаете. Забудьте об этом снимке. Он ничего не доказывает. Ни одна газета не решится его напечатать. Ни один судья не примет его к рассмотрению, потому что ни один компетентный свидетель не сможет дать по его поводу никаких показаний. И если Марлоу утаивал эту улику, та в юридическом смысле он не утаивал никаких улик.

– Я не собирался преследовать Стилгрейва за убийство Стейна, – сухо проговорил Эндикотт. – Но меня слегка интересует, кто убил его самого. Как ни странно, управление полиции тоже этим интересуется. Надеюсь, наш интерес вас не оскорбляет.

– Меня ничто не оскорбляет, – заверил его Фаррелл. – Потому-то я и нахожусь здесь. Вы уверены, что Стилгрейв был убит?

Эндикотт молча уставился на него. Фаррелл непринужденно добавил:

– Насколько я понимаю, там было обнаружено два пистолета, и оба принадлежали Стилгрейву.

– Откуда у вас такие сведения? – резко спросил Эндикотт, подался вперед и нахмурился.

Фаррелл бросил сигарету в пепельницу и пожал плечами.

– Черт возьми, такие вещи становятся известными. Из одного пистолета убиты Квест и Стейн. Из другого – Стилгрейв. Притом с близкого расстояния.

Я признаю, что такие люди, как правило, не кончают с собой. И тем не менее, это могло случиться.

– Несомненно, – серьезно сказал Эндикотт. – Спасибо за предположение.

Оно ошибочно.

Фаррелл слегка улыбнулся и промолчал. Эндикотт медленно повернулся к Мэвис Уэлд.

– Мисс Уэлд, это учреждение – или, по крайней мере, его нынешний руководитель – не ищет рекламы за счет людей, для которых определенная реклама может оказаться роковой. Долг требует от меня только решения о том, следует ли привлекать кого-либо к суду за эти убийства. И, если улики дают к тому основания, выступать обвинителем. Долг не требует от меня портить вам карьеру за то, что вы имели несчастье или неосторожность сблизиться с человеком, который, хотя и не судился и даже не был обвинен ни в каком преступлении, когда-то, несомненно, был членом преступной группы. Сомневаюсь, что вы были вполне откровенны со мной относительно данной фотографии. Но возвращаться к этому мы больше не будем. Спрашивать вас, не вы ли убили Стилгрейва, нет смысла. Но я спрашиваю, есть ли у вас сведения, могущие навести правосудие на след возможного убийцы?

– Сведения, мисс Уэлд, – торопливо сказал Фаррелл, – а не просто подозрения.

Она взглянула Эндикотту прямо в лицо.

– Нет.

Эндикотт встал и поклонился.

– В таком случае, у меня все. Спасибо, что приехали.

Фаррелл и Мэвис Уэлд поднялись. Я не шевельнулся. Фаррелл спросил:

– Вы созовете пресс-конференцию?

– Пожалуй, я предоставлю это вам, мистер Фаррелл. Вы всегда мастерски управлялись с прессой.

Фаррелл кивнул и пошел к двери. Они вышли. Мисс Уэлд, выходя, не смотрела на меня, но что-то слегка коснулось моего затылка. Ее рукав.

Может, случайно?

Когда дверь закрылась, Эндикотт перевел взгляд на меня.

– Фаррелл представляет и вас? Я забыл спросить у него.

– Мне он не по карману, так что я беззащитен.

Эндикотт слегка улыбнулся.

– Я позволил им пустить в ход все их уловки, а потом, чтобы спасти свое достоинство, решил отыграться на вас, так-то ли?

– Помешать вам я не могу.

– Вы не особенно гордитесь образом своих действий, а, Марлоу?

– Я оплошал, взявшись за это дело. А потом уже не имел выбора.

– Вы не считаете, что кое-чем обязаны полицейским?

– Считал бы – если б они поступили, как вы.

Эндикотт длинными белыми пальцами провел по взъерошенным волосам.

– На это я бы мог дать много ответов, – сказал он. – Все они сводились бы к одному и тому же. Полиция защищает граждан. В этой стране еще не дожили до понимания этого. Мы смотрим на полицейского как на врага. Мы нация ненавистников полиции.

– Чтобы изменить это, потребуется многое, – произнес я. – С обеих сторон.

Прокурор подался вперед и нажал кнопку звонка.

– Да, – согласился он. – Многое. Но кто-то должен начать. Спасибо, что пришли.

Когда я выходил, в другую дверь с толстой папкой в руке вошла одна из секретарш.