Телефон заливался так долго, что я наконец проснулся и увидел, что комната утопает в ослепительном солнечном свете. Было девять часов утра, но свет у меня все еще горел. Пробуждение не доставило мне удовольствия. Я почувствовал себя еще более отвратительно, обнаружив, что завалился спать прямо в смокинге. И все же человек я здоровый, у меня крепкие нервы и потому самочувствие мое было все же не настолько плохим, как можно было ожидать. Я подошел к телефону и снял трубку.

— Ты жив, Уолтер? — услышал я голос Хенри. — У меня башка трещит, как у дюжины похмельных шведов.

— Со мной все в порядке, Хенри.

— Мне звонили из агентства. Предлагают какую-то работенку. Так что я туда смотаюсь, а? Мне прийти к тебе попозже?

— Обязательно. Часам к одиннадцати я уже вернусь домой после беседы с тем человеком, о котором я говорил тебе вечером.

— А звонков больше не было?

— Пока нет.

— Ладно. Пароль — Абиссиния, — и он повесил трубку.

Я принял холодный душ, побрился и сменил костюм, остановив свой выбор на светло-коричневой «тройке», которая идеально подходила для делового визита. Из кафе внизу мне прислали чашку крепкого кофе. Того же официанта я попросил убрать из квартиры пустые бутылки и заплатил ему за труды доллар. Кофе окончательно восстановил мои силы — я снова почувствовал себя полноценной личностью. Через несколько минут я уже подъезжал к роскошному магазину фирмы «Гэллемор джуилри» на Седьмой Западной улице.

Денек выдался настолько погожий, что, казалось, все проблемы должны уладиться сами собой.

Пробиться на прием к мистеру Лэнсингу Гэллемору оказалось не так-то просто. Поэтому мне пришлось сказать секретарше, что дело касается миссис Пенраддок и носит сугубо конфиденциальный характер. Как только это сообщение было передано, меня незамедлительно допустили пред его светлые очи. У мистера Гэллемора был необъятных размеров кабинет, в дальнем конце которого за массивным письменным столом располагался он сам. Навстречу мне он протянул худенькую, розовую ладошку.

— Мистер Гейдж? Мне кажется, я не имел чести с вами встречаться прежде?

— Нет, мистер Гэллемор, это наша первая встреча. Я — жених… Или по крайней мере, до вчерашнего вечера считался женихом мисс Эллен Макинтош, которая, как вы, я уверен, знаете, работает у миссис Пенраддок сиделкой. Я пришел к вам по весьма деликатному вопросу, и потому, прежде чем приступить к сути, мне необходимо знать, могу ли я рассчитывать на ваше доверие?

Ему было на вид лет около семидесяти пяти. Худощавый, высокий, со сдержанными, благородными манерами. Голубые глаза оставались холодны, но улыбка лучилась теплом. В петлицу его серого вельветового пиджака была продета гвоздика.

— Я взял себе за правило никогда не обещать того, о чем вы меня сейчас просите, — сказал он. — По моему мнению, несправедливо заранее требовать доверия от человека, который вас еще не знает. Однако, если вы заверите меня, что дело касается миссис Пенраддок и оно действительно крайне деликатное, я сделаю для вас исключение.

— Поверьте, сэр, дело обстоит именно так, — сказал я и поведал ему всю историю без утайки, не пытаясь скрыть даже количества выпитого мною накануне виски.

Под конец моего рассказа он изучающе посмотрел на меня. Его холеные пальцы играли все это время паркеровской авторучкой с золотым пером.

— Мистер Гейдж, — сказал он, когда я закончил, — вы имеете хоть малейшее представление, почему за этот жемчуг с вас требуют пять тысяч долларов?

— Это, конечно, дело глубоко личного свойства, мистер Гэллемор, ответил я, — но, если вы позволите, я отважусь высказать свое предположение.

Он положил авторучку на стол, свел ладони вместе и кивнул:

— Говорите.

— В действительности жемчужины подлинные, мистер Гэллемор. Вы — старинный друг миссис Пенраддок. Допускаю даже, что в молодости вы могли быть ей больше, чем просто другом. Когда она передала вам свой жемчуг — подарок мужа к золотой свадьбе, — чтобы вы его продали, вы не стали этого делать. Вы сказали ей, что ожерелье продано, а двадцать тысяч долларов дали из своих собственных средств. Под видом дешевой копии, якобы изготовленной по вашему заказу в Чехословакии, ей было в целости и сохранности возвращено подлинное ожерелье.

Мистер Гэллемор встал, несколько раз прошелся по комнате и остановился у окна. Отдернув тончайшую шелковую штору, он некоторое время в задумчивости смотрел вниз на уличную толчею. Затем он вернулся за стол.

— Признаюсь, ваша догадливость привела меня в некоторое смущение, сказал он со вздохом. — Миссис Пенраддок очень гордая женщина. Не будь она такой, я бы просто предложил ей эти двадцать тысяч в качестве подарка или бессрочной ссуды. Я помогал ей разбирать дела ее покойного мужа и лучше, чем кто-либо другой, знал, что при нынешнем состоянии рынка недвижимости и финансов она не смогла бы собрать необходимую сумму без непоправимого урона для своего имущественного положения. А это, разумеется, сказалось бы на всех, кто находится на ее попечении. Поэтому миссис Пенраддок продала свое жемчужное ожерелье или по крайней мере думала, что продала. Она настаивала, чтобы об этом никто не знал. Да, я поступил именно так, как вы предположили.

Для меня это не было сложно. Я мог позволить себе и более широкий жест.

Семьи у меня никогда не было, а состояние я нажил немалое. Учтите также, что в то время она не смогла бы выручить за жемчуг и половины того, что дал ей я. Впрочем, сейчас его стоимость поднялась.

Я опустил глаза, опасаясь, что этого благородного старика может смутить мой прямой взгляд.

— Так что я думаю, что нам лучше бы собрать эти пять тысяч, сынок, — добавил мистер Гэллемор уже вполне деловым тоном. — За настоящий жемчуг они просят не такую уж непомерную цену, хотя с ворованным жемчугом дело иметь труднее, чем с любыми другими драгоценностями. И раз уж вы волей-неволей стали моим доверенным лицом, не возьмете ли вы на себя и остальные хлопоты?

— Мистер Гэллемор, — сказал я, — для вас я совершенно посторонний человек и к тому же всего-навсего простой смертный, силы мои ограничены. Но все равно, позвольте поклясться вам памятью моих покойных родителей, что я вас не подведу.

— Не нужно таких громких фраз, сынок. Ты — крепкий малый и в обиду себя не дашь. А в честности твоей у меня сомнений нет. Допустим, я знаю немного больше о мисс Эллен Макинтош и ее женихе, чем ты можешь предполагать, а? Вообще-то жемчуг застрахован, и этим делом могла бы заняться страховая компания, но раз уж ты и этот твой забавный приятель его начали — заканчивайте сами. Могу себе представить, какой он здоровяк, этот твой Хенри…

— О да, сэр. И мы с ним теперь настоящие друзья, несмотря на то, что по временам он бывает вульгарен.

Покрутив немного в пальцах свою авторучку, мистер Гэллемор достал из ящика стола чековую книжку, выписал чек, аккуратно оторвал его и протянул мне.

— Выкупай ожерелье, а я потом добьюсь, чтобы страховая компания возместила мне этот расход, — сказал он. — У меня с ними отличные отношения, и, думаю, трудностей с этим не возникнет. А мой банк — здесь за углом. Я буду ждать их звонка, потому что они вряд ли выплатят по чеку наличные, не связавшись предварительно со мной. Будь осторожен, сынок, не попади в беду.

Мы обменялись рукопожатьями, но, прежде чем уйти, я задержался на мгновение.

— Мистер Гэллемор, вы оказали мне доверие, какого еще не оказывал никто, за исключением, конечно, моего родного отца. Спасибо.

— Я поступаю, как последний дурак, — ответил он на это со странной улыбкой, — но я так давно не встречал людей, которые говорят в стиле романов Джейн Остин. Это, видимо, на меня и подействовало.

— Спасибо еще раз, сэр, — сказал я. — Я знаю, моя речь бывает подчас немного высокопарна. Могу я осмелиться просить вас еще об одном небольшом одолжении?

— Каком одолжении, мистер Гейдж?

— Позвоните, пожалуйста, мисс Эллен Макинтош, с которой у меня вышла размолвка, и скажите ей, что я сегодня совсем не пил и что вы поручили мне одну весьма деликатную миссию.

Он от души расхохотался.

— Я это сделаю с большим удовольствием, Уолтер. А поскольку мне известно, что эта девушка заслуживает доверия, я посвящу ее в некоторые детали нашего дела…

Прямо от него я направился в банк, чтобы получить деньги по чеку.

Кассир сначала пристально и с подозрением изучал в окошко мое лицо, потом надолго куда-то ушел и лишь затем выдал мне наконец пять тысяч стодолларовыми бумажками, но так неохотно, словно расставался со своими кровными деньгами. Положив пачку в карман, я сказал:

— А теперь дайте мне стопочку монет по двадцать пять центов, пожалуйста.

— Стопочку монет, сэр? — переспросил кассир, и его брови взлетели высоко вверх.

— Именно. Ими я обычно даю на чай. И естественно, я предпочел бы получить их в обертке.

— Десять долларов, сэр.

Получив твердую колбаску завернутых в плотную бумагу монет, я вышел из банка и отправился назад в Голливуд.

Хенри дожидался в парадном моего дома, крутя от нетерпения шляпу в руках. Казалось, что со вчерашнего дня у него на лице слегка прибавилось морщин, и я заметил, что от него попахивает виски. Мы поднялись ко мне, и он тут же атаковал меня вопросом:

— Ну, как дела, Уолтер?

— Хенри, — сказал я, — прежде всего я хочу, чтобы ты четко уяснил: сегодня я не пью. Ты-то, я вижу, уже приложился к бутылке?

— Совсем чуть-чуть, — ответил он обиженно. — Работа, которую мне обещали, уплыла прежде, чем я добрался до агентства. Ну а хорошие новости у тебя есть?

Я сел и закурил сигарету.

— Не знаю, Хенри, имею ли я право рассказывать тебе об этом, но, поскольку ты так отменно поработал вчера у Гандеси, будет несправедливо не рассказать… — я сделал паузу, в продолжение которой Хенри неотрывно смотрел на меня. — Жемчуг настоящий, Хенри, и я получил инструкцию завершить это дело, для чего у меня в кармане лежат пять тысяч долларов наличными.

И я коротко поведал ему о том, что произошло.

Он был поражен несказанно.

— Ёлки-палки! — буквально взревел он. — Ты хочешь сказать, что этот Гэллемор вот так просто выложил тебе пять штук?

— Совершенно верно.

— Ну, парень, — сказал Хенри с очень серьезным видом, — у тебя, видать по всему, есть какой-то талант, за который дорого бы дали многие. Получить от бизнесмена пять тысяч под честное слово — это фокус, чтоб мне провалиться!

Возможно, за моим домом наблюдали, потому что, как только мы вошли в квартиру, зазвонил телефон. Я бросился к нему и снял трубку. Это был один из тех голосов, которые я и ожидал услышать, но не тот, который я услышал бы с наибольшим удовольствием.

— Утро вечера мудренее, Гейдж. Что ты теперь думаешь о нашем деле?

— Теперь у меня другой взгляд на него, и, если мне будет обещано достойное джентльмена обращение, я готов совершить с вами эту сделку.

— Ты хочешь сказать, что приготовил фанеру?

— Если вы имеете в виду деньги, то они у меня при себе.

— Тогда тебе нечего волноваться. Получишь свои кругляшки в целости. Только учти, мы такими делами занимаемся не первый год, и нас не проведешь.

— Прекрасно вас понимаю, — сказал я. — Жду инструкций.

— Слушай внимательно, Гейдж. Сегодня ровно в восемь вечера будь в районе Пасифик Палисейдс. Знаешь, где это?

— Конечно, это жилой район рядом с полями для игры в поло.

— Правильно. Там есть единственная аптека, которая открыта до девяти. Так вот, ровно в восемь сиди в ней и жди звонка. Приезжай один. Один, слышишь? Никаких полицейских или приятелей с тяжелыми кулаками. Там местность такая, что мы хвост сразу же засечем. Понял?

— Разумеется. Я же не полный кретин, — ответил я.

— И не вздумай подсовывать нам куклу. Деньги сразу же будут проверены и пересчитаны. Оружия не бери. Тебя обыщут, и к тому же у нас достаточно людей, чтобы все время держать тебя на мушке. Твою машину мы знаем. Так что без фокусов, и дело пройдет гладко. Только так мы и привыкли работать. Кстати, какие у тебя деньги?

— Стодолларовые банкноты и лишь несколько из них новые.

— Вот и умница! Тогда до восьми. Веди себя хорошо, Гейдж.

Трубка щелкнула мне в ухо, и я положил ее. Почти в ту же секунду телефон зазвонил снова. На этот раз это был тот самый голос.

— О, Уолтер! — воскликнула Эллен. — Я была несправедлива к тебе. Прости меня, ради всего святого. Мистер Гэллемор мне все рассказал и, теперь я очень за тебя боюсь.

— Бояться совершенно нечего, — сказал я с теплотой в голосе. — А миссис Пенраддок знает?

— Нет, милый. Мистер Гэллемор просил меня ничего ей не говорить. Я звоню тебе из магазина на Шестой улице. О, Уолтер, мне и в самом деле страшно. Хенри пойдет с тобой?

— А мне совершенно не боязно, — постарался успокоить ее я. — К сожалению, мы уже обо всем договорились. Они не позволят этого, и мне придется идти одному.

— О, Уолтер! Я просто в ужасе. Неизвестность просто невыносима.

— Бояться абсолютно нечего, — повторил я. — Это обычная сделка. И в конце концов, я же не ребенок.

— Хорошо, Уолтер, я очень постараюсь быть смелой. Но только ты должен дать мне одно маленькое, ну просто малюсенькое обещание.

— Ни капли! — заверил я. — Можешь мне верить, ни единой капли я себе не позволю.

— О, Уолтер!

Мы еще немного поболтали о вещах, приятных для меня, но вряд ли интересных кому-то еще. Потом мы простились, и я пообещал, что позвоню немедленно, как только моя встреча с мошенниками состоится.

Бросив трубку и повернувшись к Хенри, я обнаружил, что он тянет виски прямо из бутылки, которую достал из своего кармана.

— Хенри! — крикнул я возмущенно.

Не отрываясь от бутылки, он смерил меня взглядом, в котором читалась решимость.

— Слушай, друг, — сказал он. — Из твоего с ними разговора я все понял. Тебе придется встречаться с этими подонками где-то в темном месте среди густых зарослей. Я отлично знаю, чем кончаются такие встречи. Они дадут тебе по башке и оставят валяться без чувств, а сами удерут, прихватив и денежки, и ожерелье. Нет, так дело не пойдет! Верно тебе говорю: не пойдет!

Последние слова он почти прокричал.

— Хенри, — возразил я ему спокойно. — Это мой долг, и я обязан его выполнить.

— Ерунда! — усмехнулся Хенри. — Ты, конечно, чокнутый, но парень я общем-то славный, И я говорю: нет. Хенри Эйхельбергер из Висконсина — а впрочем, меня можно назвать и Энхельбергером из Милуоки, — говорит решительно: нет. А слово мое твердое.

И он еще раз приник к горлышку бутылки.

— Ты вряд ли сможешь помочь делу, если нарежешься. — заметил я довольно-таки язвительно.

Он опустил бутылку и посмотрел на меня с неподдельным изумлением, которое читалось в каждой черточке его некрасивого лица.

— Я нарежусь? — переспросил он обиженно. — Ты действительно считаешь, что я могу напиться? Разве кто-нибудь видел когда-нибудь пьяного Эйхельбергера? Чтобы это увидеть, нужно по меньшей мере месяца три. У нас с тобой просто нет на это времени. Вот когда у тебя будут свободные три месяца, пять тысяч галлонов виски и воронка, чтобы заливать его мне в глотку, я с радостью посвящу свой досуг и покажу, как выглядят Эйхельбергеры, когда они пьяны. Зрелище будет невероятное, можешь мне поверить. От этого города не останется ничего, кроме груды дымящихся развалин и битого кирпича, и ни души живой в радиусе миль эдак пятидесяти. А посредине будет преспокойно валяться на спине и щуриться на солнышке Хенри Эйхельбергер. Пьяный Хенри Эйхельбергер. Причем не в стельку, не в дугу и не в дупелину. Но по крайней мере тогда я не обижусь, если ты назовешь меня пьяным.

Произнеся эту речь, он сел и выпил еще. Я хмуро смотрел в пол. Мне было нечего сказать ему.

— Но это как-нибудь в другой раз, — сказал Хенри. — А сейчас я просто принимаю необходимое мне лекарство. Я сам не свой без небольшой дозы алкоголя. На нем меня взрастили. Я отправляюсь с тобой, Уолтер. Где расположено то место?

— Поблизости от пляжей, но только ты не поедешь со мной, Хенри. Хочешь пить — пей, но со мной ты не поедешь.

— У тебя просторная машина, Уолтер. Я спрячусь сзади на полу и накроюсь подстилкой. Это прекрасная мысль, согласись.

— Нет, Хенри.

— Уолтер, ты — отличный малый, и я поеду с тобой, чтобы помочь обтяпать это дельце. Можешь не сомневаться, моя помощь тебе понадобится. Глотни-ка виски, у тебя что-то нездоровый вид.

После битого часа препирательств с ним у меня разболелась голова. Меня стали одолевать усталость и дурные предчувствия. Именно в тот момент я совершил ошибку, которая могла оказаться роковой. Уступив уговорам Хенри, я выпил немного виски — чуть-чуть, в чисто лечебных целях. Мне сразу же стало настолько лучше, что я принял еще одну, более крупную дозу. Этим утром я вообще ничего не ел, а ужин накануне был очень легким. К концу следующего часа Хенри успел сбегать еще за двумя бутылками виски, а я чувствовал себя легким, как птичка. Все проблемы исчезли, и теперь уже я охотно согласился, чтобы Хенри отправился со мной на это рандеву, спрятавшись между сиденьями.

Словом, мы приятно проводили время, но в два часа я почувствовал, что меня неудержимо клонит в сон, завалился на постель и погрузился в забытье.