Марти это не понравилось. Он закусил нижнюю губу и помрачнел.

Звонок все звенел и звенел.

Блондинка порывисто поднялась. От нервного напряжения ее лицо стало старым и некрасивым.

Не сводя с меня глаз, Марти резко выдвинул ящик письменного стола, достал небольшой автоматический пистолет с белой рукояткой и протянул его Агнес. Она неохотно взяла оружие.

– Сядь рядом с детективом, – раздраженно сказал Марти. – И держи его под прицелом. Если попытается сопротивляться, приведи его в себя.

Блондинка села на тахту футах в трех от меня и нацелила пистолет на мою ногу-Мне не нравилось неопределенное выражение ее зеленых глаз.

Звонить перестали, и кто-то легонько, но часто и нетерпеливо постучал в дверь. Марти пошел открывать. Правую руку он спрятал в карман пиджака, а левой быстро открыл дверь.

В комнату, толкнув Марти, почти вбежала Кармен Дравек и нацелила в смуглое лицо хозяина дуло маленького револьвера.

Марти торопливо отступил от нее. Рот у него был открыт, на лице появился испуг. Он хорошо знал Кармен.

Девушка прикрыла за собой дверь и прошла вперед. Она не смотрела ни на кого, кроме Марти, и, казалось, никого, кроме него, не видела. Взгляд у нее был безумный.

Блондинка вздрогнула всем телом, порывисто подняла автоматический пистолет с белой рукояткой и навела его на Кармен. Я перехватил ее руку, отвел в сторону и попытался придержать. Между нами завязалась короткая схватка, но ни Марти, ни Кармен не обратили на нас внимания. Наконец я вырвал у Агнес пистолет.

Она тяжело дышала и молча смотрела на дочь Дравека. Кармен сверкнула на Марти шальными глазами и потребовала:

– Отдай фотографии!

Марти проглотил слюну, попытался улыбнуться и сказал:

– Ну, конечно, девочка.

Эти слова он промолвил тихим, ровным голосом. Со мной Марти разговаривал иначе.

У Кармен был почти такой же безумный вид, как и в кресле Стайнера ночью. Однако теперь она владела своим голосом и телом. Девушка выпалила:

– Ты застрелил Хэла Стайнера!

– Подожди минутку, Кармен! – крикнул я.

Дочь Дравека даже не повернулась. Зато блондинка вдруг опомнилась и начала оказывать мне сопротивление. Она быстро наклонила голову, словно собиралась боднуть меня, и вцепилась зубами в мою правую руку, в которой был ее пистолет.

Я вскрикнул. И снова никто не обратил на это внимания.

– Слушай, девочка, я не... – обратился Марти к Кармен.

Блондинка выпустила мою руку и плюнула в меня моей собственной кровью.

Потом попыталась укусить меня за ногу. Я легонько ударил ее пистолетом по голове и поднялся. Тогда она свалилась мне под ноги и обхватила руками мои щиколотки. Я упал на тахту. Безумный страх прибавлял Агнес сил.

Марти попытался схватить левой рукой револьвер Кармен, но это ему не удалось. Маленький револьвер издал глухой, тяжелый, но не очень громкий звук. Пуля пролетела мимо Марти и разбила стекло в одном из высоких окон.

– Крутанись и сбей ее с ног, треклятый болван! – крикнул я ему.

Потом я еще раз стукнул блондинку по голове – уже много сильнее, она оставила мои ноги, и я вырвался из ее объятий.

Марти и Кармен все еще стояли лицом к лицу, словно две статуи.

Вдруг что-то большое и тяжелое ударило с той стороны в дверь, и она треснула наискосок.

Это привело Марти в чувство. Он выхватил у Кармен «кольт» и отскочил назад. Я выстрелил ему в правое плечо, не желая очень поранить его, – и промахнулся. Тот тяжелый предмет снова ударил в дверь с таким грохотом, что, казалось, пошатнулся весь дом.

Я бросил маленький автоматический пистолет и достал свой револьвер. И в этот момент в комнату вместе с разбитой вдребезги дверью ворвался Дравек.

В его глазах полыхала злоба, он был совершенно пьян. Его большие руки молотили воздух, глаза налились кровью, а на губах выступила пена.

Дравек ударил меня по голове, даже не посмотрев в мою сторону. Я свалился на пол между тахтой и разбитой дверью.

Я еще тряс головой и пытался подняться, когда Марти вдруг начал стрелять.

Пиджак Дравека сзади оттопырился – видно, пуля прошла сквозь тело навылет. Отец Кармен споткнулся, сразу же выпрямился и пошел, словно бык, вперед.

Я поднял револьвер и выстрелил в Марти. Тот пошатнулся, но «кольт» в его руке продолжал дергаться и греметь. Потом Дравек оказался между нами.

Кармен откинуло в сторону, как сухой лист, и теперь Дравеку уже никто не мог помешать.

Дравек схватил врага за горло. Перед тем Марти швырнул свой разряженный пистолет в его лицо. Пистолет отскочил, как резиновый мяч. Марти пронзительно визжал, но Дравек крепко держал его за горло и прямо-таки отрывал от пола.

С минуту Марти пытался расцепить большие руки напавшего. Но вдруг что-то резко хрустнуло, и руки у Марти безвольно повисли. Потом снова послышался хруст, но уже тише. Но прежде чем Дравек отпустил Марти, я увидел, что лицо у того стало багрово-синим. Невольно я припомнил, что люди, у которых сломана шея, иногда проглатывают перед смертью язык.

Потом Марти отлетел в угол, и Дравек стал пятиться от него. Он отступал, едва сохраняя равновесие, но ноги уже не держали его. Дравен неуклюже сделал еще четыре шага и упал на спину, широко раскинув руки.

Я быстро подошел к Марти, склонился над ним, а потом потянулся рукой к его нагрудному карману и достал из него грубый конверт, в котором было что-то плотное и тяжелое. Потом я выпрямился и оглянулся.

Где-то далеко прозвучало завывание сирены: оно как будто приближалось.

Мужчина с бледным лицом, вероятно, сосед, осторожно заглянул в дверь. Я стал на колени перед Дравеком.

Он пытался что-то сказать, но я ничего не понял. Потом его напряженный взгляд погас, глаза стали безжизненными.

– Он был пьян, – каменным голосом произнесла Кармен. – Он вынудил меня сказать, куда я еду. Я не знала, что отец следит за мной.

– Тебе не надо было вмешиваться, – сухо бросил я.

Потом я поднялся и надорвал конверт. В нем было несколько фотографий и стеклянный негатив. Я швырнул фотопластинку на пол и растоптал ее ногой.

Затем принялся рвать фотографии, и кусочки падали на пол.

– В газетах, девочка, напечатают еще множество твоих снимков, – сказал я. – Но этих уже не увидит никто.

Сирена выла уже рядом с домом. Потом звук ее затих и превратился в надоедливое гудение, а к тому времени, как я закончил рвать фотографии, и вовсе прекратился.

Я стоял посреди комнаты, и пытался понять, ради чего лез на рожон.

Теперь все это уже не имело никакого значения.