Обоз алтайского серебра подъехал к Петропавловской крепости. Здесь, за Петропавловским собором, находилась пробирная лаборатория. Обоз остановился возле неё.
Путь от Барнаула до Петербурга занял немного времени — немногим более двух месяцев. Ехали через Томск и Тобольск, перевалили Урал, проехали Нижний Новгород и попали в Москву.
Ползунов часто вспоминал Москву. Жарко натопленную избу на постоялом дворе, трескучую лучину. Он сам на лавке с раскрытой книгой на коленях. А напротив, подперев руками подбородок, Поленька, племянница хозяина. Её густые волосы слегка растрепались, суровая рубаха открывала шею и плечи.
Он рассказывал ей про Урал, горные заводы. Вспомнил наклонную Невьянскую башню.
— Много разного сказывают про неё люди, — говорил он. — Одни — будто построил её Демидов, восхитившись одной итальянской башней. Другие спорят: покосилась-де она от великих злодеяний Демидова. Потому как в её подвалах — темницы, а в тех темницах творят тайные воровские дела. И ещё слыхал я, будто попал в эти темницы мой друг…
— И всё-то вам ведомо, Иван Иванович, — восхищалась Поленька. — Я раз самого господина Демидова видала, в карете проезжал. Такой видный из себя господин!
В свои двадцать лет Поленька успела уже овдоветь. Её мужа, солдата Поваляева, убили в недавней Прусской кампании. Теперь она жила у дяди, содержателя постоялого двора. Иван рассказывал ей о своём детстве. Судьба Клинка не заинтересовала её вовсе, о Порошине она слушала с благоговением, а про Шедаля спросила, не перебрался ли он в Петербург или Москву.
— Его больше нет в живых, — сказал Иван и перекрестился.
— Жалко… — протянула Поленька. — А у нас через двор живёт бабка Ксюшка, гадалка. Поглядит на твою руку и тотчас скажет, сколько лет проживёшь, за кого замуж пойдёшь: за старого, богатого али по любви.
Ах, кабы не драгоценный груз, побыл бы Ползунов подольше в Москве! Но пятьдесят шесть слитков чистого золота и серебра — не шутка! Надо как можно скорее сдать груз казне.
Конвоем командовал драгунский капитан Адам Ширман. За приёмку и сдачу серебра отвечал унтер-шихтмейстер Иван Ползунов. Капитан был весёлый, покладистый человек. Время в его компании проходило незаметно. Капитан спешил, на Алтае его ждала невеста. Горнозаводские дела занимали его мало. Дорогой он развлекал Ползунова бесконечными рассказами о кутежах, картах и охоте. «Счастливец, — думал про него Ползунов. — Он влюблён, и никакие дела не заботят его».
Возле пробирной лаборатории — небольшого заводика с высокой красной трубой — Ширман и Ползунов вышли из саней. Конвойные подтянулись ближе. Рабочие стащили с саней рогожи и принялись перетаскивать в лабораторию кованые ящики. В приёмной эти ящики вскрывали и мастер-пробирщик принимал по реестру золото и серебро, Он тщательно взвешивал каждый слиток.
Возле пробирщика стоял высокий сановитый старик. Он зорко следил за приёмкой, поглядывал на слитки. Когда всё закончилось, старик взял у пробирщика акт, пробежал его глазами и расписался внизу одним твёрдым росчерком пера — Иван Шлаттер.
— Так вы… тот самый Шлаттер? — вырвалось у Ползунова.
— Тот самый. — Шлаттер удивлённо посмотрел на него.
— Вы простите, — смущённо пробормотал Ползунов. — Дело в том, что я читал в Барнауле ваши книги по пробирному искусству и очень желал вас увидеть.
Шлаттер улыбнулся. С интересом поглядел на молодого барнаульца.
— Приятно слышать, что в Барнауле читают мои книги, — сказал он. — И мне бы не мешало узнать о тамошних делах. Давайте сделаем так. Вы сейчас с дороги, да и время неподходящее… Езжайте-ка к себе на квартиру, отдохните, а завтра приходите сюда часов в двенадцать. Думаю, нам будет о чём поговорить. Порошину о вашем приезде я сообщу сам.
На другое утро капитан Ширман с командой отправился назад в Барнаул. Он считал каждый час, отделявший его от любимой.
— Боже мой! — сказал он на прощание Ползунову. — Как ты можешь тратить время на разговоры со всякими учёными стариками, когда рядом жизнь, море удовольствий!
— И самое главное удовольствие, — отвечал Ползунов, — сделать настоящую работу.
Он нанял извозчика и вскоре снова стоял перед Петропавловской крепостью.
Берг-коллегия находилась неподалёку от пробирной лаборатории, в Трубецком бастионе. Слуга проводил Ползунова в небольшую квадратную комнату со сводчатыми потолками и узкими окнами. Иван Андреевич Шлаттер поднялся из-за конторки ему навстречу.
На конторке грудой лежали раскрытые немецкие книги, отпечатанные на твёрдой желтоватой бумаге, чернильница с перьями, два подсвечника с огарками свечей, валялись исписанные листы. Позади высились полки с книгами, сбоку стоял несгораемый ящик, и на нём бронзовые часы. По стенам комнаты были развешаны гравюры с изображением сибирских рудников, рудокопных механизмов, мельниц, плотин. Некоторые из гравюр Ползунов уже видел в книгах Шлаттера.
Иван Андреевич поздоровался с Ползуновым и усадил его на стул, стоявший напротив конторки.
— Надолго пожаловали в Петербург? — спросил он.
— Капитан Ширман вместе с охраной отправился назад нынче утром, а у меня тут кое-какие поручения заводской канцелярии. Боюсь, придётся задержаться месяца на два.
— Чего же страшного? Жизнь в столице полна разнообразных развлечений.
— Я не охоч до них.
— Экой вы скромник! Смотрите, начальство таких не жалует. Начальство любит слабинки, чтобы иметь возможность великодушно их прощать. Выставляйте свои недостатки, молодой человек, и прячьте достоинства — это верный путь к преуспеяниям. Впрочем, не моё дело. — Он вздохнул и, помолчав немного, спросил: — Что нового на заводах?
— Всё по-старому, — ответил Ползунов. — С каждым годом серебра выплавляют всё больше и больше. Кабы доставало леса да реки текли в нужных местах…
— А булки росли на деревьях! — рассмеялся Шлаттер.
Ползунов застенчиво усмехнулся.
— Не знаю, Андрей Иванович, как насчёт булок на деревьях, а от водяного руководства, от плотин, мы могли бы и отказаться.
— Это каким же образом?
— Да вот каким… — Ползунов подобрался, прикидывая в уме, как бы получше выразить свою мысль, и наконец просто бухнул: — Надобно строить огненные машины.
— Огненные машины? — Шлаттер удивлённо уставился на барнаульского механика. — Ну-ну! Впрочем… Чем чёрт не шутит. Такое творение могло бы принести мастеру великую славу. У англичан эти машины уже изысканы и поднимают громадные тяжести. Но у нас, в России, о них и слыхал-то далеко не всякий, а чтобы построить — и говорить не приходится.
— У англичан они несовершенны и служат для откачки воды, — сказал Ползунов. — Я же говорю о машине особой для всех заводских нужд.
Шлаттер недоверчиво улыбнулся.
— Расскажу-ка я вам, любезный друг, вот что. Первую огненную машину — и сие вам, вероятно, известно — построил аглицкий мастер Ньюкомен. До него тоже строили огненные машины, да действовали они зело плохо.
Он взял в руку перо и чёткой, ясной линией нарисовал похожий на бочку котёл.
— Из сего котла, — он ткнул пальцем в рисунок, — исходит начало и побуждение всей машины. Вот цилиндр с поршнем. Поднялся поршень до верха — и пар больше не подают.
Он рисовал части, или, как говорили в те времена, главнейшие члены машины, и хотя Ползунов прекрасно всё это знал, шлаттеровский рисунок радовал его глаз.
— В отверстие цилиндра, — продолжал Шлаттер, — пускают маленький фонтан студёной воды. И пар сгущается, обращается в воду. А поршень оседает на дно цилиндра.
Шлаттер любовно оглядел рисунок.
— Однако, — сказал он, — действие машины вы понимаете и сами, я же толкую про другое. Однажды при сборке машины Ньюкомена присутствовал шведский физик Мортен Тривальд. Он, как и мы с вами, понял действие огненной машины. Воротясь в Швецию, Тривальд заявил, что придумал новую огнедействующую машину для откачки воды из шахт. Он даже изловчился стребовать на неё патент. Но машина Тривальда не пришла в действие! А веду я к тому, что мало постичь устройство машин и огнедействующую механику, надобно ещё обладать талантом истинного мастера. Понимаете?
— Понимаю.
— Это касательно техники. Что же до остального, то скажу — большей славы нынешнему механику и сыскать не на чем. Правда, до аглицких мастеров нам далеко, но ежели у вас что-нибудь получится, то вам всенепременно пойдут чины и награды. Глядишь, и при дворе обласкают. Вот тебе и карьера!
— Да не в этом дело!.. — пробормотал Ползунов.
— И в этом тоже! — уверенно оборвал Шлаттер. — Удивительный вы, право слово, человек. Столица вас не волнует, успех — оставляет равнодушным. Уж не больны ли вы? Да у меня в ваши годы от одних этих слов кровь в жилах кипела!
Странное чувство охватило Ползунова, когда он покидал Шлаттера. Казалось, они говорили на двух разных языках и понимали друг друга, лишь когда речь заходила о машинах.
«Как жаль, — думал Ползунов. — Такой замечательный мастер, а сколь честолюбив и как мало верит в российских механиков».
А Шлаттер после ухода Ползунова на минуту задумался, потом вздохнул, пробормотал что-то вроде: «Экой странный…» — и сел за перевод труда знаменитого немецкого механика.