Церковь
Иногда говорят, что «пафос борьбы», который то здесь, то там да полыхнет в православной среде, – это признак малой церковности. Может быть, отчасти это верно. Отсутствие мирного духа действительно говорит о духовном нездоровье. Но мы не должны уклоняться от прямого свидетельства об истине, от того, чтобы называть ложь – ложью, порок – пороком, ересь – ересью… Только делать все это надо с миром в сердце. С ненавистью ко греху и с любовью к грешникам. Если будем говорить правду не для того, чтобы «уничтожить врага», а для того, чтобы помочь грешнику покаяться, наше обличительное слово не останется бесплодным.
* * *
Наши критики любят попенять на то, что большинство наших современников, именующих себя православными, не знают в подробностях церковного учения. Так, между прочим, было и много веков назад. Но не случайно социологи говорят, что людей, обладающих пытливым умом и способных жить убеждениями, – не более 10 процентов. Для большинства же достаточно доверять Церкви, говорить себе: я этого не знаю, но соглашаюсь с тем, чему Церковь учит. Можно не разбираться в тонкостях богословия, но верить жизненным примерам, голосу и делам любви, а главное – принимать в сердце благодать Божию. Если таких людей в народе большинство, он и является православным. Даже если не отличает Флоренского от Флоровского и – о ужас! – не помнит, какой Собор что постановил. Воспитать именно таких людей (не забывая, впрочем, об интеллигенции, которой необходима и пища для ума) – задача для нас более важная, чем насыщение интернета тоннами информации.
* * *
В XX веке много говорили о разрыве между богословием и жизнью, о том, как его преодолеть. Одно из последствий этого разрыва – очень разные, до противоположности, представления о человеке. Читаешь классических богословов – и понимаешь, что они говорят о личности почти идеальной, которая обладает сильным умом и крепкой волей, осознанно и самостоятельно делает духовный и нравственный выбор. Читаешь древнюю аскетическую литературу, наставления современных духовников – и видишь человека слабого, подверженного случайным страстям, мятущегося, колеблющегося, безвольного, ничего не понимающего, за которого Бог и диавол борются, а сам он в этом участия почти не принимает…
Можно долго спорить о том, кто здесь прав – старцы или дипломированные богословы. Опасность есть и в том, чтобы преувеличить силу богоданных качеств человека, и в том, чтобы отказаться от воспитания его самостоятельной воли, презреть его свободу. Но в любом случае мы не можем подходить с мерками идеальной личности к большинству современников – людей, отягощенных своими грехами и грехами общества. Индивидов с помраченным умом и притупленными чувствами, с мозгами и сердцами, «промытыми» телевидением, рекламой, «нормальной» греховностью родителей, соседей, сослуживцев… Таких и вправду держит в своих путах демон – дух века сего, и без посторонней помощи, только своей волей и своим разумом, этим людям не выкарабкаться. Вот почему в духовнической практике у нас бывает так много указаний и действий, для пасомого поначалу непонятных. Апеллировать к его разуму и чувствам почти бесполезно…
Впрочем, надо сокращать и пропасть между «академическим» и «жизненным» богословием. Для этого старцы и профессора должны по крайней мере чаще беседовать и воспринимать друг друга всерьез. А то – «да это профессор, они же все безбожники…» Или – «ну, это фанатик, колдун, семинарии не закончил, а людьми помыкает…»
* * *
В середине восьмидесятых отец Александр Салтыков читал в Доме Телешова – здании Московского отделения Общества охраны памятников истории и культуры – лекции об иконописи. Формально в объявлениях значилось: «Искусствовед А. А. Салтыков». Приходил батюшка в пиджаке и с галстуком. По сути же происходила самая настоящая катехизация, причем на высоком богословском уровне. Небольшой зал заполнялся до отказа, люди стояли в проходах и в дверях, сидели на полу, на подоконниках и подлокотниках. Нам бы сейчас такую ревность о знании… Да, сейчас все проще – открыл сайт, вот тебе и проповедь, и лекция, и книга, и фильм. И гораздо больше людей слушают, читают, смотрят. Но знание, полученное с подвигом, ценится выше. Поэтому не будем предлагать Православие как комикс, как чтиво для завтрака, как гламурное развлечение! Будем напоминать: Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18: 20). Даже если «собраны» эти люди на каком-нибудь интернет-форуме. Пусть и там они почувствуют ответственность, почувствуют присутствие Божие.
* * *
Интерес к личности патриарха Никона присутствовал среди православной интеллигенции всегда, в том числе в советское время. Этот интерес был у покойного митрополита Никодима (Ротова) и сохранился у многих его учеников. Отец Лев Лебедев приложил к исследованию жизни и дел Никона очень много труда, а главное – старался популяризировать сведения о нем. Съездить в Новый Иерусалим тогда было обязательным «пунктом программы» для московского интеллигента. В восьмидесятые годы доводилось бывать в Новом Иерусалиме и мне. В тамошнем музее, несмотря на очень далекое от веры руководство, было немало верующих экскурсоводов, которые почти напрямую говорили об учении Церкви, о доктрине «Москва – Третий Рим»… В Новом Иерусалиме почти никогда нельзя было услышать «атеистической пропаганды», которая рекой лилась из уст экскурсоводов в Троице-Сергиевой Лавре, где за идейным содержанием власти следили строго. (Боялись все-таки впечатлений, которые оставлял в душе советского человека действующий монастырь!)
Кстати, патриарху Никону было посвящено мое первое публичное выступление. И стало оно совершенно провальным, потому что выступать довелось в Доме Телешова вместе с отцом Львом Лебедевым, и мне, юному сотруднику Издательского отдела, быстро дали понять, что пришли послушать именно его, задать ему вопросы. Говорил он о патриархе Никоне блестяще. И я до сих пор помню восторженные глаза московской интеллигенции, которая слушала о Первосвятителе, не боявшемся говорить правду царю и утверждать Москву как один из центров православного мира.
Именно этим – нелицеприятностью, мощью «глобального проекта», да и вообще масштабом своей личности – патриарх Никон привлекал и привлекает умы. Да, по мнению многих, он часто был неоправданно резок и груб. Да, его имя слишком ассоциируется с властолюбием и с вульгарным, приземленным пониманием принципа «священство выше царства». Да, жесткие, непонятные народу литургические реформы привели к многовековому разделению среди православных христиан. Но посмотрим вокруг себя: много ли сейчас личностей такого масштаба, наделенных столь сильной ревностью о деле Божием? Чтобы таких личностей было больше, нужно всерьез говорить молодым о патриархе Никоне.
Приход постмодерна подчас изображается в православной литературе как нечто подобное урагану или цунами: на нас надвигается чудовищная разрушительная сила, от которой никому не укрыться и не убежать. Но давайте спросим себя: что уж такого принципиально нового приносит с собой этот период? И что в нем неотвратимо опасного? Между прочим, волна постмодерна смыла главную псевдорелигию недавнего прошлого – культ науки, технологии, человеческого разума. Точно так же, наверное, в Древнем Риме люди в свое время устали от культа оружия, интеллекта, техники и предпочли мощной языческой цивилизации совсем поначалу слабую и по-человечески безнадежную – христианскую.
Произойдет ли нечто подобное теперь? Это зависит от нас. Нам нужны апостольская ревность и мученическое самопожертвование, нужна свежесть чувств первых христиан. Двухтысячелетняя усталость Церкви должна уступить место новой юности. «Обнови нас, молящих Ти ся» – эти слова нам нужно возносить ко Господу с воплем и слезами. И затем надо суметь увидеть и принять Божию помощь, когда она придет, исполнить Божию волю, когда она нам откроется. Надо услышать Его призыв. И явить посреди постмодерного безразличия – красоту и силу истины, посреди усталости – энергию, посреди мелких и глупых божков века сего – Истинного Бога.
* * *
Пасха особенно напоминает нам о вселенскости Церкви, о том, что Тело Христово объемлет людей разных национальностей, культур и эпох. Тех, кто живет в этом мире, и тех, кто уже покинул его. В пасхальную ночь во многих храмах Евангелие читается на разных языках. А проповедь – Слово огласительное – говорит сам святой Иоанн Златоуст, обращаясь к нам из глубины веков через читающего это слово священника! Когда я готовился к пасхальному эфиру на «Русской службе новостей», набрал много разной музыки – русских, греческих, грузинских, сербских, латинских песнопений, исполнений пасхального тропаря на многих языках, классических и современных произведений, вплоть до бардовских песен и рок-композиций. Звучало это все очень гармонично, ведь говорило об одном – о Воскресении Христовом.
Вот этого пасхального духа, который побуждает нас «радостию» обнять ближних и дальних, нам иногда очень не хватает в отношениях между православными людьми разных национальностей. Те, кто подчас обвиняют Русскую Церковь в национализме и филетизме, оказываются не готовы уступить церковное руководство людям другого этнического происхождения. По-моему, естественно, что там, где паства принадлежит по преимуществу к одному этносу, к нему же должны относиться и пастыри, и епископы. У нас так и есть: в Казахстане, где православные – в основном русские, и митрополит русский. А вот на Украине архиереи – украинцы, в Молдавии – молдаване, и так далее. И если у корейцев или арабов архиереями вдруг должны быть греки, то это мина, подложенная под единство Церкви. Тем многонациональным Церквам, которые хотят сохранить себя и не расколоться, нужно избирать пастырей из тех народов, среди которых эти пастыри будут служить. То же касается и архиереев. Даже в тех случаях (и особенно в них), когда народы разделены конфликтами, признанными и непризнанными границами, трудной общей историей.
* * *
Когда я стою в нашем храме справа от престола, передо мной оказывается икона святителя Николая. Долго думал: как, глядя на нее, молиться евхаристическими молитвами, обращенными к Спасителю? И вдруг почувствовал: это же так естественно! Вот святитель, который всю жизнь был обращен ко Христу, созидал Церковь. Сейчас он молится за нас перед Престолом Божиим. И мы молимся вместе с ним, и мы с ним – одна Церковь! Обращаться к нему за ходатайством и обращаться с ним к Спасителю – великая милость, которую дает нам дивный во святых Своих Бог.
* * *
Дискуссия о литургической и пастырской практике в нашей Церкви неизбежно будет продолжаться. Хотя бы потому, что в России, на Украине, в Белоруссии, в русской православной диаспоре с каждым годом появляются тысячи и тысячи активных людей – мирян, клириков, архиереев, которые настроены такую дискуссию развивать и мнение которых в силу их знаний, опыта и энергии никто не сможет проигнорировать. Но если в начале девяностых, в условиях реальной опасности церковных расколов и переворотов, такая дискуссия носила чрезмерно эмоциональный характер, то сейчас есть все возможности сделать ее компетентной, спокойной, а главное – наполненной духом соборности и взаимной любви, а не поисками «врагов Православия» справа или слева.
Цель подобной дискуссии, как и вообще соборного процесса, – это чтобы открылись между нами искусные (1 Кор. 11: 19) и чтобы в итоге Церковь устранила из своих кровеносных сосудов все наслоения, чреватые одышкой, склерозом, инфарктами и инсультами. Думаю, мы уже преодолели опасность замалчивания проблем во имя ложно понятых «мира и безопасности». Рецидивы подобных настроений еще возникают, но люди, так мыслящие, просто не смогут управиться с нынешними задачами, а потому не будут уже восприниматься как духовные лидеры, как пророки и апостолы нашего времени.
Но возникает и другая опасность: стремление к реформам ради реформ. Иногда читаешь тексты, реальный смысл которых один – все всё делают плохо, дайте мне «порулить». А все церковные проблемы сводятся к рассуждениям о том, что кто-то плохой: «фундаменталисты» или «либералы», старики, молодежь и, конечно же, иерархия. Вывод из этого не провозглашается, но подразумевается – тех, кто виноват, надо переделать помимо их воли, а еще лучше изгнать. Но разве так нужно мыслить и действовать в Церкви?! Если человек критикует то, что делали или делают другие, – нужно хотя бы непременно начать с себя. А главное – предложить на общий суд и постараться отстоять в прямом диалоге свои предложения о том, как лучше творить дело Божие.
* * *
И снова о «реформах»… Главное – чтобы под ними не скрывалось элементарного приспособленчества, желания стать «своими» миру, с его духовной расслабленностью, с его апатичностью, с его грехами и пороками. И пусть лучшим предостережением для всех нас будет путь некоторых западных православных общин, совершивших духовное самоубийство. Начиналось все вроде бы хорошо: «открытая» Церковь «с человеческим лицом», не властвующая, но служащая, не изолированная, но живущая жизнью общества… Дальше – диктат мирян с их материальными нуждами, дальше – отмирание исповеди, поста, серьезной подготовки к причастию, что становится как бы естественным: ведь все перечисленное мешает «быть как все», быть близкими миру! Результат – духовная смерть. 70 процентов детей и 95 процентов внуков таких православных уже не помнят о вере отцов и дедов. И не надо на них обижаться. Они просто пошли до конца по пути, выбранному их учителями. Те же, если еще живы, не случайно пытаются поучать Церковь в России. У себя они никому не нужны…
* * *
Сторонники и противники некоторых методов миссионерства сломали немало копий в интернете и на различных собраниях. Иногда аргументы «против» приводятся довольно своеобразные: мол, нельзя катехизатору, а тем более священнику петь с молодыми людьми громкие песни под гитару, садиться на пол, разговаривать на молодежном языке… Но вспомним, что Давид скакал из всей силы пред Господом (2 Цар. 6: 14), да и псалмы он вряд ли пел как торжественные оды, восседая на троне. Нам не нужно бояться быть проще – хотя бы иногда, не «снисходя» при этом к молодежи, но пытаясь поднять ее к высшему разумению через близкие, понятные для нее слова и образы. Отнюдь не все они, кстати, несут на себе печать глупости, разврата и чуть ли не сатанизма, как нас иногда уверяют. Но вот чего среди молодежи много – это легковесной душевности, на которой человеку останавливаться нельзя.
Итак, говорить с молодежью надо серьезно, говорить о жизни и смерти, а не рассказывать сопливые сказочки. Но вот что вызывает опасения – это попытки миссионеров пользоваться методиками, похожими на психотренинги и разного рода «курсы счастья». Вот человеку сначала предлагают свободно высказаться на любую тему. Вот уже рисуют на непременных флипчартах какие-то «общие» идеи – вроде бы они высказаны самими обучаемыми, а на самом деле являются частью методики. Вот все с этими идеями соглашаются, начинают говорить одинаковыми словами и – ура! – «становятся христианами»! Вопрос, надолго ли хватит такой веры. Ведь подобные методики очень недалеки от обмана и самообмана. Человека побуждают принять некие взгляды без осознанного решения, наскоро убедив его в том, что мысли, навязанные лидером курса, и есть на самом деле мысли самого «обучаемого». В итоге здание веры строится на песке. Как только человек покинет курс, выйдет из группы – он вдруг поймет, что «ничего такого» сам по себе не думал и не ощущал, решит, что поверить его заставили, а то и просто обманули. Вечное пребывание в группе такого человека не спасет: рано или поздно ему придется-таки посмотреть на происходящее со стороны. И понять, что настоящая вера – если только он ее окончательно не потеряет – созидается на твердынях свободы, осознанного стремления к Богу и любви к Нему.
Некоторые группы клириков и мирян все время призывают к церковной дискуссии по спорным вопросам. На мой взгляд, такая дискуссия нужна и необходима. Но вот что удивительно: когда она действительно начинается, эти группы не всегда готовы в ней участвовать. В 2007 году в рамках выставки-форума «Православная Русь» была организована конференция «Церковная жизнь». Обсуждались вопросы единства Церкви, пастырские, миссионерские, церковно-общественные проблемы. Открыл конференцию сам Святейший Патриарх. Допускались на нее все желающие, любой мог выступить.
За несколько недель до начала форума я лично раздал приглашения многим людям из тех самых групп, которые призывают к свободной и широкой дискуссии – как «справа», так и «слева». Пришло процентов пятнадцать… Что же получается? На самом деле эта дискуссия им неинтересна? Или они просто побаиваются услышать авторитетные голоса, с ними не вполне согласные? Или вообще могут и хотят дискутировать только в узком кругу единомышленников, причем лучше всего и не видя их – через интернет, скрывшись под «ником»? Вспоминаются слова одного греческого архимандрита, сказанные про «героев» церковных споров: «Эти люди разжигают пламя, а потом убегают».
* * *
В «бытовой» православной среде – греческой, русской, другой – весьма распространено представление о нормах нашей веры и нравственности как о чем-то условно-обязательном. Лучше всего такое отношение выразил один знакомый журналист: «В Православии ничего нельзя, но все можно». De facto такое отношение к Евангелию, уставу, канонам, нравственным правилам, церковным решениям и установлениям давно проникло во многие приходы и даже монастыри. И это никакая не «икономия», никакое не снисхождение к человеческой немощи ради милосердия и пастырской пользы. Это обычное равнодушие, причем подчас агрессивное и наглое. Не случайно против такого отношения к нормам веры периодически возникает протест, подвигающий людей на распри и даже толкающий их в расколы и секты.
В самом деле, если мы заявляем, что живем по Евангелию, по отцам, по канонам, по уставам, – неужели это пустой звук и лицемерие, неужели можно жить иначе? Этот вопрос задавали и задают себе лучшие, наиболее искренние и наиболее верующие люди в Православной Церкви. Вовсе не только неофиты. И отвечать на этот вопрос Церкви надо, даже если он задается запальчиво и резко. Надо, чтобы люди не теряли своей веры и своего горения. И пусть некоторые используют ригоризм в личных низменных целях. Пусть многие готовы ради буквы пожертвовать человеком, изгнать его из Церкви или лишить возможности войти в нее. Таким людям как раз и нужно напоминать Евангелие, отцов, каноны, которые так много и так сильно говорят о любви – собственно, о ней-то они и говорят в первую очередь. И в то же время совершенно необходимо приближать нашу жизнь к нашим извечным нормам и к нашим идеалам – пусть постепенно, пусть с поправкой на немощь и скудость современного человека, но делать это необходимо. Впрочем, это уже и делается вопреки тем, кто двадцать-сорок лет назад говорил, что нынешний мир не примет «нереформированного» Православия.
* * *
В то же время стремление стопроцентно исполнить все правила и установления (часто неизвестно кем введенные или даже самочинные) подчас становится началом опасного пути. Особенно когда начинается осуждение тех, кто подобной практике не следует. Один мой знакомый священник, теперь уже бывший, таким образом дошел до мнения… о том, что служить литургию – грех. Для совершения всех уставных богослужений и для чтения молитвенного правила ему не хватало суток. Бросил храм, ушел в беспоповцы. Если пастырь или мирянин считает, что Христовы слова Суббота для человека, а не человек для субботы (Мк. 2: 27) относились только к древним иудеям, – ему нужно вновь с чистым сердцем перечитать Евангелие, которое все – все! – написано для нас, современных христиан, равно как для людей прошлых и будущих эпох. Господь удостаивает нас Своей милости не по числу прочтенных нами молитв, хотя оставлять молитву – значит лишать себя настоящей жизни. Наша праведность – не в том, чтобы заново освящать чашку, из которой пил иноверец, а в том, чтобы Господь через нас привел этого человека к истине. Святые много раз опускали буквальное исполнение правил ради проповеди, ради любви, ради помощи ближнему. И песком крестили, и об иноверных ханшах молились, и со злейшими гонителями беседовали. И если кто-то их теперь осуждает – не симптом ли это духовного недуга?
* * *
Заголовок для ненаписанной статьи: «Распутинщина как широкий путь псевдодуховного возрождения». Да, это путь широкий. И легкий. И очень популярный. Не случайно после фильма «Остров» – фильма на самом деле очень хорошего и по-миссионерски нужного – начали звонить с телеканалов, просить: «Дайте нам поснимать старца – лучше гонимого, да где-нибудь в глуши, где нет официальной Церкви…»
Проще всего увлечься неким «единственным окном в небо», да еще и объяснить себе, что все остальное – это банальщина, официоз, «мелководье»… Вот только названия этому явлению очень простые – идолопоклонство и эзотеризм. Ни тому, ни другому в христианстве места быть не может. Любой, кто считает, что в одном храме причащаться лучше, чем в другом, – уже встал на опасный путь. А если старец стал «единственным», да еще все другие оказались «не совсем православными» – мы имеем дело уже не с Церковью, а с сектой в буквальном смысле этого слова, то есть с отколовшейся, обособившейся частицей, пусть даже принадлежащей пока к церковному телу.
* * *
Что проще: воспитывать духовное чадо в каждодневном получении «благословений» – то на учебу, то на звонок родителям, то на покупку книги – или «повозиться» с человеком, научив его принимать решения? Второй путь отнимает время, силы. Но дает гораздо больше радости и спасает священника от духовного плена среди своих же пасомых, каждодневно стоящих в очередях за теми самыми «благословениями». Да, есть люди совершенно «несмысленные», которые действительно не могут сами и шага ступить. Но по крайней мере попытаться воспитать не раба и не вечное «чадо», а свободного и взрослого человека – всегда стоит.
* * *
Однажды студенты Свято-Тихоновского университета довольно решительно меня спросили: зачем переводят священников с прихода на приход и когда перестанут это делать? Ответил вопросом на вопрос: разве иногда это не полезно, чтобы человек не застаивался в одном месте, при одних и тех же обязанностях? Мне в ответ привели несколько примеров того, как люди очень праведной, духоносной жизни, прослужив много десятилетий на одном приходе, стяжали особые пастырские дары. Что ж, мне пришлось привести другие примеры. Действительно, увы, очень немало священников, превратившихся в механических требоисполнителей, совершенно застоявшихся в своей духовной и интеллектуальной жизни, заботящихся только о земном… Спасти такого человека, дать ему шанс по-новому раскрыться может, пожалуй, только перемена места и направления трудов.
В дипломатии есть неплохая практика: человек работает несколько лет в центральном аппарате министерства иностранных дел, потом едет лет на пять в ту или иную страну, потом опять работает в своей столице, затем – в новую многолетнюю командировку, и так до пенсии. При этом каждый раз нужно входить в новый круг проблем, учить новый язык… Такая система не дает мозгам и душе заплыть жирком, а значит – сохраняет человека в должном тонусе. Не нужно бояться чего-то подобного и в Церкви. Да, нередко очень успешным бывает целожизненное служение священника на одном приходе. Но и проявлений «окамененного нечувствия» весьма немало. Да, пастырь всегда срастается со своей паствой, и разлучать их без надобности не надо. Но, служа в приходе, священник может нести различные, периодически сменяемые послушания на епархиальном уровне. Может ездить в миссионерские командировки, чаще ходить в воинские части, школы, больницы, приюты… Наконец, рано или поздно священник в приходе все равно сменится – земная жизнь конечна. И если после этого прихожане разбредутся или не смогут принять нового настоятеля – значит, почивший не совсем правильно их воспитал. Ведь в храм люди должны приходить не «к батюшке», а ко Христу!
* * *
Похоже, некоторые нынешние пустынники стремятся в леса и пещеры главным образом ради того, чтобы как можно быстрее привлечь мирскую славу и толпу почитателей. Большой город – чем не пустыня? Здесь никто не спросит у тебя ничего лишнего, не поинтересуется даже, жив ты или мертв. И в советское время, и в недавние годы мне приходилось знать городских затворников-келлиотов, монахов и мирян, молившихся в уединении и смиренно служивших ближним – кому тихим советом, кому добрым делом. Вот жил на покое в одном со мной доме архимандрит Мефодий (Федюнин). Иногда сослужил в московских и подмосковных храмах, а больше беседовал во дворе со старушками… Я очень ценил возможность в трудные минуты зайти к нему, попить чаю, поговорить. Есть такие люди и сейчас. И город дает им необыкновенную возможность для уединения. Чем больше город – тем больше в нем пустыни…
* * *
Есть люди, которые буквально культивируют в себе «беснование» и нужду в отчитке. Лет двадцать назад знавал я одного молодого человека, который жил вполне обычной московской жизнью, учился, потом работал, но раз в полгода обязательно должен был съездить на отчитку, где лаял и бегал на четвереньках, что называется, по полной. Потом потребность в этом стала возникать все чаще. В итоге человек просто исчез. Зная его состояние в последние годы перед этим исчезновением, я опасаюсь, что он отошел от веры, если вообще не наложил на себя руки. Похоже, некоторым нравится привлекать внимание и вызывать сочувствие своим «беснованием», действительным или мнимым. Но с бесом шутки плохи! Не заметишь, как начнешь ему служить. Встретил бы мой знакомый участие и духовное руководство в обычном приходе – может, его путь и выпрямился бы.
* * *
Мы обличаем сектантов за то, что они пристают к людям на улицах. И правильно делаем. Безнравственно и неприлично навязывать веру приемами типа «Эй, милый, позолоти ручку, дай погадаю…». Но все-таки нельзя ударяться и в другую крайность – сидеть в храмах и с важным видом ждать, когда люди придут к нам сами. Между прочим, многие попали в секты именно потому, что просто не столкнулись никогда с православной проповедью. Потом, проведя несколько лет в секте, такой человек приходит к истинной Церкви и говорит с укором: «Почему же я раньше всего этого не знал?»
Да, нам не надо никого насиловать, не надо подавлять волю человека, пользуясь его жизненными трудностями. Но не будем забывать: нашему современнику подчас нужно что-то, что подтолкнет его к вере. Бежит или едет по улице такой урбанистический индивидуум – не замечает ни храма, ни церковного книжного лотка, ни священника… И, между прочим, никогда не заметит, если что-то не привлечет его внимания. В свое время движение «Идущие вместе» решило раздавать в оживленных местах Москвы нательные крестики и православные буклеты. При этом прохожие могли побеседовать со священником или грамотным мирянином. У акции был прекрасный лозунг: «Мы называем себя православными, а надо ими быть!» Святейший Патриарх с самого начала поддержал эту инициативу. Но многие мои собратья отнеслись к ней, скажем так, без понимания: «Мы что, сектанты, что ли? Зачем весь этот церковный комсомол…»
Но те священники, семинаристы, молодые сотрудники нашего Отдела, которые беседовали с людьми на улице, потом говорили о реальном и незабываемом миссионерском опыте. Для меня, когда я поучаствовал в акции, она тоже многое открыла. Никого не нужно было зазывать – люди подходили сами. Подходили офисные служащие и бомжи, старики и подростки. И говорили: вот я вроде православный, а крестик не ношу, в храм не хожу, что там надо делать, не знаю… И таких людей мы направляли в храмы, говорили, где купить литературу о начатках веры. Кто знает, не услышали ли эти люди именно тогда спасительный Божий призыв? Замечательно, что подобные инициативы возникают снова и снова – так, Сретенский монастырь организовал раздачу людям сотен тысяч экземпляров Евангелия от Марка у станций московского метро.
* * *
Культура ток-шоу, которая все больше проникает в политику и общественную дискуссию, побуждает людей оценивать правоту того или иного оратора по степени псхологической убедительности. Кто шире улыбается, кто говорит с пафосом, у кого прямой и ясный взгляд – тот и прав. Не случайно американцы подбирают угодных себе политиков в постсоветских странах именно по таким качествам. И нам нужно их в своей православной среде вырабатывать, не забывая, впрочем, о том, что в конечном счете люди все-таки понимают: по плодам их узнаете их (Мф. 7: 16).
Между прочим, обратим внимание, о каких ценностях наши «лидеры общественного мнения» говорят по телевизору всерьез, а какие считают чем-то второстепенным. Когда речь идет о сфере идейной, духовной, о человеке, дискуссия обычно бывает вялой, и в ней возможны суждения самые пренебрежительные – в том числе по отношению к религии, истории, «национальной идее». А вот попробуйте с таким же пренебрежением поговорить о деньгах, товарах, прибылях! На вас сразу же накинутся с агрессивным непониманием. Причем накинутся не только и не столько крупные бизнесмены, сколько простые и небогатые люди, для которых их маленькие материальные нужды составляют чуть ли не все реальное содержание жизни.
Вот почему нам, православным христианам, нужно со всей убедительностью, со светом веры и правды в глазах, говорить – в том числе и в формате ток-шоу-культуры – о том, что важнее всего именно для нас. Говорить о Царстве Небесном, о том великом сокровище, которое Господь – совершенно бесплатно – дает человеку. И как опасно, как тяжко это сокровище не найти или, найдя, потерять.
Однажды, выходя из провинциальной гостиницы, услышал разговор прохожих: «Батюшка. Освящал что-нибудь…» Не лекцию читал, не больного посещал, а именно «освящал»! Вот так нас подчас и воспринимают – как платных требоисполнителей. Не мы ли сами тому виной?! Не мы ли отучили людей от образа священника-учителя, священника-утешителя, священника-миссионера, духовного врача? Что по телевизору, что в быту этот образ просматривается гораздо реже, чем образ с чашей и кропилом…
* * *
Еще об «освящениях». Один скандально известный политик добивался того, чтобы на его день рождения, где по традиции бывало много излишеств, прислали церковного представителя. Священноначалие резонно решило воздержаться, мы заняли круговую оборону. Через пару дней включаю телевизор – и в светской хронике вижу тот самый развеселый «праздник» с реками водки и полуодетыми девицами, а посреди него – батюшку в фелони, с кадилом, кропилом, певчими и пономарем. Нашли наемника… Неужели он не понимал, что смотрится как на панели?!
* * *
Симфония Церкви и власти – идеал, от которого наша Церковь не отказывается, как бы ни хотелось этого части интеллигентов, будь то православные или «внешние». Но что такое симфония сегодня?
В эпоху, когда отнюдь не всякое действие властей Церковь может одобрить, да и сами власти нередко дистанцируются от евангельской этики, а главное – от веры Христовой? Может, и правда отказаться от самой идеи симфонии, оставив ей лишь византийско-московское прошлое или (как скажут некоторые) неясное «новосвяторусское» будущее?
Глубоко убежден: симфония не только нужна, но и существует сегодня. Симфония со всем достойным, нравственно оправданным, со всем христианским, что делают или желают делать власть и общество. Симфония со всеми, кто живет и действует как православные христиане – в политике, экономике, науке, журналистике, любой другой сфере жизни народа. И таких людей все больше, а значит, и пространство симфонии расширяется.
«Священство выше царства…» Да, выше. Святой Иоанн Златоуст пишет: «Земные властители имеют власть связывать, но только тело; а эти узы связывают самую душу и проникают в небеса; что священники совершают на земле, то Бог довершает на небе». Но не дай нам Бог измерять высоту священства и Церкви политическими мерками, «рейтингами» и «индексами влияния». Высота пастырской и пророческой миссии – не в уровне земной власти, а в том, что Церковь дает – сразу или со временем – оценку всему, что происходит в этом мире, в том числе любым решениям власть имущих. Церковь судит историю. И любой юродивый может оказаться в этом смысле выше, чем царь, президент, олигарх или телевизионная «совесть нации».
* * *
Российская Конституция гласит: «Религиозные объединения отделены от государства». Что ж, церковной иерархии, клиру, епархиям, приходам, монастырям действительно нельзя быть органами власти, нельзя встраиваться в государственную систему. Иначе они окажутся заложниками мирской политики, потеряют силу пророческой «соли», будут вынуждены поддерживать решения, приносящие пользу одним и ущемляющие других, а без таких решений в нашем мире не обходится ни одна власть.
Но всегда ли нужно ставить знак равенства между Церковью и «религиозным объединением»? Последнее – скорее юридическая рамка для церковной администрации. Церковь же – гораздо шире и многообразнее. Группа верующих депутатов, для которых христианские нравственные нормы не сводятся к пустым словам, – это тоже Церковь. Журналистский холдинг, работающий на православной мировоззренческой основе, – также часть Церкви. Олимпийская команда, приходящая в храм перед соревнованиями, – тоже Церковь. Коммерческое предприятие, созданное православными людьми, – и это Церковь! Как можно все это отгородить от государства, от общества? Как отделить народ… от народа? Как лишить его права влиять на власть, особенно когда он во многом эту власть и составляет?
Вот почему светскость государства нельзя понимать более широко, чем об этом говорят Конституция и законы. Государство и «религиозные объединения» – вещи разные. И дай Бог, чтобы всегда было так. Но это не значит, что место веры, христианской нравственности, православного гражданского действия – лишь в оградах храмов и монастырей.
* * *
Некоторые светские круги с относительной легкостью готовы допустить присутствие священника в больнице, хосписе, доме престарелых. Но вот в школе, детском доме, армии – ни за что на свете. По этому поводу один архиерей заметил: «Нас пускают только туда, где жизнь заканчивается, но не туда, где она начинается…» Да, напутствие человека, входящего в вечность, важно как ничто другое. Но невозможно отнять у Церкви ее самую исконную, самую естественную миссию – воспитание.
Между прочим, в армии это не менее актуально, чем в школе. И дело не только в трудностях казарменной и полевой жизни. Священники, работающие в воинских частях, говорили мне, что из отдаленных регионов часто приходят служить ребята, не видевшие в жизни буквально ничего, кроме бутылки и телевизора. Неграмотные, полудикие, с удивлением узнающие, что в армии питаются трижды в день и регулярно моются… Именно в воинской части они впервые столкнутся с книгой, с серьезным фильмом, с лекцией. И значит, впервые смогут почувствовать себя людьми. Никак нельзя лишать их первого и, может быть, единственного шанса приобщиться к православной культуре.
* * *
Иные публицисты воспроизводят как аксиому утверждение о том, что Православная Церковь якобы всегда поддерживала какую угодно власть. Говоришь им про святителя Московского Филиппа, про священномучеников патриарха Ермогена и митрополита Арсения (Мацеевича), про десятки юродивых, про весь сонм новомучеников и исповедников Российских – они не убеждаются. Говорят: это все, дескать, эпизоды, а ваша настоящая идеология – «иосифлянство». Но вот слова преподобного Иосифа Волоцкого: «Аще ли еже есть царь, над человеки царствуя, над собою имеет царствующа скверныя страсти и грехи, сребролюбие и гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, злейши же всех неверие и хулу, такой царь есть не Божий слуга, но диавол, и не царь, но мучитель».
Почтение Церкви к властителю – это почтение к его особому служению и особой его ответственности, благоговение перед тайной Божия решения, которым этот человек во власть поставлен. Но ни в коем случае не может быть смирения перед грехом, совершаемым власть имущими. Не может быть одобрения этого греха. Пока Церковь это понимает и соответствующим образом говорит и действует, ее пророческий голос будет слышим людьми. Как он был слышен русским народом многие века или совсем недавно, когда Святейший Патриарх сказал о греховности задержек зарплат и пенсий, а потом – о последствиях «монетизации льгот». Слышат нас и тогда, когда мы противостоим всемогущим медиамагнатам, наживающимся на тупости и пошлости, мафиям, зарабатывающим на порнографии, проституции и азартных играх, вообще всем сильным мира сего, которые насаждают грех ради собственной власти и собственного прибытка.
* * *
Перед каждыми выборами у духовенства спрашивают: за кого выступает Церковь, кого поддерживает? И каждый раз приходится объяснять: Церковь – над политической борьбой, она не отвергает ни «правых», ни «левых», ни либералов, ни консерваторов. Ее задача – объединить приверженцев разных партий в служении благу народа. Так что же, для Церкви безразлично, какие политики будут управлять государством и влиять на наши судьбы? Нет, не безразлично. Но политический выбор должен определяться не прямым церковным указанием – голосуй за того-то и не голосуй за тех-то, – а духовным и нравственным воспитанием. Если люди, народ не имеют дара «различения духов», даже самое правильное голосование не изменит общество к лучшему. Любой жулик, лжец, безответственный мечтатель, назвавшийся «православным политиком», окажется способен, придя к власти, опорочить заявленную им идею. А вот если люди будут реально воспитаны в христианском духе, они смогут безошибочно определить – по делам, по словам, по настрою, по облику, – какой политик разделяет одинаковые с ними ценности. И смогут трудиться вместе с ним, созидая достойную жизнь для страны.
* * *
Боснийский муфтий Мустафа Церич недавно сказал, что во многих местах люди «устали от религии». Речь, наверное, шла о Балканах, но не только о них. Возвращение религии в жизнь некоторых стран и регионов мира сопровождалось враждой, борьбой за власть, личными претензиями духовенства, ростом националистической агрессии. Можно, конечно, спорить, что было раньше – этнические и территориальные конфликты или попытки их религиозного оправдания. На мой взгляд, первое все-таки предшествовало второму. Но когда люди помнят, что духовенство призывало лить кровь, сталкивало различные группы – причем не ради истины, не ради защиты веры или святынь, а ради чисто земных целей, – это действительно побуждает людей «уставать от религии». Или вообще отходить от нее.
Слава Богу, что в нашей Церкви не получили власти те люди, которые были готовы бросить ее авторитет на весы национальной или политической борьбы! И чтобы народ не обратился против Церкви, ей нужно всегда быть хранительницей мира и единства. А значит – ясно обличать тех, кто «от имени» Православия призывает к национальной или политической борьбе.
Да, западный штамп «отделения религии от политики» сегодня выглядит все менее убедительно. Религия может влиять на политические процессы точно так же, как любое другое мировоззрение! Если кто-то утверждает иначе, то такой человек расписывается в желании ограничить свободу личности и общества. Но все-таки нам стоит различать политику, «полити́ю» как систему самоорганизации народа, как совокупность общественных процессов (плохих или хороших) – и политическую борьбу, которая противопоставляет людей друг другу. Во вторую религиозным институтам и духовенству лучше не вмешиваться.
Что еще побуждает людей «уставать от религии»? Боюсь, что это религиозный «морализм».
В нашем обществе немало независимых умов, которые боятся навязывания тех или иных норм нравственности. И вот таким нужно очень ясно, очень доброжелательно показать то огромное благо, ту явную пользу, которые приносит нравственный образ жизни. Многие сегодня ждут твердого слова – да, да, нет, нет (Мф. 5: 37). И мы должны такое слово говорить! Но вовсе не каждый наш слушатель готов принять моральный императив без аргументов, без доказательств, без жизненных примеров. И все это нужно людям предъявлять. Отвлеченные «морали» убеждают все меньше наших современников. Не властвовать, а убеждать – вот как нужно поступать сегодня, чтобы люди от религии не уставали.
* * *
Аркадий Малер как-то написал, что некоторые православные до сих пор надеются на патриотический заговор, «когда несколько мифических “истиннорусских” офицеров при благословении некоторых “истинноправославных” батюшек в один момент решат все вопросы». Да, надеяться на таких «офицеров» точно не надо. Если они когда-нибудь и придут к власти, то точно ее не удержат – ума не хватит. Да и неправильно это – надеяться, что кто-то построит религиозно мотивированное государство без реального духовного просвещения и воспитания народа, без ярких и убедительных примеров жизни во Христе. «Будет последняя лесть горша первыя». Власть полуцерковных людей, не имеющих опыта духовной жизни, движимых сомнительными «старцами» и неофитскими страстями, но при этом говорящих и действующих как бы от имени Православия, скоро кончится, и кончится плохо. Кончится оккупационными войсками в Москве и ненавистью народа к Церкви.
Впрочем, все сказанное не означает, что нам нужно отказываться от идеала симфонии Церкви и государства, от того, чтобы христианство влияло на народную жизнь. Но это немыслимо без возрастания людей во Христе и в Православии. Путь «офицерских» заговоров – путь ложный, путь в никуда. Невозможно представить себе Христа и апостолов, действующих таким путем при дворах Пилата и Ирода…
* * *
Есть ли в Церкви карьеристы и себялюбцы? Конечно, как и везде. Но вот однажды отец Георгий Кириндас сказал замечательные слова: «В Церкви тот, кто думает только о себе, далеко не пройдет». Добавлю от себя: и очень скоро уйдет «на страну далече». Никогда не видел в церковной среде человека, который бы занимался только карьерой, только бизнесом, только самовозвеличиванием – и не сгорел бы, не повредился духовно. Так что, по большому счету, все это Церкви чуждо и в ней не получается.
Однажды кто-то сказал насчет Шамиля Басаева: не христианам рассуждать, в аду он или нет, пусть этим муфтии занимаются… На самом деле нам не надо стесняться вспоминать слова Христовы, сказанные апостолам: Примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том оставятся (Ин. 20: 22–23). Церковь вправе по крайней мере предполагать, какова судьба в посмертии того или иного человека. Уж Басаева – точно. И вправе назидать людей, отвращая их от греха, напоминая им грозные предостережения Евангелия и православных тайновидцев.
* * *
Один многоопытный российский баптист как-то в очередной раз сравнил наш народ с евреями, сорок лет странствовавшими по пустыне после египетского рабства. Тогда люди, которые не смогли жить в условиях свободы, умерли… А сейчас, по мнению пастора, такие уезжают в Америку. Между прочим, обновленную Россию покинули не только многие протестанты, но и некоторые православные интеллигенты. Жизнь без гонений, без КГБ, без «диссидентства» оказалась для них лишенной смысла. В начале девяностых я много раз пытался убедить бывших «полуподпольных христиан» выйти на широкую проповедь – на телевидение, в печать, в большие залы… Не смогли. А по большей части даже не захотели. За некоторыми – единичными! – исключениями. Причем аргумент против был «железный»: чтоб мы, да на этих попсовых каналах, с этими вчерашними комсомольцами, новыми русскими, рокерами-байкерами! Да ни за что на свете!
Так и остались они сидеть на диссидентских кухнях, с литрами кофе, бутылками водки, самиздатовскими журнальчиками и разговорами про «немытую Россию». А наиболее решительные – уехали. Сейчас живут в той же кухонной атмосфере где-нибудь в пригородах Нью-Йорка или Парижа и подрабатывают статьями про ужасный путинский режим и извечный русский империализм.
И это, между прочим, очень плохо. Не только потому, что те статьи подпитывают дикие западные мифы о России. А главным образом потому, что люди, о которых речь – люди верующие, умные, талантливые, – не смогли ответить на Божий призыв к свободной проповеди тогда, когда он прозвучал. Советская действительность приучила их ненавидеть народ и бояться его. Перебороть эту ненависть и этот страх так и не получилось. В итоге те, кто имел шанс создать новую христианскую культуру для России, показать и привить ее через эфир и газеты, – так и не вышли за пределы тесного, душного круга «избранных».
* * *
Среди нашей православной интеллигенции, включая некоторых священников и монахов, есть целая субкультура нытиков. Все плохо, Церковь никогда не станет такой, как нужно, миссия полностью и навсегда провалилась, «мир сей» нас унизил, подчинил и поглотил, будущего нет… Остается только спрятаться в келлиях и на приятных сердцу сайтах и блогах, никуда не высовываться и жить «малыми делами», а то и вовсе «недеянием».
Самое интересное, что такие настроения есть и среди «консерваторов», и среди «либералов». Между прочим, и те, и другие много раз пытались вовлечь меня в свой круг общения и настроений.
И искренне удивлялись, когда я не соглашался с их таким вроде бы очевидным и бесспорным нытьем. Качали головами, натужно улыбались, говорили: «Ах, вы не понимаете…» Не стоит, конечно, осуждать таких людей: они такие, какие есть, и вряд ли изменятся. Если только Господь каким-то совершенно особым образом не сделает их Своими воинами. Однако нельзя позволять им расслаблять и расхолаживать тех, что уже такими воинами стали. Между прочим, среди двенадцати апостолов были люди разного склада и разного происхождения, но точно не было ни одного нытика.
* * *
Члены общины отца Георгия Кочеткова подчас недоумевают, почему их взгляды и деятельность не принимаются многими в Церкви, слабо влияют на происходящие в ней процессы. И вроде бы действительно – почему? Ведь людей в этой общине немало, на ее конференции собираются сотни грамотных, активных, интересных участников. Проблема, возможно, в том, что эти люди вряд ли готовы «услышать» другой пастырский и церковно-общественный опыт, подвергнуть реальному критическому осмыслению те идеи, которые они для себя сформулировали лет двадцать назад и которые были за это время сильно «потрепаны» жизнью. В итоге происходит не столько изоляция, сколько самоизоляция.
Впрочем, не они одни такие. Мне рассказывали, как в некой московской общине, славящейся открытостью и терпимостью, долго под разными предлогами отказывались принять в воскресную школу вполне достойного преподавателя. Когда тот все-таки потребовал прямого ответа, ему сказали: «Ну, вы же со стороны… Нам наше спокойствие дороже».
В некоторых западных странах да и в России возникла целая внутрицерковная субкультура, призывающая православных «не высовываться». Дескать, вера – это «частное дело для частных людей», а в остальном надо успеть приспособиться к окружающему обществу, к «миру сему». Наследники когда-то великой «Парижской школы» русского богословия сейчас, собственно, к этому и призывают, попутно критикуя Русскую Церковь за стремление возродить свой народ, свою страну как православное общество.
На самом деле любая община православных христиан – что в Париже, что в Нью-Йорке, что в Москве – призвана быть отражением Царства Небесного, устроенным именно по его законам и правилам, а не по логике приспособления к «миру». Там, где мы в меньшинстве, нам, конечно, не удастся построить по нашим правилам жизнь всего общества. Но пусть у нас нет государей – есть епископы, пресвитеры, авторитетные миряне.
В каком-то смысле православная диаспора – это всегда status in statu, поскольку она должна состоять не просто из греков, русских, сербов, а из граждан Царства Божия. И жизнь семьи, жизнь общины мы призваны вести так, чтобы она во всем соответствовала православным представлениям, свидетельствуя окружающим о правильности нашего пути.
Мы не набор «частных людей», мы – экклесия, где братьям и сестрам до всего есть дело, будь то опасность развода, воспитание детей, разрешение ссор и споров, поведение христианина перед «внешними». Частная исповедь не должна вытеснять соборного участия в жизни человека. И если он от такого участия отказывается, Церковь вправе спросить: а не от своей ли совести, не от своего ли долга бежит этот индивидуум, стараясь заключить себя в скорлупу статуса «частного лица»?
* * *
В Священном Писании дается прекрасное и очень четкое указание о том, как нам надо разрешать споры и конфликты: Если… согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церковь не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь (Мф. 18: 15–17). Мы же все чаще поступаем прямо наоборот: сначала вываливаем все обвинения в интернет, а лишь потом – причем в самом лучшем случае – пытаемся поговорить с человеком напрямую.
Если мы не способны этого сделать – какие мы братья и сестры во Христе? Если предпочитаем прямому разговору сплетни и апелляции к «миру сему» – властям, прессе, интернетовской «улице», – не показываем ли мы этим крайнюю степень обмирщенности, даже если ссылаемся на догматы, каноны и традиции? Да, надо обличать, и обличать публично, явное зло – например, зарвавшегося писаку, которому много раз было доказано, что он лжет и стравливает людей друг с другом, разделяя Церковь. Но и с таким нужно все-таки постараться сперва поговорить.
* * *
Нередко, увы, настоятели, ректоры, наместники и прочие начальствующие любят ругать своих предшественников. Вот, смотрите, сколько сделано – а до меня что было, просто ужас! Можно сколько угодно оправдывать это церковной фразой и даже заботой не только о чистоте храма, но и о чистоте веры. Но на самом деле это поведение совершенно нецерковное. Мы можем не соглашаться с тем, что сделали другие, можем честно спорить с ними, исправлять то, что действительно достойно исправления (не по нашему личному мнению, а по соборному). Но если Господь поставил человека на то или иное место, если терпел его на нем, то Господу и судить. Сильна же Церковь не обличительным пафосом, а умением принести Богу все, что сделал ты сам и что сделали до тебя. Уважение к тем, кто тебе предшествовал, хранение памяти о них, молитва о них – залог того, что и о тебе будут помнить и молиться.
* * *
Христианину, живущему в миру, должно нравиться то, что он там делает. У нас как у православного народа вряд ли есть будущее, если всем, кто приходит в Церковь, станут говорить: уходи с работы, поселись при храме, бросай «мирское»! Да, есть «профессии» греховные и разрушительные, от которых нужно отказаться. Да, великое счастье для пастыря – увидеть, что человек имеет призвание к сугубо церковному служению, к монашеству, к всецелому посвящению себя Богу. Но, во-первых, это удел немногих, а во-вторых – нам нельзя отдавать врагу ни одного удела в мире сем, где живут духовно жаждущие люди, в которых говорит совесть и к которым взывает Сам Господь: Се, стою у двери и стучу (Откр. 3: 20)!
В каком-то смысле можно было понять наших неофитов семидесятых и восьмидесятых годов, которые приходили ко Христу в зрелом возрасте, поняв ложь советской системы и отвергнувшись ее. Тогда профессора становились церковными сторожами, журналисты – дворниками, писатели – «профессиональными» алтарниками. Но сейчас нам как никогда нужны именно верующие профессора, журналисты, писатели! А также актеры, музыканты, политики, предприниматели, офицеры… И надо сказать им, что быть христианином нужно именно там, куда Господь их определил трудиться. Даже если это очень нелегко, даже если хочется быть сторожем при храме, а священнику сторожа как раз и не хватает.
* * *
Самые отчаянные недруги Церкви – это те, кто вышли от нас, но не были наши (1 Ин. 2: 19). Покинув Церковь, они способны десятилетиями жить обидой, злобой, жаждой мести. Совсем «внешние» люди могут нас не понимать, могут с нами спорить, могут нам противодействовать, но такой утробной ненависти обычно не имеют. Конечно, бывшие христиане, которые оставили церковное общение, прежде всего виноваты сами. Но задумаемся: всё ли мы сделали для того, чтобы они не ушли «на страну далече»? Нам надо всеми силами, преодолевая личные обиды и амбиции, стремиться сохранить в церковном теле даже недугующий член, исцеляя его и исправляя. Ни в коем случае не нужно плодить врагов, выживая людей из Церкви, отбрасывая их от общения. Да, есть случаи, когда еретик, как раковая опухоль, грозит погубить все тело, и тогда его нужно отторгнуть. Но большинство людей можно спасти правилом веры, словом и делом любви, наставлением на путь покаяния. Тем более что в Церкви сегодня всем найдется место и дело.
* * *
Студенты светского вуза однажды спросили: как Церковь отбирает будущих священников? Не планирует ввести какие-то научные критерии оценки способностей – психологические, например? Ответил, что главное в Церкви – это отношения «учитель-ученик». Да, в семинариях и академиях людям преподаются знания, но в первую очередь дается навык жизни в церковной общине, а через это – особое воспитание. Такой же опыт будущий пастырь получает, трудясь как послушник в монастыре, как псаломщик в приходе. Именно поэтому Церковь сейчас спокойна за большинство священников, рукоположенных без образования, но с хорошей церковной практикой.
Впрочем, если учитель плохой, то и ученик может унаследовать его грехи и несовершенства. Многие искажения пастырской и монастырской практики «тиражируются». Вот почему воспитание, данное в отдельной общине, так важно поверять, а иногда и исправлять опытом всей Церкви. Вот почему так важны духовные школы, равно как и общение их между собой, связь со всем церковным организмом.
* * *
Подчас выпускники семинарии оказываются совершенно беспомощны на приходе. Говорят: «Нас учили одному, а нужно совсем другое». Да, за последние годы семинарская учеба приблизилась к приходской жизни. Но не дать ли возможность семинаристам летом проходить практику в образцовых, крепких, сильных традициями приходах? Так, чтобы студент мог попробовать себя не только на клиросе и в алтаре, но и в катехизаторской, благотворительной, образовательной работе? Побыть одно лето алтарником, второе – церковным бухгалтером и юристом, третье – учителем воскресной школы для детей и взрослых? Польза для будущего пастыря была бы неоценимая.
* * *
С какого-то момента своего служения священник почти полностью перестает сталкиваться с критикой. Хороший батюшка, хороший, а если и сделал что-то неправильно – так это он не сам, его обманули, «подставили»… Наша церковная среда подчас слишком убаюкивает, не дает посмотреть на себя со стороны, усомниться в своей «всегдашней правоте». Как знать, может быть, иногда и полезны для нашего смирения и для нашей самокритики выпады атеистов, разные критические статьи – пусть даже несправедливые. Все-таки священник, сталкивающийся со враждебным «миром», подчас оказывается гораздо более духовно здоровым, чем тот, кто общается исключительно с прихожанами и собратьями по служению.
* * *
Когда у нас начали восстанавливаться и вновь открываться приходы, их первые настоятели понесли на себе очень редкую миссию: заново создавать приходскую традицию – литургическую, пастырскую, общинную. Это дает великие возможности и одновременно налагает великую ответственность. Через многие десятилетия, а то и через несколько поколений люди будут вспоминать: так было при отце NN, это еще он установил… И вот сейчас батюшки, подчас молодые, определяют, хорошие это будут «установления» или плохие, будут о них вспоминать как о вершинах духа или как о расхолаживающих «обиходных привычках».
Где мера вкуса и разумности в «технической модернизации» нашего клира? Я был приятно поражен, когда мы вселялись с одним архиереем в гостиницу, и тот сразу же спросил: «У вас есть Wi-Fi?» А вот уже неприятно удивила меня фраза одного архимандита на церковной конференции, который говорил об «интеграции креативного потенциала» православной среды. Через Wi-Fi можно передать что угодно. Но некоторые модные термины несут в себе и свой смысл, не всегда христианский по сути.
Одна из проблем православных СМИ – в том, что многие из них отождествляют церковную жизнь с жизнью внутриприходской или внутримонастырской. Сколько православных журналов, газет, сайтов, радиопрограмм повествуют главным образом (или исключительно!) о новостях жизни епархий и приходов, о вещах, важных только для духовенства, приходского «актива», церковных бухгалтеров и юристов… Хорошо, если попадаются содержательные проповеди, статьи о церковном искусстве, пастырские ответы на вопросы. Но и эти материалы иногда сделаны так, будто их цель – показать: наш храм более красивый, чем соседний, а отец Алексий искуснее в слове, чем отец Иоанн… То есть опять-таки издатели ориентируются не на просвещение народа, а на то, чтобы «утереть» нос кому-то из своей же корпорации. И если приносят в такое издание текст, говорящий, к примеру, о православном отношении к банковскому проценту или к демократии, – в ответ раздается унылое: «Нет, мы политикой не занимаемся… Нам бы что-нибудь про знаменное пение…»
Про знаменное пение писать надо. Понимая, впрочем, что интересуются им по всей России тысяч десять человек. Нужно писать и об устроении приходских дел. Понимая, что все духовенство, старосты, регенты и прочие церковные работники – это по всей России тысяч сто пятьдесят. По всей нашей Церкви – тысяч триста. Включая сторожей и певчих. Прихожан, которым есть дело до церковной «кухни», еще наберется, может быть, с полмиллиона. И если православные СМИ будут нацелены только на них – они так и останутся «професиональными», «корпоративными», причем в гораздо менее широких границах, чем СМИ для железнодорожников или, скажем, для футбольных болельщиков.
Хотим ли мы замкнуться в таких рамках? Если нет, то нам нужно понять, что церковная жизнь и епархиально-монастырско-приходские дела – это не синонимы. Что «профессиональная» (а не пастырская в широком смысле!) жизнь духовенства никому, кроме него, обычно не интересна. Сегодня совершенно необходимы православные СМИ для народа, говорящие об экономике, политике и культуре, обсуждающие решения власти, мировые проблемы, новые фильмы и книги, поднимающие проблемы семьи и «частной жизни»… Миллионы православных людей желают слышать голос Церкви, говорящий обо всем этом. И рассуждать с православной точки зрения о том, что волнует современника, можно и нужно.
СМИ, так говорящие, у нас уже есть. И от того, что их делают православные миряне, а не приходы или епархии, они не становятся менее церковными. Проектов таких СМИ – все больше. Мне их приносят буквально каждый месяц. О том, что подобные СМИ нужны, не говорит только ленивый из ленивейших. Но вот почему-то ни епархии, ни монастыри, ни православные предприниматели, как правило, средств на них не выделяют. То ли боятся, то ли предпочитают издать маленьким тиражом какой-нибудь глянцевый календарь с изображениями «любимого отца наместника» или «социального ответственного бизнесмена Ивана Петровича Сидорова». А ведь сейчас – время, когда нужно продать одежду свою и купить меч (см. Лк. 22: 36), меч словесный, без которого мы потерпим поражение, растеряв все накопленные земные блага и не исхитрившись отсидеться ни за какими стенами.
