Какими мы выходим из храма в мир? Радостными, готовыми улыбкой и добрым словом свидетельствовать о Христе перед «внешними» людьми, которые озабочены собой и житейской суетой? Или озлобленными, горделивыми, пренебрежительно отталкивающими тех, кого встречаем? Наверное, в ответе на этот вопрос – один из критериев подлинности, правильности нашей духовной жизни и устроения жизни приходской.
Между прочим, именно добрый, совершенно особый по тем временам настрой людей, шедших домой или на работу из храма, был неистребимым средством миссии в советские годы. Видел тогдашний человек светлую старушку в белом платочке – и опровергалась вся атеистическая пропаганда, и отлетали в сторону тягостные думы о том, где достать колбасу или денег на нее. Об этом прекрасно писал отец Георгий Чистяков, который жил как верующий человек в брежневской Москве.
А вот что еще, как ни странно, говорило о правде Божией в советское время: атеистическая литература! И я сам, и многие мои тогдашние современники почерпали первые знания о вере именно оттуда. Удивительно: эти книги и брошюры давали ответ на поиск истины и смысла, причем ответ прямо противоположный задуманному авторами и их начальниками. Те крупицы учения Христова, те факты истории, те творческие «окна в небо», которые проскальзывали в антирелигиозных текстах, сияли диамантами в куче атеистического словесного мусора – скучного, надуманного, агрессивного, закоснелого. В конце концов, достаточно было узнать о том, что где-то рядом живут люди, способные ради своей веры не покоряться мощи советской идеологической машины, дабы понять: «в этом что-то есть»!
Кстати, вот и еще одно доказательство неизбывной тоски человека по Богу: в обществе, где о религии обычный человек ничего не слышал, разве только критику, он вдруг из этой самой критики убеждался в неправоте атеизма. Были бы советские идеологи умнее, они бы вообще о вере молчали. Но и это бы их не спасло: люди все равно услышали бы голос нашей культуры. Заговорили бы и камни, причем не только те, которые составили храмы. Все, что гармонично, все, что чисто и наполнено любовью, говорит о Боге, о Христе.
* * *
В 1988 году, во время празднования 1000-летия Крещения Руси, в небольшом зале на Солянке прошла, пожалуй, первая выставка христианского искусства, получившая разрешение тогдашних властей. Мне довелось тогда участвовать в ее организации. Помню, как мне домой позвонил игумен Сергий (Соколов), тогда келейник Святейшего Патриарха Пимена, а впоследствии епископ Новосибирский, и предложил выставить предметы искусства из Патриаршей коллекции. Участвовали в выставке и современные иконописцы, и художники-реалисты, и приверженцы весьма смелого авангарда. И «демократы», и «почвенники». Никому не было тесно. В одном углу зала общался с посетителями популярный на Западе авангардист Валерий Юрлов, в другом ярко рассказывал об идеале православной монархии Виктор Саулкин (по-моему, именно тогда у него открылся дар публичных выступлений).
Почему художники, писатели, поэты, говорящие в своем творчестве о христианстве, так сильно разошлись уже через несколько лет? Есть ли у них шанс вернуться к общению? Наверное, это возможно, если нам удастся избегать уничтожительных оценок («скукота» – «бесовщина») и попробовать получше разобраться, где искренняя вера или по крайней мере искрений ее поиск, а где – коммерция, жажда славы, попытка выдать за христианство нечто прямо ему противоположное – культ грешного человека и его страстей. А то и действительно сатанинскую гордыню. Все это есть и в традиционном искусстве, и в «современном».
* * *
В кино, театре, литературе нам очень не хватает образа христианина, действующего в обществе, – образа такого, за которым хотелось бы следовать, с которого можно было бы брать пример. Замечательно, что появился фильм «Остров». Но не все могут «лепить себя» с монастырского юродивого. Писатели, сценаристы, режиссеры, актеры! Давайте покажем христианина-политика, христианина-предпринимателя, христианина-офицера, христианина-ученого, христианина-учителя, христианку – мать и супругу! Такие образы сегодня могут сделать больше, чем тысячи умных книг «для знающих»…
* * *
Телевизионные шоу с утра до вечера демонстрируют «красивую жизнь». Сидят перед ящиком замученные серым, беспросветным существованием люди, и кто-то радуется, а кто-то завидует: вот деньги, вот слава, вот «глянец»… Впрочем, одни обманываются, а другие обманывают. За ширмой с красивой картинкой – грязная, неустроенная студия, убогая гримерка, где такие же замученные мальчики и девочки, а иногда даже взрослые дяди и тети наскоро переодеваются в блестящие шмотки, примеривают голливудские улыбки, чтобы играть эту самую «красоту», самоуверенность и беззаботность. Одни создают иллюзию, другие ее потребляют, и при этом почти никто в нее не верит. Слепые вожди слепых (Мф. 15: 14)…
* * *
Говорят, что современная молодежь все больше слушает поп-музыку восьмидесятых, советскую и западную. Не являясь особенным поклонником ни той, ни другой, я тоже готов признать, что она более талантлива, чем современная. И, слушая случайное FM-радио, пытаюсь найти что-то сопоставимое. Нахожу, но очень редко. Вот группа «Любэ», вот «Уматурман», вот Газманов, вот Земфира… Но большинство исполнителей – это какой-то шум однодневной стоимости. Конечно, я давно не молодежь, да и мозги мои испорчены сложной, «немассовой» культурой. В общем, типичный эстетствующий брюзга среднего возраста. Но подростки-то почему слушают старую музыку? Неужели современная поп-культура не может родить ничего талантливого? Или просто подрубает таланты на корню, душа их в глянцевых обертках «формата»?
* * *
K современному спорту православные христиане относятся по-разному. Некоторые повторяют неправильную цитату «В здоровом теле – здоровый дух» (на самом деле Ювенал писал: «Надо молить, чтобы дух был здравым в теле здоровом»). Некоторые считают, что спорт – чуть ли не от диавола. Попробуем разобраться. Развитие собственного тела и уж по крайней мере поддержание его в должном порядке – необходимая часть образа жизни воина, да и вообще мужчины, да и вообще человека, несущего определенный подвиг и сознающего свой долг. Не случайно Церковь так активно включилась в создание спортивных и военно-патриотических лагерей для детей и молодежи. А среди тех, кто занимался «спортом высоких достижений», немало людей, до конца жизни прикладывавших эти достижения к служению людям, в том числе к воинскому подвигу.
Но много и тех, кто оказался совершенно разрушен – травмами, допингом, «чудесами» медицины, самим образом жизни, нацеленным только на рекорды, славу и деньги. В профессиональном спорте много страстей. То есть, если обратиться к подлинному смыслу этого слова, – страданий.
И прежде всего это страсть гордыни. Будь лучше всех, раздави соперника, его команду, его нацию! А заодно получи деньги и паблисити, и пусть все с завистью смотрят, какой ты «крутой». Продержаться на такой страсти обычно человек может недолго – тем более если уже кончились физические силы. Наступает расплата: опустошенность, неприспособленность к жизни, уход в водку и наркотики. Предупреждать об этом спортсменов и спортивных менеджеров мы должны всякий раз, когда нас приглашают поговорить о спорте или благословить какие-либо соревнования. Гордыня – это всегда опасно. Даже для физически крепкого, до времени уверенного в себе человека.
* * *
В спорах о нравственности в СМИ и культуре мы нередко слышим: простой человек здесь ничего не понимает и решать ничего не может. Серьезную дискуссию нужно оставить профессионалам. Павел Лунгин так и сказал: «Если и формировать Общественный совет по нравственности, то посадить в него надо несколько мудрецов, а не делать Общественную палату, когда врачи будут говорить от врачей, а слесари – от слесарей. Ведь язык искусства достаточно своеобразный и не всегда однозначный».
На самом деле голос простого человека – со свежим взглядом, с незамутненной совестью – должен в этой дискуссии весить не меньше, чем голос «эксперта», отягощенного профессиональными штампами и корпоративными интересами. Общество, в котором все-таки сохраняются представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, имеет право выставлять свою планку нравственности и решать, что оно хочет видеть, слышать и читать в своем собственном публичном пространстве, а что нет. Между прочим, тот самый «пипл», который вроде бы «хавает» чернуху с порнухой, понимает, что все это грязь: достаточно посмотреть на данные опросов. И уж точно не хочет, чтобы эту продукцию потребляли дети и подростки: старшее поколение надеется-таки, что поколение юное будет жить лучше!
* * *
Этика журналиста, на мой взгляд, должна основываться на том, что он работает не только с текстами, не только с аудио– и видеоматериалами, а с людьми. С их судьбами, мыслями, чувствами. Сейчас, конечно, слово «журналист» стало почти ругательным. Но так было и, верю, будет не всегда. Журналистика с большой буквы – это для меня, например, жизнь Владимира Владимировича Шевелева, человека, который в середине восьмидесятых пробил брешь в стене государственного атеизма, впервые дав возможность публиковаться в светской печати отцу Андрею Кураеву, автору этих строк и другим открыто верующим людям. Владимир Владимирович – как в собственных материалах, так и в тех, что редактировал в «Московских новостях», – никогда не терпел лжи, неточностей, языковой небрежности. А главное – очень внимательно относился к людям, к их праву на свой голос и на свои убеждения.
Принцип «не навреди» должен вернуться в журналистику. Так же как и стремление помочь людям, возвысить и воспитать их, сделать общество лучше, а не плестись за низменными страстями, зарабатывая на них деньги, славу и «влиятельность». За нравственной журналистикой – будущее. Если, впрочем, оно у нас есть. Но если есть – значит, не станут больше править бал циничные и лживые мастера ядовитого пера, в том числе и те, кто «спасает» Церковь от верующих и от ее собственного учения. Журналисты да и общество давно уже начали понимать, что в российских СМИ слишком много негатива. И сейчас на телеэкранах и в газетах постепенно сокращается пространство, наполненное кровью, конфликтом, скандалом, деструкцией. Но этого мало. Нам нужно забыть постсоветский и постперестроечный цинизм, который скептически ухмыляется, когда кто-либо о ком-либо отзывается безусловно хорошо. Мы должны вновь научиться говорить с пафосом и придыханием – о солдате, спасшем детей от террористов, о сельской учительнице, всю жизнь работающей за гроши, о художнике, прославляющем подвиги предков, о бизнесмене, раздающем деньги бедным… Запад своего пафоса не стесняется, как не стесняется и слез под звуки национального гимна. Не нужно стесняться и нам. Люди будут жить гораздо более осмысленно, если по телевизору им скажут: вот этот человек – подвижник и герой. Он на сто процентов достоин подражания. Давайте будем как он!
* * *
В нашей Церкви, наверное, уже никого не надо убеждать в том, что мы можем и должны говорить с людьми на понятном для них языке. Причем одновременно осознавая, что и в одном народе «языки» сегодня разные – у молодежи и пожилых людей, у интеллигенции и крестьян, у посетителей консерватории и у тех, кто слушает Кинчева. Почти никто сейчас не скажет: вот эта субкультура – целиком православная, а вот эта – целиком сатанинская.
Сегодня важно вновь понять: главное – не как, а что говорить. Можно освоить языки всех мыслимых и немыслимых субкультур – от классической до гаррипоттеровской – и остаться скучными, никому не интересными, если сутью послания будет теплохладность, приспособление к миру, забота о своем красноречии, о своей выгоде, о своем спокойствии. Если же православный миссионер действительно открывает людям новую жизнь и сам живет ею, если не боится вступать в брань против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных (Еф. 6: 12) – его услышат и за ним пойдут, даже когда он будет говорить языком самой «скучной» академической лекции.