История: прошлое, настоящее, будущее. Вечная миссия
Верующему человеку исторический процесс очень небезразличен: ведь он влияет на каждую судьбу, и в нем можно увидеть грех и добродетель, падение и покаяние, действия Божии и диавольские. Бог присутствует в российской истории – вдохновляя и наказывая, помогая добрым делам и останавливая злые, не давая утонуть в житейском прагматизме и делая народ способным к подвигу, останавливая нашими руками безбожные «глобальные проекты» и постоянно напоминая нам о вечности, о высшей правде. Так было в самые разные периоды. И хоть часто многим внутри страны и вне ее казалось, что все «особенности» нашей истории закончились, что мы будем жить «как все» – именно Бог вновь и вновь возвращал нас на Свой путь, на котором не обретешь ни покоя, ни молочных рек с кисельными берегами, но найдешь нечто гораздо более важное.
Крутые виражи нашей истории на самом деле не лишали ее преемственности, не разрывали ее единства. Именно о единстве истории – и о единстве ценностей – в 2014 году сказали Патриарх Кирилл и Всемирный русский народный собор (ВРНС). Ценностей было названо пять: вера, справедливость, солидарность, достоинство, державность. Каждая из них увязывалась с определенным историческим периодом – например, солидарность с советским временем, а достоинство с постсоветским. Однако вся «пятерка» присутствовала в жизни страны неизменно. Даже вера в безбожном СССР была, ведь коммунизм в его российской версии стал явлением квазирелигиозным, да и православная традиция в народе на самом деле сохранялась: последний «бунт» простых верующих против закрытия храма произошел в Воткинске в 1930 году, а в страшном 1937-м более половины граждан «самой атеистической» на тот момент страны мира при переписи назвали себя верующими. Не случайно у павших советских солдат находили крестики и иконки. У одного под гимнастеркой поисковики даже нашли недавно… большой металлический крест, который обычно хранится на престоле. В быту мирянин употреблять этот предмет алтарного убранства не мог. Скорее всего, крест изъяли при разграблении храма, но в момент смертельной опасности солдат стал носить его на груди.
Когда Патриарх и ВРНС заявили о единстве истории, это вызвало массу споров. Ведь было фактически сказано, что ценность имеют все ее периоды, которые многими воспринимаются как разнонаправленные и оцениваются очень по-разному – княжеский, царский, имперский, советский, современный. Кто-то вообще считает, что наша история была сплошной ошибкой – по крайней мере до 1991 года. Для кого-то царская Россия по-прежнему воспринимается как «тюрьма народов», кому-то советское время кажется черной дырой. Когда я начал писать в «Фейсбуке», сразу же столкнулся с резкими оценками имперского, советского и постсоветского периодов истории. «Гражданская война воспоминаний», о которой Патриарх Кирилл сказал в 2015 году, у нас до сих продолжается – хотя, слава Богу, и не в форме прямого насилия.
Вот почему так важно сказать, что история у нас одна. И постоянными в ней являются не только геополитические интересы и не только недруги – особенно те, которые хотят отнять у нас и землю, и душу, а такое устремление всегда имели именно западные «партнеры». Господь не случайно не дает нам «зажраться» – этим Он сохраняет нас для Своего дела на фоне многих народов, исчезнувших после нескольких веков сытой, благополучной, спокойной жизни. Россия сильна не тогда, когда стремится к земному благополучию. Она способна совершать исторические чудеса, когда исполняет высшую, Богом данную миссию.
Нынешнее время – осевое, центральное. Наверное, для всей будущей истории XXI века в той же степени, в какой начало века XX определило его свершения и его трагедии. Иногда, читая рассуждения наших эмигрантов середины прошлого столетия, поражаешься тому, как они раскаивались за благодушие, недальновидность, бездеятельность, проявленные ими или старшим поколением их семей во время первых полутора десятилетий того века, а затем революции и Гражданской войны.Колонка «Не может быть России без Христа». Газета «Русь державная», декабрь 2014 г.
Не дай Бог и нам пережить то же самое. И значит, сегодня нужно ясно определить свои цели, сконцентрировать волю и действовать – действовать как православные христиане, готовые устроять свою жизнь не под чьим-то сторонним влиянием, а прежде всего по слову Господа, под Его водительством. <…>
Не может быть России без Христа. Да, в нашем обществе живут люди инаковерующие и неверующие, но центральным нашим смыслом, основанием наших ценностей, источником нашей воли и нашего действия может быть только что-то простирающееся за пределы земных вещей, что-то устремленное к единственному Христову Царству, куда не войдет ничто нечистое, ничто теплохладное, ничто обленившееся, ничто противоположное Его истине, ничто отвергшее жизнь по этой истине.
Да, сегодня нам трудно, нас пытаются приземлить, заставить отказаться от себя и от Бога. Санкции, страхи, мрачные картины будущего – все это нам подбрасывают не случайно. Подбрасывают, чтобы навсегда отбить желание работать не миру, но Богу. Но не случайно и Господь все это попускает. Он дает нам невиданную за последние двадцать лет возможность освободиться – от житейской коросты, от боязни сильных мира сего, от расслабленности и ложного благодушия. Нас хотят погрузить в немощь, а мы можем стать сильнее. Нас хотят подчинить, а мы можем, как никогда раньше, раскрыться в истории. Нас хотят научить «нормально жить» и не перечить мировым центрам власти, а мы, даст Бог, покажем новый путь всем народам.
Центральное время наступает не только для нас. Экономика финансового пузыря не может расти или даже утверждаться вечно. Диктат одной силы, даже сколь угодно мощной интеллектуально и психологически, сегодня выдыхается, и поэтому она уже побеждена. А у нас, православных христиан Руси, возникает не просто возможность, но долг напомнить людям о Царствии Божием, о евангельском, апостольском, отеческом идеале устроения отношений между людьми во всех областях жизни.
Надо только быть христианами, и прежде всего христианами: и внутри себя, и во всем, что мы совершаем как община, как Церковь, как народ – народ Божий.
Одна моя знакомая, человек недюжинного ума и либеральных убеждений, как-то заметила:
– В России есть «оно». Вот все вроде идет нормально, становимся мы на обычный путь – общеевропейский, общечеловеческий, – и экономика в порядке, и логика у государства появляется, и разумные люди есть. И вдруг это «оно» смешивает все карты, придумывает какие-то невероятные повороты. Жуть какая-то.
– Почему же жуть? – неожиданно для самого себя ответил я. – Что хорошего в узкой человеческой логике, в ее мелких приоритетах? Может быть, «оно» – это как раз Бог?
Россия много раз возрождалась именно тогда, когда по-человечески, «по-разумному» все было кончено и надо было сдаваться на милость более могущественных сил. В XIV веке, после того как нас два с половиной столетия «учили» не сопротивляться Орде, а силу ее русские люди должны была считать самоочевидной, Димитрий Донской, испытывая немало колебаний, идет за благословением на Куликовскую битву к преподобному Сергию. Большинство тогдашних «разумных людей» во власти, как и столетия назад, предпочли бы не воевать, а договариваться с монголо-татарами. Церковные власти осторожничали. По некоторым сведениям, испытывал сомнения и сам преподобный. Дело ведь предлагалось столь же рискованное, как сегодня прямая битва с НАТО. И все-таки радонежский отшельник по наитию свыше благословил князя на битву. Победа была достигнута лишь над одним, «нелегитимным» ордынским войском, его сородичи вскоре жестоко отомстили. Но народ уже понял: их можно бить, и избавление от ига стало лишь вопросом времени. Монголо-татары уже не решились сражаться с русскими в прямом бою главных сил.
В конце XVI – начале XVII века Русь снова оказывается поверженной. Единой страны нет. Власть на местах находится в руках недостойных людей, часто – откровенных разбойников. В Кремле сидят польско-литовские оккупанты. Тогдашняя элита – бояре – полностью их поддерживают. Несломленным остается только дух Патриарха Гермогена, который из заточения рассылает по стране письма с призывом к освобождению. Минин и Пожарский – люди почти случайные – собирают ополчение, которое справляется с очень могущественным неприятелем и с предательством «правящего слоя». Буквально через несколько лет Россия вновь становится могущественнейшей державой, обеспечив себе самостоятельность на века. И власть в царской и имперской России была успешна именно тогда, когда стремилась не ломать народ, но «совпадать» с его чаяниями, устремлениями, интуициями. С его правдой. Императоры и императрицы, даже бывшие уроженцами далеких земель, обычно понимали это. Кстати, кто-то – кажется, Владимир Мединский – недавно правильно заметил, что из современных стран Европы лишь две непрерывно существуют как целиком самостоятельные в течение нескольких столетий. Это Англия и Россия.
25 мая 2013 года в Москве – в самом центре города, у стен Кремля, – состоялось открытие памятника священномученику Патриарху Гермогену. Идею установки памятника много лет пропагандировала православная общественность. Наконец эта идея получила поддержку государственного руководства, и памятник, поставленный на месте, где всегда собирается много молодежи, стал реальностью. Теперь молодые люди, может быть, пришедшие праздно провести время, волей-неволей будут вспоминать о том, что Церковь и народ даже в те моменты, когда власть оказалась заражена чужебесием, всегда были вместе и, несмотря ни на какие ухищрения внешних сил и внутренних предателей, оказывались сильнее любого злого умысла. Смогли отстоять и осуществить свободный выбор Россией своего пути. <…>Из колонки «Выбор пути». Газета «Русь державная», июнь 2013 г.
Прошедшие празднования напомнили людям о тех духовных смыслах, которые неотделимы от нашей истории, от славянской культуры. Это культура, в центре которой Христос. Это культура, в центре которой – Православие. Без этого она бы никогда не стала тем, чем стала. Без этого у нее нет будущего. Да, такие утверждения очень не хочется слышать некоторым представителям элиты, некоторым людям в коридорах власти, но давайте не будем бояться говорить правду, в том числе на уровне общенародных праздников. <…> Крещение в Киевской купели – это не просто небезынтересный факт из учебника истории, а выбор пути. Пути в будущее. Пути, на котором мы сможем найти себя как народ российский, украинский, белорусский, как народ Христов.
1917 год, казалось бы, приговорил традиционное российское государство. Элиты, вплоть до членов Императорского дома, предали царя и погрязли в спорах о власти и строе. Разрешила эти споры сила немногочисленная, но хорошо организованная и готовая стрелять сразу и без разбора – большевики. Учредительное собрание разогнал наглый революционный матрос Железняк. «Лучшие» люди страны растерялись, бросились наутек или были уничтожены. Новая власть начала крайне жестокое наступление на Церковь, семью, все традиционные сословия. Никто не смог дать организованного отпора – Белое движение страдало идейными разногласиями и не имело единой картины будущего. Люди, сопротивлявшиеся наглым узурпаторам – большевикам, – имели не только право, но и долг остановить их силой оружия. Но их погубили апатия, раздробленность, отсутствие миссии и жертвенности. «Освобожденная от царизма» страна оказалась порабощена целям мировой революции.
И что же: всего через несколько десятилетий, особенно после Великой Отечественной войны, Сталин вновь сделал Россию Россией. Да, при нем погибло множество невинных людей, в том числе архиереев, священников, монахов, активных верующих. Был переломлен через колено образ жизни дворянства, крестьянства, казачества, большей части «служилого сословия». И этому перед лицом Божиим нет оправдания. Но часть репрессий оказались справедливыми – по воле ли вождя, или по воле Господа. Исчезла почти вся «ленинская гвардия», а остатки ее затаились. Палачи стали жертвами. Была похоронена идея мировой революции. Сталин начал руководствоваться геополитическими интуициями православной империи – очевидно, не без влияния семинарских учителей, в том числе мыслящего и дальновидного иеромонаха Димитрия (князя Абашидзе). Этот ученый муж, будучи инспектором (то есть лицом, ответственным за дисциплину), не мог не быть причастен к изгнанию из духовной школы молодого Иосифа Джугашвили. Тем не менее бывший строгий наставник не был Сталиным уничтожен и даже пользовался в 20-е, 30-е и 40-е годы относительной свободой – за исключением высылки из Крыма, кратковременного ареста и последовавшего за ним условного срока. Вернулся ли Сталин к вере – никто не знает. С одной стороны, он никогда не отрекался от атеизма и участвовал в гонениях на Церковь. С другой – офицер сталинской охраны Юрий Соловьев утверждал, что вождь молился в одном из кремлевских храмов. О том, что Сталин исповедовался у митрополита Николая (Ярушевича), говорили внук советского лидера Александр Бурдонский и доверенный человек митрополита Любовь Петерсон (ей владыка поведал об этом незадолго до кончины).
Война 1941–1945 годов также поставила многое в стране на свои места. И дело не только в том, что немцы позволили открыть храмы, закрывать которые после освобождения оккупированных территорий Сталину было не с руки. Советские воины шли в бой под красными знаменами, но многие с молитвой на устах. Если бы во главе государства тогда оказались Троцкий или Бухарин – победы бы не было. Если бы сохранялся вектор на мировую революцию – тем более. Сталин инстинктивно – а может быть, и убежденно – понял, что нужно раскрыть глубинные силы народа, его идеал жертвенного служения, и сделать это можно только через обращение к лучшим страницам истории и через раскрепощение веры. Если бы в начале войны не прозвучали слова «братья и сестры», если бы не вспомнили об Александре Невском, Димитрии Донском и Иоанне Грозном – немцы уже к концу 1941 года стояли бы в Кремле, а от вождей СССР мокрого места бы не осталось.
Наш народ, даже шедший под советскими знаменами, оставался в душе христианским. Он чувствовал Божию правду и понимал, что, если он потерпит поражение или просто пойдет и сдастся неприятелям, он, может быть, приобретет что-то с материальной точки зрения, солдаты выживут, а неприятели, возможно, обеспечат людей и питанием, и некоторым процветанием. Гитлер этого не обещал, но у некоторых была все-таки надежда на искушение сытостью и спокойствием в обмен на свободу и на отказ от Божией правды. Но наш народ не поддался на это искушение. Наш народ оставался христианским в рамках безбожного государства. И понимали люди – может быть, даже не осознававшие себя в качестве христиан, – что, отдавшись на духовное и политическое порабощение, они никогда больше не смогут как народ ни в тогдашнем поколении, ни в будущем возвещать единственную правду, которую должен услышать мир и которую он в значительной степени потерял. <…>Из выпуска программы «Комментарий недели» телеканала «Союз» 9 июля 2015 г.
Бог был с нашим народом, Он его вел в этой священной войне. Не нужно сегодня стесняться и стыдиться об этом свидетельствовать вновь и вновь. <…> Пусть всегда нас ведет победный дух, дух Христов, дух христианского воинства, которое побеждает не только на поле брани, но и во внутренней борьбе – борьбе с тем искушением жизни ради кошелька и брюха, жизни ради душевного комфорта, которое сегодня подбрасывается нашими недругами. Дай Бог, чтобы в борьбе с этим искушением и в борьбе за то, чтобы всегда стоять в Христовой правде, мы были победителями. И Господь пусть будет нам в этом и наставником, и вождем, и помощником.
Еще один повод «похоронить» Россию возник в 1991 году. Опять произошло предательство элит, опять восторжествовали внешние политические и экономические рецепты, опять распалась единая страна, собранная многовековым трудом. И опять – уже Ельцину, а потом и Путину – пришлось постепенно отказываться от штампов «общечеловеческих» советников, чтобы дать России быть Россией. Православной страной с сильными религиозно-этническими меньшинствами – прежде всего многомиллионной исламской общиной. Государством, определяющим свое будущее сугубо самостоятельно. Народом с особой миссией в мире – миссией, не укладывающейся в рамки жизни одного поколения, одного народа, а может быть, и всего земного мира. Простирающейся в вечность, в Божие Царство.
Именно эта миссия давала силы победить и Орду, и поляков, и Наполеона, и Гитлера, за которым стояла – добровольно или принудительно – почти вся Европа. Именно устремленность к высшей правде, подлинной свободе, настоящей справедливости позволяла преодолеть раздробленность и расколы. Именно сокрытое в народе понимание того, что ради вечности надо жертвовать земными интересами, а ради общего – всем частным, включая собственную жизнь, помогало раскрыть дремлющие силы нации и совершать необъяснимые исторические прорывы в самых безнадежных ситуациях. Именно таинственное «оно» – то есть Бог – вело Россию через века лучше, чем вел иные народы человеческий разум. Те, кто полагался только на него, увидели это многажды – или увидят вскоре. Думаю, что Господь даст нам возможность остановить и новый горделивый глобальный проект – проект современных западных элит, – несмотря на все предательство элит наших собственных.
* * *
В истории России особое место занимает воинство. И не случайно оно у нас почти никогда не было только «профессиональным»: в ключевые моменты воином становился весь народ. Мы и сейчас ощущаем себя народом-воином и не можем жить иначе. Причем этот воинский характер никогда не был агрессивным – даже многочисленные новые территории Россия обычно осваивала не через силовое подавление других народов (если только они нам не угрожали и не нападали на нас). Завоевывали не земли, а сердца – через работу миссионеров, священников, учителей, рачительных управленцев, врачей, зодчих, купцов, строителей промышленности. До сих пор в среде многих народов, живущих уже в независимых государствах, где политики подчас обвиняют московский центр в «русификации», с благодарностью вспоминают русского учителя, врача, «генерала индустрии».
Радует, что столетие начала Первой мировой войны сопровождалось не только открытием памятников и выставок, не только торжественными собраниями, но и серьезным размышлением об уроках этой войны, о том, что они значат для нас сегодня. Пожалуй, главный вопрос, который пытались радикально решить в советское время и который остро стоит перед многими умами сегодня, звучит предельно ясно: а нужно ли было России вступать в эту войну? Не забудем: война – всегда зло, потому что в ходе ее гибнут люди. Россия из-за той войны была вынуждена остановить свое триумфальное экономическое развитие, оказалась менее защищена от социальных проблем, от внешних провокаций и внутренних нестроений, приведших к трагедии февраля и октября 1917 года. Да и использовать плоды своих побед в Первой мировой войне страна, по большому счету, не смогла.Из колонки «Жить с устремленностью в вечность. Об уроках Первой мировой войны». Газета «Русь державная», август 2014 г.
Впрочем, христианин вряд ли должен ставить точку на констатации этих известных печальных фактов. Он не должен забывать, что главное в земной жизни – не материальное процветание, не душевное спокойствие и даже не само сохранение этой временной жизни. Главное – вхождение в Божие Царство, а войти туда нельзя без сохранения истинной веры, подлинной свободы, нравственного достоинства, без исполнения своего долга. Несправедливый и неправедный «мир» на условиях подчинения общества антихристианским силам, «мир», который закрепляет отторжение людей от веры и добродетели, лишает их вечного блаженства, – гораздо хуже потери земной жизни.
Россия не могла не прийти на помощь страдающим православным братьям, пусть даже этим расчетливо воспользовались те, кто стремился ослабить страну, втянув ее в войну. Было бы гораздо хуже наращивать экономику и сохранять спокойствие обывателей и этим предать страдальцев, взывавших о помощи. Более того, было бы гораздо хуже устраниться от процессов, происходивших в тогдашней Европе, отдать их на волю более активных и агрессивных держав, запасаться хлебом, строить заводы, торговать, ходить на балы, считать деньги в банках – словом, радоваться земной жизни, позабыв о той миссии своего народа, которая, начинаясь на земле, простирается в вечность.
Если бы Россия отдала своих православных братьев и судьбы Европы на милость других стран, она бы, конечно, выторговала себе несколько лет мирной жизни. Может быть, и революция произошла бы несколькими годами позже или не произошла бы вовсе, а внешние силы поменяли бы государственный строй бескровным или менее кровавым способом. Но страна оказалась бы ведомой и уподобилась бы одному из тех прежде могущественных государств Центра и Востока Европы, которые сейчас полностью лишены самостоятельного влияния на происходящее в мире. Можно было пойти таким путем… Но была ли бы это уже Россия, особая Божия избранница? Или это был бы некий набор теплохладных индивидуумов и групп, партий и клубов, не имеющий ни единого шанса не только участвовать в определении судеб мира, но и определять свою собственную судьбу? Мне бы такого поворота истории не хотелось.
Воинство – и сам народ-воин – всегда собирали волю в кулак именно для защиты Отечества и веры, для отстаивания самобытности русской жизни. И священники всегда были вместе с воинами. Их присутствие в армии и на флоте до революции было делом естественным – насчитывалось и немало примеров героизма военного духовенства. В советское время пастыри нередко помогали партизанам. Впрочем, конечно, до 90-х годов регулярное присутствие священников в армии было немыслимо.
В самом начале истории «новой России» появились инициативы по сближению Церкви и армии. Первыми за это высказались офицеры – действующие и отставные. Потом подключились отец Димитрий Смирнов, отец Феодор Соколов, отец Виктор Петлюченко, автор этих строк и тогдашний митрополит Кирилл, который стал курировать нашу общую работу. В ОВЦС появился «военный» сектор. Начали проводиться – под улюлюканье либеральной прессы – конференции на тему сотрудничества армии и Церкви. В первой половине девяностых я вел очень непростые переговоры с Министерством обороны о подписании совместных с Церковью документов. О создании штатной структуры военного духовенства тогда не было и речи – договаривались о регулярном посещении воинских частей священниками из ближайших приходов. На человеческом уровне взаимопонимание было достигнуто быстро – правда, пришлось выпить не один литр спиртного и поучаствовать в десятках военных торжеств. Огромную роль играл скромный полковник Борис Лукичев, который сначала принял «церковный вопрос» по должности в Главном управлении воспитательной работы, а потом посвятил делу возрождения военного духовенства 25 лет жизни, работая в Администрации Президента, потом опять в Минобороны, а затем в Церкви.
В 1994 году было подписано совместное заявление Патриарха Алексия и министра обороны Павла Грачева – текст разработали мы с Лукичевым. После этого доступ священников в воинские части был легализован. Подобные документы Церковь подписала и с другими ведомствами, где служили люди в погонах, – в частности, с МЧС, где министром был Сергей Шойгу. Вскоре среди священников появились люди, буквально «прикипевшие» к воинству – и оно стало доверять пастырям. В результате в XXI веке в России вновь появилось штатное военное духовенство.
Впрочем, сейчас, как и в далекие теперь 90-е годы, некоторые пытаются оспорить саму возможность сотрудничества Церкви и армии. «Как же так, – периодически читаем мы в Интернете, – христиане должны подставлять врагу другую щеку, а Церковь освящает оружие, включая ядерные ракеты!» Да, освящает. Более того, говорит при этом: «Благословение Бога… в окроплении воды сей священной да снизойдет и пребудет на оружии сем и на носящих его к защищению и заступлению истины Христовой». Святитель Филарет, митрополит Московский – а его слова, вошедшие в Священное Предание, для православного человека не менее важны, чем Библия, – писал: «Гнушайтесь врагами Божиими, поражайте врагов Отечества, любите врагов ваших». Пацифизм обнаруживает свою неправду в столкновении не только с истинным христианством, но и с реалиями жизни нашего испорченного грехом мира. Я много раз предлагал выделить пацифистам какую-нибудь прекрасную землю с наилучшим климатом и дать возможность установить там свой порядок, без армии и оружия, чтобы посмотреть, сколько такой порядок просуществует. Нравится это кому-то или нет, в этом мире люди должны защищать друг друга, своих ближних, свое Отечество, свою веру – очень часто с оружием в руках. И пусть даже иногда солдат, убивавших на войне, на время отлучают от причастия – это никак не умаляет их подвига, если война была справедливой.
«Я надеюсь, что Борис Борисович в своей жизни столкнется с чем-то, что позволит понять: самоуспокоенность, душевный комфорт – все это только мешает человеку увидеть настоящую цель, которая состоит в достижении вечной жизни, по отношению к которой нынешняя жизнь – это лишь вступительный экзамен. И если человек живет слишком спокойно и сыто и слишком сильно подвержен душевному комфорту, это значит, что Господь его оставляет, а когда испытания приходят, тут Господь посещает», – пояснил священник. Он добавил, что настоящие христиане придерживаются противоположной позиции. «Слова Бориса Борисовича оставим на его совести. Мы с ним расходимся мировоззренчески, как и все православные христиане, думаю, с ним мировоззренчески расходятся. Пацифизм, который он, по сути, исповедует, весьма далек от истинного христианства, которое предполагает защиту своей семьи, своего Отечества, своих близких с оружием в руках. И надо прямо сказать, что христианство противоположно обывательскому идеалу спокойной и сытой земной жизни», – добавил Чаплин. По мнению священника, высшие силы могут вмешиваться в историю в тех случаях, когда люди отклоняются от правильного пути.Полемика с Борисом Гребенщиковым – из комментария для «Русской службы новостей», 9 июля 2015 г.
«Многие считают, что Великая Отечественная война стала Божиим наказанием за грехи цареубийства, отступления от Бога и прочие грехи, которые произошли в нашей стране после 1917 года, в том числе грехи массовых гонений на Церковь и невинных людей. И если кто-то полагает, что, живя богато, спокойно, заботясь о своем душевном комфорте, который проповедуют сторонники религиозных учений, к которым близок Борис Борисович Гребенщиков, – это что-то самодостаточное, эти люди не правы. Господь еще не раз может вмешаться в историю, чтобы показать людям, что сытая и спокойная земная жизнь и ложный душевный комфорт являются на самом деле обманчивыми, – это перевернутая логика. Такое вмешательство нужно для того, чтобы люди поняли: главная жизнь – это не эта жизнь, а жизнь вечная, которая достигается истинной верой и добрыми делами», – заключил Чаплин.
Не менее, чем с армией, история страны и народа связана со школой. Недаром сегодня так часто вспоминают слова Бисмарка: «Войны выигрывают не генералы, войны выигрывают школьные учителя и приходские священники». Школа в России имеет во многом церковное происхождение – наряду с аристократическим. Именно при храмах и монастырях первоначально возник учебный процесс. Светская школа появилась вместе с западным влиянием, но не отменила решающей роли Церкви в деле образования и воспитания простых людей (в отличие, к сожалению, от дворянства и «служилого сословия»). В церковных школах знания, полезные в жизни, соединялись не только с изучением евангельских истин, но и с формированием целостного взгляда на мир, свойственного православному человеку. Юношество училось понимать, где у России друзья, а где недруги, почему надо защищать Отечество, каково идеальное устройство государства, какое место в жизни должны занимать деньги и материальное богатство, как выбрать супругу или супруга, какой должна быть семья, чем опасны разного рода пороки. Представления обо всем этом органично наполняют Писание и Предание, хранимые Церковью.
Образовательные тенденции, пришедшие из Западной Европы, вроде бы несли с собой универсализм и также предполагали целостное мировосприятие. Но уже с самого начала – с XVIII века – они разделили в сознании высших слоев общества православную церковность и взгляды на устройство жизни народа и государства. «Декабристы» – деятели первого в России масонско-либерального заговора – по большей части были православными людьми, но представления об идеальном общественном строе у них были антиправославными, сформировавшимися под влиянием зарубежных учителей и публицистов.
Не случайно я как-то предложил отметить годовщину путча на Сенатской площади молодежной акцией. На здании Сахаровского центра на Земляном валу много лет висел плакат: «С 1994 года в Чечне идет война. Хватит!» Я попросил православную молодежь встать напротив с плакатом: «С 1825 года либералы разваливают Россию. Хватит!» Молодые люди, правда, так и не удосужились плакат нарисовать – как водится, не хватило минимальной организованности. Да и инерция ложного благоговения перед «декабристами», чей культ талантливо пропагандировался в позднем СССР, сыграл свою роль. «Как же, они такие милые, про них фильм хороший сняли, там Костолевский играл» – такие настроения живы до сих пор…
Как ни странно, тенденцию к «разделяющему» образованию на время остановили коммунисты, причем не сразу, а начиная с позднесталинского времени. Советская школа давала целостную картину мира и социальных процессов – конечно, однобокую, закованную в рамки тогдашней идеологии, но все-таки дававшую юному человеку способность сопоставлять исторические события, эпохи, мировоззрения, экономические тенденции и делать собственные выводы. Все это очень помогает среднему и старшему поколениям наших сограждан мыслить самостоятельно. Иногда сравниваешь их с американцами и видишь, как последние практически не в состоянии критически переосмысливать западную пропаганду. Сопоставлять разные интерпретации истории и разные политические доктрины этих людей просто не научили, да и знаний не хватает.
Впрочем, в советской школе также существовал опасный перекос – приоритетными считались «полезные» знания. По сути, эта школа готовила военно-технический и инженерный персонал – с успехом большим (в городе) или меньшим (на селе и в южных республиках). Грандиозные объемы изучения математики, физики, химии подталкивали человека уже в 14–15 лет к поступлению в один из многочисленных тогда «технических» или военных вузов – и к работе на «оборонку» в институте-«ящике» или на высокотехнологичном предприятии. В крайнем случае – к посту инженера или мастера в «мирной» промышленности. Гуманитарии должны были, по сути, пробиваться в жизнь вопреки этой системе.
Я окончательно понял, что буду именно гуманитарием, лет в двенадцать – вопреки семейной традиции, полностью завязанной на «науку и технику». Физикой еще немного интересовался, математику учил из уважения к учителям – обаятельным пожилым евреям, а вот органическую химию зубрить отказался наотрез. Отшучивался формулой собственного изобретения: «Митил пропил два бутил винил, один бутил этил-бродил, два бутил бензол. В итоге реакции – ходил, трендил, попал в вытрезвил». Тройку при выдаче аттестата мне все же поставили – отчетность школы портить никому не хотелось, на что я наглым образом и рассчитывал.
«Технический» уклон советского образования породил огромное количество людей не на своем месте – пять дней в неделю они ходили на постылую работу в огромные НИИ, а по выходным обсуждали богословские трактаты или просиживали до поздней ночи в «неформальных» творческих клубах. После крушения милитаризованной советской экономики большинство этих людей оказалось выброшено на улицу, и многие посвятили себя «гуманитарным» занятиям. Попадались и совершенно уникальные случаи – классические представители богемы, вынужденные работать по распределению после вуза в классических же советских НИИ. Один мой знакомец, почти до выпуска проучившийся в техническом вузе и затем закончивший философский факультет МГУ, в 80-е годы написал:
Понятно, что уже через пять лет этот человек, продолжая выступать в качестве литератора и рок-исполнителя, стал политтехнологом, навсегда забыв о мире техники.
Итак, уже советская школа – вслед за тогдашней системой – принизила статус гуманитарного знания. Постсоветская же вовсю стала готовить рабочее мясо уже не для «оборонки», а для коммерческих структур – на деле очень часто для базаров, ларьков и рэкета. Целостность образования и воспитания попытались отправить «на свалку истории тоталитаризма». Приоритет «полезных» знаний стал почти бесспорным. При этом архитекторы бесчисленных школьных реформ, под которые выделяются немалые бюджетные деньги, не всегда задумываются о том, что ученики, а часто и родители, не вполне понимают, какие знания в жизни окажутся полезными, а какие нет. Я, конечно, до сих пор не жалею, что не выучил органическую химию. Но вот, например, древнегреческий и певческое искусство в школе мог бы освоить. Если бы предложили, а еще лучше – заставили.
Сегодня фрагментарность знаний, получаемых в школе, мешает формированию у юного человека настоящего мировоззрения, объемной картины того, что происходило, происходит и может произойти в мире. Слава Богу, что удалось – при решающей роли православной и родительской общественности – остановить в 90-е годы введение программ «полового просвещения», щедро оплачиваемых из-за рубежа.
Церковь и лучшие педагоги уже в то время стали говорить о кризисе гуманитарного образования, о том, что школа должна быть местом воспитания, а не просто кабелем для перекачки «полезной» информации из одного мозга в другой. Наиболее распространенными православными общественными организациями стали педагогические и родительские. Все чаще стали проводиться конференции, где священники и педагоги вместе говорили о важности государственно-общественных программ вдумчивого, целостного преподавания истории, литературы, обществознания, русского языка. Эта работа сталкивалась с жестким противодействием «педагогов-новаторов» – в частности, Александра Асмолова, Евгения Ямбурга, Ефима Рачевского, которые в 90-е годы захватили командные высоты в Министерстве образования и в педагогической публицистике. Главными их идеями были раскрепощение ребенка и принятие «прогрессивных» западных моделей обучения, основанных на «уважении свободы учащегося». Однако каждый ответственный педагог и родитель знает: обучение и воспитание невозможны без известной толики принуждения. Идеология эпохи «Просвещения» не права: человек вовсе не хорош сам по себе. Его природа – с младенчества – повреждена грехом, унаследованным от падения Адама. И поэтому воспитание как раз обратно «раскрепощению». И лучше применять его, чем через несколько лет – тюрьму или вооруженную оборону.
Еще больше споров происходило вокруг преподавания в школах знаний о религии. Уже в самом начале девяностых появились энтузиасты изучения в школе основ Православия. Эти люди стали собираться из десятков городов и сел на Рождественские образовательные чтения – самый многочисленный до сих пор церковно-общественный форум. В разных регионах постепенно были введены курсы, рассказывающие о культуре и вероучении Православной Церкви. Реакция оппонентов была бешено энергичной: они в истерическом тоне напоминали о принципе «отделения школы от Церкви», которого уже не было в Конституции, рисовали картины немытых-нечесаных попов, которые будут бить школьников розгами за отказ молиться, пугали еврейскими погромами и нацистской Германией.
Церковное начальство по привычке осторожничало, но инициативу снизу уже нельзя было игнорировать. В Белгородской области преподавание основ православной культуры, вместе с другими патриотическими и нравственными инициативами, помогло построить уникальный для Центральной России здоровый, процветающий регион, ничем не уступающий западной провинции – что в экономике, что в образовании, что в сфере самочувствия людей. За двадцать лет состоялись сотни встреч с Министерством образования, Администрацией Президента, аппаратом правительства – каждый сдвиг в возвращении в школу позитивных знаний о религии давался с большим трудом. Помимо «идейных» противников, против нас работала и страшная инерция аппарата Минобраза и связанных с ним структур.
Периодически я задаю молодым церковным работникам провокационный вопрос: уверены ли они, что наша система самая забюрокраченная и самая интриганская. Конечно, они в этом уверены.
– Увы, – обычно «разочаровываю» их я. – Нам нечем так уж «хвалиться» и есть куда «расти». Наша система по этим порокам лишь на третьем месте. На втором – военная. А на первом – педагогическая.
С последней системой удалось справиться отчасти через работу «сверху», через правительство и Администрацию Президента, а главным образом – через реальное народное движение за возвращение Православия в школу. В конце концов нам надоело идти муравьиными шажками, которые нам подсказывали в коридорах Минобраза. Митрополит Кирилл предложил заимствовать… западный опыт. Во многих странах Европы у родителей есть возможность выбирать между несколькими вариантами религиозного обучения и светской этикой. Загонять всех школьников в одно мировоззрение – религиозное или «светское» – в корне неправильно. В конце концов, мировоззрение ребенка определяют родители, а с какого-то времени – он сам, но никак не школьные начальники и не государство. Это четко прописано в международном праве.
– Когда нам говорят, что преподавание положительных знаний о религиях в школе приведет к мировоззренческому конфликту, – это лукавый аргумент тех, кто старается любой ценой не допустить этого. В подавляющем большинстве западных стран, за отдельными исключениями вроде Франции, разные религии преподаются в школах на выбор за государственный счет. Даже в таких странах, как Румыния и Сербия, недавно переживших сильнейшие конфликты, введено преподавание нескольких религий на выбор или светской этики, и ни к каким межрелигиозным конфликтам это не привело. Культурному человеку стоит разобраться в том, чем отличается раввин от митрополита, а имам от ламы. И у нас сегодня более чем в 20 регионах России в школах преподаются основы православной культуры, а в ряде регионов Северного Кавказа – основы исламской культуры. Это все делается на добровольной основе и также ни разу не привело к конфликтам. Дети не дерутся друг с другом на переменах, поняв, что они принадлежат к разным религиям.Полемика о преподавании основ религиозных культур в школе – из интервью «Российской газете» 29 июля 2004 г.
– Но школе удобно материалистическое мировоззрение?
– Попытка сохранить в школе монопольный диктат материалистического мировоззрения – это анахронизм. Школа должна быть модифицирована так, чтобы приспособиться к мировоззрениям, исповедуемым в семье. Право родителей и детей на получение в школе образования в духе именно тех убеждений, которые исповедуются в семье, является международно признанным. В протоколе № 1 Конвенции Совета Европы «О защите прав человека и основных свобод» говорится следующее: «Государство при осуществлении любых функций, которые оно принимает на себя в области образования и обучения, уважает право родителей обеспечивать, чтобы такое образование и обучение соответствовали их собственным религиозным и философским убеждениям». Похожая формулировка содержится и в Декларации о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религий или убеждений, принятой Генеральной Ассамблеей ООН, и в Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах. Школа не имеет права не учитывать мировоззренческий выбор семьи и различия в этом выборе. И если в школу, например, приходит ребенок из верующей семьи, а таких семей у нас сейчас много, а ему говорят: «Библия – это миф», «все религии равноценны», «человек произошел от обезьяны», то такая мировоззренческая интерпретация религии является грубым нарушением прав ребенка на то, чтобы школьное образование соответствовало его убеждениям и убеждениям его родителей.
– Преподавание основ, наверное, удобно вести в частных школах?
– Да, нам постоянно говорят, что выход из этой ситуации – в создании частных школ. Действительно, сейчас есть негосударственные православные гимназии и лицеи, которые дают образование в рамках государственного стандарта и религиозное воспитание. В Москве есть 8–10 таких школ, но все это обычно обеспечивается «движением души» богатого спонсора, «широким жестом» выделившего на такую школу большую сумму денег. Сегодня, к сожалению, частные школы – это в основном школы для богатых. Возможность прийти в такую школу и получить там знания о религии есть в лучшем случае у одного процента российских детей. <…>
– Что для вас самое главное в общественной дискуссии на эту тему?
– По-моему, не нужно никакого фундаментализма – как религиозного, так и гуманистического, рационалистического. Попытки заменить традиционные ценности идеей вседозволенности, идеалы самопожертвования, патриотизма и самоограничения – идеями комфорта, стяжательства, половой распущенности мировоззренчески отнюдь не нейтральны. Когда появились программы валеологии, полового воспитания и им подобные, стало ясно, что кто-то из чиновников или идеологов образования опять решил создать нового человека. Но содержание образования должно определяться не создателями нового человека, а реальными запросами общества.
Конечно, школа должна была освободиться от советской косности, конечно, надо было многое менять. Но без традиционных ценностей, без воспитания, без нравственного просвещения общество гибнет. И тогда не нужно удивляться, что растут наркомания, мировоззренческая опустошенность, детская преступность и экстремистские движения. В школе идет борьба за человека, за будущее России. По-моему, школа и СМИ – два главных поля этой борьбы сегодня.
В итоге после долгих споров во властных кабинетах – только мне одному пришлось провести несколько десятков встреч – государством была поддержана «европейская» система. На выбор предлагаются основы православной, исламской, иудейской, буддийской культур, общий курс о культурах разных религий (для верующего человека малоприемлемый, потому что он расходится с утверждением об истинности именно его религии) и «светская этика» – для неверующих. К сожалению, последний курс превратили скорее в курс социальных коммуникаций и этикета – для полноценного нравственного образования, очевидно, не хватило системы этических убеждений. В результате этот курс стал альтернативой основам религиозных культур даже для верующих людей, хотя, по сути, должен был бы называться «нравственность для неверующих» и иметь соответствующее содержание. Печально, что «светскую этику» иногда навязывают школьникам в ущерб курсам религиозно ориентированным – то ли из идейных соображений, то ли просто чтобы «не париться» с созданием трех-четырех параллельных групп. Однако школа должна приспосабливаться к мировоззрению учеников – религиозному или безрелигиозному, – а не наоборот.
Общим же в школе – начальной, средней и высшей – должно быть принятие тех нравственных норм, тех патриотических ценностей и той глобальной миссии, которыми всегда была сильна Россия. Навсегда нужно забыть о школе как о «техническом», сугубо утилитарном институте, задача которого – выращивать «специалистов» с узкими «компетенциями». Именно по такому пути ведут нас внешние советчики, которые не хотят видеть наш народ думающим, свободным, понимающим, что происходит вокруг него, способным самостоятельно принимать решения и влиять на мир. Выступая в сентябре 2015 года в Совете Федерации, директор Курчатовского института Михаил Ковальчук предостерег: «Сегодня возникла реальная технологическая возможность [вмешаться] в процесс эволюции человека. И цель – создать принципиально новый подвид homo sapiens – служебного человека. <…> Свойство популяции служебных людей очень простое: ограниченное самосознание, и когнитивно это регулируется элементарно, мы с вами видим, это уже происходит. <…> Сегодня уже возникла реальная технологическая возможность выведения служебного подвида людей». Ученый назвал одной из ключевых современных проблем слом системы базовых моральных принципов и создание альтернативных ценностей, которые не вписываются в настоящую жизнь. По его мнению, существует опасность замены «организованного сообщества взаимодействующих и защищенных государством людей совокупностью <…> популяции управляемых отдельных индивидуумов». Вот этому сценарию в собственной стране нам нельзя позволить осуществиться.
Житель России XXI века не должен стать игрушкой в чужих руках, существом, не умеющим писать и говорить, полагающимся только на гаджеты, все в большей степени управляемые извне. Он должен быть хозяином истории – а значит, настоящим хозяином себе, своим мыслям, чувствам, настроениям. И такой человек не может сформироваться без школы, следующей лучшим дореволюционным и советским традициям России. Без школы, говорящей о вере, о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Без школы воспитывающей.
* * *
Церковь, школа, армия, народ были и – убежден – останутся хранителями нашей единой истории, которая объемлет не только прошлое и настоящее, но и будущее. Ее константа – христианство. Ее исток и ее смысл – не в полумифическом сегодня язычестве, не в экспериментах, организованных под внешним влиянием, и не в прожектах, отрицающих душу народа и нацеленных на ее ломку. Не только маленькая церковная община, но и целая нация могут быть «солью земли» и «светом миру» (Мф. 5, 13–14) – причем в смысле не только узкорелигиозном, но и политическом. Россия может и призвана быть хранительницей, защитницей и миссионером высших ценностей по всему миру. Только на этом пути у нее есть будущее. Иначе она окажется парализованной и потерпит историческое поражение. И сегодня мы медленно, все время оглядываясь, но все же идем по этому пути.
– Отец Всеволод, почему сейчас мы видим рост интереса молодежи к неоязычеству? Откуда, на ваш взгляд, растут корни этого интереса?Из интервью сайту «Русская планета», 14 июня 2015 г.
– С одной стороны, это естественная склонность молодых людей искать простые ответы на сложные вопросы: они легко верят ярким словам, которыми облекают свою риторику проповедники неоязычества. Но, с другой стороны – часть вины за распространение неоязыческих идей лежит и на государстве, и на Церкви. Мы слишком привыкли ориентироваться на запросы и вкусы интеллигенции больших городов, подстраивать под нее свой дискурс и даже поступки, не замечая, что через нее нами подчас пытаются управлять внутренние и внешние манипуляторы.
Одновременно игнорируются интересы, нужды и чаяния простых людей – молодежи улиц. Она, может быть, не так продвинута интеллектуально и не так заметна в информационном и политическом поле, но она не меньше страдает, не меньше думает и имеет интерес к жизни. И, конечно, она достойна прямого и честного разговора – в том числе о таких ценностях, как патриотизм, мужество, взаимная поддержка, справедливость. И ей нужно, в противовес неоязыческим картинкам, показать настоящего героя – воина, который отстаивает независимость православной цивилизации и нашего народа. <…> У нас есть множество святых воинов, и не случайно они изображаются на иконах с оружием. Есть множество современных воинов, православных христиан – вспомним хотя бы Евгения Родионова, убитого в 1996 году в чеченском плену за отказ переменить веру. О таких людях нужно говорить, снимать фильмы, слагать песни – и нынешняя молодежь за ними пойдет. <…>
Нужно также напомнить молодежи о том, что язычество никогда не помогало создать единую нацию, оно всегда только раскалывало людей. Один из примеров – балтийские славяне. Они остались язычниками после Крещения Руси, были быстро порабощены западными народами и исчезли с исторической сцены. И даже современные сообщества неоязычников постоянно враждуют между собой. Это еще раз показывает: язычество равно разобщению.
Протоиерей Савва Михалевич как-то написал: «Один монах, рассуждая о 1917 годе, высказал мне в частной беседе такую мысль: да если б не произошло февральской революции и октябрьского переворота, русские бы все превратились в богачей, куда там американцам! И вот тогда они бы точно развратились и Бога бы забыли, но отпадения не произошло из-за страшных потрясений и беспрецедентного кровопускания, которому подвергся русский народ». Господь ведет нас в истории непростым, Одному Ему понятным путем. Наказывая и поддерживая. Но не случайно именно на этом пути мы счастливы.
Урок на будущее
В дальнейшем поиске правильного исторического пути – а такой поиск в России никогда не был простым – нам нужно прислушиваться к Богу и к народной совести. Точно не нужно слушать никаких внешних советников – по крайней мере, в вопросах не технических, а в главном вопросе – о реализации в истории именно нашего, православного мировоззрения.
Очень важно избежать фатальных внутренних разделений – социальных, этнических, политических. Нас никогда не удавалось победить военной силой, давлением, обманом. Но вот разделять и ставить на колени, увы, удалось в истории несколько раз – и в период ордынского ига, и в Смутное время, и в 1917 году, и в годы «перестройки». Не дадим больше нашим недругам черной радости увидеть нас разделенными и пожирающими друг друга. Не нужны нам и революции – до тех пор пока не возникнет крайней и несправедливой тирании.
Но грозные испытания могут ждать нас еще не раз. Наши вечные оппоненты не оставят нас в покое. Да и сами мировые реалии не обещают никому сытой и спокойной жизни. Наконец, Господь не даст нам «расслабиться» – то есть, следуя смыслу этого древнего славянского слова, оказаться парализованными. Не будем сходить с креста своей истории. Но станем поступать так, чтобы испытания служили правильным выводам – и для нашего народа, и для всех прочих.
Экономика, вера, нравственность
Многие в России до сих пор удивляются, слыша, как религиозные общины рассуждают об экономике. Однако это для них было естественным всегда – по крайней мере в эпохи, в которые религиозные суждения о труде, хозяйстве и деньгах не «придушивались» богоборческими режимами. Обо всем этом много говорится в Ветхом и Новом Заветах. Документы – как правило, критические – о современной экономической жизни принимают Католическая церковь, многие протестантские конфессии, Всемирный совет церквей. Многие теологи на Западе также размышляют на экономические темы.
Ценности, «свои» для Православия – уважение к труду, умеренность в потреблении, справедливость, честность, приоритет духовного над материальным и общего над частным, внимание к простому человеку – веками присутствовали в русском хозяйствовании. Между прочим, наставления о том, «как жить человеку по средствам своим», содержатся еще в «Домострое» в редакции протопопа Сильвестра – памятнике XVI века, сильно облаянном антирелигиозной и русофобской пропагандой, но представляющем собой прекрасный набор жизненных принципов – конечно, при некоторой жестокости, свойственной в то время всем народам Европы и не принятой сегодня.
«Жить по средствам» – в этих словах содержится целый ряд экономических установок, свойственных православному человеку и православным народам. Причем эти установки стремительно расходятся с системой мысли и жизни, контролирующей сегодня мировую экономику и, уверен, ведущей ее к краху. Двумя настоящими основами хозяйственных процессов являются данные Богом богатства – вода, воздух, земля, содержимое ее недр, все, что она производит, дарованные нам Творцом способности – и человеческий труд. Богатство, нажитое без труда, всегда нравственно опасно и недолговечно. Полагаться только на Божий дар и не прилагать своих усилий – опасно не в меньшей степени. Труд – «священная корова» коммунизма и других левых идеологий – не имеет абсолютной ценности. Он, вопреки утверждению Энгельса, не «сделал из обезьяны человека». Его не было в раю до падения Адама, не будет его и в вечном Божием Царстве. Труд дан нам в наказание, но достоин уважения, потому что обычно служит благу не только одного человека, но и ближних, народа, Отечества, церковной общины.
Гораздо меньшего уважения достойна «священная корова» современного финансового капитализма – деньги и другие богатства, все более оторванные от труда. И не надо говорить о действительно тяжкой и нервной работе финансовых игроков. Всем хорошо известно, что основная часть прибыли в мире достигается благодаря колебаниям конъюнктуры, по большей части внеэкономической, и манипуляций, которые производят даже не люди – компьютерные программы. Самодовольные певцы глобальной финансовой системы уже в прошлом десятилетии подсмеивались с трибун международных форумов, говоря: «Так называемая реальная экономика, экономика товаров и услуг, есть лишь мелкая функция экономики финансовой. Так, процентов пять-семь. Если она исчезнет, никто и не заметит». Впрочем, эта нагловатая шуточка привлекала внимание христиан, участвовавших в форумах, к абсурдности современного положения дел: настоящие материальные ценности действительно обеспечивают лишь малый процент денег, по большей части виртуальных, а также разного рода финансовых обязательств и манипуляций с ними. Все остальное – пена, игра, фантом, глобальная пирамида, которая не может не рухнуть.
Петр Авен – один из немногих российских бизнесменов, до сих пор продолжающих отрицать, что экономика есть область, связанная с социальной ответственностью, с заботой о благе простого, «бедного» человека. Позиция господина Авена ясна и лишена полутонов. По его мнению, чтобы достичь процветания, Россия должна наконец принять «протестантскую этику», главный принцип которой российский банкир формулирует так: «Богатство – отметина Бога». И добавляет: «Мы платим налоги и больше ничего не должны никому, кроме Бога и совести».Полемика с Петром Авеном – из статьи «У рынка должны быть моральные границы». Газета «Аргументы и факты», 2004 г.
То, что банкир рассуждает о Боге, – уже хорошо. Но мне хотелось бы защитить протестантов. Абсолютизация богатства, идеология всепроникающего и ничем не регулируемого рынка никогда не была свойственна ни классическому, ни современному протестантизму, за исключением разве что низкопробных популистских сект, исповедующих «теологию процветания». Социальный дарвинизм, установки типа «человек человеку волк», «каждый за себя», «пусть проигравший плачет» – прямо противоположны Евангелию, а значит, и любому серьезному христианскому богословию, в том числе протестантскому.
Между прочим, современные реформаты – прямые наследники Жана Кальвина и Джона Нокса, богословием которых вдохновлялся Макс Вебер, – прямо осуждают современную мировую экономику за доминирование в ней спекулятивного капитала и за эксплуатацию беднейших стран. Прошедшее в августе 2004 года собрание всех реформатских церквей мира даже заявило: «Мы отрицаем культуру прогрессирующего потребительства, конкурентную алчность и эгоизм неолиберальной системы глобального рынка, равно как и любой другой системы, отрицающей альтернативы… Мы отвергаем идеологии и экономические режимы, ставящие прибыль выше людей». Участники конгресса осудили «теологию, утверждающую, что Бог – только с богатыми, а в бедности виновны сами бедные».
Почему она пока устойчива, несмотря на все предупреждения крупнейших интеллектуалов о том, что «финансовый пузырь» когда-нибудь лопнет? Ответ прост: как ни странно, экономика «свободного рынка» в своем нынешнем виде предельно зависит от политики – зависит гораздо больше, чем во времена христианских государств давних веков или идеологических режимов века двадцатого. Не случайно Владимир Путин как-то сказал, что новости о его семейном положении могут повлиять на курсы валют или нефтяные цены. Главные факторы, влияющие на финансовую конъюнктуру, – внеэкономические. Могущество же главного финансового игрока – Соединенных Штатов Америки – и твердость их валюты обеспечиваются прежде всего глобальной военной силой этой страны и ее внешней политикой, агрессивно продвигающей по всему миру собственную модель устройства экономики, государства и общества. Не будь всего этого, невозможно было бы десятилетиями увеличивать, по определению, невозвратный внешний долг США, сохранять доллар как главное средство мировых расчетов и как валюту, к которой привязаны мировые цены, «снимать вопросы» о легитимности Федеральной резервной системы – органа, никем не избираемого и практически никому не подотчетного, но имеющего власть над эмиссией доллара, бумажного и безналичного. Вся эта система рухнула бы в одночасье, если бы не политический фактор – и, конечно, если бы не военный.
Впрочем, для поддержания этой системы, то есть для роста пирамиды, нужны все новые рынки, а они почти исчерпаны – не надеяться же всерьез на развитие за счет Кубы и Северной Кореи, если те будут покорены глобальным Западом. На этом фоне Китай, Россия, некоторые страны Восточной Азии и отчасти исламский мир постепенно пытаются «выйти из игры», закрывая свои экономики от управляемых извне финансовых «ветров», ища альтернативу доллару и крупнейшим западным банкам. Так, наша страна скупает физическое золото, Поднебесная продвигает юань, исламский мир развивает беспроцентный банкинг, а Президент Казахстана даже предложил ввести новую мировую валюту на базе ООН. Некоторые ученые считают конечными и ресурсы планеты, хотя пока они далеко не исчерпаны, а идея «пределов роста» была вброшена Римским клубом скорее для того, чтобы оправдать меры по сокращению населения Земли. Наконец, в мире появляется очень много новых центров влияния, недовольных диктатом Уолл-стрит и Бреттон-Вудских институтов (МВФ и Всемирного банка). Часть этих центров альтернативы располагается на самом Западе. Отмахиваться от них и «прижимать» их все сложнее. К голосу светских критиков присоединяются религиозные лидеры. Так, Папа Римский Франциск в 2015 году сказал: «Скажем «нет» экономике отчуждения и неравенства, где правят деньги, а не взаимные услуги. Эта экономика убивает. Эта экономика отвергает. Эта экономика разрушает Мать-Землю».
Нам пытаются сказать, что духовенство, активные миряне и даже епископат должны чуть ли не в лохмотьях ходить, что получение ими средств к существованию, комфортные условия работы, украшение храмов, церковных домов, епископских резиденций – это нечто неправильное, постыдное и даже антихристианское по сути. Задача очень проста: выдавить духовенство и лучших мирян в область социальных маргиналий. Сделать так, чтобы нормальный молодой человек, которому хочется прокормить семью и быть не последним членом общества, никогда не пошел бы ни в священники, ни в церковные социальные труженики, ни в православные журналисты. Отчасти этого добились на Западе, где оскудение духовенства – кстати, не только католического, но и женатого протестантского, и даже так называемого духовенства женского – обусловлено прежде всего тем, что в социальном отношении эта группа оказалась чуть ли не одной из самых уязвимых и бесперспективных.Из колонки «Есть ли у христианства будущее?». Газета «Русь державная», март 2013 г.
Священник, епископ, церковный труженик-мирянин всегда в Православии пользовались народной поддержкой, не меньшим уважением, чем государевы слуги, купцы или воины, и уровень их жизни соответственно поддерживался. Нам не нужно бояться считать такое положение нормой и прямо говорить об этом. Иначе через двадцать лет в наших храмах будут служить гастарбайтеры и маргиналы, как это происходит в некоторых западных странах.
Перед лицом нарастающих проблем и усиливающейся критики глобальную финансовую экономику, скорее всего, попытаются спасти (или грамотно обрушить) через политику – причем политику весьма радикальную, вплоть до развязывания новой мировой войны. Масштабный хаос и массовые человеческие жертвы могут стать предлогом для окончательного и тоталитарного закрепления мировой экономической власти за теми, в чьих руках она находится сейчас. Или наоборот – для экономической чрезвычайщины, под которую можно будет «списать» и американский долг, и доллар, и ФРС, и даже сами США, заранее подготовив им замены, не менее эффективные с точки зрения обслуживания интересов западных элит.
Что мы, Россия, сегодня можем противопоставить этому мрачному, но, на мой взгляд, реалистичному сценарию? В нынешней мировой экономической системе, по правилам которой мы всегда проиграем, – почти ничего. Кроме нашей интеллектуальной работы, основанной на ценностях традиционных для России религий – Православия и ислама.
В Церкви это очень хорошо поняли уже вскоре после «перестройки». В 90-е годы на экономические темы высказывались и отдельные иерархи – тот же митрополит Кирилл – и Архиерейские Соборы. Появились и первые православные ученые, писавшие о национальном и глобальном хозяйстве – Олег Шведов, Эдуард Афанасьев, Михаил Гельвановский, протоиерей Александр Миняйло. Во многом именно с православных позиций выступал и сейчас выступает Сергей Глазьев. Вместе мы старались «перевести» православные ценности на язык современного текста и практических предложений. В Основах социальной концепции Русской Православной Церкви экономическим проблемам посвящены два раздела – «Труд и его плоды» и «Собственность». Отдельно говорится там и о глобализации экономики.
Взгляд на экономику как на сферу, определяющую всю жизнь общества, включая духовность, нравственность и политику, сближает российских либеральных реформаторов и их хронологических предшественников – коммунистов. И те и другие весьма невысоко оценивали самостоятельную важность внеэкономических факторов в жизни страны и государства. В итоге уверенность в том, что «рынок все устроит», привела к катастрофическому кризису общественной морали как в политике, так и в экономике. В первой половине 1990-х годов лозунг обогащения любой ценой доминировал в России и других постсоветских странах. Открывшиеся просторы для проявления частной инициативы в первую очередь были освоены не честными тружениками, которым было нелегко в одночасье приспособиться к быстро и многократно менявшимся «правилам игры», но людьми, не отягощенными совестью и какими-либо принципами. Приватизация, проведенная сомнительными методами, обогатила недавнюю советскую хозяйственную бюрократию, а также удачливых манипуляторов и криминалитет. Многомиллионные состояния создавались за счет близости к высшему государственному руководству или за счет нелегитимного применения силы. «Правила», принятые в криминальном мире, подчас оказывались единственным регулятором экономических отношений на местах. <…>Из доклада «Русская Православная Церковь и вопросы экономической этики на рубеже тысячелетий» на конференции «Православие и этика капитализма», март 2005 г.
Нувориши – «хозяева жизни» – с экранов телевизоров откровенно плевали в лицо тем, кто всю жизнь трудился на благо страны, а в итоге оказался лишен не только участия в разделе государственной собственности, но и сколько-нибудь достойных средств к существованию. Опросы школьников показывали, что самыми популярными среди них «профессиями» были бандит и проститутка – именно эти персонажи ассоциировались с «красивой жизнью» крупных городов. <…>
Главным же негативным итогом первого постперестроечного десятилетия стал, как представляется, моральный упадок общества. Крушение идеала социальной справедливости, личные трагедии большинства граждан, озлобленность и социальная апатия, беспомощность перед лицом олигархов и преступников – все это тяжким грузом лежало на народной совести, а значит, не могло не заботить Церковь.
В рабочей группе, писавшей «Основы…», мы много спорили о каждом положении этих текстов. Но главным критерием правильности церковной позиции была верность Слову Божию – Библии. «Продолжая на земле служение Христа, Который отождествил Себя именно с обездоленными, Церковь, – говорится в документе, – всегда выступает в защиту безгласных и бессильных. Поэтому она призывает общество к справедливому распределению продуктов труда, при котором богатый поддерживает бедного, здоровый – больного, трудоспособный – престарелого. Духовное благополучие и самосохранение общества возможны лишь в том случае, если обеспечение жизни, здоровья и минимального благосостояния всех граждан считается безусловным приоритетом при распределении материальных средств. <…> По учению Церкви, люди получают все земные блага от Бога, Которому и принадлежит абсолютное право владения ими. Греховное отношение к собственности, проявляющееся в забвении или сознательном отвержении этого духовного принципа, порождает разделение и отчуждение между людьми. <…> Народы, к которым принадлежит пять шестых населения планеты, оказываются выброшенными на обочину мировой цивилизации. Они попадают в долговую зависимость от финансистов немногих промышленно развитых стран и не могут создать достойные условия существования. Среди населения растут недовольство и разочарование. Церковь ставит вопрос о всестороннем контроле за транснациональными корпорациями и за процессами, происходящими в финансовом секторе экономики».
Еще одним интереснейшим интеллектуальным экспериментом стало составление Свода нравственных принципов и правил в хозяйствовании. Вместе с экономистами разной ориентации – от Владимира Мау до Сергея Глазьева – мы разработали текст, принятый в 2004 году Всемирным русским народным собором и Межрелигиозным советом России, то есть представителями православных христиан, мусульман, буддистов и иудеев. Текст прилагает известные десять заповедей к экономической жизни. Так, вторая заповедь – «Не сотвори себе кумира» – раскрывается через отвержение абсолютизации богатства и стяжательства: «Культ богатства и нравственность в человеке несовместимы. Отношение к богатству как к кумиру неизбежно разрушает экономическую и правовую культуру, порождает несправедливость в распределении плодов труда, социальную «войну всех против всех». Стяжание богатства ради богатства заведет в тупик и личность, и дело, и национальную экономику». А заповедь седьмая – «Не прелюбодействуй» – интерпретируется как запрет на узурпацию власти олигархами: «Политическая власть и власть экономическая должны быть разделены. Участие бизнеса в политике, его воздействие на общественное мнение могут быть только прозрачными и открытыми. Всю материальную помощь, оказываемую бизнесом политическим партиям, общественным организациям, средствам массовой информации, необходимо делать общеизвестной и проверяемой. Тайная помощь такого рода подлежит публичному осуждению как безнравственная. Частные СМИ должны откровенно говорить об источниках, размерах и расходовании своих средств. Производственные и предпринимательские структуры, полностью или частично принадлежащие государству, не должны делать политических предпочтений. В экономике нет места коррупционерам и другим преступникам». Эти мысли более чем актуальны и сегодня – и для бизнеса, и для власти.
– Каково отношение Русской Православной Церкви к проблеме резкого имущественного расслоения, возникшего в последнее десятилетие, когда подавляющее большинство населения России прозябает в унизительной бедности? Как вы считаете, не существует ли здесь опасности того, что сложившаяся ситуация может послужить прологом новых социальных потрясений в России?Из интервью журналу «Признание», 2003 г.
– Конечно, это для Церкви большая боль. Об этом много раз говорилось в документах и Святейшего Патриарха Алексия II, и Архиерейских Соборов. Пропасть между богатыми и бедными для России – это очень большая беда, это большая психологическая и духовная проблема. Ведь наши люди привыкли к тому, что долгое время отношения в обществе у нас строились на основе идеи равенства. Конечно, в советское время эта идея была утрирована. Система, чтобы сохранить свой внешний фасад, искусственно сдерживала человеческую инициативу. Резкий переход от общества пусть искусственного, но равенства к обществу огромных дистанций между богатыми и бедными очень болезненно отразился на людях. И проблему эту не снять заговорами по телевизору, утверждениями о том, что все, кто живет бедно, плохо работают. Всем понятно, что на самом деле у нас очень низкая оценка человеческого труда. Возможно, это происходит из-за того, что люди сами мало требуют. Конечно, если бы работники поставили предпринимателя в такое положение, что он бы разорился, если бы не стал платить им больше, может быть, он бы задумался. Если наша государственная система и наш бизнес не научатся вкладывать в человека, то новый экономический уклад в России может сложиться как карточный домик.
Если и есть что хорошего в идее «пределов роста» – так это неожиданное напоминание с либерального фланга о ценностях, которые веками проповедует христианство: о самоограничении и умеренности. Понятно, что сам по себе лозунг постоянного экономического роста неправилен: когда-то он да должен остановиться. Однако сегодня даже минимальное замедление – даже не самого роста, а его ускорения – воспринимается как катастрофа, признак упадка отдельной страны или всей мировой экономики, основание для манипулятивных призывов к политическим переменам. Рейтинговые агентства играют цифрами «замедления темпов роста» для дискредитации различных правительств и народов. Мировые СМИ, особенно «экономические», навязывают всему миру более чем спорные критерии успешности, несмотря на все разговоры Римского клуба, экологов, левых партий и интеллектуалов о небесконечности роста. На мой взгляд, гораздо более правильными являются различные «индексы человеческого счастья», которые подтверждают древнюю мудрость о том, что оно вовсе не в деньгах.
Эта мудрость зафиксирована не только практически во всех религиях, но и в народных преданиях. Одна из моих любимых еврейских песен, исполняемая обычно в большой компании, в русскоязычной интерпретации Псоя Короленко поется примерно так:
Дальше нужно придумывать аналоги отмеченных слов для первой и второй строк на каждую следующую согласную букву алфавита. Упражнение долгое, но для усвоения нравственной истины очень полезное.
Вспомним и известный анекдот: африканец лежит под пальмой, к нему подходит белый человек.
– Что ты все время лежишь? Собери финики, отвези в город и продай.
– А зачем?
– Купишь тележку.
– А зачем?
– Соберешь еще больше фиников, отвезешь в город и продашь.
– А зачем?
– Наймешь других, соберете несколько тонн фиников, отвезете в город и продадите.
– А зачем?
– Откроете магазин, потом создадите компанию, завалите финиками всю Европу.
– А зачем?
– Построишь шикарный дом, будешь лежать под пальмой и наслаждаться жизнью.
– А я что делаю?
Количество денег и прочего богатства не делает человека счастливым. Это доказывает хотя бы число самоубийств и прочих жизненных трагедий среди состоятельных людей, особенно не получивших нравственного воспитания. «Кто такой богатый? Тот, кто доволен своей долей» – гласит древняя еврейская мудрость. И эту правду надо утвердить не только на уровне личного самосознания, но и на уровне национальной и мировой экономической политики. Идеи достаточности, умеренности, самоограничения вполне могут сделать людей по-настоящему счастливыми, если станут частью нового экономического мышления. Если смогут остановить бесконечную гонку за «ростом», стимуляцию потребления ненужных товаров и услуг, культ «нового», предполагающий производство заведомо недолговечной техники и массовый выброс еще работающих машин и механизмов – часто даже новых, но «морально устаревших». Интересно, что советская промышленность была ориентирована совершенно иначе. У меня есть два холодильника «Юрюзань» начала 1970-х годов и пара советских радиоприемников того же времени – все прекрасно работает больше сорока лет, пусть и после небольших ремонтов. Есть и компьютеры, которыми я пользуюсь лет по семь.
Понятно, впрочем, что «рост» сегодня считается необходимым с точки зрения конкуренции с другими странами – не только экономической, но также военно-политической и связанной с нею технологической. Именно поэтому надо по большей части выводить военную промышленность и «высокую» науку из рыночной сферы – они и так в большинстве случаев убыточны. А параллельно нужно создавать новую мировую экономику, которая побудила бы все страны не гнаться за ростом, а ориентироваться на достаточность.
В нынешних условиях очень важно понять: у нас пытаются отнять душу, напугав отсутствием хлеба и трудностями материального порядка. Так много раз было в истории. Мы переживали и худшие времена – времена войн, голода, крупных социальных потрясений, смут, нестроений, уничтожения целых социальных классов… Мы могли переносить и худшие беды, при этом оставаясь свободными и сохраняя главное, ради чего всегда существовала Россия, – возможность жить по слову Христову, а не по совету тех, кто принуждает к жизни только ради материального благосостояния.Из программы «Комментарий недели» телеканала «Союз», 7 декабря 2014 г.
У нас достаточно воли и силы, достаточно способности жить своим трудом. И пусть кто-то сегодня пытается через спекулятивные механизмы внушить, будто результаты этого труда вдруг стали в два раза меньшими. На самом-то деле мы знаем, что это не так. Наш труд остается достаточно производительным, и мы по-прежнему способны прокормить страну. Да, были легкие деньги, которые получались от экспорта по достаточно высоким ценам природных, Богом данных российских ресурсов. Да, было некое головокружение от этих средств. Для достаточно узкого круга людей эти средства означали сверхпотребление, возможность отправлять детей учиться в дальние страны, покупать там дома, виллы, строить будущее на многие десятилетия вперед и быть уверенными в этом будущем, а заодно и смеяться над значительной частью нашего народа, говоря о ней как о людях, которые недостойны материального благосостояния, потому что являются якобы глупыми, неразвитыми, не современными.
Все это присутствует до сих пор в нашей элите. Но сегодня, наверное, придется и затянуть пояса, и привезти детей обратно из дальних стран, и, может быть, продать то имущество, которое там накоплено, и вернуть свои средства обратно в Россию. <…> За людьми, которые могут сегодня повлиять на ситуацию в России, ведется достаточно жесткое наблюдение. Некоторые происшествия в зарубежных странах с представителями высшего слоя нашего общества позволяют полагать, что они могли быть не случайными. И значит, придется выбирать: либо оказаться под жестким давлением тех стран и тех экономических структур, которые сегодня России враждебны, или придется связывать свое будущее, свое сокровище, свое сердце с Россией и только с Россией. <…>
Священник сегодня не может, да, наверное, и не должен говорить: да нет, постойте, все будет хорошо. Не будет так «хорошо», как в тот период, когда многие люди – между прочим, вовсе не относящиеся к элитам, – также привыкли к довольно безбедной и одновременно довольно бездельной жизни. Известно, что среди граждан, которые не относятся ни к каким олигархам, сформировался целый класс населения, который сдавал московские квартиры и жил на эти средства в Италии или в других странах Европы, практически прекратив что-либо делать. И это, наверное, тоже сегодня прекратится. Придется жить по труду. Придется жить по средствам. <…>
Тем, кто сегодня способен трудиться, а тем более переустраивать общество на христианских началах, сегодня нужно оставить духовную и волевую расслабленность, отказаться от ложного благодушия, подумать над своими действиями и словами в этих непростых условиях – и понять, что мы находимся лицом к лицу с вызовами, с очень сложными историческими оппонентами, которые, наверное, никогда не захотят оставить нас в покое и допустить, чтобы мы развивались самостоятельно, свободно, по Христовой правде. <…>
У России, у других стран исторической Руси сегодня есть внутренняя сила изменить мир, изменить в том числе хозяйственные отношения, переустроив всю жизнь общества по Слову Христову. Получится или нет – Бог весть. Православные христиане не являются социальными оптимистами. Они помнят, что история человечества закончится апокалипсисом и торжеством зла, над которым, уже употребив Свое прямое действие, восторжествует Господь. Но мы можем и должны предупреждать о том, что есть межчеловеческие и общественные отношения, которые являются добрыми, будучи основанными на христианских идеалах, – и есть отношения, которые являются злыми, которые делают людей несчастными, даже когда вдруг удается убедить их на короткое время, что можно быть счастливым, только зарабатывая без конца деньги, причем деньги, которые делаются из других денег, без приложения реального, исчислимого в реальных ценностях труда.
В такой экономике можно будет пересмотреть и роль банковского процента – явления, породившего современный финансовый капитализм. Ростовщичество, взимание «лихвы», то есть того самого процента, осуждается практически всеми древними религиозными традициями. В Ветхом Завете говорится: «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост» (Втор. 23, 19; при этом, правда, позволяется давать в рост чужестранцам). Ростовщичество запрещено многими церковными Соборами, решения которых в Православии воспринимаются как священные каноны. Так, 17-е правило Первого Вселенского Собора (325 год) гласит: «Поскольку многие причисленные в клир, любостяжанию и лихоимству последуя, забыли Божественное Писание, гласящее: сребра своего не давай в лихву (Пс. 14, 5), и, давая в долг, требуют сотых; святый и великий Собор рассудил, чтобы, если кто после этого определения найдется взимающий рост с данного в заем, или иной оборот дающий сему делу, или половинного роста требующий, или нечто иное вымышляющий ради постыдной корысти, таковой был извергаем из клира и чужд духовного сословия». Сегодня подобные нормы, мягко говоря, соблюдаются не всеми и не всегда. Но отступление от них могло быть оправдано в условиях гонений, иноверного или безбожного владычества, эмиграции, но уж никак не в условиях свободной жизни православных народов в странах, где они составляют большинство. Между прочим, православный христианин каждый день в вечерних молитвах, носящих по преимуществу покаянный характер, должен каяться во мшелоимстве и лихоимстве. Первый грех предполагает извлечение корысти и собирание ненужных вещей, второй – обременение должника процентами.
Ростовщичество, запрещенное в Средние века, начиная с Х столетия стало восстанавливать свои позиции. Уже в конце средневекового периода оно возобновилось в Венеции, а потом быстро распространилось по западному миру – не без участия новосозданных католических орденов, но и не без протеста западных христиан. Происходило это параллельно с ослаблением традиционной церковности и христианской государственности, и можно предположить, что именно постепенное «раскрепощение» процентщиков привело к появлению в тех самых орденах сомнительной духовности, потом к возникновению новых ересей и расколов, а затем к кровавым бунтам против Католической церкви и связанных с нею монархий. К сожалению, поражены ростовщичеством и в целом алчностью оказались и церковные общины в православном мире. Наша история изобилует примерами того, как богатые монастыри и архиерейские дворы закабаляли должников, отказывались раздавать хлеб нищим и даже продавать его в период голода, ожидая более высоких цен. За все это приходилось платить оскудением веры, а нередко – кровью.
Увы, и сейчас церковные средства очень часто отдаются в рост – вопреки ясному каноническому запрету – и, естественно, сгорают в проблемных банках. В этом, как и в высоких тратах на содержание Патриарха и его личного аппарата, кроется, по моему мнению, причина закрытости центрального бюджета Русской Православной Церкви, который не обнародуется даже перед епископатом.
Считаем нравственно необходимым обнародование доходов и расходов общецерковного бюджета Русской Православной Церкви. В частности, речь должна идти о размере поступлений от епархий, приходов Москвы, церковных предприятий, а также от финансовых операций, если таковые ведутся. Людям важно знать о размере расходов на содержание Святейшего Патриарха, Московской Патриархии и ее аппарата, Патриарших резиденций, синодальных учреждений и их аппарата, духовных учебных заведений, а также на благотворительную и социальную деятельность.Петиция, опубликованная протоиереем Всеволодом Чаплиным на сайте Change.org, январь 2016 г.
Не видим никаких духовных и нравственных оснований для отказа от обнародования этих данных. Считаем, что это поможет оздоровлению Церкви, обновит чувство сопричастности к ней духовенства и мирян, укрепит доверие к ней в обществе. А главное – поможет проповеди Слова Божия. Честность, открытость, отсутствие «секретов» в церковном организме снимут для многих людей препятствия к общению с Церковью.
Согласно Уставу Русской Православной Церкви, в обязанности Архиерейского Собора входит «рассмотрение докладов по финансовым вопросам, представляемых Священным Синодом, и одобрение принципов планирования предстоящих общецерковных доходов и расходов». Поэтому мы обращаемся именно к Архиерейскому Собору.
Некоторые православные богословы начинают потихоньку объявлять запрет на ростовщичество «устаревшим». Нынешний Патриарх, будучи митрополитом, не раз делился мечтами о том, что Церковь накопит капитал и будет жить на проценты, как некоторые западные христианские организации. Некоторые мечтают также о доходных домах и о жизни на арендную плату. Проблема только в том, что все это убивает естественную активность церковных общин – если тебе безо всяких реальных усилий «капает денежка» и ее хватает на сытую и спокойную жизнь, больше ничего настоятелю или епископу делать часто не хочется. Они привыкают работать не с людьми, а с процентами и с арендной платой.
На этом фоне в исламском мире обновляется верность исконным нормам, запрещающим ростовщичество. В 1960-х годах возник и сейчас успешно развивается беспроцентный исламский банкинг – в его рамках средства инвестируются в конкретные проекты, и тот, кто вложил деньги, имеет долю в прибыли, но одновременно несет и все риски, а потому старается контролировать предпринимательскую инициативу, в том числе в нравственном отношении. Данная система вполне доказала, что в современном мире можно обходиться без ростовщичества. Один из главных мусульманских аргументов против процента – этическая сомнительность получения прибыли не за счет труда, а за счет времени, не подвластного человеку (деньги делают деньги с его течением). Запрещенный в России ДАИШ («Исламское государство») бросил современному финансовому миру экономико-идеологический вызов, введя золотую валюту и таким образом поставив под сомнение моральную легитимность денег, не обеспеченных «твердыми» материальными ценностями.
Видя все это, я около десяти лет назад стал призывать к созданию православной финансовой системы, также лишенной процента, связанной с этически ориентированным проектным инвестированием, основанной на взаимном доверии православных людей друг к другу. В 2014 году собралась небольшая группа единомышленников – экономистов, банкиров, общественных деятелей. С интересом к идее отнеслись в Госдуме и Совете Федерации, в исламской общине, в некоторых банках. Крупные финансовые деятели и «рыночные фундаменталисты» в коридорах власти, конечно, восприняли проект в штыки: нравственный спор с нынешней банковской системой, живущей на чудовищных даже для западного мира процентных ставках, им не понравился. Патриарх однажды намекнул мне, что не надо входить ни с кем «в непреодолимые противоречия». Тем не менее возник проект «этических» линеек банковских продуктов для православных христиан и мусульман – возможно, с сохранением такого уровня процентной прибыли, который покрывал бы инфляцию.
Система, основанная и действующая вразрез с христианскими запретами на занятие ростовщичеством, демонстрирует сегодня разрушительные, губительные тенденции. Это требует взращивания новых, более разумных и справедливых принципов и механизмов работы финансовой системы, основанных на традиционных общественных ценностях. Православные нормы жизни, применяемые и в деловой сфере, должны наконец решительно встать преградой на пути хаоса, разрушения и анархии. Нам нужна собственная система защиты наших национальных интересов. Мы не можем опираться на западные системы – ни на Мастеркард, ни на SWIFT, ни на что-либо еще. Нам необходимо очистить нашу финансовую систему от западного лицемерия, двойных стандартов, от псевдолиберализма, псевдодемократии, от западных финансовых пирамид, пытающихся ловко затянуть другие страны в свои сети псевдомеждународных институций и затем манипулировать ими.Из обращения рабочей группы по созданию православной финансовой системы (ПФС). 2015 г.
Базовые принципы ПФС:
Отсутствие ссудного процента . Деньги не должны делать деньги. Взаимоотношения между участниками ПФС строятся на основе партнерства , что подразумевает паевое разделение рисков и, соответственно, прибыли и убытков. Вознаграждение собственнику капитала не должно принимать форму выплаты заранее установленной суммы, не зависящей от доходности предприятия.
Запрет спекулятивного поведения . Не допускается спекулятивная деятельность (в том числе на валютном и фондовом рынках), а также деятельность, не направленная на создание реального общественного богатства, не создающая нужной обществу продукции (услуг).
Ограничения по сферам инвестирования . Исключаются вложения в сферы деятельности, не соответствующие этическим принципам (игорный бизнес, табак, развратные развлечения и тому подобное).
Выполнение договорных обязательств . Неукоснительное выполнение взятых на себя договорных обязательств на протяжении всего срока действия договора. Неоднократное нарушение договорных обязательств ведет к отказу в обслуживании со стороны ПФС.
Духовная чистота бизнеса . Неоднократное нарушение норм православной нравственности ведет к отказу в обслуживании со стороны ПФС.
С нашей группой активно контактировали и православные кооператоры. Они, вместе со своими светскими коллегами из Центросоюза (тоже в основном людьми православными), являются наследниками движения, возникшего в России еще в XIX веке и успешно пережившего советский период (хотя и забюрократизированного именно во времена СССР). Главная идея кооперации – взаимопомощь через обмен труда на товары и услуги, минуя деньги. То есть, с точки зрения нынешних ультрарыночников, нечто совершенно неправильное. Как же так, банковская система лишается дохода, а «макроэкономические» и фискальные ведомства – контроля через привычные механизмы! Однако «горизонтальные» связи между людьми, вовлеченными в хозяйствование, всегда демонстрировали жизнеспособность и эффективность – особенно в рамках христианской общины. И сегодня они могут эту общину возродить, особенно на селе, сделав людей самостоятельными, не зависящими от властей и банков. Может быть, именно это больше всего не нравилось нашим оппонентам, как и намечавшаяся связь кооператоров с беспроцентной православной финансовой системой, о которой мы начали говорить, в том числе с власть имущими, прессой и широкой общественностью.
Вся эта работа, увы, практически остановилась после моего ухода из церковной бюрократии. Однако я убежден, что ее можно и нужно продолжать – прежде всего трудами православных мирян, которым для этого совершенно не нужно каких-либо санкций клерикального начальства. Тем более что есть немало думающих священников, пишущих и говорящих на экономические темы и не приемлющих примирения христианства с ростовщичеством. Думаю, что и в коридорах власти должны понять: православные экономисты – теоретики и практики – имеют полное право реализовать традиционный христианский идеал хозяйствования, восстановить связь между деньгами и трудом, привнести в экономику дух доверия и честности. Никакой оглядки на влиятельных людей в рясах, движимых шкурными интересами или боящихся поссориться с сильными мира сего, при этом делать не надо. А добьются миряне успеха, так иерархи и церковные бюрократы первыми встанут к ним в очередь за «помощью» и благоволением.
После того как рубль отыграл катастрофическое падение прошлой недели, многие в наших элитах наверняка опять надеются жить по-старому, ориентируясь не на свой народ, а на МВФ и ВБ. И это вновь затормозит выход России из плена рыночного фундаментализма. Почему не действовать на опережение – например, не ввести рубль, обеспеченный золотом? Физического золота, слава Богу, за недавнее время страной куплено немало. «Золотой» рубль сделает более честным экономические отношения власти и народа (не позволит зарабатывать на снижении курса, обедняя простых людей). Поможет укрепить национальную валюту, затруднив внешние игры с ее курсом. Ослабит доллар и всю мировую финансовую систему. Доллар надо оторвать от нефти. Кстати, по моему мнению, где-то могут существовать или вскоре возникнут параллельные центры эмиссии доллара – как печатного, так и виртуального. С точки зрения законов США, это, конечно, будет нелегитимно, но есть легитимность нравственная: у ФРС, которую никто не избирал и которая никому не подконтрольна, такая легитимность на нуле.Пост в «Фейсбуке», 25 января 2016 г.
Вернемся, кстати – не только в связи с ростовщичеством, – к внутрицерковной экономике. Строится она в основном на двух видах пожертвований: за свечи и за поминальные записки. Это два главных источника средств большинства приходов. Да, есть и другие. «Спонсоры», а также федеральный и региональные бюджеты могут оплатить крупные работы, для большинства церковных общин неподъемные – восстановление храма, внешнюю и внутреннюю реставрацию, роспись, создание иконостаса. Из федеральных средств вообще можно получить только помощь на восстановление памятников архитектуры – как правило, один раз за много лет. Благотворителей же из-за кризиса становится все меньше, да и те теперь очень прижимисты. Новые храмы, кстати, в основном строятся на их средства. А вот на текущую жизнь прихода или монастыря «спонсорские» или государственные деньги не потратишь.
Главные «повседневные» затраты церковная община должна покрывать сама. И их немало. Это денежное содержание духовенства (обычно очень скромное, к тому же священники и диаконы не работают по трудовым договорам – они несут служение, которое должно совершаться даже без малейшей компенсации, и гарантированной «зарплаты» у них нет). Это выплаты певчим, чтецам, алтарникам, ответственным за социальную, молодежную и образовательную работу, преподавателям воскресной школы. Это зарплаты сторожей, свечниц, рабочих, казначея, старосты (данные категории тружеников в принципе должны работать по договорам, так что на них делаются отчисления в социальные фонды). Это мелкий ремонт, покупка облачений и богослужебной утвари. Это коммунальные расходы – в больших городах очень немаленькие, а на Дальнем Востоке «съедающие» больше половины всех средств. Это, наконец, продукты для трапезы. В итоге «на развитие» почти ничего не остается – многие приходы и половина монастырей едва сводят концы с концами.
Многие приходы в небогатых регионах Центральной России – Тверской, Смоленской, Калужской, Владимирской, Ивановской областях – держатся в основном за счет москвичей, приезжающих на лето или просто знакомых с настоятелями. В условиях, когда местных прихожан – пять старушек, для храма и священника это единственная возможность выжить. Кто знает, может быть, бедные приходы за двести-триста километров от столицы даны москвичам для спасения? Во-первых, через милостыню, а во-вторых, через урок простоты и смирения?Из книги «Лоскутки», 2007 г.
Да, где-то есть помещения, сдаваемые в аренду. Но доходы от них (облагаемые, кстати, налогами) часто идут на нужды всей епархии – церковного региона. И это правильно, потому что недвижимость все-таки есть достояние Церкви в целом, а не одного прихода либо монастыря, которому просто «повезло»: здание, способное приносить доход, не было разрушено, плюс его удалось вернуть. Да, монастыри могут заниматься сельским хозяйством, устройством платных трапезных и паломнических гостиниц, различными ремеслами, но вся эта деятельность сегодня приносит минимальный доход, а то и остается убыточной.
Отдельная тема – книгоиздательство, выпуск аудио– и видеопродукции. В советское время распространение книг, брошюр, календарей давало внушительный доход и храмам, и Церкви в целом. Сейчас эта полноводная река превратилась в маленький ручеек. Как-то мои знакомые попросили меня поговорить с одним израильским издателем, который хотел наладить в России продажу альбомов о Святой Земле.
– У вас же огромная сеть! – с огромным энтузиазмом объяснял он мне по телефону. – Тридцать тысяч приходов! По пятьдесят книг за год – это же полтора миллионов экземпляров! Только подумайте!
– Ну да, ну да, – в конце концов ухитрился я вставить «свои пять копеек». – Только послушайте меня. Вот служу я в центре Москвы – не на площади, в переулках, но сколько-то людей ходит. Литературы в храме много, пара сотен наименований. Альбомов – около двадцати. За месяц купили один. Выручка от всех книг и дисков – тридцать тысяч в месяц. Не долларов, рублей.
– Ой, простите, что побеспокоил, – после долгой паузы уныло сказал мой собеседник. – Ну, будете в Иерусалиме, заходите в мой магазин.
Да, люди стали гораздо меньше читать – не только печатных книг, но и электронных, да и аудиокниги вместе с фильмами большим успехом не пользуются. Люди все это берут – и именно поэтому небольшие церковные издательства, в отличие от аналогичных по масштабам светских, еще живы и рентабельны, но в приходе средства от распространения книг и дисков обычно составляют не больше 2–5 процентов. Иконы, утварь, сувениры дают чуть больше, но тоже процентов 5–7.
Итак, главные поступления идут от поминальных записок, а также от свечей, которые люди ставят у икон или на панихидном столике. Я, кстати, смысл сего обряда до сих пор не вполне понимаю и не совершал его почти никогда, по крайней мере со времен раннего неофитства. Никакого глубокого богословского или литургического смысла у этой традиции нет, но в народе она сохраняется, и, может быть, весь смысл ее как раз в том, что люди жертвуют на храмы, покупая свечи. Чтение записок, особенно перед литургией, когда из просфоры вынимаются частицы за живых и усопших, которые потом погружаются в чашу с Кровью Христовой, – это молитва, молитва всей Церкви. И зная, что где-то «хорошо поминают», люди несут в храм и записки, и жертвы.
Что происходит с церковными средствами на более высоких уровнях? Приходы перечисляют в епархиальные центры некоторые суммы – в Москве относительно небольшие, а вот во многих регионах, где приход едва «зарабатывает» 100, 50, а то и 10 тысяч в месяц, – ощутимые. Создание новых епархий – мера сама по себе очень правильная, исключающая ситуацию, когда один епископ управляет сотнями приходов, – в то же время усилила нагрузку на «низовые» общины. Архиерей районного масштаба хочет ни в чем не уступать «областному» – и усиленно «доит» приходы, иногда требуя от них денег в размере всех текущих поступлений и даже более того.
Сами епархии перечисляют в церковный центр обычно более чем скромный процент. Некоторые из крупнейших направляют по в год 10–20 миллионов, самые бедные и большинство зарубежных не платят ничего. При этом центральному церковному бюджету приходится оплачивать расходы крупнейших духовных учебных заведений, синодальных учреждений, некоторых заграничных представительств. Неясно, правда, какая доля расходов идет на ростовщические манипуляции, на содержание Патриарха и лиц, работающих не на всю Церковь, а лично на него, а также на резиденции, визиты и тому подобное. Конечно, центральный бюджет имеет и другие доходы – от предприятия «Софрино», выпускающего свечи, иконы, церковную утварь и сувениры (впрочем, его былая монополия давно утрачена), от некоторых гостиниц и от пресловутого банковского процента (рискованные вложения недавно, если верить СМИ, привели к потере значительных средств). Но и размеры этих доходов практически никому не известны. Как-то я попытался их «прикинуть» – скорее в пессимистическом варианте.
В начале 2016 года РБК опубликовал «расследование» на тему «На что живет Церковь». Высказано много разных предположений, остается немало белых пятен. Сделана попытка подсчитать совокупный доход всех церковных институтов: епархий, монастырей, приходов и так далее. Это задача очень непростая. Несколько проще подсчитать средства центрального церковного бюджета, доходы и расходы которого почему-то остаются тайной за семью печатями. Опубликовать их, к чему я давно призываю, – лучший способ избежать домыслов. Тем более что сейчас очень многие расходы и так публикуются по закону и будут публиковаться все в большем объеме. Не думаю, что упомянутые в статье многие миллиарды реально поступают именно в центральный общецерковный бюджет. Предложу свои гипотетические расчеты, на точность которых не претендую, выражая свое сугубо частное мнение, на которое, впрочем, имею право.Из блога «Православная политика», 24 февраля 2016 г.
Итак, доходы в год:
поступления от епархий – 300 млн руб.;
поступления от ставропигиальных монастырей и приходов Москвы – 200 млн руб.;
поступления от церковных предприятий («Софрино», гостиница «Даниловская», издательство Московской Патриархии и прочие) – 150 млн руб.;
доход от вложения церковных средств в ростовщические банковские операции – 400 млн руб. (если верна информация об утрате средств во «Внешпромбанке», в 2016 году эта сумма уменьшится вдвое).
Средства, выделяемые государством и спонсорами на реставрацию и строительство, направляются напрямую «низовым» структурам и к общецерковному бюджету отношения не имеют. Целевые средства на благотворительные цели также поступают не в общецерковный бюджет, а в Отдел церковной благотворительности и социального служения, в Отдел по тюремному служению и в различные фонды. В общем, получается чуть больше миллиарда рублей.
Расходы:
на содержание синодальных учреждений (в основном на зарплаты) – 150 млн руб.;
на центральные духовные учебные заведения (полагаю, что финансируются, причем частично и нерегулярно, только московские и санкт-петербургские духовные академии и семинарии) – 100 млн руб.;
на зарубежные учреждения (думаю, что финансируются только отдельные наиболее значимые представительства) – 100 млн руб.;
на строительство храмов – 0 руб.;
на благотворительность – символические суммы, положим, 10 млн руб.;
на содержание личного аппарата Святейшего Патриарха и его резиденций, на проведение визитов и других Патриарших мероприятий – сумма не поддается оценке. Не в ней ли главная тайна?
Еще раз подчеркну: Церковь – не банк и не холдинг, не дипведомство и не спецслужба. У нее подобных тайн от своих членов не может быть по определению.
В общем, денег в Церкви не так много, как хотелось бы считать авторам журналистских расследований или чиновникам, желающим «подоить попов» (кстати, такое желание много раз возникало в самых что ни на есть христианских государствах). Дальше их будет еще меньше – количество храмов возросло в разы, платить людям копейки становится все труднее, а волонтерам многих видов деятельности не поручишь. Духовенство и церковные работники-миряне уже стали одной из самых низкооплачиваемых социальных групп (и это на фоне воспоминаний о подсоветской крайней зажиточности). Мы идем той же дорогой, что и, например, Католическая церковь в Европе, где священники находятся по материальному уровню жизни примерно там же, где у нас сельские библиотекари – и именно поэтому, а вовсе не из-за целибата, молодежь в духовенство не идет.
Какие-то способы радикального изменения ситуации искались. Так, нынешний Патриарх, еще будучи митрополитом, в 2010 году «вбрасывал» в СМИ идею ввести в России церковный налог по образцу Германии и некоторых других стран Европы – там люди добровольно отчисляют на свое религиозное сообщество (по выбору – католическое, лютеранское, исламское или иное) небольшую часть от налогов, идущих государству, или за государством же ее и сохраняют. Впрочем, церковные «прагматики» быстро посчитали: средств от этого станет еще меньше. Налога, который точно будет мизерным, не хватит на все нужды. А вот крупные спонсоры, местные власти и даже рядовые жертвователи скажут: «У вас и так бюджетные средства есть». А то и потребуют «качественного сервиса за уже уплаченные деньги». Собственно, в той же Германии религиозным общинам, получающим бюджетные средства, приходится нести многие полугосударственые функции – в той же области социальной работы, а «сверх этого» почти никто и не подумает жертвовать: дескать, у вас уже все в порядке…
Выживать Церкви придется самой. И лучшим лекарством для оздоровления ее экономики я считаю открытость. Да, многие жертвы должны оставаться анонимными – ставить в храмах кассовые аппараты или требовать паспорта было бы последним делом. Но расходы скрывать более чем странно. Между прочим, я всегда считал, что и Патриарху, и архиереям нужны красивые богослужебные облачения, представительский транспорт, достойные резиденции (для официальных мероприятий, а не для личных нужд, и в адекватном количестве). Патриарху надо иметь возможность на высшем уровне принять главу любого государства, архиерею – губернатора или иностранную делегацию. О подобных вещах помнят все крупнейшие религиозные общины мира. Негоже будет, если какой-нибудь кардинал или муфтий, побывав в нашей церковной резиденции, скажет: «Больше в этот клоповник ни ногой, пусть они ко мне едут». Необходимо, увы, системно заботиться и о безопасности высших иерархов – но вряд ли, например, об их отдыхе и лечении. Церкви нужны достойные интеллектуальные и управленческие кадры, а они сейчас стоят дорого. Но необходимость расходов на все это надо уметь честно оправдать и объяснить – прежде всего тем, из чьих жертв складывается возможность такие расходы нести.
Во многих «закоулках» нашей православной среды бытует потребительское отношение к епархиям, синодальным учреждениям и вообще к любым церковным центрам. Когда что-то нужно дать – так «самим мало», а когда нужно требовать – так по максимуму. При этом забывают, что центральный церковный бюджет невероятно скуден, поскольку пополняется в основном не за счет приходов и монастырей, а за счет нерегулярных пожертвований и небольших по российским меркам предприятий. То же можно сказать и о бюджетах епархий. Постепенно возникает и еще одна проблема: дешевого труда в России становится все меньше, зарплаты в крупных городах приближаются к западным, и выживать нам из-за этого станет намного труднее.Из книги «Лоскутки», 2007 г.
В общем, хотим больше учебников – давайте будем собирать на них пожертвования, специально прося об этом прихожан. Желаем, чтобы в Москве или в кафедральных городах проходили полезные для Церкви собрания, форумы, встречи, миссионерские акции, так поможем хоть трудом волонтеров, хоть транспортом, хоть оповещением людей. И будем сообща решать, как привлекать и прилагать силы и средства. Ничто так не сплачивает церковный организм, как общий труд и общая за него ответственность.
Урок на будущее
Много раз и во многих местах было сказано: экономику нельзя доверять только экономистам. Или только бизнесменам. Или только «профессионалам» из чиновничьих кабинетов. В конце концов, она должна служить всему обществу, и разные его слои имеют право сказать, что они видят полезным, а что нет. Чувство справедливости, чести и правды, которое веками воспитали в народе христианство, а затем социалистическая идея, дает к этому дополнительное основание.
Экономика на самом деле и сейчас управляется политикой, а также и верой, и ценностями. Только это «вера» и ценности западных элит, после распада СССР окончательно узурпировавших глобальный экономический дискурс и ключевые решения в сфере глобального хозяйства. Однако недовольство этими элитами в мире растет. И у православной России – как и у исламского мира – появляется уникальный шанс вновь, как и в советские времена, предложить даже не альтернативу, а возвращение к норме. К экономике, где главное – не количество виртуальных денег и долговых расписок, а человек и его счастье, равно как и ценности, которые это счастье веками определяли и измеряли.
Мозгов у нас для этого достаточно. Нравственная незамутненность тоже сохранилась – и отнюдь не только в старших поколениях. Нужны только воля и бесстрашие. А также – способность спорить, предлагать, строить экономическую практику на своих принципах. И помнить давний принцип русского купечества: «Прибыль дороже всего, но честь дороже прибыли». И знать: экономика, основанная на высших ценностях, всегда успешнее и стабильнее, чем основанная только на жажде наживы, особенно любой ценой. Это показывает вся мировая история, включая западную.
Право и правда
За последние полтора века «прогрессивную» часть человечества приучили думать, что закон – это любое решение, принятое демократическим путем. Если за это решение проголосовали члены парламента или участники референдума, особенно по предложению «продвинутых» интеллектуалов, то оно становится нормой, обязательной для всех. Идея закона как общественного договора объявлена чуть ли не универсально принятой.
Однако христианское понимание источников права – принципиально иное. Земной закон должен быть основан на высшей правде, данной Богом. Эта правда неизменна, потому что неизменен Бог. Человек не волен отменить или отвергнуть эту правду: она продолжает действовать, даже если ее не приемлет большинство населения страны или планеты или все это население. В Основах социальной концепции Русской Православной Церкви говорится: «Право призвано быть проявлением единого божественного закона мироздания в социальной и политической сфере. <…> Однако в тех случаях, когда человеческий закон совершенно отвергает абсолютную божественную норму, заменяя ее противоположной, он перестает быть законом, становясь беззаконием, в какие бы правовые одежды он ни рядился. <…> Человеческий закон никогда не содержит полноту закона божественного, но чтобы оставаться законом, он обязан соответствовать богоустановленным принципам, а не разрушать их».
Именно в силу такого взгляда верующие люди, например, считают аборт совершеннейшим преступлением, а его «легитимацию» в некоторых странах – беззаконием. Многие полагают нелегитимным изгнание ссылок на христианство и вообще любых религиозно окрашенных положений из конституций и законов европейских стран, которые были христианством созданы и до сих пор «проедают» моральный капитал, накопленный в Средние века – принципы честности и человечности во взаимоотношениях, деловую и бытовую культуру, представления о справедливости. Все это было создано не «Ренессансом» языческой чувственности, не эпохой «Просвещения», не богоборческими революциями и уж тем более не «невидимой рукой рынка», а христианством, сделавшим из варварских племен великие европейские нации.
Между прочим, тенденция отделить закон от вечных, Богом данных истин на самом деле не является «общечеловеческой». Так, в исламском мире, наоборот, происходит усиление религиозного влияния на право – вопреки политическому и даже военному давлению сторонников тотальной светскости. Да и на самом Западе еще недавно были убеждены: принимаемые людьми законы должны быть связаны с богоустановленными нормами. Об этом говорили многие основатели современного европейского и американского права. Уже в 1954 году, при всем тогдашнем нарастании моды на атеизм, в клятву верности американскому флагу были внесены слова «единая нация перед Богом» – и до сих пор они сохраняются, несмотря на все попытки оспорить их в судах.
Правда, последние пятьдесят лет правового развития западных стран, а также эволюции международного законодательства, формируемого, увы, в основном под влиянием того же Запада, были отмечены жесткой попыткой изгнать религию из правового поля. Похоже, для некоторых лидеров глобальных элит ненавистна сама мысль о Боге, об ответственности перед Ним, о том, что твои решения и взгляды нуждаются в поверке Его истиной – а значит, свобода твоего произвола имеет границы, не тобою установленные. Любой религиозный аргумент в законах и судебных решениях встречает жесточайшую критику и обвинения чуть ли в фашизме. Удивительнее всего звучит обвинение в возврате к Средним векам – настоящей духовной родине западных народов, от которой они так отчаянно пытаются оторваться.
Россия как цивилизация, неразрывно связанная с Православием, конечно, имеет свой, отличающийся от других цивилизаций идеал, предполагающий свою систему права, свою организацию общества, свои принципы устройства экономики, культуры, ценностного пространства, информационной политики, защиты семьи и других традиционных установлений человеческого общества, которые особенно важны для верующего, потому что он считает их установленными и созданными Богом. При этом православный человек верует, что его понимание христианства полностью совпадает с тем, что нам открыл Сам Господь Иисус Христос в Священном Писании и Предании Церкви, в ее соборном голосе, который всегда есть голос Бога. Попытки приспособить христианство к тем общественным механизмам и установкам, которые родились во враждебной ему среде, привели в ряде западных стран к тому, что, например, некоторые партии и политики, именующие себя христианскими, на самом деле высказывают или поддерживают стопроцентно антихристианские идеи и предложения.Из газеты «Русь державная», ноябрь 2013 г.
Слава Богу, что настоящее христианство сегодня продолжает говорить о легитимности религиозной нормы как одной из основ законодательства и устройства общества. В Основах социальной концепции читаем: «Уважая мировоззренческий выбор нерелигиозных людей и их право влиять на общественные процессы, Церковь в то же время не может положительно воспринимать такое устроение миропорядка, при котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность. <…> Она добивается признания легитимности религиозного мировоззрения как основания для общественно значимых деяний (в том числе государственных) и как существенного фактора, которые должны влиять на формирование (изменение) международного права и на деятельность международных организаций».
В том же документе утверждается: «Право – особая сфера, отличная от смежной с ней этической сферы: оно не определяет внутренних состояний человеческого сердца». Да, строго говоря, это так. Не все, что является грехом, является преступлением, хотя понятия это близкие потому, что в истинно правовом государстве все, что является преступлением, является грехом с точки зрения Церкви. И не всякое законоустановление может быть названо по-настоящему правовым. В Уголовном кодексе времен СССР существовала статья 70 «Антисоветская агитация и пропаганда» – при том, что человек, по определению, имеет право публично критиковать существующий строй и призывать ненасильственными методами сменить его. Сегодня некоторые пытаются объявить вне закона утверждения об истинности только одной религии, а без таких утверждений немыслимы ни Православие, ни ислам, ни многие другие веры. Еще недавно делались попытки объявить «экстремистскими» тексты древних священных книг. Слава Богу, этот процесс был остановлен законом, внесенным в Думу Президентом Путиным и выводящим из-под удара Библию, Коран, Танах и Ганджур – священные книги христианства, ислама, иудаизма и буддизма. В процессе обсуждения законопроекта я говорил, что этого мало – неужели можно объявить «экстремистскими» творения святых, живших более ста лет назад, даже если они совершенно не подходят под современные критерии «толерантности» и «политкорректности»? Володинская команда тогда попросту перестала приглашать меня на совещания. Между прочим, для православного христианина тексты святых не менее ценны и важны, чем Библия. Их распространение, как и признание своей и только своей веры истинной, для Церкви никогда не будет грехом, даже если кто-то беззаконно объявит все это преступлением.
Впрочем, обычно преступление – это и грех. И не случайно Церковь духовно помогает заключенным в тюрьмах – она видит в них грешников, оступившихся и нередко кающихся. А вот что делать, когда грех преступлением не является? Соглашаться ли с тем, что государство в рамках закона считает его допустимым, а иногда даже поощряемым? В этой книжке уже немало говорилось об аборте. Для государства это обычная «медицинская» манипуляция, для Церкви – убийство. Для кого-то осквернение храма – «акт творческого самовыражения», для кого-то – совершенно нетерпимый поступок, ради предотвращения которого можно и жизнь положить. Или пропаганда разврата в школе – кто-то назовет ее прогрессивной, кто-то – преступной. Конечно, есть грехи, которые законом никак не ограничишь – и потому спорным является применяемый иногда церковными чиновниками термин «легализация греха». Попробуй запрети, например, мысленное богохульство. Или нечистый взгляд на женщину. Или даже спор с Богом: если человек не оскверняет святыню, он волен быть активно неверующим, волен задавать Творцу любые вопросы, даже «резкие».
Однако многие общественные явления все же лежат на стыке нравственности и закона. Верующие люди могут и должны призывать государство делать право более моральным, сокращать разрыв между нормой закона и нормой этической, нормой религиозной. Этот разрыв придуман не нами – он привнесен извне на черных крыльях антимонархических и антицерковных революций, ведомых тайными обществами. И сегодня на нем настаивают исторические недруги России – внешние и внутренние. Нашей цивилизации этот разрыв совершенно чужд. Более того, даже так называемая «личная» жизнь – супружеские измены, блуд, брошенные дети, конфликты мужа и жены – всегда в нашей традиции становились совместной заботой Церкви, государства, законотворцев.
Хорошо, что у нас есть сильные православные индивидуумы, ощущающие себя в качестве верующих людей в той или иной сфере жизни общества. Чего у нас пока мало – это скоординированного влияния православных христиан на все те сферы жизни общества и государства, в которых они трудятся. А такое влияние как раз и может осуществляться через координацию усилий. Мы должны ощущать себя Церковью, действующей в мире. Мы должны ощущать себя сообществом людей, которые вместе – именно вместе, соборно, а не поодиночке – влияют на творческие процессы, на экономику, на государственное управление, на все сферы жизни, в которых мы трудимся. И не нужно бояться ставить перед собой именно такую задачу: если мы – большинство в своей собственной стране, в своих собственных странах – а здесь присутствуют представители Белоруссии, Украины, Молдовы, – то мы имеем полное право на то, чтобы наши нравственные принципы, наше видение настоящего и будущего были определяющими в тех сферах жизни общества и государства, в которых мы трудимся. А для этого нужно уметь формулировать свои цели. Для этого нужно уметь вырабатывать механизмы, которые позволяли бы христианам, в первую очередь мирянам, ставить перед собой христианские смысловые задачи во всех сферах жизни народа и страны.Из выступления на пленарном заседании XVIII Международных Рождественских образовательных чтений, январь 2010 г.
Когда в 2000 году были приняты только что приведенные формулировки Основ социальной концепции, опасность в них разглядели лишь самые проницательные оппоненты нравственного и религиозного влияния на право. Другие пренебрежительно бросали: «Поговорят – и все». Основания для этого были – многие церковные документы, самые грозные и решительные, за последние годы ни к чему не привели, не были конкретизированы и забылись. Однако я старался и до сих пор стараюсь сделать все, чтобы с оценкой Церковью законотворческого процесса так не получилось.
Как человек, несший ответственность за участие Церкви в обсуждении законопроектов, я поднимал в диалоге с Госдумой и исполнительной властью десятки тем, включая ограничение абортов, защиту людей от электронного контроля, право родителей на воспитание детей, нравственные рамки творчества и свободы слова, возвращение русского фактора в национальную политику, кризис социальной справедливости, развитие международного права и, конечно же, свободу совести и религиозной жизни. Делалось немало конкретных предложений. Когда-то власти слушали, когда-то нет. Противодействие шло в основном из либеральной части экономического блока правительства, от спонсируемых Западом религиозных и общественных структур и от «осторожных людей» в Администрации Президента. Среди депутатов поддержка была почти полной – в Думе шестого созыва даже действовала межфракционная депутатская группа по защите христианских ценностей.
Напряженность начала нарастать в момент, когда христианское влияние на принимаемые законы набрало «критическую массу» – похоже, катализатором послужило предложение Патриарха Кирилла вывести аборты из системы обязательного медицинского страхования. Большинство депутатов однозначно бы поддержало его. Это бы, в свою очередь, открыло дорогу к поддержке других мер, направленных на устрожение нравов, – и как раз такое развитие событий многих, думаю, испугало. Свобода грешить для части нашего правящего слоя остается главной свободой. Именно поэтому так тяжело идет возвращение нравственности в законодательство.
Однако возвращать ее надо – и сегодня, вопреки «зарегулированности» нормотворчества, это лучше всего можно сделать через прямое гражданское действие. Политикам и особенно чиновникам не надо давать расслабляться – нужно встречать их с плакатами, обсуждать их решения в Интернете и в звонках на радио, ставить все неудобные вопросы перед выборами. Именно так и только так можно заставить их слушать народ, а не западных спонсоров и не шептунов со Старой площади.
* * *
Высшее, ценностное измерение права неотделимо от вопроса о самостоятельности страны в принятии законов и решений. Главная опасность для свободного выражения народной воли через нормотворчество прячется сейчас не в Думе и даже не на Старой площади – в тех кабинетах, где «варится» международное право. Россия в 90-е годы совершила принципиальную ошибку, войдя в Совет Европы без критической оценки норм, принятых там без ее участия, во многом вопреки ее исторической традиции и даже специально для того, чтобы противодействовать ее влиянию – тогда в форме СССР – на другие европейские страны. Между прочим, в начале девяностых в Совет Европы вступал целый мир, целая цивилизация – восточно-христианская, со своими нравственными, политическими, религиозными, правовыми установками. Россия должна была хотя бы попытаться объединить ее страны, чтобы не молча принимать то, что было решено без нас, а потребовать пересмотра всего комплекса документов Совета, включая его идейные основы. Надо было исключить или изменить все неприемлемое для православной культуры – в частности, приоритет личных интересов над народными и игнорирование христианской основы Европы, основы, по сути, самоочевидной. Точно такой же подход, кстати, необходим при вступлении новых православных стран в Европейский союз. Не Брюссель должен ставить условия Белграду, Киеву или Кишиневу – все должно быть наоборот.
Да, мы за сильную власть. <…> Да, мы выступаем за единство народа и власти, равно как за единство народа, Церкви и других традиционных религиозных общин. Таков наш православный идеал, такие мы, таков русский, российский образ жизни. Мы не идем на поводу у тех, кто пытается представить мир и прогресс как нечто, основанное якобы на неизбежном и якобы конструктивном конфликте между властью и народом и между разными религиозными общинами, разными этносами, разными экономическими акторами. <…>Из выступления на соборных слушаниях ВРНС 19 апреля 2012 г.
Но это не значит, что народ должен всегда быть ведомым, всегда должен просто исполнять указания сверху и тем более выполнять волю никем не избранных и никому не подотчетных так называемых элит – информационных, экспертных, экономических, политических и иных. Народ должен обрести свой голос во всех процессах, происходящих в стране. Все преобразования, совершаемые без воли народа, без понимания со стороны народа, без советования с ним, – нравственно нелегитимны. И это нужно ясно сказать. Политика, совершаемая без понимания народа и без согласия с народом, – нравственно нелегитимна. И об этом нужно сказать всем, кто пытается сделать народ счастливым без народа, всем, кто хотел бы строить без участия народа политику, экономику, культуру и так далее. <…>
Я много раз говорил, что Россию не нужно заставлять жить по чужим правилам, по которым мы всегда будем заведомо проигравшими. У нас есть свои правила – и для себя, и для мира, – и нужно стараться их придерживаться. Ведь именно живя по этим правилам, живя по нашему народному духу, мы всегда побеждали, и наилучшим образом реализовывались силы нашего народа. Поэтому политика в области образования, СМИ, культуры, социальная политика, состояние нравственности должны быть сферой постоянного гражданского размышления и гражданского действия. Нужно вернуть народу решающее слово в жизни страны.
Сейчас обсуждаются политические преобразования – некоторые называют их политической реформой. Я убежден, что эта реформа должна обеспечить представительство во власти людей, реально живущих в регионах и принадлежащих к самым различным слоям нашего общества, будь то народная интеллигенция, казачество, крестьянство, рабочие, воинство, молодежь, пенсионеры. Как обеспечить такое представительство, покажет политическая практика, но предлагать механизмы обеспечения такого представительства нужно.
Необходима поддержка русского народа, поддержка различных форм его самоорганизации, его культуры, его цивилизационного развития. Другим народам, вместе с поддержкой их самобытности, нужно дать мощные стимулы к участию в глобальной миссии русского народа. А такая миссия у него есть, и мы знаем прекрасные примеры того, как к этой миссии присоединялись народы с разными верами, разными культурами, но с общей убежденностью в том, что у России есть свое историческое предназначение.
Дальше – больше. Одним из главных источников международного права объявляются решения Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) – органа, избираемого по довольно закрытой процедуре и почти не подконтрольного парламентам, правительствам и народам отдельных стран. Реально контролируют его информационно-медийная среда, психологически и идейно влияющая на судей ЕСПЧ, и международная бюрократия, готовящая проекты решений. Даже мотивировочную часть этих вердиктов – часто противоречащую друг другу в разных документах, содержащую термины с разным смыслом в разных языковых версиях – пытаются «назначить» универсальной нормой права, превосходящей по силе законы и даже конституции отдельных стран. Суд давно зашел далеко за пределы положенной ему «по должности» трактовки Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод – вольно интерпретируя ее, он формулирует именно новые нормы. Россия ни разу не оспорила легитимности этого процесса, ни разу не напомнила о том, что международное законодательство, по идее, должно формироваться межгосударственными договорами, ратифицированными в парламентах, а не судебными решениями, подобно тому как формируются нормы в англо-американской системе прецедентного права. Все, что у нас получилось, – это решение Конституционного суда, позволяющее не исполнять решения ЕСПЧ, противоречащие нашим конституционным принципам. И то, как говорится, слава Богу. Впрочем, настает время привлечь внимание других стран к нарождающейся диктатуре «прецедентных» вердиктов и к выстраиванию народов под гребенку текстов, рожденных в недрах ультралиберального страсбургского экспертно-бюрократического сообщества.
Все перечисленные вопросы надо ставить ребром, как и вопрос об идейных и правовых основах российской государственности. Сам республиканский строй в России был принят без детального и всестороннего обсуждения – да, он одобрен на референдумах, принявших советские конституции и нынешнюю Конституцию РФ, но со сторонниками монархии при подготовке проектов основного закона ни разу не вступили в реальный диалог. Ни разу не дали им и возможности полноценно обратиться к народу с изложением альтернатив республике. К Учредительному собранию, разогнанному в свое время большевиками, было бы очень неплохо однажды вернуться.
Православные христиане соблюдают нынешнюю Конституцию. Но это не означает, что с ней нельзя спорить и что нельзя обсуждать пути ее изменения. Над проектами новой конституции не первый год работают группы экспертов во главе с Олегом Румянцевым – одним из авторов нынешней Конституции, и Степаном Сулакшиным – многолетним парламентарием и самобытным мыслителем. Был рад в свое время предложить обоим руководителям групп несколько идей. Впрочем, предложил несколько мыслей и широкой общественности.
Сразу предупрежу искателей экстремизма – я не призываю к насильственному изменению государственного строя и выполняю действующую Конституцию РФ. Однако считаю себя вправе мечтать о ее изменении и поддерживать дискуссию о том, какой она может стать в будущем. <…> Хотелось бы сделать несколько решительных предложений.Из блога «Православная политика», 27 декабря 2015 г.
1. Вводится пост императора, избираемого всенародно и пожизненно (с возможностью добровольной отставки или отрешения от поста по болезни). Полномочия – пост Верховного главнокомандующего, функции гаранта Конституции, роспуск Верховного Совета, предложение Верховному Совету состава правительства и отправка правительства в отставку, помилование, внешнее представительство.
2. Восстанавливается система выборных советов от районного до регионального с широкими полномочиями. Предлагается возрождение Верховного Совета: верхняя палата избирается членами региональных советов из своей среды, нижняя – всенародно из членов районных советов. Губернаторы избираются населением регионов. Партии могут участвовать в выборах, но не формировать фракции в советах.
3. Расширяется возможность проведения референдумов – от общенационального уровня до районного.
4. Национальное право получает приоритет над международным.
5. «Ценностная» статья (ныне ст. 2) звучит примерно так: «Отечество, российский народ, его свобода, безопасность, духовно-нравственное и материальное благосостояние являются высшими ценностями. Права и свободы человека осуществляются в гармонии с этими ценностями, будучи неразрывно связаны с достоинством и ответственностью».
6. Запрет на государственную идеологию снимается, на общеобязательную – остается.
Убежден, что сегодня можно и нужно объединить монархический идеал сильной, персонифицированной центральной власти – и советский опыт народовластия, лишенного привязки к узкопартийным интересам (КПСС в подлинном смысле партией не была) и к политическим играм. Партии, другие политические сообщества, сословия и даже этносы – для нашей культуры вторичны, и их интересы всегда ставились на второй или третий план по отношению к единству народа, из которого не стоит исключать и власть. Все конфликты между группами партикулярных, «особенных» интересов, на балансировке которых строится жизнь Запада, для нас вовсе не являются существенными. В лучшие, образцовые периоды нашей истории мы объединялись поверх любых различий – да, обычно перед лицом врага, но не случайно 9 Мая или в День народного единства мы вспоминаем не неприятелей и даже не сражения, а именно общность нашего духа, пересекающую национальные и «классовые» границы. Вот почему партиям в нашем будущем общественном устройстве не стоит уделять слишком много места. Так же как и «классам» – социальным, сословным группам. Нам не следует копировать политические механизмы, придуманные не нами и рожденные не в нашей реальности, не в нашей культуре. Мы можем созидать новую жизнь на основе собственного правового наследия, рожденного в Российской империи и в Советском Союзе.
Более того, мы можем включить в нашу общественную систему идеал людей, живущих с нами в одном обществе много веков – последователей ислама. Идеи шариата – религиозного права, и халифата – религиозно ориентированного государства, вряд ли в обозримом будущем исчезнут с лица земли, сколько бы с ними ни боролись. Однако вместо спокойного диалога о степени применимости этих идеалов в нынешнем мире нам предлагают два жестких, конфронтационных ответа: установление «халифата» военной силой, принуждение населения к шариату со стороны террористических организаций – и истеричное «нет» любому религиозному праву и любому религиозно ориентированному государству со стороны приверженцев радикальной светскости.
У России на это есть свой, «царский» – то есть срединный – ответ. В имперские времена на юге России существовали и казыятские (фактически шариатские) суды, и многоженство, и целостный мусульманский образ жизни. Целостности государства это не разрушало, а авторитета гибкой власти добавляло. Некоторые послабления в отношении исламских порядков делались даже в атеистическом СССР. Чечня и некоторые другие северокавказские республики нынче также отличаются по общественному укладу и по нравам от Центральной России. «Включив» сегодня мудрый опыт прошлого, можно привлечь на свою сторону лучшую часть тех людей, которые хотят устроять жизнь общества по исламским законам – и внутри регионов России, населяемых мусульманами, и в тех местах, где насильственному преобразованию подвергаются целые страны исламской культуры. Условий сотрудничества должно быть два – отказ от террора и уважение к России как стране, православной по культуре и миросозерцанию большинства народа.
* * *
Правовые и этические проблемы пересекаются в трех сферах, очень для России важных. Это национальная политика, культура, деятельность средств массовой информации. Происходящее в каждой из них волнует не только политиков, но и миллионы простых людей. Жители многих регионов опасаются нашествия мигрантов и внутренних переселенцев, приехавших со своими представлениями о том, что хорошо и что плохо, что допустимо, а что нет. Сами мигранты, особенно небогатые, постепенно начинают «кипеть», понимая, что могут навечно стать на новом месте людьми второго сорта. Их настроения подогреваются околорелигиозным радикализмом, говорящим мигранту второго поколения: ты родился здесь и можешь быть хозяином на этой земле.
В культурной и медийной сфере вопиющие факты безнравственности давно набили оскомину. По их поводу критически не высказывается только ленивый. Телевидение и «массовую культуру» ругают чиновники, общественники, религиозные лидеры всех направлений и – что самое удивительное – сами журналисты и культурные деятели, в том числе «попсовики». Среди справедливо критикуемых явлений – не только полупорнографические шоу, не только отупляющая попса, не только воспевание «яркой» и «успешной» жизни преступников, аферистов и развратников. Таких примеров «творчества», слава Богу, стало гораздо меньше по сравнению с 90-ми годами. Новой проблемой стали настойчивые, хорошо организованные покушения на ценности и святыни – не только религиозные, но и светские, такие как вечный огонь, память предков, национальные символы, памятники побед давнего и недавнего прошлого. Все это делается совершенно не случайно: народ, лишенный «твердых», неприкосновенных ценностей и святынь, очень скоро оказывается деморализованным и превращается в легкую добычу. Именно поэтому деструктивное культурное «новаторство» так активно поддерживается из-за рубежа.
Границу этически допустимого и недопустимого в культуре и СМИ надо проводить не там, где ее проложили в 90-е годы, а возвращать к норме – к положению середины прошлого века, если не конца позапрошлого. Уже писал здесь об этом, но повторюсь. Скажете – нереально, «поезд истории ушел далеко»? Нет: культура и СМИ не только в исламских странах или Северной Корее, но и в американском или европейском мейнстриме гораздо более целомудренные, чем у нас. Для того чтобы все изменить, не надо даже создавать новые министерства и цензурные комитеты – достаточно привести к руководству творческой и медийной сферы новых людей.
О национальной политике, разных религиозно-этнических сообществах, даст Бог, скажу побольше в следующей книге – как и о «международных делах».
* * *
На соотношение морали и права очень скоро повлияет меняющийся характер власти – между прочим, не только в сфере светского управления, но и в Церкви. Границы, территориальные сферы влияния, государственные институты и даже армия с полицией значат все меньше. Реальная власть перемещается в сферу идей и средств их распространения – через любые границы и на любые «территории» (само это понятие стремительно превращается в условное). Пока президент страны имеет больше власти, чем блогер. Но очень скоро блогеры смогут смещать президентов. А вот в Церкви я уже не знаю, на кого ориентируются больше – на Патриарха или на отца Андрея Кураева. И не случайно крайне децентрализованный ислам оказывается в нынешнем мире более наступательным, чем самые мощные централизованные религиозные структуры.
Мировые процессы, влияющие на жизнь в каждой стране, в каждом городе и селе, сегодня определяются именно сферой идей и публичных посланий. В этой сфере, конечно же, будут возникать и уже возникают свои нравственные предпочтения и правила. Так, нацизм и фашизм в ней немыслимы – тебя сразу «забанят», причем административным решением. Критика западной финансово-политической системы, мягко говоря, не приветствуется. Призывы пожертвовать чужой (или даже своей) жизнью даже ради самой высокой цели нередко наказываются, что позволяет говорить о выстраивании иерархии ценностей, в которой главной почему-то объявлена именно земная человеческая жизнь.
В то же время многие нравственные установки, принятые в этой сфере, вполне правильны. Нельзя распространять ложь и клевету, оскорблять живых людей и память усопших, во многих сообществах нельзя нецензурно браниться или распространять порнографию, хотя в других мы видим мат-перемат и бесконечные сиси-писи.
Выход из накопившихся противоречий я вижу очень простой: закрепление в законе полной свободы цивилизованно выраженных идей (за единственным исключением – призывов к нелегитимному применению силы), строгий запрет на оскорбление личностей и групп (при допущении критики и оценок в их адрес) и исключение анонимности. Вообще стремление скрыть свою личность всегда считалось признаком злого или нечистого умысла, а как минимум – безнравственности. Любая цивилизованная среда общения предполагает, что люди представляются друг другу. Надеюсь, что так же будет и в Интернете. В этом пространстве должны действовать нравственные правила, свойственные нормальному человеческому общежитию, и законы, которые должны быть на этих нравственных правилах основаны.
Децентрализация власти – реальность. Но она не должна игнорировать реальности высшей и вечной – данных Богом этических ценностей. Любой, кто имеет возможность влиять на других людей, должен чувствовать свою ответственность перед Творцом – или уж по крайней мере перед людьми и историей. Иначе мы будем лишь приближать время исполнения грозных пророчеств Апокалипсиса, которые, как известно, могут сбыться раньше или позже – когда это произойдет, известно Богу, но зависит от нас. От того, идет ли человечество по пути правды и добра или уклоняется от него.
Урок на будущее
Нам нужно не «государство-менеджер», а такое устройство власти, закона и народной жизни, которое во главу угла ставит высшие нравственные ценности. Даже если весь «продвинутый» мир будет говорить, что эти ценности устарели. Даже если нас будут постоянно убеждать – на нашу же беду, – что без морали и без высшей миссии жить можно проще, богаче, комфортнее.
Церковь должна перелагать свою высшую миссию – и хранимые ею, но не ей созданные ценности – в гражданское действие. Православные миряне – члены Церкви и граждане государства – призваны осуществлять эту миссию и эти ценности, отражая их в законах, решениях, поступках, политике (в лучшем смысле этого понятия – то есть не в политиканстве). Царство Божие, в которое мы стремимся, должно быть и «внутри нас» (Лк. 17, 21) – и значит, отражаться в том, что мы говорим и делаем на земле.
Интеллектуалы: вызов «концу истории»
Глазьев
Член кружка экономистов-реформаторов конца 80-х годов, а потом порожденного этим кружком гайдаровского правительства, Сергей Глазьев покинул исполнительную власть, не приняв роспуска Ельциным Верховного Совета в 1993 году. Между прочим, почти все ныне здравствующие члены того кружка и того правительства сейчас «на плаву» в госструктурах или бизнесе. Глазьев же выбрал идейную свободу и самостоятельный голос. Потерял он в итоге или приобрел? Убежден: в любом случае он не смог бы оставаться в тесном кругу рыночных фундаменталистов – слишком независимый это человек, слишком умный, понимающий, что экономика «глобального рынка» есть грандиозный обман.
Сегодня Глазьев предлагает – и достаточно громко – альтернативу западным экономическим моделям. Его слышат, но влияние тех, кто приходил вместе с ним к власти в конце восьмидесятых, а также их последователей, неизменно перевешивает. От Сергея Юрьевича, советника Президента, периодически дистанцируется пресс-служба главы государства, пугливо объявляя позицию Глазьева сугубо частным мнением. Судя по всему, над всеми его предложениями верх берут теневые рекомендации не делать в экономике «резких движений». Такие движения, конечно, всегда рискованны, но на самом деле за «осторожностью» последователей гайдарономики кроется упертая, но ложная уверенность в правоте западных «догм», приравниваемых в глазах этих людей к объективным выводам экономической науки.
Глазьев был бы сегодня лучшим главой экономического блока правительства – при балансирующем влиянии кого-то из «осторожных» теоретиков и практиков. Как минимум его нужно сделать ключевой фигурой в теневом правительстве патриотических сил, а такое правительство давно пора создать.
Рад тому, что Сергей Юрьевич – настоящий православный христианин, поверяющий словом Божиим свои труды. Он много помогал Церкви и в Думе, и в исполнительной власти. И ответная поддержка могла бы быть более явной – не ради того, чтобы иметь близкого человека в будущей власти, а ради единства ценностей и ради совместной работы на самостоятельное будущее России, на избавление народов мира от Левиафана финансового капитализма.
Проханов
Этого человека уважают даже закоренелые оппоненты. Писатель левых взглядов, советский патриот, не принявший событий начала девяностых, Александр Андреевич принял «путинскую» Россию. И вступил в активный диалог с Церковью – в первую очередь на площадке Изборского клуба, который мне пришлось не раз посещать и офис которого я однажды освятил.
Споров вокруг религиозных взглядов Проханова в православной среде было и будет много. Не знаю, является ли он «практикующим» христианином. Отождествление им подвигов неверующих советских людей со святостью, конечно, никак не ложится в рамки истинного христианского богословия. «Икона» с изображением Божией Матери, Сталина и советских полководцев, которую Александр Андреевич с Изборским клубом возили по регионам, многих покоробила, хотя государственные деятели прошлого не раз изображались без нимбов в иконописном стиле. Как бы то ни было, не все патриоты и воины прежних веков вошли в Царство Христово. Неверующих это касается в первую очередь. Святость и гражданский подвиг совпадают не всегда.
Однако для диалога Церкви с левыми силами Проханов – фигура почти идеальная. Не надо требовать от него, как и от других участников подобных диалогов, немедленного исповедания Православия. Даст Бог, в определенный Им час Александр Андреевич придет к полноте веры. Или повторит сложный путь многих русских богоискателей – между прочим, писатель является внучатым племянником Ивана Степановича Проханова (1869–1935), самобытного религиозного мыслителя, который сначала был членом общины молокан, а потом стал одним из лидеров протестантского движения евангельских христиан.
В любом случае России очень нужно, чтобы голос главы Изборского клуба звучал почаще: не только в ток-шоу и книгах, но и в процессе выработки государственных решений – политических, военных, культурных. Он – один из тех мыслителей, которые стремятся принести в новые времена лучшее из советского «драйва».
Шевченко
С Максимом мы, как помнится, впервые пересеклись на одной из хиповских тусовок в конце восьмидесятых. Потом не виделись долго и встретились, когда он создал яркое, умное приложение «Религии» в «Независимой газете». До этого он поработал учителем в православной гимназии «Радонеж», выступал на одноименном радио. Побывав в горячих точках, познакомившись со многими религиозными лидерами мира, Шевченко сохранил верность левым убеждениям юности. В какой-то момент неприятие западного капитализма привело его к увлечению радикальными версиями ислама, к благоговению перед их лидерами. Но Максим остался православным христианином.
Последовательные левые и антизападные взгляды, а также исламские симпатии наверняка не добавили ему союзников в руководстве СМИ и в кулуарах власти. Телепрограммы Максима исчезли с экранов, газетно-журнальные проекты – например, интересный журнал «Смысл» – тоже прервались, и очень жаль. В преддверии новой исторической эпохи – а я убежден, что она наступает, – стране необходим свежий, глубоко «незападный» взгляд на мировые процессы. Именно таков взгляд Шевченко, сопоставляющего евроатлантические шаблоны мышления и права с опытом православного и исламского мира, а одновременно – с левой политической традицией.
В Церкви Максима также почти перестали слушать – из системных дискуссий в ней он выпал, когда перестал быть редактором «НГ-религий», а злые либерально-православные языки стали шептать о его «тайном переходе в ваххабизм». Ко многому в Церкви этот журналист, хорошо ее знающий, относится критически – что уже само по себе есть достаточная причина его выслушать. Не только же лживым дифирамбам внимать…
Дугин
С Александром Гельевичем мы много беседовали на самые разные темы – от богословия до политических проектов. Когда-то я прочел немалый массив его книг, потом – как это было у многих – они мне несколько приелись. Но, как ни крути, Дугин – один из наиболее образованных и интеллектуально одаренных людей в нынешней России. В православной среде любят спорить о его увлечениях языческой философией, другими нехристианскими доктринами. Да, увлечения эти имели место, но ни одно из них не победило в Дугине трудно обретенной им церковности. Он остается многолетним и активным прихожанином храма в Михайловской слободе, где молятся единоверцы – чада Русской Православной Церкви, сохранившие (а на самом деле обычно воспринявшие по личному выбору) старые, дониконовские обряды.
Конечно, некоторых в Дугине пугает критика якобы незыблемой «демократической» модели государства – и Дугиным пугают, на эту критику ссылаясь. Значит, всем этим людям есть чего бояться. Современная, рожденная на Западе модель государства – голый король, и Александр Гельевич прекрасно это показывает на основе исторического опыта и логического анализа.
Создать свою политическую силу Дугину не удалось – и это неудивительно, потому что по внутреннему складу он скорее затворник, несмотря на все публичные выступления. Немногочисленное окружение у него часто меняется – немногие выдерживают долгую совместную работу в сложном интеллектуальном контексте. Именно потому философ должен быть востребован властью или крупными политическими объединениями. Ему есть что предложить.
За последние десятилетия в разных кабинетах Александру Гельевичу многое обещали, но к реальным решениям не подпускали – на мой взгляд, просто показывая собственную глупость, похожую на деревенское недоверие к «умникам»: а вдруг что-то такое со мной сделают, чего я понять не смогу… Да, Дугину сложно работать в команде, но мир знает пример команд, способных вовлечь в работу даже самого незаурядного человека.
Хантингтон
За всю жизнь я, пожалуй, получил только одну взятку – американские организаторы одной конференции, ехать на которую вряд ли стоило, соблазнили меня обедом в узком кругу с Сэмюэлом Хантингтоном и возможностью полемизировать с ним в зале. Было это в середине девяностых. К тому моменту, после выхода в 1993 году статьи «Столкновение цивилизаций», а потом одноименной книги, маститый политолог стал интеллектуальной суперзвездой. Мало того что он положил конец «концу истории», провозглашенному Френсисом Фукуямой, который объявил об окончательном торжестве капитализма и «демократии» после кончины СССР, Хантингтон предсказал мощное возвращение религии в мировую политику и фактически спрогнозировал, что именно религия станет главным маркером цивилизаций, соперничество между которыми развернется в XXI веке.
Беседы за обедом и в зале меня не особо впечатлили – я увидел классического деятеля времен «холодной войны», который, при всей мощности и неожиданности прогноза, продолжал упрямо настаивать на правоте американской политической и экономической модели. Подвергать сомнению свои взгляды, устоявшиеся за десятилетия работы на госструктуры США, он не собирался ни в какой степени. Впрочем, обмен мнениями был, как водится, очень милым.
Хантингтоном в конце 90-х годов зачитывались политики и журналисты, священники, раввины и имамы – сперва на Западе и в международной тусовке, потом немного и у нас. В 1998 году я даже отреагировал на хантингтоновские предсказания уже упомянутым рассказом «Первая схватка». Увы, диалог цивилизаций, к которому много раз призывали в России, а тем более их равноправное влияние на глобальные процессы, уступает место конфликту. Похоже, Хантингтон все-таки оказался прав.