Голубое лунное пятно неподвижно сидело на потолке. Когда вокруг темно и в этой темноте есть светлая точка, то глаза никак не могут от неё оторваться. Смотришь и смотришь, и смотришь, сам не зная, зачем, а смотришь на неё.

Герка лежал в постели и неотрывно смотрел на это голубое пятно. С улицы доносился шум машин, хотя была уже ночь. И мать, пока не уснула, каждый раз после проехавшей машины шептала в ухо отцу, что это безобразие, людям не дают спать, что нужно кому-то жаловаться, писать заявления начальству.

Герка хорошо знал подобные разговорчики. «Жаловаться, заявления» — эти слова в их семье произносились часто. Выходило, что люди обязательно должны жаловаться, кого-то в чём-то обвинять, писать какому-нибудь начальству, а если оно не помогает, то писать ещё выше, жалуясь уже и на это начальство.

Герка отлично видел, что отец его может работать, что здоровье у него не хуже, чем у других людей, но вот он «сумел» сделать так, что нигде не работает да ещё и пенсию получает. Зато отец любил, очень любил называть других людей тунеядцами, говорить, что они обманывают государство.

Нельзя сказать, что Геркин отец совсем ничего не делал. Нет, в своём огороде и саду он много работал. И сил у него было ого-го! Любой позавидует. Герка вспоминает, как отец легко ворочал мешки с яблоками, когда в прошлом году уезжал по Волге продавать эти самые яблоки.

Геркины одноклассники с гордостью рассказывали про добрые дела своих отцов и матерей, про то, как они трудятся. А о чём мог рассказать Герка? О том, что его папа сумел нынче яблоки дороже продать, чем в прошлом году? И Герка молчал. Угрюмо молчал, а на сердце после таких разговоров оставался какой-то мутный осадок.

«Сам не будешь зубастым — съедят!» — часто повторял Геркин отец. «А кто меня хочет и может съесть?» — иногда думалось Герке. И тут же вставала всегдашняя отцовская фраза: «Кто? Люди!»

Люди? А какие люди? К отцу приходили люди. Он с ними шептался, потом выпивал и пел песни. Герка знал — это чужие люди. Совсем чужие. Отцу они нисколько не дороги. Они ему просто нужны. Это нужные люди. И они, вот они, наверно, могут съесть, если им это выгодно будет. Но таких людей было немного. А ещё на свете были свои люди. Это родня. Папа, мама, бабка, тётка и так далее. Это свои. Но их тоже немного. Послушаешь отца, и кажется в жизни всё просто — чужие и свои.

«А разве больше нет на свете никаких людей? — думал Герка. — Ведь люди кругом. Вот тут, где они теперь живут, только в их доме сколько людей! Кто же они? Свои? Чужие? Если чужие, значит, могут съесть? Да кто съест? Тётя Наша с Виктором Ильичом? Дядя Петя? Ерошка? Алька? Весна?» Герке стало смешно и в то же время непонятно, тревожно. Он завозился в постели, повернулся на бок, на живот. Голубое пятно на потолке тянуло к себе.

«Разве они могут съесть?» Он представил себе, как сейчас в ночной тишине тётя Наша и Виктор Ильич сидят в комнате дяди Пети. Дежурят. Следят, не станет ли больному хуже. Они будут спать днём, потому что они пенсионеры, и им не надо идти на работу. А около дяди Пети в это время будут дежурить ребята по очереди. И Герка уже дежурил. А ночью ребят прогоняют спать. С субботы на воскресенье будут дежурить Алёшины родители, а сейчас они не могут, потому что каждое утро им на работу. Доктор сказал, что десять дней дядю Петю опасно везти в больницу: дорогой он может умереть. Ему нельзя шевелиться. И Герка знает, что все эти десять дней и десять ночей около дяди Пети будут дежурить люди. Какие люди? Раз не родня, значит, чужие, как объясняет Геркин отец. А зачем чужим у чужого сидеть? Лучше спать или сходить в кино.

Герка вспомнил, как в первый день их приезда дядя Петя пришёл к ним, весело улыбаясь, сказал Геркиному отцу: «Не горюй, пенсионер, рабочий класс на подмогу идёт!» И стал двигать вещи, а отец распоряжался. Но дяде Пете, оказывается, нельзя было поднимать тяжёлого, а вот пришёл помогать.

И Герке уже в который раз показалось что-то не совсем так в отцовском рассуждении о людях.

Отец говорил: «Книги — врут. Радио — брешет. Учителя — заливают. Им за это деньги платят, вот они и стараются».

А здесь были не книги, не радио, не учителя. Что же это?