Поеживаясь на крепчающем ветру, Никодимус переправлял учеников через стену. Процесс требовал сосредоточенности на сложных подъемных заклинаниях из хтонических языков. Но кобольды помогали телом и душой, а сообщники из городской стражи смотрели на происходящее сквозь пальцы, так что в общем и целом переправка не заняла и четверти часа.

А потом их приняли в гостеприимные объятия заросли саванной травы. Толстые, похожие на бамбук стебли колыхались высоко над головой, и хотя каждый двадцатый стебель стоял мертвый и ломкий, пораженный тихим увяданием, в зарослях по-прежнему заблудился бы в два счета любой отряд, не имеющий в составе ликантропа или кобольда. Верхушки травы с шуршанием кланялись друг другу.

Впереди шагали Яш и Изгарь, вооруженные усиленными текстом мачете. Отряд двигался быстро – путь этот они проложили, еще когда пробирались в город.

Сквозь шорох травы и посвист ветра донеслись утробные голоса. От тяжелой поступи задрожала земля. Ликантропы. Почуяли запах свежей крови. А с ним и запах кобольдов, так что ближе не сунутся.

В глазах Никодимуса все живые существа светились мягкой бирюзой. Однако здесь, в зарослях, отдельные контуры он выделял лишь в пределах двадцати шагов, а дальше все сливалось в сплошное бирюзовое сияние. В засуху, когда трава превращалась в золотистую солому, Никодимус видел дальше – на мили окрест, различая каждую птицу, ящерицу и насекомое. Сейчас, под конец сезона дождей, вглядываться в заросли было все равно что в мутную воду, и ликантропы проступали массивными бесформенными пятнами.

Утробные голоса волков напомнили Никодимусу о тех днях, когда, прихватив пятнадцать своих лучших учеников, он покинул долину Небесного древа. Стараниями Амади Океке – их агента в Астрофеле – удалось выяснить, что Тайфон выбрал в качестве нового оплота Авил. Переход через саванну превратился в сорокадневное сражение с изнуряющей жарой в светлое время суток и ликантропами по ночам. Пятеро из учеников погибли в пути. Дальше предстояло действовать не силой, а хитростью: внедряться в город, заводить дружбу с каниками, вести подпольную войну с Тайфоном…

Из воспоминаний Никодимус вынырнул на коротком глинистом берегу. Впереди поблескивала укромная бухточка покрытого рябью водохранилища, припорошенного отражениями звезд. На западе собирались тучи.

Кобольды, пробежавшись вдоль берега, отыскали два спрятанных в траве ялика. В один Изгарь, Шлак и Кремень затащили Жилу, в другой Яш перенес магистра Шеннона, а сам уселся на носу. Никодимус, столкнув второй ялик в воду, прыгнул внутрь и пристроился на кормовой банке. Они с Яшем дружно закрепили длинные весла в уключинах.

Через считанные минуты оба ялика споро двигались против ветра. Других лодок поблизости не наблюдалось. Плавучие поселки мигрировали далеко в протоки – рыбачить на мелководье. Полчаса спустя отряд уже выгреб на большую воду.

Гребля на озерном ялике на пару с кобольдом требовала большой сноровки. За счет роста и длины рук гребок у Никодимуса получался длиннее, но мускулистый кобольд налегал на весла с нечеловеческой силой. Не одна неделя тренировок ушла на то, чтобы Никодимус с учениками приноровились друг к другу и перестали гонять ялик кругами. Еще опаснее было упустить весло, разогнавшись: лопасть резко зарывалась в воду, а рукоять выстреливала вперед, сбрасывая гребца в воду.

При всем доверии Никодимусу кобольды оставались кобольдами – суровыми и замкнутыми, поэтому любая оплошность грозила подорвать его авторитет. Никодимус выверял каждое движение – вытянуть руки, погрузить весло в воду, провести под водой, согнуть руки, вытащить весло, пронести над водой, погрузить, и все сначала. И снова. И снова. Еще и еще.

Шеннон, закутанный в плащ, сидел на корме с Азурой на коленях. Когда дождь зарядил в полную силу, Никодимус остановился ненадолго и наколдовал старику тент на хтоническом языке. А потом, снова взявшись за весла, пересказал услышанное от Франчески про Вивиан и Лотанну. Заодно упомянул непривычно лучезарный пратекст.

– Ты уверен, что это праязык? – усомнился Шеннон.

– Рядом с ней меня бросает в жар, словно от синестетической реакции.

– То есть ты краснеешь.

– Нет, по-другому. Сам не пойму.

Шеннон задумался.

– Кем бы ни была Франческа, нам ее послала Дейдре. Это значит, у Дейдре есть план.

– Надеюсь.

– Потому что у тебя плана нет, – холодно упрекнул его Шеннон.

Никодимус поморщился, но промолчал.

– А Тайфон отпустил мой призрак, из чего следует, что и демон приводит в действие некий план, – усаживаясь поплотнее, продолжал Шеннон.

– Магистр, ваш призрак… я не имел в виду…

– Ничего страшного.

– Как только мы отвоюем изумруд и я вас исцелю, вы напишете новый дух, который…

– Мы это уже обсуждали. – Шеннон прокашлялся. – Приспешники твоей сестры, Лотанну и Вивиан, знают о Саванном Скитальце?

– Похоже, что знают. То есть скоро они его найдут – или он их. Время поджимает.

– Время начало поджимать, еще когда мы вышли из долины Небесного древа.

Никодимус постарался скрыть охватившую его тревогу.

– Магистр, перестаньте твердить, что мы вышли из долины до срока. Я не мог сидеть сложа руки и смотреть, как вы умираете.

Старик помолчал.

– Теперь тебе все равно предстоит это увидеть.

– Магистр! Как только мы получим изумруд…

– Давай оставим этот бесконечный спор. Главное – что делать сейчас.

Никодимус поудобнее ухватился за весла.

– А какие могут быть варианты, кроме как переночевать в лагере и вернуться в город вечером, чтобы встретиться с Франческой?

– Согласно плану Дейдре? – угрюмо сдвинул брови Шеннон. – Будем искать пресловутого второго дракона?

– Если у вас нет идей получше.

Дождь постепенно стихал.

– А что все-таки думает Дейдре?

– Можно спросить Боанн, – предложил Никодимус.

– Спросим. Но хотелось бы выяснить, что еще такого особенного во Франческе, помимо лучезарного пратекста.

– Доподлинно известно, что яда у нее на языке на целый серпентарий хватит.

– Это точно, – усмехнулся Шеннон.

– Впрочем, тут ничего странного. Красивая женщина, привыкла отшивать приставал, которых не пугает тугая коса и высоко задранный нос. Эх, ей бы поменьше яду и побольше сведений о втором драконе…

– Как вышло, что за три года войны с Тайфоном мы ни разу не столкнулись с этим вторым?

– Не знаю. Но яркий праязык Франчески внушает мне надежду, что Дейдре действует обдуманно. Как же ослепительно она сияет!

– Полагаешь, с этим связана ее возможная способность противостоять второму дракону?

– Пока никак не полагаю.

Они замолчали. Никодимус сосредоточился на гребле – они как раз вошли в протоку. По обе стороны возвышались покрытые секвойным лесом холмы, темные и безмолвные.

– Так где, говоришь, твоя сестрица? – снова заговорил Шеннон.

– Согласно последним вестям от Амади, в Огуне – встречается с делегатами Звездопада и Звездной академии.

– Пытается предотвратить образование Лиги Звездопада?

– Похоже.

– При этом она послала сюда Лотанну и Вивиан Нийоль, – размышлял Шеннон. – Насчет Лотанну все ясно – особые таланты. Но Вивиан?

– Что вы о ней знаете?

– Мало, – пожал плечами старик. – Почти все время трудилась в цитадели Звездопада. Я о ней даже не слышал, пока меня не отправили в Звездную академию: расцвет ее славы совпал с закатом моей. По-моему, она одной из первых в Астрофеле вступила в антипророческую фракцию.

Никодимус сделал очередной гребок.

– Может, припугнуть Вивиан? Выиграем немного времени.

– Нет, пока не узнаем получше, что планирует Дейдре, не стоит, – возразил Шеннон, массируя веки согнутым костлявым пальцем.

У Никодимуса противно заныло под ложечкой – даром что он видел эти выпирающие кости не первый раз. Шеннон тает день ото дня.

– Магистр, каково это – встретить собственный призрак?

Лицо старика исказила страдальческая гримаса.

– Больно видеть, что он еще существует… и тянется ко мне. Я чувствую себя так… словно уже умер.

– Мы отвоюем изумруд. И тогда я исцелю вас от проклятия…

– И у меня будет уйма времени сотворить другой призрак. Помню, Никодимус, помню. И тоже надеюсь, – глухо и устало проговорил магистр.

Никодимус подавил порыв бросить весла и взять его за руку. Прикосновение лишь добавит старику язв.

– Магистр, вам нельзя сдаваться.

– Я не сдамся, мальчик мой, – помолчав, ответил Шеннон.

Никодимус изо всех сил старался не замечать разрастающуюся в груди черную дыру. Чтобы отвлечься, он представил себе изумруд. Отвоевать его, и конец недугу. Хоть бы получилось! Нужно удвоить усилия.

– Нам есть ради чего жить, – скомканно подвел итог своим мыслям Никодимус и сосредоточился на гребле. Погрузить весло, провести, вытащить, погрузить-провести-вытащить.

– Да, – надтреснутым голосом произнес Шеннон, закутываясь плотнее. – Есть ради чего.

Какое-то время они гребли в тишине. Потом ее нарушило неожиданно смешливое сопение Шеннона.

– Знаешь, по-моему, самое необычное во Франческе вовсе не праязык.

– Да?

– Да. Самое необычное в ней – твоя оценка. – Шеннон помолчал. – Такого за тобой никогда не водилось.

– Какого? – озадаченно нахмурился Никодимус.

– Ты назвал ее красивой.

Никодимус упустил весло.

Волчий ручей был узким продолжением протоки, змеящимся в Багряных горах. Он единственный из всех рукавов водохранилища тек в крутом каменном русле. Рыбаки сюда не совались, опасаясь, что из леса на них кинутся ликантропы. Однако в последние два года по берегам рыскали отнюдь не ликантропы. В полумиле к западу от ручья притаился кобольдский лагерь – хижины, укрытые в густой секвойной роще.

Никодимус, завернувшись в толстый шерстяной плед, сидел на каменном берегу, наблюдая за рыбачащими учениками. Шеннон по просьбе Яша наколдовал несколько огненных светляков на стебель саванной травы, и теперь кто-то из кобольдов помахивал светящейся приманкой над водой, а Жила с Кремнем распластались на каменном карнизе.

Никодимус видел наполняющую водохранилище жизнь. Рассеянный в воде планктон не только придавал ей видимый обычным глазом зеленоватый цвет, но и пропитывал сиянием праязыка. Сквозь это слабое свечение проступали более яркие очертания рыб, привлеченных танцующими над водой светляками.

– Отчего рыбы плывут на свет? – пропел над ухом чей-то ласковый голос. – Ведь их там ничего хорошего не ждет.

– Богиня! – приветствовал Никодимус Боанн – нагорское божество, сделавшее Дейдре своей аватарой. Оставшись без ковчега, почти целиком уничтоженного Тайфоном, молодая богиня истаяла почти до эфемерности – но глаза по-прежнему светились лазурью, а волосы пенились горным ручьем. Пышные зеленые одежды раздувались, словно богиня шла по колено в воде.

Вокруг безмолвствовал лес: кроме капель с ветвей, ни звука. Дождь прекратился, ветер утихал.

– Шеннон поведал мне о ваших дневных злоключениях, – продолжала Боанн. – Я попыталась разгадать планы Дейдре, но, боюсь, глубже проникнуть в ее мысли мне не удалось.

Никодимус кивнул. Боанн села рядом.

– У тебя состоялось незапланированное купание по дороге домой.

– Шеннон рассказал?

– Сама чувствую.

Никодимус снова кивнул – как-никак Боанн водная богиня.

– Шеннон говорит, ты выронил весло, увлеченный мыслями о какой-то красавице.

Никодимус застонал.

– Я боялся, что это купание подмочит мою репутацию у кобольдов. Но когда я забирался назад в лодку, Шеннон объяснял им, что я замечтался о Франческе. Жила, кажется, понял, а вот остальные озадачились. Они ведь человеческих мужчин от женщин почти не отличают. Но когда разобрались, в чем дело, хохотали до упаду. Особенно Изгарь с Яшем. Подозреваю, эти двое меня теперь до старости изводить будут.

Боанн улыбнулась.

– И рыбаков окрестных жалко. Кобольдский хохот пострашнее эха из пылающей преисподней.

– Ты замечтался о Франческе?

– У нее непривычно яркий праязык.

– И он тебя влечет.

– Да, – не сразу признал Никодимус. – Но я не понимаю, влечет как мужчину к красивой женщине или как вот этих рыб? – Он кивнул на лазурные силуэты, толпящиеся под фонарным прутом. – Впрочем, в обоих случаях нечего мечтать попусту, нужно сосредоточиться на изумруде.

– Ты по-прежнему его чувствуешь?

– Да, он все так же пробивается через заклинания на моем шраме. – Никодимус потер шею и в который раз вспомнил Джеймса Берра, своего злополучного родственника, жившего триста лет назад и тоже страдавшего какографией. Врожденной или подстроенной Тайфоном – неизвестно. Никодимус оглянулся на богиню и поспешил сменить тему. – Как вы оцениваете состояние магистра?

– После встречи с собственным призраком? Он совсем отчаялся.

Никодимус закрыл глаза.

– Нужно помочь ему бороться. У Дейдре есть план. – Он посмотрел на Боанн, внимательно наблюдающую за кобольдами. – Богиня, не сочтите за дерзость, но каково было так долго обходиться без Дейдре? Томиться рядом все эти годы, не имея возможности приблизиться…

– Тяжелее всего бывает, когда я казнюсь за ревность к Кайрану, оттолкнувшую Дейдре. В такие дни мне хочется сбежать от самой себя.

Никодимус кивнул.

– Пора бы уже ловить. – Боанн показала подбородком на кобольдов. – Ближе рыба не подберется.

Кобольды лежали не шелохнувшись.

– Никодимус, я вот что подумала, – мягко продолжила богиня. – Если ты так же теряешь власть над собой, как эти рыбы, может, тебя влечет не Франческа. – Она встала. – Может, это изумруд.

И тут Яш отдернул светляка, а Кремень набросил на прут кожаный колпак. Озерная гладь под плотным лесным пологом, не пропускающим ни лунного, ни звездного света, стала черной, как смола. Жила закинул в воду сеть из блестящего чернильно-фиолетового текста, которая тут же затянулась мешком.

С радостным гвалтом кобольды выволокли на берег бьющуюся в путанице сияющих фраз добычу. Никодимус громко гаркнул в знак одобрения. Ужин обеспечен.

Но уже в следующую секунду восторг Никодимуса померк при виде трепыхающихся серебристых тушек. Как ни урчит в желудке от голода, с рыбой придется несколько часов подождать – иначе при попадании в рот остатки ее праязыка исказятся, переполняясь ошибками, и еще недавно живые клетки станут злокачественными.