По дороге через саванну Франческа сочиняла колкости для Никодимуса.

Идти было тяжело. Двое кобольдов далеко впереди расширяли тропу, прорубленную ими же к ликантропскому приюту. И все равно Франческе стоило большого труда не поскользнуться на глинистой земле, усыпанной вдобавок гладкими стеблями.

Никодимус позади нее шел по этой мешанине босиком. Как ни обернись, он неизменно всматривался сквозь заросли куда-то вдаль, но, почувствовав на себе Франческин взгляд, на миг поворачивал голову. Шагающий впереди Сайрус удерживался на ногах с таким же трудом, как Франческа. Через каждые полмили иерофант усложнял себе жизнь попытками скрутить из полосы разодранной мантии подобие тюрбана и вуали. Ни одна из попыток успехом не увенчалась.

Как ни смотрела Франческа под ноги, глаза неизменно обращались к раскинувшемуся вокруг зеленому морю. До сих пор она представляла саванну однородной – состоящей из одного вида травы и ничего более, как водохранилище состоит исключительно из воды. На деле саванна поражала разнообразием.

В одних местах трава росла тонкая, словно плеть, и, качаясь от малейшего дуновения, нещадно секла шею и плечи. В других местах толстые, с мужскую руку, стебли возвышались почти на два человеческих роста, напоминая Франческе бамбуковые леса в окрестностях Порта Милость. В этих травяных рощах имелся даже собственный подлесок из лозы и тенелюбивых цветов, а в одной встретилась стая переливчато щебечущих черно-лавандовых птиц. Захлопав крыльями, они с треском, способным заглушить лесной пожар, поднялись в небо и грозовой тучей скрылись вдали.

Из-под ног то и дело шмыгали зверьки, похожие на кроликов – с дымчатой пушистой шкурой, – которых Франческа никак не успевала толком разглядеть. Один раз в траве проскакало что-то большое и пернатое – двое кобольдов с радостным гиканьем запустили ему вслед топориками, но, к облегчению Франчески, промахнулись. В другой раз Никодимус, опустившись на колени, приложил ладонь к земле. Франческа, повторив из любопытства его жест, почувствовала ритмичную, словно барабанный бой, дрожь.

– Что это?

– Что-то тяжелое и с ногами, – ответил Никодимус.

– Да уж, каков вопрос… – вздохнула Франческа. Постепенно дрожь стихла, а потом и вовсе пропала.

Они двинулись дальше через бесконечную череду разномастных трав. Когда небо начало темнеть, Франческа подтянулась ближе к Сайрусу.

– Как думаешь, Вивиан удалось выстоять перед Скитальцем? – спросил он.

Франческа фыркнула.

– Всевышний свидетель, эта особа мнит о себе не меньше, чем наш умалишенный какограф. – Она покосилась на Никодимуса. Тот по обыкновению всматривался в траву, но на взгляд Франчески обернулся. Зеленые глаза сверкнули изумрудами на темном лице.

– Хотя как знать, – продолжила она. – Может, Вивиан и прикончила Скитальца. Она явно на это рассчитывала.

– Я думаю, она погибла, – мрачно отозвался Сайрус. – А значит, нужно попросить нашего умалишенного проводить меня к саду ветров, чтобы я предупредил маршала о зреющем в Авиле политеистическом бунте.

– Так попроси.

– Он не мне глазки строит…

– У мужчин это природой заложено – ежечасно изрекать какую-нибудь чушь или вы специально тренируетесь, чтобы навык не потерять?

– Как ты ни обернешься, он моментально перехватывает твой взгляд.

– Я иду прямо перед ним. Разумеется, он замечает, когда я оборачиваюсь. Когда впереди тебя человек оглядывается, ты волей-неволей отреагируешь, если только ты не совсем чурбан бесчу…

– Ты просто проверь.

Франческа не ответила. Но через несколько минут просека уклонилась на запад, и Франческа, словно высматривая, куда идти, скользнула взглядом к Никодимусу.

Он, хмурясь, смотрел куда-то за плечо – не иначе как слушал топающего позади кобольда. Франческа уже собиралась сообщить Сайрусу, что до знатока человеческой психологии ему дальше, чем земляному червяку, – и тут Никодимус повернул голову. Лицо по-прежнему непроницаемое, но взгляд задержался чуть дольше необходимого. Франческа резко отвернулась – понятный любому мужчине без лишних слов сигнал «прочь!».

– Ну что, уже пора выступить с «я же говорил»? – осведомился Сайрус.

Франческа промолчала.

– Попроси его проводить меня к ветряному маршалу.

– Сам проси. Я не разбираюсь ни в маршалах, ни в политеистических бунтах.

– А я не тяну на ехидную статную брюнетку с ямочками на щеках. И потом, тебе разве не льстит его внимание?

– Тебе бы льстило внимание полуголого головореза, возомнившего, что у него похитили и поместили в какой-то камень часть сознания? Очень лестно. К тому же ему без разницы, на кого пялиться – лишь бы грудь наличествовала.

– Вот поэтому я и не гожусь, – констатировал Сайрус. – Так что давай, разузнай, какие у него планы, и попроси проводить меня к саду ветров.

Франческа замолчала надолго. Потом поняла, что упрямиться глупо. Ну, поставит себя в неловкое положение, что с того? Она замедлила шаг, отставая от Сайруса.

– Что-то не так, магистра? – как всегда бесстрастно поинтересовался Никодимус. – Оступаетесь?

– Только на ходу, – свысока проронила Франческа и притворилась, что поскальзывается.

Никодимуса ее шутка не рассмешила. Наоборот, он застыл как вкопанный, потом попятился. Франческа не сразу поняла, в чем дело, пока не вспомнила страшный волдырь, вздувшийся от его прикосновения у кобольда. Представив, что случилось бы, налети Никодимус на нее сейчас, Франческа содрогнулась внутренне и поспешила вперед.

– Сколько еще до вашего лагеря?

– Таким темпом часа два.

– А там что будет?

Никодимус долго молчал.

– Дейдре умерла.

Франческа оторопела. Издевается? Но глаза Никодимуса смотрели без выражения. Не человек, а конструкт, право слово. Она с негодованием отвернулась.

– Мне жаль.

Никодимус в красках описал истерику и развоплощение Боанн.

– Мы пытались следовать неведомому плану Дейдре и до последнего лелеяли надежду ее освободить. Что делать теперь, неизвестно.

– Таким тоном обычно о погоде рассуждают.

– Что?

– Ничего, – поспешно сменила тему Франческа. – Соболезную насчет Дейдре.

Никодимус что-то буркнул под нос, то ли раздраженно, то ли признательно. А какая, собственно, разница…

– Помните ту неживую кошку? Так вот, мы с Сайрусом ее поймали.

Франческа изложила подробности.

– Я не доверяю призраку, – покачал головой Никодимус, когда она дошла до встречи с текстовым духом. – Если он выбрался из книги, то лишь с ведома и дозволения Тайфона.

Франческа поделилась догадкой, что призрака в меру своих сил и способностей выпустила Дейдре, оставив закапанную кровью записку со словами «ваши воспоминания в ней».

– И Вивиан хочет выкрасть книгу из святилища? – переспросил Никодимус.

– Думаю, она попытается, если Скиталец не свернет ей мозги набекрень. Самомнения ей, как и вам, не занимать.

– Я всего лишь какограф, – машинально возразил Никодимус. – Своими талантами я обязан исключительно упорному труду и везению на хороших учителей и учеников.

– Вы сама скромность, – постаралась не иронизировать Франческа. Почти удалось. – Возможно, нам окажут помощь Дегарн и Лига Звездопада.

– Пока нет изумруда, я никакой не Альцион, а скорее, Буревестник. Так что они меня с большей вероятностью прикончат, чем поддержат. К тому же, готов биться об заклад, Вивиан прислала в Авил моя сестрица – с приказом убить меня.

Франческа улыбнулась. Именно такого ответа она и ждала.

– У Сайруса другое предложение. Если вы доставите его в сад ветров, он убедит маршала, что зреющий политеистический бунт угрожает власти Селесты. Не знаю, впрочем, собирается ли он упоминать демона. Дело трудное, но…

– Гиблое, – перебил Никодимус. – Учитывая, что Вивиан прилетела в Авил на «кречете», Небесный двор наверняка заодно с Астрофелом. И жаждут моей смерти.

– Да на вас, я погляжу, у всех зуб.

– Лишь бы не пустили в ход.

– Так вот, Сайрусу не обязательно упоминать вас. Вам вообще не обязательно тут находиться. Мы можем тайно вывезти вас с учениками куда-нибудь подальше. Подумайте. Пусть с Тайфоном разбирается верховная богиня Селеста и божественно разделывает его под орех.

Никодимус не ответил. Франческа ждала потока предсказуемых возражений, но не услышала ни единого слова. Она обернулась. Никодимус, как и прежде, всматривался в травяной океан. Привычно замкнутое лицо омрачала какая-то тень обреченности. Или печали?

– Что такое?

– Мне нужно сперва посоветоваться с магистром Шенноном, – не оборачиваясь, ответил Никодимус.

– У вас имеются сомнения?

– В Авиле много жителей.

– Почти сорок тысяч.

– Я боюсь, как бы Тайфон не пошел громить город, прежде чем Селеста успеет нанести удар. И в той же мере боюсь, как бы Селеста не разнесла Авил по камушку в попытке разделаться с Тайфоном.

– Действительно, как я могла забыть? Ведь изумруд сразу сделает вас Создателем во плоти, и вы по очереди выколете демону оба глаза непомерно задранным носом.

Никодимус поперхнулся.

– Изъясняться без искрометных метафор вам гордость не позволяет? Или опасаетесь, что голова лопнет?

– Не знаю, не пробовала, – уголками губ улыбнулась Франческа.

– Мои ученики теперь за вас горой после исцеления Жилы, так что с радостью придержат вам голову, если решитесь на этот рискованный эксперимент.

– Нет, спасибо. Боюсь уронить себя.

Никодимус усмехнулся.

– И потом, безотносительно метафор, – если жить без огня или, иначе говоря, без эмоций, зачем вообще жить? – горячо продолжила Франческа.

– Похоже, ваше истинное призвание вовсе не врачевание, а философия.

– Философия непродуктивна. Породишь идею, и что дальше? А вот вылечишь сломанную ногу какой-нибудь девице, она проживет подольше и, если всевышний даст, еще внуков понянчит.

– Мне казалось, в философии одна идея ведет к другой, а две идеи превращаются в концепцию. Так что, по моему глубоко выношенному убеждению, философия еще как продуктивна.

– У вас не может быть ничего выношенного.

– Это почему?

– Вы мужчина.

– И что с того?

– У вас нет органа для вынашивания.

– И какой же орган, кроме мозга, для этого требуется? – ухмыльнулся Никодимус.

– Станете постарше, скажу.

– Мне тридцать пять.

– Значит, вас уже должны были просветить.

– Не делайте из меня младенца.

– Чревато последствиями?

– Плодите смыслы?

– Нет, что вы. Эту идею я подавила в зародыше.

Никодимус хохотнул.

– Хорошо иногда вот так с кем-нибудь поиграть словами. Магистр болен, ему сейчас не до игр. А ученики… скажем так, у кобольдов любая словесная потасовка перерастает в драку.

– А Сайрус начинает злиться, когда меня заносит, – вздохнула Франческа.

– Ну, если других поводов для ссор у вас нет, то вы идеальная пара.

Франческа оглянулась – Никодимус расплывался в лукавой улыбке. Она отвела взгляд.

– Так что, доставите Сайруса к садовой башне?

– Я поговорю с магистром.

Франческа посмотрела на него снова – улыбка никуда не делась, но пропиталась горечью.

– У вас есть какие-то веские причины опасаться встречи Сайруса с ветряным маршалом?

Никодимус прошел несколько шагов в молчании.

– Наверное, нет.

– А не веские?

– Только… только изумруд… Если вы обратитесь к Селесте, мне его уже не получить.

– Да, точно, изумруд. Ваша недостающая часть. Та самая, без которой вам не бывать великим спасителем.

– Да, та самая, – обреченно выговорил Никодимус. – Та самая, которая могла бы победить Тайфона или хотя бы освободить Дейдре, когда несчастная была еще жива. И исцелить магистра, пока еще не поздно.

Эта обреченность Франческу почему-то возмутила.

– А если кто-то еще способен победить Тайфона и исцелить Шеннона?

– Я был бы счастлив.

– Но все равно хотели бы заполучить изумруд?

Никодимус помолчал.

– Почему бы нет. Без него я ущербен.

– А если ваша ущербность не беда?

– Что вы хотите от меня услышать, магистра? – В голосе Никодимуса впервые прорезалась злость. – Что я готов отказаться от изумруда, лишь бы Тайфон был мертв, а Шеннон исцелился? Разумеется, готов.

– Разумеется, – поспешно кивнула Франческа, испугавшись, что перегнула палку. – Просто интересно, каким бы вы были без этой одержимости изумрудом.

Никодимус не ответил.

– Ничего, не обращайте внимания. Просто задумалась – о том, чего нам не хватает для полного счастья.

Франческе действительно вспомнилось встреченное с досадой назначение в захолустную авильскую лечебницу. И странные уколы зависти в обществе могущественных волшебниц вроде Вивиан.

– А я думаю лишь о том, как поддержать борьбу с Тайфоном и жизнь магистра Шеннона.

– Может, я как целитель сумею что-нибудь сделать для вашего наставника?

– Может быть. Но заклятье опутало все его внутренности. Если резать, от магистра ничего не останется.

– Вы не знаете, как филигранно я режу.

Никодимус не ответил.

Франческу охватило раздражение. Слишком он закрытый, этот Никодимус, и слишком озабочен своей ущербностью. Она с трудом подавила порыв ускорить шаг и уйти подальше, чтобы не продолжать разговор.

Но она ведь здесь не ради светского трепа, нужно уломать этого сухаря отвести Сайруса в сад ветров.

– Расскажите мне лучше о ликантропах, – попросила она. – Как вас угораздило с ними связаться? Или у них исстари союз с кобольдами?

– Наоборот, – хмыкнул Никодимус. – Когда-то враждовали не на жизнь, а на смерть. Ведь у обоих предки когда-то бежали с древнего континента.

– Когда человечество спасалось от демонов во время Исхода?

– Еще раньше.

Никодимус поведал, как еще в Звездной академии проник мыслями в фолиант под названием Бестиарий и там наткнулся на воплощение древней богини Химеры. Давным-давно она бежала вместе со своими адептами с древнего континента, осела на этих землях и преобразила адептов с помощью праязыка. Одни стали кобольдами, другие гоблинами и прочими человекоподобными. А саванну и леса Химера заселяла, комбинируя праязык своих верующих с волчьим, создавая ликантропов.

– Какое-то время Химера держала своих чад в узде. Но потом горные кобольды решили прибрать к рукам и долины. Война между кобольдами и ликантропами бушевала столетиями, а затем демоны вызвали массовый людской исход из-за океана. Разобщенные химерические народы не смогли противостоять образованию новых держав, а те, объединившись впоследствии под властью Новосолнечной империи, начали истреблять химерийцев. Однако кое-кто из чад Химеры решил действовать хитростью: когда империя подобралась к саванне, каники с помощью Бестиария изменили свой праязык так, чтобы большую часть жизни проводить в человеческом обличье. У них были собственные поселения и даже небольшой город под сенью Небесного древа.

– Того самого, о котором вы говорили раньше? Долина, где вы с Шенноном скрывались после бегства из Звездной академии?

– Почти. У них была немыслимо высоченная секвойя. Как бы то ни было, их уловка сработала: империя приняла их, продолжая, между тем, изводить на корню другие ликантропские народы.

Франческа присвистнула задумчиво.

– А потом, когда империя пала, Остроземье уничтожило Небесное древо и Бестиарий?

– Именно. Вот тогда-то каники и прониклись цинизмом, считая себя с тех пор павшим народом, лишенным власти над праязыком.

– Но ведь над праязыком не властен никто из нас, – недоуменно нахмурилась Франческа. – Им никто не владеет.

– Из людей – никто. Но они ведь не люди.

Франческа посмотрела на Никодимуса.

– Вы можете менять свой праязык?

– Нет. Только их.

– Почему-то это меня утешает. Не знаю почему.

– Да, есть в этом что-то необычное – представлять, как отредактировал бы себя, случись такая оказия.

– И что бы вы изменили?

– Свою ущербность, – не задумываясь ответил Никодимус. – Заставил бы пораженную заклятьем часть мозга восстановиться.

Снова эта одержимость. Франческа поморщилась, но ничего не сказала.

– А вы бы в себе что изменили? – полюбопытствовал Никодимус.

– Наверное, добавила бы мастерства.

– Мастерства? – рассмеялся он. – Вы чарослов и клирик, и вам все мало? Куда вы метите, в богини всея академии? Мечтаете заткнуть за пояс Хакима?

– Не драматизируйте! – оскорбилась Франческа. – Просто хотела бы повысить свои целительские способности.

– Вы и так с Жилой настоящее чудо сотворили.

– И убила Дейдре, – ответила она без выражения, но тут же спохватилась. – Простите, я не хотела, я имела в виду…

– Понимаю, – проговорил Никодимус негромко. – Я знаю, каково это, когда не хватает какой-то малости, чтобы добиться желаемого.

Дальше они шли в молчании. Франческа снова чуть не ускорила шаг, но почувствовала какую-то недосказанность.

– Тяжело терять пациентов? – спросил вдруг Никодимус.

– По-разному. Иногда смиряешься. А иногда просто перегораешь. – Она помолчала. – Но бывает, что просто сердце рвется.

Сумерки стремительно сгущались в ночь. Никодимус за спиной Франчески издал какой-то невнятный звук, который она интерпретировала как «продолжайте».

– Когда я получила в Порту Милость вожделенную целительскую столу, – услышала Франческа собственный голос, – мне достался старый брюзга, у которого двоилось в глазах. С другими он брюзжал не переставая, видимо, чтобы не терять репутацию, а наедине со мной изливал душу. Я ему нравилась, потому что на все его подковырки язвила в ответ. Иногда его навещал внук. Через пару дней двоение в глазах усугубилось, да еще добавилась страшная головная боль. Ночью его начало рвать. Ни пилюли, ни заклинания не помогали. Кошмар длился два дня. Между приступами он заливался слезами. Ни единой жалобы, только слезы. Рвота усиливалась, наступило обезвоживание. Есть такие тексты, которые позволяют восстанавливать запасы жидкости в организме – очень хитрые заклинания, загоняют жидкость в берцовую кость, а уже оттуда она распределяется дальше.

– В кость? – переспросил Никодимус.

– Да. Выражение «сухой как кость» – полная ерунда. На самом деле в ней полно влаги, она заполнена костным мозгом и кровеносными сосудами.

– Гм.

– В общем, как раз такое заклинание мы собирались запустить ему в голень, но тут с ним случился припадок. А когда он очнулся, то не понимал, где находится. Без конца требовал воды и спрашивал, когда придет внук. Ослеп на один глаз. Мои коллеги-клирики боялись, что восполнение жидкости вызовет новые припадки и еще больше отразится на зрении, а прокол берцовой кости лишь усилит предсмертные муки.

Франческа помолчала, переводя дух.

– А он все спрашивал про внука. И мне показалось, что, если удастся продержать его в живых до прихода мальчика, это все изменит. Я объяснила ему про заклинание и берцовую кость. Он вроде бы понял, но, когда я начала вводить текст, закричал. Всевышний, как он вопил! Однако восполненная нами жидкость его все же спасла.

Франческа сглотнула.

– Вечером припадки вернулись. Они пугали его и смущали разум. Я просидела с ним всю ночь и почти весь следующий день. Когда смятение проходило, он тихо плакал и цепенел… цепенел настолько, что приходилось проверять, дышит ли он. Никогда больше не видела такого опустошающего плача. Ему нужно было продержаться до прихода внука. Но в тот день парень не пришел: из-за дождя почти все горные дороги развезло. Наутро у старика случился страшнейший припадок. Я подумала, что все, конец. Но нет, он остался жив, только совсем ничего не соображал, словно пьяный. Убедившись, что состояние стабилизировалось, я отправилась к другим больным, поэтому меня не было рядом, когда явился внук. Мальчику было всего четырнадцать, и, видимо, старик в этом измененном послеприпадочном состоянии так его напугал, что он дал деру. Но его отловили и принудили остаться. Когда я вернулась, мальчишка уже готов был в окно прыгать. Я уговорила его подождать, обещала, что сознание деда прояснится. Он удалился в коридор, а я проверила, как там больной – вроде он действительно немного пришел в себя. И когда я сказала, что внук здесь, старик впервые за эти дни улыбнулся. Я бросилась за мальчишкой, но… он был перепуган до полусмерти… отводил взгляд, смотрел в потолок, часто моргал, стараясь не расплакаться. Он видел не деда, он видел одолевшую его дряхлость и слабоумие. И у меня опустились руки. Я не могла больше на него давить, и он ушел. Когда я рассказала старику, он не произнес ни звука. Вечером у него случился припадок, который унес его жизнь. Я ничего не чувствовала, только пустоту. Мне пришлось работать всю ночь. А потом, утром, идя спать, я увидела в коридоре мальчишку с отцом. Позвал с собой навестить деда. Я не знаю, что отразилось у меня на лице – удивление или горечь. Но мальчишка все понял. Он развернулся и кинулся бежать. Отца я потом водила забирать тело, но внука так больше и не видела.

К концу рассказа небо над саванной налилось фиолетовым, а темнота будто вырастала из земли и стелилась по траве, как туман.

Оглянувшись, Франческа поймала направленный на нее взгляд Никодимуса. Лица его уже не было видно в сумраке, но он кивнул, показывая, что по-прежнему весь внимание.

– Я почти совсем не плакала, – закончила Франческа, пряча глаза. – Может, чуть-чуть, перед сном. Но когда проснулась, пустота не отпускала несколько дней.

Она снова умолкла. Никодимус только цокнул языком, ничего не сказав. В молчании слышнее стали звуки ночной саванны – шелест ветра в траве, постукивание и скрип полых стеблей. Спереди доносилась тяжелая поступь и сопение кобольдов.

– Отчего умер старик? – спросил Никодимус.

– При вскрытии обнаружили мозговую опухоль.

– Я беспокоюсь за магистра, – совсем тихо проговорил Никодимус.

– Никодимус, простите! – ахнула Франческа. – Я не думала… То есть я совсем забыла… – Перед глазами встало осунувшееся лицо Шеннона. – Какая же я идиотка! Вот что значит мозгов не хватает…

– Думаете, упоминание об ущербности меня приободрит? – усмехнулся Никодимус.

Франческу бросило в жар.

– Снова на те же грабли, всевышний меня покарай. Всю жизнь учусь не ранить больного словом, и без толку. Святые небеса, лучше прикушу язык.

– Кажется, теперь моя очередь просить вас не драматизировать, – поддел Никодимус.

Франческа молчала.

– Я ничего не говорю, – объявила она через несколько шагов. – Может показаться, что я отвечаю, но на самом деле я нема как рыба.

Никодимус рассмеялся совсем тихо. Франческа ждала возобновления беседы, но его не последовало, и пришлось выкручиваться самой.

– Мне стыдно, что я не подумала про магистра Шеннона.

– У Дейдре тоже случались припадки, – выдохнул Никодимус. – Удивительно, как я по ней тоскую. Мы ведь так мало были вдвоем. Я любил, скорее, ее образ, мечту о том, как она освободится из-под власти демона и вернется к Боанн. Теперь мечта погибла вместе с ней.

Франческа оступилась, но не упала, и поняла вдруг, что давно уже не спотыкалась и не поскальзывалась, приноровившись шагать по скользкой траве. Сейчас идти опять стало сложнее, она едва различала землю под ногами. Сотворив несколько светляков, Франческа пустила их кружить на уровне колен, однако стоило нуминусу разгореться, как темнота отозвалась возмущенным шипением. Франческа, подскочив от неожиданности, завертела головой.

– Это Изгарь с Яшем, – спокойно пояснил Никодимус. – Боятся за свои накожные чары.

– Тогда пусть тащат в лагерь мою чересчур сиятельную особу на собственном горбу, – отрезала Франческа.

– Они, подозреваю, не прочь, особенно Изгарь, – рассмеялся Никодимус. – Но вы ступайте, успокойте своего Сайруса. Он скоро шею свернет, проверяя, как продвигается прощупывание на предмет ценных сведений.

– Я ничего не прощупываю! Ценные сведения, у вас? Откуда у меня вообще должна взяться такая бредовая мысль? Попытка манипуляции, чтобы вы доставили Сайруса в сад ветров – да, каюсь, грешна. Но манипуляция, а никакое не прощупывание. Я не настолько низко пала!

– Ну так идите же, продемонстрируйте ему свою гордо поднятую голову. Его явно беспокоит ваша крепнущая симпатия к безумцу, который возомнил себя грядущим Антиальционом.

– Полно, Никодимус, забудьте эти мрачные пророчества, – с деланным сочувствием утешила его Франческа. – Никакая симпатия вам не грозит.

– Тогда уберите наконец своих светляков. Мало ли, вдруг понадобится срочно метнуть заклинание.

– Хорошо, – вздернула нос Франческа. – Простите еще раз за ту историю. Я совсем не хотела задеть ваши чувства лишним напоминанием о недуге магистра Шеннона.

Никодимус помолчал.

– Нет. – Он сделал еще паузу. – Спасибо, что рассказали. Теперь мне не терпится его проведать.

Франческа оглянулась.

– Тогда я пойду поговорю с Сайрусом.

– Идите, – улыбнулся Никодимус.

Запустив еще несколько светляков, Франческа ускорила шаг. Однако на огоньки потянулись ночные насекомые, и некоторые – круглые жуки с переливчатым синим панцирем – то и дело с ощутимой силой врезались в колени.

– Хватит! – урезонила их Франческа ласково. – Прекратите уже, мерзопакостные создания.

– Заводишь новых друзей? – осведомился Сайрус.

– Это ж какими безмозглыми надо быть, чтобы кидаться на объект интереса очертя голову? Ах да, я забыла, ты же мужчина. Ты их понимаешь.

Сайрус вздохнул.

– Ну что, проводит меня Никодимус в сад ветров?

– Он хочет сперва посоветоваться с магистром Шенноном, но мне кажется, я его убедила.

– Вам, я чувствую, там весело было.

– Ты же сам послал меня его обольщать.

– Послал. И ты имеешь полное право насладиться заслуженным мужским вниманием.

– Прекрати. Твое великодушие вынуждает проникнуться к тебе препротивнейшим чувством уважения.

– Как вам будет угодно, магистра. Сию секунду превращусь в черствого эгоиста, который в нужный момент демонстрирует слабость, чтобы пробудить твой воплотившийся в целительстве материнский инстинкт.

– Намекаешь, что работа занимает все мои мысли?

– Мысли, Фран? Да ты уже десять лет днюешь и ночуешь в лечебнице. Даже если телом ты дома, душой постоянно с пациентами.

– Минутку, сейчас я придумаю уничижительный ответ.

– Может, надо было и мне туда лечь, тогда смог бы тебя удержать.

– Ты… – Франческа не договорила, хотя почему-то принимающая опасный оборот беседа не особенно ее смущала. – Сайрус, уже почти ночь. Мы едва вырвались из ликантропского логова, я битый час уламывала сумасброда-какографа, а нам еще топать и топать в темноте через эту дикую пустошь. Может, отложим выяснение отношений на…

– Ты права, зря я начал.

Франческа запрокинула голову к путанице созвездий. По небосклону карабкались тонкие серпики синей и черной лун, откуда-то из-под ног доносился дружный стрекот – наверное, какие-нибудь сверчки.

– Что ж, ночь располагает к прогулкам, и то хорошо, – поискала более приятную тему Франческа. – Если, конечно, забыть на время о захваченном демоном городе и истекающих слюной ликантропах.

– Да уж, прогулочка, – проворчал Сайрус. – Где наконец этот их лагерь?

– Никодимус! – окликнула Франческа. – Где наконец этот ваш лагерь?

– Вашим темпом до него ковылять не меньше часа! – отозвалась темнота.

Сайрус нахмурил брови.

– Что? – обернулась к нему Франческа.

– Да уж, прогулочка… – повторил Сайрус и ускорил шаг.

Франческа поспешила за ним – и споткнувшись, повалилась на колени. Никодимус, шедший сзади на почтительном расстоянии, застыл столбом, боясь на нее налететь. И снова Франческа содрогнулась, невольно представив, что будет, если он ее коснется. Где-то над травяным морем прокричала птица – какой-нибудь ночной хищник.

Поднявшись на ноги, Франческа торопливо пошла вперед, остро ощущая себя между двух огней.

Да уж, прогулочка…

Вивиан проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо.

– Кто здесь?

– Я, – пробасил Лотанну.

– Сколько времени.

– Почти полночь.

Жесткий край черепицы впился в бедра, и Вивиан вспомнила: они с Лотанну на крыше, откуда тот наблюдет за святилищем. Она нашарила рядом клинический журнал Франчески с заключенным в нем призраком.

– Видел что-нибудь?

– Скиталец удалился из города.

– Куда? – Вивиан поплотнее запахнулась в плащ: ветер, хоть и несильный, пробирал до костей.

– Через Северные ворота. В саванну.

Вивиан поднялась на одеревеневшие ноги.

– Ну что же, пойдем проверим, хорошо ли демон охраняет святилище.