В теплый майский вечер на набережной было полно народу: бегающих трусцой от инфаркта, родителей с детьми в колясках, туристов, изучающих путеводители, влюбленных, не сводящих друг с друга глаз. Какой-то человек нес плакат, возвещавший о скором конце света, другой рекламировал обеды в китайском ресторане.

Огни проплывавшей мимо «Королевы Кукабарры» отражались в воде, а ее гудок был слышен на много миль вокруг.

Под тентом, на специально отведенной площадке, на обозрение гуляющей публики были выставлены картины, претендующие на получение приза от спонсоров, которые привлекали публику бесплатными безалкогольными напитками и возможностью почувствовать себя любителями живописи и критиками.

Александра шла на набережную через мост Виктория. Теплый ветерок был таким приятным, что она с удовольствием постояла бы на мосту. Но Райли, наверно, уже ждал ее на выставке, равно как и написанный ее матерью его портрет, который она до сих пор не видела.

Сначала она поискала глазами Райли, но не нашла. Зато увидела его портрет, вызвавший у нее такой всплеск эмоций, что перехватило дыхание.

Райли был изображен почти в натуральную величину. Но это не был официальный портрет Райли Темплтона, адвоката. Его мать наверняка будет разочарована, что он без мантии и парика. Райли был изображен без пиджака, с засученными рукавами рубашки, расстегнутой верхней пуговицей и незавязанным болтающимся галстуком. Он стоял на коленях, а к концам шелкового галстука тянулась детская ручка.

Это были Райли и Саванна — взрослый человек, временно отрешившийся от тягот и цинизма жизни, и доверчивый ребенок, только входящий в эту жизнь. Рона лишь наметила улыбку на лице Райли, но в его глазах светились доброта и нежность. Картина не имела названия, но могла бы называться «Отцовство».

Кто-то встал у Александры за спиной, и она поспешно смахнула набежавшие слезы. Это был Райли, такой же, как на портрете — со смеющимися глазами и руками, протянутыми для объятия. Чего еще может желать женщина, подумала она. Рона показала ей, какое у нее могло бы быть будущее. Но его не будет. Ей стало жаль себя. Жаль Райли. Каким бы он был прекрасным отцом!

Завидев Александру, он намеренно замедлил шаги, хотя ему хотелось броситься к ней, как это делают дети. А сейчас он ощутил почти физическую боль где-то на уровне солнечного сплетения. Неужели так будет всегда? Неужели он всегда будет думать о том, что любит ее больше, чем она его? Если вообще любит.

Нет, она, конечно, его любит. Но она всегда готова любить — кого и что угодно: брошенных детей, одинокого старика-соседа, покупателей-пенсионеров. Может, и он попал наравне с ними в число бесприютных? Может, он всего лишь новое хобби, которое она отправит в камин к другим своим увлечениям, когда потеряет интерес? А может, она просто уговорила себя, что любит его, потому что он соответствует расхожему представлению о том, что такое «подходящая партия»?

Она сказала, что выйдет за него замуж, в момент эмоционального шока. Она увидела его лежащим на земле, раненого, и пожалела.

Он обнял ее, шепнул на ухо приветствие, вдохнув при этом аромат ее волос. Она обернулась, в ее глазах стояли слезы.

— Моя мать так наблюдательна, — сказала она, шмыгая носом. — Она изобразила тебя наполовину раздетым. Верно подмечено. — Она чмокнула его в губы и снова повернулась к портрету.

Александра была явно чем-то расстроена и избегала его взгляда. Впервые за все время он вдруг подумал, что она может его отвергнуть. Его будто кто-то ударил в солнечное сплетение. Сейчас вряд ли, но когда-нибудь этот момент может наступить.

— Представляешь, как трудно было позировать в таком положении? — небрежно сказал Райли. Он заметил, что Александра смотрит то на него, то на картину, и ему показалось, что она не решается о чем-то его спросить. Или хочет сказать, что совершила ошибку? Но она добрая, не станет говорить ему это в лоб. «Райли, — скажет она, — у нас не получится. Но мы можем остаться друзьями». Краем глаза он увидел, что она открыла рот. Вот оно.

— Это нечестно, — вырвалось у нее. Она сунула в сумку мокрый бумажный платок и стала искать новый. Он протянул ей свой.

— Работы Роны всегда производят на тебя такое впечатление? — поинтересовался он. — И что нечестно?

— Люди, которых это вообще не волнует, могут иметь детей. Даже те, которые не дают себе труда заниматься их воспитанием, тоже их имеют.

— И я об этом думал. — Слава Богу, облегченно вздохнул он, момент еще не настал. Что-то ее взволновало, нечто, ранившее ее чувство справедливости.

Александра вдруг повернулась к нему, схватила его за руки и внимательно посмотрела ему в глаза. У Райли упало сердце. Господи, он, видимо, ошибся.

— Райли. — Она сделала паузу, и он понял, что она подбирает слова. Может, она именно этим занималась, когда он подошел? Репетировала слова прощания со слезами на глазах? Райли вдруг охватило чувство сострадания к людям в суде, ожидающим оглашения приговора, который может изменить всю их жизнь.

Но он не должен терять самообладания. Надо оставаться спокойным. Надо подавить в себе желание опрокинуть все эти картины, выдрать с корнем посаженные вокруг лилии, схватить плакат, возвещающий конец света, и разорвать его в клочья.

— Это трудно… мы никогда об этом не говорили. Я не заговаривала об этом, потому что ты не любишь об этом говорить, но…

Она прикусила губу. Во взгляде были жалость и сострадание. Его отчаяние и злость росли: он вырвет кусты лилий, все до одного. Он всегда ненавидел лилии.

— Я хочу сказать… я всегда хотела их иметь, но сейчас я уже привыкаю к мысли, что их не будет… то есть, как это обычно бывает… мм…

Внутренним взором Райли уже видел растерзанные длинные листья лилий. А потом он напьется в клубе. И будет играть на пианино до самого утра или до полного забвения — в зависимости от того, что наступит первым.

— Я знаю, что ты переживаешь и, возможно, никогда не захочешь… мм…

Райли нахмурился, и она бросилась к нему, словно желая утешить.

— Но потом, когда у тебя будет время подумать, ты… мм…

— О чем ты, Александра? — взорвался он. — Ради всего святого, выкладывай, что там у тебя. О чем я должен подумать?

Она облизала губы и распрямила плечи.

— Об усыновлении, — наконец решилась она.

Ожидая его реакции, она смотрела на него почти с испугом. Рукой она непроизвольно стала гладить его по рукаву, боясь вымолвить хотя бы одно слово утешения. Райли молча глядел на нее, пытаясь осмыслить слово, которого он меньше всего ожидал.

Она разразилась потоком слов:

— Послушай, мне не надо было об этом говорить. Сейчас не время и не место. Я не хочу, чтобы ты думал, что я не привыкла к мысли, что никогда не буду их иметь, потому что я уже привыкла. Это было нелегко, но сейчас все в порядке, Райли.

Его мозг, привыкший моментально перерабатывать значительный объем информации, вдруг перестал работать, подобно одному из ржавых сельхозорудий Сэма.

— Усыновление? — спросил он, выхватывая единственное слово, показавшееся ему значимым.

— Есть, разумеется, и другие пути, но многие мужчины не допускают даже мысли о банке спермы, и я не уверена, что и я смогла бы. Конечно, усыновление — это не то же самое, что иметь собственных детей, но ведь отцовство заключается не только в том, чтобы зачать ребенка… а в том, чтобы быть отцом каждый день, заботиться о ребенке, учить его и любить, словом, все то, что ты так хорошо умеешь делать.

— Банк спермы? — Райли наконец очнулся.

— Когда я увидела это, — она показала на портрет, — я просто подумала… но я знаю, тебе может не понравиться… я имею в виду идею усыновления… Но если это так, я хочу, чтобы ты знал, что я не буду переживать, что у нас нет детей, и не стану, как Анна Браун, пытаться украсть чужого ребенка.

Одна фраза застряла в голове Райли: отцовство заключается не только в том, чтобы зачать ребенка. К нему вернулась способность анализировать. Он сопоставил эту фразу с некоторыми другими, сказанными Александрой. Такими, например: люди, которых это вообще не волнует, могут иметь детей… было нелегко, но я привыкла… тебе может не понравиться идея усыновления.

Райли стал припоминать их прежние разговоры. Александра говорила, что хочет иметь большую семью. При этом она смотрела на него с состраданием. Но в последнее время она редко заводила разговор о большой семье. Когда это было в последний раз?

Он пришел к определенному выводу, но не решался сказать ей об этом, поскольку вывод был слишком хорош, чтобы в него поверить.

— Райли, — сказала она, обнимая его за талию, — я люблю тебя. Давай сейчас не будем принимать решение.

— Ты всегда хотела иметь детей, — ответил он. Комок в горле мешал ему говорить. Неужели она имеет в виду то, о чем он думает? — Ты из тех женщин, кому самой природой предназначено стать матерью. У тебя должны быть дети. Это было бы трагедией, если бы у тебя их не было.

— Если бы я не вышла за тебя замуж — вот это была бы трагедия, — сказала она, уткнувшись ему в шею.

— Ты готова выйти за меня замуж, прожить со мной жизнь, даже если я… не могу иметь детей?

— Конечно. — Она подняла на него удивленный взгляд. — Но ты же уже знаешь об этом.

Но он продолжал испытывать ее, ненавидя себя за это.

— Даже если я не смогу себя заставить усыновить кого-нибудь?

— Да. Даже тогда.

Она поцеловала его, потом посмотрела мимо его плеча и увидела Рону, стоявшую в толпе поклонников и критиков, а дальше — Пэм и Джефа с Саванной в коляске.

Райли еще долго стоял перед своим портретом, привлекая внимание посетителей, замечавших сходство. Даже сейчас он сомневался в том, правильно ли он все понял. Не истолковывает ли он бессвязные речи Александры в свою пользу?

— Вряд ли я получу приз, — сказала подошедшая к нему Рона. — А жаль. Призовые деньги мне пригодились бы.

— Вы мечтаете иметь внуков, Рона? — спросил Райли.

— Это что, такой способ узнать у меня, разочарована ли я, что вы бесплодны?

— Это вам Александра сказала?

— Случайно, — кивнула Рона.

Пэм, Джеф и Александра окликнули их. Но Райли ушел прежде, чем завязалась беседа. Ему захотелось побыть одному.

Он спустился к реке, хотя уже было довольно темно и в небе зажигались звезды.

Александра любит его настолько, что готова отказаться от своей мечты. Он стал противен самому себе. Как он мог в ней сомневаться? Его лоб покрылся испариной, хотя от реки веяло прохладой. Он еще долго оставался у воды, размышляя о том, что такое любовь, как красивы лилии и как жестоко ошибается человек с плакатом, возвещающим конец света.

Он стоял, руки в карманы, неподвижный, словно статуя. Его широкие плечи и красиво очерченная голова были отчетливо видны на фоне освещенной луной реки. Некоторое время Александра с тревогой наблюдала за ним. Неужели она своими разговорами о его неспособности иметь детей вселила в его душу сомнение и неуверенность в их будущем?

— Райли, — тихо позвала она.

Он обернулся и взял ее за руку. Его глаза блестели, но не от слез — в них отражались огни на реке. Он улыбнулся и сказал:

— Песня называется «Откровение». Это она крутится у тебя в голове ночью. Ты говоришь, что она тебе знакома, но ты не можешь вспомнить слова.

— Нет, — нахмурилась она, — это название ни о чем мне не говорит. И все же я ее знаю. Такая знакомая мелодия…

— У нее нет слов.

— О, а я бы могла поклясться, что есть. Ты уверен?

— Уверен. Это я написал музыку, а слов никаких не писал.

— Ты написал музыку?

Он притянул ее к себе и зашептал на ухо:

— И ты не могла слышать ее раньше. Ты слышала ее всего один раз. То, что ты напевала мою песню и была уверена, что знаешь слова, — это знак.

— Знак чего? Вот уж не думала, что юристы верят в судьбу.

— Более точно песню следовало бы назвать «Надежда». Я надеялся, что моя музыка что-то для тебя значит, особенно потому, что мое виртуозное исполнение не произвело на тебя никакого впечатления.

— Надеюсь, я не слишком огорчила тебя сегодня, когда я…

Райли приложил к ее губам палец.

— Александра, произошло недоразумение…

— Я тебя все же огорчила, да? Больше никогда не буду говорить на эту тему, разве что ты сам захочешь.

Райли покачал головой и издал какой-то непонятный звук. Что это с ним? — подумала Александра.

— Александра, я вовсе не бесплоден.

— Что?

— С моим… э… все в порядке. У меня есть все основания полагать, что мой… э… инструмент находится в отличной форме.

Она явно его не понимала.

— Не знаю, как еще мне выразиться. Я могу производить потомство. Я способен к размножению. Я могу стать отцом.

Александра продолжала молча на него смотреть. Она даже отошла на шаг.

— Но ты же сказал… при нашей первой встрече… что у тебя нет ребенка и никогда не будет.

— Но я же не сказал, что не может быть.

— Нет, ты сказал, что у тебя не может быть детей.

— Это ты так предположила. — Голос Райли обрел свою обычную твердость.

— Я тогда извинилась за то, что напомнила тебе о том… а ты сказал…

— Вот что я сказал: «Нет необходимости мне сочувствовать» или что-то в этом роде. По-моему, я тогда выразился ясно — нечего меня жалеть, потому что проблемы отцовства у меня нет.

— Всякий раз, когда я заговаривала о детях, ты расстраивался. Ты становился мрачным, когда говорил о своей бывшей жене и ее детях. Тебе было грустно, когда ты говорил, что эти дети, при других обстоятельствах, могли бы быть твоими. Что ты имел в виду под другими обстоятельствами?

— Да, — фыркнул он, — они могли бы быть моими, если бы я был настолько глуп, что заводил бы детей в двадцать лет. А потом, после того, как я развелся с их матерью, мне пришлось бы смотреть в их печальные глаза. Если я и расстраивался, то лишь потому, что мог, не задумываясь, произвести на свет детишек только затем, чтобы потом сделать их несчастными. Все, о чем мы говорили, ты истолковывала по-своему. Такие ошибки опасны, потому что…

— Не смей читать мне нотации! — воскликнула Александра и больно ударила Райли по плечу. — Ты, напыщенный… — Она тяжело дышала, щеки пылали. — Я думала, что ты не можешь… думала, что мы никогда… я все это время старалась смириться с тем, чего не существовало! Я чуть с ума не сошла, а ты сейчас спокойно так заявляешь, что я сама виновата, что сама все придумала! — Она была в такой ярости, что хотела снова его ударить, но он схватил ее за руку.

— Александра! — рявкнул он. — Я отправляюсь в клуб. Мы продолжим наш разговор, когда ты остынешь и успокоишься.

— Нечего мне указывать, что мне делать!

— Хорошо, когда мы оба успокоимся, — поправился он, но отнюдь не извиняющимся тоном. Даже наоборот. Он отвернулся от нее с высокомерным видом и зашагал прочь, так что ей пришлось почти бежать за ним. На ходу она бросала ему обвинения в обмане и замолчала только тогда, когда они оказались на набережной среди друзей Роны.

Райли перебросился несколькими словами с Роной, Пэм и Джефом, пожал пухлый кулачок Саванны и ушел. Александра долго смотрела ему вслед, но, перехватив взгляд матери, отошла и стала делать вид, будто рассматривает картины. Однако Рону не так-то легко было обмануть.

— Неприятности в раю? — спросила она.

— Он не бесплоден! — выпалила Александра. — Представляешь себе?

— О!

— Я хочу сказать, что с самого начала он вел себя так, что я думала… Он всегда уходил от разговоров о детях, так что я перестала говорить на эту тему… но потому, что и как он говорил, было очевидно, что он не может иметь детей! — Александра была вне себя. — А теперь он воротит свой огромный нос и заявляет, что я… — она несколько раз ткнула себя пальцем в грудь, — я, видите ли, ошибалась!

— Да, — покачала головой Рона. — Какая наглость!

— Он даже не представляет себе, как я мучилась. Я мечтала иметь от него детей, семью, а пришлось смириться с тем, что ничего этого у меня не будет. Я словно закрашивала, мазок за мазком, ту прекрасную картину, которую нарисовала в своих мечтах, пока она не исчезла. А он считает, что я не имею права сердиться! Он не стерилен, — еще раз повторила Александра и рассмеялась. — У него могут быть дети. — Она взяла Рону за руки и закружила ее по площадке. — У него могут быть дети!

— Рада за вас обоих, — сказала Рона. — Думаю, и все вокруг рады это слышать. — Она обняла Александру, а потом немного оттолкнула. — Ступай за ним. Не жди, когда начнется церемония награждения. Я все равно не выиграю, но придется выслушать все эти речи.

Несколько любителей джаза стояли вокруг пианино. Было еще рано и не так накурено, так что Александра увидела Райли, низко склонившегося над клавиатурой. Его пиджак висел на футляре от контрабаса, жилет был полностью расстегнут, шелковый галстук торчал из кармана брюк.

Она подошла к пианино и с улыбкой глянула на этого большого неопрятного человека, который часто выглядел так, будто собирается лечь спать.

— Райли, — сказала она, но стоявший рядом человек зашикал на нее. Александра стала стучать пальцами по верхней крышке пианино, и в зале она, наверно, была единственной, кто не попадал в такт музыке.

Мелодия кончилась, и Райли разогнулся, расправляя плечи. На этот раз в зубах у него не было сигареты. Он увидел ее и сказал:

— По-моему, все это уже когда-то было.

— Я пришла поговорить. О ребенке.

— У тебя есть ребенок или ты хочешь иметь ребенка?

— Хочу иметь.

Поклонник игры Райли с недовольным видом ждал, когда тот снова начнет играть.

— Вот как! Ты хочешь, чтобы у твоего ребенка были способности к музыке, поэтому пришла сюда предложить соединить мои гены с твоими.

— За вознаграждение, — ответила Александра, подыгрывая ему: от нее не ускользнул блеск в его глазах. — Я сбилась с ног в поисках подходящей кандидатуры, но у тебя самые лучшие характеристики.

— Неужели?

— Ты в хорошей физической форме, довольно привлекателен, у тебя приятный голос и никаких видимых недостатков.

Поклонник джаза скрестил на груди руки и стал демонстративно отбивать ногой такт.

— Правда, меня несколько смущает твой нос, — продолжала Александра, — но с этим я готова смириться.

— Как ты великодушна!

Любитель джаза взглянул на часы и вздохнул.

— Ну, и когда же ты хочешь совершить этот подвиг?

Александра оглядела зальчик и раскинула руки, как бы показывая этим жестом, что лучшего времени и места не придумаешь.

— Здесь можно где-нибудь уединиться?

— Конечно. Можно убрать бумаги с письменного стола в конторе. — Райли встал и протянул руку за пиджаком.

Фанат джаза встрепенулся.

— Вы уходите? Ведь перерыв еще не скоро. Вы не могли бы подождать? — обратился он к Александре.

— Есть вещи поважнее джаза, — с серьезным видом ответила она.

Фанат был сражен.

Переговорив с контрабасистом, Райли схватил Александру за руку и вывел из клуба.

— Я не был уверен, что ты меня любишь, — признался Райли, становясь серьезным. — Ты из тех женщин, которые мечтают о любви, которые всегда опекают несчастных, и я подумал, что, может быть, ты меня только жалеешь.

— Господи, Райли, ни одному человеку, если он в здравом уме, не придет в голову жалеть тебя.

— Но ты все время на меня смотрела с таким сочувствием, что я думал: «Вот сейчас она скажет, что всё кончено, что она испытывает ко мне жалость, которую приняла за любовь». С другой стороны, я подумал, что, может, ты прикинула, у кого больше достоинств — у меня или Грэхема, и решила, что я более выгодная партия. Но мне и в голову не могло придти, что ты считаешь меня бесплодным. Что именно поэтому смотрела на меня, как на несчастненького.

— Ну, уж! — фыркнула она.

— Сегодня, когда ты сказала, что, выйдя за меня замуж, никогда не будешь иметь детей, я был… я почувствовал… — Он посмотрел на небо, на звезды, словно хотел оттуда услышать ускользающие слова. — Я почувствовал себя раздавленным.

Однако, твое смирение очень скоро обернулось триумфом, подумала Александра, вспомнив, как он был уверен, что она за ним побежит после их разговора на берегу. Жизнь с Райли будет нелегким испытанием.

Но сейчас Райли переживал редкий для него момент раскаяния.

— Быть любимым тобою, Александра Пейдж… — Кончиками пальцев он отвел упавшую ей на лоб прядь. — Мне повезло.

— Был момент, когда я думала, что ты снова женишься на Дэвине.

— А я всерьез думал, что ты можешь выйти замуж за этого тупицу Грэхема.

— Он не тупица, — запротестовала она.

— Да он шагу не делает без того, чтобы не свериться со своим секундомером. Наверно, и любовные утехи были рассчитаны с математической точностью. Он сверялся по часам до и после?

— Не знаю. — Она прильнула к нему, улыбаясь. Значит, он не так уж в себе уверен?

— Ты хочешь сказать?..

— Он же тренируется для соревнований по троеборью.

— То есть, ты хочешь сказать, что когда он тренируется, он не?..

— Никакого кофе, алкоголя, секса.

— Совсем никакого? Тяжеловато тебе приходилось.

— Не знаю.

— Но ты же давала мне понять, что вы спите вместе.

— Это ты так предположил. Ты слишком быстро сделал вывод и все, что я говорила, истолковывал по-своему.

Они пришли к гаражу.

— Мы куда-то едем? — спросила Александра.

— Ко мне. Если я хочу соединить свои гены с твоими, я не нуждаюсь в репетициях.

В воздухе стоял запах тимьяна. Стол, накрытый посреди огорода возле солнечных часов, ломился от закусок и бесчисленного количества бутылок с безалкогольными напитками. Над жареными цыплячьими крылышками, салатами, ломтиками сыра и копченой лососины возвышался огромный именинный торт, покрытый зеленой глазурью и украшенный миниатюрным прудом из фольги, поперек которого было написано кремом: «С днем рождения, Саванна!» Среди кувшинок из крема прятались зеленые лягушата из помадки. В центре была воткнута одна розовая свечка.

Саванна, обутая в новые белые ботиночки, неуверенно ковыляла среди гостей, щелкавших фотоаппаратами. Устав, она уселась прямо посреди грядки шалфея и улыбнулась, довольная всеобщим вниманием.

— Саванна, — позвал Райли, присев перед девочкой с камерой в руках, — смотри сюда на дядю Райли.

Не успел он сделать фото, как Саванна вскочила и, почти не касаясь земли ножками — так обычно бегают дети, едва научившиеся ходить, — бросилась к Райли. Он отдал фотоаппарат Александре и, подхватив Саванну на руки, высоко поднял, отчего малышка радостно запищала.

— Ты будешь замечательным отцом, — сказала ему Александра, когда Пэм забрала Саванну, чтобы показать ей торт.

Райли молча взял у нее фотоаппарат и снял Пэм и Саванну на фоне торта.

— Возможно, со временем. Я сейчас практикуюсь.

— Девяти месяцев тебе хватит?

— Пэм, — позвал Райли и махнул рукой. — Стой так. Здорово!

Он смотрел в видоискатель, держа палец на кнопке. Но вдруг повернул голову.

— Что ты сказала?

— Скорее, Райли, — крикнула Пэм, потому что Саванна начала вырываться у нее из рук и тянуться к торту. Пэм попыталась ее остановить, но Саванна наклонилась и провела ручкой по украшениям из крема. Один лягушонок свалился на стол, а Саванна сунула в рот кусок зеленого крема, а потом со счастливым видом стала облизывать пальцы. Чья-то видеокамера запечатлела этот эпизод.

В этот момент к ним подошел Сэм. В руках у него была изжеванная картонка от попкорна. Она уже выцвела от солнца и дождей, улитки проделали в ней свои ходы, но остатки чего-то, написанного рукой Сэма, еще можно было разобрать, а именно: — «Александра», «поживет», «ключи» и «Райли».

— Видишь, — сказал Сэм, — я говорил тебе, что написал записку. Ее, наверно, ветром сдуло и она застряла в ограде. А Милли ее нашла и немного пожевала.

Райли повертел в руках картонку, но когда Сэм отошел, снова спросил Александру:

— Так что ты сказала?

Александра глянула на него: у ребенка будут точно такие ярко-синие глаза, подумала она, и, улыбнувшись, положила ему руки на плечи.

— Я не уверена на все сто, — призналась она, внимательно глядя на него и ожидая его реакции. Ведь он столько раз говорил об опасностях, поджидающих родителей, о нежелании рисковать. — У меня задержка… но это бывало и раньше…

Райли снял ее руки и принялся изучать ее лицо с серьезным видом.

— Райли, — упавшим голосом спросила она. — Ты расстроился? Не надо было говорить тебе пока… может, ничего и нет…

Он сглотнул и прижал к губам ее руки.

— А я надеюсь, что есть. Мы с тобой уже освоили Купание Ребенка и Мытье Головки. Будет жаль, если наше мастерство пропадет даром.

Александра рассмеялась и отвела Райли в сторону.

— Ты думаешь, мы справимся, Райли? Ты всегда говорил, что на свете слишком много никудышных родителей. Ты не пожалеешь?

— Не знаю, — честно признался он, привлекая ее к себе. — Знаю только, что нам предстоит долгий путь. Так что придется постараться. — Он подобрал картонку и швырнул ее через забор, где ее подхватила Милли — самая молочная коза Сэма. — Ведь в записке наши имена стоят рядом.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.