Обсуждение прошло, в общем, предсказуемо. Основная точка зрения, пожалуй, разделялась всеми:

— Мы не должны так рисковать! — голос разума. Сказано честно. Фиане уже многое пережили, и продолжать дразнить судьбу — не разумно. Эту точку зрения разделяли все, но в некоторых головах перевешивал другой довод:

— Но капитан Абуксигун рисковал ради нас! — а вот и голос сердца и совести.

— Во-первых, это его долг. «Смелый свистун» — корабль разведчик, и его задача — рисковать собой ради спасения остальных. — А во-вторых, Абуксигун с риска кайфует! А в третьих, видите, к чему это его привело?! — резонно.

Перелом в ход дискуссии внёс, разумеется, капитан Нелнишнош:

— А позвольте поинтересоваться, с чего вы взяли, что сейчас мы рискуем меньше? Не сегодня, так завтра «Потрошитель Лазурного Берега» начнёт охоту. А у нас пустые накопители. И реактор мы не включим, что бы не выдать себя «Потрошителю». Нам в таком режиме ещё долгие месяцы прикидываться астероидом.

— Но позвольте, капитан! Где же риски для нас меньше? — кто-то должен был задать этот вопрос.

— Риска для нас меньше, если мы продолжим дрейфовать, а «Потрошитель» не станет искать тут, а бросится в погоню за теми, кто ушли в гипер. Вот только вряд ли кто из нас может предсказать, как поведёт себя «Потрошитель». Однако, если «Смелый свистун» действительно прячется сейчас где-то на первой планете, то для нас его полные накопители — самый верный вариант при любом развитии событий.

И так, вот оно — ключевое «если». Вопрос свёлся к Аритайе, к её снам и предчувствиям. Кое-кто, из тех, кто вчера пел вместе с ней в кают-компании, сразу заявили, что верят в её талант сенсорика. Но кое-кто — кто тоже пел и благодарил её за спасение — тут выразили сомнения. Капитан сразу заявил, что Аритайя участвовать в этой дискуссии не будет, и точка! Потому что у неё сейчас вахта, первый офицер наблюдения спит, а третьего у них нет. Нелнишнош как никто понимал, как тяжело будет его дочери выслушивать все эти сомнения: — а не влюблена ли она в капитана Абуксигуна, и как часто молодой и бравый снился ей ранее? И действительно ли она что-то почувствовала тогда, когда флот клана попал в засаду, или её, теперь уже знаменитое — «тут что-то не так» — голос неуверенности и страха, а не таланта сенсорика…. и так далее. Капитан сознательно устроил это совещание в её вахту.

А когда страсти разыгрались, и всё, что стеснялись сказать, оказалось всё же высказано, капитан Нелнишнош вывел на громкую связь доклад с мостика:

— Есть передача с нашего зонда у газового гиганта! Судя по телеметрии, «Потрошитель Лазурного Берега» закончил спасательные работы! Пока стартовать в гипер не собирается.

— Что ж, — задумчиво вздохнул капитан, — будем ждать! Ждать и дрейфовать, — на этом капитан извинился, и покинул собрание. По делам.

Беспомощно дрейфовать, и ждать беды. Не часы, не дни даже — недели! Месяцы! Настроение спорить исчезло, как и не было. Фиане прониклись, представили себе своё ожидание, и поняли: нервы у них не выдержат, и очень скоро жалеть об этом решении будут все. Полчаса тяжёлых вздохов и охов, — и капитан Нелнишнош получил карт-бланш на рискованную операцию по поиску и спасению «Смелого свистуна».

И вот безжалостная схватка: достижениям фианской космической медицины бросает вызов многократная перегрузка. Большинство фиан стонут в своих капсулах, и только вахтенные скрепят зубами в рабочих ложементах. Протяжно жалуются на нагрузки переборки. Басит маршевый двигатель, тихонько подвывают старенькие обмотки трансформаторов, раздражённо шипит гидравлика.

— У-у-у-х, — вновь печально стонут переборки.

— Бум!

— Что это? — прохрипел капитан инженеру, но пока тот копался в своих приборах, Аритая озвучила верный ответ:

— Лопнул какой-то трос на стартовой палубе, — она просто услышала раздражение, злость, и обиду своего кузена: тот так старался, всё перепроверил, но что-то упустил, и вот теперь этот гадкий, подлый, вредный трос лопнул, а ему никак… не… достать… тяжело!

— Фиксаторы выдержат нагрузку, — уверил всех на мостике вахтенный инженер, сориентировавшись, наконец, в своих датчиках.

— Иди-ка, отдохни, — прохрипел Аритайе отец. — Мы пока далеко. Отсюда их не услышишь. Ну, разве что, во сне.

— Но я же…, - Аритайя пытается возражать.

— Офицер наблюдения! Иди спать!

А ведь она всего-то хотела сказать, что не доползёт сейчас до своей капсулы.

— Мостик! — раздался по корабельной связи голос тётушки Абекойи, — вкусняшки готовы! В эдакой перегрузке вкусняшечки получаются такие, что вы языки свои проглотите! Ох! Только я их вам не принесу.

— О-хо-хо! — старик Уохинтонкан — Аритайя это чувствовала — пытался задорно выкрикнуть «Ё-хо-хо!», но получилось у него совсем не задорно, а как-то ближе к предсмертному хрипу. — Всем амнистия на пять минут! Начинаю отсчёт! Пять! Четыре!..

Аритайя охнула — она потеряла счёт времени, и не заметила, как пришла пора плановой паузе. Мощность маршевого двигателя каждые два часа снижали, на пять мину уменьшая ускорение корабля до привычного фианам ускорения свободного падения. Пятиминутная передышка, когда перегрузка отступала.

Этой передышкой Аритайя воспользовалась, что бы выполнить указание капитана — то есть отправилась в свою капсулу, но по пути, конечно же, сделала крюк, и забежала на камбуз к тётушке Абекойе, за её вкусными вкусняшками.

— Ну, как? — жадно накинулись на неё кузены, которые первыми успели забежать на камбуз.

— Ну-ка! Цыц! Отстаньте от бедной девочки! — прикрикнула на них тётушка Абекойя, воинственно замахав руками — будто разгоняла стаю надоедливых птиц. Парни испуганно метнулись прочь, в коридор, успев, однако, ухватить по паре вкусняшек из плетёной корзины. Держалась тётушка бодро, но под глазами повисли «мешки», а сами глаза были красные, от полопавшихся капилляров.

— Ну, как? — мягко спросила уже сама Абекойя, подавая Аритайе ещё горячие вкусняшки, и с надеждой заглядывая в глаза. Разумеется, вопрос был о фианах на «Смелом свистуне». Все с нетерпением ждали, когда Аритайя услышит зов потерпевших бедствие, и подтвердит, что «Свистун» действительно на первой планете.

— Мы ещё далеко, — ответила Аритайя извиняющимся тоном, — я пока не слышу их.

По правде сказать — не очень-то она и старалась. Некогда было: всю свою вахту Аритайя в основном работала с аппаратурой: системами активного подавления и постановки помех, пытаясь размыть интерференционную картинку корабля, что бы сделать его менее заметным для приборов «Потрошителя Лазурного Берега». А «Потрошитель» упорно гнался за ними с того самого момента, когда «Песнь о доме» запустила маршевый двигатель. Время от времени крейсер хищников делал короткий осторожный прыжок, заметно сокращая расстояние. Хищники не спешили, возможно, растягивали удовольствие от погони, предвкушение добычи, и разумно сокращали риск промахнуться в прыжке. Матёрые. «Песнь о доме» дважды выпустила имитаторы, но обмануть хищников ни разу не удалось. И всё же, по всем расчётам фиане успевали до первой планеты. А вот что будет дальше — никто предсказать не взялся бы.

Забрав свои вкусняшки, Аритайя поспешила убраться подальше от камбуза — сейчас сюда потянется народ, и каждый захочет спросить её: — «Ну, как?» Спас её Абутай — инженер их корабля.

— Вот ты где! — воскликнул молодой, сухощавый очкарик с вечно взлохмаченной шевелюрой, завидев Аритайю в коридоре. — Идём со мной!

Как раз в этот момент из-за угла показалась толпа фиан, спешащих на камбуз, к тётушке Абекойе. Заметив Аритайю, толпа оживилась. Но Абутай сердито бросил толпе:

— Срочное важное дело! — и уволок девушку с собой к спуску в технические отсеки.

— Ты сейчас ляжешь спать в фазораторе, — ошарашил Аритайю инженер. Девушка от удивления только рот открыла, не найдя, что сказать, а парень невозмутимо поправил очки.

— А это не опасно? — похлопав глазами, пискнула Аритайя.

— Нет, не беспокойся, — отмахнулся Абутай, целенаправленно шагая по гулкому техническому проходу среди волноводов, труб, кабелей, и прочего хозяйства, — ты там ничего не сломаешь. Ляжешь в камере — там нечему ломаться.

— А я? Я там не сломаюсь? — пискнула возмущённая его пояснениями девушка. — Вдруг там, ну не знаю…. мозги у меня вскипят?

— С чего бы? — удивился инженер.

— Мне-то откуда знать…, - буркнула девушка, — вскрытие потом покажет.

— Нет, что ты! — Абутай хмыкнул, и вновь поправил очки, бросив странный взгляд на Аритайю. — В камере фазоратора ты просто перестанешь существовать. — И пока поражённая девушка попеременно хлопала то ртом, то глазами, добавил: — Я регулярно так делаю. Это замечательно помогает от перегрузок!

Аритайя нахмурилась, задумавшись. Что она знала про фазоратор? Это такая часть гипер-привода космического корабля. Что-то крутилось в голове из курса не то квантовой физики, не то математики. Что-то о том, что тот самый фазоратор размывает волновые пакеты элементарных частиц из стоящих волн — в бегущие. Корабль срывается в субсветовую скорость, бла-бла-бла теория относительности, бла-бла-бла гиперпространство. И ещё что-то про то, что пространство-время нужно рассматривать как метасущность, и тогда из этого вытекает… что-то важное, типа каких-то там теорий.

Так, и при чём тут «перестать существовать»? На ум приходит только одно соображение: во время «прыжка» космический корабль, можно сказать, существует иначе, чем всё то, что существует обычно. Куда уж «инее», чем размытие волновых пакетов субатомных частиц в бегущую волну! То есть можно сказать, что корабль перестал существовать в метриках нашего родного пространства-времени, и перешёл на существование в гиперпространстве?

Но… это уже не то казуистика, не то философия получается! А Аритайя не физик, и не философ, и в таких вещах, честно говоря, разбирается слабо. Так что девушка решительно тряхнула головой. Короче: либо Абутай под «не существованием» понимает что-то иносказательное, либо он спятил!

Если вот так вот взглянуть — под углом, то эти блестящие нездоровым азартом глаза и эти взлохмаченные волосы похожи на симптоматику лёгкого помешательства. Девушка-сенсорик, пользуясь тем, что тащивший её за руку парень, наконец, остановился, заинтересованно вгляделась в лицо возможного пациента. Потенциальный пациент поймал её взгляд, вздрогнул, и как-то нервно поправил очки.

Однако выяснилось, что инженер не спятил, и запуливать девушку в гиперпространство не собирается:

— Камера фазоратора используется как резонатор, ну, субпространственных метрик, ну, во время прыжка. А вот так, на холостом ходу, это просто, ну, как коррелятор стазиса… — Абутай бросил взгляд на лицо девушки, и, похоже, до него дошло, что всё, им произносимое, ей слышится как лишённый смысла шум: — «бла-бла-бла камера бла-бла-бла, это просто бла-бла-бла». Так что Парень вздохнул, отчаянным жестом взлохматил и без того лохматую шевелюру, и перешёл от тезисов сразу к выводам: — Короче, внутри камеры фазоратора будет абсолютно спокойно! — заверил он встревоженную хмурую девушку. — Никаких звуков, света, вообще никаких чувств! Отлично выспишься. Ну и… я полагаю, сенсорик в таком состоянии может существенно раздвинуть… ну…. радиус обнаружения.

— Физик! — обвинила лохматого очкарика Аритайя, и повторила, передразнивая: — «Радиус обнаружения»! Сенсорики тебе что, радары? Это не так работает!

Абутай сконфуженно потупился. А девушке тут же стало стыдно: набросилась на парня, а но только помочь же хочет. Они как раз дошли до той самой камеры. Того самого фазоратора.

— А как? — подумав, спросил Абутай.

Аритайя взглянула в блеснувшие любопытством глаза инженера, и выдала:

— Мы все суть единое существо, если рассматривать нас, как явление, с точки зрения теории континуума пространства-времени! Иллюзия нашей индивидуальности есть следствие ограниченности нашего восприятия многомерной объективной действительности лишь мгновенным срезом реальности поперёк оси времени. Бла-бла-бла информационные процессы, такие как мысли и чувства. Бла-бла-бла идеальное не подвластно ограничениям материального. Бла-бла-бла, множественность восприятия интерферирует в сознании индивида, способного сознательно контролировать бла-бла-бла. Короче: одарённый сенсорик плевал бы на расстояние! И даже на время! — ну, надо же было показать этому физику, что умные заковыристые фразы заворачивать не он один умеет. Хотя, приходится признать, у него это красивее выходит — Аритайя невольно поморщилась от этой мысли.

— Ого! — выдохнул удивлённый очкарик.

— Теоретически, — скривилась девушка-сенсорик, и неохотно признала: — на практике всё почему-то иначе.

— Понимаю, — серьёзно кивнул Абутай, и очки его опять съехали с переносицы, — Помехи, погрешность, КПД, и всё такое.

Аритайя на мгновение нахмурилась, не понимая, при чём тут КПД, мотнула головой, вытряхивая из неё непонятные слова, и окинула взглядом конструкцию. Потом набралась храбрости, хмыкнула, и решительно взялась за ручку люка:

— Ну, давай, физик! Спокойной ночи!

— Приятных снов! — Абутай расплылся в улыбке.

* * *

Аритайя действительно практически перестала существовать: она ничего не видела, не слышала, не ощущала — даже своего тела не чувствовала, а вместе с телом — и перегрузку. На физические причины такого странного эффекта девушке было сейчас наплевать. Совершенный покой! Хорошо!

Понятно, что вскоре такой совершенный покой вызовет сенсорный голод, но девушку это соображение почему-то совсем не пугало. Голодание иногда полезно. Особенно после переедания.

* * *

Они сидели вдвоём на увитой плющом террасе и пили чай. Аритайя и Футиайя.

— Абуксигун — такая лапочка! — озорно улыбнулась Футиайя, завершив этой фразой свой короткий рассказ про их с Абуксигуном знакомство. Аритайя тепло улыбнулась в ответ. И повернула голову на далёкую вспышку света. Но это было не солнышко, выглянувшее из-за тучки, а фонтан раскалённой лавы. Мрачные стены глубокого ущелья, в котором они сидели — серые в белых потёках — в этом свете приобрели трогательные розовые оттенки. Фонтан опал, и его сменила плазменная дуга — тоже ненадолго. Стены тут же стали чернее непроглядной ночи, а потёки на них — белыми сияющими затейливыми узорами.

— Словно салют на карнавале, — сказала Аритайя.

— Завораживающе красиво, правда? — подхватила довольная Футиайя. — Ох, ты бы видела стаи плазмоидов там, наверху!

— Они не опасны?

— Нас не тронули, — неопределённо пожала изящным плечиком Футиайя, — а хищников сожрали.

— Вы, главное, продержитесь, — попросила её Аритайя, — Мы уже спешим к вам! Я слышала Абуксигуна, он сказал, что вы на первой планете! Мы уже летим, и скоро обязательно спасём вас! Вы только потерпите!

— Вот что, девочка моя! — произнесла Футиайя, с ленцой растягивая гласные, но вдруг всё в глазах Аритайи передёрнулось, лицо Футиайи — сенсорика с корабля «Смелый свистун» — вмиг из добродушно улыбающегося стало строгим и сосредоточенным, и вместо просторных шёлковых одежд на ней оказался лётный костим. — Вызываю «Песнь о доме»! — Чётко и строго произнесла она. — Мы видим вас! Держите курс на первую планету! Повторяю!

Нет, померещилось! Аритайя пьёт чай на увитой плющом террасе, а довольная встречей Футиайя в струящихся волнах тонкой ткани, вальяжно полулежащая в удобной кресле-качалке, с ленцой растягивая гласные, продолжала говорить:

— Повторяю, милая, возможны помехи. При такой вот попытке связи возможно всё, понимаешь? Любой бред! — девушка рассмеялась пьяным смехом, а отсмеявшись, заметила: — Тридцать три сотых градуса, душа моя. Вниз. На пятнадцатой, кажется, полуспирали. Я, честно сказать, уже и не уверена. Может, на шестнадцатой. Ой, да и неважно это совсем! Что ты! Ещё чаю? Вот, щербет попробуй с чаем!

— А у нас тётушка Абекойя такие вкусные вкусняшки спекла, такие вкусные! — похвасталась Аритайя. — Вот, прилетим, спасём вас, и я тебя обязательно угощу!

— Кого ты «спасём», глупенькая! — вдруг как-то не красиво засмеялась Футиайя. В глазах Аритайи вновь исказился мир, и встревоженное лицо Футиайи, снова затянутой в форменный лётный комбинезон, наклонилось близко-близко, и строго бросило:

— Ты себя спасай! Нас не надо! Мы, уж поверь мне, как-нибудь тут сами! Да! Нам тут вполне комфортно! Спасай свою «Песнь о доме»! А «Смелый свистун» — мой! Понимаешь? Капитана Абуксигуна спасу я!

И стало очень-очень обидно!

Аритайя очень старалась, билась, но проснуться никак не могла! Она осознала, что спит, но кроме сна, в её реальности не было ничего, даже её самой!

— Я не слышу тебя, — жаловалась ей Футиайя, стоя в длинных развевающихся одеждах на самом краешке парапета, а в бездне под ней полыхали зарницы. — Я кричу в пустоту уже долго. Так долго! Я не слышу вас, «Песнь о доме»!

Кончился этот затянувшийся кошмар внезапно и разом: Абутай откинул крышку люка, и в камеру фазоратора хлынул свет, и звуки, и запахи. Запахи! До сего момента Аритайя даже не осознавала как остро их корабль пахнет! Чем-то совершенно невероятным, не встречающемся на планетах. Пожалуй, корабль пахнет далёким космосом!

— Как спалось? — с участием спросил инженер.

— Паршиво, — призналась Аритайя, выползая из камеры на металлические решётки фальшпола. — Сколько же тут «же»? Четыре?

— Ну-у, нет, — пожал плечами инженер. Вернее, попытался пожать. Жест получился скупым, мелким, поскольку голова парня была втянута в плечи. Волосы, кстати, совсем не топорщились, а очень даже прилично прильнули к голове. А вот очки перекочевали с переносицы в карман. Видимо, отяжелевшие очки приходилось чаще поправлять отяжелевшими руками.

— Тебе так только кажется. После передышки в камере фазоратора, — прокряхтел Абутай. Парень попытался помочь Аритайе подняться, но не осилил, и в результате сам осел рядом.

— Я снова видела сон, — созналась Аритайя, скривившись от досады. — Там была Футиайя — сенсорик и наблюдатель со «Смелого свистуна».

— Как они? — тут же поинтересовался инженер. — Держатся?

Аритайя скривилась ещё сильнее. На попытку вдохнуть грудные мышцы отозвались тупой болью.

— Футиайя сообщила, что они видят нас, но дальше пошёл какой-то бред, и я не могу в этом сне разобраться, — со стоном созналась девушка, и подтянула под себя ноги и хвост. Надо встать. Надо идти на пост. Но сперва она сознается в самом важном: — Футиайя заявила, что у них на «Смелом свистуне» все хорошо, и спасать надо нас, а не их.

Нет, встать не получится. Хотя, зачем обязательно вставать? На четвереньках даже удобнее. Аритайя двинулась вперёд по проходу. Правое колено вперёд, левая рука, правая рука… ой, наверное, левое колено сначала.

— Ты куда? — поинтересовался Абутай.

— На пост, — прохрипела девушка не оборачиваясь.

— На карачках? — продолжал интересоваться инженер. — Погоди, сейчас ускорение снизят. Вектор тяги перекладывать будут.

— Мы маневрируем? — поинтересовалась Аритайя, пытаясь сообразить, это уже время для перехода к торможению пришло?

— Хищник опять прыгает, мы на всякий случай меняем курс, — проворчал Абуксигун.

— А ну ка! Взбодритесь, фиане! — раздался голос дядюшки Уохинтонкана по громкой связи, — Амнистия пять минут! У кого какие дела — готовьтесь к забегу! На старт! Внимание! Пять! Четыре!..

— Он опять на вахте? — удивилась девушка. — Уохинтонкан хоть когда-то отдыхает?

— Три!

— Дед незаменим, — хмыкнул инженер, и с кряхтением стал подыматься, цепляясь за элементы конструкции, что бы затащить собственное тело в камеру фазоратора. — Об одном жалею, — кряхтел он, — в камере фазоратора невозможно подключиться к виртуальной реальности корабля. Я бы хоть в виртуале полежал на травке, покупался в ручье…

— Два!

— Приятного «не существования», инженер, — проводила Аритайя исчезающие в камере фазоратора ноги.

— Один!

— Ага. Дверку прикрой, пожалуйста, — донеслось до неё.

— Старт! — скомандовал дядюшка Уохинтонкан, и тяжесть отступила, позволила легко вскочить на затёкшие ноги, захлопнуть крышку камеры фазоратора, легко пробежать, и легко подняться по крутой лестнице.

По пути Аритайя отчаянно пыталась разобраться в своём нынешнем сне. Сон представлялся бредом, мешаниной сбивающих с толку нелепиц. Если «Смелый свистун» действительно подбит хищниками, и действительно находится на первой планете — а Футиайя во сне это подтвердила, то как же понимать заявление о том, что в спасении они не нуждаются? Что во всём этом нелепом сне было от настоящего послания сенсорика Футиайи, а что примешало воображение самой Аритайи? Девушка очень не хотела допускать мысль о том, что она неосознанно ревнует молодого и дерзкого капитана Абуксигуна к красавице и умнице Футиайе, но как иначе объяснить услышанное? Но если она ревнует, то, может, и первые сны про попавшего в беду капитана тоже бред ревнивого подсознания? Как же всё запутано! Быстрее бы уже долететь! Эта неопределённость так выматывает!

— Ты не выглядишь отдохнувшей, Аритайя, — приветствовал её на мостике первый помощник капитана. Отца рядом не было, наверное, отдыхает.

— И не чувствую себя отдохнувшей, — проворчала девушка, но спохватилась, тряхнула тяжёлой головой, и произнесла как могла бодро: — Со мной всё в порядке!

— Ты-рано! — поприветствовал её первый офицер наблюдения. У фиан «ты-рано!» — это дружеская форма приветствия и вежливая похвала, почти ритуальная фраза, исторически слившаяся в одно слово, поскольку фиане вообще ценят ответственное отношение к любому делу.

— Сон… был тревожный, — созналась Аритайя, внутренне съёживаясь.

— И какие там новости? — хмыкнул первый офицер наблюдения.

— Во сне со мной говорила Футиайя, сенсорик и офицер наблюдения «Смелого свистуна». Она подтвердила, что их корабль на первой планете, передала, что у них всё хорошо, и объявила, что нам следует изменить курс «на тридцать три сотых ниже».

— Тридцать три сотых чего? И ниже чего? — тут же откликнулся пилот.

— Я не знаю, — вздохнула девушка, — передаю, как услышала.

— Что тут считать низом? — проворчал пилот. — Центр первой планеты? Центр звезды? Центр галактики? Ох уж мне… советчики…

— Простите, — простонала Аритайя. Пилот вяло отмахнулся, шевельнув одной только кистью руки. Девушка уселась наконец в своё кресло, и пристегнулась.

— Разберёмся, — буркнул нахмурившийся первый помощник капитана. — Ближе подлетим, установим устойчивую связь, и разберёмся!

— Слышу! — вдруг закричал первый офицер наблюдения, — Я их слышу! «Смелый свистун» совершенно точно на первой планете!

— Что они говорят?

— Говорят?! Я сенсорик, а не связист! Я просто чувствую живых фиан на первой планете, чуть ниже экватора. Они живы, и переживают за нас, а не за себя — это всё, что я могу о них сообщить.

— На тридцать три сотых ниже, — хмыкнул пилот.