Гиперпространственная крепость

Вацлав стоял совершенно потрясённый, обескураженный, растерянный, и во все глаза, открыв рот, смотрел на своего отца.

Скудно освещённый зал этот назывался «шлюз осевой, первый», что бы это ни значило. Можно предположить, однако, что эта цилиндрическая полость в теле крепости при строительстве нужна была, что бы перемещать нечто весьма габаритное и массивное через несколько палуб сразу. Отсюда исходил тоннель «к нижнему первому реакторному» — судя по указателю. Здесь же пересекались переходы «технической палубы сверхфазораторов», и «крыло лабораторное 2» — опять же, по указателям судя. Мощные перекрытия, рельсы по потолкам тоннелей, бронированные заслоны аварийной герметизации — сейчас открытые, и внушительная кран-балка под высоким потолком зала.

Отец стоял спокойный и уверенный, чуть поджав губы, и едва заметно сощурив глаза — как бывало в конце тяжёлого рабочего дня. Сейчас он прикидывает в уме, всё ли сделано, и что нужно непременно не забыть сделать завтра. Таким Вацлав помнит отца на ферме. Таким его запечатлели здесь, в зале первого осевого шлюза гиперпространственной крепости. В бронзе.

На удивление, этот зал, в явном контрасте с обычной суровой и спартанской эстетикой помещений военных кораблей, вид имел торжественный и парадный. Лепнина, барельефы, позолота. И памятник прямо в центре зала: две человеческие фигуры спиной к спине. Одной из них — и Вацлав ни капли в этом не сомневался — была фигура Роджера Бондски, отца Вацлава.

А освещение тут скудное, как, впрочем, и на большей части палуб. Экономия ресурса осветительных систем. Гиперпространственная крепость находится в режиме консервации. Штат укомплектован личным составом едва ли на десять процентов. В основном это молодые стажёры, изучавшие устройство станции для написания отчёта. Сам контр-адмирал Герштольц Генрих Осипович, командующий крепостью, считал себя тут в почётной ссылке. Однако даже так деятельная натура контр-адмирала скучать не давала тут никому.

Больше всех был занят сам Генрих Осипович. То он просиживает на боевом посту дальнего наблюдения, аккуратно сняв целлофановую плёнку с аппаратуры, и вслушивается в шелест эфира, и записывает что-то у себя в планшетке, хмурится недовольно. То он сутками носится по лаборатории, что-то ворча себе под нос. То сидит у себя в каюте, обвешавшись экранами с какими-то документами, справками, выкладками, докладами по взаимодействию, сводками.

Вацлав был парнем простым, фермерским, так что при всём уважении и к сединам, и к золотым погонам, в присутствии контр-адмирала не робел, не жался, и не стремился, лихо козырнув, немедленно умчаться куда подальше, как остальные здешние молодые стажёры. Напротив, был готов с удовольствием выслушивать рассказы старого космического волка. Так что контр-адмирал часто приглашал Вацлава в какую-нибудь кают-компанию какой-нибудь палубы — в зависимости от того, где оказывался сам Генрих Осипович — на чашечку чая. Старик истосковался по человеческому общению. Новые лица тут появлялись крайне редко.

Первое же такое чаепитие состоялось в первый день по поводу прибытия Вацлава. И тогда же молодой человек поинтересовался у контр-адмирала, когда он, Вацлав, сможет вернуться обратно к своей службе на борту броненосца «Ярость отчаянных». Контр-адмирал выдержал театральную паузу, и протянул Вацлаву тот самый секретный пакет. Внутри была записка. «Подателя сего задержать в крепости до окончания операции «Капкан». Беречь». И понимай, как хочешь.

Тени на лице Роджера Бондски поплыли, будто отец удивлённо-вопросительно приподнял брови. Дескать, «ты чего, Вацлав?». Это бортовая система включила ещё два светильника в тоннеле за спиной Вацлава — кто-то шёл оттуда сюда. Вот и неспешные уверенные шаги. Человек вышел из тоннеля в зал, и система потушила освещение в тоннеле — экономия ресурса в режиме консервации. Шаги остановились за спиной, но Вацлав, оглушённый и потерянный, не обернулся.

Гиперпространственная крепость была вершиной достижений человечества. И эпохальной великой стройкой в жизни трёх поколений подряд. Причиной обнищания широких масс, увеличения рабочего дня на всех населённых людьми планетах, и причиной для введения тяжёлых налогов. Долгие десятилетия всё человечество жило в условиях непрекращающегося трудового подвига. Началась эта эпопея в те годы, когда в сердцах был жив страх перед алиенами. Началась ударно и лихо. А вот заканчивали это тягомотное строительство уже другие люди — уставшие бояться, и почти свыкшиеся с угрозой нашествия. Тогда гиперпространственная крепость стала главной причиной недовольства широких масс. Хорошо, что крепость успели достроить до того, как чаша терпения переполнилась.

Достроили, и поспешили забыть, как кошмарный сон. Крепость успела стать символом народного недовольства и немощи правительств, и, возможно, именно поэтому её быстро списали в стратегический резерв.

— Да, были же люди! Не человеки, а Человечищи! — заявил голос контр-адмирала за спиной Вацлава. Вацлав сморгнул, и с недоверием глянул на Генриха Осиповича.

— Так точно! — утвердительно кивнул тот, и продолжил: — Это памятник отцам основателям проекта гиперпространственной крепости! Прямо перед тобой Ибн аль-Хаим — гений, перевернувший в человеческих умах представление о самом пространстве! До него пространство рассматривали, как свойство материи, способ её существования. Он же предложил рассматривать пространство как метасущность. Его потрясающая работа сделала возможным создание проекта гиперпространственной крепости.

— Араб?! — не сдержал удивления Вацлав.

— Так точно, — подтвердил контр-адмирал. — Что тут удивительного? В то время они были сильны в астрофизике. Вторая фигура — наш главный конструктор проекта, наш «Док» фон Браун! Оба — совершенно потрясающие Человечищи! Глыбы духа! Так точно! Таких человеков, увы, уже не делают!

— А знаешь ли ты, юноша, что аль-Хаим лично не раз высказывался против строительства крепости? Да! Не удивляйся! Так оно и было! Он предупреждал о том, что это строительство будет очень затратным и очень опасным!

— Его не послушали? — осипшим голосом поинтересовался Вацлав, глядя на памятник отцу.

— Послушали. Но тактические и стратегические возможности крепости невозможно переоценить! Это я тебе говорю! И дело даже не в тысячах готовых к бою «Вурдалаков», «Потрошителей» и «Жнецов смерти», что базируются здесь! Нет, не только! Ты только представь себе: ни один корабль не может прыгнуть в гипер без моего ведома, и ни один прыгнувший, что самое важное, не сможет вернуться назад целым и невредимым, если я ему не разрешу! Так точно! Физика обычного пространства тут не работает, понимаешь? Это означает что? Что они тут не смогут стрелять! А мы что? А мы сможем! И не стрелять, а ещё хуже! Ещё как можем!

Вацлав смотрел на разгорячившегося Генриха Осиповича во все глаза. Контр-адмирал сейчас был не похож сам на себя. Поначалу Вацлав даже испугался за старика, но потом понял: очевидно, сейчас Генрих Осипович продолжал некий давний, и давно проигранный спор.

— Наша крепость контролирует всё пространство восточного звёздного сектора! По плану таких крепостей должно было быть семь! И всё! Какой бы сокрушительной мощью не обладали алиены — всё! Эта крепость — точка в споре! Понимаешь?

— Но мы же не знаем возможностей алиенов, — вставил Вацлав, воспользовавшись паузой.

— И что?! — всплеснул руками контр-адмирал. — Гиперпространственная крепость — это новый уровень наших возможностей! Пойми! Какими бы ни были технологии алиенов, без таких вот крепостей мы на порядок слабее! Так что да! Да! Строительство в гиперпространстве очень опасно! Да! Ни дня не обходилось без аварий! Да, человеческие потери! Но цена всему этому — шанс выжить для человечества, как вида! Вот такая вот арифметика.

Контр-адмирал вздохнул, успокаиваясь, оправил мундир, и уже спокойно продолжил:

— Ибн аль-Хаим, когда узнал, что крепость всё же решено строить, сразу перевёлся на стройку простым полевым инженером! Учёный — простым полевым инженером! Лез на самые опасные участки! Зачастую сам вытаскивал людей из аварий! Почему? Потому что чувствовал свою личную ответственность за проект! Как-никак, это его выкладки сделали возможной эту опасную стройку — вот он и лез на передний край. Где ты сейчас найдёшь таких людей? И наш генеральный — туда же! Со стройки не вылезал! Дважды спасали в последний момент! Лишился руки! И продолжил работать! Человечища! Нет, не делают теперь таких человеков!

— Вы что же, знали обоих? — удивился Вацлав. — Это ж когда было!

— Давно, твоя правда, — вздохнул контр-адмирал, и провёл ладонью по лицу, словно стряхивая годы. — Я тогда салагой зелёным был. А они оба уже старики. Да. Но я ещё застал обоих.

— И что с ними стало?

— Ну, а что стало? — Генрих Осипович удивился, — Ясно что! Пенсия! Обоих комиссовали по состоянию здоровья. Обоих представили к высшим наградам. Ордена боевого красного знамени — за вклад в обороноспособность человечества. И ордена за личное мужество — обоим мужества было не занимать, и поводов проявить его на этой стройке всем хватало. Время такое было. Дальше… дальше не знаю.

* * *

После отбоя Вацлав долго ворочался в кровати. Да, здесь, на борту гиперпространственной крепости были личные каюты, даже с мебелью, и нормальные кровати — шик и роскошь, по меркам космофлота. А Вацлав ворочался и никак не мог уснуть.

С одной стороны — он был уверен, что бронзовая фигура в зале первого осевого изображала именно его отца. С другой стороны, как такое может быть? Смена имени с «Ибн аль-Хаима» на «Роджера Бондски» Вацлава занимала меньше всего. Но! Если его отец участвовал в строительстве гиперпространственной крепости, то, сколько же ему должно быть лет? Люди столько не живут. Или он и в медицине что-то такое открыл? Или Роджер просто удивительно похож? Бывают такие совпадения? Но ордена! «За вклад в обороноспособность человечества» — как с этим быть?

Чем дольше ворочался в кровати Вацлав, тем больше самой невероятной чуши приходило в голову. Например, что Роджер — биологический клон великого учёного. А что? Военные пожалели, что такой гений потратил жизнь на стройке, когда мог бы изобретать им ещё много убойных штук, вроде гиперпространственной крепости, и решили клонировать учёного. Но что-то пошло не так, и учёный получился бракованный, и сгодился только как фермер на далёкой планете Топураг.

А может, Роджер Бондски — сын Ибн аль-Хаима? Уродился очень похожим на отца, сменил фамилию, что бы спрятаться от великой славы родителя.

Если задуматься, то и денег на счетах Роджера Бондски слишком много для фермера. И интеллектом он был не слабее тех профессоров, на чьих курсах довелось позаниматься Вацлаву. Вот тоже кстати: именно отец те курсы лично выбирал, и оплачивал.

В конце-то концов, а кто тогда получается он, Вацлав, такой? Покрутив в голове эту мысль, пахнущую, почему-то, опасностью, плоть до холодных мурашек по загривку, Вацлав, наконец, вполне осознал, и нашёл мужества самому себе признаться: он не помнит своего детства. И раньше так было: попытки вспомнить детство приводили только к сильным вспышкам головной боли. Да и не хотелось ему никогда вспоминать — что-то в душе Вацлава было против этой затеи.

Включил личный инфор, полез в инфор-сеть. Здесь, в гиперпространственной крепости глобальная сеть работала просто удивительно шустро. Вацлав, конечно, и раньше слышал, что магистральные каналы связи каким-то образом идут через гиперпространство, но подробностями устройства глобальной информационной сети особо не интересовался.