— Как так получилось, что деревья обрели разум? — Алугомайя, наконец, насмелилась задать давно подспудно мучивший её вопрос. — Вот, мы, млекопитающие. Мы имеем ноги, что бы передвигаться, и нам необходима достаточно развитая нервная система, что бы ориентироваться в пространстве. Но вы же не ходите?

— Мы не ходим, — согласился зелёный великан, в развилке ветвей которого удобно устроилась Алугомайя, и шелест его листвы изобразил легкий смех. — Зачем бы нам ходить?

Затем великан успокоился, затих, но Алугомайя ошиблась, решив, что он свернул разговор. Её собеседник сегодня был в благодушном настроении, и расположен поговорить. Могучее древнее «дерево» со скрипом и скрежетом вытащило «корень» из почвы, и опёрлось им о землю.

— Наши предки — очень давно, когда тут всюду была вода — ходили. В воде им было легко ходить. Но ходить — ума не надо! — и шелест листвы снова сымитировал смех. А великан вернул свой «корень» в землю.

— Разум нужен, что бы познавать себя, — серьёзно заявило «дерево». Лишь через познание возможен рост.

— Мы познаём мир вокруг себя, — сообщила фианка.

— Зачем? — поинтересовалось «дерево». — Разве вы можете изменить всё то, что снаружи?

— Нет, но, поняв, как всё вокруг устроено, мы можем приспособиться.

— А мы познаём себя, что бы познав, мочь изменить себя. Познавая и изменяя себя, мы растём. Рост это жизнь. Нет роста — будет увядание. Третьего никому не дано.

Алугомайя задумалась, пытаясь понять услышанное. А её собеседник сделал паузу. Хорошая беседа должна быть неспешной.

— Когда скорлупа, в которой вы летели через космическую пустоту, упала, и ударила, мы испытали боль, — задумчиво проговорило дерево.

— Мне очень жаль, что так вышло, — отозвалась фианка, припомнив, сколько деревьев погибло при крушении звездолёта.

— А нам нет, — возразил зелёный великан. — Но ты дослушай. Ветер нынче лёгок, разговор будет неспешный, и вдумчивый, как должно быть хорошему разговору.

Алугомайя послушно промолчала, любуясь пейзажем, рисунком облаков, движением зелёных волн по кроне леса.

— Мы очень древнее существо. На заре геологических эпох были времена, когда мы испытывали боль. Боль всегда внутри, но её причины часто снаружи. Боль — если подумать — вопрос личной силы: когда силы больше — боли меньше. И от того боль — основной стимул к личному росту.

Великан замолчал, давая время осмыслить сказанное. Затем неспешно продолжил:

— Я смотрю в себя — это важнее, чем смотреть наружу. Я внутри. Снаружи — не я. Мы смотрели в себя, и постигали себя. Так развивался наш разум. Чем больше мы себя постигали, тем эффективнее могли себя изменять. Мы росли, и росла наша сила. Росла наша сила, и причин для боли снаружи становилось всё меньше. Пока их совсем не стало. Долгие века мы продолжали смотреть в себя, постигать себя, и нам казалось, что мы по-прежнему растём! Мы заблуждались! Оказалось, что глядя в себя, себя не разглядеть. Нужны причины снаружи.

— Ты имеешь в виду боль, что ли? — недоверчиво переспросила Алугомайя. — Боль, как необходимое условие развития, роста над собой?

— Звучит странно, — заметил зелёный великан, и задумчиво покачал веточками, — но это так.

— Мир снаружи отзывается во мне внутри, — попытался объяснить Лес. — Как бы там ни было, но я всё же часть всего. Неотъемлемая часть. Всего что снаружи. Так выходит, что внутреннее и внешнее едины. Несмотря на то, что понятия внешнего и внутреннего противоположны до несовместимого! Но они едины. Взаимно проникают. Частично. Взаимозамещаются. Внутреннее и внешнее. Глядя на то, как во мне отзывается внешний мир, я могу видеть, куда и как расти. Могу пробовать. Ошибаться и снова пробовать. Когда мы стали слишком сильны, снаружи не осталось ничего, что могло бы вызвать какой-то отклик внутри. Теперь понимаешь?

— Удивительно, но, кажется, да, я кое-что понимаю, — задумчиво отозвалась фианка. — Это… странно! Мне никогда не приходило в голову ставить вопрос о личностном росте… с такого ракурса.

— Верно! Верно! — заволновалась крона великана. — Я говорю именно об этом! Общение с другим, который снаружи! С разумом, который понимает иначе! Это грандиозный источник вопросов и мыслей для роста!

Великан замолчал, и фианка не решалась прервать паузу первой.

— Вот почему я хочу пригласить сюда кохи! — неожиданно заявило «дерево».

— Кохи! — Алугомайя невольно вздрогнула, и, наверное, свалилась бы, не подхвати её бережно ветви. — Кохи не разговаривают! Хищники! Их стихия — разрушение!

— Что поделать! — вздохнул Лес. — Хищник рождён, что бы настигать жертву, и убивать. Таков смысл хищников. Если они перестанут убивать, они потеряют смысл, а это будет очень печально! Пусть прилетают сюда. Мы вырастим для них дичь — пусть охотятся! Если моя дичь окажется для кохи слишком резвой, или слишком сильной, мы вырастим что-нибудь слабее. И так хищникам кохи удастся сохранить свой смысл! А когда они сохранят свой смысл, они смогут говорить! Ведь почему кохи не говорят? Боятся, что если начнут с вами говорить, то уже не смогут вас убивать, и потеряют смысл себя! Вот почему. Так мы думаем.

— Вы нечто потрясающее! — только и смогла проговорить ошеломлённая фианка.