1

Цепь странных и загадочных событий, о которых я собираюсь здесь рассказать, началась 15 октября 1962 года.

Еще весной мы сняли на берегу залива небольшой домик, казавшийся нам безумно симпатичным и наиболее подходящим для наших целей. Он стоял на пустынном болотистом выступе, врезающемся в один из многочисленных узких фиордов Чесапикского залива. Сразу за домом начинался густой лес, за которым тянулись пашни. Ближайший городок, больше напоминающий поселок, находился на расстоянии 15 миль. Там мы запасались продуктами и получали почту. С трех сторон нас окружали лазурные воды залива, пестреющие летом разноцветными яхтами. Но никто из нас не был яхтсменом, и их присутствие не возбуждало нашего интереса.

Осенью наш уголок дышал еще большим покоем. Было так тихо, что, сидя вечерами на террасе, мы отчетливо слышали как плещется рыба, выныривая из воды.

И именно в начале осени этот сказочный покой был неожиданно нарушен самым возмутительным образом.

Мы только что вернулись из Нью-Йорка, куда ездили в связи с моей работой. Был поздний воскресный вечер, и мы очень устали от поездки. Мэри — моя жена, приготовила мне стакан горячего молока, и я отправился спать. Вскоре улеглась и Мэри.

— Уверена, что сегодня я буду спать, как сурок, — заявила она, чем очень меня порадовала, потому что в последнее время Мери часто страдала от бессонницы.

С момента нашего приезда прошло не более двадцати минут. Я сразу же, как обычно, заснул и спал мертвым сном, когда Мэри стала трясти меня за плечо.

— Джек… вставай! В заливе что-то происходит. Кто-то кричал там минуту назад.

В комнате было темно, как в могиле. Мэри в одном халатике склонилась надо мной, дрожа от страха. Я почувствовал запах виски. Видимо, она так и не смогла уснуть.

— Я не шучу, Джек. Там какая-то яхта.

— Яхта?..

— Да, скорее всего. Я не знаю, откуда она появилась, но она стоит у нашей пристани.

В ее испуганном голосе слышались истерические нотки.

— Не включай свет. Слушай, что произошло: я не могла уснуть и спустилась вниз выпить немного виски. И внезапно услышала душераздирающий крик. Кричала женщина.

— Гм…

Я, наконец, окончательно проснулся, выбрался из постели и подошел к окну, выходящему на залив. И, действительно, я увидел черный контур судна, стоящего у самого берега.

Две мачты вздымались высоко в небо. Это была большая яхта.

Однако вокруг царила полная тишина.

— А ты уверена, что слышала человеческий крик? Может это кричала ночная птица?

— Никакая не птица, — запротестовала Мэри. — Тише… Послушай сам…

Прислонившись к оконной раме, в длинном белом халате, она походила на привидение.

Окно было слегка приоткрыто. Несколько минут я пристально всматривался в ночную темноту. Картина напоминала японскую гравюру. Чередующиеся полосы суши и воды, высокие камыши на нашем берегу, на противоположном — волнистые болота, а посередине — темный силуэт яхты. Если бы не свет звезд, то мы не смогли бы ничего увидеть.

— Что же нам делать, — растерянно спросил я. — Может крикнуть им: «Эй, на яхте! Что там у вас происходит?!» По-моему, это будет выглядеть глупо.

— Тс-с, — шепнула Мэри.

И в это самое мгновенье дикий, просто нечеловеческий крик пронзил ночную тишину, заставив меня содрогнуться от ужаса.

Вне всякого сомнения крик доносился со стороны яхты.

— Боже мой, — пробормотал я и, распахнув окно, закричал:

— Эй, на яхте! Что там у вас происходит!?

— Джек, не надо… я прошу тебя! — Мэри крепко ухватила меня за плечо. — Посмотри, что ты натворил…

На палубе яхты загорелись огни, ярко вспыхнули два желтых окошка, затем все погасло, и мы услышали бренчание цепи.

— Они поняли, что их кто-то заметил, — заволновалась Мэри.

Я сбежал вниз, на ходу натягивая плащ на пижаму. Мэри последовала за мной. Снаружи было холодно и темно. На скошенной траве лежала густая роса. Мы добрались до берега и постарались как можно ближе подойти к яхте. Она стояла в каких-нибудь 75 ярдах от пристани, в том месте, где наш узкий и извилистый фиорд расширялся, образуя небольшую бухту.

В течение всего времени с проклятой яхты до нас доносились ужасные звуки, почти заглушавшие грохот цепи. Отчетливо слышались стоны и рыдания какой-то женщины, затем раздались звуки борьбы… все закончилось тяжелыми, глухими ударами.

А потом уже было слышно только бряканье цепи. Я догадался, что на корабле поднимается якорь.

— Они убили ее, — испуганно прошептала Мэри. — Надо срочно звонить в полицию.

— В какую полицию? Ближайший участок в 15 милях отсюда. А кроме того… пока они сюда доберутся, от яхты и следа не останется. Мы должны сами разобраться, кто эти люди… Ты не видишь название яхты?

К сожалению, ночь стояла слишком темная, а мы находились довольно далеко, чтобы хоть что-нибудь прочитать. Стоя в камышах, на сыром берегу, стуча зубами от ночного холода, мы некоторое время напряженно вглядывались в густую темноту… и вдруг Мэри осенило.

— Скорее, — шепнула она и потянула меня за руку. — Пойдем к ним поближе, может удастся прочитать название яхты.

— А вдруг они нас заметят?

— Ну и что? Они и так знают, что мы их видели. Пошли…

Она побежала вперед, а я еще несколько мгновений смотрел на ее стройную фигуру с развеянными волосами, вырисовывающуюся на фоне нашей небольшой пристани…

Там стояла обыкновенная весельная лодка, принадлежащая хозяину нашего дома. Мы пользовались ею крайне редко.

На таинственной яхте заработал мотор. Она отплывала, не поднимая парусов. Отплывала, как вор, ускользающий во мраке ночи, видимо, из-за того, что ее экипаж был напуган нашими действиями. А может быть они хотели под прикрытием густой темноты напасть на нас…

Мэри уже успела отвязать трос, крепивший лодку к пристани. Я уселся на весла, и мы, довольно быстро стали продвигаться в глубь залива. Мэри устроилась на носу лодки, во все глаза наблюдая за яхтой.

Но та, быстро скользя вдоль фиорда, несомненно уходила от нас, ритмично тарахтя мотором и вздымая большие волны, опасно раскачивающие нашу лодку.

— Тебе не видно названия? — спросил я. — Ах, черт побери!

Весла внезапно заклинило, и Мэри отбросило назад.

— Минуточку… сейчас… сейчас… — она отыскала равновесие. — Ты не мог бы грести еще быстрее? У тебя есть фонарик?

— Нет.

— А спички?

— Тоже нет. Боже мой… — я принялся лихорадочно ощупывать карманы плаща. — Что за невезение!

Левое весло выскочило из уключины, вдобавок было адски холодно, а на дно лодки просочилась вода и плескалась вокруг моих замерзших босых ног.

Темный корпус яхты высоко возвышался над нашей маленькой лодкой. От волнения нас бил нервный озноб, так как все складывалось в пользу бандитов: извилистость узкого фиорда, огромные деревья, растущие у самого берега, непроглядная темнота безлунной ночи. У большинства парусников название написано на носу большими красивыми буквами и освещается лампой. На этой проклятой яхте ничего подобного не было видно.

— Мне кажется… она голубого цвета, — неуверенно произнесла Мэри. — Как ты думаешь, Джек?

— Голубого?

Сейчас яхта казалась уже только слабой тенью, сливающейся с темнотой ночи. Тенью, быстро скользящей в сторону залива. Но еще был различим ее исчезающий силуэт, две торчащие мачты, и доносился стихающий рокот мотора.

— Точно… голубая, — добавила Мэри уже более уверенным голосом. — Такого синевато-небесного цвета. В какое-то мгновенье это было отчетливо видно. Что-то осветило ее, может быть пена. Яхта без сомнения голубая. У нас появилась одна улика.

— Успокойся, дорогая, это совершенно безнадежное дело. Возвращаемся домой.

— Сейчас? Об этом не может быть и речи. Я прошу тебя, милый. Произошло убийство, и мы должны что-то сделать… Умоляю тебя, не сдавайся так легко.

— Выбрось из головы, что мы можем догнать яхту или хотя бы приблизиться к ней…

Я перестал грести и расправил уставшую спину. Мэри сокрушенно опустилась на нос лодки. Сейчас тарахтенье мотора яхты-призрака доносилось уже совсем издалека. Звук постепенно затихал и неожиданно оборвался.

— Подожди минутку, подожди! — воскликнула Мэри. — Прислушайся. С ними что-то случилось. Вероятно, яхта села на мель. В темноте и при таком количестве отмелей это вполне возможно. К тому же они плыли без огней. Берись за весла!

— О, господи…

— Может, мы еще догоним их. Если они действительно налетели на мель. Ну, поднажмем, Джек!

Она села рядом со мной и ухватилась за весло.

— Во всяком случае стоит попытаться. Ты ведь слышал, их мотор заглох, а там полно отмелей. Кроме того, сейчас отлив. Если они попробуют улизнуть, не зная местности и не зажигая огней…

— Дорогая… Ты слишком возбуждена.

— Но, Джек, они убийцы, как ты не понимаешь? — возмутилась Мэри. Ее охрипший голос далеко разносился над плеском волн и скрипом весел.

— Они убили какую-то несчастную женщину. Несомненно они жестокие, безжалостные люди. Это наш долг. Ведь мы единственные свидетели…

Прижавшись плечом к плечу, мы гребли, напрягая последние силы.

Но все наши усилия оплатились лишь насморком, да болью в мышцах. Мы прошли на веслах почти две мили в глубь залива и даже заметили вдалеке огни, обозначающие устье реки. Однако яхта словно испарилась. Мы больше не видели ее очертаний, не слышали тарахтенья мотора. Казалось, что вот-вот мы настигнем ее, беспомощно качающуюся на отмели, а на палубе обнаружим как труп жертвы, так и проклинающих свою судьбу преступников… Но все вышло иначе.

Яхта растворилась в темноте, оставаясь неопознанной, и, как верно заметила Мэри, убийцы могли спокойно, до рассвета, выбросить тело за борт, смыть с палубы следы крови и причалить к любой пристани на протяжении всего Чесапикского залива. Нам было известно о ней только то, что она двухмачтовая, вероятнее всего выкрашена в голубой цвет, а задняя мачта короче передней и находится на самой корме.

Мы повернули назад. Стало еще холодней, подул пронзительный ветер. Лодка протекала, и на ее дне собиралось все больше воды. Вычерпать было нечем… Может быть и нашлись люди, умеющие оценить красоту звезд холодного ночного неба, протяжное мычание коров, пасущихся по берегам, волшебное фосфоресцирующее свечение зеленой воды, приводимой в движение нашими веслами. Но я был просто измучен.

Наконец, промерзшие до самых костей, мы добрались до дома, наполнили горячей водой две грелки и залезли под одеяла. Звезды на небе уже начали бледнеть.

— Который час? — устало спросила Мэри.

Было пять утра. Вся наша погоня продолжалась около двух часов.

— Значит, убийство совершено приблизительно в три, — сделала она вывод.

— Правильно, а сейчас постарайся уснуть.

— Наверное еще слишком рано, чтобы звонить в полицию?

— А ты знаешь, куда нужно звонить?

— Вероятно, в Береговую охрану. Они ведь отвечают за все, что происходит в заливе?

— Возможно, — зевнул я.

— Как ты думаешь, у них бывает ночное дежурство?

Мэри выскользнула из-под одеяла. Телефон находился на первом этаже.

— Можешь попробовать, — согласился я, — но неизвестно, где их ближайший участок. И, кроме того, нам практически нечего им сообщить.

— Мы знаем цвет яхты — Мэри задумчиво остановилась посреди спальни, потом подошла к окну и посмотрела на залив. — Я до сих пор не могу прийти в себя. Все еще слышу крик этой женщины. Не перестаю думать о ней. Одна… беззащитная… И те безжалостные негодяи, что выбросили ее тело в воду. Почему они ее убили? Кто она? Мы не можем притворяться, что ничего не произошло…

— Ты права, дорогая. Иди и позвони.

Она сбежала вниз.

Когда Мэри вернулась, я уже дремал, но все-таки поинтересовался сквозь сон, что ей удалось сделать.

— Я дозвонилась до них, Джек. Слава богу, дозвонилась.

Она с облегчением вздохнула и наконец-то улеглась.

 

2

На утро к нам явился высокий молодой человек. Он постучал, а затем заглянул через маленькое окошко в кухонных дверях.

— Добрый день! Есть тут кто-нибудь? Меня зовут Рейнольдс, лейтенант Рейнольдс.

— Вы из Береговой Охраны? — Мэри подбежала и открыла ему двери.

— Так точно, мисс. Из Окружного бюро.

Он показал свое удостоверение, и Мэри пригласила его пройти в дом. На нем был темно-синий плащ и начищенные до зеркального блеска ботинки. Рослый, широкоплечий, он держался непринужденно. Густые темные волосы были коротко подстрижены.

— Это вы сообщили вчера ночью о несчастном случае, — спросил он, внимательно оглядывая нас.

— Да, мы, — ответил я.

— Это произошло около вашего дома?

— Да.

Было одиннадцать часов. Мы как раз пили кофе и предложили лейтенанту присоединиться к нам, но он отказался.

Устроившись в кресле, он достал из кармана блокнот и карандаш.

— Для начала я хотел бы записать ваши данные. Назовите ваше полное имя, — обратился он ко мне.

— Джон Уайльд Лидс, Второй, — отчетливо произнес я.

— А вы, миссис Лидс? — повернулся он к Мэри.

— Да. Меня зовут Мэри. Мэри Мэрфи Лидс.

Был чудесный солнечный день, и моя жена в красном свитере и брюках, плотно облегающих ее стройные ноги, с небольшим румянцем на щеках и глазами, сияющими, как алмазы, выглядела просто великолепно.

— Ваш возраст, мистер Лидс?

— Тридцать восемь.

— А вашей супруги?

— Двадцать шесть.

— Вы живете одни?

— Да.

— А дети?

— У нас нет детей.

— Прислуга?

— Прислуги тоже нет.

— Ваша профессия?

— Я композитор.

Лейтенант записывал все эти сведения с безразличным видом.

— Это ваш собственный дом?

— Нет. Мы сняли его… на неопределенное время, — я заметил нетерпение Мэри и добавил, — все эти вопросы действительно необходимы?

— Так точно, — он даже не оторвал взгляда от блокнота. — Скоро мы перейдем непосредственно к делу. Вы носите очки?

— Да, — признался я, но только когда читаю. У меня дальнозоркость.

— И, тем не менее, вы не смогли прочесть название яхты?

— Нет, не сумел… она была слишком далеко… и слишком быстро передвигалась.

— Ваша жена сообщила нам, что это был голубой иол. Вы с ней согласны? Вы тоже считаете, что это был иол?

— Я плохо разбираюсь в яхтах. Честно говоря, они меня не интересуют. Но я могу подтвердить, что у парусника было две мачты, одна повыше — ближе к центру, а вторая пониже — сзади. Вы считаете, что это похоже на иол?

Лейтенант на минутку задумался, покусывая губу.

— Судя по вашему описанию, вероятно так и есть. Значит, вы утверждаете, что бизань находилась на самой корме? Но в темноте довольно трудно оценить расстояние…

— Бизань находилась почти на самой корме, — вмешалась Мэри. — Это точно был иол, уверяю вас. За то время, что мы здесь живем, я научилась различать яхты.

— Допустим, что это действительно был иол, — согласился лейтенант. — А сейчас, что касается цвета… Вы согласны, — обратился он ко мне, — что он был голубого цвета?

— Это совсем другое дело, — я вздохнул. — Возможно, он голубой, но я не берусь утверждать этого. В темноте голубой цвет выглядит совсем как черный. Мое зрение не слишком хорошее, кроме того я был без очков, в возбужденном состоянии и, в основном, занимался веслами. Моя жена сидела на носу, у нее прекрасное зрение, и если она утверждает, что яхта была голубая, то я склонен думать, что так и есть.

— Миссис Лидс носит очки?

— Нет, конечно же нет, — улыбнулся я.

В этот момент мы оба посмотрели на Мэри, в ее ясные, сияющие глаза, а она почти вызывающе смотрела на лейтенанта. Казалось, она говорила, — К чему эти глупые вопросы. Я твердо знаю, что это был иол, голубой иол. Ведь я только хочу помочь тебе, несносный ты человек.

— У моей жены идеальное зрение, как у кошки. Она читает дорожные надписи в сумерках, когда я абсолютно ничего не вижу. А однажды, когда мы проезжали Аппенины…

— Благодарю вас, — невежливо прервал меня лейтенант, и на его губах появилась чуть заметная улыбка. — Значит, это был голубой иол, так?

И он во весь рот улыбнулся Мэри, но она холодно смотрела на него.

— Да, я ведь в этом уверена.

— Тогда, может вы расскажете мне более подробно, как все произошло, что вы слышали и видели прошедшей ночью. Я внимательно слушаю вас…

Я знал, что Мэри уже давно и с нетерпением дожидается этой минуты. И она принялась очень оживленно рассказывать об ужасном ночном происшествии, используя мимику и жесты, останавливаясь на различных деталях. Она даже пригласила лейтенанта в гостиную и показала ему диван, на котором ночью расчесывала волосы, в надежде, что это поможет ей заснуть. Расческа все еще лежала на подушке.

— Вы часто расчесываете волосы в этой комнате в такое позднее время? — спросил лейтенант.

— Да, когда мне трудно уснуть. Чтобы не мешать мужу своей возней, я спускаюсь вниз. Иногда читаю или делаю себе маникюр. А вчера я расчесывала волосы.

— Свет был включен?

— Нет, я сидела в темноте.

— Почему?

— Не знаю почему, — ответила Мэри, терпеливо улыбаясь. — Возможно, я боялась разбудить Джека.

— Понимаю, кивнул лейтенант. — И неожиданно вы услышали крик той женщины?

— Нет, — запротестовала Мэри. — Вовсе не неожиданно. Вначале я услышала голоса.

— Голоса?

— Да, голоса. Видимо вчера я забыла сообщить об этом по телефону, но сегодня утром я уже говорила Джеку, что знала о яхте до того, как услыхала крик. Я подошла к бару, чтобы налить себе немного виски…

— Где находится ваш бар? — заинтересовался лейтенант.

— Здесь, — Мэри подвела его к небольшой нише, в которой на маленьком столике выстроилась целая батарея бутылок. — Это наш импровизированный бар. Как видите, рядом окно, выходящее прямо на залив. И, когда я протянула руку за рюмкой, то, вдруг у меня появилось неясное ощущение, что снаружи есть какие-то люди.

— Гм, — буркнул лейтенант. — Какие люди?

— Этого я не могу сказать. Звук голосов был приглушенный, словно шел издалека. Сначала я решила, что Джек включил радио, но тут же вспомнила, что он спит, как сурок, и испугалась. Ведь это могли быть воры. Но когда я выглянула в окно и увидела огни на воде, то догадалась, что причалила яхта. Мне удалось разглядеть каюту, из которой доносились голоса.

— Ваше окно было открыто?

— Да, слегка. Мы часто оставляем его открытым. Голоса звучали совершенно безобидно, и я, выяснив, откуда они доносятся, перестала ими интересоваться. Летом часто случалось, что возле нашего берега останавливалась чья-нибудь яхта. Голоса были мужские: один низкий, густой, другой тонкий.

— Вам удалось разобрать, о чем они говорили?

— Нет, они находились слишком далеко от меня. Я сумела только разобрать, что один голос низкий, а другой высокий. И не придавала большого значения тому, о чем они говорили.

Мэри сидела с удрученным видом и бессознательно вертела в руках пробку от бутылки.

— Очень жаль, миссис.

— Да, сейчас я это отлично понимаю! — Мэри посмотрела на лейтенанта с таким огорченным видом, что, казалось, она вот-вот расплачется.

— Я была очень уставшей. Мы только вернулись из поездки, и кроме того, все, что там вначале происходило, казалось мне совершенно нормальным. Пока я не услышала этот крик. Джек его тоже слышал. Дважды. Когда женщина закричала во второй раз, я уже была уверена, что происходит убийство. Мы оба можем присягнуть, что все так и произошло…

Лейтенант улыбнулся своей странной улыбкой и взглянул на меня. Я утвердительно кивнул.

— Вы не могли бы описать каюту, миссис?

— Да, конечно. Стены были обшиты деревянными панелями, вероятно сосновыми, с потолка свисала оловянная лампа. Несколько бутылок на полке и полотенце в красно-белую клетку, висевшее на крючке. — Вот и все, что я смогла увидеть.

— А разговаривавших людей вы не видели?

— Нет, я никого не видела. Очевидно, они сидели вне моего поля зрения. А может были на палубе. Прежде чем раздался первый крик, свет потух.

— Понятно, — сказал лейтенант и обратился ко мне:

— Вы тоже слышали крик. Можете изложить мне свою версию?

Я описал все, что произошло, — страшный крик и последовавшие за ним звуки.

— Во сколько это произошло, приблизительно?

Я ответил, что около трех ночи. Потом описал нашу безрезультатную погоню по заливу. Он внимательно слушал, кивая головой, затем попросил меня:

— Вы не могли бы проводить меня наверх, в спальню, я хочу посмотреть в окно? И еще, мне нужно осмотреть весь дом и участок.

Его интересовали самые мельчайшие подробности. Однако меня удивило то, что лейтенант расспрашивал о всякой мелочи, касающейся меня и Мэри, и гораздо меньше его занимала судьба голубой яхты.

А между тем, у меня совсем не было желания потратить весь день на беседу с этим молодым человеком. Я хотел еще несколько часов поработать.

Когда мы наконец вышли на нашу пристань и лейтенант окидывал взором голубые воды залива, я спросил его напрямик, считает ли он возможным отыскать таинственную яхту.

— Это сложное дело, — вздохнул он, прищурив глаза. Его взгляд остановился на нашей лодке. — Очень жаль, что вы не позвонили нам сразу, мистер Лидс.

— Да, конечно, нам следовало тотчас же вам сообщить, но нас охватила паника. Кроме того, мы непременно хотели узнать название яхты. И мы надеялись, что когда начнем ее преследовать, она наскочит на мель…

Лейтенант задумчиво поскреб подбородок и сошел с пристани.

— А что бы вы предприняли, если бы узнали об этом раньше? — спросил я.

— Вероятно, выслали бы за ней патрульный катер, и, возможно, задержали бы их близ устья реки. — Он ковырнул ногой засохшие листья. — Сейчас слишком поздно. Они уже или на самой середине залива, или причалили в каком-нибудь порту. А вы сами знаете, сколько иолов в наших водах.

— Голубых?

— Голубых… зеленых… всяких, — он посмотрел на меня внимательно. — Цвет тут не имеет большого значения… ее могли уже перекрасить.

— Посреди залива?

— Хотите знать мое мнение, — он улыбнулся. — По-моему, яхта вообще не выходила в открытое море и находится где-то поблизости. Вы утверждаете, что она двигалась на полной скорости среди мелей, без малейшего труда?

— Да, — подтвердил я.

— А вчера была темная безлунная ночь.

— Да, вчера действительно было очень темно.

— Так вот… Это говорит о прекрасном знании местности. Они ведь двигались без огней, не так ли? А я хорошо знаю этот заливчик, и что здесь происходит во время отлива. Некоторые повороты под силу только угрям. Вы преследовали их на лодке, гребя все время?

— Да.

— Ну и что? Яхте удалось скрыться от вас, не правда ли? И вы не заметили ее на реке? Гм, ну что же… — Он направился к своему старенькому «шевроле». — К сожалению, я не имею ни малейшего понятия, кто хозяин иола… Спасибо вам за помощь. До свидания.

— Значит ли это, что вы не намерены начинать следствие? — расстроилась Мэри.

— Ну что вы, миссис, конечно же мы проведем обстоятельное расследование.

— Убита женщина, — печально продолжала Мэри. — Там было двое мужчин. Полотенце в красно-белую клетку; иол голубой… голубой…

— Я вам верю и очень благодарен за информацию. А сейчас до свидания.

Он помахал нам рукой, нажал на стартер и скрылся между деревьями в облаке пыли.

— Какой болван! — выдохнула Мэри.

 

3

Мэри была подавлена этой историей. Лейтенант Рейнольдс не внушал ей доверия. Я пытался убедить ее, что машина правосудия приводится в движение постепенно, и дядя Сэм знает, что делает; но без малейшего результата.

— Этот юный болван, — сказала она, — никогда в жизни не найдет убийц. — Присев на ступеньках, ведущих в кухню, она закурила сигарету. — Убийцы будут разгуливать на свободе, а их несчастная жертва навеки останется на дне залива, не отомщенная, покоясь в своей водяной могиле.

— Успокойся, Мэри, прошу тебя. Ведь мы ее даже не знаем. Ни ее, ни убийц.

— Вот именно, и это самое ужасное, — она посмотрела на меня прекрасными грустными глазами. Губы у нее дрожали. — Они-то знают, кто мы.

— Мне наплевать на это.

— А мне нет, — она обхватила руками маленькие колени и начала раскачиваться. Ее взгляд был устремлен на блестящую поверхность воды. — Мы наделали немало шума. Кричали, суетились, пытались их догнать. Они знают, что мы их видели наверняка попытаются что-нибудь предпринять.

— Интересно, что же? — спросил я с иронией.

— Наверное они вернуться и попытаются от нас избавиться. Мы единственные свидетели преступления.

— О, боже, — вздохнул я. — Ну и воображение! Возьми себя в руки, и пойдем съедим чего-нибудь. Я хотел бы сегодня еще немного поработать.

— И все же, Джек…

Мэри приготовила еду, а я сделал два коктейля, но ни то, ни другое не улучшило ее настроения. Она беспрестанно рассуждала о различных ошибках, какие, по ее мнению, мы совершили ночью. Проклинала свое зрение.

— Если бы я хоть название яхты сумела рассмотреть! Не понимаю, почему мы не взяли фонарь! — постоянно повторяла она, ковыряя вилкой салат из крабов. — А наша дурацкая лодка. Черепаха наперегонки с зайцем… Послушай, Джек, может мы сами проверим все голубые иолы в округе?

— Неужели ты думаешь, — воскликнул я, — что у меня нет более важных дел?

— Вероятно голубых иолов не так уж много… как ты считаешь? И все суда должны быть где-то зарегистрированы. Может быть в городке нам удастся хоть что-то разузнать?

Пойдут слухи, разговоры, начнут задавать вопросы, и это непременно насторожит преступников. Оставь эти идеи, моя дорогая.

— Я бы сделала все очень деликатно, — она продолжала сидеть, подперев рукой подбородок, не притрагиваясь к еде.

Раздраженный, я вышел из комнаты и направился в свою творческую мастерскую, где были установлены мои инструменты. Здесь я попытался сосредоточиться на работе, но безрезультатно. В конце концов, я позвал Мэри. Она была моим критиком, иногда ассистентом и, вообще, я очень любил работать в ее присутствии. Прибежав, она улеглась на диванчике с серой обивкой. На этом фоне ее силуэт представлял собой пурпурную букву S. Однако Мэри продолжала свои рассуждения.

— Как ты думаешь, могли кто-то еще, кроме нас, заметить эту яхту? Может какой-нибудь рыбак? Или ловец устриц? Ведь она должна была пройти по всей реке, чтобы попасть в нашу бухту! Может она находилась там еще днем? В такое время года яхты редко выходят в море. Возможно, кто-то запомнил ее название.

— Оставь это лейтенанту Рейнольдсу.

Я возился с магнитофоном.

— Мне кажется, Джек, что он совсем не доверяет нам. Что ж… мы действительно довольно странная пара… Наверное, он принял нас за пьяниц.

— Успокойся, дорогая.

— Разреши мне взять «ягуар». Я хотела бы съездить в магазин. У нас кончились яйца. Обещаю тебе, милый, что буду очень осторожна.

— Ну, хорошо… — вздохнул я.

Один импресарио из Нью-Йорка очень заинтересовался моими работами. К февралю я обещал представить ему свое новое произведение «Метопи», над которым сейчас работал. Было уже два часа дня, и в голове вертелось множество интересных идей. Поэтому я был доволен, когда за Мэри захлопнулись входные двери.

Но прошло несколько минут, и дом неожиданно показался мне совершенно опустевшим. Конечно же, художнику необходимы покой и тишина. Я стремился к этому во Франции, в Италии, в Испании. Мне было известно, что если я, Джон Уайльд Лидс Второй, хочу, чтобы мое имя означало нечто большее, чем символ большого состояния, то я должен изолировать себя от общества и целиком погрузиться в творчество. Но, честно говоря, я не переношу полного одиночества. Мне приятно присутствие Мэри в доме, сознание того, что она бродит где-то внизу, что принесет мне чашку чая или чего покрепче, и тем самым прервет монотонность моей ежедневной работы, облегчит ее. Без Мэри все, к чему я стремился, утрачивало всякий смысл. Поэтому, несмотря на то, что сегодня она немного действовала мне на нервы, я болезненно переживал ее отсутствие.

Я, композитор-авангардист, сочиняю экспериментальную музыку в основном для ударных инструментов собственного изобретения и записываю ее на магнитофон. Основным для меня являются ритм, тембр и сила звука, и потому моя музыка бывает очень громкой. Но, несмотря на то, что сегодня я как раз работал над громкими партиями, мне казалось, я слышу тишину, царившую в нашем маленьком доме. Когда звуки музыки ненадолго стихали, до меня доносилось поскрипывание старой мебели в гостиной, стук оконной рамы в спальне, меланхоличное капание неисправного крана в ванной. Я также чутко воспринимал звуки, доходящие до меня снаружи. Плеск прибрежных волн, шуршание мускусных крыс в камышах, и, даже, как мне казалось, шум солнца, проплывающего над бескрайними полями.

Прекрасный солнечный день неожиданно показался мне полным скрытой угрозы.

Мы, как верно заметила Мэри, подвергались опасности.

Я попробовал убедить себя, что страшный ночной крик был всего лишь отвратительным кошмаром. Мэри пыталась удержать воспоминания о событиях прошедшей ночи в нашей памяти, мне же представлялось, что хотя мы, несомненно, оказались свидетелями смертельной борьбы, но у нас не было никаких доказательств, что совершено убийство. У меня не укладывалось в голове, что двое взрослых мужчин, собираясь убить человека, причалили на своей яхте возле жилого дома, хотя в нашей местности предостаточно укромных закутков.

Но, однако, мы слышали этот жуткий крик.

И сразу после этого на яхте погасили огни, подняли якорь и бросились удирать куда подальше.

Я сидел в мастерской и слушал монотонное тиканье часов. Было уже три, а Мэри все не возвращалась. Полчетвертого. Начали сгущаться сумерки, и чудесный солнечный день был полностью испорчен. Я не спеша обошел вокруг наших владений, прислушиваясь к шороху ветра в прибрежных камышах и всматриваясь в пыльную дорогу, выходящую из леса, который казался мне сегодня более густым и темным, а с каждой проходящей минутой и более опасным, чем обычно.

Что могла Мэри так долго делать в этом противном, грязном городишке? А если с ней что-нибудь произошло? Может она попала в аварию? Я начал бояться за нее. А вскоре испугался и за себя.

Потому что, когда я повернулся, чтобы направиться домой, то увидел, что в нашу бухту входит яхта.

Почти бесшумно она скользила по водной глади. Белоснежные паруса четко выделялись на фоне темно-синего неба. Корпус яхты был пронзительно голубого цвета.

Она плавно развернулась и сейчас направлялась прямо к нашей пристани.

Я замер.

На палубе яхты находились двое мужчин.

Один из них, огромных размеров, светловолосый и загорелый, одетый в бледно-голубую ветровку с капюшоном, стоял на носу и манипулировал, одновременно говоря что-то своему товарищу, который сидел, наклонившись над румпелем. Мне не удалось его хорошо рассмотреть, так как его заслонял парус, и я видел только черные с проседью волосы и красную рубашку. Но его вид почему-то показался мне отталкивающим.

Блондин, заметив меня, крикнул высоким голосом:

— Эй! Вы позволите нам причалить ненадолго?

— Что ж…

Я медленно приближался к пристани, не чувствуя своих ног, а они в это время пришвартовывались и сворачивали паруса.

На корме у яхты была короткая мачта, а на носу отчетливо выписанное название «Психея».

— У вас что-нибудь случилось? — спросил я, остановившись на берегу, но они не обращали на меня внимания.

Тип в красной рубашке сидел спиной ко мне и молчал. Неожиданно он поднялся и, согнувшись, спрыгнул в люк, пропав с моих глаз. Высокий блондин был настроен более дружелюбно.

— Увы, — ответил он, улыбнувшись, — у нас немного мотор барахлит. Сегодня утром мы наскочили на мель и видимо повредили его. С тех пор ищем спокойной пристани, чтобы заняться ремонтом. Вы разрешите нам немного постоять здесь?

— Конечно… сколько угодно.

Он спрыгнул на пристань. Ростом не менее двух метров, настоящий великан. Внешним видом и манерой говорить он напоминал студента колледжа.

— Это очень любезно с вашей стороны.

— Можно узнать ваше имя?

— Я — Ральф Эванс, а моего приятеля зовут Бо, его все так называют.

Он дружески улыбнулся и сбросил с головы капюшон. Волосы у него были коротко подстрижены, как у морских пехотинцев. Лицо загорелое и симпатичное.

— Мы из Аннаполиса, — добавил он.

— Джек Лидс, — представился я.

— Очень приятно, Джек, — он наклонился и крепко пожал мою ладонь, так, что пальцы затрещали, затем запрыгнул обратно на иол… голубой иол. Из-под палубы доносились удары молотка.

— Извините нас, это ненадолго. Бо уже приступил к работе.

— Я могу быть чем-нибудь полезен?

Он покачал головой, улыбнулся и спустился в люк.

Через несколько минут я, наконец, осмелился вступить на борт яхты. Эти двое, очевидно, ничего не боялись, если предположить, что они имеют отношение ко вчерашнему преступлению. Их судно, скорее всего, было иолом, к тому же голубым иолом. Я мог его внимательно осмотреть, заметить кровь, или следы смытой крови. Ведь еще было довольно светло. Кроме того, я мог обнаружить другие следы борьбы. Я считал это своей обязанностью.

А вдруг это ловушка с их стороны? Если я отважусь спуститься вниз, в каюту, в поисках сосновых панелей, полотенца в красно-белую клетку и оловянной лампы, то могу напороться на большие неприятности. Двое против одного. Оба сильнее меня. А у Бо еще и молоток…

Я некоторое время ходил по палубе, воображая себя детективом, и осматривал все зорким взглядом.

Из-под палубы доносились удары молотка вперемешку с грубыми ругательствами.

Я отважился подойти к люку, и заглянул вниз.

Оба типа стояли в полутьме среди запущенных и заржавевших механизмов. Брюнет глазел на что-то с глупым видом.

— Можно предложить вам немного выпить? — поинтересовался я.

— Не стоит, большое спасибо, — улыбнулся блондин.

— Как у вас дела?

— Неплохо. Бо утверждает, что скоро мы сможем двигаться. — Он наклонился над замасленной трубой и принялся орудовать гаечным ключом. Снизу поднимался запах солярки, машинного масла и пива.

— Куда вы направляетесь? — спросил я. Не хотите ли остановиться у нас на ночь?

— В Норфолк, — ответил блондин. — Спасибо за приглашение, но мы и так уже сильно задержались.

— Давно плаваете? — снова спросил я.

— Всю жизнь. — Он поднял голову. — А точнее, со вчерашнего дня. — Ну вот, хоть какая-то информация. — Но это не наша яхта. Перегоняем старушку в Норфолк, на верфь.

— А кому она принадлежит?

— Моей тетке, — ответил блондин. Мы выполняем ее просьбу.

— Забавно, это похоже на перевозку автомобиля из Детройта.

— Что-то в этом роде, — он отложил ключ и улыбнулся мне из темного отверстия. — А может вы купите это симпатичное старое корыто? Оно еще довольно крепкое.

— Ну что вы… Я совершенно не разбираюсь в яхтах.

В этот момент в моторе что-то затарахтело, и Бо издал радостное «ура». Под моими ногами начала трястись палуба. Мотор заработал. Наступило всеобщее ликование. Блонд ил выскочил на палубу, крепко похлопал меня по плечу и помчался на нос яхты.

— Отплытие! — закричал он. Все на берег! Спасибо, приятель, если бы вы еще помогли отвязать канат…

Меня словно ветром сдуло с палубы, и я снова очутился на пристани. И в тот момент, когда я наклонился, чтобы отвязать скользкий канат, я увидел нечто, от чего у меня внутри похолодело.

Якорная цепь! Она быстро исчезала в небольшом отверстии в голубом корпусе иола.

— До свидания! Спасибо! — кричал Ральф Эванс.

Они шумели мотором, маневрировали и, наконец, вышли на середину бухты… точно почти в то самое место, с которого до нас донесся тот страшный крик. Бо так и не появился на палубе, а Эванс стоял у штурвала. Во время разворота «Психеи» передо мной на секунду промелькнуло окно освещенной каюты. Мне показалось, что я вижу сосновую обшивку и свисающую с потолка лампу…

Потом они двинулись вперед, и в сгустившихся сумерках был виден лишь бледный силуэт яхты на фоне темных болотистых берегов.

Только они исчезли из вида, как со стороны леса я услышал ворчание приближающегося «ягуара».

 

4

Мэри выбралась из машины, и я с первого взгляда заметил, что она сильно возбуждена. В руках она держала большую бумажную сумку и коричневую книгу. Когда я бежал ей навстречу, то решил промолчать о голубом иоле. Не хотелось ее пугать.

— Джек! — выпалила она. — У меня был потрясающе интересный день. Кажется, я напала на след.

Мы устроились в гостиной у камина, в котором я быстро развел огонь. На маленьком столике стояли два приготовленных мною коктейля и бутерброды с паштетом, а на кухне жарилась баранья нога.

Мэри оживленно рассказывала о том, что с ней произошло. Я никогда не видел, чтобы какое-нибудь дело ее так волновало. Оказалось, что она уже успела побеседовать с хозяином магазина, начальником верфи, ловцом устриц… и даже заглянуть в небольшую местную библиотеку.

— Теперь я знаю, кому принадлежит голубой иол, — закончила она с триумфом.

— Кому?

— Некому типу по имени Маннеринг. Гай Маннеринг. Его иол вчера целый день находился на реке. И он голубого цвета.

Мэри посмотрела на меня своими огромными глазами, в которых сверкали золотые искорки, а ее волосы в свете пылающего камина отливали медью.

— Он безумно богат. Имеет жену инвалида. Увивается за женщинами. И… представь себе…. — она сделала паузу. — Сегодня утром он заезжал в город, и купил три банки черной краски.

— А как называется его яхта? — спросил я.

— «Голубой месяц». Но, наверное, сейчас это уже «Черный месяц».

Я не спеша потягивал коктейль. Новые сведения не вязались с моими открытиями на «Психее».

— Мы должны обо всем доложить лейтенанту Рейнольдсу, — предложил я.

— Нет, нет, Джек, — быстро запротестовала Мэри. — Это преждевременно. Может это просто совпадение. Мы должны иметь более веские улики.

— Я с тобой полностью согласен.

— А пока у нас нет никаких доказательств его вины. Никому не запрещено иметь голубые яхты и по желанию перекрашивать их в черный цвет. Это еще не значит… — Она соскользнула с дивана и через минуту вернулась с коричневой книгой. — Лейтенант был прав. Хочешь верь, хочешь нет, но представь себе, в нашем округе восемь голубых иолов. Это лучшее доказательство, как мало мы знаем о том, что происходит вокруг нас.

Она раскрыла книгу и положила на столик.

— Разве это не удивительно? Мы живем в местности, где голубые иолы можно считать пучками. Наверное, это цвет какого-то клуба. Вот реестр, из которого мы узнаем, кто владелец любой яхты в нашем округе.

— Вижу, ты не напрасно провела день, — похвалил я ее.

— Все было очень легко. Мне даже не пришлось объяснять, для чего мне понадобился реестр. Люди любят поболтать. А старый ловец устриц оказался настоящим кладезем информации. Он знает гораздо больше начальника верфи.

Она обняла колени руками.

— Как жаль, что тебя не было со мной, Джек. Этот рыбак такой старый, маленький, жилистый, весь скрючен артритом, а лицо у него сморщено, как грецкий орех… Он ловит исключительно устриц.

Я тем временем листал размноженный на ксероксе реестр яхт, содержащий множество технических описаний. Наконец я нашел мою «Психею». Все совпадало. Она была зарегистрирована в Аннаполисе, на имя Анны Уотербай. Тетя Эванса?

Могла ли миссис Уотербай быть жертвой преступления?

Волосы Мэри опустились на страницы реестра, словно крыло большой птицы.

— Теперь ты видишь, как он нам может пригодиться. Мне позволили оставить его на некоторое время. Библиотекарша просто очаровательна. Очень милая, культурная женщина. Мы сделаем список всех голубых иолов и приступим к настоящему следствию.

— Что за глупая идея, — я с шумом захлопнул книгу.

— Но иначе мы ничего не узнаем…

— Это дело лейтенанта Рейнольдса.

— Он подведет, вот увидишь, — голос ее задрожал. — Его здесь все знают, к тому же он слишком похож на полицейского. Будет везде слоняться с блокнотом и карандашом в руках… — Она вздохнула, — А нас здесь никто не знает. Ни тебя, ни меня.

— Я и дальше не хочу никого знать. У меня есть своя работа.

— Да, — согласилась Мэри, — зато я свободна.

— Это безумие.

— И кроме того… — она поднялась с дивана, подошла к окну, тревожно вглядываясь в черную, как смола, ночь. — Ведь это я услышала крик, я видела каюту. Мне достаточно одного взгляда, чтобы опознать убийц этой женщины, узнать каюту…

Как жаль, подумал я, что ее не было дома сегодня после полудня. Возможно, тайна голубой яхты была бы уже разгадана.

— Давай предположим, — продолжала Мэри, что мы все оставили как есть… и однажды, когда я окажусь дома одна или ты… они вернуться. Вокруг на много миль ни души, а у нас даже нет оружия. Они объявятся под каким-нибудь предлогом, выдавая себя за служащих газовой компании или телефонистов. И если нас убьют, то никто не спохватится. Наши трупы могут лежать в доме неизвестно сколько. А может они тоже выбросят наши тела в воду…

— Боже, что за чудовищное воображение!

Я подошел к ней и обнял за плечи. Она вся дрожала.

— Ты начиталась бульварных романов.

— Но ведь произошло настоящее убийство!

— Возможно.

— И сейчас несчастная женщина лежит на дне залива, Может это миссис Маннеринг? Может, кто иной? Пока мы не разгадаем эту загадку, наша жизнь будет в опасности.

Должен признаться, что Мэри вселила в меня беспокойство. Она и «Психея»… Ночи здесь слишком, даже слишком темные. И сейчас, когда ночь сгущалась вокруг нас, я внезапно ощутил всю тяжесть этой тишины и темноты, не прерывающейся теперь с наступлением осени ни единым огоньком, и понял, что мы действительно беспомощны перед нападением бандитов. Телефонный провод легко можно перерезать. Полиция в пятнадцати милях от нас. И, например, та же «Психея» под покровом ночи могла бы без малейшего труда незаметно причалить к нашей бухте, а ужасному Бо ничто не помешало бы проникнуть в дом…

Я бы облегченно вздохнул, будь у меня уверенность, что «Психея» не имеет ничего общего с этой историей. Меня так и подмывало немедленно позвонить в Аннаполис и узнать у миссис Уотербай, прибыла ли ее яхта к месту назначения. Но, услышав разговор, Мэри, естественно, заинтересуется, в чем дело. А у меня не было ни малейшего желания рассказывать ей о своем визите на голубой иол и знакомстве с ее странным экипажем. Больше всего Мэри сейчас необходим крепкий сон.

Меня не слишком заинтересовало то, что Мэри узнала о Маннеринге, но утром, главным образом, чтобы ее успокоить, а также чтобы удалить из дома и получить возможность спокойно позвонить в Аннаполис, я предложил ей провести небольшое расследование об этом джентльмене.

— Замечательная идея, — обрадовалась Мэри. Мы сидели за столом и ели холодную говяжью печень. — А ты не хочешь поехать со мной. Будет странно выглядеть, если я нанесу ему визит одна.

— Неужели ты собираешься его навестить? Довольно смелая идея.

— Ну и что? Маннеринг живет не очень далеко, мы с ним почти соседи. У него большое имение и километровые поля цикуты вдоль шоссе. Если я не поговорю с Маннерингом, то никогда в жизни не узнаю, что случилось с его женой. Жива ли она? А вдруг мне удастся хоть одним глазом взглянуть на его голубой иол.

— А под каким предлогом ты намереваешься вторгнуться в логово льва! — меня забавляла ее идея. Как меня уверяли, местные магнаты не очень доступны.

— Придумаю что-нибудь. Но мне хочется, чтобы ты поехал со мной. У тебя такие хорошие манеры, Джек, столько выдержки и хладнокровия.

— Ну нет, покорно благодарю. Твоя идея — сама и развлекайся. Посмотрим, какой из тебя детектив.

После завтрака Мэри нарядно оделась и уехала на «ягуаре». Я немного подождал, полагая, что неудобно звонить незнакомой и наверняка пожилой женщине раньше одиннадцати часов.

В одиннадцать пятнадцать местная телефонистка соединила меня с номером в Аннаполисе, значащимся в телефонной книге под фамилией Уотербай. Женщина, поднявшая трубку, судя по голосу, была молодой негритянкой.

— Могу я поговорить с миссис Уотербай?

— А по какому номеру вы звоните?

— Это квартира Анны Уотербай?

— Нет, — коротко ответила женщина и положила трубку.

В Аннаполисе было несколько абонентов с фамилией Уотербай, во всяком случае, так меня уверяла наша телефонистка. Видимо, на первый раз мне не повезло. Я попросил соединить меня со следующим номером.

В то время как инструменты ждали меня в мастерской, я напрасно обзванивал все номера с фамилией Уотербай. Один номер не отвечал, а по двум другим сказали, что никакая Анна там не проживает.

Может, подумал я, Анна Уотербай, как принято у состоятельных людей, имеет засекреченный номер телефона?

Я попросил телефонистку выяснить этот вопрос, и через несколько минут она позвонила и сообщила, что ни одна мисс или миссис Уотербай не имеет засекреченного номера. Все Уотербай указаны в телефонной книге. Она очень сожалеет, но ничем не может мне помочь.

Итак, одно из двух, либо реестр яхт неточен, либо у миссис Уотербай нет телефона. Я легко мог узнать ее адрес в адресной книге Аннаполиса, но для этого мне пришлось бы проделать путь в пятьдесят миль, а у меня не было на такие путешествия ни желания, ни времени. Было почти двенадцать. Я приступил к своей работе и попытался полностью сосредоточиться на музыке.

В час дня позвонила Мэри.

 

5

Телефон так редко звонил в нашем доме, что я подпрыгнул от неожиданности, а слышать Мэри на другом конце провода само по себе явление необыденное. Голос у нее был взволнованный и приглушенный, как у заговорщика.

— Джек, — шептала она. — Все идет по плану. Я у Маннерингов. Они просят, чтобы я осталась на ленч. Ты не против?

— У Маннерингов? Значит его жена жива?

— Тс-с, дорогой. Расскажу все, когда вернусь. Приготовь себе сэндвичи, хорошо? У тебя все в порядке?

— Все прекрасно.

Внезапно она положила трубку, словно ей помешали продолжать разговор. Однако у меня все было далеко не так прекрасно. Обычно в это время дня с кухни уже доносились аппетитные запахи свежего кофе и жарящихся колбасок. И вскоре мы усаживались в нашей уютной столовой для полуденного подкрепления. А сейчас передо мной стоял безмолвный белый холодильник, а в нем остатки вчерашней баранины.

Но я не обижался на Мэри. Ведь все это она делала для нас, для нашего спокойствия. И если окажется, что Маннеринг причастен к убийству, то я смогу больше не думать о «Психее».

Я съел сандвич с куском холодной баранины, вымыл посуду и вернулся к своей работе.

Работалось великолепно. Я наиграл четверть магнитофонной ленты и даже ни разу не взглянул на часы. Когда Мэри вошла в мастерскую, я еще подправлял некоторые места. Было четыре часа дня.

— Джек, это звучит чудесно! — воскликнула Мэри. — Просто восхитительно! — В руках она держала огромный букет циний, который протянула мне понюхать. На ее разрумянившемся лице сияла широкая улыбка. — Посмотри, что мне подарили. Ну и денек сегодня! Что за сумасшедшие люди! Что за безумный городишко!

— Сядь, успокойся и излагай все по-порядку.

Я развел огонь в камине, приготовил нам по коктейлю, и Мэри начала рассказывать необыкновенную историю, напоминающую средневековые романы ужасов. Она так оживленно и образно описывала свои приключения и при этом так выразительно жестикулировала, что передо мной, как живые, возникали люди, с которыми она встречалась, их имение — одинокий особняк, окруженный садами и угодьями-, унылая подъездная дорога с гигантскими стеблями цикуты по сторонам.

Мэри обладает необыкновенным даром перевоплощения. (Когда мы познакомились, она передавала прогнозы погоды по телевидению).

К дому Маннерингов она подъехала около одиннадцати. Оставила машину возле высоких ворот из красного кирпича и по крутым ступенькам поднялась на окруженную колоннами террасу. Особняк находился на значительном расстоянии от дороги, в глубине сада. Его величественная архитектура напомнила Мэри дворец в Бленхейме. Стоя возле огромных входных дверей в своем твидовом костюмчике, она почувствовала себя маленькой и невзрачной. Тихонько и робко Мэри постучала.

Прежде чем она отважилась постучать во второй раз и прежде чем ей наконец-то отворили, прошло немало времени. Из приоткрытых дверей выглянула маленькая старушка, как потом выяснилось, сестра хозяина дома, мисс Эмилия Маннеринг. На ней было видавшее виды черное платье, на голове парик желтоватого цвета, и она совсем ре испытывала восторга, увидев Мэри.

— Дома никого нет, — заверещала она. — То есть, — поправилась старушка, — Алиса у себя наверху, но она больна и никого не принимает. Что вам угодно?

Мэри заметила, что она очень нервничает. За спиной старушки просматривалось роскошное убранство дома. С высокого потолка свешивались хрустальные люстры, прекрасная старинная мебель.

— Я ваша соседка, — улыбнулась Мэри. — Меня зовут Мэри Лидс. Мы недавно здесь поселились. Нам сказали, что вы продаете яхту.

— Это Гай знает… то есть мистер Маннеринг, мой брат. Но его сейчас нет дома.

Мэри осмелела.

— Мистер Маннеринг? Прекрасно. У меня есть время, и если вы не возражаете, я подожду его?

Историю с продажей яхты она, конечно, выдумала, но причина для визита вполне правдоподобная. Мэри решила под любым предлогом попасть в дом и осмотреть его, а дальше импровизировать в зависимости от обстоятельств.

Старушка была в растерянности. Она долго кашляла, что-то бормотала себе под нос, но затем, очевидно, вспомнив о своем благородном происхождении, отодвинулась в сторону, нехотя приглашая Мэри в дом, и по до блеска начищенному паркету проводила ее в библиотеку восемнадцатого века.

Этот был настоящий восемнадцатый век. Резные панели, на стенах фамильные портреты, бронзовые бюсты на постаментах, коллекция сабель времен революции. Дамы уселись в мягких удобных креслах и провели целый час среди необычной тиши изумительной, но грозной обстановки.

Старушка поведала Мэри историю своего рода.

Маннеринги поселились в этом огромном доме еще во времена Якова I. Ее брат Гай и она — последние в роду. От брака с Алисой, вздохнула старушка, нет потомства.

— Я никогда не была замужем, — добавила она, — а бедная Алиса уже много лет больна.

Сама того не сознавая, старушка постепенно изложила мотивы, по которым Гай Маннеринг мог желать смерти своей больной жены.

— Гай очень гордится своим имением, — объясняла старушка, — и очень к нему привязан. Весной у нас полно гостей, съезжаются со всей округи. Однажды здесь, на втором этаже ночевал сам генерал Вашингтон.

Тем не менее, она даже не двинулась с места, чтобы показать Мэри дом, и только не переставая теребила пальцами подол своего старого поношенного платья.

Глаза у нее были потухшие и полузакрытые, как у побитой собаки.

Сверху не доносилось ни единого звука, говорящего о чьем-либо присутствии. Очевидно, «больная» ни в чем не нуждалась. Большие настенные часы громко и равномерно отстукивали минуту за минутой. Матовая поверхность старинной мебели тускло отражала свет, проникающий через плотные шторы. Мисс Эмилия нервничала все более заметно.

Вдруг громко стукнули массивные входные двери и старушка вздрогнула.

— Сэм! Сэм! — зазвучал баритон разъяренного хозяина дома. — Какого черта делает этот автомобиль у наших ворот?

После непродолжительного обмена репликами с чернокожим слугой Гай Маннеринг уверенными шагами вошел в библиотеку.

Это был мужчина лет сорока пяти, с крупными чертами лица и массивным носом, одетый в красную шерстяную рубашку и брюки для верховой езды. В руке он держал хлыст.

Мисс Эмилия быстро вскочила с кресла, и Мэри заметила, что вся она дрожит.

— Гай… позволь представить, это миссис Лидс, наша соседка. Зашла на минутку.

Маннеринг оглядел Мэри с ног до головы и скривился в улыбке.

Его густые черные брови сошлись на переносице. Мэри он сразу напомнил мистера Мардстоуна из «Давида Копперфильда». В нем чувствовалась та же жестокость, скрытая под внешней вежливостью. Однако больше всего Мэри поразило пятно черной краски на его щеке. Глядя на Мэри, Маннеринг непроизвольно поднес руку к испачканной щеке, словно хотел скрыть пятно. Его голос вдруг стал неприятно мягким и любезным.

— Ах, вот как… миссис Лидс? Я и не подозревал, что в нашем скромном обществе появилось столь очаровательное создание.

— Благодарю вас, — улыбнулась Мэри. — Мы с мужем давно собирались нанести вам визит. Но нам сказали, что ваша супруга тяжело больна…

Мэри показалось, что при упоминании о жене зрачки его глаз сузились, а со стороны Эмилии донесся слабый вздох.

— Желаете чего-нибудь выпить? — спросил Маннеринг, меняя тему и не сводя глаз с Мэри. — Эмилия, ты угостила нашу гостью? — резко бросил он сестре. Его манеры просто ужасали. И даже двигался он словно шагал по палубе пиратского судна, а не по паркету своей великолепной библиотеки. Подойдя к маленькому шкафчику, Маннеринг открыл дверцу, демонстрируя множество бутылок с различными напитками. Крикнув пожилому кроткому негру принести льда, он наполнил два прекрасных старинных бокала бурбоном с содовой и протянул один Мэри, не обращая на Эмилию никакого внимания.

— Прошу вас, чувствуйте себя как дома, — снова этот приторно сладкий голос, никак не сочетающийся с его грубыми манерами. Маннеринг пригладил волосы и стал побрякивать льдом в бокале. — Я очень рад, что вы заглянули к нам. Давно в наших краях?

Он сердито покосился на Эмилию, и та быстро убралась из комнаты. Затем он уселся на софу, заложив ногу за ногу.

— Мне никто ничего о вас не рассказывал. Где вы поселились? Вы еще не вступили в наш яхтклуб?

Через десять минут он пригласил Мэри на ленч.

Мэри призналась мне, что, сидя в библиотеке в обществе этого странного человека, она чувствовала себя, словно ее заперли в клетке с черной пантерой. На основании одного лишь поведения Маннеринга в течение этого получаса можно было без сомнения утверждать, что он способен задушить какую-нибудь несчастную жертву собственными руками. В этом убеждали и его холодные, как лед, черные глаза. И он в открытую пытался ухаживать за Мэри.

— Он ужасный хам, — возмущалась она. — Ведь одно из двух: либо его жена жива и находится наверху, на расстоянии слышимости; либо покоится мертвая на дне залива. А он, этот негодяй, беззастенчиво старается соблазнить молодую женщину, с которой только что познакомился. Он просто чудовище.

За несколько минут Мэри удалось вызвать во мне стойкую ненависть к Маннерингу.

Он хвастался перед ней своим знаменитым происхождением, известными предками, лошадьми, обширными владениями, стадом коров породы Ангус; тянул утомительные рассказы об охоте на уток.

— Вы, наверное, еще и яхтсмен? — вмешалась Мэри, желая приблизиться к интересующей ее теме.

— Конечно. Здесь у каждого есть яхта. А у вас разве нет? Вам известно, что я возглавляю местный яхтклуб?

— А какая у вас яхта? — сахарным голосом спросила Мэри, стараясь выглядеть наивной и невинной девочкой.

— У меня их две. Одна — первого класса типа «Став». Я ежегодно участвую на ней в международных регатах. Вы были здесь в сентябре, во время нынешних соревнований?

— Неужели вы победили?

Конечно же он выиграл.

— Жаль, что я этого не видела, — огорчилась Мэри. — А какая ваша вторая яхта?

— Ничего особенного. Обыкновенная прогулочная яхта. Я иногда плаваю на ней, так, для удовольствия. Сейчас она стоит в сухом доке, я решил ее перекрасить.

— В черный цвет, — улыбнулась Мэри, а Маннеринг машинально поднес ладонь к испачканной щеке. Для Мэри это явилось подтверждением, что его совесть не чиста.

— Да, — признался он. — В черный.

И тут в дверях библиотеки появился чернокожий слуга.

— Стол накрыт, — торжественно объявил он.

Именно тогда Мэри и удалось позвонить мне.

Мэри, конечно же, хотелось во что бы то ни стало увидеть несчастную Алису, или получить хоть какое-нибудь доказательство, что она действительно находится наверху и живая, а не лежит на дне залива. Она ожидала, что, может быть, наверх отнесут поднос с едой, или появится сиделка. Но кроме мисс Эмилии во время беседы у входных дверей никто не вспоминал о том, что в этом странном доме находится хронически больная женщина.

За столом вместе с Мэри и Маннерингом находилась мисс Эмилия и огромный, довольно заурядного вида и говорящий глубоким басом тип, представленный как управляющий имением. Мог ли он быть тем, вторым? Его звали Том Маркхэм. Мистер Маркхэм говорил мало, казался робким и, как видно, полностью находился под пятой мистера Маннеринга. Он исподлобья поглядывал на Мэри и ел за двоих.

Роскошная, почти президентская столовая представляла собой огромную комнату, посреди которой стоял большущий овальный стол, сервированный превосходным фарфором, украшенный серебряными подсвечниками и блюдами, среди которых скрывались хрустальные графины. На стенах висели старинные фамильные портреты. Еда была замечательная — хлеб домашней выпечки, жареные цыплята, зеленый горошек… При столе быстро и ловко прислуживал молчаливый, шаркающий ногами Сэм.

Маннеринг постоянно подливал Мэри вина и вел разговор о телевидении. Его очень заинтересовало, что Мэри когда-то работала на телестудии. Он помнил все программы и знал множество подробностей из личной жизни кинозвезд. Когда разговор перешел к литературе, живописи, музыке, Маннеринг только пожимал плечами. Эти области его не интересовали.

— Типичный провинциал, — сделала вывод Мэри. — Выдает себя за аристократа, а в сущности — полный невежа.

Наконец Мэри не выдержала и поинтересовалась здоровьем его жены. Мисс Эмилия издала тяжелый вздох, а Том Маркхэм нервно закашлялся.

— Как она себя чувствует? — воскликнул Маннеринг. — Превосходно! — затем улыбнулся и добавил приторно сладким тоном, — мы отправили ее во Флориду.

Поскольку это не совпадало с тем, что недавно говорила мисс Эмилия, Мэри сильно смутилась, не смея взглянуть на старушку.

— Очень жаль, — промолвила она. — Я надеялась с ней познакомиться.

— Да, конечно… но она уехала во Флориду, — бормотал Маннеринг себе под нос. Внезапно он ударил кулаком по столу, даже тарелки задребезжали. — Улетела самолетом, в воскресенье.

— А почему она не отправилась пароходом? — вежливо поинтересовалась Мэри.

— Пароходом? Еще чего! Алиса уже много лет не ступала ногой на палубу судна. Слишком нежное создание. — Он громко захохотал, а Маркхэм вторил ему своим сдавленным смешком. — Кроме того, дорогая миссис Лидс, известно ли вам, как долго длится подобное путешествие? Как минимум — неделю. Для слишком чувствительных особ это просто невыносимо. Алиса живет в инвалидном кресле. Том, ты только представь себе, она на палубе, в своем кресле на колесах, и ее раскачивает вперед и назад. Вот была бы потеха? Ха-ха-ха…

Маннеринг не мог не внушать отвращения.

Время от времени звонил телефон. Спрашивали Маннеринга. Он каждый раз довольно долго разговаривал, а когда возвращался к столу, выглядел все более захмелевшим.

Когда подали десерт, его глаза уже совсем остекленели, а уголки рта опустились. Но он снова пригласил Мэри в библиотеку и заставил ее выпить еще одну рюмку коньяка. Затем он потащил ее на прогулку в сад. Там они скрылись в лабиринте из подстриженного самшита, где Маннеринг пытался поцеловать Мэри. В то время, когда она ловко ускользнула из его объятий, неожиданно появился Том Маркхэм. В руках он держал огромный букет циний.

— Это вам, — буркнул он Мэри и подхватил Маннеринга под руки.

— Что тебе нужно, черт побери? — кричал Маннеринг, пробуя освободиться.

— Заболела корова, — ответил управляющий.

— Какая еще корова?

Вскоре они удалились в сторону фермы. Маркхэм держал под руку хозяина, еле передвигавшего нога. Мэри осталась одна, с букетом циний, среди извилистых аллей самшитового лабиринта. Она подняла голову и заметила мисс Эмилию, стоявшую в одном из окон второго этажа. Старушка прижимала к глазам платок. Потом она помахала им Мэри и скрылась за шторой.

На этом визит к Маннерингам закончился, Мэри вернулась к автомобилю и отправилась домой.

— Одним словом, ты так и не осмотрела «Голубой месяц»? — спросил я.

— Увы, Джек. Не удалось. Но что ты думаешь обо всем остальном?

А ты не опознала их голоса?

— Голос Маркхэма отпадает, я уверена. Что же касается Маннеринга, то здесь я сомневаюсь. Он постоянно паясничал. Или кричал, или смеялся, или бормотал. И все это было притворным, наигранным. Даже к своему слуге негру он обращался неестественным театральным тоном. Видимо, он с самого начала знал, что в доме находится посторонний, потому что заметил мой автомобиль. Мне кажется, я так и не знаю его настоящего голоса.

— И тем не менее у него очень низкий и густой голос, не так ли?

Честно говоря, мне хотелось свалить все на эту парочку и наконец-то успокоится.

— Да, хотя и не бас. Во всяком случае, я не уверена, что именно этот голос я слышала той ночью. — Мэри сдвинула брови. — Давай сложим все имеющиеся факты. Известно, что у Маннеринга есть голубой иол, что он перекрашивает его в черный цвет и что его жена неожиданно исчезает из дома. Кроме того, он ведет себя довольно странно. И не только он, но и все обитатели его дома. Там наверняка происходит что-то подозрительное. С другой стороны, я не могу поклясться, что это он был ночью на яхте…

— А может он нанял убийц? Так бывает.

— Не исключено, — согласилась Мэри. — Однако прежде всего я хотела бы осмотреть «Голубой месяц». По-моему — Маннеринг держит его не у себя, а у своего приятеля.

— Приятеля?

— Да. Пристань Маннерингов слишком мелкая. В прошлом довольно глубокая, сейчас она сильно обмелела… во всяком случае так убеждала меня мисс Эмилия. Когда эта бедняжка была маленькой девочкой, к их пристани могли причаливать даже яхты и прогулочные корабли.

Мэри тяжело вздохнула.

— Ах, какое она несчастное создание. Я уверена, что Маннеринг рано или поздно и до нее доберется. Ведь ей принадлежит половина их огромного имения… Да, о чем же я говорила?

— О приятеле, у которого Маннеринг держит свою яхту.

— Его зовут Татл. Он их сосед, и у него достаточно глубокая пристань. Настоящий небольшой порт. С Татлами нужно каким-то образом познакомиться, и тогда мы сможем узнать…

— Этого еще не хватало, — не выдержал я. — Нельзя ли подплыть к их пристани и осмотреть яхту Маннеринга со стороны реки.

— Но их пристань находится на другом берегу реки. Ты ведь знаешь эту сумасбродную местность — настоящий водный лабиринт. И вообще, разве мы не должны как можно меньше привлекать к себе внимания.

— Ты права.

— А нам пришлось бы подплыть к их пристани, подняться на нее, иначе мы не смогли бы осмотреть вблизи яхту Маннеринга. Понимаешь, она же стоит не на воде, а в сухом доке, где ее перекрашивают в черный цвет. Нам нужно было бы подойти слишком близко…

— Черт возьми, что же делать?

— Ты знаешь, мне самой совсем не хочется снова вторгаться без приглашения к совершенно незнакомым людям. Но, надо признать, мы делаем успехи. Ведь не исключено, что именно семейство Татл и есть настоящие преступники.

— В таком случае ты не должна к ним идти.

— Мой дорогой, — Мэри улыбнулась, нежно погладила меня по голове, — тебе следует хоть немного верить в меня.

Она поднялась и отправилась на кухню готовить ужин.

Назавтра в программе Мэри значилось посещение семейства Татл и дальнейшее продолжение детективных поисков.

Она приготовила завтрак, вымыла посуду и покинула дом.

В этот день, как и в предыдущий, я так увлеченно работал над своей композицией, что отсутствие Мэри меня уже почти не тяготило. И по мере того, как проходил полдень, во мне нарастало радостное ожидание истории, какую, я был уверен, Мэри обязательно привезет из своей рискованной поездки. Шок и страхи, вызванные ужасным убийством, постепенно ослабевали, превращались в воспоминания. Осталась только криминальная загадка, головоломка, отдельные части которой лежали передо мной, но еще не складывались в единое целое. И свести их воедино должен я. Мэри собирала отдельные факты, но она не могла иметь полной картины происшедшего. Ведь она не знала о «Психее».

Утром, прежде чем приступить к работе, я позвонил в Аннаполис в справочное бюро и поинтересовался номером телефона Рольфа Эванса. Но по номеру, который мне сообщила телефонистка, никто не отвечал. Я попробовал дозвониться еще раз в два часа, затем в три. В ответ — только длинные гудки.

 

6

Мэри вернулась в полпятого и снова с сенсационными сообщениями. Когда она прибыла во владения Татлов (гораздо более скромные, чем имение Маннерингов), оказалось, что там как раз проходило заседание женского клуба. Было всего лишь одиннадцать утра, и это заседание больше походило на собрание общества алкоголичек, так как все дамы находились в состоянии, как минимум, легкого подпития. Хозяйка дома встретила Мэри с рюмкой в руке.

— Не понимаю, зачем ты заходила в дом, — удивился я. — Тебе следовало пройти прямо к пристани.

— Мне пришлось поставить «ягуар» к ним на стоянку, другого свободного места не нашлось. А их привратник, заметив, что я подъезжаю, показал, где мне остановиться, и проводил в дом.

— Я боюсь, что ты слишком рискуешь. У тебя яркая, запоминающаяся внешность и ездишь все время на «ягуаре». Это бросается в глаза.

— Уверяю тебя, они меня ни в чем не подозревают. Все были настолько пьяны, что даже ни о чем не спрашивали. Видимо, они приняли меня за одну из приглашенных. Ну и компания подобралась, скажу я тебе! Все элегантные и… пьяные. Но я узнала множество интересных вещей.

— А ты осмотрела «Голубой месяц»?

— Конечно, — она на мгновенье замолчала и печально посмотрела на камин. — Но он отпадает.

— Почему?

— Прежде всего, он гораздо меньше, чем яхта, которую мы видели ночью. И на нем нет мотора. Я спрашивала у негра, красящего яхту в черный цвет, и он сказал, что на «Голубом месяце» никогда не было мотора.

— Черт возьми, а может он солгал? Ты заглядывала в каюту?

— К сожалению, нет, негр сказал, что краска еще не высохла.

— Но ты могла хотя бы заглянуть в окно. Ты же находилась там достаточно долго…

— Вот сам поедь и загляни, — одернула меня Мэри. — Ведь это так просто. Нужно всего лишь незаметно проскользнуть мимо дома, где крутится полно детей и собак, затем продраться через густой кустарник и по болотистому берегу добраться до пристани. А яхта пришвартована к длинному, выкрашенному в белый цвет помосту, который очень хорошо просматривается из окон дома… Если ты думаешь, что это так легко, то можешь сам попробовать.

— Но, дорогая, я вовсе не собирался тебя критиковать. Я только надеялся…

— Все оказалось не так просто. Наверное, со стороны я выглядела круглой идиоткой. Не знаю, что обо мне подумал этот негр и что потом рассказывал, когда я совсем одна потащилась в заросли и влезла по колено в болото. Ты только взгляни на мои туфли.

Они действительно промокли и покрылись слоем грязи.

— Мне очень жаль, дорогая.

Я помог Мэри снять их и осторожно поставил у каминной решетки.

— А какие они занудные женщины, — продолжала она. — Выглядят, словно выпускницы первоклассных колледжей, но невыносимые сплетницы и болтуньи. Мне пришлось обедать в их компании, ели курицу под белым соусом с зеленым горошком. Свое вино я вылила в горшок с каким-то сорняком и молча курила. Мне даже не удалось позвонить тебе, так как одна из сплетниц постоянно торчала у телефона. Я сделала, что смогла, а ты недоволен.

— Ну, что ты, дорогая! Просто я чертовски разочарован, что убийца не Маннеринг.

— Но зато у нас появилась небольшая новая улика, — таинственно произнесла Мэри. — «Морской гном»…

Сидя на заседании женского клуба, выпивая очередную чашку кофе и прислушиваясь к пронзительным женским голосам, которые не оставили сухой нитки ни на одном из местных семейств, Мэри услышала очень заинтересовавшую ее историю. Речь шла об одной несчастной забеременевшей девушке, родители которой еще ничего не подозревали. Среди вероятных соблазнителей упоминалось и имя Маннеринга, однако большинство женщин склонялось к тому, чтобы считать будущим отцом молодого повесу по имени Честер Тайкс. Это известный своими похождениями рыбак из местной деревни. Точно было известно только то, что девушка в прошлую пятницу выйдя из школы, не вернулась домой и с той поры о ней ничего не слышно. Отчаявшиеся родители ищут ее по всем окрестностям.

— Но что здесь общего с нашим делом? — спросил я.

— Ничего, — Мэри хитро улыбнулась. — Если не считать того, что Честер Тайкс и его брат Ван имеют голубой иол. Иол под названием «Морской гном».

— Невероятно!

— Эта парочка — настоящие проходимцы, известные во всей округе негодяи. Давай заглянем в реестр.

Я принес книгу, и Мэри отыскала следующие сведения: «Морской гном», иол, цвет голубой, длина 42 фута, вспомогательный мотор. Владельцы: Ч. Тайкс, В. Тайкс».

Стало быть наш список подозреваемых за короткое время пополнился еще двумя особами.

— А может девушка просто сбежала из дома? — предположил я.

— Не исключено. Но она пропала именно в пятницу…

— И сколько же тут голубых иолов? — вздохнул я.

— Ужасно много. Иолы здесь действительно распространены. А голубой цвет очень популярен, он прекрасно сочетается с цветом воды… Как ты думаешь, стоит ли продолжать наше расследование? Все крайне усложняется.

— Даже слишком. Придется на этом успокоиться.

Пока на кухне варился горошек, Мэри не спеша просматривала реестр.

— За каждым голубым иолом, что здесь зарегистрирован, — заметила она, — наверняка кроется какая-нибудь история… Я всегда считала владельцев яхт несколько странными людьми. Вот взгляни на это, Джек. Пожалуйста: «Ты — все», иол, цвет голубой, длина 38 футов, вспомогательный мотор, владельцы Сид и Хони Хармон из Соу-Ривер. Тот, кто дал своей яхте такое название, уже совершил преступление — надругался над английским языком…

— Прошу тебя, забудь об этом хоть на минуту, — взмолился я. — Давай лучше поужинаем.

— … Или взять к примеру «Психею», — продолжала Мэри.

— Какое прекрасное название. Ее владелец, женщина, тоже с красивым именем — Анна Уотербай…

Она, наконец, закрыла книгу и отправилась на кухню сливать воду с горошка.

— Как ты думаешь, Джек, можно ли исключить некоторых владельцев методом дедукции или по названиям их яхт, или же ты тоже считаешь, что мне следует осмотреть все семь иолов?

— Успокойся, Мэри. Невозможно осмотреть все яхты.

— Это может оказаться гораздо эффективнее, чем прислушиваться к различным слухам. Половину яхт мог бы осмотреть ты, половину я…

— Я не настолько этим заинтересован.

— О кей.

Мэри зажгла свет, и мы уселись ужинать.

— А знаешь, почему я не очень заинтересован? — продолжал я. — Потому что я почти убежден, что ни одна из местных яхт здесь ни при чем.

Смелые слова, тем более, что я сам не особенно в них верил.

— В сущности мы даже не совсем уверены, действительно ли видели иол и был ли он голубого цвета…

Мэри нахмурилась.

— По-моему, — рассуждал я, — какая-то совершенно посторонняя яхта зашла в нашу бухту и, не заметив нашего дома, бросила якорь. Прибрежные камыши настолько высоки, что со стороны воды он почти неразличим. Потом они сделали свое дело и отправились дальше, во Флориду или же вверх по заливу… Они наверняка не местные.

— Чепуха, Джек, не забывай, как ловко они двигались между отмелей, даже не зажигая огней. А лейтенант по нашим описаниям определил, что это, несомненно, иол… а я уверен, что он был голубой…

— Не знаю. Если они сумели войти в нашу бухту, то тем же путем могли и выбраться из нее. Кроме того, как известно, существуют навигационные карты местности…

В этот момент зазвонил телефон. Я подошел к нему и поднял трубку.

— Алло.

— Вместо ответа я услышал чей-то басистый прерывистый смех.

— Алло… Алло… — я почувствовал, как по спине побежали струйки пота. — Кто говорит?

— Мистер Лидс? — раздался, наконец, низкий медлительный голос. — Ау, мистер Лидс…

Мэри на цыпочках подошла ко мне.

— Кто это, Джек?

— Ау, — хрипело в трубке. — Ау…

А затем дьявольский смех словно со дна бочки.

— Дай мне! — воскликнула Мэри и выхватила у меня трубку.

Через мгновенье она побледнела как полотно.

— Идите ко всем чертям! — истерически закричала она и бросила трубку.

— Это он, — прошептала Мэри. — Я узнала его голос.

 

7

Мы сразу же позвонили на телефонную станцию. Телефонистка сообщила, что вызов был местный. Увы, даже в этой глуши уже установлены телефоны-автоматы. И для кого только предназначаются подобные адские изобретения? Не иначе как для различных психов, шутников и бандитов.

Нам ничего не оставалось, как отправиться спать. Я запер все двери, а на первом этаже оставил включенным свет.

Даже лежа в постели мы продолжали прислушиваться к зловещей тишине, не слышно ли крадущихся шагов, шума подъезжающего автомобиля или лодочного мотора.

— Может это был голос Маннеринга? — спросил я Мэри.

— Нет, совершенно не похож.

— А может кого-нибудь из твоих новых знакомых?

— Тоже исключено.

Наверняка этот голос не принадлежал и улыбчивому Ральфу Эвансу. Что касается Бо, то при мне он открыл рот всего один раз, издав громкое «ура».

Я постоянно возвращался в мыслях к появлению в нашей бухте «Психеи». Говорил ли Ральф Эванс правду? Необходимо во что бы то ни стало связаться с Анной Уотербай и расспросить ее о племяннике и его приятеле. Я решил завтра же наведаться в Аннаполис.

А если…

Я осторожно выскользнул из-под одеяла и спустился. У Ральфа Эванса остался последний шанс. Я набрал номер телефона, полученный еще утром от телефонистки, по которому мне так и не ответили. Было два часа ночи. На этот раз трубку подняли. Ральф Эванс оказался сердитым пожилым мужчиной…

Мэри, услышав разговор, прибежала босиком из спальни и стала возле меня. Мне ничего не оставалось, как все ей рассказать.

— Боже мой, Джек! — возмутилась она. — Почему ты не рассказал мне обо всем раньше? Я, как идиотка, ношусь по всей округе, а в это время ты сам занимался такой историей! Значит все-таки «Психея».

Она принесла реестр и нашла описания, которые я уже знал наизусть.

— И вернуться на следующий день! Невероятно! Как ты думаешь, зачем они это сделали?

— Понятия не имею, дорогая.

— Очень странный и нелогичный поступок. — Мэри задумчиво сдвинула брови и закрыла реестр. Выходит, что Гай Маннеринг и братья Тайкс отпадают. Пожалуй, и остальные шесть яхт тоже можно исключить. Ты говорил о «Психее» лейтенанту?

— Нет. Я сомневался. Ведь они не сделали ничего плохого…

— Так ты говоришь, у Эванса высокий голос? Как жаль, что все произошло в мое отсутствие. И яхта у них голубого цвета?

— Да. Ярко-голубого. И каюта выглядела так, как ты описывала.

— А ты говорил с мисс Уотербай?

— Она не проживает в Аннаполисе, или же у нее нет телефона.

Кстати, Эванса тоже не оказалось в телефонной книге…

— А тебе не кажется, — испуганно прошептала Мэри, — что это ее могли убить? Вовсе не исключено. Она тетка Эванса… а Эвансу потребовались деньги, и чтобы получить наследство…

— Не гадай раньше времени, — улыбнулся я.

— У нас, конечно, есть еще несколько подозреваемых. Однако я считаю, что начать следует с Эванса.

— Да, конечно, его нужно либо исключить раз и навсегда, либо…

Вскоре мы отправились спать.

На следующий день мы поменялись ролями, и я оставил Мэри одну. К счастью, не совсем одну. Время от времени для поддержания порядка в домашнем хозяйстве мы пользовались услугами одной местной негритянки. Высокой, крепкой женщины с мускулами, как у борца. Ранним утром, пока я принимал душ, Мэри позвонила ей, и женщина обещала, что придет к десяти часам и останется на весь день. Таким образом, Мэри не будет в одиночестве, у нее появится компания и охрана, к тому же она проследит, чтобы дом был хорошо убран. Я обещал вернуться к уходу Мэйбл.

— А может поедешь со мной? — предложил я Мэри. — Мэйбл справится с уборкой и без твоей помощи.

— Ну что ты, дорогой. Здесь работы хватит на шестерых. С меня уже достаточно разъездов и разговоров с незнакомыми людьми. Поезжай один. Желаю успеха.

Она крепко поцеловала меня и серьезно посмотрела в глаза.

— Прошу тебя, милый, будь осторожен.

День выдался холодный, пасмурный и, откровенно говоря, совершенно не годился для поездок. Отъезжал я с большой неохотой. Мэйбл еще не появилась, и когда я, оставив позади мрачный сырой лес, приблизился к автостраде, то почувствовал огромное желание вернуться. Прежде всего мне просто было жаль времени, к тому же я совершенно не верил в свои детективные способности. Я не обладал находчивостью и воображением, которыми природа щедро одарила мою жену. И меня серьезно беспокоила безопасность Мэри. В этом безлюдном месте она оставалась под сомнительной опекой Мэйбл. Единственное, что хоть немного успокаивало меня — скверная погода, в которую вряд ли найдутся желающие выходить на яхте в море.

Дорога в Аннаполис навевала уныние и тоску. Широкое пустынное шоссе, плоский ландшафт, изредка оживляемый однообразными строениями и желтеющими лесами. И так — миля за милей.

По мере приближения к гигантскому мосту, переброшенному через Чесапикский залив, стали появляться страшные, как смертный грех, мотели и придорожные указатели. Я снова возвращался в лоно «цивилизации», откуда бежал несколько месяцев назад. Какой контраст с нашим сказочным, райским уединением.

Я поморщился при мысли о нескончаемом потоке автомобилей, в который скоро вольюсь, безобразных домах и улицах, среди которых окажусь, и о незнакомых людях, с которыми придется общаться. И меня снова охватило желание вернуться обратно.

Конечно, я мог бы обмануть Мэри, сказав, что испортился автомобиль. И, купив на всякий случай револьвер, повернуть назад…

Погруженный в свои мысли, я не спеша двигался по длинному, протяженностью в пять миль, мосту, и тут произошло нечто ужасающее.

Честно говоря, я не заметил едущего позади меня автомобиля. Занятый своими проблемами, я смутно сознавал, что прямо передо мной из тумана вырастает арка моста, бурлящая внизу река, как вдруг мимо меня со скоростью пушечного ядра пронесся небольшой серый автомобиль. Он проскочил так близко, будто хотел столкнуть меня в реку. Я резко повернул вправо, ударился о заграждение, поцарапал бампер, отскочил, словно мячик, и дважды перекрутился вокруг собственной оси…

Наконец мне удалось остановить машину посередине автострады, заблокировав движение в обоих направлениях.

И тут я заметил огромный грузовик, двигавшийся прямо на меня.

Мотор, как на зло, не заводился.

Я смотрел в лицо смерти. Спасения не было.

Раздался пронзительный визг тормозов. Грузовику удалось остановиться буквально в десяти сантиметрах от «ягуара». Из кабины выскочил разъяренный водитель, проклиная меня на чем свет стоит.

— Меня пытались столкнуть с моста! — закричал я. — Вы не заметили этого безумца?

Нет, он никого не видел. Стоял слишком густой туман. Водитель помог мне запустить мотор и развернуться. С обеих сторон скопились нетерпеливо сигналящие автомобили, но он продолжал успокаивать меня.

— Не обращай внимания, парень, — он похлопал меня по плечу. — Этот мост слишком узкий, а сумасшедших на свете хватает…

Он вернулся в свой грузовик, а я двинулся вперед, все еще не в силах унять дрожь во всем теле.

Ни одна из женщин, собирающих плату за проезд на выезде с моста, не могла припомнить серый автомобиль. Я заплатил доллар и продолжил свой путь в Аннаполис.

Что произошло? Случайность или попытка убийства?

Первым делом я заехал в торговый квартал, разыскал ломбард и приобрел револьвер. Тип, который мне его продал, не задавал лишних вопросов. Пистолет был немецкий, трофейный, с запасной обоймой. Продавец объяснил мне, как с ним обращаться, это оказалось довольно просто. Я почувствовал себя гораздо увереннее. Засунув оружие под сиденье моего поцарапанного и помятого автомобиля, я направился в центральный яхт-клуб. Хозяин ломбарда подробно описал мне, как туда добраться. Там я надеялся получить сведения о «Психее», мисс Уотербай и Эвансе.

Шел проливной дождь. Я внимательно осматривался, не следует ли за мной серый автомобиль…

Наконец я добрался до яхтклуба. Это был большой деревянный дом, стоящий у самого берега реки, в конце довольно подозрительной улочки. Его окружала отвратительного вида ограда, изготовленная из черных цепей. На ограде висела табличка «Стоянка только для членов клуба. Посторонние машины будут отпаркованы за счет владельцев». Я оставил свой «ягуар» на ближайшей улице, запрятал оружие поглубже под сиденье и направился в клуб.

Сезон уже прошел, и яхтклуб казался опустевшим. На деревянных стенах висело множество фотографий, конечно же с разноцветными яхтами, загорелыми улыбающимися лицами. По углам стояли застекленные шкафы, доверху наполненные различными кубками и другими трофеями. В воздухе пахло сыростью. Обстановку составляла мебель, изготовленная из ивовых ветвей, переплетенных кожей. Очень грубая и довольно потертая. Я поднялся по деревянным ступенькам и вошел в еще большее, чем холл, и еще более унылое помещение. В другом конце комнаты размещался бар. За стойкой дремал негр. Неожиданно унылую тишину прервал шум тяжелых шагов.

— Фред! — раздался у меня за спиной знакомый тенор. — Как поживаешь, старина?

Чья-то крепкая ладонь хлопнула меня по плечу, и надо мной склонилась голова со светлыми волосами.

— Извините, ради бога, — смутился блондин. — Я принял вас за Фреда. А мы случайно не знакомы?

— Знакомы, — буркнул я.

Передо мной стоял Ральф Эванс, мой знакомый с «Психеи».

Такое «стечение обстоятельств» встревожило меня. Я был с ним практически один на один в этом огромном и мрачном помещении. Бармен не в счет; он принадлежал к легчайшей весовой категории. Однако Эванс являл собой воплощение вежливости и добродушия.

— Ну, конечно! Как же я не узнал вас сразу, — обрадовался он. — Это вы помогли нам, когда мы ехали в Норфолк. Как же вас зовут? Минуточку… Лидс? Точно? А имя — Джек. Прошу прощения, я плохо запоминаю имена… хотя редко когда забываю лица. Разрешите вас угостить?

Он представлял собой великолепный образец мужчины. Одет в темно-серые брюки и темно-серый пуловер. Бармен почтительно склонился перед ним, а я соображал, как мне себя вести.

Мы подошли к стойке. Эванс заказал два виски, не переставая улыбаться и тараторить тонким голосом школьника-переростка.

— Мы продали яхту. После встречи с вами мы добрались до Норфолка без всяких неприятностей. Получили за «Психею» вполне неплохую цену… — он сделал солидный глоток виски. — А вы не член нашего яхтклуба, мистер Лидс?

— Нет, а вы?

— Был им, а теперь не в состоянии платить взносы. Но Джо, — Эванс указал на бармена, — не обращает на это внимания. Джо расплылся в улыбке.

— Не могу без клуба, — продолжал Эванс. — Я здесь частый гость. У них превосходные крабы. А, кстати, вы уже обедали?

— Да, — соврал я.

— Жаль. Я надеялся, что отобедаем вместе. А может чашечку кофе? Здесь отличные рогалики. А может еще виски, вы не против? Мне очень хочется отблагодарить вас за вашу любезность. Вы нам тогда здорово помогли.

— Как поживает ваш приятель Бо? — поинтересовался я.

— Бо? — переспросил он удивленно.

— Тот брюнет, что был с вами на яхте. Он еще ремонтировал мотор.

— Ах, да. Старина Бо. Ну, конечно же, он был со мной. Но сейчас он уже, наверное, вернулся на службу.

— На службу?

— Он служит на флоте, — Эванс улыбнулся. — Приезжал навестить свою девушку и попросил меня подбросить его до Норфолка, где квартируется его подразделение… Старина Бо, разве кто способен ему отказать? Он упрям, как осел. Но мотор он починил как следует, это надо признать. Бо так мне пригодился…

— А как поживает ваша тетушка? — вклинился я в поток слов.

— Тетушка? — произнес он растерянно.

Я подумал, что, в сущности, поступаю не очень вежливо, расспрашивая его столь бесцеремонно. Но это при условии, что наша встреча действительно простое стечение обстоятельств. При условии, что он не крался за мной по пятам, не он пытался столкнуть меня с моста и что все, о чем он говорил, — чистая правда.

Я внимательно наблюдал за его светло-голубыми глазами, его вытянутым лицом. Он казался ужасно удивленным. Удивленным и не слишком умным. У него были глаза лентяя и бездельника. Со множеством таких типов я познакомился в Европе. Внешне они просто великолепны, а внутри — как прогнивший банан.

— С тетушкой полный порядок, — ответил Эванс после минутного молчания. — А вы что, знакомы с ней?

— Нет, просто вы упоминали о ней тогда, на пристани, говорили, что именно она хозяйка «Психеи».

Эванс промолчал, и я добавил:

— Вы очень интересно рассказывали о ней.

— Тетушка действительно интересная особа, — наконец-то отозвался Эванс, и в его голосе слышалось плохо скрываемое раздражение. — Вам известно, что она повторно вышла замуж?

— Нет, впервые слышу.

Может поэтому она и не значится в телефонной книге под фамилией Уотербай, подумал я.

На загорелое лицо Эванса легла тень озабоченности. Он задумчиво передвигал рюмку по стойке, оставляя влажные круги на ее поверхности.

— И сейчас она переселилась в Оклахому, — вздохнул он. — Вышла замуж за своего ветеринара, некоего Сильвера. Теперь она также помешалась на собаках, как когда-то на яхтах. Я терпеть не могу собак, а у нее их, наверное, штук шесть. Вам знакомо это маленькое паскудство? Вот такого роста… вот!

Он приподнял загорелую ладонь над стойкой сантиметров на пятнадцать.

— А этот Сильвер… — вздохнул Эванс. — Но стоит ли наводить на вас скуку рассказами о семейных делах.

— Наоборот, мне все очень интересно.

Он хмуро посмотрел на меня.

— Ну да, — пробормотал он. — Что-то я слишком разболтался.

— Я ведь тоже терпеть не могу собак, — принялся я уверять Эванса, но он понуро уставился в свою рюмку, постукивая кусочками льда.

— Может еще по одной? — предложил я. — Угощаю.

— Спасибо, не откажусь.

— Видно, что вы очень привязаны к своей тетушке, — заметил я, когда бармен снова наполнил наши рюмки.

— Я привязан к парусам, — выпалил он неожиданно. — Я люблю яхты. У тетушки их было несколько, и я на всех плавал. А сейчас все. Амба.

Он сделал большой глоток, лицо его помрачнело.

— Пусть мне кто-нибудь, ради бога, объяснит, где в Оклахоме можно плавать на яхте? Там же сухо, как в пустыне. Тетка сама мне об этом сказала. А она, вы уж мне поверьте, первоклассный яхтсмен. Стойкая и закаленная, не один ураган перенесла в открытом море. Однажды во время сильнейшей бури она спокойно сумела приготовить на кухне под палубой жареную индейку по всем правилам, с начинкой и приправами. И это в клетке размером не больше бельевого шкафа. Крепкая личность. А что теперь? Миссис Сильвер! Черт бы ее побрал.

Голос его задрожал.

— Откровенно говоря, я надеялся, что она подарит мне «Психею»! Ведь сколько я с ней намучился, сколько раз ее красил, чистил, ремонтировал, не говоря уже о приключениях, испытанных мной на этой яхте. Но нет, куда там. Проклятый ветеринар все тратит на лечебницу для собак. Для собак! Вы можете такое представить? Ну разве это справедливо?

Его история, не лишенная забавных черт, могла явиться отягчающим обстоятельством. Вот идеальный мотив для убийства, сказала бы Мэри. Разочарованный, одержимый любовью к морю племянник убивает тетку. Мысленно я уже видел заголовки в газетах. Но неужели Ральф действительно сумел зайти так далеко? В таком случае зачем он так открыто рассказывал мне о своих переживаниях?

Я решил вытянуть из него имя доктора Сильвера и его адрес в Оклахоме. И сделать это как можно быстрее, пока Эванс не опьянел окончательно.

Я стал активно поддакивать ему и уверять, что с ним действительно поступили несправедливо. Лечебницу для собак нельзя сравнивать с прекрасной яхтой, если только доктор Сильвер не задумал создать по-настоящему благотворительное заведение. Может, он собирается давать приют бездомным собакам?

— А кто он такой, этот доктор Сильвер? — поинтересовался я, в то время как Ральф исподлобья смотрел на меня. — Молодой тщеславный сопляк, прямо из училища или же опытный ветеринар? Моя мать однажды водила свою колли к известному ветеринару Реджинальду Сильверу. (Моя мать никогда в жизни не держала собак.)

— Нет, никакая он не знаменитость, — принялся объяснять Ральф. — Обыкновенный ветеринар, зовут его Ал. Можете себе представить, Джек, простой, заурядный ветеринар. Ему 54 года, ростом мне по плечо и постоянно ходит в жилете.

Это все, что мне удалось из него вытянуть. Эванс повернулся к бармену и стал интересоваться, что сегодня на обед. И больше не хотел возвращаться к этой теме. Разговор перешел на различные способы приготовления устриц. Я похлопал Ральфа по плечу и попрощался, оставляя его при четвертой или пятой порции виски.

Информация была скудной, но я остался удовлетворен.

Ветеринар Ал Сильвер… Оклахома — не слишком многолюдный штат. Крупных городов там немного, и в каждом есть телефонистки, дающие нужные справки.

В общем, я остался доволен собой. Узнал необходимые сведения, и это без шатания под дождем, с первой попытки, без усилий, совсем легко, может даже слишком легко. Однако, сказал я себе, судьба доброжелательна к тем, кто доброжелателен к другим.

Пройдя через огромный салон, я спустился по лестнице. Из глубины здания до меня доносился звон ножей и вилок, гул множества голосов. Я отворил входные двери и ступил под дождь. Лило, как из ведра, вдобавок сильно продувало. Пронзительный юго-восточный ветер раскачивал и скрипел мачтами пришвартованных к пристани яхт.

Пора возвращаться домой. Я прикинул, что если буду ехать со скоростью шестьдесят километров в час и если по дороге никто не всадит в меня пулю, то через час я смогу вместе с Мэри усесться за обеденный стол в нашем милом уютном домике. С этими мыслями я перешел на другую сторону улицы.

Автомобиль бесследно исчез.

Улица оставалась такой же — пустынной, мокрой, застроенной унылыми домами. А мой «ягуар» с помятыми крыльями и новеньким револьвером как в воду канул.

Какое-то время я совершенно бессмысленно метался по улице в глупой надежде, что смогу его отыскать. Затем, промокший до нитки, вернулся в яхтклуб.

В баре Эванса не было.

Бармен сообщил, что, насколько ему известно, мистер Эванс отправился в туалет. Но и там его не оказалось. После непродолжительных поисков мне удалось обнаружить Эванса в столовой.

В полном одиночестве он сидел за маленьким столиком и ел салат из крабов. Очутившись с ним лицом к лицу, я уже не решался под горячую руку обвинить его в похищении автомобиля. Услышав о происшедшем, он вскочил как ошпаренный.

— У вас украли автомобиль! — вскричал он. — Черт знает что! Какая у вас марка? Мы должны разыскать его.

Он неуклюже поднялся из-за стола и, натыкаясь на столики и стулья, выбежал из столовой.

С преувеличением, свойственным пьяным людям, он так близко к сердцу принял мое несчастье, что все мои подозрения в отношении его развеялись в течение ближайшего получаса.

Без плаща, без головного убора, в одном пуловере Эванс выбежал под дождь и ветер.

Он поглядел направо и налево, глупо моргая своими ясными глазами, и даже, подойдя к выходной двери одного из ближайших домов, бессмысленно нажал на кнопку звонка.

— Свистнуть «ягуар», — бурчал он себе под нос. — Какая неслыханная наглость.

Пожилая женщина, отворившая дверь, окинула нас подозрительным взглядом и быстро захлопнула ее, не говоря ни слова.

Ральф развернулся на пятке, грубо выругался и, обхватив меня за плечи, потащил к следующему дому.

— Кто-нибудь должен был что-то заметить… Жаль, что у меня нет автомобиля, Джек, я бы объехал с тобой весь город.

— Нет-нет, — запротестовал я. — Возвращайся к своему салату. Я возьму такси и поеду в полицейский участок.

— Я поеду с тобой, — он еле держался на ногах.

— Нет, благодарю тебя, не беспокойся. Я сам справлюсь.

У меня не было ни малейшего желания появляться в полиции в обществе пьяного приятеля.

— Тогда обещай, что позвонишь, если я тебе понадоблюсь, — настаивал Ральф.

— Конечно, — пообещал я. — Но куда?

— В клуб. Я буду здесь до вечера.

— А потом?

— Потом я буду в Имсе.

Значит, Ральф Эванс дошел до того, что ему приходится ночевать в Имсе. И тут я понял, почему он не значился в телефонном справочнике, и еще раз вычеркнул Эванса из списка подозреваемых.

Под дождем и ветром я прошел не один квартал, прежде чем мне удалось поймать такси. Полицейские в комиссариате были очень вежливы и полны сочувствия, но только к полуночи им удалось разыскать мой «ягуар». Целый и невредимый, за исключением помятого крыла, он находился на стоянке местного госпиталя. И даже пистолет, о существовании которого я, конечно же, не сообщил, преспокойно лежал под сиденьем. Бензобак был наполовину полон. Полицейские уверяли, что я везунчик.

Но все это произошло потом, поздно ночью. А сейчас… сейчас я звонил Мэри…

 

8

Я позвонил ей ровно в 14.35 из комиссариата полиции. По совершенно непонятным для меня причинам телефон был занят. Через двенадцать минут я снова набрал наш номер. На этот раз никто не отвечал. Тогда я стал звонить через каждые четверть часа, но только в 16.15 я, наконец, услышал голос Мэри. Она тяжело дышала и говорила очень тихо, словно только что прибежала с улицы.

— Джек! Откуда ты звонишь? Тебе удалось что-нибудь узнать?

— А ты где была?

— Я жгла мусор во дворе. Мэйбл так и не появилась. Расскажи, что у тебя. Ты разыскал Анну Уотербай?

Я поведал Мэри о всех своих злоключениях, в том числе и о происшествии на мосту, ну и, конечно, о похищении автомобиля. Она перепугалась.

— Это ужасно, Джек! И вдобавок одно вяжется с другим.

— Боюсь, что так и есть.

— Видимо, они ехали следом и попытались от тебя избавиться. А потом украли твою машину. Значит, это не мог быть Эванс, не так ли? Можно предположить, что он пытался столкнуть тебя с моста, а затем обогнал тебя и раньше приехал в яхтклуб, но ведь ты уверен, что он находился в клубе во время похищения автомобиля?

— Я ни в чем не уверен. Нужно все проверить. Лучше расскажи, как у тебя дела?

— Отлично. Только вот Мэйбл не пришла. Весь день я занималась уборкой, наводила в доме порядок. А перед твоим звонком обошла дом и участок. Также был один интересный звонок. Но что с «ягуаром»? Когда ты собираешься вернуться?

— Что еще за звонок? — встревожился я.

— Да так, ничего особенного. Меня приглашают вступить в Миссионерское общество, женское отделение.

— И что же в этом интересного?

— Только то, что женщина, которая мне звонила, это мать девушки, пропавшей на прошлой неделе, — объяснила Мери. — Той, что забеременела. Ну, помнишь… братья Тайкс, — добавила она шепотом.

— Да.

— Она ни словом не обмолвилась о дочери. Просто предложила мне вступить в общество. Ты знаешь, Джек, чем больше я узнаю об этих ужасных братьях…

Я громко кашлянул.

— Когда же ты вернешься домой? — спросила Мэри взволнованным голосом.

— Понятия не имею. Машину еще не нашли.

— А что говорит полиция?

— Им известно то же, что и мне. Говорят, что я должен был запереть дверцу на ключ и поставить автомобиль на охраняемую стоянку. Такой «ягуар» — большой соблазн для угонщиков…

— Наверное, они правы. Почему ты его не запер, Джек?

— Я еще не пришел в себя от случившегося. Кроме того, ты же знаешь, я никогда не запирал автомобиль у нас в поселке. Другое дело большой город, здесь полно проходимцев.

— Скажи, Джек, ты действительно считаешь, что это был несчастный случай? — я почувствовал испуг в ее голосе. — Умоляю тебя, будь осторожен. Не рискуй, хорошо?

— Да, дорогая. Я обещаю не делать глупостей.

— Мне бы очень хотелось приехать сейчас к тебе…

— Но ведь это невозможно. Успокойся, милая, все будет хорошо.

— Дай мне слово, что как только разыщут автомобиль, ты сразу же сообщишь мне. А если не найдут, то в любом случае позвони вечером.

— Не волнуйся. Обещаю звонить каждый час.

Однако не прошло и трех минут после нашего разговора, как ровно в полпятого я решил еще раз позвонить домой. Проклятье! Номер занят. Через десять минут — опять занят. И через двадцать. Что там происходит, черт побери?! С кем Мэри могла так долго разговаривать? Я постепенно выходил из себя от непрерывных посещений вонючей телефонной будки в комиссариате. Трудно представить себе менее приятное место. Наконец в четверть седьмого я дозвонился.

— Алло, Мэри, — я весь кипел от негодования. — С кем ты болтала столько времени.

— Прости меня, Джек, — ее голос заметно дрожал. — Но я не виновата. Я очень боюсь.

— Что случилось?

— Они… они снова звонили.

— Они?

— Тот тип, который говорил «ау», помнишь? Он… он… — Мэри не могла продолжать дальше.

— Мэри… Мэри… что он сказал?

— Ничего… только опять «ау» и тот отвратительный смех. Я попыталась выяснить, кто он, пробовала держать себя в руках, но ничего не получилось. Ему все известно, он называл меня «мисс Лидс» и… я уверена, он знает, что я одна в доме. Я боюсь!

— Мэри!

Но она уже повесила трубку.

Я набрал наш номер. Послышались длинные гудки. Трубку никто не поднимал.

От страха я начинал сходить с ума. По всему телу побежали струйки пота.

Что могло произойти? Тысячи ужасных мыслей вертелись в моей бедной голове. Воображение рисовало одну кошмарную картину за другой. Я видел Мэри парализованную страхом, в то время, как чья-то рука в черной перчатке медленно поворачивала ручку входных дверей. Видел бандита, вырывающего трубку из ее рук. Видел, как она бьется в его стальных объятиях. Слышал ее крик, пронзающий страшную, нарушаемую только шумом дождя тишину.

Но чем я мог ей помочь? Нас разделяло 65 миль, а у меня даже не было автомобиля. В безумной надежде, что я, вероятно, набрал неверный номер, я попросил телефонистку соединить меня с домом.

На этот раз после трех гудков Мэри подняла трубку. Слава богу! Я был благодарен провидению, взволнован почти до слез.

— Дорогая… ты жива? — выговорил я с трудом.

— Да, да. Это ты, Джек? А я боялась поднимать трубку.

— Невероятно! — воскликнул я. — Я так переволновался за тебя.

Однако я понимал ее. Ведь неизвестно, кто звонит…

— Джек! Я больше не могу оставаться здесь одна. Извини, но я ухожу…

— Но куда?

— К… к пастору.

— К пастору?

— Я понимаю, что это смахивает на трусость, но я уже позвонила его жене. Сейчас они приедут за мной… Я вернусь завтра утром… Здесь ужасно темно, и я боюсь, просто боюсь…

Она была близка к истерике.

— Не сердись, Джек. В одиночестве я здесь больше не выдержу ни минуты. Береги себя… не возвращайся ночью, даже если найдется автомобиль. Переночуй в Аннаполисе… О, мне кажется, они уже приехали. Спокойной ночи.

Мэри повесила трубку.

Я находился в полной растерянности.

Да, эти негодяи здорово за нас взялись.

В течение вечера я еще несколько раз звонил домой, но никто не отвечал. Очевидно, Мэри уже сделала то, что собиралась: отправилась на ночлег к пастору, о котором мне ничего не было известно, даже имени. Некоторое время я носился с идеей разыскать его, но вскоре успокоился. Я опасался, что мне может не хватить наличных. Оплата отеля, может, еще такси до дома, телефонные разговоры…

Около полуночи нашелся мой автомобиль. Я еще раз позвонил Мэри, но никто, конечно, не ответил. Не оставалось ничего иного, как провести остаток ночи в отеле.

Мне не повезло. В Морской Академии, неподалеку от отеля, где я остановился, проходил ночной бал. Поэтому отель был полон захмелевших и развеселившихся посетителей, которые до утра звенели стаканами в номерах, бегали по коридорам и хлопали дверями. Мне не удалось заснуть, и я размышлял над серией таинственных происшествий, нарушивших наш идиллический покой.

Я понимал, что не приблизился к разгадке тайны голубой яхты ни на шаг. Наше неумелое следствие открывало перед нами все новые загадки. Продолжать в том же духе было бессмысленно. Пусть лейтенант Рейнольдс занимается тем, за что ему платят.

Моя работа, моя семейная жизнь должны вернуться в прежнее русло.

С таким решением я возвращался на следующее утро домой.

Наш дом стоял залитый солнцем, окруженный блестящими лужами, в которых отражалось голубое небо. На сырой почве виднелись следы шин, но замки не были взломаны, и в комнатах царил полный порядок.

Мэри уже вернулась. Я нашел ее на кухне. Немного бледная, но как всегда очаровательная. Меня встретил привычный запах свежего кофе и яичницы с беконом. Мы сразу же бросились в объятия друг к другу.

— Ах, Джек, какое счастье, что ты наконец вернулся! И «ягуар» отыскали! Великолепно!

— Как тебе было у пастора?

— Очень мило, хотя они живут без особых удобств. Небольшой, не очень чистый домик. Если я вступлю в Миссионерское общество, то постараюсь, чтобы им провели центральное отопление. У них газовые колонки, которые еле греют.

— Я рад, что ты жива и здорова. Кто-нибудь еще звонил? — поинтересовался я, осторожно засовывая пистолет в ящик стола.

— Нет, но я до сих пор не могу забыть тот голос…

— Ты не звонила лейтенанту?

— Лейтенанту? — Мэри достала из тостера два ломтика хлеба и принялась намазывать их маслом.

— А что в этом странного? Я считаю, что мы уже достаточно много времени потратили напрасно.

Мэри замерла.

— Ты хочешь, чтобы я ему сейчас позвонила? Ты же знаешь, я не переношу этого самоуверенного болвана.

— Да, хочу. Позвони ему сразу после завтрака. Я тоже позвоню в Береговую Охрану и отругаю их. В конце концов, моя дорогая, мы всего лишь любители. Они должны заниматься этим делом.

Мэри со стуком поставила на стол кофейник.

— Ты что, против? — спросил я.

— Ничего подобного.

— Я же вижу. Ты недовольна, — улыбнулся я ей, но тут же стал серьезным. — Ведь это бессмысленно…

— Да, конечно. Я все понимаю.

Она принесла сковородку с яичницей и стала накладывать мне в тарелку.

— Мы должны прекратить играть в детективов, — решительно заявил я. — Иначе следствие может для нас плохо кончиться. Кроме того, это отнимает у меня уйму времени и доставляет нам слишком много беспокойства. Мы не годимся на роль частных детективов, моя дорогая. В конце концов, я композитор, а не полицейский.

— Знаю, знаю, Джек, — Мэри уселась за стол и принялась ковырять вилкой яичницу.

— А они тем временем с нами рассчитаются, даже с лихвой. Будет еще хуже, вот увидишь. Хватит играть с огнем. Это глупо. Мы сами напрашиваемся на неприятности. Необходимо обо всем сообщить Береговой охране и ФБР. Пусть поработают.

— Конечно, но как они будут работать? — Мэри побледнела.

— Это их дело.

— Но у нас нет никаких улик.

— Улик?

— Мы еще не добрались до братьев Тайкс, не осмотрели оставшиеся шесть яхт. Я думала, что иду по верному пути…

Она опустила голову на стол и начала плакать.

Я не понимал, почему она придает такое большое значение этой игре в детектива, которая принесла ей только множество беспокойства, неприятностей и поставила перед реальной опасностью. Я попытался все это объяснить Мэри. Бесполезно. Она проливала слезы в яичницу и беспрестанно повторяла, что она настоящая дура, что я ее ни во что не ставлю и никогда не испытывал к ней ни капли уважения, и что если бы ее вчера не охватила паника, то я разрешил бы ей и дальше продолжать поиски убийц.

— Что за глупости, — рассердился я. — Не хочешь ли ты сказать, что тебе нравится это занятие? Что тебе приятно проникать в чужие дела, общаться с темными личностями типа Маннеринга и выслушивать по телефону угрозы от неизвестных?

Нет, нет, говорила Мэри, ей это совсем не нравится, но она считает, что вот наконец-то и она делает важное и полезное дело, содействует безопасности местных жителей, что подобно мне, тоже «что-то творит» и одновременно оберегает меня от беспокойства.

— Оберегаешь меня от беспокойства? Не понимаю.

— Ну, конечно, — продолжая всхлипывать, она подняла на меня мокрые от слез глаза. Совсем как маленькая девочка. — Я хотела сама разгадать тайну убийства… не причиняя тебе ни малейшего беспокойства. Чтобы здесь не крутилась целая орава полицейских. Хотела уберечь тебя от различных неприятностей, телефонных звонков, глупых расспросов. Ведь мне хорошо известно, что значат для тебя тишина и покой. Я хотела… — тут она опять скривилась, как дитя, готовое расплакаться. — Я хотела довести следствие до конца… после чего мы могли бы представить все в готовом виде прокурору…

— Прокурору?

— Ну конечно, Джек. В виде законченного дела. Не какие-то несерьезные улики, только бесспорные документы. Теперь ты понимаешь, что я хотела? Разве ты не видишь, насколько глуп и недалек лейтенант Рейнольдс?

Она стиснула кулачки.

В то время как я пытался понять ее странную логику, Мэри выскочила из-за стола.

— Хорошо, — воскликнула она. — Пусть будет по-твоему. Я позвоню ему. Пусть он является сюда со своим карандашом и блокнотом.

Еще немного шмыгая носом, она подбежала к телефону и принялась листать телефонную книгу.

— Мэри, подожди…

Но она уже набирала номер.

— Алло, я хотела бы поговорить с лейтенантом Рейнольдсом. Это Мэри Лидс.

Я подошел к ней и похлопал по плечу, но она и не думала опускать трубку, только молча покачала головой..

— Не устраивай театральных сцен, дорогая, — пытался образумить я ее. — Успокойся, ты слишком возбуждена. Я сам позвоню ему немного попозже. А ты пока выпей кофе.

— Лейтенант Рейнольдс? — оживилась Мэри.

— Дай мне трубку. Я сам с ним поговорю.

Она передала мне телефонную трубку, уселась в кресло и закрыла лицо руками.

— Алло, это лейтенант Рейнольдс?

— Так точно. Кто говорит?

— Джон Лидс из Колдуотер Крик…

Во время моей беседы с Рейнольдсом Мэри неподвижно сидела в кресле с обиженным видом. И вообще она вела себя, словно ребенок, у которого отобрали леденец.

— Значит, он ничего не выяснил и ничего не сделал, — проворчала она, когда я положил трубку. Затем она то брала в руки различные предметы и тут же ставила их на место, то подходила к окну и бессмысленным взглядом смотрела на голубые воды залива. Я начинал беспокоиться. Моя жена вела себя по меньшей мере безрассудно.

Я не узнавал Мэри. Раньше за ней не замечалось резкой смены настроения, и никогда она не была чрезмерно впечатлительной и нервной. Все шесть лет нашей спокойной, счастливой семейной жизни Мэри оставалась жизнерадостной и уравновешенной, такой, какой была в момент нашего знакомства. Она отличалась по-настоящему прекрасным характером и в любых ситуациях не теряла чувства юмора. Ни во время наших более или менее удачных путешествий; ни во время моих бесплодных творческих поисков; ни тогда, когда я неожиданно увлекся соревнованиями гоночных автомобилей во Франции; ни даже тогда, когда я ни с того ни с сего решил заниматься в студии живописи в высоких Альпах. Она всегда сохраняла присутствие духа, не спорила со мной, не впадала в депрессию и не искала себе развлечений или дружеских знакомств, способных хоть ненадолго отдалить ее от меня. За это время она научилась великолепно готовить, отлично вести домашнее хозяйство. Она никогда не требовала для себя ни нарядов, ни слуг, ни мехов, ни украшений, ни даже собаку или кота. Одним словом, Мэри была для меня верным и преданным другом. Каждую свободную минуту она посвящала тому, чтобы сделать мою жизнь более приятной множеством только ей известных способов… а сейчас… Я впервые вижу ее такой. Что случилось? Мне не хотелось верить, что она заинтересовалась этим делом просто от скуки. Что она впала в крайний эгоизм. До сих пор в ней не проявлялась чрезмерность так называемого «эго». Ей вполне хватало моего «эго». «Героическая мотивация», вероятно, тоже отпадает. Мэри всегда была слишком женственной и нежной. Ее охватывала паника, если в комнату залетала оса.

Неужели она неким таинственным образом связана с гнусным преступлением, совершенным в нашей бухте?

Мысль эта, словно ядовитая змея, сжала мое сердце. Но я тут же отбросил ее и растоптал.

Это было совершенно абсурдно.

Мэри никогда не разговаривала украдкой по телефону, не получала никаких писем. Вся ее жизнь с момента нашего знакомства была для меня открытой книгой. К тому же в момент убийства она находилась рядом со мной и первая подняла тревогу. Мое подозрение основывалось только на ее неприязни к полиции. Возможно, это у нее чисто подсознательное чувство. Не исключено, что когда-то в прошлом, еще девочкой, она столкнулась с несправедливостью со стороны представителя власти. А может быть, у нее просто сдали нервы от страха. Или же причиной обиды явилась твердолобость лейтенанта Рейнольдса.

Он появился ровно в пять. Такой же важный и неприступный, как в предыдущий визит. Одет в тот же безобразный непромокаемый плащ. Мы прошли в гостиную, Мэри поздоровалась с ним холодно, но вежливо.

— Дела принимают скверный оборот, — начал я. — Мы совсем выбиты из колеи. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Нет, благодарю, — ответил он официальным тоном. — Я на службе.

И, разумеется, тут же достал блокнот и карандаш.

— Не можете ли вы еще раз повторить все то, о чем говорили мне сегодня утром? И поподробнее.

— А вам нечего нам сообщить? — с иронией спросила Мэри.

— О чем именно?

— Мы хотели бы знать, что за это время удалось сделать Береговой Охране. Прошла уже неделя…

Рейнольдс покраснел.

— Мы делаем все возможное. Не хватает улик.

— Значит, вы все еще не нашли яхту?

— Нет.

Лейтенант старался быть вежливым, а Мэри задирала свой маленький носик. Мне стало неудобно, и я принял сторону лейтенанта.

— Дорогая, я уверен, что лейтенант сделал все, что в его силах. Но ты же знаешь, дело это очень непростое, а информации слишком мало…

— Прекратите пустые разговоры! — взорвалась Мэри. — Мы в смертельной опасности! Нас пытались убить!

— Убить?…

— Да, да! — кричала Мэри.

Лицо ее покрылось красными пятнами. Она напряженно и со страхом смотрела в окно, за которым уже начинало темнеть.

— Моя жена, видимо, хотела сказать, — пытался объяснить я лейтенанту, — что с того самого дня, когда произошло преступление, нас не оставляют без внимания…

— На нашей пристани появляются подозрительные личности, — опять вмешалась Мэри. — На следующий день после убийства пришвартовывается голубая яхта с двумя подозрительными мужчинами. Дважды нам угрожают по телефону. Некто, чей голос я опознала как голос убийцы, звонит сначала моему мужу, затем мне. Вчера, когда Джек ехал в Аннаполис, его пытались столкнуть с моста. Затем у него похищают автомобиль… Объясните мне, лейтенант, что все это, по-вашему, значит?

— Обо всем этом я уже рассказывал мистеру Рейнольдсу, — заметил я.

— Да, мне известно, — горестно произнесла Мэри. Она отвернулась от нас, несколько раз тяжело вздохнула и закурила сигарету.

Лейтенант внимательно посмотрел на нее, повертел в руках карандаш и несколько раз кашлянул.

— Мне очень жаль, миссис, — наконец сказал он. — Но давайте все по порядку. Я хотел бы записать даты и точное время всех событий.

Он взглянул на меня.

— Протокол об угоне автомобиля у вас при себе?

— Нет, он остался в комиссариате Аннаполиса.

— Хорошо. Я с ними свяжусь. А вы не упоминали полиции Аннаполиса о других происшествиях, связанных с этим делом?

— Нет. Мне казалось, что подобные дела не входят в их компетенцию. Кроме того, я не мог бы назвать им ни одной конкретной фамилии. И разве это дело не находится исключительно в вашем ведении?

— Вы абсолютно правы. Похищение вашего автомобиля могло оказаться чистой случайностью. Я уточню, что им удалось выяснить. Мы предпочитаем без необходимости не впутывать в наши дела местные власти. Так что вы поступили совершенно правильно.

— Спасибо, я так и думал.

— А теперь вернемся к яхте, которая останавливалась у вашей пристани назавтра после убийства. Это произошло 16 октября, не так ли?

Я утвердительно кивнул, и лейтенант записал дату в блокнот.

— Вы заметили ее название?

— Да, конечно. Она называлась «Психея». Штурман — Ральф Эванс, а другого типа зовут Бо. Когда у меня похитили автомобиль, я как раз находился в обществе Эванса. Он сейчас там, в Имсе. Собственно говоря, я и поехал в Аннаполис, чтобы разузнать о нем.

— В Имсе, Аннаполис, — повторил лейтенант, записывая в блокнот. — Хорошо, проверим и это.

— Он сказал, что его приятель Бо служит во флоте. А Эванса я встретил в центральном яхтклубе. Мы с ним немного побеседовали, и он произвел на меня впечатление честного, искреннего парня. Держался совершенно непринужденно. И вообще, эти двое не сделали мне ничего плохого, и я не хотел бы бросать на них хоть тень подозрения только потому, что они приплыли сюда на голубой яхте.

Лейтенант заинтересованно слушал меня.

— Тем более, что они уже продали «Психею». Она принадлежала тете Эванса, некой Анне Уотербай. Тетя недавно повторно вышла замуж за ветеринара из Оклахомы по имени Ал Сильвер. Но все это необходимо тщательно проверить. Не исключено, что именно тетя Эванса и стала жертвой преступления.

Лейтенант улыбнулся.

— Я вижу, мистер Лидс, вы не напрасно провели неделю.

— Ну что вы! Все происходило само собой. Каждый день приносил новые факты, связанные с убийством. Вы не могли бы навести справки о миссис Уотербай-Сильвер?

— Разумеется. Ал Сильвер, говорите, ветеринар из Оклахомы? — Он записал что-то в свой блокнот и спрятал карандаш в карман.

— Но это еще не все, Джек, — неожиданно вмешалась Мэри.

— Не все? — заинтересовался лейтенант.

Я почувствовал, что краснею.

— Моя жена, — начал объяснять я, — провела собственное любительское расследование. Видите ли… она… как бы это сказать… навестила некоторых наших соседей, раздобыла реестр яхт, и даже решилась осмотреть одну из них, «Голубой месяц», принадлежащую некоему Гаю Маннерингу. Возможно, этого не следовало делать, и я упрашивал жену…

Однако лейтенанта очень заинтересовали новые сведения.

— Маннеринг? — переспросил он.

— Да, вам известно это имя?

— Разумеется, — его правая щека дернулась. — Он президент яхтклуба.

По выражению его лица я догадался, что он не слишком хорошего мнения о Маннеринге.

— И что же вы узнали о нем? — обратился он к Мэри.

Она промолчала, пришлось рассказывать мне.

— Это очень интересно, — согласился лейтенант, выслушав меня. — А вам известно, что уже больше года его дом никто не посещал? Кроме группы туристов, которых он впустил прошлой весной. Словно он с ружьем встречает непрошеных гостей. Исключение составляют лишь его подружки, — добавил он с еле заметной улыбкой. — Так что вам, миссис, повезло.

— Его яхта отпадает, — заметил я.

— Серьезно? — удивился лейтенант. — Позвольте узнать, на основании чего вы так решили?

Мэри продолжала молчать, и мне снова пришлось объяснять. Лейтенант с сосредоточенным выражением лица подробно записывал все в свой блокнот.

Когда он наконец кончил писать, заговорила Мэри.

— Можете добавить туда и братьев Тайкс.

— А это кто?

— Их зовут Честер и Ван Тайкс. Они еще подозрительнее Маннеринга и тоже имеют голубой иол, называется «Морской гном». К тому же одна несчастная беременная девушка бесследно исчезла неделю назад…

— Минуточку, — прервал ее лейтенант в недоумении.

— Не запутывай лейтенанту голову, — сказал я Мэри. — У него и без того достаточно проблем. Сначала он должен заняться уже имеющимися подозреваемыми. Стоит ли добавлять еще. Вы ее не слушайте, — обратился я к Рейнольдсу. — У вас и так хватает работы.

— Нет, нет, это очень интересно, — запротестовал лейтенант. — Продолжайте, прошу вас. Расскажите мне все, что вам известно о братьях Тайкс, — попросил он Мэри.

Она уже вышла из состояния апатии и начала говорить совершенно свободно, ничего не скрывая.

Еще бы! Наконец у нее появилась возможность рассказать о своих приключениях, поделиться собственными предположениями, подозрениями, теориями. Лейтенант выглядел довольным, повеселевшим и признался, что Мэри расширила ему диапазон поисков.

— Значит ли это, — спросил я, — что Береговая Охрана не имеет ничего против нашей помощи?

— Ну конечно же нет, — улыбнулся Рейнольдс. — При условии, что это никому не принесет вреда.

— Мы пока еще никому не навредили. Все, чем мы до сих пор занимались, носило безобидный характер. Просто собирали тут и там различные сплетни. Скажите, а мы не слишком запутываем следствие?

— Уважаемый мистер Лидс, — лейтенант спрятал блокнот с карандашом и поднялся с кресла. — Я считаю, что в таком деле любая улика имеет для нас ценность. Я благодарю вас за большую помощь, оказанную следствию.

— Прекрасно, — ответил я и посмотрел на Мэри, но выражение ее лица было грустным и отнюдь не триумфальным.

— Разумеется, это большая самоотверженность с вашей стороны, — продолжал Рейнольдс. — Обычно же занятые люди, такие как вы, не дают покоя полиции ни днем, ни ночью, требуя ускорить ход расследования. Но им и в голову не приходит помочь нам. Это не означает, что мы сами не намерены распутать преступление, но любая подсказка, любая мелочь пригодится.

Мэри неподвижно сидела, сложив руки на коленях.

— Кроме того, вы находитесь в более выгодном положении: вас здесь почти никто не знает.

— Иными словами, вы хотите, чтобы мы продолжили наше расследование?

— Это зависит только от вас…

Лейтенант стал прохаживаться по комнате. Подошел к окну и посмотрел на залив, почесывая подбородок.

— Однако я должен вас предостеречь, — произнес он серьезным тоном. — Старайтесь не рисковать. Действуйте как можно осторожнее, не впадайте в панику. И постоянно информируйте меня обо всем. Вот вам номер моего домашнего телефона. После семи вечера меня всегда можно застать дома.

Лейтенант вырвал листок из блокнота, записал на нем номер и протянул мне.

Значит, он не шутил.

— Вот так, мои дорогие. Желаю вам удачи, — он улыбнулся. — Соблюдайте осторожность, хорошо? А я буду сообщать вам о ходе следствия.

— А разве вы не выделите нам охрану? — изумленно воскликнула Мэри.

— Охрану? — удивился Рейнольдс. — Лучшей охраной явится наша совместная работа.

И вышел.

Мы остались одни в нашем тихом маленьком домике, перед лицом надвигающейся темной ночи. Я проводил лейтенанта до дверей и, стоя на крыльце, наблюдал, как огни его автомобиля постепенно растворились в лесу, после чего вернулся к Мэри. Она попыталась приготовить ужин, но слезы катились по ее щекам.

Я обнял ее за плечи.

— Мы можем уехать отсюда, — предложил я. — Это тоже выход.

— Куда?

— Вернемся в Нью-Йорк или отправимся в Европу…

— Нет. Там ты не сможешь закончить свою работу.

— Это не имеет значения, — я почувствовал сухой комок в горле. — Для меня главное — чтобы ты была счастлива, Мэри.

— Я нигде не буду счастливой, пока не схватят этих негодяев. Иначе они разыщут нас… — Она посмотрела на меня раскрасневшимися от слез глазами. — Послушай, Джек. Мы сами должны все сделать. Рейнольдс с этим не справится. Он слишком глуп и нерасторопен. Давай начнем с миссис Сильвер. Позвони ей. Если нам удастся исключить хотя бы «Психею», это будет неплохо для начала. Как ты считаешь?

 

9

Я не был в восторге от такой идеи, но, учитывая настроение Мэри, решил уступить ей. Усевшись у телефона, я вступил в бесконечные переговоры с телефонистками из междугородней.

Мэри стояла рядом, прижавшись ко мне и тревожно всматриваясь в окна, выходящие на потемневший залив, словно вот-вот за стеклом возникнет некое кошмарное видение.

— Алло, — я ощутил необъяснимое облегчение, услышав голос телефонистки из справочного бюро. — Вам удалось разыскать мистера Аллена Сильвера из Оклахомы?

— Профессор Аллен Сильвер проживает в городе Стилуотер, штат Оклахома, — сообщила телефонистка. — Вас соединить?

— Будьте любезны.

Не прошло и минуты, как в трубке раздался бодрый, слегка хрипловатый, но в целом приятный голос.

— Это профессор Сильвер? — спросил я.

— Его нет дома. У телефона его жена… — ее голосу мог позавидовать любой сержант.

— Я говорю с миссис Уотербай? Анной Уотербай-Сильвер?

Мэри затаила дыхание и крепко сжала мою руку.

— Да. А с кем я разговариваю?

— Меня зовут Лидс. Я приятель Ральфа. Ральфа Эванса.

— Слушаю вас.

— Это ваш племянник, не так ли?

— Разумеется, мой собственный глупый племянник. А в чем дело? Что-нибудь случилось? Неужели Ральф опять влип в какую-то неприятную историю? Или вы звоните по поводу яхты?

— Нет, нет.

Я осторожно положил трубку на место.

Бедная миссис Уотербай. Напрасно я ее растревожил. Она, несомненно, была жива и невредима.

Значит Ральф не лгал мне. Все, о чем он рассказывал, подтвердилось. Мы были несправедливы в своих подозрениях.

— Ты забыл спросить о Бо, — напомнила Мэри.

— А что Бо? — я пожал плечами. — Пусть лейтенант о нем беспокоится. Яхта принадлежала Ральфу, точнее его тетке, и если это верно, то и остальное, очевидно, правда.

— Вероятно, — вздохнула Мэри.

Мы вычеркнули «Психею» из списка подозреваемых яхт и остаток времени посвятили составлению плана на следующий день.

Теперь, конечно, следовало взяться за братьев Тайкс и их голубой иол с прекрасным названием «Морской гном».

Парни были местные, следовательно, Мэри могла бы тактично кое-что разузнать о них, ведь еще оставалась довольно захватывающая история исчезнувшей девушки. И поэтому назавтра мы решили действовать уже испытанным ранее методом.

Я остался дома, так как Мэри категорически настаивала, чтобы я не запускал свою композиторскую деятельность. Необходимо было во что бы то ни стало закончить «Метопи» к середине февраля. Я охотно согласился, потому что и сам только о том и мечтал, чтобы вернуться к систематической работе. К тому же Мэри проявила гораздо более яркие детективные способности, чем я. Она значительно лучше подмечала малейшие детали и умела без особых усилий проникать в чужие дома. А главное, сейчас она действовала в согласии и под опекой лейтенанта. Вдобавок погода стояла скверная — сыро и мокро — а я очень легко простужаюсь.

— И бандиты почему-то явно озлобились на тебя, — констатировала Мэри. — В этом нет сомнения.

Она была абсолютно права. Моя единственная попытка самостоятельного расследования закончилась полным крахом.

И я согласился с ее планом.

Мэри пообещала, что сначала она вымоет посуду после завтрака, приготовит мне бутерброды и наведет порядок в моей мастерской. Она собиралась вернуться вечером к ужину и поведать мне о приключениях за день.

Первые дни мне недоставало ее присутствия в доме, но со временем я привык к новому положению. Мы теперь каждый в отдельности испытывали наслаждение от самостоятельной творческой работы и радость позднее, вечерами, делиться своими достижениями. Меня безумно интересовали ежедневные успехи Мэри и время ее возвращения было для меня кульминацией дня.

Я включал музыку, записанную за день, и с рюмками в руках мы усаживались у пылающего камина. За окном шел дождь или падали белые хлопья снега. На усталом лице Мэри морозным румянцем горели щеки. Она откидывала голову на спинку кресла и держала мою ладонь в своих руках. А время от времени, когда звучал наиболее удачный момент, на ее губах появлялась улыбка.

— Ах, Джек, — восторгалась она. — Это просто великолепно! Продолжай работать в том же направлении. Ты прокладываешь новые пути в искусстве. Ты настоящий творец антиэмоций.

Мэри быстро освоила терминологию той области музыки, которой я занимался. Она прекрасно понимала меня и точно знала, что я стремился выразить.

Когда замолкали звуки созданного за день фрагмента моего творения, мы подробно обсуждали его нюансы. Затем я какое-то время распространялся о творческих планах на следующий день, после чего мы, по выражению Мэри, делали шаг от великого к смешному. Для нас это являлось отличной разрядкой, и случалось, что когда Мэри рассказывала какой-нибудь слишком забавный эпизод, наш смех разносился по всему дому.

Мы стали записывать все происшествия, нечто вроде дневника нашего расследования.

Сейчас эта тетрадь лежит передо мной. Я сохранил дневник. Он позволяет мне в мельчайших подробностях воссоздать тот удивительный период нашей жизни, когда я был полон надежд, когда наша любовь казалась вечной, когда веселье искрилось в нас, как шампанское.

Словно мы жили на маленьком солнечном островке, окруженном мрачным, враждебным миром. У нас были свои секреты, которыми мы ни с кем не делились. Существует ли что-нибудь более притягательное для мужчины, чем возможность разгадывать увлекательную криминальную загадку совместно с очаровательной женщиной в тихой уютной комнате, все двери которой тщательно заперты? Нас охватывала дрожь при мысли об убийцах, но, сидя прижавшись друг к другу, рука в руке, колено к колену, мы смеялись над опасностями и произносили тосты в честь нашей храбрости. Волосы Мэри отливали медью в свете горящих поленьев, ее темные глаза искрились, а я чувствовал себя молодым и отважным…

Ах, что это были за времена!

Мэри вступила в Миссионерское общество.

Она страстно желала прояснить загадку Бет Грамерси, пропавшей беременной девушки. Мать девушки, как уже упоминалось, была главой общества.

— А тебе не кажется, дорогая, что нам следует вплотную заняться братьями Тайкс?

— Ничего подобного, милый. Вначале мы должны отыскать жертву, уж потом — убийц.

Не меньше недели Мэри занималась церковными делами.

Сейчас я привожу записи из первых страниц дневника.

2 ноября. Собрание в одиннадцать часов. Восемь болтливых старушек. Место сбора — сырой и захламленный подвал церкви. Скручивали бинты и шили пеленки для младенцев индейского племени Хопи. Обед — ветчина с винегретом. Никто не упоминал даже имя Бет. Миссис Грамерси, пригласившая меня сюда, отсутствовала. Назавтра меня пригласили на собрание Библейской группы. Его проводит мистер Грамерси. Нужно сходить.

3 ноября. Собрание Библейской группы. Обсуждали Книгу Судеб. Вел мистер Грамерси. Миссис Грамерси опять отсутствует. Мистер Г. в прошлом — владелец куриной фермы, сейчас на пенсии. Высокий, стройный, с набожным выражением лица, очень красноречив. Фундаменталист. Все утро провели за обсуждением Библии, потом снова ели ветчину и винегрет. Мне не удалось переброситься с ним даже словом. Боюсь, что на моей блузке было слишком большое декольте. Вероятно он принял меня за девицу легкого поведения.

5 ноября. Я снова в Миссионерском обществе. На душе праздник. Появилась миссис Грамерси. Увидев меня, она издает серию восторженных возгласов. Счастлива, что я стала членом группы. Для них важна каждая пара рук. Как перед винегретом, так и после, беседа велась вокруг приближающейся церковной ярмарки. Ярмарка состоится в субботу. Мне придется помогать и провести там все послеобеденное время. С шести до девяти. Моими обязанностями будет приготовление устриц… к ужину. Меню совсем ужасное: маринованная свекла, салат из капусты и неизменная ветчина с винегретом. Но есть и потрясающая новость: миссис Грамерси обещала, что нам будет помогать ее дочь. Неужели это Бет? Невероятно!

Наступила суббота, и оказалось, что это именно Бет, собственной персоной. Карточный домик, выстроенный на основе подслушанных у Татлов сплетен, рассыпался. Бет вообще никуда не пропадала. Появилась она в обществе воспитанного молодого человека, который поет в церковном хоре. Она не похожа на беременную и, по утверждению Мэри, вернувшейся в субботу вечером домой ужасно уставшей, она не более привлекательная, чем вареная устрица… Вот и все. По-прежнему не было жертвы преступления.

А если?

Между визитами в церковь Мэри удалось разузнать кое-что еще.

Например, она узнала, что голубой иол Тайксов, «Морской гном», выставлен на продажу.

И отправилась к ним домой.

Я снова цитирую дневник.

6 ноября. Честер и Ван Тайкс обитают в очень запущенном, скорее даже убогом квартале нашего городка. В конце улочки, которую и улочкой трудно назвать. Рядом с устричной лавкой. Улица не вымощена и утопает в грязи. Перед их чудовищно обшарпанным домом, несколько окон которого заколочены досками, возвышается огромная куча скорлупы от крабов и устриц, наверняка наполовину заслоняющая жильцам дневной свет. Мне пришлось карабкаться по этому мусору. Когда же я, наконец, попала во двор, то нужно было расчищать себе дорогу среди различной рухляди. Там оказалось полно старых автомобильных покрышек, развалившихся клеток для кур, а на самом крыльце лежали ржавая ванна и поломанный холодильник. Все это совершенно не напоминает человеческое жилище.

И все-таки там кто-то живет. Поднимаясь по скрипучим ступенькам, я услышала доносящиеся изнутри громкие разговоры и пение псалмов. Через маленькое окошко в дверях я заглянула в дом. Полузастекленную раму частично занавешивала ситцевая тряпка, висевшая на ржавом металлическом пруте. Сквозь дырки в этой тряпке я и заглянула внутрь комнаты.

На полу грязный, затертый линолеум… на окнах потрепанные, выцветшие занавески, всюду угрюмый желтоватый полумрак. В одном углу большой телевизор, передающий какую-то религиозную программу.

Не найдя звонка, я постучала. Все время я досадовала, что слишком прилично одета… и что не оставила «ягуар» немного подальше. Мне было неловко перед лицом такой страшной нищеты. Но, с другой стороны, обстановка напоминала настоящий бандитский притон. Это, несомненно, был дом, в котором никто ни о чем и ни о ком не заботился, заселенный невежами и неряхами, относящимися к своему жилищу всего лишь как к месту, где можно вылакать бутылку пива и разрядить пистолет. Я опасалась, что меня здесь ожидает не слишком сердечный прием.

Дверь резко распахнулась, и на пороге появилась женщина с угрожающим выражением лица.

Средних лет, босая, в застиранном переднике, с выступающими вперед скулами, волосы собраны назад в тугой узел. На носу торчали старомодные очки. Она ощупывала меня злобным взглядом.

— Ну? — вопросительно буркнула она. Никакого приветствия, ничего. Только «ну?» и все.

Представившись, я спросила:

— Имею ли я удовольствие разговаривать с мисс Тайкс?

— Нет, — проворчала она.

— Могу ли я видеть Честера Тайкса?

— Его нет, — она попыталась закрыть дверь.

— А мистер Ван Тайкс?

— Никого нет! — она уже почти захлопнула дверь.

— Я хотела поговорить с ними насчет яхты…

— Ничего не знаю, — на этот раз дверь крепко захлопнулась.

Мне говорили, что наладить контакт с местными жителями безумно сложно. И действительно они не слишком дружелюбны, в чем я убедилась на собственном опыте. Они не доверяют приезжим и относятся к ним с большой долей пренебрежения. Быть может, это происходит оттого, что они люди моря, а море беспощадно. Как все бедняки, живущие своим трудом, сражающиеся с жестоким морем и дьявольскими ветрами, они считают, что все остальное излишне и несущественно, и в этом суть их жизни. Вот что я прочитала на безрадостном лице этой женщины…

Признаюсь, я не разделял сентиментальность Мэри.

«Весьма подозрительно… множество загадок…» — написал я на полях ее дневника. «Братья Тайкс производят впечатление плохих актеров…»

Назавтра Мэри вернулась туда, надеясь застать хотя бы одного из братьев дома. И на следующий день снова. Безрезультатно. Заходила и в устричную лавку рядом с их домом. И чем больше мы добывали информации об этой парочке местных хулиганов, тем больше возрастали наши надежды.

Лейтенант Рейнольдс звонил один раз. Сообщил нам, что с «Психеи» сняты все подозрения. Миссис Уотербай жива и здорова. Теперь ее фамилия Сильвер. Рейнольдс лично провел с ней длительную беседу. Отыскался и Бо. Он служит в Тихоокеанском флоте и его настоящее имя Б. О. Пэссмэн. В наших краях находился в отпуске. Навещал здесь свою девушку, Кэрри Маршал, и 16 октября сопровождал Ральфа до Норфолка. В Норфолке «Психея» была продана. «Может вы хотите узнать имя покупателя?» — спросил лейтенант. — «Яхта чиста, как золото высшей пробы. Я сам тщательно осмотрел ее…» Какой же он все-таки занудный и медлительный. Как муха на смоле.

Мы с Мэри взялись за работу с удвоенной энергией.

Мэри так и не удалось отыскать «Морского гнома». Было известно, что он выставлен на продажу, но никто не имел понятия, где братья Тайкс его держат. Да и самих братьев не видели уже недели две. В последнее время они запустили ловлю устриц, вообще странно ленивы и интересуются исключительно слабой половиной местного населения.

— Мне необходимо увидеть их иол собственными глазами, — нервничала Мэри, — и обязательно услышать их голоса.

Она отбивала кончиками пальцев по подлокотнику кресла какой-то ритм и вглядывалась в сгустившуюся за нашими окнами темноту.

— Я не сомневаюсь, что та вредная баба, да и соседи уже доложили им о моих визитах. Я не могу там больше появляться. Но, Джек, должен же быть какой-то выход.

На следующий день, отправившись в довольно подавленном состоянии в городок за покупками, Мэри случайно узнала о существовании чистильника.

Чистильник — явление локальное, то есть он существует в тех районах, где происходит ловля крабов.

Как хорошо известно владельцам ресторанов, крабы являются страстью множества гурманов. Эти создания выглядят, если применить простое сравнение, как огромные пауки, обвалянные в тертых сухарях и запеченные. В пищу они идут полностью, включая хвост, глаза и клешни. Лично я никогда не увлекался этим деликатесом. Крабы, лишенные своего твердого панциря, так сказать, в безоружном состоянии, встречаются только в определенный небольшой период года. И потому был придуман специальный способ извлечения их из твердой оболочки, которой они со временем обрастают. Образовался целый крабовый промысел. Краба в панцире погружают в емкость, наполненную специальным раствором. Здесь в течение нескольких секунд несчастное создание выскакивает из своей кожи… и становится беззащитным, но первоклассным деликатесом. Таким образом очищают тысячи крабов, и именно для этой цели и служит чистильник.

Как утверждала Мэри, вид тысяч маленьких крабов, мгновенно выпрыгивающих из скорлупы, постоянно привлекает множество туристов.

Они целыми часами стоят, всматриваясь в мутную воду, а один из местных рыбных ресторанов, владеющий самым большим чистильником в округе, установил поблизости бильярдный стол.

Подавали пиво.

Все были общительны и дружелюбны. Сердечно приветствовали каждого вновь прибывшего. Даже женщин. Люди съезжались со всей округи, уверяла Мэри. И, конечно же, братья Тайкс оказались здешними завсегдатаями, тут их можно было застать ежедневно; как убеждали мою жену, они являлись душой общества.

Чистильник находился на расстоянии каких-нибудь двадцати пяти миль от нашего дома. «Безумное везение», утверждала Мэри. Я же опасался, что подобная обстановка может быть слишком вульгарной и даже не очень безопасной для одинокой женщины. Но Мэри одела свое старое платье, повязала косынку, нацепила черные очки, и, даже я удостоверился, что в таком наряде она вряд ли подвергнется приставаниям со стороны назойливых кавалеров.

Судя по записям в ее дневнике, в первый день, то есть 16 ноября, ни один из братьев не появился. Мэри прождала полдня под сырым продувным навесом, прислушиваясь к треску, издаваемому в чистильнике несчастными крабами, к громкому смеху мужчин, играющих в бильярд, к прескучным разговорам, которые вели между собой женщины, и насквозь промерзла. Но на следующий день она снова отправилась туда, а затем еще… Вечерами она с радостью возвращалась в нашу уютную гостиную, к пылающему камину, к коктейлю, приготовленному мной… Следует признать, что она была очень подавлена неудачами. И вот на четвертый день, в субботу вечером, ее терпение щедро вознаградилось.

Привожу запись из дневника.

20 ноября. Трудно себе представить, насколько я была расстроена. Я уже собиралась бросить все, когда наконец-то появились эти хулиганы. Настоящие хулиганы. Но как же их приветствовали, как хлопали по плечам. Они не могли остаться незамеченными. Честер и Ван. «Как поживаешь, Честер, мой мальчик?» «Ван, старый бездельник, где вы пропадали столько времени? Чем занимались?» И все это на жаргоне, от которого болят уши. А парни действительно необычные. На приветствия они не отзывались ни словом.

Оба рослые, с взлохмаченными, соломенного цвета шевелюрами, большими глазами, бакенбардами, в кожаных куртках. В ответ на шутки они глуповато улыбались и беспрестанно подтягивали штаны.

Не задерживаясь ни на минуту у чистильника, они направились к бильярду. Возможно, заметили меня. В самом деле, когда Честер окидывал взглядом собравшихся людей, его глаза на мгновенье встретились с моими. Он грозно прищурился. Может это их обычный способ смотреть на женщин, не знаю. Ни один из них так и не открыл рта.

Когда через несколько минут, дрожа от страха, я подошла к бильярду, их уже и след простыл.

Мэри отважно прождала еще немало времени, но напрасно. Вероятно, они ускользнули через боковой выход.

Она вернулась туда на следующий день и продолжала ходить еще неделю, за исключением Дня благодарения, когда чистильник не работал. Но братья больше не появились. Мы очень нервничали и строили разные предположения. И тут Мэри обнаружила «Морского гнома».

Яхта действительно была выставлена на продажу, однако пришвартована в таком месте, что подняться на ее борт оказалось невозможно. Она стояла на якоре в низовье реки, на большом расстоянии от берега. Это был старый, основательно потрепанный иол, унаследованный братьями от их, как видно, более предприимчивого отца. Яхта, естественно, голубого цвета, имела и каюту, и мотор. Братья использовали ее в основном для завлечения местных красоток, как замужних, так и девиц, одним словом, для любой юбки, какую им удастся подцепить.

Можно сказать, что это была «излишняя роскошь», хотя и не совсем в буквальном смысле этого слова.

Братья запасались выпивкой, заманивали на борт какую-нибудь женщину и отъезжали в одну из отдаленных бухточек. Остальное ясно. И если соседи слышали крики и хохот, то лишь снисходительно посмеивались себе под нос. Не одна деревенская девушка утратила невинность на этой старой, потертой палубе или в душной каюте, но молодчики продолжали свои безобразия. А мужскую часть населения скорее даже забавляли их подвиги. Очевидно, в этих краях бытовали своеобразные представления о проявлении мужского начала. Кто знает, возможно эта традиция была заложена пиратами, которые каких-то полвека назад свободно щеголяли по улицам городка. Семейство Тайксов принадлежало к древнейшим в округе. Они вели свой род с 1635 года, когда какая-то любовница Карла II забрела в эти края и открыла трактир. Ее звали Тайкс… Кроме того, девицы знали, что их ожидает, и никто не принуждал их принимать приглашения.

Впрочем, братья, как правило, не расставались с пружинными ножами.

— А сейчас, — закончила свое сообщение Мэри, которая все еще вела ежедневные дежурства у чистильника, — нам необходимо выяснить, устраивали ли Тайксы одну из своих оргий пятнадцатого октября и кто был у них в гостях.

— А я предлагаю сначала осмотреть их яхту.

— Хорошо, но как это сделать? Подплыть на нашей лодке? В такую погоду? Ведь это ужасно далеко.

— Пусть лейтенант выделит нам катер.

Мы позвонили ему сразу после семи вечера. Он поздравил Мэри с успехом и обещал, что, конечно же, пришлет катер, на котором мы сможем осмотреть тщательно укрываемый иол. «Это же вы его обнаружили», — добавил Рейнольдс. Утром следующего дня он позвонил и сказал, что все устроено.

Отправиться должны были в два. Однако в час снова раздался звонок лейтенанта. В его голосе слышалось нескрываемое огорчение.

— Мне очень жаль, но ваша прогулка отменяется.

— Почему, — удивился я.

— «Морской гном» ночью затонул. Пошел ко дну в самом глубоком месте. Тайксы лично сообщили о происшедшем.

— Боже мой! — воскликнул я. — Они сделали это умышленно…

— Пока неизвестно. Яхта очень старая. А ночью дул довольно сильный ветер. Она могла сорваться с якоря, наскочить на скалы и получить пробоину. Во всяком случае, таково мнение Тайксов. Что там ни произошло, она затонула. Я буду держать вас в курсе дела.

И он отключился.

Мы снова оказались в тупике.

Не было сомненья, что братья Тайкс затопили свою яхту умышленно. Видимо, кто-то их предупредил.

— Что же нам теперь делать? — беспокоилась Мэри.

Немного позже позвонил лейтенант и сообщил, что ситуация без изменений. Но, оказывается, яхта была застрахована (что всех удивило), и братья уже потребовали страховку (что нам показалось просто нахальством), однако лейтенант пообещал, что в сотрудничестве со страховым инспектором он выяснит, не является ли происшествие с яхтой «актом умышленно содеянным, какой-либо формой саботажа».

— Как что-нибудь разузнаю, дам вам знать, — закончил он, — и если вы не возражаете, я возьму следствие в свои руки. А миссис Лидс пусть пока отдохнет от поисков.

— Дай мне трубку, — потребовала Мэри, — я хочу сама с ним поговорить.

Она стала упрашивать лейтенанта, чтобы он установил даты гулянок на борту «Гнома»…

— И узнайте, устраивали ли они пирушку пятнадцатого октября. Это безумно важно.

— Хорошо, я сделаю все, что в моих силах.

Мэри попросила его также о том, чтобы он помог ей каким-нибудь образом услышать голоса братьев Тайкс. Они избегают меня, как могут, говорила она, и нарочно молчат в моем присутствии. И если бы лейтенант сумел….

— Я постараюсь. Но не забывайте, что мы не можем арестовать их только за то, что у них плохое поведение. Это очень щекотливая ситуация. Сначала мы должны убедиться, их ли яхта была пятнадцатого октября в заливе; они ли находились на ее борту; и, наконец, они ли заходили в вашу бухту. Кроме того, мы еще не знаем, кто же был убит.

— Да, да… я все понимаю, — раздраженно ответила Мэри, и передала мне трубку.

— Моя жена очень расстроена, да и я тоже. Это дело тянется слишком долго.

— Знаю, знаю, — ответил лейтенант. — Я буду держать с вами связь по телефону. И прошу ничего не делать. Я закончу следствие так быстро, как смогу.

Он позвонил только спустя два дня. Мэри провела это время в большом нервном напряжении. Она постоянно прислушивалась, не звонит ли телефон, все валилось у нее из рук, неожиданно она принималась за капитальную уборку всего дома, переставляла мебель, включала пылесос и вообще ужасно мне мешала. Я почти мечтал о тех днях, когда она отправлялась на поиски.

Все это отражалось на моей работе. Ведь не проходило и часа, чтобы она не врывалась ко мне в мастерскую с множеством вопросов и гипотез.

— Почему он не звонит? Как ты думаешь, почему это так долго тянется? Если он все испортит и упустит этих негодяев, то им станет известно, что это мы выдали их лейтенанту!

Она дрожала всем телом.

— Может все-таки Маннеринг? Нет, не похоже… «Психея» отпадает. Послушай… что ты думаешь о «Западном ветре»? А об «Арго»? Боже мой, по сути дела мы вообще еще не начинали серьезного расследования…

Я умолял ее успокоиться.

Первого декабря, в десять утра, наконец-то зазвонил телефон.

— Мне очень жаль, — начал лейтенант, — но боюсь, что мы шли по ложному следу…

 

10

Шло время, и нас все более беспокоило то, что мы совершенно не продвигаемся вперед. Проделано немало тяжелой и трудной работы, но конкретных результатов не было видно. В цепи фактов нам всегда недоставало какого-нибудь звена. Некоторые версии казались нам очень многообещающими, но рано или поздно происходило нечто, полностью сводившее на нет все наши усилия. Оказывалось, что наш подозреваемый имеет железное алиби или отыскивалась живая и здоровая «жертва» и приходилось менять направление поисков.

Случались также и «повторы», то есть, когда тот, кого мы уже вычеркнули из списка подозреваемых, неожиданно, в связи с появлением новых фактов, снова попадал в него. Так было с Маннерингом и братьями Тайкс. Может сейчас я немного забегаю вперед, но можете мне поверить, что временами у меня просто голова шла кругом от всей этой неразберихи.

Проверка всех яхт и особ, которые, возможно, могли быть замешаны в этом деле, требовала почти акробатических способностей.

Иногда мне казалось, что любой из владельцев иолов является потенциальным преступником. И чем больше мы знакомились с их биографиями, тем больше грехов там обнаруживали. Что это была за преступная местность!

Но вернемся к декабрю.

Лейтенанту удалось установить, что с 10 по 18 октября братья Тайкс находились на судне ловца устриц. Такие суда по местным обычаям все дни лова остаются вдали от портов. Это большие старые парусники, так как, согласно законам штата Мериленд, траление должно происходить медленно и без использования мотора. Лейтенант такими унылыми красками обрисовал картину жизни на этих судах, что мне стало жаль несчастных Тайксов.

Они оказались «очищены» от всех подозрений, и их можно было вычеркнуть из списка подозреваемых.

Кроме того, страховой инспектор не высказал никаких сомнений по поводу обстоятельств гибели «Морского гнома», и компания выплатила им три тысячи долларов страховки.

Получив деньги, братья скрылись из города в неизвестном направлении.

А четвертого декабря снова зазвонил телефон и в трубке раздался уже знакомый отвратительный голос и ужасный смех…

Не было сомнений, что мы по-прежнему находимся в опасности.

Но несмотря на это, мы решили продолжать поиски. Но в каком направлении? После недельного перерыва к Мэри вновь вернулись бодрость и присутствие духа. Прыгая в высоких ботинках по первому снегу и наблюдая за стайкой серых чаек, съежившихся на тонком льду, сковавшем нашу бухту, она заявила, что ей все равно, с чего начинать. Она просто собирается действовать. Приступить к первой попавшейся яхте. — Выбери любую, — предложила она мне. Я зажмурил глаза и наугад ткнул пальцем. Выпал «Арго».

Владельцами этого голубого иола оказалось семейство неких Макгилов, проживающих неподалеку от Аннаполиса. Все три недели, в течение которых Мэри обрабатывала Макгилов, я испытывал смертельную скуку. Однако лейтенант наоборот считал это направление весьма многообещающим. Он взял привычку наведываться к нам по вечерам. Присаживался, пыхтел трубкой и вставлял свои три копейки в наши рассуждения.

Макгилы оказались молодыми супругами с тремя маленькими детьми. Они жили в большом особняке в пригороде Аннаполиса. Роберт Макгил вел в Аннаполисе адвокатскую практику, а его жена, Инга, была огромной, немного неряшливой, симпатичной шведкой. Мэри проникла в их дом без малейших усилий.

Она выдала себя за представительницу какого-то благотворительного учреждения.

А через несколько дней ее нога уже ступила на палубу «Арго», который был пришвартован недалеко от дома Макгилов. Яхта полностью соответствовала нашему описанию, даже в каюте висела оловянная лампа. Честно говоря, там не хватало полотенца в красно-белую клетку, но на кухоньке Инга повесила занавески в бело-голубую клетку.

Лейтенант тоже обнаружил кое-что интересное.

Оказалось, что яхта принадлежит вовсе не Макгилам. Ее владельцем был дядя Роберта, мистер Питвуд. Когда Мэри за чашкой чая попыталась хоть что-нибудь разузнать на эту тему у Инги, откровенная до того времени шведка быстро перевела разговор на насморк у своих детей.

— Быть может, мы наконец-то отыскали жертву, — сообщила мне Мэри.

— Дядюшка? — удивился я. — Но ведь голос жертвы был явно женский.

— Правильно, но есть еще тетя, миссис Питвуд.

— Ну и ну, атмосфера сгущается.

Однако эти зануды Макгилы начинали действовать мне на нервы. Ничто так не наводит на меня скуку, как образ типичного американского обывателя. Немало дней ушло на поиск сведений о мистере и миссис Питвуд. Выяснилось, что они выехали их Соединенных Штатов. Будто бы отправились на Ямайку, Бермуды, Антигуа или Сан-Хуан. Они словно перепрыгивали с острова на остров, занимаясь подводной охотой и гоняя на мотоциклах. В действительности все так и происходило…

И вот 20 декабря Мэри удалось попасть на судебное заседание, где с защитой своего клиента выступил Роберт Макгил. (Который до этого времени находился в Цинциннати). Мэри заявила, что его голос ничем не напоминает голос нашего убийцы.

— И кроме того, Джек, — добавила она, — он небольшого роста. Маленький чиновник и говорит сухим официальным голосом. Скорее уж Инга могла совершить убийство, но только не он.

— Уверяю тебя, — улыбнулся я, — что маленькие мужчины способны на большие преступления.

Я чувствовал себя немного задетым, так как и сам довольно небольшого роста.

— К примеру — Наполеон, — добавил я.

— Конечно, ты прав. Но я имела в виду того типа, что пытался столкнуть тебя с моста. А также этот жуткий смех по телефону. А во внешности мистера Макгила нет ничего демонического. Ты бы слышал, как он обращался к скамье присяжных.

Двадцать второго декабря Мэри переключилась на супругов Коббс, владельцев голубого иола «Веселый кораблик».

Затем наступило Рождество, и наши преследователи снова дали знать о себе.

Вечером, накануне Рождества, мы, по обычаю, обменялись традиционными подарками, и внезапно во всем доме погас свет.

Почти четыре часа мы сидели в кромешной мгле. Разумеется, отключился котел центрального отопления, и вскоре нам пришлось стучать зубами от холода. Только в три утра неожиданно зажглись все лампы и стало светло, как днем. Затем мы услышали шаги. Кто-то бежал от нашего дома в направлении леса, чьи-то ноги гулко стучали по замерзшей земле.

— Нет… не выходи! — Мэри изо всех сил удерживала меня.

Первый день праздников прошел не слишком приятно.

Приглашенные мною работники с электростанции установили, что у нас нет даже ни одной перегоревшей пробки. Они были очень недовольны. Пришлось заплатить им восемь долларов и возместить расход бензина.

Телефон лейтенанта не отвечал.

— Очевидно, весело проводит праздник, — не сомневалась Мэри.

Семейство Коббс оказалось не менее скучным, чем Макгилы. Но они владели голубым иолом, который был оснащен мотором и имел каюту, обшитую сосновыми панелями. Из-за чего Мэри и нанесла им короткий визит.

Коббс — в прошлом банкир, сейчас на пенсии. Его супруга — когда-то певичка, исполнительница главной рол и в пьесе Джорджа Уайта «Скандал», а теперь сильно обесцвеченная перекисью блондинка и явная алкоголичка. Наш интерес к этой стареющей чете возрос, когда мы установили, что она поддерживала дружеские отношения с Аль Капоне, а он имел недвижимость в Лас-Вегасе.

Однако Мэри, которая занималась ими всю первую половину января, сосредоточила свое внимание в основном на их прислуге, паре кубинцев — Педро и Марии.

— Ты понимаешь, чем здесь может пахнуть! — пришла в возбуждение Мэри. — Кубинцы…

Она съездила в Вашингтон, искала какие-то документы, но в конце концов все закончилось ничем, как я с самого начала и предполагал.

Я лично был убежден, что наше убийство совершено на сексуальной почве и не имеет ничего общего с международными интригами. Я смутно чувствовал, что женщина, убитая на яхте, была молода, красива и немного загадочна. В ту страшную ночь она погибла по таким простым причинам, как любовь или ревность. Она не догадывалась, что ей грозит опасность. Ее крик — это крик ужасного удивления.

Осталось проверить еще один иол — «Западный ветер». Яхта принадлежала некоему Персивалю Овенсу и приписана к острову Тилхэм. Она соответствовала моим теориям и неясным ощущениям и сразу же вызвала к себе интерес. В ней было что-то таинственное, необычное, и сами собой строились различные мелодраматические версии. Оказалось, что это воистину ужасная яхта. Но разрешите мне процитировать записи Мэри, касающиеся тех мрачных дней января и февраля.

20 января. Поехала автомобилем на остров Тилхэм. Это довольно большой островок, расположенный недалеко от берега, и к нему очень даже нелегко добраться на автомобиле.

Несмотря на это, остров почти не заселен и выглядит мрачновато, особенно зимой. Расспрашивала о владельце «Западного ветра». Оказалось, что Персиваль Овенс — англичанин, живет здесь круглый год, безвыездно. Однако никто, буквально никто уже много лет не видел мистера Овенса собственными глазами, и мало вероятно, что это удастся мне.

Овенс живет на берегу залива. Вся его усадьба окружена высоким забором с колючей проволокой под напряжением. Железные ворота постоянно замкнуты, и на них виднеется надпись «Частное владение. Посторонним вход воспрещен».

На территории усадьбы под присмотром садовника, великана немца по имени Фриц, резвятся две немецкие овчарки грозного вида. Уже лет двадцать, или, иными словами, с тех пор, как жена Овенса бросила его и уехала в Англию, никто не переступал порога этого дома. Ни один посыльный, ни один почтальон, ни даже врач. Никто с тех пор не видел мистера Овенса. Но известно, что он жив. Фриц управляет всеми его делами. Выезжает в город за покупками, аккуратно платит налоги, и на чеках всегда стоит подпись Овенса. Напрашивается вопрос — почему Овенс прячется? Что побуждает его избегать встреч с людьми? Утрата любимой жены? Нечистая совесть? Я страшно заинтересована.

22 января. Сегодня мне удалось разузнать кое-что о таинственном мистере Овенсе и его прошлом. Пустынной песчаной дорогой я подъехала к его имению и сквозь густые сосны и массивные железные ворота смогла разглядеть кусочек голубой крыши. Кажется, дом именно такой, каким мне его описали. Мрачный и неприступный. Словно сказочный замок, укрытый в заколдованном лесу. Никто без действительно серьезных причин не осмелится вторгнуться на его территорию. В особенности если брать во внимание этих мерзких собак. Их лай я услышала еще издалека. Очевидно, они начинают лаять на шум приближающегося автомобиля. Что же скрывает Овенс в своем уединенном замке? Какие тайны? В местном продовольственном магазине я узнала, что Овенс совсем не любил свою жену. Поговаривают, что во время войны он имел контакты с гитлеровцами, был сторонником этого чудовища Освальда Мосли. Значит, он предатель… Вероятно, после поражения немцев он сбежал в Америку, на какие-то неизвестные средства построил здесь свой замок и полностью изолировался от внешнего мира. Одни говорят, что внешне Овенс очень интересный мужчина, во всяком случае был когда-то. Высокий, стройный, темноволосый, всегда при монокле. Другие утверждают, что он потерял один глаз и носит черную повязку. Всех он очень интересует, но собственными глазами его никто не видел уже «добрых двадцать лет». Он является легендой острова, его таинственным обитателем и, кто знает, возможно и разыскиваемым нами убийцей.

23 января. Сегодня я решила заняться «Западным ветром». Владелец одной из местных пристаней уверял меня, что такой яхты вообще не существует и, насколько ему известно, у Овенса никогда не было яхты. Но поскольку «Западный ветер» все же зарегистрирован в реестре, я продолжила поиски и случайно наткнулась на старичка, возвращавшегося из леса. Через плечо у него висело несколько подстреленных уток.

— «Западный ветер», говорите? — хихикнул он. — Да, так мы называем старый голубой иол, изредка появляющийся в наших краях. Он показывается в самые темные, безлунные ночи и бесшумно скользит вдоль берега не зажигая огней… да, да. Его хозяин скрывает в своей крепости Адольфа Гитлера и иногда вывозит его на прогулку…

Последняя фраза показалась ему забавной и он начал давиться от смеха.

— Но ведь Гитлер мертв…

— А вы уверены? Так пишут в газетах. Говорят, что гитлеровцы полностью вымерли… так говорят. Но, может быть, мистер Овенс Знает побольше, чем в газетах…

Он снова захихикал, поправил уток и отправился дальше, несколько раз оглянувшись на меня.

Читая дневник Мэри и слушая ее рассказы у нашего уютного камина, я не смог удержаться от скептической усмешки. Гитлеровцы в болотах Мериленда! Фантастика! Но ее воображение, как обычно, забегало далеко вперед.

— Это не так уж невероятно, Джек, — уверяла Мэри. — Ну, хорошо, согласна, может и не сам Гитлер. Но ведь остались другие члены гитлеровской верхушки. Вспомни Эйхмана, он не сумел укрыться в Аргентине… А иначе чем объяснить колючую проволоку, двух овчарок и садовника немца.

— Да, дорогая, но…

— Кроме того Овенс был сторонником Мосли, который преклонялся перед фашистами. Это известно совершенно точно. А также то, что как только окончилась война, он убежал в Америку. Возможно, что он еще заранее организовал тайные убежища для подводных лодок, оставшихся в Атлантическом океане… Ведь это вполне вероятно… А затем… затем он превратил свой дом в нечто типа бункера… и, может быть, некоторые из нацистов живут там по сей день.

Своей восхитительной ножкой она оперлась о каминную решетку. На щеках выступил румянец, глаза горели.

— Не слишком ли все сложно, — рассмеялся я. — Но, несмотря на это, ты великолепна. Ну, а сейчас объясни мне, что здесь общего с убийством в нашей бухте?

— Все очень просто.

— Просто?

— Ну конечно…

— Она склонила головку и задумалась.

— Овенс находится в постоянной опасности, в любую минуту кто-нибудь может его разоблачить. Это ты признаешь? Да или нет? Теперь дальше. Он живет в непрерывном страхе перед агентами ФБР, а может даже и перед своими давними приятелями. Фриц тоже напуган. До сих пор ты со мной согласен? Ну, скажи.

— Пока да, — улыбнулся я.

— Прекрасно. И что же происходит, когда неожиданно появляется женщина?

Последнюю фразу она произнесла полушепотом, глаза ее заблестели. Я налил себе другую порцию виски, а Мэри с воодушевлением продолжала.

— Вот появляется женщина. Женщина из прошлого Овенса. Может бывшая жена, хотя маловероятно. Скорее, бывшая любовница. Приезжает, чтобы разыскать его и возобновить прежние отношения. Но для него она представляет лишь грозную опасность… Итак, мой дорогой Джек, вот мы и имеем давно разыскиваемый мотив. Так или нет? Овенс вынужден избавиться от непрошеного гостя. Для этой цели он разрабатывает следующий план. Вместе с Фрицем, который на самом деле крупный эсэсовец, они приглашают несчастную — естественно, безумно сердечно — на борт голубой яхты, якобы для прогулки по заливу…

— Прекрасно… прекрасно… — я как всегда был восхищен ее фантазией. — Но неужели она оказалась такой наивной?

— Естественно. Выслушай меня серьезно, Джек, все совершенно логично. Конечно же, она вовсе не была столь наивной, а просто слишком влюбленной. И она отправляется с Овенсом на прогулку, потому что безгранично доверяет ему. У нее и в мыслях нет, что он опасный человек. Она, как героиня фильма с Лили Палмер, который мы смотрели недавно. Впечатлительная светская красавица, готовая забыть все его прошлые увлечения и начать все сначала. Понимаешь? А он безумно красив…

— Только без одного глаза…

— Оставь свои шуточки, дорогой. Я сейчас ясно вижу, как все происходило. В уединенный дом прибывает женщина… Вижу и трагическую прогулку на яхте. Вот они на палубе, оба высокие, черноволосые, оба немного уставшие от жизни. Стоит холодная сентябрьская ночь. Фриц вертится на кухне, готовит ужин. А они пьют шампанское. Над ними звезды. Овенс обнимает ее за плечи. И далеко-далеко от острова Тилхэм яхта останавливается в нашей тихой укромной бухте. Фриц опускает якорь. И тут картина резко меняется… Овенс внезапно бросается на нее…

Мэри верила в то, что говорила. Неожиданно для себя я понял, что на этот раз она абсолютно убеждена в правильности своей версии. Она поднялась с кресла, в толстом желтом свитере, со стаканом виски в руке, и проигрывала сцену убийства. Ее выразительное лицо приобрело черты жестокой, суровой физиономии Персиваля Овенса. Она подражала даже его акценту… Затем Мэри сыграла роль несчастной жертвы…

Не знаю, что подействовало на меня, ее талант или холодное виски, но мое тело пробрала дрожь. Но я тут же громко рассмеялся и обнял Мэри.

— Дорогая, ты просто великолепна!

— Ах, милый, и не такое случается…

— В этом ты совершенно права. Только, вероятнее всего, есть два эксцентрических глупца, и никакого «Западного ветра» вообще не существует.

— Но ведь ты сам видел его описание в реестре. И я собираюсь разыскать этот корабль-призрак.

Наверное, затворник из мрачного замка околдовал Мэри, и я вряд ли смог бы отговорить ее, даже если бы попытался.

За ужином она продолжала развивать свою гипотезу. Но я все равно был настроен пессимистически. Однако следует признать, что таинственный дом и обитающий в нем отшельник представляли собой довольно захватывающую загадку, которая и мне тоже не давала покоя. Над поведением Овенса стоило задуматься.

— Но как проникнуть туда? — размышляла Мэри. — Джек, подскажи, каким образом можно было бы обследовать дом этого помешанного мистера Овенса? Придумай какой-нибудь подходящий предлог.

— А может натравить на него нашего лейтенанта?

— Нет, я непременно хочу пойти туда сама… это моя личная идея. И кроме того, если окажется, что я опять ошиблась, лейтенант просто-напросто высмеет меня. А сам он наверняка все испортит. Ах, как же мне хочется самой распутать преступление. Та яхта… это моя яхта. Я ее обнаружила, я ее и разыщу.

Она уселась рядом и прижалась ко мне.

— Слушай, Джек, вот было бы здорово, если бы я действительно выследила настоящего гитлеровца… Если бы мы сделали это сами… ты и я.

Мэри глубоко вздохнула. Бретелька ночной рубашки сползла с ее плеча. Она выглядела прелестно и очень соблазнительно…

Через некоторое время, уже в постели, она вернулась к этой теме.

— Джек, у меня созрела идея.

— Что?

— Насчет Овенса.

— Я думал, ты уже спишь. А что с Овенсом, дорогая?

— Ничего, ничего. Я хотела бы попробовать.

— Послушай, котенок, будь осторожна с «Западным ветром». Это может плохо кончиться.

— Не волнуйся, — рассмеялась Мэри. — У меня прекрасная идея…

Назавтра утром она, с таинственным и одновременно невинным выражением лица, села в автомобиль и уехала неизвестно куда. Всю последующую неделю Мэри уклонялась от объяснений и я ужасно беспокоился. Из нее ничего не удавалось вытянуть, однако она пребывала в отличном настроении, ходила пританцовывая и напевая венские вальсы. Я догадался, что готовится какой-то маскарад, так как в среду утром она попросила у меня сто долларов.

— Зачем тебе столько денег? — поинтересовался я.

— Собираюсь стать блондинкой, — улыбнулась Мэри, — а так как ты предпочитаешь рыжих, то исполни, пожалуйста, мою просьбу.

— Ты хочешь купить парик, — сообразил я, — и притвориться немецкой Fraulein. Мэри, умоляю тебя, не рискуй.

— Это будет всего лишь детская игра. Вот увидишь.

Я очень неохотно расстался с сотней, но так никогда и не увидел парик, на который она была потрачена. Наверное, он оказался не совсем к лицу Мэри, и она выглядела в нем довольно глупо, когда спустя несколько дней, позвонив в большие железные ворота, она стала кокетничать с Фрицем Шмидтом.

И сейчас, когда я уже и так знал ее планы, моя жена снова начала вести записи в дневнике. Привожу несколько выдержек.

31 января. Пожалуй, никогда в жизни я не выглядела так ужасно, как сегодня. Свой наряд я купила в Аннаполисе в магазине поношенной одежды, переоделась. Добравшись до острова Тилхэм надела белый парик. Подкрасилась соответственно новому цвету волос — розовая пудра, светлая губная помада. Затем припарковала «ягуар» и в туфлях на низких каблуках и в гольфах прошла добрую милю по болотистой дороге, прежде чем добралась до железных ворот. В руках я несла корзинку, прикрытую белоснежной салфеткой.

С дороги дома Овенса не видно. Он окружен большими старыми деревьями, да и колючая проволока мешает. Сквозь щель в воротах я заглянула во двор и увидела узкую, заросшую сорняками тропинку, вьющуюся между деревьями. Я перевела дух и несколько раз прокричала «Хелло» плаксивым голосом, стараясь придать ему тевтонский акцент.

Сразу же издалека донесся страшный собачий лай. Сквозь густые заросли продирались две огромные собаки. Грозные и черные, как смола. Они как бешеные бросились на ворота, скалили клыки, рычали и яростно лаяли на меня. Но я даже не тронулась с места. А потом, совсем как Красная Шапочка, вытащила из-под салфетки две отличные кости и перебросила их через ворота.

Я присматривалась к этим псам уже несколько дней. Несмотря на свои размеры и нрав, они выглядели сильно отощавшими, даже ребра торчали. Думаю, что их специально держат на голодном пайке — для пущей свирепости. Поэтому мои кости оказались для них настоящим райским угощением. Они бросились на них, как сумасшедшие, рыча и отталкивая друг друга. А кости были и впрямь прекрасные — большие, аппетитные, с остатками свежей говядины. Я уплатила за них по доллару за штуку. Через минуту обе собаки умчались со своим угощением вглубь сада.

— Хелло! — снова крикнула я горестным тоном, но уже погромче, и со скромным видом застыла в ожидании. Через некоторое время на тропинке появился мужчина, не спеша приближающийся к воротам. Вероятно, неожиданно умолкшие псы возбудили его подозрение. Меня бросило в дрожь, приближался самый ответственный момент.

Я догадалась, что этот мужчина и есть садовник Фриц. Он был огромного роста, с грубыми чертами лица и соломенного цвета волосами. Правую щеку пересекал безобразный шрам. Опасный человек.

Он посмотрел на меня через щель.

— Что это? Зачем там?

— Я продаю пирог с яблоками, — сказала с сильным немецким акцентом. — Купите, мистер?

— Apfel Strudel?

— Ja, ein guter Apfel Strudel, — улыбнулась я и на мгновение приподняла краешек салфетки, чтобы аромат свежеиспеченного пирога достиг его носа. — Моя мама, моя мама немка. Она очень бедная. Хочет заработать немного денег. Это кусочек на пробу, отведайте, мистер. Если вам понравится, то в пятницу я принесу целый пирог.

Несомненно, это был великолепный пирог. Я купила его в еврейской пекарне в Аннаполисе.

Фриц, облизывая губы, недоверчиво смотрел на меня исподлобья и колебался, отворять ворота или нет.

— Ну что ж, до свидания, — сказала я и начала отходить.

— Du bist von Deutschland, — бросило мне вслед чудовище.

— Простите?

Я знаю не более десяти немецких слов, выученных во время заграничных путешествий.

— Я немка, — пришлось объяснить мне, — то есть мои родители немецкого происхождения, но дома мы всегда говорим по-английски.

— Ja?

— Ja. А вы тоже немец? — я робко улыбнулась. — Вы такой красивый.

Не знаю, что подействовало больше: мой комплимент или изумительный аромат пирога, но глупый Фриц заметно оттаял. Сначала он взял один кусочек «на пробу», затем другой, третий и, наконец, расплылся в широкой усмешке, демонстрируя свои кривые зубы, и стал более дружелюбным. Сказал, что я «прелестное создание» и не должна в одиночку бродить по острову. Где я живу? О, с mutter. Как меня зовут, не замужем ли случайно?

— О, конечно, — хохотал он, — я охотно куплю большой пирог в пятницу. Сколько он будет стоить?

— Для вас недорого, Herr Шмит, — щебетала я. — Ведь вы мой земляк. И такой милый молодой человек. Я расскажу о вас маме, она очень обрадуется.

— Ну, так сколько?

— Для вас пятьдесят центов.

В пекарне я заплатила два с половиной доллара.

— Если хотите, могу принести завтра. Mutter печет их каждый день. Согласны?

Он оглянулся и, разумеется, так ни на секунду и не отворяя ворота.

— Согласен.

Значит, завтра в час я вернусь сюда. Фриц будет меня ждать и привяжет собак. Сделан первый большой шаг вперед.

Все это было очень интересно, но совсем не вызывало у меня восторга. Сама мысль о том, что моя жена могла оказаться на пустынной проселочной дороге, посреди дикого безлюдного острова, наедине с незнакомым мужчиной, приводила меня в трепет, а тем более, когда этим мужчиной был бывший гитлеровец, великан-недоумок. По телу побежали мурашки. Я начал умолять Мэри оставить эту затею.

— Но, Джек, ты ведь хочешь докопаться до истины? А кроме того, этот болван ждет меня, и если я не появлюсь, то он, чего доброго, начнет искать мою «муттер» и бог знает, что может произойти. Впрочем, он совсем не опасный, просто ужасно глупый.

— Разреши мне стоять на страже неподалеку.

— Но там негде укрыться. Вдоль всей дороги нет ни одного дерева. И тебе сейчас так хорошо работается… Не волнуйся, я не подведу.

Назавтра она уехала довольно рано, так как нужно было еще купить пирог в Аннаполисе. А я ждал. Ждал, бесцельно шатаясь по дому, не в состоянии ни на минуту сосредоточиться на работе. В час дня воображение начало рисовать мне Мэри, стоящую в своем безобразном наряде перед железными воротами. Конечно, она выглядела ужасно, но для этого болвана Фрица могла показаться достаточно привлекательной. Я представил себе огромного немца… вот он приближается к воротам и со скрежетом открывает их. Потом Фриц обнимает Мэри за талию и не спеша уводит ее в сторону дома. Представлял и Персиваля Овенса, наблюдающего за ними через щель между» деревянными ставнями, в одном глазу поблескивает монокль.

Я съел сэндвич и выпил чашку чая. Мэри обещала позвонить, если ей не удастся проникнуть в дом Овенса. А если она проникла туда, то наверняка что-нибудь разузнает. Мэри умна, и умеет задавать вопросы. Она, без сомнения, сумеет выжать хоть что-то из самого Адольфа Гитлера.

Наступило три часа, потом четыре. Я начал грызть ногти. Мне вспомнились все старые фильмы об эсэсовцах и их методах. Тиски, вырывание ногтей… Я уже видел, как ее истязает угрюмый тип с черной повязкой на глазу, как волочит по земле ее бесчувственное тело, конечно же за волосы. Все это происходит на палубе «Западного ветра». На реке лед, они не смогли отплыть далеко, но…

В пять зазвонил телефон.

— Это я, Джек, — услышал я тихий голос Мэри. — Я все на острове. Не говори ничего, отвечай только да или нет, хорошо? Все складывается прекрасно. Фриц приглашает меня сегодня вечером на свидание.

— Черт побери! — взорвался я. — Немедленно возвращайся домой.

— Я буду занята вечером, — Мэри говорила очень тихо и каким-то неестественным голосом. Вероятно, неподалеку находился Фриц. — Mutter liebchen, — добавила она по-немецки.

— И не думай! — закричал я.

— Это очень милый молодой человек, мамочка. Не сомневайся, Mutter. Herr Шмит настоящий джентльмен. Он работает у очень богатого человека. Я с ним поужинаю, а потом он покажет мне дом своего хозяина, очень красивый дом. Ведь в этом нет ничего плохого, кроме того, я уже взрослая и…

— Успокойся, ради бога. Как можно скорее избавься от него и сразу же возвращайся домой. Я приказываю тебе, понятно?

— Но мне так хочется, мама.

Я швырнул трубку. Меня трясло от бешенства.

Часом позже возле крыльца остановился «ягуар».

Я выбежал встретить жену и открыл дверцу автомобиля, но Мэри не выходила. Она неподвижно сидела, наклонившись над рулем, с каменным выражением лица. На ней была ее обычная одежда.

— Ты сошла с ума, Мэри? — сказал я. — Отдаешь ли ты себе отчет в том, что собиралась сделать?

— Я собиралась всего лишь раскрыть загадочное убийство, — холодно ответила она.

— Пропади пропадом это убийство!

Мэри вышла из машины и с безразличным видом прошла мимо меня.

— И одновременно избавить нас от неприятностей, — добавила она, поскользнувшись на льду.

— Но он мог изнасиловать тебя или убить, неужели ты этого не понимаешь?

— Откуда ты знаешь? Ты что, был там? — Мэри вошла на кухню и захлопнула двери перед моим носом.

Весь вечер был, конечно, полностью испорчен, не говоря об ужине. После ужина Мэри ушла в спальню, улеглась на постели, спрятав лицо в подушки, не желая даже слушать меня.

Однако спустя какое-то время она немного отошла.

— Я была рядом, рядом с разгадкой, — сказала она. — Этот болван был полностью в моих руках. Мы провели несколько часов в маленьком трактире, пили пиво и беседовали. Все шло, как по маслу. А потом мне пришлось придумывать идиотское оправдание, потому что ты запретил мне остаться. Теперь все пропало,., я этого не переживу!

Она снова уткнулась лицом в подушку и заплакала.

— Но, дорогая, стоит ли так рисковать головой.

— Это моя голова, а не твоя.

Лишь поздно вечером мне удалось успокоить ее.

А спустя два дня, несмотря на мои запреты, она вновь отправилась на остров Тилхэм.

Она подошла к воротам, которые, как обычно, были заперты. Собаки молчали. Не меньше часа Мэри звала Фрица, но никто не отозвался. И никто не появился. Усадьба выглядела совершенно опустевшей. Мэри оставила корзинку у ворот и ушла.

В тот же вечер мы рассказали обо всем лейтенанту Рейнольдсу.

Утром следующего дня он отправился к Овенсу. Оказалось, что оба обитателя таинственного дома как в воду канули. Бесследно исчез и «Западный ветер».

А еще через день в почтовом ящике мы обнаружили большой коричневый конверт, адресованный на мое имя. Многоуважаемый мистер Джон Лидс — было написано большими кривыми буквами. Внутри оказался только кусок картона, а на нем маленький, небрежно нарисованный пиратский флаг с белым черепом и скрещенными костями. Больше ничего, ни одного слова. Только пиратский флаг. Почтовый штемпель указывал, что письмо отправлено с острова Тилхэм.

 

11

Теперь я понимаю, что должен был предоставить Мэри полную свободу действий. Меня мучили угрызения совести.

Вдобавок я пережил несколько неприятных дней, так как никогда в глаза не видел Овенса. Например, когда какой-то коммивояжер забрел к нам во двор, я, угрожая револьвером, приказал ему немедленно убираться ко всем чертям. И только потому, что он был высоким и седоволосым. Бедняга бежал изо всех ног и больше не появлялся. Работник газовой компании, приехавший заменить баллон с бутаном, тоже изрядно напугал меня. Это был высокий широкоплечий блондин, и я принял его за Фрица.

Что угодно могло вывести меня из равновесия и вызвать тревогу и страх. В такой обстановке невозможно было вплотную заниматься музыкой.

Несмотря на это, моя работа понемногу продвигалась вперед. Близился первый срок — 25 февраля, когда я должен отправиться в Нью-Йорк и проиграть свое сочинение специальной комиссии. Я надеялся, что к этой дате мне удастся завершить все 11 частей «Метопи». Однако история с убийством выбила меня из колеи, расшатала нервы и в результате я опаздывал с работой и успел полностью закончить только восемь частей.

— Ну что ж, — говорила Мэри, — привезешь им что есть. На мой взгляд, то, что ты уже успел записать, просто великолепно. Остальные части представишь в набросках и, я не сомневаюсь, что к 28 апреля у тебя все будет готово.

На этот день был назначен концерт. А в феврале заседала отборочная комиссия, принимавшая решение включать «Метопи» в программу концерта или нет.

Отборочная комиссия имела для меня огромное значение, от ее приговора зависело все мое будущее. Так как это был мой дебют в мире музыки, той области искусства, которой я предан всем сердцем и которую избрал своей профессией. Успех был мне попросту необходим.

— Я уверена, что он тебе обеспечен, — ободряла меня Мэри. — На этот счет у меня нет никаких сомнений. Если хочешь, можешь взяться за девятую часть. У тебя в запасе еще десять дней и, работая без перерывов, ты наверняка успеешь.

В списке Мэри осталось лишь две яхты. Она занималась ими без малейшего энтузиазма, словно просто хотела хоть что-то делать, быть чем-нибудь занятой.

— Сидение дома действует мне на нервы, — говорила она. — И, кроме того, я хочу иметь чистую совесть.

Но сама Мэри не верила, что ее поиски принесут хоть какие-то плоды. Мы оба были полностью убеждены в виновности Овенса и владельцы остальных яхт нас, честно говоря, мало интересовали. Поэтому записи Мэри, касающиеся этого периода, очень невелики.

Там упоминается о некоем адмирале и довольно бестолковой парочке Сидни и Хони Хармон.

Двадцатого февраля у нас появился лейтенант Рейнольдс, принесший ошеломительные новости. Дело «Западного ветра» было завершено. Но это оказалась не та яхта, какую мы искали.

И еще его люди отыскали Фрица.

Фриц был найден сотрудниками Береговой охраны в заливе Лонг-Исланд в небольшой полузатонувшей спасательной шлюпке. Выглядел он ужасно: замерзший, в полуобморочном состоянии. Рядом с ним под брезентом обнаружили труп какой-то старухи. Обоих бедняг перенесли на борт катера. Женщине уже ничем нельзя было помочь, а Фрица удалось спасти, так как его организм оказался необычайно стойким. Однако он потерял рассудок и бормотал нечто совершенно бессвязное.

Позже, в госпитале, он говорил что-то о буре; о паруснике, который разбился; о шлюпке; льдах; воде, просачивающейся сквозь щели; о ветре, перевернувшем яхту; о мачтах, падающих на палубу, о том, как он и «мистер Овенс» спаслись в шлюпке, оставив на борту любимых собак.

— А где сейчас мистер Овенс? — допытывался у него следователь.

— Я хотел его спасти… укрыв его брезентом… но было холодно… страшно холодно…

— Вы вместе со старухой выбросили его за борт, да или нет?

— Нет, нет. Я укрыл его… заслонил собственным телом… и брезентом…

— А мисс Овенс была с вами?

— Нет, только мистер Овенс.

Он беспрестанно повторял одно и тоже, а потом двое суток лежал без сознания и бредил. Полиция провела расследование, выясняя, кем же была старуха, найденная в шлюпке. Как свидетельствовали документы, жена Овенса оставила его много лет назад и вернулась в Англию. Когда наконец Фриц пришел в себя, ему показали фотографию замерзшей женщины, лицо которой облепили длинные седые волосы.

— Это мистер Овенс, — настаивал Фриц.

А потом полностью сломался. Закрыл опухшее лицо дрожащими руками и заявил, что во всем признается.

Оказалось, что двадцать с лишним лет назад мисс Овенс убила своего мужа.

Она была родом из Австрии и, прибыв в Америку, вместе с собой привезла маленького сына от предыдущего брака — Фрица. Когда она вышла замуж за красавца англичанина, предателя своей родины, все трое поселились на острове Тилхэм.

В течение трех последующих лет Персиваль Овенс так плохо обращался со своей супругой и так жестоко издевался над маленьким Фрицем, что терпению женщины пришел конец. И однажды ночью, когда Овенс после очередной попойки уснул, отчаявшаяся женщина всадила ему нож в спину. Под утро с помощью Фрица она закопала труп в подвале. Затем ее охватил ужас. Не только от содеянного, но и от того, что она находилась в чужой, почти незнакомой ей стране. И она придумала чудовищный план. Притворилась перед всеми, что бросила мужа, что убежала из дома, оставив Овенса одного. И двадцать лет играла роль своего мужа.

История Фрица пронзила нас ужасом. Мэри плотнее прижалась ко мне и спрятала свою ладонь в мои.

— Неужели такое возможно? — спросил я после долгого молчания. — Ведь это совершенно кошмарная история.

— И абсолютно правдивая, — сказал лейтенант, набивая трубку табаком. — Вчера мы обнаружили настоящего Персиваля Овенса.

Труп был зарыт на небольшой глубине в одном из подвалов особняка. Сверху могилу прикрывала груда пожелтевших газет и журналов. Некоторые из них были датированы сороковыми годами. Труп совершенно разложился. Остался практически один скелет, но скелет мужчины. Но нашлось достаточно остатков сгнившей одежды и клочков волос, чтобы идентифицировать Овенса. К тому же имелись показания несчастного Фрица. Его состояние оставалось по-прежнему тяжелым, и врачи сомневались, удастся ли ему выжить.

— Какая трагичная история, — вздохнул я. — Но теперь о «Западном ветре» можно забыть?

— Да. Он покоится на дне залива. Вероятно, когда ваша жена не явилась на встречу, несчастная парочка решила, что она за ними следила и необходимо «взять ноги в руки». Они сели на яхту. Конечно, это была безумная идея… но, ясное дело, старушка давно сошла с ума. Не один нормальный человек не сделал бы того, что она. За двадцать лет добровольного заключения в этой глуши немудрено свихнуться.

— Могу себе представить, — согласился я.

Должен признаться, мне было неловко вспоминать о своих недавних предположениях, но кто мог предположить подобную разгадку тайны мистера Овенса.

— Старуха была ростом с Овенса, плечистая и сильная. Одевалась в мужскую одежду. Поэтому при первом обыске мы ничего подозрительного не обнаружили. Ставни заперты, в комнатах пыль и паутина. Большинством помещений не пользовались многие годы. В шкафах находилась исключительно мужская одежда, и ни одного предмета, говорящего о присутствии в доме женщины. Мисс Овенс великолепно подделывала подпись мужа…

— Несчастное создание, — вздохнула Мэри.

— Можешь утешиться, что доставила ей удовольствие своим пирогом с яблоками, — улыбнулся я.

— Ну хорошо, — сказала Мэри, — а кто же тогда прислал нам этот флаг.

Двадцать четвертого февраля к вечеру я закончил девятую часть «Метопи». Я был страшно измучен, но счастлив. Мэри прыгала от радости. Мы с удовольствием думали об ожидающей нас завтра поездке в Нью-Йорк. После стольких месяцев интенсивной работы мы собирались устроить себе полноценный отдых: остановиться в первоклассном отеле, провести весь уикенд в Нью-Йорке, сходить два раза в театр, купить Мэри новое платье и посетить лучшие рестораны. По этому поводу Мэри соорудила себе шикарную прическу и собирала чемоданы.

— Как я рада, что мы хотя бы на несколько дней забудем об убийстве, — говорила она с облегчением в голосе, гладя одну из моих рубашек.

— Надеюсь, комиссии понравится «Метопи», — я сильно волновался.

— Конечно, Джек. А если даже и нет, это не имеет никакого значения, «Метопи» — великолепное, единственное в своем роде произведение. Это настоящее произведение искусства. Я совершенно уверена. Наконец ты нашел свое настоящее призвание.

Как всегда, ее ободряющие слова подняли мое настроение. Как же я нуждался в Мэри. В Мэри с сияющими глазами и непоколебимой верой в мои способности. Поэтому меня охватила настоящая ярость, в тот момент, раздался телефонный звонок.

Звонил лейтенант.

— Мистер Лидс? — он говорил громким голосом, в котором звучала нескрываемая гордость. — У меня для вас хорошие новости. Кажется, мы нашли вашего человека.

— Какого нашего человека? Убийцу?

— Так точно.

— И кто же он?

Мери оставила гладильную доску и подбежала ко мне.

— Он не значился в вашем списке подозреваемых, — сказал лейтенант.

— Почему?

— Это некий житель Северной Каролины по имени Робинсон. Он уже задержан, и мой шеф очень просит, чтобы вы приехали в Уилмингтон для его опознания. То есть, его голоса.

— В Уилмингтон штата Делавер? — уточнил я.

Мы вполне могли бы заехать в этот город по дороге в Нью-Йорк.

— Нет, это Уилмингтон в Северной Каролине.

Это было как раз в противоположном направлении.

— Мы просим вас приехать завтра, после полудня. Не позже трех часов.

Мэри дергала меня за рукав.

— Но это совершенно исключено. — воскликнул я. — Завтра утром мы отправляемся в Нью-Йорк. У нас договор.

— Очень жаль, — в голосе лейтенанта неожиданно появилась жесткость.

— У меня назначена очень важная встреча в Нью-Йорке, в пять часов, — объяснил я. — Ее никак нельзя отменить.

— Что случилось? — шептала Мэри. — Их уже схватили?

— Жена едет со мной, — добавил я. — Нельзя ли подождать до понедельника?

Лейтенант с минуту раздумывал, затем произнес очень категорично:

— К сожалению, нет. Таков приказ шефа. А не могла бы ваша жена приехать одна? Я охотно подвезу ее на своем автомобиле.

— О, боже, — простонал я.

— Что он хочет? Чтобы я поехала без тебя? — допытывалась Мэри. — А почему бы и нет?

— Ведь это именно миссис Лидс слышала их голоса, а не вы. Не так ли? И дело чертовски важное, надеюсь, вы понимаете?

— Естественно, — проворчал я. — Я прекрасно понимаю, что дело очень серьезное. Но все это так некстати. Мы ждали столько времени, а теперь все насмарку. Вы уверены, что этот Робинсон и есть убийца? Есть ли у него голубая яхта? Кого он убил? И ведь на яхте их было двое…

Лейтенант терпеливо слушал меня и также терпеливо отвечал:

— Мы ни в чем не будем уверены, пока кто-нибудь из вас не опознает его голос. На этот раз дело обстоит неплохо. Я не уполномочен вести разговоры на эту тему, но вам, так и быть, скажу. Да, у Робинсона есть иол темно-голубого цвета. В целом она соответствует вашему описанию. Кроме того, при весьма загадочных обстоятельствах исчезла его любовница, а вчера Робинсон пытался убить ее мужа. Мы предполагаем, что у него был сообщник…

— Черт побери! — выругался я.

— Я заеду за миссис Лидс завтра в девять утра, — закончил лейтенант. — И обещаю вам о ней позаботиться. Договорились?

— Договорились.

— Ах, Джек, — возмутилась Мэри. — Ты должен был благодарить лейтенанта, а ему пришлось тебя уговаривать. — Она положила руки мне на плечи. — Ты только представь, что это означает! Мы свободны! Пришел конец всем нашим мучениям!

Двадцать пятого февраля в девять часов утра моя жена уехала с лейтенантом Рейнольдсом в Уилмингтон. А я, тщательно замкнув все окна и двери, уселся в «ягуар», настроившись на долгую и скучную дорогу до Нью-Йорка.

Стоял прекрасный солнечный день, один из тех чудесных, искрящихся дней на исходе зимы, когда кажется, что весна уже совсем рядом, за первым поворотом.

Мне не хватало Мэри. Очень не хватало. Если бы она была сейчас рядом, мы поймали бы на приемнике задорную мелодию, потешались бы над глупыми рекламными щитами вдоль дороги, задержались бы у придорожного ресторана и заказали мое любимое блюдо — рыбный суп. Мэри сидела бы совсем рядом, прижавшись ко мне, и время от времени вкладывала в мой рот сладкие леденцы. Я проклинал всех — лейтенанта, Береговую охрану, Робинсона. Это они лишили меня всего этого. Я надеялся, что Робинсон отправится на электрический стул, и собирался лично проследить, чтобы он не отделался более легким наказанием.

Я ехал погруженный в мысли о долгих неделях, которые уже были позади, о волнениях и страхах, какие мы пережили. Но при всем этом я испытывал также нечто вроде разочарования. Робинсон появился на нашем горизонте так внезапно и неожиданно, что я совершенно не мог представить его в своем воображении. Я прекрасно представлял себе как братьев Тайкс, так и Гая Маннеринга, не говоря уже о Фрице и его несчастной матери. Все они на протяжении многих недель составляли часть моей жизни. Я знал, где они живут, был знаком с их привычками. Воображение могло нарисовать мне чистильник крабов, роскошный дворец Маннеринга, огромную гору устричных скорлуп и старый разбитый холодильник на крыльце дома Тайксов. Если бы я встретил кого-нибудь из них на улице, то узнал бы без труда. Я помнил, что у братьев Тайкс есть привычка подтягивать штаны. Ну, а Робинсон? Для меня он был безликим, лишенным индивидуальности человеком.

И потом, почему в Северной Каролине?

Этот штат лежит слишком далеко от нашей бухты, хотя, в принципе, и оттуда до нее можно было бы отлично добраться водным путем.

Следовательно, поиски преступника охватили гораздо больший район, чем мы предполагали. Видимо, полиция действительно всерьез занялась этим делом. Мэри и я проводили розыск лишь в ближайших окрестностях, а власти наверняка охватили следствием весь Чесапикский залив с его многочисленными ответвлениями и рукавами, разослали описание яхты и преступников, привлекли к делу множество сотрудников из разных мест.

Властям необходимо доверять.

Наконец вдали появились небоскребы Нью-Йорка. Они поднимались над районом Нью-Джерси словно гигантские миражи и на фоне голубого неба сияли, как вершины сказочных гор.

Было три часа.

Я представил себе, чем сейчас занята моя жена, моя отважная, любимая жена. Вот она в темно-коричневом твидовом костюме, засунув руки глубоко в карманы, стоит напротив обвиняемого в какой-то мрачной камере и смотрит ему в глаза. Было три, то есть время, когда Мэри должна принять решение, имеющее далеко идущие последствия. От этого решения будет зависеть жизнь человека. Не растеряется ли моя Мэри? Я надеялся, что, опознав голос, она не забудет расспросить и обо всем остальном, а именно: о телефонных угрозах, происшествии с автомобилем, письме с пиратским флагом. Почему и с какой целью он это делал? Чего добивался этот сексуальный маньяк из маленького провинциального городка? Я все еще не мог его себе представить. Мне были совершенно непонятны мотивы его поступков… но ведь мы ничего о нем не знали, он даже не значился в нашем списке подозреваемых. Видимо, он или круглый идиот, или эротоман.

Я въезжал в туннель Линкольна…

Впрочем, раз он арестован Береговой охраной, значит для этого имелись веские основания. А сейчас он за решеткой и нам больше нечего бояться. И не стоит напрасно ломать голову и тратить время на бесполезные догадки, подумал я, въезжая в глубь заполненного автомобилями туннеля. Я глубоко вздохнул и решил больше не вспоминать об этой глупой истории. Хватит ею интересоваться, жаль сил и времени. У меня есть более важные дела.

Я выпрямился на сидении и всю оставшуюся дорогу размышлял только об этих более важных делах.

 

12

Первым делом я заехал в отель, зарегистрировался и заменил двойной номер на одноместный. Затем, оставив «ягуар» в гараже, взял такси и отправился на улицу Хадсон. Мой багаж был довольно тяжел, но я не хотел производить впечатление слишком богатого человека, а кроме того, в это время дня — было уже пять часов — на улицах царила невероятная толчея и я опасался, что не сумею припарковать свою машину.

Человек, с которым я условился о встрече, жил в районе доков, в мансарде над механической мастерской.

Композиторы-авангардисты, как правило, люди не очень состоятельные. За плоды своего труда они получают совсем немного. Поэтому проживают они обычно в бедных кварталах, пьют дешевое красное вино, отпускают бороды и украшают стены своих убогих жилищ плакатами. Их сожительницами нередко бывают довольно эгоистические и не слишком чистоплотные женщины. Но я на это не обращаю внимания. Для меня главное — талант. А эти молодые музыканты обычно невероятно одаренные.

И вот я карабкаюсь по крутой лестнице, неся тяжелое стереооборудование. Затем спускаюсь вниз за ящиком с магнитофонными лентами. И все время до меня доносится непрерывный шум из мастерской на первом этаже и рев пароходных сирен из близлежащего порта.

Следует признать, что условия для прослушивания моих довольно утонченных звуковых эффектов были далеко не идеальны, однако хозяин мансарды и его подруга оказались людьми очень тактичными, необыкновенно доброжелательными и сердечными.

Они усадили меня на широкий диван, напоили вином из большого кувшина и ждали, когда утихнет шум в мастерской и рабочие разойдутся по домам.

— Они заканчивают работу около шести, — сказал мой новый приятель.

А пока мы разговаривали о концерте, который должен состояться в апреле, о его огромном значении, о том, что «наверняка будет сломан лед» и т. д. Местом проведения был выбран зал в Бронксе, принадлежащий какой-то молодежной организации, а несколько звукооператоров согласились приготовить фонограммы. Многие зарубежные композиторы уже представили свои произведения, сочиненные специально для «электронных мозгов». Организаторы мероприятия рассчитывали «поднять шумиху в прессе». Все упиралось в одну проблему — деньги. У организации их было очень мало.

Пришлось выписать чек.

Сумма была небольшой, всего лишь сто долларов, но я так и не признался Мэри в своем поступке, который она квалифицировала бы как попытку подкупа. А у меня в мыслях этого не было.

Мои новые друзья оказались людьми искренними и преданными искусству. Настоящими эстетами. После прослушивания «Метопи» они открыто подвергли меня критике, совсем как если бы я не способствовал увеличению их концертного фонда. Честно говоря, они судили даже слишком строго.

— Это нуждается в большой доработке, — заявил молодой человек.

— Да, — согласилась девушка. — Кроме того, мне кажется, что следует убрать всю ту часть с вязальными спицами и цветочными горшками. Кейдж использовал это еще несколько лет назад.

Также критично они отнеслись к пятой и второй частям.

— Зато девятая часть, — похвалил меня юноша, — великолепна, оригинальна, эффектна… Особенно мне понравился дуэт для наперстков. В первой и третьей частях тоже есть немало удачных моментов… вот если бы все было именно такого уровня…

Он почесал бороду.

— Я могу сделать несколько купюр, — сказал я поспешно, — и переработать некоторые партии. Времени еще предостаточно.

— Да, купюры безусловно необходимы. Произведение явно затянуто. А каким будет финал? Ведь вы принесли незаконченную вещь. В таких условиях нам трудно что-либо обещать вам…

Я был сокрушен и подавлен их глубокими познаниями в современной музыке. Понимая, что от них зависит все мое будущее, я стал горячо убеждать, что собираюсь как следует поработать над всеми частями и не успокоюсь, пока «Метопи» не станет шедевром. Я уверял их, что имею в запасе немало совершенно оригинальных идей и у меня достаточно времени, чтобы претворить их в жизнь. Я также уверял, что учту в своей работе все их советы. И добавил, что если у них есть сомнения, то я готов каждую неделю привозить им результаты своей работы или проигрывать по телефону новые и переработанные фрагменты…

— Не стоит, — снисходительно улыбнулся молодой человек. — В этом нет необходимости. Кроме того, у нас нет телефона. Мы не сомневаемся в вашем таланте. Включаем ваше произведение в программу, согласны? Однако я прощу вас сократить его на пятнадцать минут.

— На пятнадцать минут! — воскликнул я и посмотрел на катушки, лежащие на столе. Там было записано уже час с четвертью. Это являлось результатом долгого и изнурительного труда.

— Так необходимо. Как ты считаешь, Беверли? — обратился он к своей подруге. Та кивнула головой в знак согласия. Молодой человек встал и, улыбаясь, начал складывать мои катушки в ящик.

— Постарайтесь сконцентрировать ваши идеи, хорошенько профильтруйте и выбросьте все лишнее. В этом состоит великая тайна подлинного искусства. Не нужно распыляться. Экономия средств — вот мое творческое кредо. Никогда не следует удовлетворять слушателя полностью…

Было уже около восьми. Я спускался по грязной, вонючей лестнице, таща свою тяжелую амуницию. Входные двери с треском захлопнулись за мной.

Я испытывал такую злость, что мне стало дурно. У меня появилось желание взлететь обратно наверх и покромсать эту парочку, как капусту. Но вскоре я успокоился и убедил самого себя, что все это глупые детские эмоции. Они ведь твердо обещали мне участие в концерте. А к критике настоящий композитор должен привыкать.

Вспомнились Моцарт, Бетховен, Франц Шуберт…

Я вышел на улицу и стал осматриваться в поисках такси.

Уже заметно похолодало и квартал выглядел мрачно и безлюдно. По обеим сторонам улицы в основном тянулись длинные складские помещения, а над ними нависали огромные черные тучи. Кругом ни одного освещенного окна. Ни одного такси.

Окруженный тревожной тишиной я двинулся вперед, надеясь выйти на более освещенную улицу. Со стороны доков дул соленый бриз и изредка доносились заунывные гудки судов. Мои шаги гулким эхом разносились по пустынной улице. Редкие фонари отбрасывали зловещие тени на потрескавшийся тротуар.

Как все изменилось с той поры, когда я приехал в этот район. Здесь были оживленные улицы, забитые грузовиками и легковыми автомобилями. По тротуарам двигались толпы народа. Но прошло немало времени, как окончилась работа, и всех пешеходов поглотили автобусы и метро. Наверное, мой приятель был единственным человеком, снимавшим здесь жилье.

Какие идеальные условия для убийства, подумал я… и эта мысль сразу же напомнила мне о нашей голубой яхте. Ничего удивительного, если учесть всю окружавшую меня обстановку: запах порта, темноту, мрачные старые строения из камней и прогнивших досок… Мне стало не по себе.

Предположим, Что Робинсон невиновен.

Некто пытался столкнуть меня с моста, некто поехал за мной в Аннаполис и похитил мой автомобиль. И этот некто наверняка знает о том, что я отправился в Нью-Йорк, а как утверждает Мэри стоит мне только выехать из дому, со мной обязательно происходит какая-нибудь неприятность. Видимо, этот неизвестный убийца избрал меня своей любимой жертвой. И если это не Робинсон, то ничего не мешало моему преследователю отправиться вслед за мной и сейчас подкарауливать меня в темноте…

Я ускорил шаги и время от времени осторожно оглядывался назад. Мне казалось, что кто-то крадется за мной. Я был почти уверен, что видел темную фигуру, отделившуюся от стены дальнего дома.

Положение становилось критическим.

Оборудование, которое я тащил, было чертовски тяжелое и не давало мне бежать. Большие стереоколонки занимали обе руки, длинные провода путались в ногах, а ящик с лентами, который я водрузил сверху, грозил в любую минуту соскользнуть на землю… а он был самым ценным моим имуществом, итогом моей жизни, и я ни за что на свете не мог бы расстаться с ним.

Эти записи невозможно воссоздать повторно…

И все-таки, черт побери, ящик сорвался и катушки рассыпались по тротуару.

Я наклонился поднять их, а чтобы освободить руки, поставил колонки на землю… и как раз в тот момент, когда я сидя на корточках, собирал катушки, я услышал за спиной звук приближающихся шагов. Кто-то бежал в мою сторону и кричал пронзительным тонким голосом:

— Лидс… Ли-и-идс…

Я молниеносно запихнул ленты в карман пиджака, подхватил динамики и со всех ног бросился наутек.

Ноги сделались как ватные, сердце выскакивало из груди, спина и руки были напряжены до боли. Нагруженный и сгорбившийся, как верблюд, я мчался, не чувствуя под собою ног, спотыкаясь и проклиная все на свете.

Я силился позвать на помощь, но слова застревали в пересохшем горле. Да и звать-то было некого. Вокруг не видно ни полиции, ни такси, ни магазинов, ни освещенного окна.

Теперь я не сомневался, что Робинсон невинный ягненок, а настоящие убийцы — они, безымянные люди-тени, люди без лица, люди-чудовища, люди-оборотни. Дьяволы, которых боялась Мэри, которые пугали ее своими грохочущими голосами. У них злые, жестокие глаза, похотливая усмешка, безжалостные руки…

— Мистер Лидс!

Мои силы были на исходе. И вдруг… хвала небесам, я заметил такси.

— На помощь! — закричал я. — Спасите! Полиция!… Такси! Такси!

К счастью, ко мне вернулся голос, и такси остановилось рядом со мной. Я схватился за дверную ручку и тут кто-то опустил руку на мое плечо. Я резко обернулся.

— А вы настоящий спринтер, — улыбалось мне бородатое лице нового знакомого. — Я едва угнался. Вы забыли у нас свою авторучку.

Он отдал мне ее и, посмеиваясь, исчез в темноте.

— Куда ехать?

Я не был уверен, что мое трусливое поведение не подпортит мою репутацию в глазах будущего импресарио. Но, в конце концов, творческим людям позволительны всякие экстравагантные выходки. Главное — мое творение цело и невредимо. Я быстро уселся в такси и назвал водителю адрес своего отеля.

— Что-нибудь случилось? За вами гнались? — поинтересовался таксист.

— Нет, — коротко буркнул я, и он прекратил расспросы.

Еще долго мое сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Я пережил минуты смертельного ужаса. Конечно, всему виной явилась окружающая обстановка, подумал я и решил никому не говорить ни слова об этом происшествии. Я понимал, что вся история с голубой яхтой порядком расшатала мои нервы. До сих пор я, пожалуй, воспринимал ее как нечто абстрактное, хотя и осознавал жестокость, сопровождающую это мерзкое преступление, и только сейчас я словно сам побывал на месте жертвы. Я испытал чувства человека, преследуемого опасностью.

На этот раз мне повезло, размышлял я, но убийца может настигнуть меня когда угодно и где угодно. Смерть может подстерегать меня за любым углом. Такие мысли кружились в моей измученной голове, когда я поднимался к себе в номер. Бросившись на диван, я стал ожидать звонка от Мэри. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Я вымыл лицо холодной водой и лежал, выкуривая сигарету за сигаретой. В голове осталась одна мысль, одно-единственное желание, чтобы наконец-то отыскался виновник этого жуткого убийства.

Я молился, чтобы им оказался Робинсон.

Телефонный звонок раздался лишь в одиннадцать часов.

— Джек? — голос Мэри, явно уставший, доносился откуда-то издалека, а на линии были различные помехи.

— Да, да. Почему ты звонишь так поздно?

— Я говорю из телефонной будки… но скоро буду дома. У нас спустило колесо. А как твои тела, дорогой, они приняли «Метопи»?

— О, господи! Да, приняли. Скажи мне, это он? Робинсон?

Ее уставший, детский голос задрожал, Мэри была готова расплакаться.

— К сожалению нет, дорогой… Возвращайся скорее домой. Возвращайся сейчас же.

 

13

— Я так рада, что наконец прозвучит твое сочинение, — Мэри улыбнулась бледной, грустной улыбкой, и глаза ее наполнились слезами. Она нежно пожала мою ладонь. — По-моему, ты не должен ничего исправлять… Какая все-таки радость, что это будет исполнено публично! Это единственная приятная новость за многие месяцы, первая и единственная.

— Да, ты права.

Мы снова сидели в нашей маленькой, уютной кухне, опять вместе. Было пять утра. Сразу после телефонного разговора с Мэри я покинул отель и, словно на крыльях, устремился домой, где застал ее, не сомкнувшую глаз и ожидавшую меня в Гостиной, в просторном белом халате. Мэри тут же приготовила мне яичницу с беконом и подогрела молоко.

— Значит с Робинсоном вышла осечка? — вздохнул я.

— Полная, — печально ответила Мэри, отбрасывая с лица прядь волос. — Как только я на него взглянула, то сразу же поняла, что это не он. Даже необязательно было слышать его голос. Он не способен совершить что-либо подобное… простой крестьянин… старый, измученный человек… В синем, потертом комбинезоне и лысый, как колено. Наверняка неграмотный. А голос у него тонкий и писклявый, и говорит, словно полный рот каши. Я просто покачала головой и вышла. Но ты не представляешь, как они меня донимали!

— Не понимаю зачем?

— Они были уверены, что нашли кого нужно и не собирались так легко отпустить этого беднягу. Но он не мог иметь ничего общего с нашим делом. Хотя немало фактов свидетельствовало против него. Во-первых, он владелец голубого иола, а кроме того, его любовница куда-то пропала. Но когда я стала сопоставлять даты, то выяснила, что пятнадцатого октября она была еще жива и здорова. Одним словом, о Робинсоне можно больше не думать. Сегодняшняя поездка была такой долгой и утомительной, и я рада, что хоть у тебя все закончилось хорошо.

— А когда они тебя отпустили?

— Около шести. Представляешь, весь день насмарку. И эта отвратительная тюрьма: коричневого цвета стены, зеленые нары, затоптанные полы, заключенные пялятся на тебя, как на диковинку. А ты бы только видел их женский туалет!

Она встала и долила мне кофе.

— И весь день у меня во рту росинки маковой не было.

— Бедная моя малышка.

— Наконец мы выехали оттуда на кошмарной колымаге Рейнольдса. Она ползет, как черепаха, сиденья проваливаются. Вдобавок ко всему наш дорогой лейтенант заявил, раз я нахожусь в поездке по просьбе полиции, то он обязан угостить меня обедом. И пригласил в придорожный трактир. — Здесь Мэри рассмеялась. — И знаешь, что он заказал? Мясо по-бруншвицки. Знаешь, что это такое? Гуляш из белки!

Я тоже улыбнулся и почувствовал себя немного лучше. Мэри всегда удавалось меня развеселить. Как все ирландцы, она обладала великолепным чувством юмора.

Вскоре мы были в постели.

На следующий день утром появился лейтенант. Он был слегка расстроен, но старался не подавать виду и как всегда держался довольно высокомерно.

— Ну что ж, мне очень жаль, что на этот раз ничего не получилось. Ошибки случаются и в нашей работе, — произнес он, и мне захотелось съехать по его гладкой, загорелой физиономии. — А как ваши успехи в Нью-Йорке, мистер Лидс? Понравилась специалистам ваша музыка?

Врезал бы я ему с удовольствием.

— А каковы ваши планы на ближайшее будущее? — саркастически спросил я.

— Будем искать, будем искать, — ответил он бодро, но было заметно, что это хорошая мина при плохой игре.

— Где, например?

— Мы еще не исчерпали все возможности. Осталось много неисследованных мелких бухт и стоянок. Это не так просто… Это весь залив Лонг-Исланд… вся Джорджия… — начал перечислять лейтенант.

Мои нервы были уже на пределе, а он расхаживал по комнате, прокашливался и нес всякий вздор. — Видите ли, дорогой мистер Лидс, это очень трудоемкое следствие. Мы имеем множество таинственных фактов, которые нужно как-то увязать между собой. Мы надеялись, что Робинсон выведет нас к разгадке, но…

Мэри закурила сигарету и закашлялась.

— Прошу прощения, мадам, я понимаю, что все это очень вас тревожит, но мы должны вооружиться терпением. Терпение — чрезвычайно важная вещь в любом деле, а не только в работе полицейского. Не все решает логика, порой случай играет более важную роль. Не исключено, что по возвращении в Бюро меня уже будут ожидать новые факты. Ничего заранее не известно. Словом, не падайте духом. До скорого…

Уходя, он повернулся в дверях и улыбнулся, отдавая нам честь. Затем сел в свой автомобиль и уехал.

— А мы тем временем будем выполнять его работу! — возмущенно воскликнула Мэри.

— Да, вероятно, ты права.

— По-моему, лейтенанту не стоит рассчитывать на случай или везение. Он не сумеет разглядеть даже то, что происходит у него под носом. Нас могут убить и закопать, а он тем временем будет не спеша оформлять свои протоколы и есть бруншвицкий гуляш.

Мэри отправилась наверх распаковывать мой чемодан, а я — в мастерскую, надеясь, что мне удастся хоть немного поработать.

Настроение было подавленным. Во-первых, необходимо полностью переделать «Метопи». Этим и следовало бы заняться в первую очередь. Во-вторых, дело об убийстве так и не продвинулось ни на шаг. Я внимательно просмотрел реестр яхт, затем заглянул в дневник Мэри и перечитал некоторые страницы. Чувствовалось, что разгадка где-то рядом, что среди всех яхт, которые мы проверили, находится и та, на которой убили женщину. Но какая именно? Неужели мы ее проглядели? А может она не зарегистрирована?

Неожиданно я услышал изумленный крик Мэри.

— Джек! Иди скорее сюда!

Я бросил тетрадь на пол и стрелой помчался наверх.

Мои нервы были уже настолько расшатаны, что я представлял, как Мэри, спасая свою жизнь, вырывается из лап бандита. Но она попросту стояла возле кровати перед моим раскрытым чемоданом.

— Джек, посмотри. Что это?

Она медленно подошла ко мне, держа в вытянутой руке какой-то предмет. Глаза ее были затуманены.

— Что происходит? В чем дело?

— Взгляни.

Теперь я разглядел, что между большим и указательным пальцами она держит маленький коричневый кружок, похожий на небольшую монету.

— Ведь это не твое? — спросила Мэри и положила кружок мне на ладонь.

Я осмотрел его. Это была не монета, а какая-то медаль из темной бронзы с колечком для надевания на цепочку. Колечко было сломано.

— Нет, это не мое, — пробормотал я. — Но что случилось? Ты меня ужасно перепугала.

— Я нашла это в твоем чемодане.

— В моем чемодане? Но… — Я не совсем понимал, о чем идет речь.

— Она лежала сверху, на пижаме. Я вытащила пижаму, и медаль упала на пол. Ты одевал пижаму в Нью-Йорке?

— Нет, я там не ночевал. Ты же знаешь, сразу после твоего звонка я отправился домой. Чемодан даже не открывал.

Внезапно мне стало ясно.

Я подбежал к постели и стал осматривать чемодан, который за всю поездку ни разу не открывал. В нем все было перевернуто вверх дном. Я перевел взгляд на Мэри, затем на медаль. Руки мои дрожали. Я первый раз в жизни видел эту медаль.

— Ты думаешь?…

— Да, — твердо ответила Мэри, и ее глаза наполнились ужасом.

— Кто-то копался в моих вещах. Это они! Выследили меня и забрались в номер. Но как? Я помню, что запирал дверь на ключ. Я опустился на кровать. — Что означает эта медаль?

— Кто его знает… — Мэри взяла ее из моей руки и стала внимательно осматривать со всех сторон, — Ее могли подбросить умышленно… как… как предостережение… или… видишь, колечко сломано. Я думаю, что она висела у кого-то на шее на цепочке и могла оборваться и упасть в чемодан. Тот, кто обыскивал твой чемодан… но что в нем искали? Ты не мог бы прочитать эту надпись? Я не разберу, буквы слишком мелкие.

Я пытался обстоятельно припомнить, где находился мой чемодан во время поездки. Сначала я зарегистрировался в отеле и сам отнес чемодан в номер. А портье принес стереооборудование и сразу же вышел. Я поставил чемодан на стол и когда в четверть двенадцатого ночи забирал его, он стоял на том же самом месте, где я его оставил. Выписавшись из отеля, я уложил чемодан в багажник, закрыл его на ключ и отправился в дорогу. В пути останавливался только один раз, заправиться бензином…

Мэри потирала медаль скобку.

— Посмотри, здесь что-то изображено, кажется, парусник.

— Парусник?

— Да… а также… погоди, я принесу жидкость для чистки металла. А есть ли у нас увеличительное стекло? Посмотри в моем ночном столике, хорошо? По-моему, когда я покупала пинцет для бровей, мне добавили и такое стекло.

Она быстро выбежала из комнаты.

Я последовал за ней на кухню. Мэри наполнила раковину водой и принялась очищать медаль, которая была изрядно потускневшей и не хотела блестеть. Наконец Мэри положила ее на кусок бумаги, и я, глядя сквозь увеличительное стекло, разглядел изображение яхты и надпись «Приз юниоров, 1931».

Затаив дыхание, мы перевернули медальку на другую сторону. Там было выбито слово «присуждена»… и больше ничего. Видимо, чемпион не счел нужным выгравировать свое имя. Какая досада!

— Вот это удача! — воскликнула Мэри. — Ну и дураки же эти убийцы!

— У… убийцы?

— Ну разумеется, дорогой. Это, наверняка, дело их рук. Ты еще не понял, как все произошло? Кто-то… один из них… проникает в твой номер. Открывает чемодан. Черт его знает зачем, но это и не важно. Затем его что-то спугнуло. В этот момент кольцо ломается, и медаль падает в чемодан. О, Джек! — Она бросилась мне на шею, — это наша первая настоящая улика… Скажи мне, кто был чемпионом регаты 1931 года?

— Понятия не имею. Разве это важно?

— Конечно.

— Существует столько различных регат…

— Все равно, но на этот раз я кажется знаю о ком идет речь. На щеках Мэри горел румянец, глаза сияли, как звезды.

Мы снова выходили в открытое море.

 

14

Прошло уже довольно много времени с тех пор, как на нашем горизонте впервые появился чернобровый мистер Маннеринг. И вот нам снова пришлось заняться его особой.

— У него множество наград, Джек. Помнишь, как он ими хвастался? Носить медаль на шее — такое ребячество в его стиле. А «Голубой месяц» вполне мог быть оснащен мотором, не так ли? Проклятый маляр не позволил мне подойти ближе к яхте. Но раз Маннеринг решил перекрасить судно в черный цвет, то он также мог убрать с яхты мотор.

Лейтенанту мы не сказали о медали ни слова. Были уверены, что он как всегда все испортит. И, кроме того, это наше дело и мы сами намеревались его закончить. Теперь мы не сомневались, что находимся на верном пути.

Я вернулся к работе над «Метопи», а Мэри отправилась в город. Она показала медаль всем своим новым знакомым, но никто ничего о ней не знал, даже ловец устриц. Да, здесь ежегодно проводят регаты юниоров, но никто не мог припомнить чемпиона 1931 года. Ловец устриц утверждал, что лучшими молодыми яхтсменами тех лет считались Гай Маннеринг, Арчи Макливер и Честер Тайкс.

Арчи Макливер, как тут же выяснила Мэри, умер несколько лет назад.

— Итак, остаются только двое, — подвела она итог добытым сведениям.

— Ты заходила в яхтклуб? — спросил я. Мне не хотелось, чтобы Мэри снова встречалась с Маннерингом.

— Разве ты забыл, что Маннеринг его председатель? — вздохнула она.

— Тогда загляни в газетные архивы, там обязательно должно что-то быть.

Она скептично улыбнулась, но все-таки поехала в Балтимор и просмотрела газеты тех лет. Безрезультатно.

— Разреши мне поговорить с Маннерингом, — настаивала Мэри, — я уверена, если чемпионом был он, то он наверняка помнит, кто им стал.

Мне пришлось уступить. Сам я переделывал и сокращал свое любимое детище. Пятнадцать минут! Это была настоящая пытка! Ежедневная, ежечасная пытка!

Однако теперь, когда мы были готовы к решительным действиям, Маннеринг вел себя так, словно чего-то боялся.

Всегда такой привязанный к своей ферме, он вообще перестал на ней появляться. В первой половине марта записи в дневнике Мэри свидетельствовали о нулевом результате. Когда она поехала туда в первый раз, Маннеринг был на аукционе домашнего скота. В другой раз Сэм сказал ей, что хозяин уехал в Балтимор. А может в Нью-Йорк. Мисс Эмилии также не было дома. — Ее нигде нет, Джек. Ты понимаешь? Кроме того Маннеринг исключил свой особняк из числа исторических достопримечательностей и закрыл для туристов.

— Не видно и того противного управляющего, Тома, — добавила Мэри. — А между тем, сад совсем запущен.

Окна второго этажа тщательно завешены шторами, словно там никто не живет. Однако в один солнечный воскресный день Мэри заметила развешанные в саду на веревочке принадлежности женского туалета.

— Пропавшая жена? — улыбнулся я. — Неужели вернулась?

— Нет… не похоже. Там был черный кружевной пояс с подвязками и черный бюстгальтер. Я думаю — это вещи одной из его любовниц.

Не исключено.

— Выясни, это его медаль или нет, — посоветовал я. — А его интимная жизнь нас не касается.

— Его интимная жизнь, мой дорогой, имеет для нас огромное значение. Если он принимает любовниц у себя дома, значит его жены уже нет в живых. А может и мисс Эмилии тоже. И если все это на его совести, то ничего удивительного, что он скрывается.

— Сначала мы должны узнать, кто выиграл регату юниоров в 1931 году.

Я считал, что необходимо заняться и братьями Тайкс. Они тоже принимали участие в регатах и неравнодушны к женщинам.

— Их уже давно нет, дорогой. И мне кажется, что они здесь ни при чем. Прошу тебя, позволь мне разрабатывать свою версию…

И вот 28 марта Мэри наконец наткнулась на Маннеринга. Этот проклятый тип промчался у нее перед носом в красном автомобиле.

Мэри стояла в телефонной будке у дороги и как раз собиралась мне позвонить… Стоял чудесный, уже по-весеннему теплый день… весна в здешних краях необыкновенно прекрасная и наступает рано. Роскошный красный автомобиль с открытым верхом промелькнул, как стрела между растущими вдоль шоссе акациями и розовыми кустами. За рулем сидел Маннеринг. Мэри сразу узнала его четкий профиль и лохматые брови. Ей показалось, что рядом с ним развевается тонкая белая шаль.

Мэри выскочила из будки и бросилась к «ягуару».

Цитирую ее дневник:

Я помчалась вслед за красным автомобилем, рискуя свернуть себе шею и нарушая все дорожные правила. Похоже, эта парочка возвращалась домой из какой-то поездки. Они направлялись в сторону усадьбы Маннеринга. Хорошо, что я уже на память знаю все местные дороги, иначе наверняка бы заблудилась. Маннеринг ехал странным окружным путем — по каменистым ухабистым дорогам, лесным тропинкам, объезжая уединенные фермы. Мне стало ясно — он не хочет никому попадаться на глаза…

Наконец они подъехали к особняку. Мэри заметила выбивающиеся из-под белой шали светлые локоны.

… Я колебалась. Не слишком ли рискованно въезжать сразу вслед за ними? Мне вспомнилось предостережение лейтенанта, о том, как Маннеринг встречает непрошеных гостей. Снизив скорость, я не спеша приближалась к дому. Красный автомобиль стоял у самого крыльца. Я остановилась рядом, поправила свою прическу и, изобразив на лице беспечную улыбку, с бьющимся сердцем поднялась по ступенькам.

Постучала.

Изнутри доносились звуки ссоры. Один из голосов принадлежал женщине, впавшей в истерику. Видимо, я постучала слишком тихо, потому что спор продолжался дальше и никто не собирался открывать. Слова были неразборчивые.

Я постучала еще раз, погромче. Голоса умолкли. Постучала в третий раз. Женщина заорала: «Иди же и посмотри, идиот!» Через минуту в дверях появился Маннеринг, злой и красный, как вареный рак.

— Что надо? — рявкнул он.

Его голос был более хриплый и грозный, чем я помнила. Глаза налились кровью, и он весь дрожал от ярости. Меня охватил настоящий ужас.

— Добрый день, — произнесла я сладким и невинным голосом. — Меня зовут Мэри Лидс. Вы меня помните?

— Нет. Что вам нужно?

Маннеринг не отпускал дверную ручку и был готов в любой момент захлопнуть дверь у меня перед носом. Его глаза пронизывали меня свирепым взглядом, но я не отступала.

— Я хотела с вами поговорить, — улыбнулась я. — Так, о мелочи. Об одном историческом факте. Ведь вы любитель хроник и…

— Ничего подобного, — он собрался закрывать дверь. — Как-нибудь в другой раз. Сейчас я занят.

— Минуточку, — я почти силой пролезла вовнутрь. — Я не займу у вас много времени.

— Гай, кто пришел? — крикнула женщина.

— Никто, Магдочка.

Я повысила голос, чтобы она меня услышала.

— Очень сожалею, но я пришла сюда по поручению пастора. Если я вернусь ни с чем, он явится сюда сам.

Маннеринг закашлялся, а я проскользнула в холл.

— Может мисс Маннеринг смогла бы уделить мне несколько минут, или мисс Эмилия?

— Нет, — буркнул Маннеринг и захлопнул входные двери. Он стоял передо мной словно зверь, попавший в капкан, затем с видом укрощенного льва проводил меня в свою мрачную библиотеку.

С первого взгляда было заметно, что помещение уже длительное время не убиралось и не проветривалось. На некоторых креслах лежали белые покрывала. Маннеринг сорвал одно из них и предложил мне сесть. Он не скрывал своего раздражения и сердито потребовал:

— Говорите, в чем дело, и побыстрее. В этом году мы не принимаем туристов и не намерены делать исключения.

— Очень жаль. Но я пришла совсем по другому поводу.

— Что же вас интересует?

— Меня интересует… ваши успехи в парусном спорте.

Его лицо застыло от изумления.

— Видите ли, мы собираемся организовать небольшую историческую викторину. На тему прошлого нашего городка. С наградами. Я тоже собираюсь принять в ней участие. Кроме всего прочего, там есть вопросы о парусных регатах, проходивших здесь в тридцатых годах. Один из вопросов звучит так — кто был чемпионом юниоров 1931 года.

Наконец я с трудом выдавила из себя эту фразу. В ответ — гробовая тишина.

Маннеринг уселся в кресло напротив и уставился в пустоту. Его неподвижное, словно маска, лицо сначала сделалось красным, потом побелело. Только один раз, когда сверху до нас неожиданно донесся звук джаза, он повернулся ко мне, и мне показалось, что я слышу, как в его голове скрипят заржавленные колесики памяти. Однако с его уст не сорвалось ни единого слова. И только после продолжительного молчания на его губах расплылась бледная холодная усмешка.

— Эти сведения вам нужны для исторической викторины? — спросил он тихо.

— Да.

— Организованной пастором?

— Да.

Он вдруг разразился громким, отвратительным хохотом.

— Сколько живу, не слыхал ничего подобного! Вы что, за дурака меня принимаете? У нас здесь никогда не проводились регаты юниоров и никакие другие юношеские соревнования. Ни в том, ни в каком другом году. Что за идиотская шутка?

— Уверяю вас…

Он вскочил на ноги и сжал кулаки.

— Это просто повод, чтобы забраться в мой дом. Мне хорошо известны такие штучки. Признавайтесь-ка, живо! Вы собирались потом распускать обо мне грязные сплетни? Убирайтесь! С меня хватит. Ну…

Он уставился на меня. Ничего не оставалось, как показать ему медаль. Я знала, что страшно рискую, но другого выхода не было.

Я вытянула вперед руку с медалью.

— Прошу вас, взгляните. Это доказательство, что такие соревнования проводились.

— Какие соревнования?

— Регата юниоров 1931 года. Кто-то завоевал тогда эту медаль. Случайно, не вы?

Я преодолела последнюю преграду и теперь смело смотрела ему в лицо.

— Я? — на его губах выступила пена.

— Да, вы. Вы выигрывали многие соревнования, вы часто выигрывали. Посмотрите хорошенько на эту медаль. Если она ваша, то можете оставить ее у себя.

Сверху доносилась страшная джазовая музыка, а мы стояли напротив и смотрели друг другу в глаза, как два смертельных врага. Маннеринг понимал, что если он признает медаль своей, то тем самым он подпишет себе смертный приговор.

Наконец он овладел собой, взял у меня медаль и внимательно ее осмотрел.

— Эта медаль вообще не из наших мест, — сказал он пренебрежительно.

— Даже так. Разве она вам незнакома?

— Никогда в жизни таких не видел.

— А вы не подскажете, кто бы мог мне помочь?

Из милой барышни с церковной ярмарки я превратилась в сурового инквизитора.

— Нет, понятия не имею.

— Позвольте я напомню вам несколько имен. Эти люди в юности побеждали в регатах.

— Да, позволяю, — он презрительно усмехнулся.

— Например — Арчи Макливер.

— Бедный Арчи.

— Честер Тайкс.

Маннеринг вздрогнул и поморщился.

— Этот старый пройдоха.

— Медаль может принадлежать Честеру?

Улыбка вернулась на его лицо, а в голосе появился сарказм.

— Если Честер и выиграл эту медаль, то наверняка не совсем честным путем. Ни Честер, ни его брат Ван никогда в жизни ничего не выигрывали честно. Спросите у них сами.

Он облегченно вздохнул.

— Хорошо, я так и сделаю, — улыбнулась я.

А он улыбнулся в ответ.

И словно эта моя улыбка, как солнечный луч, отогрела его холодную каменную душу. Гай Маннеринг внезапно расцвел, нежно похлопал меня по плечу и, глядя на меня почти влюбленными глазами, произнес обольстительным голосом:

— Великолепно. Так и сделайте. Поговорите с этими лоботрясами. Но глядите в оба. От них всего можно ожидать. До свидания, дорогая моя, заходите к нам еще.

— Спасибо, с удовольствием, — ответила я. — Передавайте от меня привет мисс Эмилии. Как она поживает?

— Прекрасно. Поехала навестить… племянницу.

— А как здоровье миссис Маннеринг? Ей уже лучше?

— Гораздо лучше, спасибо, что не забываете. Я поеду к ней, в Европу, чуть позже — летом. Это ваш автомобиль? Очень симпатичная машина. Ну, желаю успехов!

Он захлопнул за мной дверь и задвинул засов. Это прозвучало, как лязг гигантской челюсти.

Вот так выглядело интервью Мэри с Маннерингом двадцать восьмого марта. Но прежде чем она успела его проанализировать и переварить, прежде чем успела рассказать мне подробности, произошло нечто гораздо более сенсационное.

В этот же день, двадцать восьмого марта, во время отсутствия Мэри, появился Ральф Эванс со своей «Психеей».

 

15

Я сидел на кухне и ел бутерброд. Было два часа пополудни, стоял солнечный и теплый день. Вдруг раздался чей-то голос:

— Ау, мистер Лидс! Эй, есть здесь кто-нибудь?

В следующую секунду в окне появился молодой мужчина.

Это произошло так внезапно, что я не успел даже вздрогнуть и тем более схватить револьвер.

— Ау, — повторил он и широко улыбнулся. Это был молодой великан в белой, мокрой от пота спортивной рубашке и выцветших джинсах. Он с силой толкнул дверь и вошел на кухню.

— Ну, как дела? Что у вас слышно? Вы меня помните? Я Эванс, Ральф Эванс. Мне удалось заполучить «Психею» обратно.

Он довольно крепко похлопал меня по плечу.

Честно говоря, я совсем забыл о существовании этого молодого человека и от его неожиданного появления покрылся холодным потом.

— Заполучили «Психею»?

— Да, представьте себе. Она сейчас здесь, в вашей бухте. Я позволил себе пришвартоваться к вашей пристани. Я ее заново перекрасил, полностью отремонтировал мотор. Теперь она как новая. Хотите на нее взглянуть?

Он почти силой поднял меня и потащил за собой.

— Я собираюсь сдавать ее для морских прогулок, — заявил он.

— Где? Здесь?

— Да, мистер Лидс. Хочу открыть дело.

Он громко рассмеялся и так хлопнул дверью, что стая уток в испуге сорвалась с берега.

— Теперь яхта принадлежит мне, — гордо произнес он. — Да-да, это целая история. Но вы посмотрите. Не правда ли, она выглядит вполне прилично?

Он снова громко и радостно рассмеялся.

А передо мной, сияя в лучах полуденного солнца, предстало видение, которое я давно уже вычеркнул из памяти — голубая яхта. Ее палуба была белоснежного цвета, а бока сверкали чистейшей лазурью. Центральная мачта стрелой взлетала к небу, белые паруса трепетали на ветру. Она возникла в нашей бухте словно «Летучий голландец» — неслышно и незаметно. Водная поверхность оставалась гладкой, как зеркало.

— Не желаете ли прокатиться? — предложил Эванс.

Я тяжело опустился на траву и, растерянно улыбаясь, отказался, ссылаясь на то, что дома меня ждет срочная работа. Светловолосый великан разлегся рядом и предложил совершить небольшую морскую прогулку немного позже или вечером.

Он механически жевал сорванную травинку, а я пытался собраться с мыслями. Мы давно вычеркнули Эванса из списка подозреваемых, и сейчас я старался припомнить все, что мне о нем известно.

— Так вы говорите, что решили открыть здесь дело? — обратился я к нему.

— Да, и сейчас подыскиваю клиентов.

— Вы работаете на свою тетку, на миссис Сильвер?

— Нет, на себя самого. «Психея» теперь принадлежит мне и только мне. Тетка умерла в феврале и завещала мне немного деньжат. Вот я и выкупил «Психею»…

— Гм…?

— Да-да, выкупил. Она уже старая и досталась мне за гроши. Но я подновил ее…

— Вам повезло, — согласился я и окинул его внимательным взглядом.

Ничего подозрительного в его добродушном лице заметить не удалось. Выражение голубых глаз было невинным и беззаботным.

— Но, однако, — продолжал он, — чтобы привести яхту в порядок, потребовалось денег побольше, чем мне оставила тетушка. Этот проклятый ветеринар спустил половину ее состояния. А я хотел, чтобы «Психея» выглядела первоклассно. И вот… полюбуйтесь! Может теперь мне удастся возместить все расходы.

— Надеюсь, — я поднялся с травы. — Я должен заняться работой. Меня зовет музыка…

Он нахмурился, потом встал и пошел вслед за мной.

— А разве вы не были заинтересованы?

— Чем?

— Нанять мою яхту. Я как раз хотел с вами поговорить на эту тему.

Мы снова оказались на кухне, которая сейчас казалась мне слишком тесной.

— О нет, благодарю вас…

— А может все-таки? Я слышал, что вы интересуетесь парусниками, и особенно — голубыми иолами…

Вот оно!

— Не хотите ли выпить кока-колы? — предложил я, вспомнив, что мой револьвер лежит в баре.

Он последовал за мной.

— А может пива? Возьмите в холодильнике.

— Нет, спасибо, я завязал с выпивкой. Так как же насчет моей яхты…

Он ходил за мной по пятам, оставаясь вежливым, даже предупредительным. А может мне так только казалось? Может он просто выбирал удобный момент?

В конце концов мне ничего не оставалось, как усесться с ним на крыльцо и выслушать его. Он подробно рассказал мне о всех усовершенствованиях и ремонтах, произведенных им на «Психее». Как он проконопатил и просмолил днище, как заменил отслужившие свой век поршни, как сорвал старую сосновую обшивку в каюте, как установил новое сантехоборудование…

— Я выстлал всю каюту мягким ковром, — хвастался он, — от стены до стены. Смонтировал душ, а на корме устроил спальню. Посмотрите сами и убедитесь. Может тогда у вас появится желание?

— О нет-нет… благодарю.

Я мечтал о том, чтобы поскорее вернулась Мэри. Было уже три часа.

— К тому же яхта исключительно устойчива, — продолжал соблазнять меня Эванс. — Совершенно не качается. Все ее очень хвалят, поверьте мне. С вас я возьму недорого…

— Но я не собираюсь никуда выезжать. И вообще подобные занятия меня нисколько не интересуют.

— А может у вашей жены появится желание?..

Странно, подумал я, ведь я даже не упоминал ему, что женат.

— Вряд ли, — я решительно встал. — Мы оба — типичные сухопутные крысы. Однако я желаю вам успеха.

И протянул ему руку.

Он поднялся и выпрямился. На его лице отразилась печаль. Казалось, его постиг суровый удар.

— Вы так и не надумали?

— Нет, но пусть вас утешает, что на свете еще есть множество других людей. Людей, которым нравятся яхты. Мне очень жаль, но я уверен, что вы отыщете немало желающих…

— Ну что ж! — наконец произнес Эванс, с минуту глядя на меня своими голубыми глазами, затем тяжело вздохнул.

Он медленно побрел к двери, у выхода замялся и робко посмотрел на холодильник.

— Простите, глупо получается, но я, признаться, очень голоден. С утра ничего не ел. А тут еще бензин кончился. До вашей бухты я добирался под парусами…

— Ну конечно, угощайтесь.

Я нашел в холодильнике остатки вчерашней курицы, яйцо вкрутую и полбутылки молока. Яйцо он проглотил целиком. Не хотите ли взять хлеба? Еще как! Он схватил буханку, словно это был слиток золота. Есть ли у вас на борту кофе? Нет, у него не было даже кофе.

— Полное банкротство, — смущенно улыбнулся он.

— Пожалуйста, берите все, что вам необходимо, — сказал я и подумал, не предложить ли ему немного денег. Не терплю попрошаек, но в конце концов мне совсем не трудно расстаться с несколькими долларами.

— Нет, спасибо, — ответил он на мое предложение. — Видите ли, я больше рассчитывал на то, что вы наймете мою яхту. И собирался пока что остановиться здесь, а за пользование вашей пристанью заплатил бы сколько нужно из своих доходов… но нет, так нет. Теперь я вижу, что сглупил… А может у вас найдется для меня какая-нибудь работа?

— Какая работа?

— Откуда я знаю? Могу делать многое. Например, отлично стригу газоны.

— С этим прекрасно справляется моя супруга. Большое вам спасибо, но…

Я сунул ему в руку два доллара.

На этот раз он не отказался. Сгреб со стола запасы провизии, я открыл дверь, и мы вышли на крыльцо.

Весеннее небо начинало тускнеть. Близился вечер. В нашей бухте легко покачивалась на волнах голубая яхта. Мне стало жаль Ральфа и стыдно за свои недавние подозрения.

— Вы поможете мне отчалить? — спросил Эванс.

— Ну конечно.

Плечом к плечу мы направились к пристани, а перед нами двигались две совершенно непохожие на нас тени. Было очень тихо и душно. Паруса лениво свисали с мачты.

— Полный штиль, — заявил Эванс. — Видимо, ветер меняет направление.

Он совсем не торопился с отъездом. Аккуратно и не спеша сложил на палубе банку кофе, остатки курицы и хлеб. Я разглядывал его и в который раз удивлялся гигантскому росту и мощной мускулатуре. Его движения были неторопливы, но это была медлительность силача.

Он вдруг обернулся, и его широкая улыбка показалась мне жуткой и опасной.

— Я не могу сейчас отплыть, начался отлив…

Мой взгляд на мгновение задержался на этой кошмарной улыбке, от которой стыла кровь в жилах, затем я резко повернулся и со всех сил помчался к дому.

Ральф бросился за мной. Я слышал удары его кроссовок по густой упругой траве. И в этот момент судьба улыбнулась мне. Между деревьев показался «шевроле» лейтенанта Реймондса.

— На помощь! Спасите! — закричал я.

Лейтенант выскочил из машины.

— Что здесь происходит?

— Это он… он… голубая яхта…

Эванс остановился, как вкопанный, и растерянно заморгал. Лейтенант подошел к нему и пристально взглянул в лицо. Вид у Рейнольдса был суровый, а его правая рука потянулась к бедру.

— Кто вы такой? Что здесь делаете? Я лейтенант Береговой охраны.

— Ничего, ничего, господин лейтенант.

— Он гнался за мной, — вставил я.

— Ваше имя?

— Ральф Эванс, господин лейтенант.

— Он есть в нашем списке, — шепотом подсказал я.

— Эванс? Ну да, Эванс, — припомнил лейтенант. — Значит Эванс…

— Я вовсе не гнался за мистером Лидсом, — удивился Эванс. — Это он убегал… Я его приятель, — добавил он. — Мы с ним разговаривали… Ничего не понимаю, — он широко раскрыл свои голубые глаза и развел руками.

— Что же здесь, собственно, произошло? — лейтенант явно был сбит с толку.

Я начал объяснять, как было дело. Рейнольдс наморщил лоб.

— Он вас ударил?

— Нет, но…

— Ничего не понимаю, — стал жаловаться Эванс. — Я очень хорошо отношусь к мистеру Лидсу. Мы приятели. Может я сделал что-то, что его встревожило, или сказал нечто неподходящее?

— О кей, — прервал его лейтенант. — А эта яхта? Она принадлежит вам?

— Что она здесь делает? Вы позволите взглянуть?

Лейтенант оказался человеком действия и появился в самый нужный момент. Я надеялся, что сейчас все выяснится и я наконец-то сниму с себя заботы о всей этой истории. С удовлетворением убедившись, что, несмотря на протесты Ральфа, лейтенант вместе с ним поднялся на борт яхты, я вернулся домой и налил себе большую порцию виски.

Вскоре оба вернулись. Лейтенант, постучав, вошел на кухню, а Эванс остался на крыльце.

— Дорогой мистер Лидс, — довольно сурово произнес лейтенант. — Мне кажется, вам следует извиниться перед этим молодым человеком. Он ни в чем не виновен.

— За что я должен перед ним извиняться? За то, что он без моего согласия появился в моей бухте?

— Я проверил его документы. Они в полном порядке, и лицензия имеется. Сейчас яхта не может отплыть, потому что отлив. А бензин у него кончился.

— Ладно, ладно, — буркнул я.

— Мне очень жаль, — быстро добавил Эванс.

— Ладно, ладно, — повторил я.

Ральф робко улыбался, переминаясь с ноги на ногу. Лейтенант выжидающе смотрел на меня.

— Ну, хорошо, — наконец согласился я, — вы можете остаться здесь, пока не начнется прилив.

— Большое вам спасибо.

Ральф продолжал стоять, кротко улыбаясь, и имел совершенно плачевный вид.

— Парню не позавидуешь, — сказал лейтенант, — у него в кармане ни гроша.

— Знаю, знаю.

— Он хотел немного поработать у вас.

— Знаю, — повторил я, — но здесь для него нет никакой работы.

Лейтенант осмотрелся по сторонам. К сожалению, газон был не подстрижен — у Мэри на этой неделе было много других дел.

Но он ничего не сказал, только пожал плечами.

— Ну что ж, у меня нет претензий к этому молодому человеку, я только хотел найти ему какую-нибудь работу. Да и его яхта должна иметь пристанище, — он помолчал и добавил, — у вас ведь нет своей яхты, и что вам помешает, если…?

— О, боже! — меня всего передернуло. — Я его сюда не приглашал.

— Что верно, то верно.

— К тому же, это голубой иол. Что скажет моя жена. Вам хорошо известно, с чем у нее ассоциируются голубые иолы…

— Ну хорошо, — коротко ответил лейтенант, повернулся и, даже не взглянув на Ральфа, сел в автомобиль и уехал.

Все это время предмет нашей не слишком приятельской беседы стоял в отдалении и, улыбаясь своей глуповатой улыбкой, поглядывал в нашу сторону. Он был явно подавлен случившимся. Юношеская самоуверенность покинула его. Он стал похож на огромную заблудившуюся бездомную дворнягу. Дворнягу, лизавшую мне руки, вилявшую передо мной хвостом и, тем не менее, выставленную за дверь.

— Прекрасный вечер, — начал я.

— Да, мистер…

В этот самый момент мы услышали с к режет колес «ягуара», подъезжающего к дому по усыпанной гравием дорожке.

Прежде чем я успел выбежать навстречу Мэри и все объяснить, она выскочила из автомобиля, как сумасшедшая. Я услышал стук маленьких каблучков и ее пронзительный крик. Как дикая кошка, она бросилась на огромного блондина, неподвижно стоящего на газоне, и принялась лупить его кулаками.

— Где мой муж? Что ты с ним сделал?

Я выбежал во двор и разнял их. Затем стал спокойно объяснять Мэри ситуацию.

Ральф совершенно не пытался защищаться и даже пальцем ее не тронул. Он просто стоял, онемев от удивления, и смотрел на эту рыжеволосую тигрицу.

— Ой, извините, пожалуйста… Вы, наверное, о нас бог весть что подумали, — Мэри смущенно улыбнулась. — Я сейчас принесу йод…

Ральф сказал, что он очень благодарен, но у него в аптечке есть йод. Потом он повернулся и медленно побрел на свою «Психею».

— Джек, что он хотел? — спросила Мэри.

— Он хотел предложить нам небольшую прогулку по заливу. Думал, что мы захотим снять его яхту. У него бзик на этой почке. Он просто чокнутый. У самого нет даже на бензин. Хотел у нас немного заработать… подстричь траву или что другое.

— Стричь траву, имея такую прекрасную яхту?

— Ты находишь ее прекрасной?

— Она просто великолепна! И у нее совершенно другой оттенок, чем у той. Та была скорее зеленоватая, ближе к салатовому. И кроме того, «Психея» больше по размерам, и как бы солиднее. Ты говоришь, этот тип без гроша? Забавно. Это то же самое, что иметь норковую шубу и ходить босиком.

Она рассмеялась.

— Как ты думаешь, во сколько может обойтись стрижка нашего газона?

— Мэри, нам здесь не нужны…

— Только на один день. Я думаю, он сделал бы это за полтора доллара. К тому же машинка для стрижки травы испортилась и…

— А ты не боишься его?

— Почему я должна его бояться? У меня есть более реальные причины для страха.

И она коротко рассказала мне о своем визите к Маннерингу.

Облокотившись о бар, Мэри не спеша потягивала джин и смотрела через окно на стоящую у берега «Психею». На дворе уже смеркалось.

— Знаешь, честно говоря, я даже рада, что этот великан будет рядом с нами. В случае чего он может пригодиться.

 

16

Ральф Эванс, разумеется, согласился подстричь наш газон за полтора доллара. Он также отремонтировал, причем бесплатно, машинку для стрижки травы.

Таким образом, из потенциального убийцы он превратился в нашего садовника и защитника. Его плавающий дом, то есть яхта с прекрасным названием «Психея» мирно покачивалась в нашей бухте, а дни шли.

Нужно признать, что дела приняли довольно странный оборот, если учесть все, что мы пережили за последние месяцы. Однако такое положение вещей имело ряд положительных сторон.

Эванс оказался на редкость дешевым работником, а наш газон разрастался той весной с невероятной быстротой. Он увеличил его почти в полтора раза, вероятно, к большому недовольству диких уток и мускусных крыс, и теперь наши владения выглядели очень изысканно и представительно. Он также подстриг кусты и деревья и выполол все сорняки.

В свободную минуту он старался быть полезным в домашнем хозяйстве. Эванс умел делать буквально все. Клеил фарфор, чинил обувь, ремонтировал старые оконные рамы. Он выбил все наши ковры, до блеска начистил медные кастрюли и подносы. И, если не ошибаюсь, даже выгладил несколько моих рубашек.

Взамен за все это он требовал сущую малость. Ел, что подадут; довольствовался грошовым заработком и был счастлив, что может держать свое судно в нашей спокойной бухте. Был тихий, симпатичный, неназойливый, всегда держался на расстоянии и появлялся только тогда, когда его звали, или когда Мэри выставляла на крыльцо его порцию еды. Он забирал провизию к себе на борт и никогда не заходил в дом. Он не беспокоил нас ни во время наших послеобеденных бесед, ни во время еды. Одним словом, с тех пор, как мы наняли его на работу, он совершенно перестал нами интересоваться, и в то же время проявлял настоящую собачью привязанность. Мэри говорила о нем «наш верный пес».

Я не испытывал ревности. Да и какой настоящий мужчина стал бы ревновать свою жену к этому троглодиту? Внешне он был довольно привлекательный, но настолько поглощен единственной мыслью, а именно мыслью о своей голубой яхте, что ни одна здравомыслящая женщина не захотела бы даже взглянуть в его сторону.

Ральф жил исключительно для своей яхты. Находиться рядом с ней доставляло ему почти физическое наслаждение. Он с нежностью вычищал и без того сияющую палубу, поднимал и опускал белоснежные паруса, полировал латунные ручки и поручни.

Вероятно, единственным живым существом, которое он любил, была его тетка Анна, но главной страстью его жизни, несомненно, являлась «Психея».

Мы несколько раз побывали на его яхте. Он так гордился своим владением, что мы не могли отказать ему в этом удовольствии. Он непрерывно суетился, демонстрируя нам различные дорогостоящие приспособления, которыми он обзавелся среди прочего, даже устройство для изготовления льда, и варил для нас кофе в своей кухоньке.

Он действительно истратил целое состояние на оснащение этой старой посудины.

Каюта была уютно обставлена и выглядела очень мило. Ничем не напоминая ту, которую мы помнили с той странной ночи. Стены он раскрасил в зеленый и белый цвета, поставил две кровати и постелил огромный зеленый ковер, покрывавший весь пол. Теперь каюта походила на номер в современном мотеле.

— Вам было бы здесь очень удобно, — соблазнял он нас. — Здесь можно провести несколько недель и совершенно не почувствовать усталости.

Видимо, он так и не смирился с поражением.

— Не будем об этом, — улыбнулся я и как можно быстрее убрался с яхты.

— Бедный Ральф, — вздыхала Мэри вечером того же дня.

— Почему опять бедный?

Мы уже лежали в постели и прислушивались к звукам гитары Ральфа, доносящимся с залива.

— Я ведь сразу его предупредил, что яхты меня не интересуют, — добавил я, — и если он думает, что со временем ему удастся переубедить меня, то он глубоко заблуждается.

— Да, он не слишком смышленый парень…

— Не забывай, мы оказываем ему большую услугу, позволяя здесь находиться. Разрешаем бесплатно пользоваться нашей пристанью, кормим его и, между прочим, веема неплохо. Хватит жалеть этого «бедного» Ральфа. Я хорошо знаю подобных субъектов. Вот увидишь, скоро ему надоест сидеть на одном месте. Этот человек не годится для постоянной работы. В один прекрасный день он смоется и даже спасибо не скажет…

— Я вовсе его не жалею и полностью с тобой согласна.

Я действительно был уверен, что Ральф вскоре уберется. С каждым днем становилось все теплее, а работы у нас для Ральфа почти не осталось. Но он не двигался с места. Каждое утро он лениво валялся на палубе «Психеи», затем подметал вокруг дома и терпеливо ожидал под кухонными дверями свою порцию яичницы с беконом. Мне сложно было определить свое отношение к нему. Я так и не решил, нравится мне Эванс или нет. Это был медлительный, ленивый, не слишком умный человек, равнодушный ко всему, кроме своей яхты; в общем — полная моя противоположность.

Стояла необыкновенно жаркая для апреля погода, но, несмотря на жару, работалось мне превосходно. Целыми днями я только тем и занимался, что сокращал, переделывал и перезаписывал «Метопи». Пятнадцать минут! Это давалось нелегко. Я старался использовать новые звуковые эффекты, а старые вмещать в как можно более короткие промежутки времени. Все это страшно изматывало мои нервы и заставляло лицо покрываться потом. Я часами просиживал с секундомером в руках, вооружившись длинными вязальными спицами и наперстком, и временами меня одолевало огромное желание разбить все свои инструменты, всю аппаратуру на мелкие кусочки. Вид неторопливо и флегматично копошащегося Ральфа, несомненно, представлял забавный контраст.

Он прохаживался под моими окнами, лениво шаркая ногами в стоптанных туфлях, выполняя какую-нибудь не требующую большого ума физическую работу. Счастливчик, он скорее походил на животное, чем на человека. Словно пес, нашедший хорошего хозяина. Глупый, лишенный всяких амбиций. Но ведь и большинство людей нисколько не стремятся достать звезд с неба. А многие ли из них смогли бы посвятить свою жизнь творчеству? В сущности, трем четвертям человечества даже не приходит в голову посвятить себя каким-нибудь высшим целям. Я, как мне представлялось, являюсь редким исключением, единственным в своем роде; а Ральф только наглядно подтверждал мое мнение и подчеркивал мою исключительность. После подобных рассуждений я с приподнятым настроением возвращался к своим опусам, к наперсткам и горшкам, мысленно повторяя стихи Генри Лонгфелло:

А потом с Мэри произошел несчастный случай.

Это случилось 26 апреля, за два дня до моего концерта. День начался превосходно. Сияло солнце, и мы оба пребывали в прекрасном настроении. Целых три недели ничто не нарушало нашего покоя. Следствие по делу об убийстве как будто бы остановилось на мертвой точке. Мэри передала лейтенанту медаль и перестала проводить собственное расследование. Время от времени она ездила в Аннаполис за покупками и занималась подготовкой своих нарядов к Нью-Йорку. Телефон молчал.

— Может убийцы решили наконец оставить нас в покое? — размышляла Мэри. — А может их отпугивает присутствие Ральфа?

Мы заранее радовались предстоящей поездке в Нью-Йорк, будущему концерту и моему композиторскому триумфу. «Метопи» исполняется 28 апреля, а уже накануне концерта, в пять часов дня, я должен был дать интервью нью-йоркскому журналу «Взгляд», который, как известно, имеет немало постоянных читателей.

— Это необыкновенно! — восторгалась Мэри. Всякий раз при упоминании об интервью на ее щечках появлялся румянец восхищения. Она обнимала меня, и мы исполняли посреди комнаты триумфальный танец.

Каждый вечер она поднимала тосты за мой успех, за «Метопи», и даже в честь моего бородатого консультанта.

— Я готова простить все его придирки, — восклицала Мэри, — если благодаря ему ты получишь всемирную известность!

Она строила грандиозные планы. Мы должны были остановиться в первоклассном отеле, обедать в лучших ресторанах, посещать торжественные приемы. Она составила распорядок всей поездки. Ральф оставался охранять наше имущество и к нашему возвращению ему нужно было натереть паркет во всем доме. Мэри собиралась приготовить ему запас говяжьей печени. А также собиралась перед отъездом выстирать его белье вместе с нашим… Эванс взамен согласился вымыть все окна. Мэри была счастлива и полна идей…

Но все наши замыслы пошли прахом.

26 апреля Мэри поднялась на «Психею» — забрать белье и джинсы Ральфа, которые обещала выстирать. Она уже готовилась спрыгнуть на берег, держа в руках сверток с бельем и что-то радостно крикнув мне, как вдруг, запутавшись в канатах, оступилась и упала, растянувшись во весь рост. Белье разлетелось в разные стороны. Когда мы помогали ей подняться, она была близка к истерике.

— Черт возьми… кажется, я сломала ногу. Не могу встать.

Она и в самом деле не могла держаться на ногах. Только я отпустил ее, она снова рухнула на землю. Ее нога стала быстро набухать в лодыжке и приобретать синий оттенок. Мы пробовали делать массаж, потом прикладывали лед; наконец Ральф довольно умело наложил эластичный бинт.

— Мне кажется, это всего лишь вывих, — сказал он тихо. — О, простите…

Он осторожно дотронулся до ноги, но Мэри вскрикнула от боли.

Я отвез ее к ближайшему врачу. Диагноз: вывих лодыжки. Доктор запретил ей опираться на больную ногу как минимум две недели, рекомендовал лежать в постели или сидеть в кресле, вытянув больную ногу вперед.

— Кто же приготовит ужин? — разволновалась Мэри. — Пропала наша поездка в Нью-Йорк. Ох, Джек! — она схватила меня за руку. На ее глазах выступили слезы.

— Тебе просто придется остаться дома, — сказал я как можно более бодрым тоном, на какой оказался способен. Я был ужасно огорчен случившимся. Уже второй раз срывалась наша совместная поездка в Нью-Йорк.

— Но, как… как ты можешь оставить меня здесь одну?

— С тобой будет Ральф. Следует признать, нам очень повезло с этим парнем.

— Ральф?

— Дорогая, ты ведь понимаешь, что я не могу себе позволить отказаться от концерта.

Мэри молчала.

Я видел, что она глубоко несчастна. На ее побледневшем лице, под глазами выделились синие круги. Я уложил Мэри в постель и она продолжала лежать молча, не произнося ни слова, в то время как я по мере сил старался облегчить ее положение. Я приносил лед, готовил лимонад, подавал ей лекарства, установил удобную для чтения лампу. Более того, я старался быть спокойным и невозмутимым, что давалось мне отнюдь не легко, так как я только и думал: какого черта ей взбрело в голову стирать подштанники нашего работника.

— Ты не собираешься отказаться от поездки? — неожиданно и довольно резко спросила она, когда я заглянул к ней под вечер.

— Почему ты задаешь такие вопросы?

— Да так. Есть мужья, которые готовы… — пробормотала она и, опершись на локоть, пристально посмотрела на меня своими огромными черными глазами. Ее взгляд буквально пронзил меня насквозь.

— Но не ты, правда? Ты ведь думаешь только о своей музыке.

— Мэри… успокойся, прошу тебя.

— Ну и хорошо, — она вдруг сменила тон. — Только помни — я тебя просила.

Я отступил от кровати и изумленно смотрел на свою жену. Она лежала в прозрачной ночной рубашке, с перебинтованной ногой, с разметавшимися по подушке волосами. Ни с того, ни с сего между нами появилась явная враждебность. Меня охватил ужас.

— Дорогая, ты ведешь себя совсем как маленький ребенок. Что с тобой происходит?

— Ладно, забудем об этом, — она неожиданно улыбнулась и закрыла глаза.

— Значит, ты не боишься остаться с Ральфом?

— Еще чего!

— Пожалуй, мы убедились, что ему можно доверять…

— Конечно, конечно.

Она саркастически рассмеялась коротким, странным смешком, от которого меня пробрала дрожь. Я бросился к постели.

— Мэри! — воскликнул я. — Что с тобой происходит? Оставь свои штучки. Ты знаешь что-либо о Ральфе, о чем мне неизвестно?

— С чего ты взял? Ничего подобного, — она быстро пришла в себя. — Прости, я вела себя глупо. Просто глупо. — Ее голос дрогнул.

— Слушай, не лги мне…

— Ну что ты, я и не думала. — Она улыбалась, поглаживая мою руку. — Просто я слишком обманулась в своих ожиданиях и это сломило меня. Ведь я так ждала этой поездки. Накупила себе столько красивых платьев. И кроме того, ты же знаешь, как мне трудно усидеть на одном месте. А тут — две недели в кресле! И Ральф в роли сиделки — тоже сомнительное удовольствие. Он такой нерасторопный, неуклюжий и варит отвратительный кофе… А ты такой необыкновенный и твоя музыка тоже.

— Ну да…

— Перестань на меня сердиться. — Она пожала мою ладонь в знак примирения. — Это все нервы. И нога очень болит. Прости меня, Джек. Ты необыкновенный. Ты такой талантливый. Не мог бы ты принести мне выпить, дорогой? Чего-нибудь холодного. Можно джин с содовой и со льдом…

Она снова была очаровательной, как всегда, моя нежная, моя любимая, милая Мэри, полная обаяния и жизнерадостности. Она выпила две порции джина, мы поужинали, и она заснула как сурок. А я собирался приступить к упаковке своих вещей, к тому же ко мне пришла интересная идея по поводу «Метопи», и я проиграл запись еще раз. Однако весь вечер меня преследовала сцена, которую мне устроила Мэри. В ней вскрылось столько накопившихся обид и горечи. Я не мог забыть выражение ее темных глаз и того странного смеха, когда она говорила о Ральфе.

Откуда в ней эта желчь? Откуда эта язвительность? Хотя это длилось всего несколько секунд, но все же? Почему она злилась на меня за то, что упала и вывихнула ногу? Разве здесь есть моя вина? Не может же она быть до такой степени по-детски впечатлительной и обидчивой. Столько лет я окружал ее любовью и нежностью. Я, можно сказать, подобрал ее на улице. Когда я с ней познакомился, у нее была небольшая должность на телестудии в Лос-Анджелесе, и она не знала, как свести концы с концами. Она всегда уверяла, что обожает мою музыку, а тут вдруг отозвалась о ней с иронией и сарказмом. А ведь так часто и так восторженно она восхищалась всем, что я до сих пор сочинил. Чтобы я мог все свое время отдавать творчеству, она сама взялась проводить расследование. Только чтобы не отрывать меня от дела всей моей жизни. Откуда же эта вспышка неприязни?

Я подумал, что, наверное, ей известно больше, чем мне, и она что-то от меня скрывает, или же ее женская интуиция предчувствует некую опасность. Это тревожило и пугало…

Во время обсуждения с Ральфом его задач на ближайшие два с половиной дня я внимательно присматривался к нему, фиксируя каждый его жест, каждое движение лица. Но он был таким, как всегда — грузный, неуклюжий и по-прежнему услужливый и готовый к любой работе.

— Да, конечно, мистер… будет исполнено… Я буду являться по каждому зову миссис Мэри. Бедняжка. Как это ужасно! Вам угодно, чтобы я ночевал на яхте, или предпочитаете, чтобы на время вашего отсутствия я перебрался в дом? Я мог бы устроиться на кушетке…

— Может так действительно было бы лучше… — задумчиво произнес я; подобное как-то не приходило мне в голову. — Да, вероятно. Яхта стоит слишком далеко от дома… вы не услышали бы Мэри… но с другой стороны, неизвестно… Хорошо, можете ночевать в доме, но не поднимайтесь наверх. Я имею в виду ночью. Если только жена вас не позовет. Договорились?

— Конечно.

Разумеется, мне пришлось дать ему запасной ключ от входной двери.

Мы сидели на кухне. Атмосфера была довольно натянутой.

— И еще — не удаляйтесь отсюда ни на мгновенье, — добавил я. — И держите глаза и уши открытыми. За эти дни вы получите дополнительную плату. При условии, что добросовестно выполните мои поручения.

Тут мне в голову пришла гениальная идея.

— Если вы как следует позаботитесь о моей жене, то я, может быть, даже соглашусь на небольшую прогулку на яхте…

— Согласитесь на прогулку?

— Да. Отнеситесь к моему отсутствию как к своего рода испытанию вашей надежности и добросовестности. Согласны?

— Прекрасно. Я очень рад!

Он улыбнулся во весь рот. Был счастлив. Скалил свои белоснежные зубы. Если бы он был псом, то вилял бы сейчас не только хвостом, но и всем телом. Мне вдруг стало гораздо спокойней. Я поздравлял себя с великолепной и психологически точной идеей. Ведь для этого глупца не было ничего важнее его ничтожной яхты и возможности отправиться на ней в плавание. Он ждал этого… работал здесь только и исключительно для этого… и теперь, как осел, которому перед носом махали морковкой, он, разумеется, будет как можно усерднее заботиться о Мэри. Я облегченно вздохнул, а Ральф болтал, как заведенный.

— Не хотите ли побывать в Карибском море? Вот увидите, как там чудесно. Вода голубая и совершенно прозрачная… коралловые рифы… там даже можно найти затонувшие сокровища. А сейчас могу ли я чем-нибудь вам помочь?

Я сказал, что не мешало бы установить Мэри более подходящую для чтения лампу, пусть он подумает над этим; потом, широко зевнув, пожелал ему спокойной ночи.

Однако для меня эта ночь оказалась далеко не спокойной…

Когда я вернулся в спальню, Мэри уже спала. Я нежно поцеловал ее и как можно осторожнее улегся рядом, но тут же услышал доносящийся снизу стук в кухонные двери.

— Мистер… мистер Лидс… — донесся возбужденный голос Ральфа.

— Черт побери… что там еще?

Я отворил ему двери, зажег свет и почувствовал, как мое сердце сжимается от ужаса.

В одно мгновение исчезли, как не бывало, три недели покоя и доверия.

Потому что этот болван стоял передо мной, держа в поднятой руке предмет, при виде которого я просто оцепенел от страха.

— Вот эта пригодится, мистер Лидс?

Свет, падающий из-за моей спины, освещал тщательно отполированную поверхность оловянной лампы, висящей на длинной цепи. Я уставился на нее, как завороженный. Ральф, в свою очередь, удивленно таращился на меня.

— Где ты ее взял? — наконец выдавил я из себя, стараясь сохранить спокойствие.

— Она до ремонта висела в каюте. Я хранил ее в трюме. Как вы думаете, она подойдет?

Я пробормотал, что, пожалуй, подойдет, и Ральф с выражением большого удовольствия на лице исчез в ночной темноте.

Спустя пять минут я позвонил лейтенанту и спросил, не может ли он со мной встретиться. Лейтенант был сонный и в его голосе звучало явное раздражение. Он просил говорить погромче, но я боялся разбудить Мэри. Мне не хотелось волновать ее лишний раз. Кроме того, Ральф мог притаиться под окнами и подслушивать. А я не собирался возбуждать его подозрений, особенно ночью.

— В чем дело? — спросил лейтенант. — Если это очень важно, то я могу немедленно выехать к вам.

— Нет, — шепотом запротестовал я, — я хотел бы сам подъехать к вам. Не хочу беспокоить жену. Видите ли, сегодня с ней произошел несчастный случай.

— Несчастный случай? — встревожился он. — Что-нибудь серьезное?

— Вывихнула лодыжку, — шептал я. — Завтра рано утром я еду в Нью-Йорк и мог бы по дороге завернуть к вам. Во сколько вы отправляетесь на работу?

— Завтра у меня выходной, — ответил лейтенант. — Я весь день буду дома. Сейчас объясню вам, как ко мне проехать.

Он дал мне подробные указания. Я поблагодарил его и повесил трубку. Назавтра ранним утром я поехал к Рейнольдсу.

Прощание с Мэри было очень теплым и нежным. Я принес ей кофе и сделал все, что мог, чтобы скрасить ей пребывание в постели. Мне очень хотелось оставить ей револьвер и попросить не забывать запирать двери, смотреть в оба и при малейшем подозрительном шорохе немедленно звонить в полицию, но я не посмел это сделать. Испугался, что она совсем потеряет голову от страха. И я беззаботно посвистывал во время бритья, громко напевал, принимая душ, а про себя молился, чтобы действия полиции — в случае чего — хоть на этот раз оказались бы четкими и быстрыми. В конце концов мы ведь платим налоги, не так ли? И государство обязано нас охранять. Пусть лейтенант наконец-то покажет себя в деле.

Ральф помог мне уложить вещи в багажник и магнитофонные ленты на переднее сиденье. Крепко пожав мою руку, он признался, что с удовольствием поехал бы со мной в Нью-Йорк.

Ложь? Откуда мне знать… Я отъехал, не сказав ни слова, и глухими извилистыми дорожками, на которых не встретил ни души, добрался до дома лейтенанта. Это был маленький, очень скромного вида домик, скорее лачуга, расположенный в конце узкой песчаной дороги. Со всех сторон его окружали пастбища, по которым бродили овцы. Лейтенант, одетый в рубашку и старые брюки, ждал меня на крыльце. На его худощавом загорелом лице я заметил выражение беспокойства и даже страха.

Он провел меня в небольшую комнату с выбеленными стенами. Через открытую дверь было видно другую, такую же, только с кроватью. Голый пол из простых, некрашеных досок. Словом, жилище настоящего отшельника.

— Я вас слушаю…

Я рассказал ему обо всем, что произошло о том, как Мэри подвернула ногу; о том, как странно она смеялась; о том, что несчастье произошло на палубе «Психеи». И во время всего рассказа я старался направить подозрения лейтенанта на Ральфа Эванса. Рейнольдс слушал внимательно, не перебивая. Когда я кончил, он заметно расслабился и даже улыбнулся.

— И это все? Знаете, вы порядком напугали меня своим вчерашним звонком. Я уж подумал, что в самом деле…

Лейтенант поднялся с расшатанного плетеного кресла и потянулся. Сейчас, когда он стоял передо мной без привычного пиджака, я отметил прекрасно развитую мускулатуру.

— Ральф Эванс — убийца? Чепуха. Об этом не может быть и речи. Мы проверили его со всех сторон. Его и его приятеля Бо. Они вне подозрений. В ту ночь их вообще не было в наших краях. Неужели вы считаете, что если бы у меня имелись хоть малейшие сомнения, я позволил бы ему остановиться у вас.

— А оловянная лампа?

— Такие лампы встречаются на каждом шагу. На любой яхте имеется оловянная лампа… И вот еще что…

— Что?

Он снова уселся в кресло и, чему-то улыбаясь, уставился на пол.

— Вам что-нибудь известно?

— Наверное, мне не следовало бы вам этого говорить, — он продолжал улыбаться в пол. — В сущности, я нарушаю инструкцию, но если вы торжественно пообещаете, что все останется между нами… Иначе у меня могут быть неприятности…

— Конечно же… ради бога.

— Может я немного опережаю события, но, кажется, мы распутали это преступление. Братья Тайкс…

— Братья Тайкс… — вырвалось у меня.

— Помните медаль, которую обнаружила ваша жена… Та, из вашего чемодана. Мы отправили ее на экспертизу, и там установили, что она принадлежит Честеру Тайксу. Ни в какой регате он ее не завоевал, а получил в 1931 году за участие в конкурсе на лучшую модель судна. Он изготовил маленькую яхту.

— Черт побери… А как же…

— Вы имеете в виду их алиби? — опередил меня лейтенант.

— Да, ведь капитан рыбацкой шхуны подтвердил, что в ту ночь — пятнадцатого октября — братья находились у него на борту и участвовали в лове устриц.

— Именно так он и утверждал, но знаете, что выяснилось? Этот капитан — родной дядя Тайксов.

— Невероятно! В самом деле? В таком случае…

— Разумеется, — лейтенант снова стал прогуливаться по комнате. — У нас уже есть ордер на их арест, но мы никак не можем отыскать этих субъектов. Они словно в воду канули. Но считайте, что они у нас в руках; это вопрос двух, максимум трех дней…

И он дружески похлопал меня по плечу.

— А что касается Ральфа Эванса — будьте совершенно спокойны. Я за него ручаюсь.

Слушая Рейнольдса, я старался обрести уверенность и приободриться. Как было бы здорово, если бы он действительно оказался прав. Братья Тайкс арестованы. Тайна голубой яхты раскрыта. Однако лейтенант уже столько раз будил во мне надежду, что и на этот раз я не мог избавиться от сомнений.

Рейнольдс почувствовал мой скептицизм.

— Посудите сами… разве я осмелился бы отпустить вас в Нью-Йорк и оставить миссис Лидс дома совершенно одну, если бы имел хоть малейшие опасения?

— Наверное, нет.

— Хотите, на время вашего отсутствия я лично позабочусь о безопасности вашей супруги?

— О, конечно, — обрадовался я. Наконец-то мне стало гораздо спокойнее. Словно с моей груди свалилась огромная тяжесть.

— Значит договорились. Правда, я очень занят, но обещаю как минимум раз в день навещать вашу жену. А теперь отправляйтесь в дорогу и ни о чем не беспокойтесь. Когда ваш концерт?

— Завтра вечером.

— А когда собираетесь вернуться?

— В четверг после обеда.

— Прекрасно. Это совсем ненадолго. Я буду беречь миссис Лидс, как зеницу ока, и предупрежу Эванса, чтобы он остерегался братьев Тайкс, если им вдруг взбредет что-либо в голову. Этот Эванс — настоящий силач.

— К счастью…

Рейнольдс проводил меня к дверям. С окрестных лугов доносилось блеяние овец. Приятный, поистине успокаивающий пасторальный звук.

— Желаю успеха, — сказал лейтенант на прощание.

Я отъехал от него в гораздо лучшем настроении, испытывая чувство выполненного долга. Мэри оставалась в надежных руках, под охраной двух молодых, сильных мужчин. И теперь я собирался всецело заняться своими делами. В конце концов я ждал этого момента и трудился ради него многие месяцы.

Оставив позади себя городок, я выехал на автостраду и уже к часу дня добрался до Нью-Йорка. Неплохо пообедав в маленьком, но с прекрасной кухней ресторане, я вернулся в отель и немного вздремнул. После сна я принял душ, побрился и переоделся в спортивную куртку и серые фланелевые брюки. Затем уселся в ожидании корреспондентов из журнала «Взгляд». Вид на город, открывавшийся из окна моего номера, был великолепен.

Прямо передо мной раскинулся Центральный парк, утопающий в яркой свежей зелени, окутавшей его словно ажурная изумрудная шаль. Между деревьев неторопливо прогуливались люди в разноцветных одеждах. С обеих сторон этого необыкновенного зеленого оазиса гигантской стеной вздымались небоскребы, пылающие в лучах заходящего солнца. Они мигали тысячами окон, переливались красками, и казалось, что они двигаются, наполняясь звуками большого города. Звуки эти были поистине неповторимы и восхитительны: абстрактные, безликие, неземные. Будто протяжный грохот, составленный из бесчисленных разнородных звучаний. Подобного эффекта я стремился достичь в «Метопи». Меня охватил неописуемый восторг. Я впитывал в себя этот необыкновенный город и его хаотичную бетонную музыку. Наконец осуществилась моя мечта — я настоящий композитор, я создал Великое Творение.

Когда весенним солнечным днем смотришь из окна нью-йоркского отеля, то видишь перед собой гигантскую корону. Там, внизу, простирается многоцветный, сверкающий бриллиантами, отливающий пурпуром и изумрудом ореол славы и успеха. Кажется, достаточно одного волшебного слова, и этот поистине королевский венец материализуется. И состоится коронация. И в твою честь поднимутся миллионы бокалов. И расстелется королевский ковер, протянувшись в бесконечность…

Я сидел у окна с блаженным чувством удовлетворения от выполненной работы. Ожидал интервью, которое представит меня обществу. Ожидал славы и признания и в мечтах уже видел себя на вершине успеха. Будущее представлялось мне сплошным триумфом. Джон Уайльд Лидс Второй, оставивший мир бизнеса ради мира искусства будет признан великим композитором. Когда-то, еще в школе, мальчишки дразнили меня «пони». Я был самым маленьким в классе. Мое имя служило поводом для всякого рода насмешек, поскольку фирма Лидс по всей стране известна своим сантехоборудованием. Но теперь никто не посмеет высмеять это имя. Наоборот, мое имя будет произноситься с восторгом и восхищением и встречаться бурными овациями. Оно будет увековечено в мраморе. И, быть может, мой бюст займет почетное место в Центре Линкольна. Я снова погрузился в мечты и представил себя на церемонии открытия бюста, пожимающим направо и налево руки моих почитателей. Мэри, конечно, рядом. Очаровательная и элегантная. А вокруг — самые известные и знаменитые люди нашего времени. И всюду цветы, шампанское, пальмы в больших кадках. Торжественные речи…

Телефонный звонок.

— Слушаю.

— Вас спрашивает мистер Тайкс. Ему можно подняться к вам в номер?

— Постойте, постойте… как вы сказали?

— Мистер Тайкс, сэр. Из журнала «Взгляд».

На мгновенье у меня перехватило дыханье.

— Сейчас спущусь, — наконец выдохнул я.

 

17

Неторопливой походкой я вышел из лифта. Оправившись от первого впечатления, я даже находил ситуацию несколько забавной. В конце концов Тайкс — не такое уж редкое имя. Меня просто удивляло стечение обстоятельств. Еще несколько часов назад это имя означало для меня имя убийцы, а сейчас — репортера, представляющего известный многотиражный журнал.

На кушетке сидел маленький лысый человечек, а рядом с ним женщина с фотоаппаратом. Да, это наверняка не Честер Тайкс.

— Мистер Тайкс? — спросил я.

— Да. Мистер Лидс? — ответил он тонким голосом, слегка шепелявя.

И Вана он ничем не напоминал.

— Вы из «Взгляда»? — улыбнулся я.

— Совершенно верно. Позвольте представить вам мисс Финиан.

Мисс Финиан была немолодой, мужеподобной, энергичной особой.

— Мы поговорим здесь, внизу, или поднимемся к вам в номер? Хотелось бы сделать несколько снимков.

— Пойдемте наверх. Там освещение лучше.

Я был доволен, полностью расслабился и совершенно спокойно беседовал с ними. Но как только мы оказались в номере, и мисс Финиан стала возиться с экспонометром, все мое прекрасное настроение мигом улетучилось.

Так, ни с того ни с сего. Словно в самом обыкновенном чемодане внезапно открылось второе дно.

Мистер Тайкс сидел себе на моей кровати и курил сигарету. Он был похож на лилипута в игрушечном костюме.

— Должен признаться, дорогой мистер Лидс, у меня к вам особое отношение, — неожиданно заявил он и улыбнулся, показывая желтые зубы. — Мои родственники живут с вами по соседству…

— Ваши родственники…

— Да. Честер и Ван Тайкс. Я их двоюродный брат. Вы наверное знакомы с этим семейством? Они все прекрасно знают и постоянно упоминают о вас. Честно говоря, впервые я услышал о вас от своей кузины Нетти Тайкс. Она сказала, что вы композитор и часто бываете в Нью-Йорке. И именно Нетти настаивала, чтобы я взял у вас интервью.

— Боже мой… — простонал я.

От волнения у меня все поплыло перед глазами. Я был в полном замешательстве. Но решающий удар ждал меня впереди.

— Нетти содержит антикварный магазин. Знаете, в таком большом белом доме на Морской улице. Она вдова Вана. Вы не знакомы с Нетти? Неужели? Но вы должны знать Честера. Он библиотекарь…

Он улыбнулся и покачал головой.

— Сразу видно, что вы настоящий композитор… вы держитесь вдали от людей. Если не ошибаюсь, ваш дом стоит уединенно на берегу залива. Помню, еще мальчишкой я часто бегал туда — ловить рыбу с берега… Извините… Что случилось, мисс Финиан?

— Я просто хочу сделать несколько снимков, — ответила мисс Финиан. — Как его лучше снять — сидя или стоя?

— Сидя, — ответил коротышка. — Так, как сейчас.

Блеснула вспышка.

Я сидел с охваченной ужасом, безумной физиономией; белый, как стена. Снимок, разумеется, получился отвратительным, видимо поэтому его и напечатали. Подпись под ним гласила:

«Джон Уайльд Лидс Второй — наследник огромного состояния владельца фирмы сантехоборудования присоединяется к длинноволосым». Я выглядел на нем так, словно увидел призрака.

Впрочем, так оно и было.

Призрак, на которого я уставился, был плодом воображения моей Мэри. Честер Тайкс, согласно ее словам, был рыбаком, живущим в разваливающейся лачуге, окруженной горами устричных скорлуп. Я глупо пялился на эту лачугу, на заржавевший холодильник, валяющийся на крыльце. Пялился на его грозного брата Вана и на женщину с тугим узлом волос на затылке, смотрящую по телевизору богослужение, которая, как оказалось, разбирается в современной музыке, содержит первоклассный антикварный магазин и почитывает «Взгляд». Боже мой, я постепенно начинал все понимать.

Такова была горькая правда. Очень часто ее трудно переварить. Бывает, что слишком большая порция вызывает у человека тошноту и головокружение. И он спасается от правды, желая по-прежнему вдыхать сладкий воздух обыденной лжи.

Я так долго жил с образом братьев Тайкс, нарисованным мне Мэри, что не хотел расставаться с ним, несмотря на то, что он мне совсем не нравился. Я пытался убедить сем, что коротышка, сидящий передо мной всего-навсего обманщик. Или что все это какое-то невероятное совпадение. Ван Тайкс и Честер Тайкс, говорил я себе, это два ничтожества, два обыкновенных бандита, которые насилуют женщин, угрожая им ножами и кулаками. Братья Тайкс — это пара ненормальных преступников, и с минуты на минуту они будут арестованы лейтенантом Рейнольдсом по обвинению в убийстве.

Так было и так должно остаться.

Мисс Финиан сделала снимки и удалилась.

А Тайкс достал из кармана блокнот и карандаш и приступил к делу. Где я родился? Какое влияние оказали деньги моего отца на мое развитие в детские годы? Когда я начал сочинять музыку для прутиков и камешков? По его ироничным улыбкам и провокационным вопросам я догадался, что он собирается написать одну из глупых статеек, полных намеков и насмешек. Ну что ж, по крайней мере, — он действительно журналист и интервью проводит с профессиональной сноровкой. Он ничем не отличается от уже знакомых мне рядовых, посредственных щелкоперов, и наверняка был тем, за кого себя выдавал. Позже, когда он ушел, я позвонил на всякий случай в редакцию «Взгляда» и навел о нем справки. Да, он действительно был сотрудников редакции.

Трудно передать, что пережил я за прошедшие полчаса в этом проклятом номере.

— А ваши родственники — единственное в округе семейство с такой фамилией? — расспрашивал я его.

— Да, скорее всего. Наши предки поселились там еще в 1635 году. Первый Тайкс прибыл из Англии, из графства Эссекс и получил участок земли…

— Это очень интересно… — я старался прийти в себя и судорожно снимал подлокотник кресла. — А этот Честер Тайкс, библиотекарь, не увлекается ли он в свободное время ловлей устриц? Не является ли он случайно заядлым рыбаком?

— Ничего подобного! Господь с вами… — он так расхохотался, что у меня дрожь пробежала по телу. — Честер? Дорогой мой, да он ни разу в жизни не ступал на борт судна. Он терпеть не может воды. А почему вы об этом спрашиваете?

— Просто так, — тихо ответил я и попытался улыбнуться. — Мне показалось, что я слышал это имя в несколько ином контексте. Честер Тайкс. Рыбак Честер Тайкс. И у него был брат, которого звали Ван. А еще они имели очень красивую яхту, иол. Голубой иол под названием «Морской гном»…

Я смотрел на него с несчастной улыбкой, еще надеясь на какое-то спасение.

— Нет, это наверное не они, — мистер Тайкс почесал свою веснушчатую лысину. — Об этих я никогда не слыхал. Однако что-то здесь не так. Вы говорите, голубой иол? «Морской гном»? Странно. Я иногда пишу о парусниках для спортивной рубрики, но о такой яхте ничего не слышал. Да еще чтобы ее владельца звали Честер Тайкс…

Я проглатывал комья в горле, запинался, бормотал себе под нос, что я, вероятно, что-то перепутал, и так далее… а сам все глубже и глубже падал в бездну. Проваливался в бездну отчаяния.

Тайкс что-то говорил, быстро и многословно, но я не запомнил ни одного слова. Я смотрел на кончик его сигареты, на котором медленно нарастал пепел. Наконец, почти в последний момент, Тайкс осторожно вынул сигарету из бледных губ и загасил в хрустальной пепельнице.

У него были бесцветные, на выкате, глаза, похожие на яйца вкрутую, очищенные от скорлупы. Он смотрел на меня, а я испытывал огромное желание схватить его за горло и душить до тех пор, пока эти круглые глазки не выкатятся из глазниц. Мне хотелось швырнуть его на пол и топтать ногами. Еще охотнее я выбросил бы его в окно, под колеса проезжающих автомобилей.

— А может вы знаете некоего Маннеринга? — спросил я.

— Гая Маннеринга? Ну конечно. Это мой старый приятель. А вы с ним не знакомы? Вы могли бы стать членом его клуба шарадистов. Это прекрасное развлечение в долгие зимние вечера… Он, несомненно, был бы счастлив, если бы вы захотели к ним присоединиться… Поговорите об этом с моей кузиной Нетти, и она вам все устроит. Вы знаете, ведь Гай, увы, калека…

— Калека?

— Да, бедный Гай. Живет в кресле на колесах. Лет десять назад он попал в аварию. За ним ухаживает его дочь Магда… очаровательная девушка. Она не вышла замуж и все внимание уделяет только отцу. Обязательно посетите его и, я уверен, вы не пожалеете. Он живет в очень старинном доме семнадцатого века. Здание великолепно сохранилось. Правда, там маленькие комнатки и очень низкие потолки, но обстановка восхитительная, и Магда содержит все в идеальном порядке. Это необыкновенно милые и гостеприимные люди…

Он еще долго распространялся о Маннерингах.

А у меня перед глазами стояло описание Мэри. Чернобровый пират, одетый в бриджи для верховой езды, живущий с крашеной блондинкой. А оказалось, что это больной, беспомощный калека в инвалидном кресле.

Человек, который никогда в жизни не поднимался на борт судна, который никогда в жизни не имел даже лодки, у которого тридцать лет назад при родах умерла жена, оставив ему дочку по имени Магда, заботящуюся об огороде и разводящую сиамских котов. И не было у них никаких коров породы Ангус, а Маннеринг не был председателем яхтклуба. Целые дни он проводил за игрой в шахматы или за составлением сложных шарад. Перед его домом не было ни подъездной дороги, ни площадки для автомобилей, он жил в небольшом старинном доме на главной улице. И не было никакого слуги-негра по имени Сэм, ну и, разумеется, не существовало управляющего имением и мисс Эмилии в желтом парике.

Все это являлось чистейшей выдумкой.

Я не спрашивал Тайкса больше ни о чем.

Поднявшись, я пожал маленькую ручку моего собеседника поблагодарил за оказанную любезность и за проведенное интервью. Стоя в дверях я смотрел, как этот уродец скрылся в лифте, затем вернулся в комнату, закрыл двери, несколько раз провернув ключ в замке. Все мое тело охватила дрожь.

Я проклинал ее всей душой.

Я проклинал ее всем сердцем.

Однако уже точно знал, что действовать нужно крайне осторожно.

Позвонил в несколько мест.

Междугородние разговоры заказывал с ближайшего переговорного пункта.

Свою фамилию не называл.

Все верно. Антикварный магазин был собственностью вдовы Вана Тайкса.

С острова Тилхэм мне ответил сам Персиваль Овенс. Он содержал там магазин по продаже инструментов. Говорил отрывисто и с сильным акцентом. Но был вполне жив и здоров.

Во всей округе не проживали ни Макгилы, ни Коббсы.

Я не мог понять, почему же я до сих пор ничего не проверил. Почему доверял всем этим россказням…

Просто я был слишком одурманен и околдован очарованием Мэри. Полностью погруженный в свою работу, я безгранично доверял ей, а она пичкала меня, словно ребенка, сказками из «Тысячи и одной ночи.»

Со сжатым от волнения горлом я позвонил Честеру Тайксу, местному библиотекарю. Нет, он не мог припомнить никакого каталога, содержащего реестр голубых иолов. Такого перечня в его библиотеке нет, и к тому же, насколько ему известно, ничего подобного вообще не существует.

Тот мир, в котором я жил с октября по апрель, прямо на моих глазах расползался по швам. И вскоре совсем исчез. Я был голый… как тот король в своем великолепном новом платье.

Осталось сделать всего один, последний звонок.

В шесть часов я связался с Береговой охраной.

— Лейтенант Рейнольдс? Нет, с такой фамилией у нас никто не работает.

 

18

Конечно, воспользовавшись самолетом и такси, я добрался бы домой гораздо быстрее, но я чувствовал, что мне следует вести себя как можно незаметнее. Поэтому я сел в «ягуар» и снова помчался по автостраде, не слишком обращая внимания на ограничение скорости. Около десяти вечера я въехал в наш городок, уже почти уснувший к этому времени. В сгустившихся сумерках я увидел старинный дом несчастного Маннеринга. Он и прежде не раз привлекал мое внимание.

Насколько иным предстал в эти минуты передо мной наш маленький городок. Он был полон очарования и покоя. Обыкновенное провинциальное американское поселение, в котором обитают мирные, законопослушные граждане. Как же я мог настолько погрузиться в искусство, что не замечал очевидного? И позволял Мэри и ее «лейтенанту» пичкать меня своими дешевыми историями уровня бульварных романов, глупых фильмов и пустых телесериалов. Все сцены спектакля, в котором мне предназначалась главная роль, были ими заранее срежиссированы и отрепетированы. И теперь я знал, зачем и почему.

Я остановил автомобиль за полмили от дома, заехав поглубже в лес, где высокие деревья и густые заросли образовывали отличное укрытие. Осторожно, как опытный бойскаут, я продвигался к нашему уединенному дому в кромешной темноте, освещаемой только мерцанием звезд. Я рассчитывал каждый шаг, стараясь не наступить на сухую ветку и как вор или призрак медленно подкрадывался к цели.

Стояла тихая и необычайно темная ночь, дул холодный ветер, на безлунном небе серебрились редкие звезды. Именно в такую же ночь и произошло то «загадочное убийство».

Но теперь я уже знал, что все это ложь и обман.

И уже тогда были «Психея», Ральф и «лейтенант», а также ряд прекрасно выполненных звуковых эффектов.

Выйдя из леса, я увидел возле нашего дома так хорошо знакомый мне старый «шевроле» Рейнольдса.

Ни в одном из окон не горел свет. Это было мне на руку. Я на четвереньках пополз к автомобилю. Бесшумно добравшись до него, я присел передохнуть и посмотрел в сторону пристани. Она была пуста. «Психея» исчезла.

Я изумленно вглядывался в темную поверхность воды. Неужели Ральф испугался и решил дать деру? А может все вместе — вся преступная троица — решили смыться? Если так… то я не имел бы ничего против.

Вдруг, когда я размышлял о том, что делать дальше, издалека до меня донеслись звуки голосов. Женщина… и двое мужчин. Слова не удавалось разобрать. Я вздрогнул, почувствовав, что когда-то уже переживал нечто подобное. Они доносились с солидного расстояния, со стороны залива. Я оторвался от «шевроле» и, соблюдая осторожность, пополз через газон.

И внезапно я увидел их.

Посередине бухты, точно как в ту памятную ночь, покачивалась на волнах «Психея», стоящая на якоре довольно далеко от берега. Перед яхтой и позади нее тянулась черная полоса воды, а ее темный контур выделялся на фоне ночного неба, как на японской гравюре. Окна каюты были освещены тусклым желтым светом. Однако вся троица, вероятно, находилась на палубе. Я крался ползком, все ближе подбираясь к берегу.

Вот уже прибрежные камыши, ближе подойти не удается.

О да, это без сомнения был голос Мэри, моей подлой Мэри, и звук гитары Ральфа, и густой баритон «лейтенанта». Черт бы их всех побрал!

Нас разделяло по меньшей мере семьдесят пять ярдов глубокой воды.

Через минуту, дрожа от ярости, я снял туфли и носки, сбросил пиджак и брюки и соскользнул в воду. Был конец апреля, и уже прошло несколько по-летнему теплых дней, но вода оставалась холодной, как лед. Кроме того, здесь слишком глубоко, а в этой черной, как смола, воде — насколько мне известно из различных книг — обитает множество не слишком приятных созданий, таких как черепахи, ужи, угри.

Но, стиснув зубы, я двинулся вперед и, немного проплыв, нырнул в направлении судна. Вынырнул я недалеко от яхты. Отчетливо виднелись силуэты трех человек, сидевших на корме. Паруса были спущены. Все трое сейчас молчали. Я снова опустился под воду и подплыл поближе, направляясь к носу. Еще дважды я нырял, появляясь на поверхности все ближе к цели. Я уже адаптировался к температуре воды и, признаться, даже испытывал какое-то радостное возбуждение, когда, словно большая рыба, подплывал все ближе и ближе. Последний раз я вынырнул всего лишь в нескольких дюймах от крепко натянутой якорной цепи.

Я ухватился за цепь и судорожно сжал ее обеими руками. Внимательно прислушался. Ральф продолжал бренчать на гитаре. Я достиг своей цели и доплыл к ним незамеченным. Стараясь дышать как можно тише и не выпуская из рук цепи, я постепенно приходил в себя.

Ральф перестал играть. Послышалось бульканье льющейся из бутылки жидкости и стук льда в стакане. Все молчали, и мне показалось, что атмосфера, царящая на палубе, оставляет желать лучшего, как будто совсем недавно произошла ссора.

Я оказался прав.

— Не понимаю, зачем ты так упорно настаивал на этих Тайксах, — сказала Мэри. — Ты переборщил, явно переборщил.

Я напряженно прислушивался к ее голосу. Мне показалось, что она немного пьяна.

— Какая разница, — буркнул «лейтенант».

— Он, конечно, глуп, но не до такой степени, — продолжала она.

Моя жена! Моя милая, нежная супруга! Боже, как же я ненавидел ее… Для нее вся эта игра была не только средством для встреч с любовником, о нет! Она неплохо развлекалась за мой счет, наслаждаясь моей доверчивостью и пребывая в восторге от своей роли.

Дрянь.

— Он догадается, вот увидишь, — сердилась Мэри.

— Не будь идиоткой! — взорвался «лейтенант».

— Как ты со мной разговариваешь!

Тут Ральф дернул гитарные струны, словно аккомпанируя их ссоре.

— Ты ведь и сама прекрасно понимаешь, куколка, что рано или поздно твой муженек сообразит, в чем дело. Ты и так рисковала всю зиму. Но, в конце концов, однажды он оторвет свой ленивый зад от кресла, отправится в город и увидит, что и как. Ты вела себя как дура. Нельзя было использовать настоящие имена.

— Фил прав, — добавил Ральф.

Фил!

Фил!

Значит, этого ничтожного Адониса зовут Филипп. И это Филипп наставил мне рога, и довольно солидные. Я вспомнил диктора с телестудии в Лос-Анджелесе, где работала Мэри. Его тоже звали Филипп.

— Я только хотела напомнить тебе, мой милый, — сказала Мэри, — что деньги, насколько известно, не растут на деревьях и не валяются на дороге. И если бы он обо всем узнал, то тут же вычеркнул бы меня из завещания, развелся со мной, и я не получала бы ни цента алиментов… Нет, мы не можем рисковать…

— Ну что ж, всегда существует и другой выход, — мрачно произнес Филипп.

— Если бы нам только удалось уговорить его на эту прогулку, — вздохнул Ральф. Мэри промолчала.

Она не возражала!

Охваченный ужасом, я шевельнулся, и якорная цепь задела корпус яхты.

— Что это? — перепугалась Мэри. — Вы слышали?

На палубе замолчали. Я затаил дыхание и был готов в любую секунду скрыться под водой.

— Наверное, рыба, — предположил наконец Ральф.

— Ты стала слишком нервной, куколка, — сказал Филипп. — Поговорим завтра. — Он зевнул. — Пошли спать.

— Отнеси меня в каюту, дорогой, — капризно попросила Мэри.

— Хэй-хоп! — воскликнул Филипп. Видимо поднял ее. — Спокойной ночи, Ральф. Остерегайся китов.

Раздались тяжелые шаги по ступенькам. Вскоре из каюты послышались страстные вздохи. Свет погас.

— Ты устала? — спросил Филипп.

Потом наступила глубокая тишина.

На палубе остался Ральф. Большой глупый Ральф лениво бродил по своим владениям. Затем подошел к борту и долгое время тупо таращился в воду. А я тем временем размышлял о морской прогулке, которую он предлагал, и уже ни в чем не сомневался.

Я коченел от холода. Болели руки, уставшие держать жесткую цепь.

И вот, наконец, я услышал глубокий вздох, и яхта задрожала, как будто на палубе улегся слон. Это Ральф все-таки решил немного вздремнуть. Вскоре его храп разносился по всему заливу.

Огромным усилием я взобрался на палубу. Никогда в жизни я, вероятно, не совершал ничего более трудного… и более опасного. Не знаю, откуда вдруг во мне взялось столько сил и отваги. Может, от прилива яростной ненависти, которая поднималась и кипела в моей груди.

Когда я покинул Нью-Йорк и мчался сюда по автостраде, то еще не имел ни малейшего понятия, что я сделаю. Да, я собирался поставить Мэри перед фактами, разоблачить. Собирался обругать ее, оскорбить, унизить. Сказать, чтобы убиралась ко всем чертям. Может быть, я даже ударил бы ее пару раз, или просто выгнал из дома…

Но теперь я знал — нужно сделать что-то совсем другое.

Я стоял на палубе, вода стекала с меня ручьями, но Ральф даже не шелохнулся. Он лежал вытянувшись во весь рост, в огромных кроссовках и выцветших голубых джинсах. Так он спал, этот мужлан, недоумок, дебил. Я на цыпочках обошел его. Планировку этой проклятой яхты я помнил наизусть. Отыскал вход в каюту и по ступенькам с каучуковым покрытием спустился вниз.

Здесь было невыносимо душно из-за плотно закрытых окон. Когда мои глаза освоились с темнотой, я смог различить очертания двух тел, лежащих на разных кроватях и спящих непробудным пьяным сном. Он — на спине, свесив руку вниз и тяжело дыша; а она — словно маленькая фарфоровая статуэтка, хрупкая и нежная, как морская пена.

Я почувствовал запах ее духов, и вспомнилось очарование ее прекрасного тела.

На полу валялась подушка. Очень осторожно, очень тихо я подобрал ее, подошел к кровати, накрыл ею лицо Мэри и слегка надавил. Мэри тихонько застонала. Я надавил сильнее. Еще сильнее…

Сейчас я расплачивался с ней за все. За дни и ночи, наполненные тревогой о ней. За то, что вместе с этими ублюдками она насмехалась надо мной. За их кровожадное веселье. За таинственные телефонные, звонки. За автомобиль на мосту. За желтый парик. За пожар и дневник. За ложь, измену, предательство…

Через несколько минут все было кончено.

А потом я, словно тень, взлетел на палубу, перелез через борт и соскользнул в воду.

Тихий всплеск.

Убийство на голубой яхте стало реальностью. Это был мой прощальный подарок Мэри.

Я вернулся на берег, собрал свои вещи, подсох с помощью автомобильного обогревателя и двинулся в обратный путь.

В шесть утра я возвратился в свой номер, а в восемь попросил телефонистку соединить меня с собственным домом.

Разумеется, никто не отвечал.

Затем я позвонил в комиссариат полиции.

— Вот уже несколько часов я пытаюсь дозвониться до жены, — сказал я дежурному офицеру. — Никто не поднимает трубку. Она осталась дома одна. Не могли бы вы проверить…

Часом позже они уже были на месте. И Ральф, и Филипп все еще спали мертвецким сном, а в каюте лежало тело Мэри.

Я был счастлив.

Я знал, что теперь они также будут умирать от страха, как когда-то я. А их оправдания окажутся бесполезными. Они не смогут объяснить, откуда на борту «Психеи» взялся покойник.

До самого конца я исполнял роль убитого горем супруга.

Оба негодяя отправились за решетку. Таким образом, справедливость восторжествовала.

Сейчас я живу в Рио-де-Жанейро. Здесь идеальный климат. Часто посещаю маленькое кафе, где у столиков прислуживает очаровательная сеньорита. Ее кожа — словно спелый персик, глаза — два голубых горных озера. Она в восторге от моей музыки…