Однажды я поехал к Митричу, на охоту. А Митрич — это мой приятель лесник. Он живет в самом лесу, у просеки — от станции ходу километров пять.

Вот я приехал, вылез из вагона, час шагал по лесу, вошел в избу-сторожку и что же! Вместо моего Митрича, живет в сторожке какой-то верзила-парень.

— А Митрич где? — спрашиваю.

— Перевелся в другое лесничество.

Эх, какая обида! Значит, пропала моя охота. Настрелять-то я, конечно, и сам настреляю — тоже не лыком шит, но с Митричем веселее. Он все выводки знает, все места, а охотник-то он какой замечательный! Да и подарки я ему из города привез: и дробь и порох.

— Ты, хозяин, не здешний? — спрашиваю я парня.

А верзила улыбнулся и отвечает:

— Ни… я нэ здэшний. Я ж с Полтавщины приихав. Женился и приихав.

— А ты не охотник? С ружьем не балуешься? — спрашиваю.

— То можно, — говорит, — то я обожаю! Я на степу дудаков стрелял. Гарно стрелял! Тильки провианту у меня нэма.

— Да я дам тебе провианту — и дроби и пороху. Пойдешь; что ли, на охоту?

— Можно, можно, — согласился парень.

Ну зарядил я ему патроны, подзаправились мы — поели — и пошли.

И тут начались приключения. Прошли мы немного, я и замечаю, что парень мой в лесу, как глухой на концерте. Ничего-то он не понимает. Всякое дерево ему оказывается бэрэза. Елка — бэрэза, сосна — бэрэза и береза — бэрэза. Идет, идет он по лесу, зацепится и бац! — в яму головой. Каждая ветка его либо хлестнет, либо ткнет. Только мычит мой верзила, да повертывается, да за глаз рукой держится — стегнуло веткой.

Эх ты, дудак степной, думаю, и где тебе по нашей тайге ходить.

Вот так лесник!

А я тоже, как будто нарочно, все места забыл. Давненько здесь не был.

Но вот наконец знакомое место — брусничник. Тут всегда из года в год тетерева держатся.

— Ну, — говорю я парню, — готовься, иди влево, да тихо, не спугни. Здесь тетерева будут.

Прошел мой парень шагов пять тихо, а потом что ни шаг, то обязательно на ветку сухую наступит, и такой шум-треск пошел, будто по лесу слона ведут. И вдруг из-под ног парня начали тетерева взрываться — фрррр, фрррр…

А парень мой рот разинул, стоит как телеграфный столб. Видать, испугался даже. А мне стрелять нельзя, очень густые елки.

— Пали! Чего ждешь? — кричу.

— Так я ж не знаю, в якого запалить.

— Эх, растяпа ты, рыбий глаз!

Походили мы еще. Мимо верзилы два рябчика пролетели и затаились в еловых ветвях. А лесник липовый ничегошеньки не видит. Я уж сам подошел и хлопнул обоих.

Эх, думаю, что зря время проводить! Только ходишь да злишься. К дому надо подаваться. Да и дождь что-то накрапывает.

— Ну, веди домой, — говорю. — Хватит, наохотились.

— А куда ж?.. А где же моя хата?

— Ты что, в своем лесу заблудился?

Я в карман за компасом — а компас забыл. И солнца, как нагрех, нет. Все небо затянуло, да так, что и верхушек деревьев не видать.

— Ну, раз дороги не знаешь, — значит, надо ждать, — говорю.

Сам-то я тоже не знаю, в какую сторону податься. Вот если прояснеет, тогда я с дерева увижу, куда итти, или по солнцу определюсь.

— Ну, что ж, руби ветки — шалаш устроим.

— Топора нэма, — говорит парень.

Лесник в лесу без топора! Вот бэрэза окаянная!

Сели мы, сиротки разнесчастные, на кочки мокрые, сидим, курим. Вокруг моросит, и нет нам пути.

И дернуло же меня связаться с первым встречным-поперечным. И охота пропала, и время загубил. Насколько мы тут застряли, — может, дождь дня на три зарядил! Вот и сиди мокни, как сыч на болоте. Ух, как злюсь я на себя!

А парень хоть бы что. Гляжу — достал из кожаной сумы краюху хлеба, разломил ее не торопясь и говорит:

— Закусить трошки трэба.

Ел-ел, жевал-жевал, а потом взял сумку и хотел хлеб обратно сунуть. А из сумки как поползут тараканы.

— Вот скаженные, — говорит верзила. — К хлэбу забрались. То Митрича звери, не трэба вас теперь. У нас на Полтавщине их нэма. Мы хаты глиной мажем.

И вытряхнул из сумки штук сто тараканов. Ох, и перепугались эти тараканы! Заползали, забегали в мокрой траве, по мху. А я сижу и наблюдаю, что-то они будут делать в лесу, жители запечные, звери домашние. И вот вижу удивительную вещь.

Ползали-ползали тараканы без толку в редкой лесной траве, потом собрались в грудку, пошевелили усиками и быстро-быстро, все разом, поползли в одном направлении.

Вот они целые два метра проползли, и их не видно стало. Поднялся я с пенька, смотрю: ползут — то кучей, то гусем один за другим. Я за ними пошел. Да ведь как ползут здорово: не крутятся, не сбиваются с направления, если ствол на пути попадется, они его обойдут и снова — как по компасу — все в одну сторону.

— Удивительная вещь!

И тут вспомнил я пчел, которые летят к своему улью, домашних голубей, которые откуда угодно найдут свою голубятню.

«А чем чорт не шутит, — подумал я. — Может, и тараканы домой направляются».

Я побежал назад к стоянке, схватил ружье, ягташ. А парень спрашивает:

— Ты куда?

— Пойдем, пойдем, — говорю я.

Верзила встал и поплелся сзади.

Мы обогнали тараканов. Я наметил кое-как направление, куда они ползли, и мы зашагали. Через полкилометра лес стал редеть, редеть, и я увидел сарай и дом-сторожку. И, пожалуйста, мы дома. Показали нам тараканы дорогу.

* * *

Приехал я в город и сдуру рассказал о моем приключении. С тех пор издеваются надо мной приятели. Стоит мне собраться куда-нибудь на охоту или в путешествие — всегда дарят мне компас — спичечную коробку, в которой сидит таракан. Ведь нашли какого-то чудака, который тараканов для певчих птиц разводит. И всегда таракан в коробочке толстый, жирный — такой, что и смотреть противно.