Песня племени тхару

СВАДЬБА

Когда автобус прибыл в Гхорахи, столицу региона, расположенную высоко в холмистой части округа Данг, я просто испугалась. Здесь было еще больше домов, магазинов, машин, мопедов и людей, чем в Ламахи.

Мой брат и еще один дальний родственник привели меня и Гома, одну из маленьких девочек из моей деревни, к большому желтому дому, окруженному высокой каменной стеной. Мне этот дом показался крепостью. В нем было три этажа и множество окон с затемненными стеклами. В саду стояла большая палатка, от которой до нас доносилась громкая музыка. Было слышно множество голосов, люди смеялись, стучали тарелками и звенели бокалами.

Мы подошли ближе и очутились перед большой коричневой деревянной дверью. Мужчины посмотрели друг на друга. Амар немного помедлил, затем постучал в дверь.

Прошло довольно много времени, прежде чем нам открыл какой-то лакей. Амар объяснил ему, кто мы. Лакей дал знак подождать и закрыл дверь. Через несколько минут она снова отворилась и к нам вышел один из младших мужчин, которые приходили в деревню. Он знаком пригласил нас следовать за ним. Мы робко вошли внутрь. Даже у Амара был неуверенный вид, и он заметно нервничал.

Желтый дом в Гхорахи принадлежал уважаемой и влиятельной семье. В этот день там находилось множество родственников, друзей и соседей, потому что семья праздновала свадьбу.

В Непале свадьбы зачастую длятся несколько дней и ночей. Прежде всего — в богатых семьях, которые могут себе это позволить, как эта семья в Гхорахи. Весь сад и дом, украшенные гирляндами из цветов, были заполнены множеством людей. Женщины были в блестящих вышитых сари или курта, а мужчины были одеты в костюмы, как те, которые приезжали в Манпур. Даже дети были разодеты как принцы и принцессы. У одной лишь невесты был невеселый вид. Она сидела в одиночестве на возвышении в своем красно-золотистом одеянии. Неподвижная как кукла. Ее руки были разрисованы хной. Казалось, она тут — единственный человек, который не имеет никакого отношения к празднику.

Амар вдруг заторопился. Он поставил меня перед собой, сказал пару слов мужчине, который открыл нам дверь, тот кивнул, и Амар повернулся ко мне.

— Вам нужно сесть вон там, сбоку; сейчас кто-нибудь придет и заберет вас. Делай то, что они тебе скажут, поняла? Ты мне это обещаешь? — Затем пробормотал: — До свидания, Урмила. Пока.

И просто оставил меня тут с моим маленьким узелком под мышкой. Родственник, сопровождавший Гому, тоже поспешно распрощался. Когда мы поняли, что они уходят, за ними уже закрылась дверь.

Мы сначала стояли совершенно одни, беспомощные и растерянные. Никто не обращал на нас внимания. Гости вовсю праздновали свадьбу. Музыкальная группа играла индийскую поп-музыку, которую я до сих пор слышала только по радио у наших соседей. Пара молодых людей дико танцевала под нее. На столах горели свечи, а на вертеле над огнем жарилось мясо. Дым облаком поднимался в ночное небо.

Большинство гостей сидели за столами, разговаривали, оживленно жестикулируя, ели и пили. Дети играли в догонялки и носились между столами и в саду. Пару раз они натыкались на нас. Так что нам пришлось отойти в сторону и сесть на землю, как сказал нам Амар.

Я была едва живой от усталости после путешествия, перехода через реку и поездки в автобусе. За нами все еще никто не приходил, и я, сидя на земле, свернулась в клубочек и, несмотря на музыку и шум, заснула.

Какая-то женщина разбудила меня, потормошив за плечо.

— Идемте со мной, — потребовала она и пошла вперед.

Музыканты как раз сделали перерыв. Гости сидели небольшими группами под навесом. Служанка показала нам каморку рядом с кухней, в которой мы должны были спать. Она даже не спросила нас, хотим ли мы есть, хотя на столах под навесом возвышались целые горы еды. Уставшие, мы все равно были не в состоянии что-либо проглотить. Мы настолько выбились из сил, что даже не могли плакать или тосковать по дому. Расположившись на циновке рядышком друг с другом, потому что было слишком холодно, мы накрылись моим платком. Несмотря на громкую музыку и шум на улице, мы сразу же уснули.

Лишь на следующий день я узнала, что пожилой мужчина, который приезжал в мою деревню, выбрал меня в качестве подарка для своей дочери из Катманду.

Большой желтый дом принадлежал ему. Его дочь, для которой меня купили, приехала сюда на свадьбу своего брата. Ее звали Зита. Когда я увидела ее в первый раз, на ней было не сари, как на большинстве других женщин, а синее полудлинное платье с блузкой из того же материала. Она только что приехала и тащила за собой огромный черный чемодан на колесиках. Мужчины помогали ей, потому что у нее было еще много багажа. Я тоже взяла одну сумку и потащила ее в дом. Было сразу заметно, что Зита из большого города. Она выглядела не так, как остальные. Первая наша встреча длилась всего лишь несколько минут — ее отец только представил меня.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Меро наам Урмила Хо, — сказала я тихо, — меня зовут Урмила.

Казалось, она не особенно обрадовалась.

— Она же такая маленькая и худая, как же она будет работать? — спросила она своего отца, внимательно рассматривая меня с головы до ног.

— Ничего, привыкнет, — сказал ее отец.

Дети Зиты тоже приехали с ней. Они были чуть младше меня.

— О, здорово, наша девочка-служанка, — обрадовались они, когда мать показала им меня. Затем они развернулись и убежали. Зита улыбнулась и протянула мне мандарин.

— Возьми, это для тебя.

Своему отцу она сказала:

— Мы с ней поладим.

Она оставила меня стоять там, где я была, и стала здороваться с гостями и другими членами семьи.

В последующие дни я все еще оставалась в доме в Гхорахи, пока продолжалась свадьба. Это были сплошные приходы и уходы бесчисленного количества гостей. На подъезде к дому двое молодых мужчин несколько часов украшали джип для молодоженов цветами и пальмовыми ветками. Даже в гриву и в хвост лошади, верхом на которой жених должен был приехать на свадебную церемонию в храм, вплетали цветы. Невообразимая роскошь и богатство демонстративно выставлялись напоказ. До этого я думала, что такое бывает только в сказках.

В Гхорахи мне пока не пришлось много работать. Семья была слишком занята праздником, чтобы обращать внимание на Гому и меня. Так что я даже немного поиграла с Паийей и Моханом, детьми моей махарани — моей госпожи, — я даже пела и танцевала с ними под музыку. Но обычно я и Гома сидели где-нибудь в сторонке в саду и смотрели на людей. Гома в прошлом году уже работала в другой семье в качестве камалари. Тем не менее для нас обеих все здесь было необычным и новым. Я очень тосковала по своей деревне, по своей матери, по моим братьям и сестрам. Гома наверняка тоже, но она об этом не говорила. Она вообще говорила очень мало.

Однако, поскольку она все же была немного старше меня и у нее уже был опыт работы камалари, она кое-что объяснила мне. Когда мне поручили постирать кое-какую одежду, она показала, как нужно обращаться с мылом и намыливать ткань, и помогла мне все хорошо отстирать.

Одна из поварих принесла нам на следующее утро непальское национальное блюдо дхал бхат — рис с чечевичным соусом. Она поставила железную миску на пол перед нами. Нам очень хотелось есть, потому что кроме мандаринов вчера вечером в Ламахи мы больше ничего не ели, и мы жадно проглотили рис. Еды даже после праздника было много. Когда мы просили, нам разрешали кое-что взять со столов. Я ела прежде всего бананы, мандарины и сладости, потому что у нас в Манпуре их никогда не было.

Многого в этом большом желтом доме я так и не увидела. Я успела заметить, что кухня напичкана разными электрическими приборами. Огромный холодильник внушал мне страх, потому что гудел и издавал странные звуки. Здесь также стояла большая серебристая рисо- варка. Громкий писк, который она издавала, когда рис был готов, пугал меня каждый раз. В доме было множество лестниц, дверей и спален.

На второй день мне разрешили спать на полу в комнате сестры Зиты. Там было намного приятнее и далеко не так холодно, как в каморке. Утром я заглянула в гостиную через открытую дверь. В ней стояло множество коричневых шкафов, комодов, — кожаных диванов, а на полу лежал красивый пестрый ковер. Гардины из светло-оранжевого шелка свисали с окон до самого пола. В одном углу были нагромождены все свадебные подарки: золотые украшения, хрустальные вазы, телевизор, кресло, музыкальная установка, кастрюли, горшки, множество коробок и пакетов.

Кроме того, молодожены получили в подарок мопед и камалари для домашней работы.

В первые дни я всего лишь один раз вышла за пределы усадьбы. Хозяева послали нас на рынок, находившийся через две улицы отсюда, купить салат и кориандр. За это они каждой из нас дали по двадцать рупий. Огромные деньги для маленькой девочки. Я очень гордилась своим первым самостоятельным заработком.

Через пару дней путешествие для меня продолжилось. Гома осталась в Гхорахи. Зита, ее дети, ее брат, пара других родственников и я снова сели в автобус. В этот раз мы направлялись в Катманду.

Я сейчас лишь слабо помню ту десятичасовую ночную поездку. Помню лишь, что в автобусе было очень холодно. К счастью, я сидела рядом с Паийей, дочерью Зиты, и другой женщиной, так что мы согревали друг друга.

Я пыталась представить себе Катманду, столицу нашей страны. До сих пор я слышала лишь то, что рассказывали в деревне, потому что из моей семьи никто и никогда еще не был там. Говорили, что это очень большой город. Значит, еще больше, чем Ламахи и Гхорахи. Я слышала, что там работает и живет очень много людей. Что там ездят тысячи машин и там можно купить все, даже золотые статуи Будды и телевизоры, такие большие, как дома.

Неужели и правда там горы касаются неба? Какой будет моя дальнейшая жизнь? Сдержат ли богатые люди свое обещание и позволят ли мне ходить в школу? Где я буду жить? Будет ли дом таким же большим, как дом в Гхорахи? Что будет со мной? И когда я снова увижу свою семью?

КАТМАНДУ

Когда мы наконец приехали в Катманду, уже светало. Город был окутан плотной пеленой серого тумана. Фары машин в дымке были похожи на глаза огромных чудовищ.

Я еще никогда не видела такого множества автобусов, фар, прожекторов, фонарей, машин, грузовиков, мопедов, домов и людей одновременно. На автовокзале царил сплошной хаос. Люди со своими узлами и пакетами пробирались сквозь толпу на улицу. Мужчины сбрасывали сумки и чемоданы с крыш автобусов. Люди кричали друг другу какие-то слова, которых я не понимала. Я чувствовала себя маленькой песчинкой и прижималась к Зите, потому что боялась, что могу потеряться в этой давке.

Кроме того, меня охватил ледяной холод. Большинство людей были одеты в куртки с капюшонами, прочную обувь, на головах у них были шапки. Люди из нашей деревни предупреждали меня, что зима в Катманду очень суровая. Но такого холода мне еще никогда в жизни не приходилось ощущать. От моего дыхания образовывались целые облака пара. Мои зубы стучали, а босые ноги совершенно онемели.

Наконец Зита собрала весь свой багаж.

— Давай, иди со мной, — коротко потребовала она.

Я надеялась, что нам не придется идти далеко. Когда Зита остановилась перед одним из такси и открыла дверь, я была счастлива. Постепенно мои ноги и руки согрелись. Я протерла маленькую дырочку во льду, покрывавшем окно, и с удивлением рассматривала все вокруг: дома казались мне высокими, словно башни, и во всех окнах горел свет. Даже сейчас, ранним утром, на улице было множество людей. Я вспомнила Манпур, где как раз начинался новый день. Моя семья сейчас, наверное, сидит вокруг огня, кукарекают петухи, скрипит водокачающий насос и мычат буйволы.

Здесь же были только машины, улицы и дома, насколько можно было окинуть взглядом. Все было серым и коричневым, нигде не было деревьев. Воняло выхлопными газами, вокруг было очень шумно. Из-за постоянных автомобильных гудков и рева моторов невозможно было, услышать ни пения птиц, ни криков животных. Мне стало очень грустно. От тоски по дому у меня встал комок в горле, и эта тоска железным кольцом сжала мое сердце.

Такси остановилось перед большим зданием с множеством квартир. Здесь был даже лифт. Я нерешительно вошла вслед за Зитой и ее детьми в маленькое, размером с ящик, помещение лифта с зеркалом на стене и вздрогнула от испуга, когда за нами автоматически закрылись двери. «Мы попались в этот ящик как в ловушку!» — пронеслось у меня в голове. Затем этот ящик начал двигаться. Паийя и Мохан, дети Зиты, рассмеялись при виде моего испуганного лица.

— Посмотри, эта деревенская девчонка еще никогда не ездила в лифте!

Я обрадовалась, когда двери открылись снова. Дети подбежали к двери в квартиру и позвонили.

— Мы привезли с собой служанку! — взволнованно закричали они, когда их бабушка открыла им двери.

— Ах, вот и прекрасно, — обрадовалась она. — А как тебя зовут?

— Урмила, — сказала я и робко осмотрелась по сторонам.

— Ты хочешь есть, Урмила? — спросила меня пожилая женщина.

— Альми, немножко, — призналась я.

Она принесла мне стакан молока и кексы. Я обрадовалась и подумала, что попала в очень милую семью. Когда я спросила, где можно помыть стакан, Зита ответила:

— Сейчас тебе не надо этого делать. Ты, конечно, устала после долгой поездки.

Затем она показала мне квартиру: сначала кухню с газовой плитой и холодильником, затем гостиную, в которой стоял коричневый диван и обеденный стол, и, наконец, террасу, балкон и ванную, где была водопроводная вода и туалет со смывом. И везде горели лампы — сразу по несколько в каждой комнате. Для меня все это было совершенно новым. Я только молча кивала и надеялась, что скоро научусь обращаться со всем этим.

В деревне у моих родителей и у моей сестры в хижинах вообще не было мебели. Мы сидели на корточках на полу или на маленьких круглых корзинках и спали на циновке. Наша одежда, которой было не так много, была развешана на палках, а рис хранился в большом глиняном горшке. Лишь снаружи перед дверью, возвышаясь над землей, располагался деревянный каркас, обтянутый шнуром, служивший нам днем одновременно и стулом, и кроватью, поскольку находился вне досягаемости крыс, скорпионов и жуков.

Телевизора я тоже никогда не видела, хотя слышала, что такие ящики, показывающие картинки, существуют. Люди в деревне рассказывали, что в нем можно увидеть движущиеся изображения, поющих и танцующих людей, футбольные игры и игры в гольф. Однако я поверила в это лишь тогда, когда увидела телевизор собственными глазами.

И в самом конце она показала мне место, где я должна была спать, — на полу в комнате бабушки.

Двенадцать человек жили тогда в той квартире в Катманду: Зита со своими двумя детьми, ее брат с женой и их детьми, ее зять с женой и детьми, а также свекровь Зиты. Я была номером 13.

Я должна была обращаться к ним с высочайшим уважением, как раньше обращались служанки к своим хозяевам. Зиту я должна была называть махарани, а ее детей — принц и принцесса. Зато они часто называли меня не по имени, а просто тхаруни, что означает не что иное, как «приблудная девчонка из племени тхару».

Махарани Зита показала мне дорогу на рынок, где я должна была покупать продукты, и водокачающий насос, откуда я должна была носить воду, потому что в Катманду тогда часто бывали проблемы с подачей воды. Совсем рядом находился белый дворец с огромным зеленый парком. «Это индийское посольство», — сообщила мне Зита.

На следующее утро она отправила меня купить молоко в магазине на углу. Я еще помню, как сидела на улице перед магазином с картонной упаковкой молока на коленях и пыталась посчитать машины. А поскольку я не умела считать до ста, то считала их от одной до двадцати, а затем начинала считать снова. Куда же едут все эти люди? Что такое важное они собираются делать? У них был такой важный вид и серьезные лица, у этих людей в их машинах и на их мопедах.

Большинство прохожих не обращали на меня никакого внимания, лишь пара собак подошла ко мне поближе и обнюхала меня. Все было таким скученным,

громким, тесным. Почти не было зелени, деревьев и совсем не было джунглей, полей и лугов, как в моей деревне. Воняло выхлопными газами машин. Многие люди носили марлевые повязки, защищавшие рот и нос от пыли, чтобы не вдыхать грязь. Эти маски придавали им пугающий вид. Воздух в Катманду плохой. Над долиной постоянно висит серое облако смога, которое, словно грязная занавеска, закрывает вид на белоснежные вершины Гималаев.

Дома были похожи на спичечные коробки, поставленные друг на друга. Наискосок над улицами тянулась паутина электрических проводов. Везде были рекламные щиты: призывали покупать машины, телевизоры, лимонад или шампуни. На плакатах были изображены счастливые семьи, смеющиеся дети, женщины с блестящими волосами или мужчины в костюмах.

На улицах кое-где вяло росли пальмы. Перед магазинами возвышались горы синих, красных и зеленых пластмассовых ведер. В витринах лежали мобильные телефоны и сверкала пестрая, всех цветов радуги, материя с блестками для сари. Из музыкального магазина гремели популярные шлягеры на языке хинди. На обочине дороги бродячие торговцы продавали перчатки, носки, клубнику, арахис и даже сигареты поштучно. В придорожных кафе булькали в жире на огне сладкие пирожки или овощи. И ко всему этому добавлялся оглушительный хор автомобильных сигналов, треск мопедов, гул проезжающих автобусов и машин. У меня поначалу от множества людей, впечатлений и шума просто кружилась голова.

Знаменитые кварталы храмов в Катманду, Патан и Бакхатапур, отделанные резьбой и позолотой крыши, фигуры улыбающихся Будд и бесчисленных индийских богов, дворец Кумари, огромные штупа (ступы), флажки и гирлянды цветов, монахи и странники, тысячи голубей, населяющих площади перед дворцами, разнообразная жизнь в узких переулках старого города, искусно сделанные молитвенные мандалы, музыкальные чаши, кашмирские шали, куртки из овечьего руна для путешественников, прекрасные виды с холмов на город и заснеженные вершины Гималаев — все то, что так любят туристы, приезжающие в Катманду и Непал, я просто не видела, хотя туристический квартал Тхамель и площадь Дурбар находились всего лишь в двадцати минутах ходьбы от дома, в котором я жила.

КАМАЛАРИ

Вскоре у меня вообще не осталось времени, чтобы смотреть на машины и людей. Все больше и больше Зита и ее родственники нагружали меня новыми обязанностями. Сначала они говорили: «Урмила, помой посуду». Затем: «Урмила, постирай белье». Каждый день мне нужно было перемыть огромную гору посуды и горшков и перестирать гору одежды. И все это — руками, в холодной воде. Даже в городе большинство семей в квартирах не имеют горячей воды. Не говоря уже о деревнях.

В комнате бабушки мне было тяжело спать в одиночку на полу на циновке, потому что я привыкла спать на полу вместе со всей семьей, тесно прижавшись друг к другу.

Я еще помню, что часто плакала, пока не засыпала, потому что чувствовала себя здесь очень одинокой.

Остальные члены семьи не любили бабушку. Она была из деревни, так же как и я, и была простой женщиной. Поэтому все часто смеялись над ней, а когда приходили гости, бабушку не выпускали из комнаты, потому что стыдились ее.

Но ко мне бабушка относилась очень хорошо. Она время от времени давала мне кексы и сушеные фрукты, потому что достаточно еды я не получала. Я часто голодала и была благодарна за каждый сушеный абрикос или горстку миндаля. Из страха, что другие застанут меня за едой, я пряталась в шкаф или в туалет. Иначе бы они отругали и бабушку, и меня.

Семья обедала, завтракала и ужинала за красивым полированным обеденным столом, — а я ела на полу в кухне. Когда они заканчивали еду, мне доставались объедки. Поначалу я не готовила еду, а только помогала, чистила и резала овощи, мыла рис. Пищу готовили женщины из этого дома. Одна невестка Зиты работала в фирме, которая занималась подбором временных работников и персонала, а остальные женщины сидели дома. Однако они часто исчезали на целый день, посещая магазины, косметические салоны или навещая подружек.

Муж Зиты тогда уже несколько лет работал в какой-то автомобильной фирме в Японии. Он присылал деньги и оплачивал эту квартиру, в которой все жили. Он, должно быть, зарабатывал очень хорошо. Они даже смогли построить себе большой красивый собственный дом на холмах. Муж звонил раз в неделю, недолго разговаривал со своей женой и детьми и спрашивал, все ли в порядке. Но он никогда не приезжал домой, чтобы проведать свою семью. Во всяком случае, за все эти годы я его ни разу не видела.

Все дети этой семьи ходили в школу. Я присматривала за сыном и дочкой Зиты. Мальчик, принц Мохан, посещал подготовительную школу. Он был на два года младше меня, значит, тогда ему было четыре года. Его сестра, принцесса Паийя, была в первом классе. Она была всего на пару месяцев младше меня. Я всегда готовила им одежду и стирала ее. Даже после того, как они ходили в туалет, мне приходилось мыть их. В Непале не принято пользоваться туалетной бумагой, вместо этого мы используем воду. Дети никогда не мыли самостоятельно свои попки. И даже их мать. Для этой цели у них была я, девочек-камалари.

Комната детей была завалена множеством игрушек: машинки, куклы, мячики, цветные карандаши. Такого я еще никогда не видела, но мне запрещалось даже прикасаться к ним. Да у меня и времени на игры не оставалось. Но даже когда я только приближалась к игрушкам или с завистью смотрела на них, дети тут же начинали кричать: «Это наши вещи, а не твои! Ты тут не для того, чтобы играть, а чтобы работать!»

Хотя Паийя и Мохан были приблизительно моего возраста, они вели себя не очень дружелюбно по отношению ко мне, В их головах с детства было заложено, что я — служанка, а не ребенок, с которым можно играть. Они смеялись надо мной, дразнили и толкали.

Каждое утро я должна была приготовить им их школьную форму: серые брюки и юбку, две голубые рубашки, бело-голубые полосатые галстуки и два серых пуловера с вышитой золотистой эмблемой на груди. При этом мне всегда было грустно и завидно. Я отдала бы многое в жизни за то, чтобы тоже ходить в школу. Мне нравился запах тетрадей и книжек, нравились карандаши и цветные фломастеры.

Через два месяца я отважилась спросить у Зиты:

— Когда же и я буду ходить в школу? Вы же обещали, что я тоже буду ходить.

Она утешила меня:

— Мы сначала должны найти школу для тебя, это не так просто. Есть большие списки ожидающих в очереди.

Она никогда не говорила: «Нет, ты не пойдешь в школу, ты нужна нам здесь, в доме». Она всегда говорила одно и то же: «Подожди, еще немножко терпения, скоро, позже…»

Шестеро детей этой семьи ходили в три самые известные и самые дорогие школы в Катманду: в школу «Маленькие ангелы», школу Святого Ксавьера — католическую элитную школу иезуитов и в школу «Лакеи» — очень престижную частную начально-подготовительную школу.

Каждый день я должна была отводить Паийю и Мохана на автобусную остановку. Я ненавидела это занятие, потому что страшно боялась переходить улицу. Для того чтобы добраться до остановки автобуса, нам нужно было пересечь дорогу с очень оживленным движением.

В Катманду почти не существует правил дорожного движения. Никто не обращает внимания на пешеходов, и каждый человек должен сам следить за тем, чтобы не угодить под колеса. Мохан и Паийя привыкли к этому, им не было страшно. Но я зачастую несколько минут стояла на обочине, не решаясь перейти улицу. Каждый раз, когда мне сигналила машина или мопед, я снова бегом возвращалась на край дороги. Иногда перебраться на другую сторону мне помогали чужие люди, а Мохан и Паийя смеялись надо мной.

Когда мы опаздывали, Зита давала мне пятьсот рупий, чтобы я отвезла детей в школу на такси. Обычно я высаживала Мохана и Паийю возле школы и на том же такси сразу же возвращалась назад. Но однажды я просто осталась там. Я уселась на каменную ограду рядом с воротами и смотрела, как родители или служанки привозят детей в школу. Некоторые матери прощались со своими детьми, целуя или обнимая их. У меня в деревне так было не принято. Я видела, как мальчики и девочки исчезали в своих классах с тетрадями и книжками под мышкой. Через открытые окна я слышала, как они поют и громко повторяют алфавит: «А, В, С, D…»

Я тихо повторяла: «А, В, С, D…»

— This is a cat, — говорил учитель, а дети повторяли:

— This is a cat.

— This is a dog, — говорил учитель.

— This is a dog, — повторяли за ним дети.

Я не решалась подойти поближе и заглянуть в окно, потому что боялась, что меня кто-нибудь увидит и прогонит. Но тем не менее у меня появилось такое чувство, что я тоже чуть-чуть в школе. Пусть даже тогда я не поняла ни слова по-английски.

Я видела, как дети выскочили во двор на перемену. Они смеялись и играли. У некоторых с собой были еда и напитки, и только тогда я вспомнила, что еще ничего не ела. У меня урчало в животе, и мне очень хотелось попросить у кого-нибудь из них хоть кусочек. Но я не решилась. И все равно, как завороженная, я сидела тут почти до вечера, пока в четыре часа занятия не закончились. Я подождала Паийю и Мохана у ворот и вместе с ними вернулась обратно на такси. Дети, казалось, не особенно удивились, увидев меня перед школой, но когда я появилась дома, Зита отругала меня:

— Где ты шлялась целый день? Тебя ждет много работы! Кроме того, ты могла потеряться — Катманду очень большой город! Смотри, если тебя еще раз так долго не будет дома, у тебя будут большие неприятности! В следующий раз ты сразу же вернешься на том же такси назад, слышишь?

Я лишь молча кивнула и занялась своей работой на кухне.

Когда дети выполняли свои домашние задания, я иногда подсматривала, заглядывая как можно чаще через их головы. Иногда Паийя давала мне лист бумаги и карандаш. Тогда я пыталась подражать ей и тоже рисовала буквы и цифры, как она. Если у нее было хорошее настроение, она показывала мне, как надо, или исправляла то, что я написала на своем листке. Но как только в комнату заходила ее мать или одна из других женщин, нам приходилось быстро прятать бумагу. Иначе бы меня наказали.

Проходили недели и месяцы. Чем старше и больше я становилась, тем больше работы на меня сваливали. Сами женщины уже совсем ничего не делали по хозяйству, зато мне приходилось делать все: наводить порядок, чистить, мыть посуду, варить еду, стирать белье и ходить за покупками. С пяти утра до десяти или одиннадцати часов ночи.

Хуже всего для меня было ходить за водой. Тогда в Катманду часто были проблемы с водоснабжением, хотя Непал является одной из самых богатых водой стран в мире.

Тем не менее и до сегодняшнего дня водоснабжение в Непале плохое. В квартире был водопровод, но воду регулярно отключали и мне приходилось ходить за водой к ближайшему водокачающему насосу. Иногда мне приходилось ждать несколько часов, а иногда и до позднего вечера, потому что за водой была большая очередь. Этот водокачающий насос находился в четверти часа ходьбы от нашего жилого дома. И каждый раз я тащила домой два полных ведра. И, наверное, не менее ста раз за дорогу я останавливалась и ставила на землю тяжелые ведра. Затем снова шла дальше. Однажды я споткнулась, одно ведро упало на землю, и вся вода вылилась. Я слишком боялась явиться домой только с одним полным ведром и поэтому пошла назад, еще раз выстояв очередь.

АЖАХАН — СЕМЬЯ

Семья Зиты очень плохо обращалась со мной. Молодые женщины часто злились и ругали меня по всяким пустякам. В основном это происходило тогда, когда Зиты не было дома.

Однажды ее невестка застала меня вечером за чтением.

— Немедленно выключи свет, неблагодарная маленькая нахалка! Ты что, думаешь, мы платим за электричество для того, чтобы ты читала? — набросилась она на меня. — Ты — камалари, и чтение — это не для тебя! От этого у тебя будут только всякие глупости в голове!

Прежде чем я успела выключить свет, она выкрутила лампочку, захлопнула дверь и оставила меня и бабушку в темноте.

Но хуже всего было отношение мужчин. Они командовали мной как хотели и наказывали без всякой причины. Особенно несправедливым был брат Зиты. Он бил или толкал меня, если ему что-то не нравилось. Один раз он так сильно ударил меня по лицу, что я упала на пол. Другой раз он обжег мне руку, вылив в припадке ярости на меня горшок с кипятком. Я уже не помню, по какой причине. Помню, что он угрожал мне:

— Не вздумай жаловаться Зите, тогда я тебя отлуплю по-настоящему!

В Непале семьи традиционно живут вместе. В городе они тоже живут вместе, даже если плохо ладят друг с другом. Так требует наша культура. Однако ссоры между Зитой, ее зятем и невесткой становились все сильнее. Как только Зита выходила из дому, другие члены семьи тут же начинали обсуждать ее. То, что я это слышала, их абсолютно не волновало — я же была девочкой-камалари, а не человеком. Когда Зита возвращалась, они делали вид, как будто ничего не случилось. В конце концов, им было выгодно, что за квартиру платил муж Зиты, а она разрешала им жить у нее бесплатно.

И со мной они обращались все хуже и хуже. Мужчины поздно вечером посылали меня в киоск за сигаретами и спиртными напитками. При этом они точно знали, что Зита запретила мне выходить из дому с наступлением темноты, потому что в газетах постоянно писали о девочках, которые исчезали или были изнасилованы на улице. Я очень боялась выходить ночью на улицу, но, тем не менее, мне приходилось бегать туда.

Когда Зита узнала об этом, она отругала меня:

— Ты не должна приносить им сигареты и спиртное! Я не хочу, чтобы ты выходила на улицу, когда стемнеет.

— Мой отец (ппмрм Tpfia ііпя меня тьт — моя кіімапііпи ^ ' t…. „……. г"') а не их!

(Так в тексте файла по которому делался FB2)

И тем не менее ее брат и зять постоянно гоняли меня в магазин. Так что я металась меж двух огней. Если бы я возражала семье, они бы меня побили. Когда Зита заставала меня, я получала неприятности от нее. Поэтому мне приходилось каждый раз тайно выбираться за дверь.

Зита хотела, чтобы я прислуживала только ее детям. А другие считали, что я — прислуга для всех детей. Зита хотела, чтобы я грела воду только для того, чтобы купать ее детей — Мохана и Паийю.

А ее брат кричал на меня:

— Что за расточительство? С каких это пор детей купают в теплой воде?

Я постоянно воевала на два фронта. Это было ужасно. Иногда я не знала, куда мне деться. Я просто не знала, как угодить им всем. Хуже всего, что у меня не было никого, с кем я бы могла поговорить. Зачастую я пряталась в туалете и плакала там. И часто стала разговаривать сама с собой. «Я этого больше не выдержу, — говорила я сама себе. — Они такие подлые». Затем я пыталась сама себя утешить: «Ты все выдержишь. Вот увидишь, что-нибудь изменится и все станет лучше…»

ЧУЖАЯ В СВОЕМ ДОМЕ

А потом действительно случилось чудо: через четыре года мне впервые разрешили съездить домой. На один-единственный день. На праздник Магхи. За все эти годы я ни разу не разговаривала со своей семьей. У моих родителей не было телефона, а ближайший находился в Ламахи, в шестнадцати километрах от деревни. Амар, мой брат, который продал меня, никогда не звонил сюда, чтобы поинтересоваться, как у меня дела.

Из Гхорахи один из двоюродных братьев Зиты на мотоцикле отвез меня в Манпур.

Я покинула дом, когда мне было шесть лет. А возвращалась уже десятилетней девочкой. Зита приказала мне сходить к парикмахеру и подстричь волосы. Сейчас они были такими же короткими, как у мальчиков, и кроме того, у меня была челка. Зита считала, что так практичнее. И одежда у меня была как у мальчика: джинсы и футболка. Зите нравилось, когда Мохан и Паийя после школы надевали спортивные костюмы: «Так вы похожи на маленьких американцев», — говорила она очень гордо. Они часто ходили в спортивных брюках, футболках или в спортивных куртках с капюшоном. И поскольку мне доставалась ношеная одежда этих детей, то и эти вещи я донашивала тоже.

Не только я изменилась, в моей деревне тоже кое-что произошло. Но самый большой сюрприз ожидал меня по дороге туда: через речку Рапти соорудили мост! Я не могла в это поверить, когда увидела его в первый раз. Мне не нужно было больше переходить речку вброд. Мое сердце прыгало от радости. Как красиво блестели металлические сваи моста на солнце! Этот мост был самым прекрасным из всех, что я видела. Если бы я могла, я бы пробежала по нему туда и обратно несколько раз. Туда и обратно. Однако двоюродный брат торопился и быстро пронесся на своем мотоцикле «Карачо» по металлическим плитам.

С тех пор этот мост является для меня символом. Символом того, что вещи могут меняться и в лучшую сторону и что никогда не надо сдаваться. То, что мне тогда, маленькой девочке, держащей за руку Амара, казалось непреодолимой преградой — быстрый поток Рапти, черная холодная вода, сильное течение, — теперь можно было легко преодолеть. Того, чего я так боялась, уже не существовало.

Кстати, мой отец до сегодняшнего дня отказывается ходить по мосту, потому что боится. Ему легче перейти речку вброд. Но для меня тот момент, когда я впервые увидела мост, стал самым счастливым моментом в моей жизни.

В Манпуре мне сразу же бросилось в глаза, что за это время стало намного больше домов. Мотоцикл с трудом прокладывал себе дорогу между домашними животными и людьми. Водителю приходилось быть очень внимательным, потому что глубокие лужи и ямы с грязью частично делали дорогу непроходимой. Наконец мы добрались до места.

Я сразу же побежала к нашей хижине. Но там меня ожидал шок: дом моих родителей был заброшенным и наполовину завалился. Там никого не было. Соломенная крыша стала дырявой, и дверь криво висела на дверных петлях. Что же случилось? Где были все? Меня охватила паника. А что, если моя семья больше не живет в Манпуре и я никого никогда больше не увижу?

У меня на глазах выступили слезы, но тут подошли соседи, которые увидели меня и спросили, кого я тут ищу.

— Мою семью, семью Фул Пат Чаудхари, целителя, — всхлипывая, сказала я.

— Да, а кто ты? — спросила соседка.

— Я — Урмила, его третья дочь, меня тут не было четыре года, потому что я камалари. А куда они подевались? — Я была в отчаянии.

— Не беспокойся, Урмила, они не уехали отсюда, не бойся! Сейчас они живут ниже по течению реки, рядом с новой школой, — утешила меня соседка. У меня с души свалился камень.

Я быстро снова вскарабкалась на мотоцикл и сказала мужчине, куда он должен отвезти меня. Когда мы в конце концов нашли дом моих родителей, я сильно удивилась: мои родители сейчас жили в большом доме, прямо по соседству с длинным зданием с плоской крышей, которое, наверное, и было новой школой.

Мою мать я узнала сразу, несмотря на то что прошло четыре года.

— Остановитесь, остановитесь! — закричала я и спрыгнула с мотоцикла. Я побежала к дому, крича «Дай, дай, — мама, мама!»

Но она лишь удивленно посмотрела на меня и спросила:

— Что это за мальчик, который зовет меня?

Никто не узнал меня, даже моя родная мать.

И тогда я взяла ее за руку, чтобы она благословила меня. Но моя мать убежала в дом и спряталась там.

— Кто это? Я его не знаю!

Я заплакала.

— Это я, мама, твоя дочь Урмила. Неужели ты меня не узнаешь?

Я привезла с собой в подарок мандарины и положила их перед собой.

— Я приехала из Катманду на праздник Магхи. Посмотри, я привезла с собой мандарины.

Она вышла из дома и недоверчиво посмотрела на меня. Постепенно она выходила из забытья. Все еще недоверчиво она приблизилась ко мне и стала рассматривать меня со всех сторон. Затем она взяла меня за руку и повернула ее ладонью кверху. Она задумчиво погладила меня по ладони.

— Урмила, неужели это правда ты? Как же ты изменилась! Ты выглядишь как мальчик!

— Да, это я, Урмила, — воскликнула я. — Ты не видела меня четыре года, но это правда я!

Другие женщины услышали нас и одна за другой стали подходить к нам. Они окружили нас. Когда они узнали меня, то обрадовались и стали хлопать в ладоши. Наконец моя мать подняла руку и благословила меня. Мои невестки тоже одна за другой благословили меня.

Затем мы пошли в дом и уселись вокруг огня. Я раздала мандарины, которые привезла с собой. Женщины представили мне новых членов семьи: у Амара сейчас было уже трое детей: дочка Махешвори и два сына, Дина Рам и Суреш. У моего второго старшего брата Говинды тоже появилось двое детей: Раджеш и Рамита.

Не было только Амара. Он нашел работу на пару недель на строительстве дороги возле границы с Индией.

Мой отец тоже находился где-то в пути. Он — народный целитель, знахарь, и люди приходят к нему по разным поводам. Если они поранились во время работы, если где-то что-то болит, если у кого-то нет аппетита или он слишком большой или если кто-то одержим злыми духами.

Чаще всего они приносят с собой пожертвования: немного риса, кокосовый орех, пару монет или бананов, и, к сожалению, слишком часто — бутылку самодельной рисовой водки. Затем мой отец смотрит на свой специальный маятник, дует на больное место на теле, создающее проблемы, сжигает какие-то травы и назначает людям лекарства из целебных трав, коры или листьев или просто говорит им, что надо делать.

Люди здесь, в деревне, верят в такие магические методы лечения. Зачастую у них просто нет иного выбора, потому что только немногие из них могут позволить себе купить лекарство в аптеке или обратиться к врачу. Сюда же приходят даже люди из окрестных деревень, чтобы спросить совета у отца. Часто его приглашают на разные церемонии и праздники: свадьбы и похороны, где много пьют. Тогда он не появляется дома целыми днями. Именно во время праздника Магхи отмечается больше всего семейных праздников и выпивается очень много алкоголя.

Мать с гордостью показала мне, что теперь у них тоже есть электричество.

Она включила лампочку, болтавшуюся под потолком:

— Смотри, у нас теперь есть свет. Тебе больше не надо бояться темноты.

Раньше мы все сидели на корточках перед огнем или зажигали керосиновую лампу или свечи. Но все же я часто испытывала страх.

Я осталась на весь день и на всю ночь. Моя мать, Бисрами и остальные мои невестки рассказывали, что произошло в деревне, кто женился, кто умер. Но о моей повседневной жизни в Катманду мы не говорили. Да они меня об этом и не спрашивали.

В нашей культуре и в моей семье не принято много говорить. Тем более о чувствах. Зачем мне их было расстраивать? Я знала, что мне придется возвращаться в Катманду. И ничего бы не изменилось, если бы я рассказала им все. Они все равно не поняли бы меня. Мои грубые натруженные руки я изо всех сил старалась не показывать.

Зато мои племянницы, племянники и другие дети из деревни донимали меня вопросами: «Как там, в Катманду? Ты живешь в большом доме? У них есть телевизор? Ты видела горы? Ты ходишь в школу? Там много машин?»

Они хотели узнать у меня как можно больше. Я почти наслаждалась их вниманием. Для них я была девочкой, которая приехала в гости из большого города. Зита одела меня на праздник Магхи в новую западную одежду. Такой ни у кого в деревне не было. Прежде всего они завидовали моим красивым белым кроссовкам. К счастью, они не имели понятия, в какой бедности я жила в Катманду, сколько и как тяжело мне приходилось работать и что я вообще не ходила в школу.

Как и раньше, я гуляла с другими детьми по деревне. Шел дождь, и в коричневых лужах плавали утки. Свиньи валялись в грязи. Мои белые кроссовки очень быстро покрылись грязью. Зита точно будет ругать меня. Но мне было все равно. Я наслаждалась моим свободным временем. Я наслаждалась тем, что мне не нужно работать, а можно побыть просто ребенком.

Мы заглянули к соседям, друзьям и дальним родственникам, живущим в деревне. Везде нас угощали едой, а в доме директора школы нам даже предложили сладости. Мы, дети, были счастливы. Мы танцевали под музыку, звучавшую по радио, смеялись, гоняли кур, лазили по деревьям, смотрели на взрослых, которые усиленно выпивали за праздник Магхи, пели, громко говорили и дико жестикулировали. Перед домом одного из деревенских старейшин собралось много людей. Мы протиснулись через толпу зевак вперед. Несколько молодых людей, выпив рисового вина, изображали уличный театр. Они подражали попрошайкам, которые вечно попадали впросак, потому что прикидывались дураками. Они спотыкались о свои собственные ноги, падали, воровали друг у друга монеты из карманов, переодевались женщинами. Публика веселилась и смеялась. Было так хорошо видеть радостные беззаботные лица вокруг и хохотать во все горло вместе со всеми!

Когда стемнело, при свете электрической лампочки мы все вместе уселись на пол и поужинали традиционными блюдами народности тхару на лиственных тарелках. Такие тарелки мы называем дониа. Они очень практичны, потому что их не надо мыть. Их складывают из листьев перед каждой едой, а после этого просто выбрасывают. Как я тосковала по своему дому и по вкусной еде! Какими вкусными были дикри — длинные белые валики или круглые шарики, которые делают из рисовой муки! Мой отец всегда выпекает их прямо на камнях рядом с очагом. Кроме того, были пряники из бобов, сладкий картофель, жареная во фритюре цветная капуста, картофель в остром зеленом соусе и даже мясо в честь праздника. Моя мать специально для меня зарезала курицу.

Я сделала вид, что попробовала всего понемногу, хотя уже давно стала вегетарианкой. Но остальные члены семьи ели мясо по праздникам. Праздничный ужин в день Магхи был намного богаче, чем раньше, потому что мои братья и невестки пару месяцев работали на строительстве плотины и заработали немного денег. Теперь река Рапти не могла уже так легко затапливать нашу деревню и наши поля. Кроме того, за работу каждому из них дали по мешку риса. Так что семья, по крайней мере на ближайшее время, имела достаточное количество еды.

И все же мать не разрешила мне остаться в Манпуре. Когда я на какой-то момент осталась наедине с ней возле колодца, где мы пеплом и водой оттирали и мыли горшки, я сказала ей, насколько я несчастна в Катманду и что семья, в которой я работаю, не разрешает мне ходить в школу, несмотря на то что они это обещали.

— А как насчет новой школы здесь? — спросила я. — Я ведь могла бы ходить в школу прямо рядом с домом и помогать тебе и невесткам по хозяйству и в поле. Пожалуйста, разреши мне остаться здесь! Не отсылай меня обратно в Катманду! Дай, пожалуйста!.

Мать сказала:

— Хорошо, если ты не хочешь снова уезжать так далеко, тогда пусть твой брат наймет тебе другой дом. Оставаться здесь ты в любом случае не можешь. Сейчас нам повезло со строительством плотины, но она уже готова, и у всех твоих братьев, за исключением Амара, снова нет работы. А через пару недель рис закончится.

Но в другую семью я не хотела. Кто знает, что меня там ждет? За это время я слышала очень много страшных историй о девочках-камалари. Их били, мучили, насиловали. В доме у Зиты и ее клана со мной, по крайней мере, хотя бы такого не происходило. Пусть даже моя жизнь у них была совершенно безрадостной и мне до сих пор не разрешали ходить в школу, а только заставляли работать, но я знала, чего мне от них ожидать. Я привыкла к ним, научилась жить вместе с ними, по возможности без неприятностей. Пусть даже не в Манпуре, но все-таки лучше работать у Зиты, чем неизвестно где в качестве камалари. Где-то в глубине души я понимала, что мне нужно вернуться в Катманду. Однако понимание этого было, тем не менее, болезненным.

Я сдалась и на рассвете собрала свою котомку. Бисрами, моя любимая невестка, принесла мне ожерелье из маленьких стеклянных бус. Она надела его мне на шею и поцеловала в лоб.

— Я каждый день думаю о тебе, Урмила. Ты сильная, ты справишься, ты вернешься, я твердо в это верю. И молюсь об этом каждый день.

Моя маленькая племянница, дочь Амара, принесла мне цветок:

— Вот, Урмила, это тебе.

Я обняла ее и не могла сдержать слез.

Немного позже за мной заехал тот же мужчина на мотоцикле. Перед тем как уехать, я помолилась Бутуа, богу племени тхару, который имеет обличье коня. Мы храним его фигурку в небольшом сундуке за хижиной моих родителей. Собственно, это два маленьких глиняных коня. Один из них, который побольше, — это жеребец, а тот, который поменьше, — кобыла. Они символизируют инь и ян — мужскую и женскую энергию Вселенной. Я положила пару цветов перед обеими лошадками и вознесла к небу молитву — молитву Бутуа, богу тхару, Шиве, Вишну, Будде и всем другим богам: «Пожалуйста, сделайте так, чтобы я поскорее вернулась домой!»

Затем я попрощалась со всеми и села на мотоцикл. Моя мать, мои невестки и их дети махали мне руками, однако туман скоро поглотил их. Уже за ближайшим поворотом их не стало видно.

Мужчина привез меня снова в большой желтый дом в Гхорахи, где меня уже ждала Зита и ее дети. Пару дней мы оставались там, а затем уехали назад, в Катманду.

ОДНА С ЗИТОЙ

Через пару месяцев после моего возвращения Зита настолько рассорилась с остальными, что они съехали с квартиры. Я была вне себя от счастья! Наверное, боги услышали меня!

Для меня наступило лучшее время. Мы переселились в квартиру поменьше — в том же здании, но на пару этажей выше. Однако мне все равно не разрешалось ходить в школу и я продолжала выполнять всю основную работу по хозяйству. Я, как и раньше, должна была называть их махарани, принц и принцесса. Но Зита в основном обращалась со мной хорошо.

Иногда она вела себя со мной так, словно я была ее родной дочерью. Например, когда она мыла голову Паийе и мне или когда приносила в постель своим детям и мне стакан молока. Теперь у меня всегда было достаточно еды, и, когда в доме мы были одни, мне даже разрешалось сидеть с ними за одним столом. Лишь когда приходили гости или члены семьи, мне снова нужно было уходить на кухню. Я спала в комнате детей на полу, и, если Зита уходила за покупками вместе с Моханом и Паийей, мне тоже кое-что доставалась: жевательная резинка, пара карандашей, заколка для волос или новая футболка только для меня.

Зита любила фильмы Болливуда. Шарук Хан, Амитабх Баччан и Айшвария Рай были ее кумирами. Конечно, в этом отношении она была не одна такая в Непале. Весь Непал любит фильмы Болливуда. Однако Зита питает к ним особую слабость. Иногда она брала с собой Паийю и меня в фотостудию. Там нам причесывали волосы, делали нам искусственную завивку с косичками, подрисовывали глаза черным карандашом и надевали на нас прекрасные сари, которые можно там взять напрокат для этой цели. Непальцы любят такие фотографии из фотостудии, на которых люди выглядят как королевы или звезды кино. Пару таких фотографий Зита подарила мне. Я все их вклеила в альбом, который храню как сокровище.

Когда я заканчивала работу, мне разрешали вместе с детьми смотреть телевизор. Дональд Дак и Покемон, индийские мюзиклы и непальские мыльные оперы. Однако моим любимым сериалом был «Elephant boy». История мальчика и маленького слоненка, который был его лучшим другом. Мать мальчика была больна, а его отец попал в плен. Но храбрый мальчик и слоненок сами в одиночку пробиваются через все преграды, освобождают отца и спасают мать.

Еще больше мне нравилось, когда наступали школьные каникулы. Тогда мы ходили в кино или на игровую площадку в парк Бу-Дхан Илькантха.

В Катманду есть всего лишь несколько парков и еще меньше детских игровых площадок. В парке по праздникам семьи встречались на пикниках. Молодые пары робко бродили по тропинкам. Дети играли вокруг, а некоторые даже выводили с собой собак на поводках, что в Непале пока что является редким явлением.

Для меня парк был неким волшебным местом, потому что там я могла превращаться в обычного ребенка: играть, качаться на качелях, съезжать с горки и вести себя так, как другие дети. Дети Зиты за это время тоже стали относиться ко мне лучше. Прежде всего — Паийя, с которой мы стали почти подругами. Мы играли в догонялки на лугу, качались на качелях и наперегонки съезжали с горки.

Иногда Паийя даже позволяла мне проехать пару кругов на ее розовом, как у Барби, велосипеде с опорными колесиками. Дома мне разрешалось наряжать ее кукол и Барби в разную одежду. Она даже разрешала перелистывать ее школьные учебники и показывала мне свои домашние задания. Я старалась, как только могла, списывать их. Таким способом я, по крайней мере, научилась писать простые предложения и решать задачи на сложение и вычитание. Я даже выучила пару английских слов.

Зита иногда брала меня с собой в ресторан, к своим друзьям и на вечеринки. С тех пор я люблю пиццу и горы.

Когда Зита бывала в хорошем настроении, мы все вместе ходили в американскую пиццерию. Нам давали забавные бумажные колпаки или воздушные шарики, да еще и кока-колу. Газ приятно щекотал небо. Мы смеялись и что-то рассказывали друг другу. Было такое чувство, что я почти являюсь членом этой семьи.

У друзей Зиты я однажды даже встречала Рождество. Раньше я не знала, что существует такой праздник. Ее друзья были христианами. В гостиной у них стояла елка, украшенная разноцветными бумажными гирляндами. В окне мигали светящиеся электрические лампочки. Нам дали очень сладкие кексы и подарки для детей. Даже для меня они подготовили подарочный пакетик — маленькую плитку шоколада.

Вместе с семьей Зиты мы праздновали большие непальские индуистские праздники, такие как Дассаин и Тихар. Дассаин празднуют осенью, в месяце картик, и он длится пятнадцать дней и ночей — от того момента, когда Луна становится полумесяцем, до полнолуния. Празднуется победа над демонами богини Кали или Дурга, как мы здесь, в Непале, называем ее.

Люди наводят порядок в своих жилищах и украшают все цветами, маленькими свечками и изображениями богини. Они устремляются в храмы с пожертвованиями. В жертву приносят целые стада буйволов, коз, овец, целые стаи уток и кур, чтобы настроить на мирный лад кровожадную Дурга. Прежде всего — на восьмой день, в день Черной ночи.

В одном только знаменитом храме Кали в Патане в этот день приносят в жертву сто восемь буйволов — это я слышала от родственников Зиты, которые присутствовали на этом ритуале. Число сто восемь является священным числом для индусов. Они рассказывали, что тогда все залито кровью и внутренности жертвенных животных развешивают на воротах.

Кроме того, в праздник Дассаин много едят — прежде всего мясо. На десятый день люди посещают своих родственников. Родители благословляют своих детей тика — красной точкой, которую наносят им на лоб. Люди дарят друг другу желтые цветы джамара, которыми украшают волосы или носят их на шее. Даже в бедных семьях в этот день обязательно нужно надевать что-то новое. Это приносит счастье. Детям дарят новую одежду и немножко денег. Зита тоже подарила мне бумажные купюры и дала новую одежду.

Тихар — это праздник света. Он не такой кровожадный. Его празднуют в честь Лакшми, богини богатства и счастья. Лакшми является женой Вишну. Она родилась из моря и владеет всеми богатствами океана. Люди везде в домах и квартирах зажигают масляные светильники и свечи и молятся о благополучии и довольстве. Ночью светится весь город. Видеть это просто чудесно. Праздник продолжается пять дней. Мы наводим основательный порядок в домах и украшаем все цветами, потому что, по преданию, богиня любит красивые дома, в которых царит порядок.

На праздник Тихар мы чествуем Создателя и животных. Особенно корову, священное животное индусов и национальное животное в Непале. Но также чествуют ворону, собаку, и сову — символ Лакшми. Последним днем праздника является Бхай Тика — в этот день женщины благословляют своих братьев, других мужчин в семье и друзей тикой и цветами. Знаменитый астролог рассчитывает точное время благословения. Информацию о нем целый день передают по телевизору и радио, и все верующие-индуисты в Непале строго придерживаются этого времени, даже высокопоставленные персоны и политики. Это священный момент, когда все женщины молятся о долгой жизни своих мужей, отцов, сыновей, дядей и братьев, родных и двоюродных.

МАНАКАМАНА — ХРАМ ЖЕЛАНИЙ

Зита впервые взяла меня с собой в храм в Патане, на знаменитой площади Дурбар в Катманду, и в Бхактапур. Бхактапур очень красив. Мы поехали туда в солнечный субботний день вместе с семьей Зиты. Вместе с нами были Паийя, Мохан и другие родственники. Зита специально наняла для этого отдельную машину.

Мы прогулялись по храмовому комплексу, и Паийя рассказывала мне все. Она показала мне храм Таледжу, которому уже несколько столетий. В этом дворце пятьдесят пять окон, восьмиугольный павильон и самая высокая пагода Непала. Мы провели там все полуденное время, ели сладкий липкий рисовый пудинг, кормили голубей и рассматривали туристов. Там было очень много иностранцев. Так много иностранцев в одном месте сразу я еще не видела. Наше особое внимание привлекла женщина с короткими светлыми волосами. На ней было красивое платье с очень узкими тесемками, и она в одиночку гуляла между храмами с толстым туристическим путеводителем в руках.

— Давай подойдем, поговорим с ней, — сказала Паийя и потащила меня с собой.

— Нет- нет, ты не можешь просто так заговорить с ней. Что ты хочешь ей сказать?

Я была слишком робкой.

Паийя самоуверенно подошла к женщине и заговорила с ней:

— Hello! My name is Paiya. Where are you from?

— I am from Australia, — сказала женщина.

— What is your name? — хотела узнать Паийя.

— My name is Emily. Nice to meet you, Paiya. And this is your friend? — Она показала в моем направлении.

— Yes, she is my friend. — Паийя подтолкнула меня, чтобы я тоже что-нибудь сказала. Но я не решилась. Мой английский язык был еще очень плох.

— Her name is Urmila, — сказала Паийя вместо меня.

— That's a nice name. Are you from Bhaktapur? — спросила Эмили.

— No, we are from Katmandu, — сказала Паия.

— How old are you? — спросила Эмили.

— I am thirteen and she is also.

— Do you have children? — спросила Паийя из любопытства.

— No, — засмеялась Эмили. — I don't have children yet. I am still studying, but I would like to have some later. And you?

Теперь Паийя покраснела и захихикала:

— Yes…

На этом и ее познания английского закончились.

— Bye-bye, have a nice day! — махнула она рукой Эмили и потащила меня дальше.

Я восхитилась Паийей, что у нее хватило храбрости заговорить с австралийской студенткой.

— Мне это доставляет удовольствие! — сказала Паийя. — С кем нам еще поболтать?

Она уже высматривала следующих туристов. Группа иностранцев двигалась как раз в нашем направлении. Паийя помахала рукой, и люди помахали ей в ответ. Затем какой-то пожилой мужчина спросил, можно ли сфотографировать нас. Я скептически посмотрела на Паийю.

— Да, о'кеу, — сказала она, к моему удивлению.

Мужчина сунул в руки своему другу фотоаппарат, стал между нами и положил нам руки на плечи. Мне это было очень неприятно. Но для Паийи, казалось, в этом не было ничего странного. Она любезно улыбалась в камеру. Когда первый мужчина сфотографировался, фотографию захотел еще второй, а затем и третий. И всегда только мужчины. Мне это не понравилось. После третьего фото я покачала головой и потащила Паийю в сторону.

— Чего ты? — воспротивилась она. — Это же весело.

— Нет, я больше не хочу. Мне не нравится, как они прижимают меня к себе. Нет.

— Да что тут такого, тут ничего особенного! — Паийя помахала рукой группе туристов на прощание, а я осмотрелась по сторонам, ища Зиту и остальных.

Мы нашли их возле Золотых ворот.

— Посмотри-ка, это же артист Говинда Арун Ахуджа! — Паийя вдруг очень заволновалась. Она побежала вперед, а я — за ней. Зита и все остальные стояли вокруг Говинды, известного артиста кино и телевидения из Индии.

— Не могу себе поверить, неужели это действительно он! — Паийя была вне себя от восторга. Она протиснулась сквозь толпу к Говинде и попросила дать ей автограф. А я осталась с краю.

Но Говинда увидел меня и спросил Паийю:

— А кто это, твоя подружка?

— Это Урмила, — объяснила она. — Она наша камала- ри, служанка.

— Ах да? Такая красивая девочка и служанка? — Говинда посмотрел на меня с недоверием. Ему было чуть за тридцать, и он прекрасно выглядел — как настоящая кинозвезда. В открытой белой рубашке и зеркальных очках.

— Ты сфотографируешься вместе с нами? — спросила Паийя. — Пожалуйста, пожалуйста!

Вся семья стала вокруг Говинды перед воротами храма. Я осталась в стороне.

— Пожалуйста, не стой там в сторонке, иди сюда, вперед! — позвал меня Говинда. А затем Паийя захотела сфотографироваться вдвоем с Говиндой. И снова Говинда позвал меня к себе:

— Давай, иди сюда. Ты тоже должна быть на фотографии!

Несколько смущенная, я стала рядом с Паийей. Однако Говинда перетащил меня на другую сторону.

— Cheese! — сказал он и продемонстрировал свои блестящие белые зубы. Я постаралась улыбнуться в камеру как можно лучше. Однако на фотографии видно, что я чувствую себя не в своей тарелке.

В семье Зиты тоже был артист. Звали его Судип. Он был племянником мужа Зиты и часто заходил к нам. Зита и Паийя считали его красавцем, и им льстило, что такой знаменитый актер телевидения иногда заглядывал к ним.

— Быстренько, Урмила, приготовь нам чай. Принеси подушку. Вынеси это в кухню…

Перед важными гостями Зита начинала вновь командовать мной, чего она обычно не делала.

— Нет, оставь в покое бедную девочку, — защищал меня Судип, — у нее такое милое личико. Она так сладко выглядит.

С одной стороны, конечно, его слова радовали меня, но, с другой, я немножко стеснялась, что он говорил это в присутствии других людей. Зите и Паийе тоже не нравилось, что он хвалил меня. Это было заметно по их лицам.

Но он снова и снова начинал с этого. Он следовал за мной в кухню и пытался взять меня за руку. Он касался моей руки, когда я подавала чай. На прощание он обнимал меня, хотя у нас это было не принято.

— Ах, Урмила, ты такая милая девочка, — шептал он мне на ухо.

Я стала бояться его визитов. Однажды он неожиданно явился в дом, когда я была там одна.

— Привет, Урмила, как у тебя дела? Я принес манго.

— Намаскар, сэр. Зита, Паийя и Мохан ушли. Они знали, что вы придете? — робко спросила я.

— Нет, я просто так хотел заглянуть к вам. Ты приготовишь мне чай?

Я не могла сказать «нет», это было бы невежливо. В конце концов, он был родственником Зиты и телезвездой. Я пошла на кухню, чтобы поставить воду на огонь. Он последовал за мной. Я повернулась к плите, и тогда он погладил меня по волосам и снова сказал, что я красивая и милая. Я увернулась от него и отошла на два шага в сторону.

Но он не отставал.

— Иди сюда, посиди немного со мной.

Он взял меня за руку и попытался посадить к себе на колени.

— Нет, пожалуйста, вода уже кипит.

Я освободилась и пошла назад к плите. Я налила чай в стакан и протянула ему. Но снова его пальцы погладили мою руку. Я чувствовала себя более чем жутко в этой ситуации.

— Как у тебя дела, Урмила? Расскажи мне о себе, — сказал он. — Что такая красивая девочка, как ты, делает в чужом доме?

— Я — камалари. Моя семья прислала меня сюда, чтобы я зарабатывала деньги и научилась кое-чему по хозяйству.

— И как тебе здесь, нравится?

— Мне здесь нравится, — торопливо сказала я. — Зита очень хорошо обращается со мной.

— Если ты камалари, значит, ты можешь быть немножко полюбезнее со мной, не так ли? — Он улыбнулся, бросив на меня какой-то странный взгляд. — Я ведь тоже член семьи.

— Да, сэр, я сейчас принесу еще чаю.

Я посмотрела на часы, надеясь, что кто-нибудь скоро появится дома, чтобы избавить меня от этой неприятной ситуации.

Я также боялась, что Зита или Паийя могут истолковать это неправильно. Потом они будут думать, что я специально назначила Судипу свидание, когда их не было дома. Действительно, мне тоже нравилось, что хоть кто-нибудь интересовался мной и спрашивал, как у меня дела. Но вместе с тем мне было неприятно оставаться с Судипом наедине.

— Ты хотела бы когда-нибудь выйти замуж? — спросил Судип.

— Да, но мне только тринадцать лет, у меня еще много времени, — поспешно ответила я.

Я начала мыть посуду. Он встал и подошел ко мне сзади.

— Давай я помогу тебе, — сказал он.

— Нет-нет, я сама, — отказалась я.

Как же мне отшить его, не проявляя невежливости?

— Расскажите мне что-нибудь о ваших фильмах, сэр, — попросила я и обрадовалась, что эта просьба вовремя пришла мне в голову, потому что Судип любил поговорить о своих фильмах.

— Ты можешь не говорить мне «сэр». Обращайся ко мне «Судип», и можешь говорить мне «ты», — потребовал он.

— А какую роль вы играете… ой, извините, ты играешь сейчас? — Для меня было очень странно и неуважительно обращаться на «ты» к мужчине старше меня, к тому же племяннику мужа моей махарани и артисту телевидения. Но, к моему счастью, Судип начал рассказывать. Он болтал о своем новом фильме — какой-то душещипательной любовной истории. На какой-то момент он отвлекся и отстал от меня, и я облегченно вздохнула.

Через пять минут в дверь позвонили. У меня на душе стало легче. Зита и Паийя вернулись с покупками. Они удивились, увидев Судипа и меня наедине. Паийя бросила на меня вопросительный взгляд. Я лишь пожала плечами, чтобы показать ей, что заранее не знала о его приходе. Но вместе с тем они, как всегда, были очень рады видеть его и сразу же стали улыбаться ему и кокетничать.

— А что случилось? — поинтересовалась Паийя.

— Ничего, — пожала плечами я. — Он вдруг возник перед дверью. Я приготовила ему чай, а тут и вы появились.

Когда вечером Паийя улеглась спать, я рассказала Зите, что мне было не по себе, когда пришел Судип. Что я ему сообщила, что нахожусь дома одна, но он все же захотел зайти в квартиру. Что он пытался взять меня за руку и постоянно делал комплименты. Зита ничего не сказала, но я предполагаю, что она поговорила с ним, потому что с того дня он стал очень редко заходить в гости и больше никогда не пытался прикоснуться ко мне. Я испытывала некоторое чувство вины, потому что как бы очернила его в глазах Зиты. Может быть, он и вправду ничего не хотел от меня? Может быть, я поступила с ним неправильно? Но, тем не менее, я была рада, что теперь мне больше не приходится видеть его так часто.

Полгода спустя я увидела Судипа в Гхорахи, в том самом желтом доме. Там он закрылся в одной комнате с другой девочкой-камалари, которая была немного старше меня. Меня и еще одну служанку он попросил посидеть перед дверью, чтобы мы их сторожили. Он сказал нам, что хочет отдохнуть и чтобы мы никого не впускали в комнату. Мы не знали точно, что там происходило, но, естественно, догадывались. Мы остались сидеть там и никому об этом не рассказывали. Для этого мы слишком уважали Судипа.

Через четыре месяца после моего возвращения Паийя рассказала мне, что одну девочку-камалари отослали из Гхорахи обратно в деревню, потому что она забеременела. Я предполагаю, что речь шла именно о той, с которой Судип закрывался в комнате. Бедная девочка! Значит, мне повезло, что меня не постигла ее судьба.

Но были и чудесные события. Как, например, посещение храма Манакамана богини Бхагавати в горах. Он находится в полутора часах езды от Катманду, в предгорьях Гималаев, на высоте тысячи трехсот метров. Туда с 1998 года ведет единственная в Непале канатная дорога. Ее построила одна фирма из Австралии. Кабины там крепятся к канатам лишь с помощью одной металлической подвески.

— Давай, заходи, — сказала Паийя и засмеялась. Сначала я очень боялась, что мы сорвемся вниз, и закрыла глаза руками.

Но другие закричали:

— Открой глаза, Урмила! Посмотри, как здесь красиво! Ты видишь маленькие машины, маленьких человечков? Такое впечатление, что мы летим!

И тогда я решилась отнять руки от глаз, а когда удостоверилась, что кабина не падает вниз, осторожно выглянула из окошка. Вид был потрясающий! Мы парили над зелеными склонами гор, поднимаясь вверх. Внизу, в долине, я увидела речку Тришули. Словно коричневая змея, она извивалась по территории долины. Дома, машины, автобусы и киоски становились все меньше. Вскоре они стали совсем маленькими, словно игрушки.

Клочья тумана висели на деревьях. Но когда мы поднялись над облаками, вдруг засияло солнце. Его свет совсем ослепил меня. Наверху, на площадке вокруг храма, трепыхались на ветру желтые, синие, красные, зеленые и белые молитвенные флажки. Здесь было намного холоднее, чем в долине, но мне это даже понравилось.

Вокруг храма толпилось множество людей. Все они приехали сюда, потому что богиня Бхагавати — а все мы в Непале в это верим — может исполнять наши желания. Здоровье, богатство, успех, любовь, дети — все это она может подарить нам, если будет хорошо к нам относиться. «Мана» означает желание, а слово «камана» означает «то, что идет от сердца».

«Пусть богиня выполнит пожелания каждого человека, идущие от его сердца, и благословит каждого богатством и здоровьем», — так написано на камне храма.

Зита дала мне немножко денег. На них я купила у пожилой женщины свечу, установленную в половине кокосового ореха, и гирлянду из цветов. Я встала в очередь верующих, которые ждали перед храмом. Когда я наконец зашла в храм, положила свои пожертвования перед Бхагавати. Богиня из бронзы скупо улыбалась мне.

— Ну, что ты себе желаешь? — спросила меня Зита.

— Это останется моей тайной, — уклончиво ответила я. К моему счастью, Зита не стала спрашивать больше.

— Это, наверное, очень большое желание, — насмешливо сказала Паийя.

Потом я позвонила в каждый из молитвенных колоколов. Они являются связующим звеном с богами. От всего сердца я пожелала себе, чтобы когда-нибудь я могла ходить в школу и самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Но вслух я этого никому не сказала.

Позже мы поднялись еще выше на гору. С платформы над храмом можно было даже видеть, как вдалеке блестят на солнце пики гор высотой восемь тысяч метров. Белые сверкающие вершины Гималайских гор навсегда запечатлелись в моей памяти. Когда-нибудь я хотела бы побывать ближе к ним, как многие чужестранцы, которые приезжают в Непал для восхождения в горы, ближе к Аннапурна или Шаргаматха, как мы называем священную гору Эверест. Я хотела бы почувствовать, каким холодным на ощупь бывает лед. Я хотела бы поиграть с белым снегом. Я хотела бы почувствовать себя как птица на вершине горы.

Там, наверху, возле храма, все было таким мирным, таким спокойным. Повседневность, Катманду, моя жизнь там — все было так далеко. Больше всего мне хотелось остаться там, наверху, навсегда. В моем фотоальбоме есть фотография, где я стою перед храмом и улыбаюсь как Будда — счастливо и как-то далеко, очень далеко отсюда.

Я тогда чуть не забыла, что я — камалари.

КОРОТКОЕ СЧАСТЬЕ

Но, к сожалению, счастье мое было недолгим. Через пару месяцев брат Зиты вернулся в Катманду и заявил сестре: — У тебя такая маленькая семья, вас только трое, тебе не нужна постоянная помощь. Урмила должна работать и для нас тоже!

Какой бы милой ни была Зита по отношению ко мне, но она не могла ни в чем отказать своему брату. Она очень зависела от него. Кроме того, ей, как женщине, которая живет в Катманду одна, полагалось во всем слушаться свою семью и прежде всего своих родственников- мужчин.

Таким образом, мне пришлось разрываться сначала между двумя, а позже — между тремя квартирами, чтобы убрать там, навести порядок, сбегать за покупками и приготовить еду, потому что, когда ее зять услышал, что я работаю у брата Зиты, он заявил о равных правах на меня. Остальные две семьи жили где-то в четверти часа ходьбы от Зиты. Я, как и прежде, всегда ночевала в квартире Зиты, остальные просто звонили ей и приказывали, чтобы я являлась к ним — в зависимости от их потребностей. Как только я заканчивала работу в одной семье, мне тут же приходилось мчаться в другую. Иногда они ссорились из-за меня, как из-за какого-то предмета.

— Урмила принадлежит мне, — говорила Зита.

— Отец привез ее не только для тебя! — кричал ее брат. — Нет, сегодня она нужна нам больше всего, у нас уже целая гора немытой посуды. У нас работы намного больше!

— А у нас она сегодня должна постирать белье и, кроме того, сходить за покупками и принести воду!

Я сильно похудела и вскоре совершенно выбилась из сил. Но намного хуже, чем физические нагрузки, были нагрузки психологические. Родственники Зиты оставались такими же высокомерными и грубыми, как и раньше. Они командовали мной как хотели, а когда я бывала у них в квартире, давали мне только объедки или вообще забывали покормить меня. Они орали на меня, а когда ее брат из-за чего-то сердился, мог избить меня. Он оставался таким же крикливым, вспыльчивым и раздражительным, как и раньше. Я очень его боялась.

Однажды телефон не работал и я не могла слышать звонков брата Зиты. Тогда он, совершенно раздраженный, заявился к Зите и наорал на меня.

— Ты почему не подошла к телефону, ты, ленивая наглая девчонка- тхару?

Он грубо схватил меня за руку, втащил в машину и привез в свою квартиру. За весь день он ни разу не дал мне еды, зато предупредил:

— Смотри, если пожалуешься Зите, я тебя отлуплю как следует, клянусь!

Я ни с кем об этом не говорила. Даже с другими девочками-камалари, которых я часто встречала, когда ходила за водой или на базар. Они иногда жаловались друг другу на судьбу и рассказывали свои истории: что им не дают есть, что они вынуждены работать с утра до ночи, как с ними плохо обращаются или даже бьют. Но я никогда не говорила ничего плохого о Зите.

И все же однажды я поняла, что дальше так не смогу. Я сильно исхудала и вздрагивала при малейшем шуме. Когда утром Паийя и Мохан были в школе, Зита села рядом со мной на кухне и спросила, что случилось.

Я уже не могла сдерживать слез и расплакалась.

— Я не хочу больше работать на вашего брата! Ваша родня — злые и подлые люди, они плохо обращаются со мной, — всхлипывала я, — пожалуйста, пожалуйста, не посылайте меня больше к другим! Я больше не хочу ходить к ним, — вырвалось у меня.

Я испуганно посмотрела на Зиту — ведь я до сих пор еще никогда так не разговаривала с ней.

Но она не стала ругать меня. Она задумчиво посмотрела и ничего не ответила. Я собрала все свое мужество:

— Вы всегда обещали, что разрешите мне ходить в школу. Сейчас мне уже четырнадцать лет, а я все еще не умею ни правильно писать, ни считать.

До сих пор Зита всегда только утешала меня, когда я время от времени начинала разговор о школе.

— Я буду работать еще усерднее, если вы разрешите мне ходить в школу, — просила я. — Но работать на три семьи — слишком много для меня.

Зита все еще ничего не говорила, затем, после паузы, она вдруг ответила:

— О'кей, я найду школу для тебя. Завтра я схожу в государственную школу, тут есть одна поблизости, и спрошу, есть ли там место.

Я была совершенно потрясена. В этот раз она меня не утешала. Мое сердце от волнения заколотилось. Неужели действительно исполнится мое самое большое желание?

— Однако тебе придется идти в первый класс вместе с самыми маленькими детьми, — предостерегла меня Зита, будто это могло отбить у меня желание.

— Для меня это ничего не значит! Я хочу только учиться. Я буду очень внимательной. Вы увидите махарани, я буду очень хорошей ученицей! — Я была вне себя от радости, вытерла слезы и стала танцевать по квартире.

На следующий день Зита пришла ко мне и сказала, что посмотрела ближайшую публичную школу недалеко от дома. Я ждала ее целое утро с нетерпением.

— Директор сказал, что с понедельника ты можешь идти в школу. Завтра мы купим тебе школьную форму и тетради.

От счастья я даже забыла, что я не дочка Зиты, и обняла ее.

— Спасибо, махарани, спасибо! Я так рада! Вы увидите, я буду выполнять домашнюю работу еще лучше и быстрее, я вам обещаю.

После обеда я рассказала об этом Паийе. Сначала она обескураженно посмотрела на меня. Наверное, задумалась, буду ли я выполнять домашнюю работу после школы, однако затем она обрадовалась вместе со мной.

— Это же чудесно, я буду помогать тебе!

Но, к сожалению, вечером Зита сказала своей семье о том, что она хочет отправить меня в школу. Поскольку ее муж далеко отсюда, она, наверное, боялась принимать решения самостоятельно. Или же она чувствовала себя обязанной спросить об этом брата или зятя.

На этом моя мечта — ходить в школу — закончилась.

Брат Зиты примчался к ней со своей злобной женой.

— Ты что, с ума сошла? — стали они орать на Зиту. — Урмила — камалари, для этого наш отец привез ее сюда! Посылать служанку в школу — это плохо, она от этого может только набраться глупых мыслей и не захочет больше работать. Она будет выступать против тебя и против нас всех! И кроме того: кто будет тогда делать всю домашнюю работу? Ты об этом подумала? Ты что, сама будешь стирать для всех и готовить еду? Или ты думаешь, что я буду это делать?

Паийя позже рассказала мне, что ее мать даже плакала из-за того, что брат и невестка так сильно отругали ее. А я сбежала в свою комнату, когда они начали орать на Зиту.

Через день они снова заявились и стали насмехаться надо мной:

— О, вот идет госпожа Урмила — как ты себя чувствуешь сейчас, когда скоро пойдешь в школу? Значит, ты будешь слишком благородной, чтобы делать работу по дому, не правда ли? Нет, разреши нам, пожалуйста, помыть посуду, ты у нас слишком дорогостоящая для этого. Сейчас, наверное, мы станем обслуживать тебя. Тебе нужно заниматься школой…

В конце дня у меня совершенно сдали нервы. Я закрылась в туалете и горько зарыдала. Мои надежды лопнули как мыльный пузырь. Я была безутешна. Я любила Зиту, потому что все последние годы она хорошо относилась ко мне. Но ее родню, ее злобного наглого брата и его подлую жену я просто возненавидела.

АМАР

Я регулярно, стоя на коленях, просила Зиту разрешить съездить в гости к моей семье, потому что я очень тосковала по своей деревне, по родителям, родственникам, братьям и сестрам. Зита была против, потому что там в это время происходили политические волнения. Ситуация в стране сильно ухудшилась. Обострившийся конфликт между маоистами и правительством привел к новому насилию и массовым арестам. Так сообщалось в газетах. В нашем квартале до нас мало что доходило, но вокруг Катманду и в остальных частях страны регулярно происходили бои. Прежде всего — на юге.

— Это слишком опасно, — говорила Зита. — Оставайся у меня, здесь мы в безопасности. Иначе тебя могут похитить повстанцы и заставить сражаться в их армии.

Раньше на меня это производило впечатление и я отказывалась от своих намерений. Но после разочарования со школой я не уступала. И однажды Зита, выйдя из себя, все же сдалась. Она купила мне билет на автобус, но в этот раз ни она, ни ее дети не пришли провожать меня.

Моего брата Амара я снова увидела возле ворот желтого дома в Гхорахи. Более восьми лет назад он оставил меня там одну. Тогда я была еще ребенком, а сейчас мне было четырнадцать с половиной лет. Когда я увидела его там, усталого и изможденного, на меня нахлынули воспоминания.

— Что тебе тут надо? — злобно спросила я его. — Ты зачем сюда приехал? Ты же продал меня тогда!

— Я пришел, чтобы встретить тебя; мы поедем домой, — сказал Амар.

Конечно, я знаю, почему он меня тогда продал. Потому что, наверное, с его точки зрения, у него не было другого выбора, он был в отчаянии из-за долгов, и те четыре тысячи рупий, которые заплатили за меня, были большой суммой. Но я до сих пор не простила Амара за это.

В этот раз я приехала не на праздник Магхи, а в начале лета. Было очень жарко. У моих братьев уже было в общей сложности девять детей. Я наслаждалась тем, что могу играть со своими маленькими племянницами и племянниками и бегать с ними по деревне. Я чувствовала себя свободной и счастливой, как раньше. Мы гуляли по лесу, ходили на речку купаться. Муссоны в этом году опаздывали, поэтому в реке Рапти было очень мало воды, так что даже я решилась зайти в реку, чтобы охладиться.

Но особенно я гордилась тем, что во время своего визита научилась кататься на велосипеде. Без опорных колесиков, на дребезжащем велосипеде Амара! Я была первой девочкой в Манпуре! Гуру, мой младший брат, научил меня. Сначала ему приходилось поддерживать меня, но после пары неуверенных кругов я научилась ездить хорошо.

Мои невестки и моя мать изрядно удивились. Раньше ведь считалось, что женщинам не полагается ездить на велосипеде. И теперь всегда, когда Амару не нужен был велосипед, я делала на нем несколько кругов по деревне. В одиночку, или с моим братом, или с одним из моих племянников или племянниц, или с какой-нибудь подружкой на багажнике. Когда я была одна, я с силой нажимала на педали и была очень счастлива. Это было прекрасное чувство — мчаться по полевым дорогам! Ландшафт быстро проносился мимо. Краски расплывались в глазах, словно в кино, превращаясь в большие разноцветные пятна.

В последний вечер я сидела на улице вместе с женщинами. Солнце садилось за холмы со стороны Индии, окрашивая облака над джунглями и воду Рапти в ярко- оранжевый цвет. Мои самые младшие племянницы Сачита и Зарисма играли перед нами на земле с парой щенков. Они визжали от удовольствия и бегали за неуклюжими черными щенками, сверкая своими голыми попками.

И вдруг как гром с ясного неба Бисрами спросила, как у меня дела в Катманду. В первый раз кто-то из моей семьи спросил о том, как я себя чувствую.

— Ты счастлива там, в городе, у богатых людей? Конечно, они живут иначе, чем мы. — Конечно, у них прекрасная квартира, настоящая мебель и вода в водопроводе…

Какой-то момент я медлила. Однако затем я решилась — впервые за восемь лет — рассказать им, как обстоят дела на самом деле:

— Я работаю с утра до ночи на три семьи. Зита обращается со мной хорошо, но остальные ведут себя подло по отношению ко мне и ненавидят меня. Они обращаются со мной как с дерьмом. Для них я не человек, а всего лишь камалари, которая в любое время, ничего не спрашивая и не возражая, должна выполнять работу за них. В школу мне так и не разрешили ходить. Нет, я там несчастлива. Но я делаю это для нашей семьи.

Я перевела дух. Я заметила, что стала говорить все громче. Женщины с ужасом смотрели на меня. «Сейчас или никогда», — подумала я. Это был тот момент, когда можно было избавиться от тяжкого груза, давно уже лежавшего у меня на душе.

— Вы должны мне кое-что пообещать, — нерешительно начала я. Женщины все еще были в шоке, потому что никогда раньше я так проникновенно и прямо не говорила с ними.

— Что мы должны тебе пообещать? — продолжала спрашивать Бисрами.

Я выпрямилась, посмотрела Бисрами в глаза и собрала все свое мужество.

— Даже если я в этот раз снова вернусь в Катманду, я хочу, что вы пообещали мне, что я — последняя камалари в этой семье. Сачиту, Зарисму, Магешвори и Рамиту вы никогда не отдадите в услужение, пообещайте это мне. Я — последняя камалари в нашей семье.

Они с ужасом смотрели на меня. Прошла пара минут, пока Бисрами прервала молчание. Она была на моей стороне:

— С моей стороны, Урмила, я даю тебе обещание! У меня только одна дочка, но я никогда не отдам Махешвори никому в качестве камалари. Я не хочу, чтобы она пережила то, через что сейчас проходишь ты!

Она вытерла слезы с глаз.

Индравати, жена моего старшего брата, взяла меня за руку, посмотрела мне в глаза и сказала:

— У меня тоже только одна дочка, но я спасу Рамиту от этой тяжкой участи, обещаю.

Жена моего третьего брата медлила. Для нее это было труднее всего. У нее уже было три дочери и еще ни одного сына.

— Радха, пожалуйста, ты тоже пообещай мне, что не допустишь, чтобы Сачита и Зарисма стали камалари. Пожалуйста, сделай это для меня, — умоляла я ее.

Радха посмотрела на своих двух девочек, которые до сих пор играли со щенками. Они смеялись и пытались удержать собачек. Но те все время от них убегали.

— Хорошо, Урмила, пусть даже трудно обещать здесь и сегодня, но вот тебе мое слово! Я сделаю все, чтобы защитить их.

— Спасибо вам, большое вам спасибо!

Мне стало легче оттого, что я наконец сказала это вслух. Мысль о том, что моих племянниц ожидает та же судьба, была невыносимой и мучила меня уже много месяцев. То, что мои невестки попытаются спасти своих дочерей, уже было большим шагом.

Лишь только одна моя родная мать не сказала ни слова и избегала встречаться со мной взглядом. Для ее поколения было совершенно нормально, что они отдавали своих дочерей чужим людям. Родители даже гордились тем, что их дети работали в качестве камалари.

«Тогда моя дочка научится кое-чему, а позже быстрее найдет себе мужа», — таким было расхожее мнение у народности тхару. Однако мое поколение и поколение моих невесток, Может быть, я надеюсь, наконец-то сбросит иго крепостничества и убережет своих дочерей от этого унижающего человеческое достоинство рабства.

Через два дня меня снова забрал родственник Зиты. Однако у меня на душе было уже не так тяжко, как при прощании в прошлый раз. Я уже немного свыклась со всем.

Автобусом из Гхорахи назад в Катманду я поехала одна. Отец Зиты в этот раз лично привез меня на остановку. Я попросила его, чтобы он разрешил мне купить что- нибудь попить, и купила себе еще и газету. Он удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я попрощалась с ним и втиснулась в переполненный, как обычно, автобус. Мне повезло — в предпоследнем ряду я нашла одно место рядом с пожилой женщиной, у которой было много багажа. Но для меня места все же хватило.

По дороге нас остановили. На одном из мостов движение было заблокировано. Очевидно, здесь произошел несчастный случай и взбудораженная толпа захватила мост, пока не появилась полиция и уладила спор. Целых два часа мы стояли здесь, и не было никакого движения. Перед нами собралась колонна из не менее чем двадцати автобусов, и все они тоже хотели ехать дальше. Люди выходили из автобусов и громко обсуждали, когда все же продолжится наша поездка. Но ничего не происходило.

Время от времени водители заводили моторы, потому что внезапно разносился слух, что перекрытие моста отменено. Однако каждый раз оказывалось, что это ложная тревога. Я, тем не менее, не решалась покинуть свое место, потому что боялась, что автобус может уехать дальше без меня или же я потеряю свое сидячее место. Пожилая женщина рядом со мной задремала и стала храпеть. Так что я осталась сидеть на своем месте и просто терпеливо ожидала дальнейшего развития событий. К счастью, я купила газету и прочитала ее от первой до последней страницы, разбирая даже самые мелкие сообщения.

И тем не менее у меня оставалось достаточно времени для размышлений. Что, если я просто встану и поеду назад, в Манпур? Я могла бы сесть на автобус в направлении Гхорахи на другой стороне моста и снова вернуться в Манпур. Однако у меня была всего лишь пара рупий, которые мне сунул в руку отец Зиты перед самым отправлением. Кроме того, я опозорю семью, если убегу. Нет, мне, наверное, придется терпеливо ждать здесь, пока автобус не поедет дальше.

Наконец, спустя целую вечность, движение было возобновлено. Солнце уже было низко над горизонтом и бросало свои косые лучи на кроны и огромные стволы деревьев. Моторы взвыли, и автобусы один за другим медленно отправились в путь. Мы переехали мост со скоростью пешехода.

Там действительно произошел несчастный случай. Мотоцикл попал под автобус и лежал, полностью раздавленный, на обочине дороги. Я не имела ни малейшего понятия, что произошло с водителем. Его рядом не было. Однако лужа крови, засыпанная песком, указывала на то, что дело действительно обстояло плохо. Я быстро закрыла глаза, чтобы не смотреть туда. Я так или иначе всегда испытывала страх, когда ехала в междугороднем автобусе. По той причине что водители автобусов часто ездят как ненормальные, совершают обгоны на узких горных извилистых дорогах или же при обгоне выезжают на встречную полосу и, громко сигналя, мчатся прямо на встречную легковую машину, которая лишь в последний момент сворачивает в сторону и уступает дорогу. Я тогда очень часто закрывала глаза и молилась, чтобы мы выбрались отсюда целыми и невредимыми. Дело в том, что у нас на дорогах действует закон силы. Легковые автомобили, мопеды, велосипеды, рикши и в первую очередь пешеходы должны уступать дорогу автобусам.

После того как автобус по изобилующей поворотами дороге выбрался наверх, на перевал, и мне снова стало плохо на этих поворотах, вдруг перед нами на горизонте возникли вершины Гималаев.

До сих пор я в основном ездила из Ламахи в Катманду ночным автобусом, когда туман или облака закрывали горы, но сегодня небо было чистым. Как обычно, это было захватывающее зрелище! Я с удивлением смотрела на острые зубья вершин, блестевших, словно металл, в мягких лучах вечернего солнца. Моя соседка, пожилая женщина, проснулась, увидела мое восхищенное лицо и улыбнулась.

— Мору — прекрасно, разве не так?

Я кивнула, все еще не в силах сказать ни слова.

— Я до сих пор очаровываюсь видом гор, — призналась она, — а мне уже больше семидесяти лет, и выросла я в долине Катманду. Однако когда передо мной предстает крыша мира, каждый раз, как и впервые, я прихожу в восторг, и я благодарна за то, что имею возможность видеть такую красоту.

Возвратившись в Катманду, я все еще не могла забыть Манпур. В ноябре мне исполнилось пятнадцать лет, а я была измученной, оттого что приходилось каждый день обслуживать три семьи. Я рассказала Зите, как тоскую по дому и что до сих пор самое большое мое желание — ходить в школу.

Когда она никак не отреагировала, я повторила:

— Если мне нельзя ходить в школу, то лучше отправьте меня домой. Или хотя бы пусть я буду работать только для вас, а не для других. Я могу выполнять любую тяжелую работу, но убирать в трех квартирах и обслуживать три семьи — это уже слишком! Пожалуйста, разрешите мне вернуться в Манпур, к моей семье.

— Остальная моя родня никогда не согласится с тем, что ты будешь работать только у меня, — сказала Зита, — а отправлять тебя домой обратно пока что все еще очень опасно. Но если ты хочешь, я могу предложить тебе место у моей тетки. Она как раз ищет служанку. Она живет одна, ее сыновья выросли и учатся в Америке. Это значит, что у нее не так уж много работы. Она богатая и влиятельная женщина, живет в большом доме. У тебя будет своя комната, и она определенно будет платить тебе, если ты останешься у нее. Может быть, так будет лучше для тебя, — пыталась уговорить меня Зита.

Может быть, она действительно хотела сделать для меня как лучше, я этого не знаю. Может быть, ей уже надоели вечные ссоры с ее братом. Но мне в любом случае так опостылели постоянные споры и нападки со стороны ее брата и остальной семьи, что мне было уже все равно. Мне хотелось лишь одного — чтобы наконец закончилась эта бесконечная беготня между квартирами. Поэтому я однажды сдалась и согласилась. Я думала, что хуже уже не будет. Как же я, однако, ошибалась…