Эксперименты с электростимуляцией мозга животных начались еще в начале XIX в. К середине столетия ученые в Италии, Англии, России, Франции и Германии уже вовсю втыкали электрически заряженные булавки и иголки в мозг собак, лягушек и кошек, пытаясь больше узнать о природе нервной системы.
Однако лишь в 20-х гг. нашего столетия два европейских ученых сделали открытия, которые послужили мощным стимулом для дальнейших исследований в области нейрофизиологии и проложили дорогу современной психохирургии и вообще всем методам воздействия на работу головного мозга.
В 1924 г. австрийский психиатр Ганс Бергер обнаружил, что мозг человека испускает электрические сигналы, которые ему удалось записать в виде кривой на бумаге. При этом он использовал метод, аналогичный тому, который применяется при записи электрокардиограммы (ЭКГ), фиксирующей работу сердца. Он назвал записанные сигналы электроэнцефалограммами (сокращенно ЭЭГ). Это и была первая запись нейронной деятельности мозга.
В том же году швейцарский физиолог Вальтер Р. Гесс начал изучать поведенческую реакцию животных на электростимуляцию различных внутричерепных участков мозга посредством тонких проводов, вживляемых в их головной мозг. Работая в основном с кошками, Гесс смог установить местонахождение более 4 тыс. нейронных центров в гипоталамусе, которые непосредственно связаны с определенными реакциями животных. Стимуляция одного центра моментально приводила животное в бешенство, а воздействие на другие центры вызывало у кошки то потливость, то неутолимый аппетит. Таким несколько странным образом оба исследователя установили прямой контакт с мозгом. Бергер заглянул в тайну глубинных процессов мозга путем записи его электрической активности в виде ЭЭГ, а Гесс, подключая электрический ток к различным группам клеток головного мозга, отдавал им команды, в соответствии с которыми активизировались различные функции организма, а возможно, и эмоции подопытного животного.
Первым человеком, на котором Бергер поставил свой опыт, был его несовершеннолетний сын. Прикрепив полоски серебряной фольги к его черепной коробке и подсоединив их к гальванометру, Бергер сумел записать свою первую ЭЭГ. Поначалу ЭЭГ были нечеткими и разобрать их часто было весьма трудно. Активность мозга фиксировалась на бумаге в виде то усиливавшихся, то затихавших колебаний, названных Бергером альфа-волнами.
Открытое им явление столь же поразило его, сколь и озадачило. Такие ритмичные колебания мозговых волн довольно четко фиксировались, когда человек спокойно лежал с закрытыми глазами. Но как только он открывал их или переключал свое внимание, эти колебания затухали или исчезали вообще. Когда в ходе эксперимента человеку задавали какую-либо задачу (скажем, математическую), его ЭЭГ начинала менять параметры. Бергер, равно как и другие ученые, стал изучать возможность использования ЭЭГ в качестве ключа для разгадки причин некоторых расстройств деятельности головного мозга.
В какой-то период результатами исследований Бергера воспользовались некоторые исследователи, в первую очередь псевдоученые, которые стали утверждать, что ЭЭГ—это ключ к раскрытию глубинных тайн человеческой души. В течение многих лет сфера применения ЭЭГ ограничивалась по большей части балаганными представлениями и дешевым трюкачеством. Научная значимость ЭЭГ оставалась в лучшем случае неопределенной и спорной. И лишь после того, как два британских физиолога, Э. Д. Адриан и Б. X. К. Мэттьюз из Кэмбриджского университета повторили открытие Бергера, научный интерес к ЭЭГ снова возрос.
Постепенно использование этого явления в развлекательных целях прекратилось. С другой стороны, создание более совершенного оборудования и дальнейшее развитие техники записи ЭЭГ дали возможность более точно ставить диагнозы таких заболеваний, как эпилепсия.
Однако, хотя усовершенствование примененного Бергером метода и продолжается, энцефалограммы, сделанные с помощью датчиков, прикрепленных к черепной коробке, пока еще не столь отчетливы, как те, которые получают при помощи электродов, вживленных в головной мозг. Вместе с тем, по мнению многих нейрологов, вряд ли стоит идти на риск, связанный с имплантацией глубоковживляемых электродов, если только нет необходимости срочно определить местонахождение участка мозга, вызвавшего серьезное психическое расстройство.
Результаты экспериментальных наблюдений Гесса оказали еще более ощутимое воздействие на нейрофизиологические исследования. И в данном случае казалось, что вот-вот удастся произвольно контролировать физическое и психическое поведение человека, что осуществится голубая мечта многих исследователей, стремящихся влиять на ход человеческой истории путем непосредственного воздействия на мозг человека. Однако все эти открытия носили далеко не однозначный характер.
Воздействие на мозг кошки в одной точке заставляло ее «злиться, фыркать, вести себя враждебно и быть готовой к нападению». Стоило подвести электрод к точке, расположенной всего в нескольких миллиметрах от прежней, как кошка начинала мурлыкать.
В ходе дальнейших экспериментов Гесс сумел не только вызывать почти мгновенный гнев у кошки путем электростимуляции ее мозга, но и так же легко успокаивать ее, отключая ток. Это явление было названо «ложным» гневом, поскольку он не был результатом целого комплекса эмоций, которые, как правило, ему предшествуют. Ученые вряд ли могли согласиться, что подобное проявление гнева или каких-либо других эмоций, вызванных электростимуляцией, связано с чем-то иным, а не с психомоторной деятельностью.
Гессу удалось возбудить неутолимый аппетит у животных, которые уже приняли пищу и в обычных условиях к ней бы не притронулись. Когда Гесс возбуждал гипоталамус, подопытное животное снова с жадностью принималось за пищу. «Фактически,— отмечал Гесс,— животное могло глодать совершенно несъедобные предметы, например пинцет, ключи или деревяшки...». Таким образом, возникает вопрос: был ли этот «аппетит» вызван настоящим голодом или моторной активностью, искусственно вызванной у животного путем воздействия на его мозг?
Споры по этому вопросу не прекращаются и по сей день. И сейчас еще встречаются исследователи, которые твердо убеждены, что такие психические рефлексы носят естественный, а не «ложный» характер.
Одним из наиболее эффектных экспериментов в этой связи был знаменитый опыт, поставленный несколько лет назад на одной из мадридских арен для боя быков видным нейрофизиологом Хосе М. Р. Дельгадо, некогда работавшим в Йельском университете, а ныне вернувшимся в Испанию. Дельгадо ввел контролируемые по радио электроды в мозг быка, специально выращенного для корриды, и прикрепил к его рогам радиоприемное устройство на батареях. Спустившийся на арену в простом свитере и брюках, доктор совсем не был похож на матадора. Единственным предметом из обычной экипировки последнего была красная накидка, которой Дельгадо размахивал перед приближавшимся к нему «бесстрашным быком», представлявшим собой несколько сотен килограммов необузданной ярости, направленной на ученого. В тот момент, когда бык был всего лишь в нескольких метрах от Дельгадо, тот нащупал передатчик—свое единственное оружие—и нажал на кнопку. Сигнал был принят укрепленным на рогах приемником, который в свою очередь задействовал электрод, пославший импульс в хвостатое ядро— структурный элемент мозга, участвующий в контроле мышечных и двигательных реакций. Бык тут же остановился как вкопанный.
По мнению Дельгадо, стимуляция этого участка мозга может сдерживать агрессивность. «Быки (особенно те, которых специально готовят для корриды)— очень опасные животные, не задумываясь нападающие на любого, кто оказывается на арене. Однако путем воздействия на их мозг по радио можно моментально остановить атакующее животное. После такого неоднократного воздействия вырабатывается устойчивое торможение агрессивного поведения».
Однако критики Дельгадо считают, что бык остановился не потому, что превратился в смирное кроткое животное, а потому, что электрический заряд, посланный через электрод, оказал тормозящее воздействие на хвостатое ядро, контролирующее двигательную активность (ходьба и бег). Эти ученые утверждают, что остановка животного в данном случае представляет собой скорее психомоторное, чем эмоциональное явление.
Каким бы ни было толкование природы искусственно вызываемого гнева, мало кто сомневается в том, что новейшие достижения в области электроники и более совершенные хирургические методы возвестили новую эру в исследовании деятельности головного мозга. Создание более тонких и совершенных электродов, которые могут быть имплантированы с меньшим ущербом для окружающей мозговой ткани, было встречено с воодушевлением, поскольку оно послужило новым импульсом в развитии научных исследований. Дальнейшим толчком стали более совершенные методы имплантации электродов в точно заданном участке мозга с использованием при этом анатомических атласов и трехмерных рентгеновских контрольных устройств. А после того, как для этих целей были приспособлены телеметрические усилители, используемые в космических исследованиях, а для обработки информации стал применяться компьютер, казалось, были созданы все условия для сенсационных открытий в области столь неуловимых мыслительных процессов.
В результате сейчас происходит настоящая гонка, участники которой стремятся первыми найти ключ к двери, ведущей к разгадке тайн мозга (если, конечно, такая дверь существует).
От Западного побережья до Восточного персонал американских нейрофизиологических лабораторий лихорадочно экспериментирует на животных, а иногда и на людях. В Нью-Йорке, Бостоне, Новом Орлеане, Чикаго и Сан-Франциско тысячи подопытных животных (кошек, мышей, крыс и приматов) сидят в лабораториях, обвешанные электрическими проводами, задача которых установить, что же вызывает изменения в их поведении. Макаки-резус, похожие на маленьких старичков со сморщенными лицами, привязаны к высоким стульям наподобие тех, которыми пользуются маленькие дети. Руки обезьян крепко привязаны к телу, а к черепам прикреплены десятки электродов, глубоко утопленных в мозг. Находясь в полном смысле слова в неволе, они сидят, время от времени скаля зубы или пытаясь укусить лаборанта, который поправляет электропровода или проверяет реакцию животного, водя пальцами перед его глазами.
Через определенные отрезки времени включается ток, который проходит через эти электроды и воздействует на различные внутренние части мозга обезьяны. Животное тщетно дергается в ту или другую сторону, пытается встать или каким-либо иным образом высвободиться из сковавших его пут, а в это время лаборанты сосредоточенно и деловито записывают наблюдения за всеми изменениями в его поведении.
Опираясь на новейшие достижения техники, целый ряд неврологов быстро преодолел сомнения, вызванные плачевным опытом лоботомии. Теперь большинство психохирургов уже отказалось от основного принципа лоботомии, предусматривавшего рассечение нервных тканей в предлобных частях головного мозга—в участках, которые, как полагают, контролируют деятельность человека, связанную с принятием решений и восприятием. Их внимание в настоящее время сосредоточено на лимбической системе, расположенной в гораздо более глубоких частях головного мозга.
Лимбическая система состоит из цингулума, гиппокампа, гипоталамуса и миндалевидных тел. Эксперименты показали, что серьезное повреждение любого из этих компонентов лимбической системы приводит к радикальным изменениям поведения как животных, так и человека.
Повреждение цингулума, который является своего рода диспетчером информации в различные участки головного мозга (особенно в лобные доли), влечет за собой радикальные изменения в характере. Обезьяны с разрушенным цингулумом обнаруживают тенденцию к потере так называемого «социального сознания». Они не замечают других обезьян, находящихся рядом, натыкаются на них, набрасываются на их пищу, не отдавая себе отчета в возможности сопротивления с их стороны, словно эти другие обезьяны — неодушевленные предметы. Американский нейрохирург Артур А. Уорд сравнивает такое непонимание возможных результатов своего поведения с «потерей способности точно предсказать социальные последствия своих поступков».
Гиппокамп и гипоталамус вместе с миндалевидными телами образуют взаимосвязанный комплекс, регулирующий целый ряд жизненных функций. Гиппокамп человека тесно связан с памятью. Когда он повреждается с обеих сторон головного мозга, способность человека помнить (особенно недавние события) сильно нарушается.
Функция памяти регулируется не только гиппокампом. Повреждение других частей внутримозговых систем может также сказаться на способности помнить культурные нормы, регулирующие поведение. Марк и Эрвин рассказывают историю о 62-летнем служащем банка, перенесшем операцию фронтальной доли головного мозга, которая была сделана, чтобы снять сильные головные боли, вызванные раковым заболеванием. Операция была сделана успешно, и больной почувствовал себя настолько хорошо, что вернулся на свою прежнюю работу и стал вести свой обычный образ жизни. Более того, он почувствовал себя настолько хорошо, что как-то уговорил жену пойти с ним в театр. «Облачившись в безупречный вечерний костюм, он отправился вместе с женой в театр пешком. По дороге он поддерживал остроумный и вполне интеллектуальный разговор. Но не прошли они и полпути, как он остановился, извинился и стал мочиться, не обращая никакого внимания на проезжавшие мимо автомобили и пешеходов». По словам Марка и Эрвина, его мозг «утратил способность разграничивать приличные и неприличные поступки в обществе, а значит, частично и способность предсказывать последствия того или иного поступка».
Гипоталамус — это своего рода генеральный штаб, управляющий такими физиологическими функциями, как потоотделение, голод, сон, жажда, а также половое влечение. В гипоталамусе, как и в миндалевидных телах, имеются точки, стимуляция которых может превратить обычно дружески настроенное животное в разгневанного и яростного зверя. Когда ток отключается, животное быстро возвращается в свое обычное спокойное состояние.
Однако в течение последнего десятилетия все внимание ученых было сосредоточено на миндалевидных телах — массе серого вещества. Именно этот участок головного мозга чаще всего ассоциируется с гневом, буйным поведением и агрессивностью. Некоторые ученые склонны считать, что при воздействии на этот участок мозга многие больные (но не все) отвечают целым рядом недружественных или откровенно враждебных реакций.
Удаление миндалевидных тел, по некоторым данным, оказывает «усмиряющее» воздействие. Часто такое «усмирение» превращает пациента в инертного, безразличного, вялого, а во многих случаях и в покорного человека. Однако опять-таки все это носит непредсказуемый характер, поскольку многие из тех, у кого были разрушены миндалевидные тела, вдруг впадали в неистовство через несколько месяцев и даже лет после операции.
Хотя открытия, касающиеся лимбической системы, и были весьма неопределенными, они тем не менее вновь возродили надежду на то, что очень скоро, применяя различные формы психохирургии, удастся излечивать или контролировать психические патологии, связанные с эмоциональным кризисом или отклоняющимся от нормы поведением.
Сейчас, когда некоторые неврологи уверены в близком успехе исследований, другие, и среди них Дональд Рашмер, заместитель заведующего лабораторией нейрофизиологии при клинике «Добрый самаритянин» в Портленде (штат Орегон), по-прежнему предупреждают об опасностях, связанных с применением психохирургии. «Мы еще только начали понимать элементарные принципы деятельности головного мозга, — говорит он, — и располагаем лишь ограниченными знаниями о том, каким образом мозг может контролировать поведение таких животных, как кошки, крысы и обезьяны». Выступая с показаниями в законодательном органе штата Орегон в 1973 г., Рашмер указал на необходимость объявить психохирургию экспериментальным методом. Он сказал:
Не будет преуменьшением назвать весьма поверхностными наши нынешние представления о том, как работает даже простейшая нервная система лягушки, не говоря уже о сложнейшем взаимодействии миллиардов нервных клеток в головном мозге человека, в результате которого рождается целая гамма эмоций, интеллект и способности, столь часто воспринимаемые нами как нечто само собой разумеющееся... [76] Oregon State Senate, Human Resources Committee, March 20, 1973.
.
Столь же осторожной точки зрения придерживается и Сеймур С. Кити, профессор психиатрии Гарвардского университета, бывший заведующий лабораторией клинических исследований при Национальном институте психического здоровья. В беседе со мной на одном научном совещании в Нью-Йорке в 1974 г. он сказал: «В сущности, наши знания о мозге или его функциях пока еще недостаточны, чтобы мы могли быть вполне уверены в том, что мы делаем, когда производим психохирургическую операцию». И добавил: «Мы недостаточно хорошо знаем, как работает мозг. Мы недостаточно хорошо знаем механизм действия каналов головного мозга, чтобы обосновать целесообразность психохирургии.
Интересно отметить, что даже сторонники психохирургии расходятся во мнениях. Нет единой точки зрения относительно рекомендуемых типов хирургии. Существуют также разногласия по вопросу о том, какие виды эмоциональных расстройств лучше всего лечить путем хирургического вмешательства. Еще в меньшей степени их мнения сходятся в том, какой именно участок мозга следует разрушить, чтобы добиться желаемого результата.
Это было со всей очевидностью продемонстрировано на международной встрече психохирургов, проведенной несколько лет тому назад в Копенгагене. Происходившее там несколько напоминало сюжет стихотворения «Слепые и слон»: каждый из шести слепых притронулся лишь к одной части тела слона и тут же дал заключение о внешнем виде «хищника». Противники психохирургии считают, что именно так ведут себя и психохирурги. Хотя, подобно этим слепым, они и пытаются нащупать причину отклоняющегося от нормы поведения человека, это не мешает им решительно выступать в защиту метода лечения, которое является лишь следствием этой причины.
По словам Гримма, нейрофизиолога из Орегона, на этой встрече выяснилось, что психохирурги придерживаются разных точек зрения относительно техники любой предполагаемой операции, особенностей оперируемого участка, размера операционного отверстия, характера психического заболевания, поддающегося лечению путем такой операции, формы и объема послеоперационных наблюдений, а также возможных последствий операции в более отдаленной перспективе.
Один из участников встречи, видный британский лоботомист Эрик Тэрнер из клиники им. королевы Елизаветы в Бирмингеме (Англия), призвал своих коллег выработать какую-то систему при установлении диагноза. Он сказал:
Я призываю к точности при анатомическом описании любого операционного процесса, а также к точности при психиатрическом описании клинических состояний, даже если это и повлечет за собой отказ от сложной психиатрической терминологии и ограничение описания психиатрической картины упрощенными, но общепринятыми понятиями. Ясно, что во многих случаях разные люди по-разному трактуют, например, агрессивность, параноидную шизофрению или невроз навязчивости, поэтому окончательный диагноз может быть спутан с депрессией обратного развития, наблюдаемой у человека, страдавшего до операции навязчивым неврозом (Навязчивые состояния — патологические мысли, воспоминания, сомнения, страхи, влечения, действия, возникающие с большим постоянством, независимо и вопреки желанию больного.— Прим. ред.). Эта депрессия, однако, не имеет ничего общего с неврозом и после фронтальной лоботомии протекает совершенно иначе [79] Edward Hitchcock, Lauri Laitinen, Kjeld Vaernet, eds., Psychosurgery: Proceedings of the Second International Conference on Psychosurgery. Springfield, Illinois: Charles С Thomas, 1972, p. 209.
.
Учитывая такое расхождение во мнениях среди самих психохирургов, их противники задают законный вопрос: может ли пациент (или те, кто рекомендуют ему подобную операцию) прийти к действительно обдуманному решению?
Разумеется, те, кто с недоверием относятся к психиатрии вообще, могут выступить с аналогичной критикой. Существует, по-видимому, еще большее расхождение во взглядах среди представителей различных школ и течений в психиатрии в вопросах, связанных с причинами психических заболеваний и наиболее предпочтительными методами их лечения. Ярые сторонники Фрейда враждуют с последователями Юнга, которые в свою очередь критикуют приверженцев Рейха, а те выступают против сторонников Стекеля и т. д.
Хотя эффективность различных методов, применяемых сторонниками названных школ, во многих случаях может быть поставлена под сомнение, психоаналитические методы сами по себе не разрушают мозговую ткань пациента, чего нельзя сказать о психохирургии. Стоит удалить мозговую ткань хирургическими средствами или сжечь ее электрическим током, как больной лишается ее уже навсегда. Поскольку нервные клетки не восстанавливаются, больной до конца жизни будет уже другим человеком.
Если Марк и Эрвин все внимание сосредоточивают на миндалевидных телах, считая, что главную причину буйного поведения следует искать именно в этом участке мозга, то Орландо Дж. Энди с медицинского факультета университета штата Миссисипи концентрирует свое внимание на таламусе. (Энди стал особенно известен после того, как произвел целый ряд операций сверхактивным и агрессивным детям, возраст которых иногда не превышал и 6 лет.)
Британский хирург Тэрнер предпочитает комбинированную операцию, затрагивающую височную и предлобную доли, а также цингулум. М. Хантер Браун из Калифорнии является еще более ревностным сторонником комбинированных операций. Он вторгается в мозг с обеих сторон миндалевидного тела, цингулума и так называемого Substantia innominata (вещества без названия), т. е. одновременно в шести точках. «Я единственный в мире хирург, проникающий в мозг одновременно в нескольких точках, и делаю такие операции чаще, чем кто бы то ни было»,— сказал он мне в ходе беседы в своем кабинете весной 1974 г.
По данным Американской ассоциации психиатров за 1972 г., в США насчитывалось более 70 нейрохирургов, производивших психохирургические операции. Многие из них предпринимают попытки путем хирургического вмешательства исправить или «излечить» так называемое антисоциальное поведение независимо от того, выражается ли оно в насилии, алкоголизме, гомосексуализме, наркомании или различных неврозах и психозах.
Марк и Эрвин—два врача, имена которых чаще всего связывают с идеей, согласно которой буйство и агрессивность можно излечить хирургическими средствами. В своей книге «Насилие и мозг», ставшей одной из самых спорных в медицинских кругах работой, они выдвинули теорию причин агрессивности и предложили практические методы ее лечения.
Оба врача разделяют общепризнанный тезис о том, что лимбическая система у всех животных, кроме хищников, «существует для самообороны, как реакция на осознанную угрозу...», что вполне оправдано для целей самосохранения. «Таким образом, лимбическую систему головного мозга нельзя рассматривать исключительно как систему, порождающую агрессивное поведение».
«В хорошо организованном мозге, — добавляют они, — имеются также механизмы, вызывающие агрессивное поведение, но они никогда не выходят из-под контроля». Однако когда такой контроль нарушается, происходит одно из двух: либо лимбическая система стала патологически сверхактивной вследствие какого-то повреждения или стимуляции, либо социальная и культурная среда еще в раннем детстве повлияла на мозг таким образом, что он стал «ощущать надвигающуюся опасность более остро или чаще», чем мозг, который обычно считается нормальным. И в том, и в другом случае он «вводит в действие лимбическую систему для агрессивного нападения».
По мнению Марка и Эрвина, если среда оказывает нежелательное влияние на мозг в раннем возрасте, то иных методов лечения, кроме хирургии, нет.
Если внешние условия неблагоприятны в этот важный период, то приобретенные или анатомические отклонения уже необратимы, даже если эти условия и будут улучшены в более позднее время...
Те виды агрессивного поведения, которые связаны с нарушением нормальной деятельности головного мозга, возможно, и уходят своими корнями в среду, однако как только определенный участок мозга претерпевает необратимые изменения под воздействием этой среды, такое поведение уже нельзя исправить при помощи психологического или социального воздействия. Бесполезно надеяться изменить поведение такого подверженного приступам агрессии человека путем психотерапии или же добиться его исправления, отправив в тюрьму или окружив любовью и заботой. Все эти методы в данном случае неуместны и не дадут никаких результатов. Корень зла следует искать в самой дисфункции мозга. Лишь признав это, можно надеяться на успех в изменении поведения человека [85] Ibid., p. 7.
.
При таких условиях становятся неуместными не только обычные психотерапевтические методы лечения, но и применение новых методов такого лечения в отношении лиц, противоправное поведение которых, возможно, непосредственно связано с чувством безысходности, вызванным тяжелым материальным положением. Если встать на эту точку зрения, то следует признать непреложным тот факт, что в данном случае повреждена сама механика головного мозга и что, лишь изменив его структуру, можно хоть сколько-нибудь надеяться на облегчение или излечение.
Решение, предложенное Марком и Эрвином, отличается двумя другими особенностями и встречено с одобрением многими людьми. Во-первых, его можно считать гуманным, поскольку склонные к насилию лица, избавленные от агрессивности путем психохирургии, больше не будут попадать в психиатрические лечебницы и тюрьмы. Подсчитано, что расходы, связанные с содержанием в тюрьме одного заключенного в течение года, равняются плате за обучение и материальным расходам на одного выпускника Гарвардского университета. М. Хантер Браун, психохирург из Калифорнии, заверил меня: «Эта штука (психохирургия) окупится нашим гражданам во сто крат. Видите ли, стоимость содержания в тюрьме молодого заключенного, отбывающего пожизненное заключение, доходит до 250 тыс. долл. Поэтому в одном только финансовом отношении, не говоря уже о гуманной стороне вопроса, психохирургия самоокупается».
Учитывая огромное число (по подсчетам Марка и Эрвина) потенциально предрасположенных к насилию американцев, материальный ущерб, наносимый преступностью, может достичь астрономической величины. Оба доктора считают, что число американцев, страдающих тем или иным психическим расстройством, может составлять миллионы. Разумеется, отмечают они, не все из них обязательно станут ворами или убийцами, однако значительный процент этих людей имеет столь низкий запас терпимости, что существует вероятность совершения ими тех или иных актов насилия.
Таким образом, считают они, возникает насущная необходимость проведения широких опытов в области психохирургии и других методов воздействия на поведение человека. По мнению же противников подобной точки зрения, есть все основания предполагать, что субъектами таких экспериментов станут те, кто меньше всего может противостоять давлению со стороны власть имущих. К ним прежде всего относятся заключенные, душевнобольные, дети и подростки.