После встречи с Фиделем, состоявшейся 29 августа, наши отряды в течение нескольких дней совершали марш. Вначале мы шли вместе, затем раздельно, с тем, чтобы вновь соединиться в районе лесопилки около Пино-дель-Агуа где, как стало известно, не было правительственных войск или, во всяком случае, имелся небольшой гарнизон.

План Фиделя был следующим: в случае если вражеский гарнизон окажется небольшим, атаковать и захватить его; если же силы противника будут значительными, провести мелкую вылазку с целью обнаружить себя. После этого отряд Фиделя должен был выступить в направлении Чивирико, а наш отряд строить засаду для противника, который попытался бы преследовать наши основные силы. В таких случаях в места, по которым мы проходили, батистовцы всегда сразу же направляли войска, чтобы показать свою силу и нейтрализовать наше революционное воздействие на крестьян.

В течение тех долгих дней нашего перехода от Дос-Брасос-дель-Гуайябо до места боя под Пино-дель-Агуа произошли разные события, основные участники которых имели отношение к последующей истории кубинской революции.

Одним из них было дезертирство братьев, Маноло и Попо Беатонов местных крестьян, присоединившихся к отряду незадолго до проведения атаки на Уверо и участвовавших в ней. Впоследствии Фидель простит им их измену, и они вновь появятся в отряде. Однако они так и не избавятся от своей склонности к бродяжничеству и бандитизму. Уже после победы революции один из них, Маноло, убьет из-за некоторых личных мотивов майора Кристино Наранхо; ему удастся бежать из тюрьмы Ла-Кабанья и сколотить небольшую банду в том самом районе в Сьерра-Маэстре, где он когда-то воевал вместе с нами. Маноло Беатон совершит еще несколько преступлений, одним из которых станет убийство Панчо Тамайо. В конце концов Маноло и его брат Попо будут схвачены группой крестьян и расстреляны в Сантьяго-де -Куба.

Произошел и другой печальный случай. Один из бойцов, по имени Роберто Родригес, отличавшийся своей недисциплинированностью, за неподчинение своему командиру был обезоружен. Тогда он отнял револьвер у одного из своих товарищей и застрелился. Когда встал вопрос о его похоронах, то между мной и некоторыми бойцами возник спор, так как я возражал против того, чтобы ему были отданы последние воинские почести. Бойцы же считали, что Родригеса можно включить в список погибших и, похоронить его по всем правилам. Я в свою очередь пытался доказать им, что самоубийство в наших условиях было делом нетерпимым независимо от личных качеств человека. Преодолев сопротивление некоторых бойцов, мы захоронили тело самоубийцы без всяких воинских почестей.

За день или два до самоубийства он рассказал мне о своей прошлой жизни. Роберто Родригес относился и числу очень чувствительных по натуре людей. Видно было, что ему, физически слабому человеку, стоило огромного труда приспособиться к нелегким условиям партизанской жизни, а также к воинской дисциплине, которая никак не вязалась с его строптивым нравом. Спустя два дня мы послали небольшую группу в район Минас-де-Буэйсито для демонстрации своей силы, поскольку было уже 4 сентября. Группой командовал капитан Сиро Редондо. Вернувшись, они привели с собой пленного солдата по имени Леонардо Баро. Этот Баро в последующем играл важную роль в лагере контрреволюции. В течение довольно длительного времени Баро находился у нас. Однажды он поведал мне о том, что якобы у него заболела мать, и слезно умолял меня отпустить его домой повидаться с ей. Я поверил ему. Одновременно я пытался убедить его придать своему освобождению политическую окраску: после свидания с матерью он должен был попросить политическое убежище в одном из иностранных посольств, заявить о нежелании сражаться против нас и выступить с разоблачениями против режима Батисты. С последним он не согласился, сказав, что не может клеймить батистовский режим, так как за него сражаются его братья. Мы сошлись на том, что Баро после предоставления ему политического убежища просто заявит о своем нежелании больше воевать. Мы отпустили Баро в сопровождении четырех человек, которым был дан строжайший наказ не встречаться ни с кем по дороге, так как к тому времени он был знаком со многими местными крестьянами, приходившими к нам в лагерь по разным делам. Кроме того, нашим товарищам было сказано, что весь путь до окраин Баямо они должны были проделать пешком. Там они могли оставить Баро и вернуться в лагерь другим маршрутом. Однако сопровождающие пренебрегли данными им инструкциями. По дороге их видели многие из местных жителей. Эти товарищи даже провели в одном месте своего рода собрание, на котором представили Баро как освобожденного из плена человека, симпатизирующего партизанам. Затем они достали где-то джип и на нем отправились к Баямо. На пути к городу их перехватили батистовцы, и все четверо были расстреляны. Мы так и не узнали, был ли Баро лично причастен к этому преступлению или нет, но только спустя некоторое время он оказался в районе Минас-де-Буэйсито и явился к убийце Санчесу Москере. Вскоре этот негодяй стал доносить на всех знакомых ему крестьян, помогавших партизанам. Многих жизней стоила народу Кубы моя ошибка.

Через несколько дней после победы революции Баро был арестован и расстрелян.

Вскоре после этого случая мы спустились с гор и без единого выстрела вошли в деревню Сан-Пабло-де-Яйо. Поблизости не было никаких батистовских войск. Местные жители встретили нас с распростертыми объятиями. Мы завязали знакомство с некоторыми из крестьян и закупили у местных торговцев все, что могло поместиться на четырех грузовых автомашинах, которые они сами же и раздобыли для нас, Все было куплено в кредит, и торговцы получили наши расписки. Тогда же мы познакомились с Лидией Досе, ставшей впоследствии нашим близким товарищем. До самой своей смерти она отвечала за связь повстанцев с внешним миром.

Переправить купленные товары из Сан-Пабло-де-Яйо в лагерь оказалось чрезвычайно трудным делом, так как дорога из этой деревни к району нашего расположения Пико-Верде шла круто вверх через рудник Ла-Кристина, и только машины с двумя ведущими осями и не очень груженные могли добраться туда. Наши же грузовики сломались в пути, и нам пришлось перекладывать весь груз на мулов и спины людей.

В те дни из отряда ушли по разным причинам еще несколько человек. Одного из них мы сами изгнали за то, что он, находясь на посту во время нашего пребывания в деревне Сан-Пабло-де-Яйо, напился и поставил под угрозу жизнь всех наших товарищей. Другого, по имени Хорхе Сотус, - бывшего командира взвода - Фидель послал с поручением в Майами.

В действительности Сотус никогда не мог привыкнуть к условиям партизанской жизни, и бойцы не любили его, так как по характеру он был деспотом. В его карьере были взлеты и падения. В Майами Сотус проявлял колебания, если не сказать хуже. Позже он вернется в наш отряд и ему простят его прошлые ошибки. Во времена Уберта Матоса[11] он предаст нас и его приговорят к двадцати годам тюремного заключения. При содействии одного надзирателя ему удастся бежать из тюрьмы и добраться до Майами. Там, готовя катер для пиратского вторжения в кубинские территориальные воды, он погибнет в результате несчастного случая: кажется, его убьет током.

Среди товарищей, покинувших нас в то время, был и Марсело Фернандес, который после довольно продолжительного пребывания в Сьерра-Маэстре возвращался на свою прежнюю подпольную работу координатора городских ячеек "Движения 26 июля".

Мы достигли Пино-дель-Агуа 1 сентября. Пино-дель-Агуа - это небольшая деревушка, расположенная около лесопилки посреди леса у самого подножия Сьерра-Маэстры. В то время ее хозяином был испанец, и у него работало несколько рабочих. Батистовцев в деревне не было, и мы остановились в ней на ночлег.

В разговоре с жителями Фидель, как бы невзначай, рассказал им о маршруте нашего дальнейшего движения. Это была своего рода военная хитрость. Мы рассчитывали на то, что кто-нибудь из местных жителей обязательно передаст эту информацию батистовцам. Так оно и вышло.

Утром мы покинули деревню, планируя провести отвлекающий маневр. В то время как отряд Фиделя на виду у всех местных жителей продолжал движение в направлении Сантьяго-де-Куба, мы в течение ночи обходным путем вернулись назад и организовали засаду.

В случае если бы нам пришлось долго ждать противника, старик Тамайо, живший в местечке под названием Куэвас-де-Пеладеро, брался обеспечить нас продовольствием. Мы расположили своих людей с таким расчетом, чтобы все прилегающие к деревне дороги находились под наблюдением и простреливались нами. Наблюдение было организовано и перед Пино-дель-Агуа, на участке дороги, ведущей от Яйо к Пико-Верде. Не осталась без внимания и прямая тропа, поднимающаяся в горы Сьерра-Маэстры. Маленькой группе из Пико-Верде, вооруженной охотничьими ружьями, ставилась задача своевременно, предупредить нас, если противник вздумает двигаться по этой тропе, которую мы планировали использовать для отхода после проведения засады. Эфихенио Амейхейрас должен был вести наблюдение за одной из дорог, идущих со стороны Пико-Верде. Лало Сардиньяс со своим взводом оставался в районе Запато, охраняя лесные, просеки, выходящие к берегу реки Пеладеро. Но это было излишней предосторожностью, так как противнику пришлось бы подниматься высоко в горы, прежде чем выйти к этим просекам. Кроме того, батистовцы старались избегать передвижений в лесу походной колонной. Сиро Редондо и его взвод обороняли подходы со стороны Сиберии.

Мы поджидали батистовцев в лесу около отвесной скалы, расположенной у дороги, которая поднималась со стороны Гуизы. Выбранное нами место позволяло заметить автомашины противника с большого расстояния. План был простым: открыть по ним огонь с двух сторон и заставить остановиться, у поворота дороги, прежде всего первую автомашину, а затем и всю колонну. В случае успеха мы рассчитывали захватить три-четыре автомашины и вынудить противника повернуть обратно. Для этого был выделен наш лучший взвод, усиленный людьми капитана Рауля Кастро Меркадера.

Мы провели в засаде уже шесть дней, терпеливо выжидая, когда кто-то появится. На седьмой день в небольшой времянке, служившей нам одновременно штабом и столовой, мне доложили о появлении противника. Из-за большой крутизны склонов вражеских машин не было видно, но уже раздавался в горах приглушенный шум их моторов.

Мы изготовились к бою; на основной позиции расположилась группа Игнасио Переса, которая должна была обстрелять первую автомашину и остановить ее. Минут за двадцать до боя разразился тропический ливень - обычное явление в горах, - и мы промокли до нитки.

Между тем противник продвигался вперед, думая больше, как спастись от дождя, чем о возможности нашего нападения.

Автоматная очередь нашего бойца, который первым открыл огонь, прошла мимо, не причинив батистовцам никакого вреда.

Завязалась общая перестрелка. Ехавшие в первой машине солдаты были ошеломлены внезапностью нападения. Они, не понеся потерь, попрыгали с машины и укрылись за скалой на повороте дороги, убив в суматохе одного из лучших наших бойцов - партизанского поэта Хосе де ла Крус, которого мы любовно называли Крусито.

В тот самый момент один из солдат, укрывшись под остановившимся грузовиком, открыл огонь, не давая никому из нас поднять голову.

Через минуту или две я прибыл к месту боя и увидел, что многие из бойцов начали отходить, повинуясь отданному кем-то ложному приказу. Так часто бывает во время боя. Аркимедес Фонсека, раненный в руку, пытался спасти брошенный кем-то из наших людей ручной пулемет. Момент был критическим. Прежде всего требовалось остановить отступавших и организовать взаимодействие между группами Лало Сардиньяса и Эфихенио Амейхейраса для нанесения согласованного удара. На дороге стоял боец по имени Татин. Увидев, как я спускался вниз, он вызывающим тоном крикнул: "Он здесь, под машиной! Вперед, вперед! Разве мы не мужчины?". Собрав все свое мужество, я готов был тут же ринуться, вперед, оскорбленный до глубины души этими трусливыми криками. Но когда мы попытались приблизиться к спрятавшемуся под машиной вражескому солдату, который буквально поливал нас свинцом из своего автоматического оружия, пыл наш сразу охладел, и мы оба поняли, что наша безрассудная отвага могла бы обойтись слишком дорого.

Всего машин было пять, и на них находилось примерно до роты солдат. Отделение, которым командовал лейтенант Антонио Лопес, точно выполнило отданный ему приказ и перекрыло дорогу, как только начался бой. В результате третий грузовик также остановился. Однако группа солдат оказала нам вначале упорное сопротивление, не давая возможности продвинуться вперед. Только с прибытием подкрепления от Лало Сардиньяса и Эфихенио Амейхейраса нам удалось сломить сопротивление противника и обратить его в бегство. Часть солдат разбежалась, остальные удрали на уцелевших двух машинах бросив все свое снаряжение.

О силах противника и его намерениях нам рассказал подробней после боя Хильберто Кардеро. Раньше он служил в армии и был рядовым. При проведении одной операции мы взяли его в плен, и какое-то время он находился в отряде, а потом был отпущен. Но батистовцы решили использовать его и заслали к нам в отряд, чтобы он отравил Фиделя. Для этого Хильберто снабдили специальным ядом, который он должен был положить в пищу нашего командира. Услышав выстрелы, Кардеро выпрыгнул, как и все, из машины и, вместо того чтобы спасаться бегством, сразу перешел на нашу сторону и после боя поведал нам о своих приключениях.

Из числа солдат, ехавших в первой машине, двое были убиты и один тяжело ранен. Раненый солдат находился уже в полубессознательном состоянии, но ему казалось, что он все еще ведет бой. Его прикончил один из наших бойцов, семью которого перед этим уничтожили батистовцы. Я тут же высказал ему в резких выражениях свое мнение по поводу совершенного им бесчеловечного поступка, не подозревая, что мои слова услышит другой раненый солдат, находившийся в кузове. У него была раздроблена нога, и он, укрывшись одеялами, неподвижно лежал у борта кузова. Когда мы отошли немного в сторону, он стал кричать, чтобы его не убивали. И, пока шел бой, он всякий раз обращался к тому, кто пробегал мимо машины, со словами: "Не убивайте меня, не убивайте меня! Че сказал, что пленных не убивают ". После боя мы оказали ему первую помощь и переправили затем на лесопилку.

Среди солдат, ехавших на последних двух машинах, потерь почти не было, но зато мы захватили солидное количество трофеев: одну автоматическую винтовку, шесть обычных винтовок, пулемет с полным боекомплектом к нему. Захваченное оружие было распределено среди бойцов моего отряда, за исключением одной винтовки, которая осталась во взводе Эфихенио Амейхейраса. Эфихенио считал, что оказанная его взводом помощь была решающей и поэтому он имел полное право на определенную часть трофейного оружия. Но он подчинялся мне, так как Фидель придал его людей нашему отряду, и я, несмотря на все протесты, распорядился оставить это оружие для своих бойцов. Автоматическая винтовка досталась лейтенанту Антонио Лопесу - командиру отделения, которое особенно отличилось в бою, а владельцами остальных винтовок стали лейтенант Жоэль Иглесиас, Вирельес - бывший участник высадки со шхуны "Коринтия ", рядовой Оньяте и еще двое бойцов, имен которых я не помню. Чтобы не оставлять врагу захваченные грузовики, мы сожгли их, так как сами воспользоваться ими тогда еще не могли.

Пока мы собирали своих людей, над нами пролетело несколько вражеских авиеток, но нам достаточно было сделать всего несколько выстрелов, чтобы отогнать их. Еще раньше мы послали Минголо, одного из братьев Пардо, оповестить Фиделя о приближавшемся противнике. Теперь же, после боя, было решено послать второго связного в сопровождении Кардеро, который заодно рассказал бы Фиделю о всех своих приключениях. Кроме того, мы направили связного, по имени Монго Мартинес, в группу Сиро Редондо, чтобы сообщить ей об окончании боя и о начале отхода отряда.

Через некоторое время раздались выстрелы: это стреляла группа наших бойцов. По их словам, они обнаружили тайком пробиравшегося вражеского солдата и стали кричать ему, чтобы он остановился. Но солдат не подчинился, и наши бойцы вынуждены были открыть огонь. Батистовец убежал, бросив свою винтовку. В подтверждение наши товарищи показали захваченное оружие. Нам показалось странным, что в этом районе еще попадались солдаты противника, ибо бой уже давно кончился. Захваченную винтовку мы включили в наши общие трофеи.

Обстоятельства этого случая прояснились только через два-три дня, когда Монго Мартинес нагнал наш возвращавшийся в лагерь отряд. Мартинес рассказал нам о том, как он в пути наткнулся на вооруженных охотничьими ружьями "вражеских солдат", о том, как они открыли по нему огонь и ранили его. И действительно, лицо Монго было буквально все испещрено дробинками. Всем стало ясно, откуда взялась последняя трофейная винтовке, Спасаясь от преследования, раненый Монго Мартинес свернул на незнакомую тропу и заблудился и горах, так и не сумев передать Сиро Редондо приказ об отходе. Но на следующий день тот сам прислал своего связного, и таким образом мой приказ был передан ему.

В то время как бомбардировщики В-26 на бреющем полете летали над лесопилкой в поисках своей жертвы, мы, разместившись в доме, спокойно завтракали. Хозяйка преподнесла нам горячий шоколад. Она явно была не в восторге от появления самолетов, пролетавших над самой крышей ее дома. Наконец самолеты улетели, и мы почувствовали облегчение. Но когда отряд был готов уже выступить в поход, на дороге со стороны Сиберии (на той самой дороге, которую несколько часов назад прикрывали бойцы Сиро Редондо) показались четыре грузовика, полные солдат. Было слишком поздно, чтобы попытаться организовать такую же засаду, какую мы устроили раньше, многие из наших бойцов уже успели к тому времени рассредоточиться и укрыться в более безопасных местах. Поэтому мы не стали вступать в бой, а, сделав два выстрела, означавших сигнал к выступлению, спокойно покинули этот район,

В прошедшем бою, о котором стало известно по всей Кубе и который имел большое значение для нас по своим результатам, противник потерял трех человек убитыми и одного раненым. На следующий день бойцы из взвода Эфихенио Амейхейраса захватили еще одного пленного. Им оказался капрал Алехандро, которого мы увели с собой в лагерь. Он находился с нами до конца войны, выполняя обязанности повара. Около места боя мы похоронили Крусито.

В бою под Пино-дель-Агуа отличились лейтенант Эфихенио Амейхейрас, капитаны Лало Сардиньяс и Виктор Мора, лейтенант Антонио Лопес и его отделение, а также Дермидо Эскалона и Аркимедес Фонсека, бывшие в то время рядовыми. Последнему мы вручили трофейный пулемет с треногой, чтобы он научился с ним обращаться, после того как вылечит свою раненую руку. Наши потери составили: один убитый, один легкораненый и несколько человек контуженых, не говоря уже о ранении бедного Монго.

Из Пино-дель-Агуа мы возвращались по нескольким партизанским тропам. Нужно было выйти в район Пико-Верде, чтобы там провести реорганизацию наших сил и ждать подхода отряда Фиделя, который уже знал о состоявшемся бое.

Анализ боевых действий под Пино-дель-Агуа показал, что, несмотря на достигнутый важный политический и военный успех, у нас имелись серьезные недостатки. Во-первых, мы не сумели воспользоваться до конца фактором внезапности для уничтожения первых трех грузовиков; во-вторых, из-за отданного кем-то ложного приказа на отход было потеряно управление действиями наших бойцов. Они стали действовать нерешительно, что особенно проявилось при захвате брошенных на дороге автомашин, прикрывавшихся всего несколькими солдатами. Кроме того, оставшись ночевать около лесопилки, мы подвергали себя излишней опасности. Наш отход после боя прошел довольно беспорядочно. Все это говорило о настоятельной необходимости тщательной подготовки к боевым действиям, о повышении дисциплины у наших бойцов, и решением этой задачи мы занялись в последующие дни.