— Странная штуковина, — сказал воевода, повертев в руках круглый камень.

— А еще он меняет цвет. Случайно сегодня ночью увидел. Достал, чтобы перепрятать, а он красный. Не так, чтобы совсем, но, если приглядеться, видны красные отблески. Выглядит довольно жутко. Чуть рассвело — снова зеленоватым стал.

— Хочешь сказать, что именно его ищут канасгеты?

— Скорее всего, — пожал плечами Макарин. — Зачем иначе девке разыгрывать на пристани припадок, чтобы мне его передать? И этот же камень требовали отдать вместе с девкой ярганы. И он же может привести нас к каравану Варзы.

— Ну, это невозможно. Как камень может кого-то куда-то привести?

— Не знаю. У мореходов же есть что-то похожее. Кладут в воду стрелку из какого-то камня или металла, и она показывает направление, куда двигаться.

— Предлагаешь, кинуть его в воду? — усмехнулся Кокарев. — Или просто на землю? Вдруг покатиться, как клубок в сказке.

— В любом случае, это все связано. Дикари, девка, караван, камень, идол.

— Кстати, насчет идола. Ты и впрямь веришь в россказни того полоумного колдуна, про которого мне рассказывал? Про древних пещерных жителей и истукана, который всем в округе нужен?

— Я не знаю, во что верить. Это хоть как-то объясняет все, что происходит. Сам посуди, что нам известно. Варза увозит какой-то ящик с таинственным содержимым, его караван пропадает, лесные дикари выдвигаются далеко на север, в пустоши. Зачем лесным дикарям пустоши? Что они ищут?

— Может, они не ищут, — предположил воевода. — А следы заметают. По крайней мере, действия ярганов больше похожи как раз на это. Убирают всех, кто хоть как-то замешан в деле Варзы. Даже вон тебя потребовали выдать. Видать, чтобы нос совать прекратил.

— Может, и так. А может они просто заранее убирают конкурентов.

— Одноглазый им был не конкурент. А как раз человек, который слишком много видел.

— Да. И мог о том рассказать конкуренту. То есть мне.

Воевода помолчал, разглядывая через маленькое окошко противоположный берег, над которым разгоралось утреннее солнце.

— Я все понимаю, — наконец сказал он. — Понимаю, зачем этот идол, если он существует, нужен дикарям. Тут вся жизнь вертится вокруг идолов. У каждой реки, каждой горы и даже у каждого большого дерева есть идол. Эти лупоглазые истуканы стоят тут за каждым поворотом. И за них дикари вполне могут всерьез повоевать. Но я не могу понять, зачем этот идол понадобился Варзе. Он же наверняка знал, что из-за него вырезали целый самоедский род. И все равно пошел на риск.

— Может, идол из чистого золота?

— Хорошо. Золото — это серьезная причина. Впрочем, я никогда не слышал о местных идолах из чистого золота, если не считать глупых россказней о Золотой Бабе, да и те в ходу только с той стороны Каменного пояса. А вот теперь ответь мне на другой вопрос, дьяк Разбойного Приказа. Зачем этот хоть трижды золотой идол понадобился Москве? Почему поганое языческое творение заинтересовало московских бояр? Это вот как объяснить?

— Бояре могли и не знать про идола. Неизвестно, что до них дошло, а что нет. Тут гадать бесполезно. Но если бы эта история Москву действительно всерьез заинтересовала, то сюда бы послали не одинокого дьяка, а сотню стрельцов с наказом перевернуть вверх дном все пустоши.

— Возможно, они решили, что дьяк лучше справится. В этих местах больше толку выходит от действий тонких, а не нахрапистых.

— Если б они еще объяснили, каких именно тонких действий ждут, было бы совсем замечательно.

— О, дьяк! Это как раз в духе старых добрых московских верхов. Послать неизвестно куда с невнятным поручением и затем наказывать за инициативу или безынициативность, в зависимости от результата. Эту привычку из наших бояр никакие смены царей не выбьют. Они всегда больше озабочены сохранением собственного места, чем успешным окончанием дела. А ничто не сохраняет место лучше заранее готового козла отпущения. Поэтому лучший выход в нашей с тобой ситуации — делать, что нужно, а потом будь, что будет. Тебе — найти караван с его грузом. А мне — как-то выбираться из этой дыры в Мангазею и готовить город к отражению атаки. На всякий случай.

— А что с девкой?

— Далась тебе эта девка, — хлопнул себя по ляжкам воевода. — Выкинь ее из головы. Если хочешь знать мое мнение, местный князек прав. Ведьма она. Закрыть в порубе, ключ выкинуть и ждать, когда сгниет заживо — лучшее решение. А не таскаться по пятам и уж тем более не вытаскивать из ям.

— Нет. Думаю, без нее пока не обойтись. Что это за камень? Если он может указать путь к Варзе, то как? Без нее на эти вопросы я не отвечу.

— С ней тоже не ответишь, солжет и не поморщится. Лучше думай, как без нее обойтись. Колдуна этого самоедского опять найти, или еще кого. Навряд ли канасгетский князек ее выпустит. Тем более, раз дикари ищут эту круглую штуковину, значит опасность нависла уже над нами. И надо срочно отсюда как-то выбираться. Если им придет в голову нас обыскать, считай, повезет, если живы останемся.

Из-за двери послышался скрип половиц, приглушенные голоса. Макарин быстро забрал камень у воеводы, завернул в тряпицу и спрятал в потайной карман за полой кафтана. Дверь скрипнула, открываясь. На пороге возник седой канасгет в поношенной кольчуге. За его спиной маячили копья стражи. Он грубо крикнул что-то повелительное и показал пальцем на открытую дверь.

— Требует идти за ним, — сказал воевода. — Дьяк, ты заметил, что здесь все постоянно ходят в доспехах да кольчугах? Будто бояться чего-то.

Старик снова крикнул и замахал руками.

— Идем-идем, — миролюбиво сказал Кокарев. — Не буянь.

Они долго пробирались по темным лестницам и проходам, освещенным только узкими оконцами у потолка. Макарин подумал, что их снова ведут в общий зал, но они прошли сквозь него, пустой и мрачный, с еле тлеющими углями в очаге и лежащими на скамьях полуголыми пьяными дикарями. Вышли в неприметную дверцу в дальнем углу и стали подниматься по узкой лестнице, где приходилось постоянно склонять голову, чтобы не ушибиться о нависающие бревна. Лестница заканчивалась площадкой. С одной стороны было закрытое слюдой узкое окно, с другой — маленький проем, занавешенный тяжелым узорчатым полотном. У проема стояли два стража с топорами. Старик сопровождающий что-то проворчал, и они расступились, распахнув полог.

Макарин увидел небольшую комнатку с низким потолком. У дальней стены выделялся широкий помост, покрытый толстым слоем подушек, ковров, плетенок, оленьих и соболиных шкур. Над помостом было устроено что-то вроде балдахина — четыре резных шеста, с которых свешивалась тонкая ткань. Комната была освещена несколькими подвешенными к потолку фонарями из кованой меди с красным стеклом, из-за которого вся комната выглядела красной. Давешний музыкант с изуродованным шрамами лицом сидел на мягкой подушке у входа и лениво перебирал струны. Звуки тонули в душном воздухе и слоях белого дыма, пахнущего чем-то сладким и незнакомым. Благовония струились из тонких сосудов, расставленных на персидском столике с кривыми ножками.

Князь Ассан возлежал на помосте, почти скрытый пухлыми стегаными одеялами. Перед ним, в такт музыке, медленно извивалась смуглая чернявая девица в полупрозрачных восточных шароварах. На ее полных бедрах позвякивали украшения пояса, а узкая спина была совершенно голой.

— Вот срам-то, господи, — пробормотал воевода и отвернулся, перекрестившись.

Ассан приподнялся, запахнул расшитый золотом халат, взмахом руки услал танцовщицу. Та упорхнула из комнаты, прикрыв груди раскрашенными охрой пальцами. Макарин проводил ее глазами.

— Московиты, — начал толстяк, устроившись на подушках поудобнее, — я решил, что именно потребую от вас в качестве платы за свободу. Конечно, это будут деньги, припасы, ткани. О количестве поговорим позже. Огнестрелы и зелье для них, думаю, вы нам не дадите.

— Нас скорее здесь гнить оставят, чем тебе хотя бы одну старую пищаль отдадут, — покачал головой Кокарев.

— Понимаю, — сказал князь. — И не настаиваю. Но у меня есть для вас еще одно дело. Точнее, для тебя, разбойный дьяк. Оно небольшое и легкое, труда не составит. Ведьма сообщила, что готова рассказать то, что нам нужно. Но поставила условие, что скажет она об этом только тебе.

Воевода с Макариным переглянулись.

— Непонятно, почему она так решила, — продолжил князь, — но это и неважно. Ты зайдешь к ней, послушаешь, выйдешь и передашь, все что она скажет. После этого мы составим список выкупа, и я отправлю с ним гонца в Мангазею. Конечно с твоими, воевода, гарантиями. Через несколько дней вы будете свободны.

Князь замолчал, разглядывая пленников.

— Мне нужно что-то знать, прежде чем идти к ведьме? — осторожно спросил Макарин. — Чего именно ожидать? О чем она должна рассказать? Что вы ищете?

— Это не твое дело, — мотнул головой Ассан. — Ты только посредник. Зашел, услышал, вышел, передал. И желательно позабыл все, что услышал. Тебе оно ни к чему, это знание.

— Когда это надо сделать?

— Сейчас. Немедленно. К вечеру я ожидаю гостей. Союзников. К этому времени я уже должен знать все, что знает ведьма. Можешь идти. Тебя проводят до склада у пристани, где мы держим ведьму. В город ее пускать нельзя. Поэтому придется прогуляться.

— Э, я с ним, — выступил вперед Кокарев. — Мало ли там что, с этой ведьмой.

— Ладно, — согласился князь, немного подумав. — Идите оба. Но к ведьме заходишь только ты, дьяк. Это ее условие. Как все узнаешь, сразу обратно. И не вынуждай меня долго ждать.

Он резко хлопнул в ладоши. С лестницы подскочил старик-канасгет в кольчуге, что-то гортанно выкрикнул пленникам и указал на выход.

Спускались они молча. Старик топал впереди, изредка недовольно оглядываясь. Поручение ему явно не нравилось, также как не нравились пленники. Они вышли во двор, прошли мимо идола, рядом с которым Макарин увидел троих канасгетов в выбеленных длиннополых хламидах. Они стояли вокруг идола с закрытыми глазами и мерно раскачивались, еле слышно напевая и воздев руки ладонями кверху. У костра лежала оленья туша с перерезанным горлом.

За частоколом старик приказал знаком остановиться и подошел к скучающей страже. Втроем они о чем-то долго препирались, причем старик постоянно показывал на пленников, тыкая заскорузлым пальцем в их сторону. Стражи отнекивались.

— Не нравится мне все это, — пробормотал воевода.

Наконец, старик победил в споре и с горделивым видом махнул им рукой.

— Держись позади, — сказал воевода. — Я кажется знаю, что они задумали. При выходе из княжьих хором стража всегда проверяет, не своровали ли чего гости у хозяев.

Он шагнул вперед. Один из стражников подергал воеводу за рукав кафтана. Кокарев нарочито медленно стянул одежку и бросил ее стражнику. Тот лениво стал прощупывать ткань, подкладку, залез в карманы, даже попробовал на зуб пуговицы. Второй тем временем присел на корточки, похлопал воеводу по штанинам, заглянул в отворот сапог, скривился будто от вони, засмеялся.

Обыск воеводы подходил к концу, и старик уже поманил пальцем Макарина. Тот собирался сделать вид, что не понимает и пойти обратно во двор, лихорадочно соображая куда перепрятать круглый камень, когда сзади раздался властный окрик, и мимо дьяка прошагал давешний музыкант с изуродованным лицом. Он что-то коротко сказал старику и жестом отослал стражу обратно на пост. Старик хотел было что-то возразить, но музыкант лишь указал ему на терем, и он поплелся обратно, вполголоса бормоча ругательства. Музыкант молча махнул рукой пленникам, мол, двигайтесь за мной, закинул за спину чехол с лютней и стал спускаться по дороге в город.

— Первый раз вижу, чтобы скоморохи старыми вояками командовали, — вполголоса сказал Кокарев.

— Я не скоморох, воевода, — возразил, обернувшись, музыкант на чистом русском. — Я скорее гость князя Ассана. Играю для своего и княжьего удовольствия.

— Прости, — немного опешил Кокарев, — не знал, что в этом захолустье найдется еще один канасгет, знакомый с нашим языком.

— И опять ты ошибся. Я не канасгет. Я аманат канасгетов, заложник. Мое имя — Саргут. Мой отец — искарский князь Игичей.

— Искарские князья издавна в союзе с Москвой, — осторожно сказал воевода.

— Я знаю. Поэтому мы не большие друзья с канасгетами. И хотя сейчас между нами войны нет, она скоро может возобновиться.

— Князь тебе доверяет, как я погляжу, — сказал воевода. — Ты спокойно раздаешь приказы его воинам.

— Я здесь уже десять лет. Сперва было сложно, — музыкант показал на изуродованное лицо. — Но сейчас для Ассана я почти родственник. После того как спас от волков его малолетнего сына.

— Это достойный поступок.

Саргут замедлил шаг, и когда пленники его догнали, сказал:

— Идите рядом. Не только князь и я в этом городе понимают вашу речь. Поэтому говорить буду тихо. Времени у нас мало, а сказать надо многое. Я уговорил князя сделать меня вашим сопровождающим вместо старика Таира. Сказал ему, что мои песни, возможно, смогут угомонить ведьму. Может даже усыпят, — он усмехнулся, — мои песни часто усыпляют. Не знаю, что вас связывает с этой ведьмой, но должен предупредить — времени у вас очень мало. Князь пока не догадывается, о чем догадался я. Но вечером он будет знать точно.

— И о чем же ты догадался, сын искарского князя Игичея?

Саргут остановился и вплотную шагнул к воеводе.

— Вы знаете, что ищут канасгеты. Вы знаете о найденном самоедами истукане.

Воевода промолчал, с застывшим лицом ожидая продолжения.

— Нетрудно было догадаться, — сказал Саргут. — Вас захватили, когда вы преследовали ведьму. Ведьма — единственный человек, кто может знать, где искать идола. Не знаю, что заставило воеводу Мангазеи бежать сломя голову в лес за ведьмой…

— Помутнение рассудка, — буркнул Кокарев. — Выпил лишнего.

— …но раз она вас интересует, стало быть, вы точно что-то знаете. Князь Ассан спесив и потому часто не видит дальше своего носа. Но вечером к нему прибудут те, кто точно знает, что делает в этих краях посланный Москвой дьяк Разбойного Приказа.

— И кто же к нему прибудет? — спросил Макарин.

— Люди из рода Водяной Росомахи. Ярганы по-вашему.

— Племя ярган союзники князя Ассана?

— Да. И не только они. Я слышал еще о нескольких родах. Черикорах, калданах, нохарах. Но они далеко и смогут присоединиться позже. А эти уже давно крутятся у северных земель и знают об истукане намного больше князя. В прошлый свой приезд один из них обмолвился мимоходом о том, что из Москвы прислали человека для расследования. У Ассана влетело в одно ухо, в другое вылетело. А я запомнил. И как только вас увидел, сразу понял, что этот человек — ты.

— Ты догадлив, Саргут, — Макарин с подозрением разглядывал стоящего перед ними изуродованного человека.

— Не бойтесь. Я не выдам. У нас с вами схожие интересы. Как у Москвы с моим родным княжеством. Но ярганы, узнав про вас, церемониться не станут. И за ваши головы тогда никто не даст и ломаного гроша.

— Почему мы должны тебе верить? — спросил воевода.

Саргут огляделся, завел их в пустой проулок между двумя оградами.

— Что вы знаете о моем княжестве, Искаре?

— Почти ничего, — усмехнулся Кокарев. — Знаю, что по течению Оби оно одно из сильнейших. Не моя земля, об этом лучше березовского воеводу спрашивать. Далеко отсюда.

— Да, — согласился Саргут, — далеко. Но наша власть простирается за пределы искарских владений на великой реке. Эта власть не военная, и не княжеская. Это власть нашей веры. Искар — священная земля. С нами могут воевать, нас могут побеждать, но даже наши лютые враги всегда рано или поздно приходят к нашим святилищам, чтобы принести жертвы и очиститься. Все лесные племена, и по эту, и по ту сторону Каменного Пояса чтут искарских идолов. И канасгеты, и ярганы, и князья Конды и Коды, Казыма и Белогорья, нохары и куноваты. Сотни родов считают наших богов одними из главных. Поэтому нам проще влиять. И проще помогать нашим союзникам. Москва захватила эти земли не только потому, что имеет огнестрелы. Но и потому, что ей помогали мы.

— Москва помнит о ваших заслугах, — сказал Кокарев.

— Сейчас все может измениться, — хмуро прошептал Саргут. — Тот истукан, что нашли самоеды на севере, а потом увезли ваши купцы… Это идол нашего древнего бога Мейка. Бога войны. Мейка Ялпинг-Нера. Священной горы. Он считался утерянным многие поколения назад. Сотни лет наши люди не видели этого бога, и вот он вернулся. Все боги Искара, и Пугос, мать огня, и крылатый Калм, и Хошалэква, богиня солнца, — никто из них не может сравниться по силе с Мейком. Если Ассан найдет его и установит на своих землях — сила веры перейдет от Искара к канасгетам. И все племена по обе стороны Каменного пояса потянутся к нему. Поэтому, когда Ассан говорит, что не собирается нападать на Мангазею, не верьте ему. Он объединит племена против вас. И обязательно нападет и на Мангазею, и на Березов, и на другие ваши остроги.

— Самоеды рассказывали нам, что этот идол принадлежит старому народу, ушедшему давным-давно в пещеры, — сказал Макарин.

Саргут отмахнулся.

— Вранье. Самоеды лгут, как всегда. Это Мейк Священная Гора. Его видели ярганы и описали очень точно, все как в легендах. Медный бог с мечом в руке и горящими в ночи красными глазами. Если он и был у старого народа, то это значит, что именно старый народ украл его у нас.

Двое стражников прошли вдоль проулка, с любопытством взглянув на пленников.

— Пойдемте, — сказал Саргут. — Нельзя задерживаться.

Они прошли мимо кузницы, миновали рыночную площадь, где сейчас было немноголюдно, и оказались у городских ворот.

— Получается, что самые заинтересованные в исчезновении нашего каравана это лесные племена, — сказал Макарин.

— Возможно, — согласился Саргут. — Но именно это и доказывает, что никто из них точно идол не похищал. Ибо любое таежное племя тут же растрезвонило бы на все леса, что оно дало пристанище богу Мейку. Все посвященные землю будут грызть ради того, чтобы заполучить идол.

— Кто кроме ярган и канасгетов знает об этом?

— Точно неизвестно. К Ассану много кто наезжал в последнее время, но кому он рассказывал, а кому нет — я не знаю. Канасгеты сильный народ, но вряд ли они будут говорить о Мейке с племенами, сравнимыми по силе.

— А откуда они сами о нем узнали?

Саргут остановился, повернувшись к ним. Его узкие черные глаза горели, как это бывает у поэтов, декламирующих собственные стихи. В тени ворот шрамы на лице казались еще более жуткими.

— О, это темная история, — сказал он, помолчав. — Найти бога войны — об этом бредил еще отец Ассана. А может и дед. Известная легенда в наших краях, как исчез Мейк в небесном пламени во время битвы у горы Мертвецов. Как не прекращая дул ветер с вершины, сбивая с ног и своих, и чужих, завывая так, что все в панике разбегались по округе, и даже те, кто пытался спрятаться в чумах, сходили от воя с ума и пытались выбраться наружу, грызя и царапая ногтями бересту обшивки и не видя рядом выхода. А когда пыль рассеялась, бога уже не было. Даже следа не осталось. Тот род, что должен был его охранять, в наказание вырезали поголовно. Гору Мертвецов переименовали в Гору Дующего Ветра, Вот-Тартэн. Хотя можно было и не переименовывать, мертвыми были тогда усеяны все склоны. С тех пор не было побед у нашего народа. Наши племена передрались между собой. Чужаки брали у нас, что хотели, оттесняя все дальше в глушь. Зыряне, новгородцы, татары, потом вы, московиты. Даже с родственниками самоедов, слабыми юграками, мы и то больше не можем справиться.

Саргут вещал тихо, но торжественно, будто напевая сагу. Макарину вдруг подумалось, что сейчас он достанет из футляра свою лютню и начнет аккомпанировать. Но он только вздохнул, продолжая смотреть поверх их голов туда, где искрилась на солнце река и чернел на противоположном берегу дремучий лес.

— С тех пор и идет поверье, что стоит вернуться идолу бога Мейка, как все станет по-прежнему. Его почти все позабыли за столько лет, но канасгеты народ отсталый, они исстари жили на отшибе, в глухих лесах на восход солнца. Древние легенды здесь всегда помнили. И когда некоторое время назад сюда заявились посланники ярган с историей о найденном самоедами идоле, эти легенды ожили, а князь Ассан решил, что пришло его время.

— Сдается мне, сын искарского князя, — сказал воевода, прищурившись, — что ты сам не прочь наложить лапу на этого вашего пропавшего бога. И прибавить его истукана ко всем прочим вашим истуканам.

— Твоя правда, воевода, — нахмурился Саргут. — Я был бы этому рад. Но это невозможно. — Он повернулся и вышел из тьмы ворот на солнечный свет. — Искар далеко, а я здесь один. Если ты думаешь, что моя цель — настроить вас против местного князя, чтобы самому заполучить идол, то ошибаешься. Я рассказал вам все, как есть. А мог бы придумать сказочку о том, что идол Мейка стоящий рядом с идолами Пугос и Калма укрепит союз между Искаром и Москвой. Может и укрепит. А может разбудит тщетную надежду даже в среде наших удобно устроившихся старейшин. После чего будет война и реки крови. Поэтому я считаю, что лучший выход — это уничтожить идол.

— Ты так непочтителен к собственным богам? — усмехнулся Кокарев.

Саргут пожал плечами.

— У нас много богов. Если бог не справляется с обязанностями, его идола сжигают. Или рубят на куски. Или сбрасывают в воду, если он бесполезен. Идол Мейка — опасный идол. И то, что с ним каким-то образом связана эта ведьма — лишнее тому доказательство.

— Вы все называете ее ведьмой, — сказал Макарин. — Почему? Откуда вы ее знаете?

— Мы ее не знаем. Из здешних канасгетов раньше ее видел только начальник портовой стражи, который всегда был на короткой ноге с ярганами, он-то ее и узнал, когда вас сюда привезли. А кроме него — только слухи. От ваших разбоев, засевших к северу отсюда, от ярган. О том, как она впала в бешенство и в одиночку убила десяток человек, а сама была неуязвима для оружия. О том, что она может указать путь к пропавшему идолу. О том, что ее кто-то укрывает, и все племя ярган не смогло ее найти и захватить. Только недавно их посланник сообщил, что они наконец-то обнаружили, где ее держат, и готовы к нападению. Судя по всему, оно тоже закончилось неудачно. Но главное — ей помогают лесные духи, менквы. А та, кому помогают менквы, не может не быть ведьмой.

— Лесных духов не существует, — сказал Кокарев. — Это сказки.

— Не стоит смеяться над чужой верой, воевода, — покачал головой Саргут. — То, что для вас не существует, для других может быть страшной реальностью. Многие из надымских разбоев, будучи сбежавшими московитами, тоже не верили в менквов. До тех пор, пока собственными глазами не увидели, как один из них утаскивает ведьму вместе с лодкой.

— Показалось, — отрезал воевода. — Дьяку недавно тоже показалось, что он видит чудище рядом с этой вашей ведьмой.

Саргут остановился и внимательно глянул на Макарина.

— Ты видел менква?

Тот помолчал прежде чем ответить.

— Не знаю, что я видел. Вроде бы какое-то чудовище. Темное, волосатое, огромное. Его нельзя было толком рассмотреть, будто что-то постоянно отводило взгляд.

— Медведица это была, — уверенно сказал воевода. — Темная и волосатая. Не могу сказать, что огромная, я и побольше видел.

Саргут не обратил внимания на его слова.

— Менквы обычно не дают чужакам себя увидеть, — сказал он. — Тебе повезло. Или наоборот.

Они спустились с холма и вышли на пристань. Народу здесь почти не было, только пара мужиков в рваных хламидах грузили тюки на один из пришвартованных кораблей.

— Я не знаю, что вам посоветовать, — сказал Саргут. — Оставаться здесь опасно. Но и бежать тоже нельзя. Вокруг Чернолесье, а по реке канасгетские заставы. Могу сказать только одно. Что бы тебе, дьяк, не сказала ведьма, не передавай Ассану то, что приведет его к идолу. Это не в ваших интересах. И не в моих.

Впереди показался отдельно стоящий низкий сарай, от старости вросший в землю. Шагах в двадцати от него на берегу горел костер, вокруг которого сидели канасгеты. Макарин насчитал пятерых.

— Мы пришли, — сказал Саргут. — Я буду играть и петь, как и обещал князю. Постараюсь это делать погромче. На тот случай, если он все же догадался послать к сараю знающего язык слухача.

Сидящие у костра стражники заметили гостей, встали, потянулись к оружию. Саргут крикнул им пару слов, успокаивая. Потом уселся на бревно, между сараем и стражниками, достал лютню, потрогал струны.

— Осторожно там с девкой, — буркнул воевода. — Ведьма она или не ведьма, однако делов и без того натворила порядочно.

Макарин кивнул и шагнул к сараю.

Внутри было полутемно и сыро. Неяркий свет пробивался через пару небольших оконцев и круглую дыру в берестяной крыше. Пол был покрыт утрамбованной соломой, а вдоль стен виднелись пустые клети из тонких жердей. Судя по слабому запаху навоза, здесь раньше держали скот.

Иринья висела на толстом разукрашенном столбе в дальнем углу сарая, едва касаясь ногами пола. Ее руки были подняты и привязаны к железной скобе, которая скрепляла столб с потолочной балкой. Серая домотканая хламида была разодрана в нескольких местах и держалась на честном слове и веревке, которой девка была обмотана вместе со столбом. Вокруг нее, прямо на полу, стояли несколько персидских серебряных блюд с замысловатой чеканкой. На блюдах дымились пучки трав и веток, распространяя запах восточных благовоний.

Иринья смотрела как Макарин медленно подходит к ней, ее широко раскрытые глаза казались безумными.

— Боятся меня, — сказала она. — Колдовские листья запалили, к священному столбу привязали. В надежде, что это меня удержит. Даже подойти пугаются. Ладно, хоть прислужница у них есть, бабка из самоедов. Не боится. Поит, кормит, убирает. А то бы совсем плохо было.

Голос ее был тих и безучастен.

— Они думают, что ты ведьма, — сказал Макарин.

Она усмехнулась.

— Может, они и правы. Я сама себе иногда ведьмой кажусь. Мало во мне от простой покорной бабы.

— Непокорные бабы бывают разные. Не все из них ведьмы. И уж точно не все режут мужиков направо и налево. Зачем ты пырнула ножом Шубина перед тем как сбежать?

Иринья медленно опустила веки. Только сейчас, вблизи, стало ясно, насколько она была изможденной.

— Не знаю. Не помню этого. Словно в пелене все, что было. Тот ублюдок… Разбой, что меня испугался. Его слова.

— Возможно, он что-то перепутал.

Иринья скривилась.

— Может и перепутал. А может и впрямь видел что-то. Видел, как меня… Но это же невозможно, дьяк! Хорушка не мог!

— Твой Хорушка все мог. И ты это знаешь.

Иринья замолчала, глядя себе под ноги и кусая губы.

— Что ты еще помнишь? — спросил Макарин.

— Почти ничего. Помню, как прыгала вниз. Помню, как бежала. А зачем, почему, что было до этого… Шубин хоть жив остался?

— Кто его знает. На ногах вроде держался… А как добежала до леса и как стояла на его опушке помнишь? И кто стоял перед тобой?

Иринья резко подняла голову и пристально глянула в лицо Макарину.

— Если даже ты что-то видел, дьяк, это не значит, что это было на самом деле. И тем более это не значит, что ты понимаешь, что ты видел.

— Я привык верить собственным глазам.

— Здесь лучше забыть про эту привычку. Тебе кажется одно, а на деле это совсем другое.

— Если не верить глазам, тогда чему же верить?

— Верь тому, что считаешь правильным. В этом и состоит настоящая вера.

— Удобная позиция. Только вот как понять, что правильно, а что нет, если не понимаешь, что вокруг происходит? Пропавшие идолы, спящие по году бабы, дикарские легенды, теперь вот чудище из леса.

— Никакое это не чудище, — пробормотала Иринья.

— А кто ж тогда?

Иринья помолчала, прикусив растрескавшуюся от жажды нижнюю губу. Снаружи донеслись звуки лютни и хрипловатый голос Саргута стал громко выводить что-то заунывное.

— Неважно, — сказала. — Лучше пить подай. Вон бадейка у стены, с ковшиком.

Макарин набрал воды из деревянного ведра, поднес ковш к ее губам. Иринья жадно выпила, обливаясь и захлебываясь.

— Это тот, кто поможет мне найти отца, — сказала она, отдышавшись. — Если тебе нужен караван, ты будешь делать, что я скажу. Без меня тебе его не найти.

— Больно много на себя берешь, — тихо отчеканил Макарин. — Не забывай, кто я, а кто ты.

— Э, дьяк, — усмехнулась девка, — Можешь забыть здесь про свои чины и должности. В лесу да пустошах они ничего не значат. Это тебе не Москва. Хочешь караван отыскать — слушай. Не хочешь — не заставляю.

— Ты не в том положении, чтобы указывать. Сгниешь тут в сарае, никто и не узнает.

— Ничего ты, дьяк, не знаешь о моем положении, — сверкнула она глазами. — Не ты, так другие мне помогут. Но тогда этим другим и идол достанется. А ты можешь ползти домой, не выполнив задания, как побитая собака.

Красная пелена вдруг нахлынула перед глазами, гнев поднялся из темных глубин, чего с Макариным уже давно не бывало. Он схватил наглую девку за горло, прижал к столбу, поднимая вверх, слыша, как она хрипит и чувствуя, как сотрясается под его пальцами яремная вена.

— О, а ты действительно любишь делать бабам больно, а, дьяк? — просипела Иринья. — Тебе это нравится? Власть чувствовать?

Ее тело изгибалось у столба, мягкое и податливое. И без того рваная ткань совсем разошлась, обнажив высокие полные груди с розовыми девичьими сосками. Макарин было отшатнулся, убрав руку с ее горла, но почувствовал, как расходятся под его коленом ее бедра. Волна желания смыла все, разум, мысли, весь мир, он впился ртом в ее пухлые сладкие губы, срывая обеими руками остатки одежды с ее тела. Мешали веревки, и он судорожно рванул их, услышав, как она пискнула от боли, развязал, скинул их на пол вместе с ее хламидой и собственным кафтаном. Теплые шелковистые бедра задрожали под его ладонями, когда он резко развел их в стороны, подхватил ее, поднял, прижал спиной к столбу. Ее широко раскрытые глаза цвета чистой голубой воды были теперь так близко, что он тонул в них, словно в огромных глубоких озерах, но и они пропали, как только он резким толчком вошел в нее. Ее дрожащие ресницы, ее выступивший румянец, прядь светлых волос, ее поднятые и привязанные к столбу руки, все вокруг заволокло сладкой пеленой, а он все вбивал и вбивал в нее свой затвердевший до боли кол, глубже и глубже, стараясь разодрать, сделать ей тоже больно, так больно, чтобы она визжала и молила, но видел лишь как ее приоткрытый от страсти рот изгибается в довольной улыбке, и тогда в его голове не осталось больше ничего, кроме навязчивой мысли о столбе, выдержал бы он, не упал бы, ведь он поддается, поддается с каждым ее стоном, и скоро рухнет на землю, вместе с ним, вместе с ней, рухнет с таким грохотом, что сбегутся все окрестные канасгеты.

Столб выдержал.

Она долго не отпускала Макарина, обхватив дрожащими ляжками его чресла, закрыв глаза и затаив дыхание. Потом наконец обмякла и улыбнулась.

— Наверно, это была твоя мечта, дьяк? Привязанная к столбу голая молодая девка? А?

Он что-то буркнул невнятное, нагнулся, подбирая одежду, кое-как накинул рваную хламиду на ее гладкое и еще горячее тело.

— Какой ты заботливый, — издевательски прошептала Иринья. — А мысль развязать мне руки тебе в голову не приходит?

— Нельзя, — прохрипел он. — Канасгеты вокруг. Не сбежать.

— Знаю, любовь моя, — от ее нежного воркующего голоса внутри все задрожало. — Я пошутила.

Снаружи все также бренчал и подвывал Саргут.

— Я вытащу тебя отсюда, — пообещал Макарин потому что должен был это пообещать.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Иринья. — Камень у тебя?

Макарин кивнул.

— Покажи.

Он достал из потайного кармана сверток с камнем, развернул.

— Поднеси его ко мне ближе, я должна рассмотреть.

Камень был таким холодным, что жег ладонь даже сквозь тряпку, будто его только что достали из ледяного погреба. Внутри него, в глубокой темноте, ярко вспыхивали зеленые сполохи от пробивающихся через окошки солнечных лучей. Иринья смотрела на него долго, внимательно, и Макарину вдруг показалось, что ее глаза побелели. Потом она нахмурилась.

— Времени у нас действительно мало. Знаешь, что это за камень?

— Нет. Ты так и не сказала.

— Я сама не знала. До вчерашнего дня. А вчера как нахлынуло на меня что-то. То ли воспоминания, то ли что другое. Не понимаю я, как. И не пытай меня по этому поводу. Думала, что папашина безделушка, любил он дарить такие. То камень какой, то браслетик с колечком…

Она замолчала, будто пытаясь что-то вспомнить.

— Это глаз, дьяк. Глаз того самого идола, что все в округе так усиленно ищут. Не знаю, то ли папаня его сам отковырял. То ли он уже был таким… отдельным. Неважно. Важно то, что его тянет к идолу. Не знаю, как. Он должен быть вместе с ним, должен быть его частью. Поэтому он тащит своего носителя все дальше и дальше. Он приснился мне еще на шубинской заимке, и я тут же побежала его доставать. Потом он заставил меня сбежать от вас и прийти на опушку леса. А сегодня он заставил тебя прийти ко мне.

— Глупость, — возразил Макарин. — Камни не могут заставлять. Ни тебя, ни меня. Я бы и без него пришел.

— Зачем?

Макарин не нашелся, что ответить. Конечно, он понимал, что без Ириньи не продвинется в своем деле. Но был ли это весь ответ на вопрос «зачем», в этом он уже не был так уверен.

— Когда тебя послал сюда этот толстый канасгет, ты мог отказаться, — сказала она. — Но ты не отказался. Неважно, можешь в это не верить. Этот камень — единственное, что может помочь нам найти отца и его проклятый идол. Поэтому он и нужен всем этим дикарям, что ярганам, что канасгетам. Может и еще кому нужен. Слухи по всему северу разлетелись. И времени чем дальше, тем меньше. Запомни, он не должен попасть в чужие руки.

— И что с этим камнем делать? Просто сидеть ждать, когда он тебя потащит дальше?

Иринья медленно покачала головой.

— Нет. Не знаю. Должен быть способ лучше.

По ее щекам вдруг потекли слезы.

— Мне страшно, дьяк. Я сама не своя, как проснулась от своего сна долгого. Может я и вправду ведьма? Может и вправду мертвая?

Он шагнул к ней, огладил по волосам, шее, смахнул с щек слезы, пробормотал дежурное «все будет хорошо» и тогда понял, что снаружи стихло бренчание лютни. Послышались торопливые шаги, кто-то забарабанил в дверь, и голос воеводы встревоженно сообщил:

— Дьяк! Вылезай тотчас! Гости прибыли.