Весь день они пробирались по заросшим протокам, перетаскивая лодку из одной узкой реки в другую, минуя озера и болота, огибая по широкой дуге Чернолесье. И весь день шел снег. Сизые тучи нависали над верхушками заснеженных сосен, промозглый холод пробирал до костей так, что приходилось по очереди греться у раскаленной чугунной печки, которую Шубин установил по центру лодки, рядом с мачтой. Ближе к вечеру снегопад кончился и, наконец выглянуло неяркое солнце.

— Опять зима быстрая да ранняя, — сказал Шубин, растирая руки. — Еще листопада, считай, не было, а уж снег валит. Десять лет одно и то же каждый год повторяется, а все не привыкну. Раньше в здешних местах зима наваливалась медленно, нерасторопно. Давала время подготовиться. А теперь и лето короткое, и зима долгая да суровая. А весны да осени вообще нет.

— Это везде так, не только здесь. Даже в иноземных странах, — сказал Макарин. — Зимы все холоднее, летом слякоть, а иногда и заморозки урожай побивают. Что-то изменилось в небесных сферах.

— В этот год что-то совсем уж рано, — сказал Шубин.

— Бог за грехи наказывает, — буркнул воевода. — Нечего было с колдуном связываться. Как окунулись в ворожейство, так вам боженька небо за шиворот и опрокинул. Ладно бы еще польза была. Но ведь и не узнали толком ничего. Вы как хотите, а я до разбойной крепости и своих казачков доберусь, тут же их в ряд построю и прямой дорогой до Мангазеи подамся.

— Там твоя служба, воевода, — сказал Макарин. — Ты обязан это сделать.

— Да, — Кокарев задумался. — А твоя служба, дьяк, сидеть в приказе да бумаги перебирать. И какого лешего ты в пустоши сбежал? Служек не нашел? Так я б тебе уступил парочку.

— Привык все делать самостоятельно.

Воевода вздохнул.

— Да, такой недуг мне известен. Сам болею. Если что важное один могу сделать — один и сделаю. Плохие мы с тобой начальники, дьяк.

— Время такое. Никому веры нет.

Иринья сидела на носу лодки, закутавшись в ворох шкур и накидок. С последней стоянки она не сказала ни единого слова, только вздрагивала, когда с берега доносился треск веток и шорох листьев, будто пробирался там кто, то ли человек, то ли зверь, то ли чудище. Шубин пару раз подсаживался к ней, бросив весла, пытался говорить, но девка продолжала сидеть, молча и неподвижно, втянув голову в плечи и уткнув нос в меховой воротник.

— Н-да, — сказал воевода. — Такой крюк сделать, страх пережить, мухоморов нанюхаться, и все бестолку.

— Пока рано выводы делать, — возразил Макарин. — Ее видение было смутным. Возможно, оно еще поможет.

— И ты в это веришь? — фыркнул воевода.

Макарин не ответил. Он помнил подземный мрак и бесплотный голос, шепчущий про отшельника в высоком срубе. И не знал, что услышала и увидела там Иринья. Девка отмалчивалась долго, до самого полудня, да и на стоянке была немногословна. Буркнула что-то про потерянный след, какого-то следопыта да самоедское стойбище на излучине, а потом долго шепталась с Хадри, чертила на заиндевевшем песке знаки и символы, пока Хадри не осклабился и не закивал радостно, видать, вспомнив, где оно, это стойбище. Покинув озеро, они постепенно стали заворачивать на закат, а потом и на север, в земли самоедов.

— Ворожейство дело тонкое, — сказал Шубин. — Прямых ответов в нем не бывает. Одни намеки. И караван наш, стало быть, скрыт такой пеленой, что даже подземные духи его не замечают. Они только указали следующую остановку на нашем пути. Там все и узнаем.

Воевода проворчал что-то, сплюнул и отвернулся.

Лес постепенно исчезал, растворялся сперва в невысоком редколесье, потом в болотистых низинах. Река разлилась шире и теперь сверкала в лучах заходящего солнца, как серебристая лента, зажатая меж посеревших от стужи холмов.

— Сдается мне, разбойную крепостицу мы в стороне оставляем, — проворчал воевода, разглядывая окрестности.

— Твоя правда, — сказал Шубин. — Она там, на восходе, меньше полудня пути. Доберемся до стойбища, наймешь охотника с лодкой или нартами, он тебя и довезет до твоих казаков. Я бы, впрочем, не рассчитывал, что они тебя дожидаются.

— Это как? — вскинулся Кокарев.

— Когда мы их покидали, то слышали разговоры. По крайней мере часть из них хотела в Мангазею возвращаться, как только канасгетское войско подальше отойдет.

Воевода засопел, свирипея.

— Их можно понять, — продолжил Шубин. — Начальник в плен угодил. Вокруг дикари да разбои. Что им еще делать?

Воевода бормотнул еле слышно про «сгною в остроге» и погрузился в черные размышления.

— Не страшись, воевода. Заплатишь поболе, тебя и до Мангазеи довезут. Главное, идти сторожно, лучше топями да речными закоулками, куда лесные воины навряд ли сунуться.

— Топями, значит, — усмехнулся Кокарев. — Ты насоветуешь.

Шубин пожал плечами и отвернулся.

До места они добрались только к вечеру, когда солнце уже коснулось далекого затуманенного горизонта. Река здесь делала широкую петлю, огибая плоский мыс, и разделяясь на два протока. Длинный песчаный берег полого поднимался к низким зарослям березняка, перед которыми виднелись расставленные в беспорядке конические самоедовы шалаши.

Их было много, несколько десятков, маленьких и больших, высоких и низких, украшенных орнаментом или покрытых старыми дырявыми шкурами. К реке тянулись растянутые рыболовные сети. На берегу лежали кверху днищем почерневшие лодки.

— Это место, Иринья? — громко спросил Шубин.

Иринья хмуро разглядывала стойбище, берег, корявые деревья вдалеке. Потом указала на один из шалашей, на выцветших шкурах которого едва угадывались блеклые белые символы.

— Нам туда, — тихо сказала она и снова спрятала нос в меховой воротник малицы.

Лодка повернула к берегу. Стояла мертвая тишина, только свистел ветер и шептали пологие волны.

— Стойбище пустое, — прошептал воевода и достал из мешка самопал.

Людей на берегу не было. Не горели костры и не поднимался легкий дым над верхушками шалашей. Никто не вышел их встречать, когда нос лодки со скрипом уткнулся в лежалый мерзлый песок. Только облезлая псина бродила неподалеку, хромая на обе задние ноги.

Хадри первым спрыгнул на берег, подтянул канат, привязал его к ближайшему столбу, черному, будто вымазанному сажей.

Воевода указал Макарину на скрытое дерюгой оружие.

— Бери. Чую, здесь оно точно не помешает.

Они выбрались на берег, но сделав пару осторожных шагов по скрипучему песку, Шубин остановился.

— Держитесь позади меня и глядите по сторонам в оба. Кто его знает, что тут прячется.

Псина, завидев гостей, подковыляла ближе и глухо зарычала.

— Выглядит покинутым, — заметил Макарин, рассматривая шалаши и разбросанную вокруг них утварь. Глиняные плошки, снасти, жерди, деревянные заготовки валялись в беспорядке на утоптанной земле вперемешку с перевернутыми нартами и обрезанными постромками.

Шубин медленно поднял расшитый бисером тканевый полог ближайшего шалаша и заглянул внутрь. В полутьме можно было разглядеть резной центральный столб, пустые лежанки вокруг него, потухший очаг с подвешенным над ним медным котлом. Хадри протиснулся мимо Шубина, склонился над очагом, потрогал головешки и что-то сказал.

— Меньше дня прошло, — перевел Шубин. — Зола еще теплая.

— Они явно покидали стойбище в спешке, — сказал Макарин и показал на разбросанные по циновкам полуобглоданные кости и прочие остатки нехитрой трапезы. — Может до них добралось канасгетское войско, они его увидели и сбежали?

— Может, — согласился Шубин. — Хотя оно шло на север. Но могло и сюда завернуть.

Они пошли дальше, поднимаясь к центру селения. Шубин заглядывал по пути в каждый шалаш, всматривался в полутьму, но всякий раз качал головой и хмурился.

Белый шатер стоял на самом краю стойбища. За ним, шагах в десяти, уже начиналась сплошная полоса непроходимого бурелома и темнели сцепившиеся друг с другом корявые невысокие сосны. Белые узоры покрывали всю поверхность шатра сверху донизу, линии, круги, зигзаги, примитивные рисунки бегущих людей и волков. На выгоревшем, белесом фоне они были еле заметны, но все равно бросались в глаза из-за своей чужеродности. Остальные шалаши в стойбище были совсем не похожи на этот. Темные, почти черные, они окружали его как стая грачей полярную сову.

— Белые волки, — пробормотал Шубин и замер.

— Где? — воевода аж присел от неожиданности и поднял самопал.

— Это чум Белых Волков, — тихо пояснил Шубин, пристально оглядывая странный шатер и полосу леса позади него. — Того самоедского рода, что нашел идол и был уничтожен за это. Стало быть, кто-то из них выжил.

Иринья протиснулась между Макариным и воеводой и, ни слова не говоря, двинулась к белому шатру.

— Чум Белых Волков — это еще не сами Белые Волки, — проворчал Кокарев.

— Ни один другой род не станет пользоваться чумом проклятых колдунов, — возразил Шубин и, увидев, как Иринья отодвигает полог, бросился следом за ней.

Чум Белых Волков был также пуст, как и остальные. Только связки сушеных трав, обереги, разукрашенные маски и подвешенные к тонким прутьям статуэтки говорили о том, что это жилище шамана. Посреди потухшего очага лежал обугленный длинный сверток. Около него сидела на корточках Иринья. Макарин подошел ближе и его замутило, когда среди разорванных почерневших шкур он увидел костистое обожженное до мяса лицо с выпученными глазами.

— Его пытали, — сказала Иринья. — Завернули в мокрые шкуры, долго били, потом бросили в огонь и смотрели, как он умирает. И слушали, что он говорит.

— Кто? — спросил Макарин.

Иринья не ответила, только осторожно потянула дальше обугленную шкуру, с тошнотворным треском обнажая рисунки на подгоревшей шее. Темные завитки и спирали покрывали кожу от ключиц до подбородка и блестели, будто намазанные маслом.

— Я помню его, — сказала Иринья. — Это он приходил к отцу с другим таким же колдуном. Задолго до отплытия. После того их разговора как раз и ящик появился.

— То есть выжившие Белые Волки наняли Варзу отвезти проклятый идол туда где они его выкопали, — сказал Шубин. — Исправить то, что натворили.

— Да толку-то что, — проворчал воевода. — Этот мертвец уже все равно нам ничего не расскажет.

— Зато есть второй шаман, — сказал Шубин. — И есть те, кто пытал этого. Они теперь точно знают, куда направился Варза.

— Да, только нам от этого не легче.

— Может, он им ничего не сказал, — предположил Макарин.

— Сказал, — возразила Иринья. — Он им все сказал.

Никто не стал спрашивать, откуда она это знает. Иринья вдруг зарычала, словно раненая волчица, схватила завернутого в шкуры мертвеца и потащила к выходу.

— Эй, совсем с ума сошла, девка? — всполошился воевода.

— Не мешайте! — рыкнула та. — Времени мало, спешить надо.

Она, спотыкаясь и оскальзываясь, тянула сверток к лесу, и то и дело останавливалась, чтобы перехватить концы шкур поудобнее. Макарин хотел было помочь, но Шубин удержал его за рукав.

— Она должна это сделать сама, — тихо сказал он. — Лучше даже не смотреть в ту сторону.

— Да что сделать-то! — взбеленился воевода. — Куда она его тащит? Зачем?

Макарин смотрел ей вслед, и видел, как сползают с обугленного трупа куски шкур, разматываются, остаются на земле. Когда Иринья перетащила его через первые поваленные деревья, на мертвом шамане оставалась только грязная, покрытая бурыми пятнами холщовая хламида. Налетел ветер, и затрещали кривые деревья, протягивая к ним ветки. Тьма словно выплеснулась из глубины леса, поглотила Иринью с ее страшным грузом, закрыла бесчисленными гнилыми замшелыми стволами, и только иногда, сквозь мерзлую паутину чащи можно было разглядеть ее светлую малицу и цветастый платок. Макарин видел, как она остановилась, подняла труп, прислонила к дереву. И тогда из лесной темноты надвинулось что-то, огромное и черное, и былой ужас тотчас поднялся, затопил все вокруг.

Шубин резко дернул его за руку.

— Не смотри туда, дьяк! Сказал же, не смотри.

Макарин отвернулся, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Да что здесь происходит-то? — буянил воевода.

— Ничего особенного, — успокаивал Шубин. — Скоро все закончится.

Ветер выл все сильнее, и сквозь этот вой, сквозь треск деревьев доносился тихий шепот, от которого стыло все внутри.

Ветер стих также внезапно, как и начался.

— Ну вот и все, — облегченно сказал Шубин, и Макарин ненароком взглянул в сторону леса. И сразу понял, что лучше бы этого не делал.

На опушке, в тени ближайших деревьев стоял мертвый шаман, и глаза его были открыты. Макарин машинально схватился за самопал, за сумку с порохом и пулями, понимая, что ничего не успеет, ни подготовить заряд, ни зажечь, да и что может сделать пуля против мертвеца, а шаман уже падал, взмахивая скрюченными, будто обожженные ветки, руками.

Иринья перешагнула через неподвижный труп, пряча на поясе круглый камень.

— Только сейчас поняла, что это за потерянный след, о котором духи во сне на дороге мертвых талдычили, — сказала она, подойдя ближе. — Найди следопыта, найди следопыта. И так без конца. Оказывается, это не следопыт. И даже не человек. Это озеро. Одно из мелких озер на Краю Земли на север от старого поморского волока. Местные его называют озером Следопыта. Или Проводника. Знатока земель. Трудно перевести правильно это слово. Там вход в пещеры, откуда идол выкрали.

— Это тебе мертвец рассказал? — недоверчиво спросил воевода. — Мне показалось или я и впрямь видел, как он стоит и руками машет?

Иринья пожала плечами.

— Петух, если ему голову отрубить, тоже крыльями трясет. И даже бегает. Я не думаю, что тебе действительно хочется знать, кто мне это рассказал. Кстати, спасибо, Шубин.

Тот потупился.

— За что?

— За то, что хотя бы в этот раз не стал мне мешать.

Она деловито прошла мимо, потом обернулась.

— Спешить надо. Об этом озере не только мы знаем. Те, кто его пытал, уже направили туда своих воинов. Мы их должны опередить.

Макарин с опаской посмотрел в сторону леса. Мертвый шаман все также лежал на опушке грудой грязных окровавленных тряпок. И уже не было мрака в глубине. Тусклое вечернее солнце пронизывало замшелое редколесье, загоняя тени под упавшие стволы.

— И кто же его пытал? — спросил воевода. — Канасгеты?

Иринья нахмурилась.

— На этот вопрос я так и не дождалась ответа. Ничего, рано или поздно все равно узнаем. Пошли.

Она стала спускаться к тускло блестевшей внизу серой реке.

— Видали, — буркнул Кокарев. — Гулящая девка у нас теперь за главного. Мне-то что делать, поморец? Ты мне самоедов с нартами обещал.

— Это не последнее стойбище на нашем пути, — ответил Шубин. — Будут тебе самоеды.

— Хотелось бы побыстрее. А то я осерчаю, и тогда, сам понимаешь, дорога в город тебе будет заказана.

— Не пугай, воевода. Пуганый.

Шубин двинулся было вслед за Ириньей, но остановился, увидев, что она возвращается.

— Что-то не так, — тихо сказала она. — Чуете запах?

Макарин принюхался.

— Мертвечиной воняет. Шаман уже давно помер.

Иринья помотала головой.

— Шаман не причем. Чем дальше от белого чума, тем вонь сильнее. Боюсь, мы не все здесь осмотрели.

— И не надо, — сказал воевода. — Мало ли сколько трупов тут по другим шатрам рассовано.

— Навряд ли по шатрам, — сказал Шубин и указал в сторону. — Смотрите.

Невдалеке на пригорке стояла, опустив морду, хромая псина и грызла оторванную человеческую руку. Когда они подошли ближе, псина заворчала и оттащила добычу в сторону, вонзив клыки поглубже в запястье. Судя по браслетам и окрашенным охрой пальцам, рука была женской.

За пригорком, внизу, они увидели узкий быстрый проток, огибающий мыс с противоположной от реки стороны. За протоком тянулся березняк, уже потемневший от наступающей ночи.

Жители стойбища были свалены на берегу в одну большую кучу, женщины, старики, дети, и даже отсюда было видно, что у большинства из них раскроены черепа и перерезаны глотки.

— Хей! — глухо выдохнул стоящий в стороне Хадри и поднял руку.

— Ни шагу дальше, — сказал Шубин и придержал Макарина за плечо. — Пусть он идет.

Хадри медленно, на полусогнутых, двинулся вперед, выставив перед собой шест с привязанным к концу широким ножом. Он крутил головой во все стороны, стараясь видеть все вокруг одновременно, рябь на реке, редкие кусты на этом берегу и густой березняк на противоположном. Стояла мертвая тишина, и только слышно было как трещит кость под зубами оставшейся позади псины. Хадри обошел сваленные тела по широкой дуге, нагнулся над одним трупом, другим, долго разглядывал раны, трогая их пальцами, рылся в куче, переворачивая трупы, потом отошел, опустился на колени и ползал вокруг, чуть ли не нюхая мокрый песок. Наконец, встал и быстрым шагом вернулся, постоянно оглядываясь.

— Другая семья, — сказал он тихо и покачал головой. — Нет стрел. Нет оружия. Другая семья. Далекая.

Он зашептал что-то Шубину на своем наречии, быстро, захлебываясь и жестикулируя. Поморец кивнул.

— Говорит, что это сделали дикари из другого рода, нездешнего. Забрали с собой все стрелы и оружие, так что сейчас уже и не определишь, какого именно. Знаков не оставили. Следов мало, и они непонятные. Раны рваные, так что навряд ли они были нанесены железным оружием. Скорее костяным или каменным. И пришли они издалека, иначе бы не стали сваливать трупы у протока. Значит им плевать на реку. Ни один местный род такого бы не сделал. Никого не похоронили, просто бросили как мусор. Хадри не знает ни одного племени, которое было бы способны на такое. Ушли на закат, в сторону моря. Недавно. Дня не прошло. Если пойдем туда же, можем на них наткнуться.

— Нам туда же, — вставила Иринья. — Это они пытали шамана. Мы должны их опередить. Много их было?

Хадри показал ей растопыренную пятерню.

— Пять лодка. Большая. Следы на песке от лодка пять.

— Значит, человек тридцать, не меньше, — сказал Шубин. — И это если они только здесь высаживались. А если не только? Весь берег мы все равно не осмотрим.

— Похоже, еще одни претенденты на проклятого истукана, — хмыкнул воевода. — Предлагаю вместе со мной отправиться к казачкам, да запросить подмоги с Мангазеи. Иначе с этими дикарскими толпами ни в жисть не справиться.

— Нет времени, — сказала Иринья. — Пока твоих казачков найдем, пока подмоги дождемся, поздно будет. Доберутся они до папаши.

— Молчи, баба глупая, — рассвирепел воевода. — Нет уж твоего папаши, даже костей не найдешь.

— Есть, — Иринья зло прищурилась. — И папаша мой есть. И истукан еще никуда не делся. Я знаю. Папаша сидит и ждет, когда я к нему приду.

— С чего бы это ему сидеть и ждать? — спросил Макарин. — Сама же говорила, что Варза тебя чуть ли не сбагрил. Зачем ты ему?

— Не знаю зачем, — поникла девка. — Знаю, что ждет. И если не поспешу, плохо будет.

— Дщерья почтительность к родителю достойна, конечно, уважения. — усмехнулся воевода. — Однако, какой смысл идти за истуканом малой горсткой? И сами пропадете, и истукана не добудете.

— Малым числом по Проклятым землям идти как раз проще, — сказал Шубин. — И быстрее, и незаметнее. Большую толпу там даже прокормить будет сложно.

— Долго ее кормить и не понадобиться. Вернуться в Мангазею, снарядить коч малый, да и через море напрямки. Аккурат к началу вашего поморского волока и выйдем. Ты ведь знаешь, где начало вашего волока. Не так ли, поморец?

Шубин нахмурился.

— Знаю. Только не поможет сейчас это знание. Утром, воевода, глянешь на север. И увидишь, что все небо черное, тучами затянуто. За пару дней ты и до Мангазеи не доберешься, и коч не подготовишь. А через пару дней бури на море придут, ветер северный, волны как стены твоего города. И так будет долго, пока стужа великая не опустится, но и тогда никто на большую воду в трезвом уме не выйдет. До весны. Опоздали мы, воевода, с кочами. Да и реки скоро станут. Теперь только оленными нартами вокруг моря пройти можно будет. Сперва на юг и закат к обскому устью, а потом, там, где море узким становится, там и переправиться, его как раз к тому времени льдом покроет. Вот тогда — прямиком на север, через долгие голые пустоши. Только так.

Воевода развел руками.

— Дьяк, а ты чего молчишь? Нежто с мужиком, дикарем и девкой на закат собираешься? Гиблое дело, понимать должен.

Макарин долго не отвечал, меряя шагами расстояние от одного куста до другого, оглядывая мерзлую землю и слушая завывания ветра. Потом спросил:

— Сколько отсюда до моря?

— К завтрашнему полудню можем добраться. — ответил Шубин. — Ежели на дикарей не напоремся.

— А берег там какой? Скалистый али пологий?

— Песок. Скалы дальше к югу.

— То есть в море-то можно будет выйти.

— Э-э, нет, — Шубин даже отпрянул. — На нашей-то лодчонке? Далеко точно не уйдешь.

— Далеко и не надо.