Тучи на севере возвышались теперь как горная гряда, а далекий исчезающий берег казался длинной темной полосой, позади которой вырисовывались призрачные холмы. Вода стала сизой, почти черной. Когда Макарин смотрел в воду, он видел только грязную пену, сползающую по ленивым валам, в которые то и дело зарывалась носом лодья. Солнце садилось, и там, на закате, не было видно ничего, кроме безбрежной мутной взвеси, и было непонятно, где заканчивалось серое море и начиналось серое небо. Черная мгла подползала с севера, и в этой нависающей над миром тьме иногда сверкали молнии.

— Говорят, если идти по морю, не сворачивая, прямиком на север, — задумчиво сказал воевода, — то через несколько дней упрешься в бесконечное ледяное поле, где нет ни земли, ни воды, ни растений, ни животных. Только лед. Возможно из таких мест и заявились сюда эти дикари.

— Бляха Одноглазого и символ на парусе, — сказал Макарин. — Это не может быть совпадением. Когда мы расставались с тобой в Мангазее, ты хотел расспросить о бляхе знающих людей. Узнал чего?

Воевода пожал плечами.

— Да ничего толком. Один купчина поведал о племенах, живущих за Енисеем и поклоняющихся зверью. Другой слышал, что подобные бляхи служили чем-то вроде пропуска в запретные земли, полные пушнины. Обычные промысловые сказки. Короче, отдал я эту твою бляху одному моему казачку и услал его в туруханские земли, подробные сведения собирать. Но времени мало прошло, он и до Енисея еще не добрался.

— Видимо, подробные сведения сюда сами нагрянули. И нагрянули издалека, раз никто такого племени даже не видел.

— До ледовых пустошей за енисейским устьем около месяца добираться, — сказал воевода. — И это налегке, за промыслом. А тут, считай, целое племя. А значит добиралось оно сюда долго. Может, Одноглазый с ними как раз и якшался, пока с ума сходил.

— Как могло целое племя пройти по этим местам незамеченным?

Кокарев отмахнулся.

— Это как раз неудивительно. Пустошей много. И рек много. И лесов диких. Умеючи можно месяцами бродить и ни одного человека не встретить. Видно, очень хотели, чтобы их никто не заметил, раз даже самоеды о них ничего не знали.

— А может знали, просто нам, чужакам, не рассказывали.

— Может. Но вряд ли. От появления вражьего племени вся пустошь обычно начинает бурлить, не скроешь. А то, что племя это вражье, по резне на стойбище хорошо видно. И когда эта новость дойдет до местных родов, они начнут собираться и искать мести. Может уже собираются.

— Когда соберутся, уже поздно будет. Их враги уйдут вслед за нами через море.

— Если будет надо, самоеды тоже придумают, как переправиться. Край Мира это все же их земли. Там они чаще других племен появляются. Хоть и боятся тех мест до одури.

Макарин помолчал.

— А что, и правда на этих костяных баржах можно переправиться через море? Да еще в бурю?

— В бурю не знаю. Но ведь они как-то должны добывать те огромные кости, из которых строят свои корабли? Это ведь кости больших морских зверей. С берега их не добудешь.

— Если эта орда не останавливаясь ринется сейчас за нами, мы можем не успеть.

— Вряд ли сразу. Ни один дикарь не выйдет в море неподготовленным. Они всю ночь будут снаряжать корабли и приносить жертвы своим богам. Но спешить надо, да. И не только из-за дикарей. Но и из-за наших с тобой разбойных попутчиков. Долго в одной лодке с ними я бы не рисковал находиться.

Сзади, косолапя вдоль борта и держась за поручни, к ним подбирался атаман Сокол. Подойдя ближе, он шутовски поклонился.

— Простите, что беспокою, государевы мужи. Но не пришла ли пора все-таки узнать, куда же мы направляемся? Команду вы мою загнали вниз, оружие забрали. Даже ножики свои мы сдали, как от берега отошли. Все как договаривались. Пора и вам пойти навстречу бедным людям.

Кокарев глянул на него, выпятив бороду.

— Как скажешь, Сокол. Отвечу на твой вопрос. Мы идем на закат, через Мангазейское море, туда, где начинается старый поморский волок. Ты же знаешь те места?

Сокол хмуро прищурился.

— Места-то я знаю, хоть и всегда старался держаться от них подальше. Не спрашиваю, что вы там забыли, не мое это дело, но, боюсь, не смогу вам помочь.

— Лучше бы ты боялся нас разочаровать, — вздохнул Кокарев.

— Не пойми чего лишнего, воевода. Я бы с радостью закинул вас до самого волока, а может и дальше. Только вот беда в том, что волок этот не совсем на закате. Он севернее. И чтобы до него добраться, нам бы пришлось повернуть вдоль берега вон в ту сторону. Туда где высится черная стена и слуги Нума носятся на своих колесницах, сверкая огнями.

Сокол картинно протянул руку, показывая на бугрящиеся на горизонте черные тучи.

— Шубин, это правда? — спросил Кокарев стоящего у руля поморца.

— Почти, — насупившись ответил тот. — Гроза до волока не доходит. И ветер с этого берега. Если пойдем напрямки по косой, авось успеем перебраться. Если повезет.

— С бабой на борту повезти не может, — просипел один из разбоев.

— С бабой на борту никак повезти не может, — повторил Сокол. — Нум потребует жертв.

— Твой Нум может требовать чего угодно. Ты не в том положении, чтобы перечить. Будет так, как я сказал.

Сокол снова поклонился, криво улыбаясь.

— Каждый выбирает себе смерть по душе. Мы, воевода, в твоих руках, сирые и убогие. Раз хочешь отправиться вместе с нами в гости к подводным демонам, кто мы такие, чтобы тебе мешать? Только одна просьба будет, если позволишь.

— Говори.

— Покойничек у нас на борту, как ты знаешь. Надо бы его похоронить в морской пучине по нашему обычаю. Но не там, где нас настигнет гнев Нума. Есть в этих водах место специальное, глубокое, туда мы своих погибших братьев отправляем на вечный покой. Там находится отверстие в нижний мир, прямая дорога в благословенные земли. Оно недалеко, почти по пути. Уважим погибшего, принесем жертвы. Авось и духи смилостивятся, пропустят нас на тот берег без ущерба.

Воевода посмотрел на Шубина.

— Есть на это время?

Тот пожал плечами.

— Если по пути…

— Ладно, Сокол. Правь на свое кладбище. Но не забывай, я за тобой слежу.

Шубин уступил место за рулевым веслом.

— Я помню, воевода. Я все помню, — Сокол чуть повернул руль по ветру, и лодья немного изменила курс.

Они шли долго, переваливаясь с одной ленивой волны на другую. Берег уже скрылся с глаз, а солнце все также висело в серой мгле красным холодным пятном. И все также нависала с севера черная стена. Ее брюхо временами озаряли бледные сполохи, и тогда Макарину казалось, что там, за бугристыми тучами, носятся какие-то гигантские тени.

Разбои споро бегали по палубе, то натягивая, то отпуская снасть паруса. Атаман крепко держал руль и умело лавировал меж волнами, тихо напевая какую-то пошлую казачью песню о браге и сокровищах.

Шубин стоял на носу и напряженно вглядывался вперед. Потом прошелся вдоль бортов, трогая крепления и проверяя узлы. Подошел ближе и мрачно сообщил:

— Ветер меняется. Несет бурю нам наперерез. Времени совсем мало.

Воевода привстал со своего лежака.

— Эй, Сокол! Где твое кладбище? Еще немного и нам придется о нем забыть.

— Совсем близко, воевода. Скоро вы сами его увидите.

— Как можно его увидеть? Море же везде одинаковое.

— Море везде разное, воевода, — сказал Сокол. — У берега одно, на глубине другое. А здесь не простая глубина. Здесь она бездонная.

Вскоре Макарин заметил, что настала тишина. Ветер стих, и улеглась качка. Лодья больше не переваливалась с борта на борт, зарываясь носом в водяные бугры.

— Все, государевы люди, — возвестил атаман. — Прибыли. Ребятишки, убирайте парус.

Разбои потянули тросы, и рея с парусом медленно сползла вниз. Макарин встал и выглянул за борт.

Море было спокойным. Совсем рядом, за кормой, мерно ходили высокие волны, а здесь, перейдя невидимую границу, они успокаивались, оставляя после себя лишь мелкую рябь. Но даже ряби не было там, куда лодья продолжала плыть. Там, по курсу, море становилось непроглядно черным и плоским, и эта тьма притягивала взгляд, погружала в себя, заставляла смотреть, не отрываясь.

— Лесные люди верят, что именно сюда попадают души умерших, — сказал Сокол. — Сперва они плывут по великой Оби, и каждый идол на ее берегах следит за ними, чтобы мертвецы не ушли с дороги обратно в леса и не мешали живым. Потом они выходят в море и добираются сюда. Старики сказывали, что раньше здесь был остров, и на этом острове был вход в подземный мир, который сторожили менквы. А потом остров ушел под воду, и вход ушел вместе с ним. Теперь душам лесных племен сложно, им приходится плыть в глубину. Лесные люди не любят морскую воду, хоть живые, хоть мертвые. Зато нам хорошо. И море мы любим, и с чудищами разбираться не надо. Наши мертвецы попадают в загробный мир прямиком и без долгих путешествий. — Он повернулся к стоящим у мачты четырем разбоям. — Ну что, дети мои. Помянем соратника Аришту. Покойник был человеком, конечно, гнусным, много пил, много воровал, в том числе и у нас, но особого зла мы от него не видели. Не правда ли?

Разбои глухо загомонили, соглашаясь.

— Сделаем так, чтобы он на нас не обижался, когда мы его по ту сторону повстречаем.

Скрюченное тело лежало у правого борта, ближе к корме, привязанное к гребным банкам. Раздутая переломанная нога все также торчала вверх, и одному из разбоев пришлось изрядно потрудиться, чтобы опустить ее. Сокол достал из подсобной каморки испещренную корявыми знаками потрепанную хламиду, напялил ее поверх кафтана. Двое хмурых поморцев выудили откуда-то почерневшее бревно, деловито протащили его через всю палубу и поставили на попа рядом с покойником. Увидев на бревне грубо вырезанные круглые глаза и оскаленный рот, воевода сплюнул и отвернулся.

— Все ж таки дыба по ним плачет, — сказал он. — Местные воры ладно. Но наших отступничков точно бы проучить не мешало. Нет ничего хуже, чем предать веру предков.

— Разные ситуации в жизни бывают, — ответил Макарин, и воевода глянул на него с презрением.

— Ты, дьяк, в своих европах точно лютеранином заделался. Еще скажи, каждый свою судьбу выбирает. Сейчас ты им позволяешь веру менять, а завтра они тебе на шею сядут.

Разбои тем временем расстелили широкое полотнище и принялись заворачивать в него тело. Сокол стоял над ними, медленно раскачиваясь и что-то тихо напевая. В одной руке он держал широкую металлическую чашу, полную потемневшего ячменного зерна. Иногда он черпал зерно пригоршнями и щедро сыпал его на саван, будто сеял на поле. Напоследок, перед тем как завернуть саван окончательно, туда положили прямой палаш с зазубренным лезвием, видимо, принадлежащий покойнику. Готовый длинный сверток обвязали обрезком каната, к концу которого прикрепили тяжелую металлическую болванку с выбитыми на ней кругами и спиралями.

— Боятся, что всплывет, — хмыкнул Кокарев.

Сокол достал из чаши большой кусок чего-то мягкого, темного, и Макарин не сразу понял, что это кусок сырого мяса. Атаман измазал им оскаленный рот идола, провел сочащиеся полосы по деревянному лбу и щекам. Потом жадно откусил и передал мясо соседу. Разбои по очереди рвали жилистый кусок, жевали, чавкали, и темная кровь стекала по их бородам и голым подбородкам.

— Не могу на это смотреть, — сказал воевода и снова отвернулся.

Сокол выбросил остатки мяса в море. Двое поморцев взялись за края свертка, подняли на плечи и резко перевалили за борт. Покойник с громким плюхом вошел в воду, и металлическая болванка тут же потащила его на дно. Макарин смотрел, как он быстро исчезает в темной толще, то ли серой, то ли синей, то ли зеленой. Ничего не было видно в этой пустой воде, только бледное расплывающееся пятно савана. В какой-то момент дьяку показалось, что он увидел какую-то длинную мелькнувшую рядом с покойником тень, но она исчезла так быстро, что скорее всего ее и не было. Прошло несколько мгновений, и от ушедшего на дно покойника остались только несколько вспухших на поверхности пузырьков.

Сокол хмуро огляделся.

Ветер налетел внезапно с севера и покрыл море рябью. Где-то вдали громыхнуло.

— Эй, разбойнички, — вскочил Кокарев. — Если не хотите вслед за другом отправиться, живо за работу!

Сокол нехотя махнул рукой, и разбои принялись поднимать рею. Новый порыв ветра рванул парус, затрещали крепления. Тень упала на лодью. Подняв голову, Макарин увидел быстро наступающие низкие тучи. Весь север был затянут черной мглой, и море в той стороне терялось в бешеном мареве.

— Бури в этих местах стремительные, — сказал подошедший Шубин. — То на одном месте стоит, а то накинется, словно волк на овцу. Не угадаешь.

— Хочешь сказать, что нам ее не миновать? — вскинулся воевода.

— Пока есть время. Ежели пойдем по ветру, можем успеть пройти краем. Посудина хоть и воровская, но крепкая.

Вдали полыхнула молния. И в тот же момент заорал Хадри.

Он стоял у носовой корги, держась одной рукой за линь, а другой указывая куда-то вперед по курсу.

— Черт, — выругался Шубин. — Этого-то я и опасался.

— Этого это чего? — брюзгливо вопросил Кокарев.

— Слышал я об этом месте от купчин мангазейских. Они не просто так его стороной обходят, к берегу жмутся. Да как-то не придал значения, когда разбойник о своем кладбище заговорил.

Шубин не договорив ринулся к противоположному борту. Макарин увидел, как Хадри спрыгнул с корги и наставил самопал на ближайшего разбоя.

— Да что происходит-то! — возмущенный Кокарев поднялся с банки.

— Засада происходит, воевода, — ответил Шубин, вглядываясь вперед.

И тогда атаман Сокол расхохотался.

— Не подвел меня Нум, благодетель! — закричал он. — Не было у меня уверенности, на удачу сюда шел. Вот она, моя удача, государевы люди!

Впереди, там, где висело в сером мареве красное пятно заходящего солнца, над темными волнами колыхались белесые полотнища трех парусов. Холодный закатный свет пробивал их насквозь, делая призрачными и еле заметными, но под ними уже можно было разглядеть длинные силуэты корпусов, покрытых красно-черным орнаментом. Три лодьи шли наперерез, полным ходом, на веслах и под парусами.

— Ну что, господа хорошие, — веселился Сокол. — Пришел ваш черед в подполе сидеть. Если глаза меня не обманывают, то это лодьи Кирея Безносого. И если это так, вам лучше прямо сейчас вниз перебраться. Целее будете. Давайте уже, открывайте, выпускайте моих соколиков на волю.

Он шагнул к люку подпола, но уперся грудью в дуло ручницы. Воевода взвел колесцо.

— Не спеши, вор. Пока твои дружки сюда доберутся, мы всех вас успеем к рыбам отправить. А потом и с ними начнем разговаривать.

— С вами они разговаривать не будут, — сказал Сокол. — А со мной будут. Воевода, ты же не глупый человек, должен понимать. Там человек пятьдесят. Нет у тебя шансов.

Разбои сгрудились за спиной атамана. Кто-то из них уже успел выломать из надстройки дреколье, но большинство оставалось безоружными.

Воевода обернулся, не опуская ручницу.

— Поморец, на руль, живо. Правь куда хочешь, только от гостей подальше.

Шубин отошел на корму, куда уже успел перебраться Хадри с ворохом оружия и мешками припасов.

Сокол снисходительно улыбнулся.

— Один руль тебе не поможет. С парусом вы не справитесь. И весел у вас нет. Не ерепенься, государев человек.

— Да что с ними разговаривать, Сокол, — просипел татарин. — Голыми руками…

Он рванул было к воеводе, но остановился, когда пуля выбила щепу у него из-под ног.

— Убивать мы вас не хотим, — сказал Кокарев. — Работники нам пока пригодятся. Но если вынудите…

Он не договорил. Один из поморцев вдруг разорвал на груди рубаху, заорал «Пропади все пропадом!», подбежал к люку и пинком откинул с него засов. Дверца тут же с треском откинулась, и из подпола с воплями полезли оборванные разбои.

— Оружие, оружие ищите! — заверещал Сокол.

Разбои разбежались по палубе. Макарин выстрелил одному в ногу, промахнулся, схватил воеводу за рукав и потащил за собой.

— Отходим, на корму!

На корме уже высилась преграда, наваленная из мешков расторопным самоедом. Над мешками торчали дула самопалов. Макарин с воеводой перепрыгнули через мешки, и тут же рванули выстрелы. Хадри переполз к другому самопалу, а Шубин сыпанул пороха, одной рукой придерживая руль. Лодья кренилась, уходя от разбойных гостей ближе к северу. Ветер набирал силу, и оглушительно хлопал над головой парус.

Палуба опустела.

Разбои прятались кто где, за мачтой, за мешками, за гребными банками. Потом послышался вкрадчивый голос атамана.

— У нас с тобой ничейная ситуация, воевода. У тебя руль. А у меня парус. Но сейчас мои ребятишки найдут топоры и ножики, перерубят пару канатов. И не будет больше паруса. А руль без паруса бесполезен. Что скажешь?

— Скажу, кто первый рыпнется, получит пулю в морду. На нашу точность можете рассчитывать.

Разбои зашушукались. Сквозь нарастающий вой ветра было плохо слышно. Наконец, кто-то сипло взревел:

— Проклятье это, Сокол, нельзя было в море с бабой выходить, скоро все потопнем, на небо глянь!

— Баба! Баба! — подхватили остальные.

— Ты слышишь, государев человек? — крикнул Сокол. — Наша ватага требует бабу. Где она? Ах да, она у нас здесь. В нашей маленькой казенке.

Пара разбоев оторвались от банок и стали подползать к носовому помещению.

— Пустить на дно! — заорал из-за мачты татарин.

— Нум жертву требует!

Шубин не вытерпел, бросил руль и вскинул самопал. Пуля раздробила локоть одному из подползавших к казенке воров. Тот заверещал как свинья. Второй живо откатился назад за банку.

— Ничего, братцы, — громко сказал Сокол. — Подождем немного. Скоро наши страдания закончатся.

Разбойные лодьи приближались. Уже видны были грязные разводы на многократно залатанных парусах. Волны становились все выше, ветер — сильнее.

Когда очередная волна с размаху ударила в борт, и лодью со скрипом накренило, дверь казенки распахнулась и на пороге возникла Иринья.

Она стояла в расстёгнутой малице, с открытым лицом, и края лежащего на плечах цветастого платка бились на ветру вместе с распущенными волосами. В руке она держала резную многозарядную ручницу, и судя по взведенному колесцу, ручница была готова к бою.

— Здесь кто-то хотел меня видеть? — громко поинтересовалась девка, обведя разбоев сузившимися глазами.

Ворье оторопело уставилось на нее, послышались смешки, и только атамана Сокола будто вдавило в борт, рядом с которым он сидел.

— Барыня бедовая, ко всему готовая, — просипел один из поморцев и весело заперхал.

— Что встала, простоволосая, — заорал другой. — Сама рассупонилась, так и все остальное с себя скидывай!

— Чего мешкать, — вскинулся татарин. — Сперва повеселимся, а потом за борт, — и шагнул в ее сторону.

Иринья подняла ручницу.

— Встал, Ахмет! — повелительно крикнул Сокол, и татарин замер. — Некогда нам веселиться. Вы, сынки, пока на месте посидите. А мне с нашими гостями погутарить надо.

Атаман с трудом поднялся, отер с лица соленые брызги, и поковылял к корме, временами оглядываясь на свою притихшую ватагу.

— Ваше счастье, что никто из моих ребятишек не знает, кого вы ко мне на борт завели. — тихо сказал он, подойдя вплотную к преграде. — Иначе стоял бы сейчас дым коромыслом. Зато я знаю.

— Ты брал год назад караван Варзы, — утвердительно сказал воевода.

— Брал, — кивнул Сокол. — И уже никогда того не забуду. И раз эта ведьма здесь, значит вы идете по его следу. И значит знаете что-то, чего не знаем мы, и не знают наши союзнички канасгеты, которые за варзовым добром уже год охотятся. Как ты там говорил, воевода? Поморский волок? Значит Варзу увели туда?

— Увели?

Сокол, не ответив, обернулся, разглядывая приближающиеся лодьи. На носу одной из них виднелась грубо вырезанная из дерева фигура какой-то птицы с расправленными крыльями.

— Предлагаю новую сделку, — сказал атаман. — Мы с тобой, воевода, люди деловые. Будем говорить прямо. Без меня вам скоро конец настанет. И даже ведьма не спасет. Не справится она с тремя ватагами. Но и мне делиться с Безносым никакого резону нет. И в этом раскладе мы с тобой на одной стороне получаемся.

— Никогда мне не быть на одной стороне с разбоем, — сказал воевода.

— Это все слова красивые, — скривился атаман. — Шкуру спасти хочешь? Тогда соглашаешься. А нет, так девка все равно нам достанется, и мы из нее все что надо рано или поздно выудим, ты уж поверь. И неважно ведьма она или нет. Не у одного тебя мастера дознания имеются. А мне хоть так, хоть эдак, разница небольшая. Просто у Безносого ртов больше, изрядную долю себе заграбастает. Если не все заберет… Так что предложение простое. Я вас от наших гостей отмазываю, пыль им в глаза пускаю. А затем мы идем дружной ватагой до волока и дальше, куда вы там направляетесь. И делим все найденное по чести, никого не обижая.

— Все найденное принадлежит государству московскому, — сказал Кокарев. — И делить мы ничего не будем.

— Нет уж твоего государства, воевода, — заметил атаман. — А потому свободные люди вольны делать все, что вздумается. Согласись, глупо отдавать сокровища какому-то сидящему на Москве неведомому болвану. Которого, кстати, до сих пор не выбрали. Чем мы хуже тех прохиндеев, что десятый год зарятся на этот ваш богоспасаемый престол? А? Сам посуди. Там у Варзы, говорят, золота на всех хватит. Как цари жизнь проживем. Его главное найти надо. Ну и сторожей как-то обхитрить.

— Каких еще сторожей?

Сокол в изумлении отстранился.

— Так вы что, значит, взялись за дело, не зная с кем связываетесь?

Он покачал головой и снова глянул в сторону приближающихся лодий. Две дальние уже почти догнали головную, с деревянной птицей на носу, и теперь шли вровень, выстроившись в одну линию. На палубах уже можно было разглядеть темные головы разбоев.

— Времени все меньше, воевода, — сказал Сокол. — Решай быстрее.

— Каких сторожей, Сокол? — с нажимом повторил воевода.

— Э, нет, — засмеялся тот. — Пусть это будет лишний козырь в моем рукаве. Скажу только, мы тогда опоздали. Проклятый немец обещал нам весь караван, а получили лишь его задрипанную посудину с горсткой линялого меха. Остальные уже были далеко. Но у меня-то глаз острый. Я все видел, кто у них на палубах стоит. Те два коча до нас захватили. И дальше навряд ли их Варза вел.

— А кто?

— Так ты принимаешь мое деловое предложение, воевода?

Резкий удар волны в борт окатил их ледяной водой, лодья накренилась, застонал такелаж, кубарем покатились по палубе разбои. Макарин увидел, как шагнула обратно в темноту казенки Иринья, и как свирепеет впереди по курсу море. Сразу несколько молний разорвало нависшие тучи, и тяжкий грохот заставил все вокруг содрогнуться.

— Парус опускайте, остолопы! — заорал Шубин, с трудом выправляя руль.

Несколько разбоев бросились к канатам. Рея рухнула вниз, распластывая на палубе не успевший свернуться мокрый парус. Неуправляемую лодью бросило в сторону, огромные водяные валы закрыли все в округе, хлынул резкий косой дождь, в момент пропитавший ледяной влагой воздух.

Большинство разбоев уже сигануло обратно в подпол, и только фигуры Сокола с подручными еле различались в серой мгле.

Кто-то толкнул Макарина в плечо.

— Возьми, дьяк, — Шубин протягивал ему длинный обрезок пеньковой веревки. — Обвяжись, лучше к банке или бухте, они покрепче будут. А то в море унесет.

Лодья кренилась то на один борт, то на другой, и с каждой стороны били в нее свирепые волны. Макарин с трудом добрался до борта, дрожащими руками обмотал веревкой гребную банку, краем глаза заметил, что мимо лодьи пронеслось что-то стремительное, красно-черное, кишащее сгорбленными темными существами, и не сразу понял, что это один из разбойных кораблей. Чужую лодью быстро уволокло в сторону, и она исчезла в бушующей темноте.

Всю ночь их носило по Мангазейскому морю, бросая из стороны в сторону, как никчемную игрушку. Буря то утихала, и тогда можно было разглядеть далеко в высоте между рваными тучами черное небо, усеянное мириадами ярких звезд. То вновь возвращалась с большей силой, и тогда оставалось только молиться.

Шубин сидел, обхватив ногами рулевую основу, и умело направлял лодью иногда вдоль, а чаще поперек движению волн. Нос зарывался в водяной вал и по всей палубе прокатывался поток ледяной воды, от которой перехватывало горло.

Воевода лежал ничком, зарывшись в мешки с припасами, и когда лодью трясло, вцеплялся в доски скрюченными пальцами.

И только самоед Хадри выглядел безмятежно, сидя меж двух банок, подогнув под себя по-татарски ноги и подставив дождю улыбающееся широкое лицо. Эта погода, казалось, ему даже нравилась.

Макарин вглядывался в свирепую бездну через узкую щель между перекладинами борта. Иногда ему казалось, что там, среди бушующих волн, он видит что-то еще. Какие-то пляшущие блеклые пятна, огни, громоздкие тени, внезапно вырастающие скалы. Но снова налетал ветер и стирал все кроме бесноватой круговерти. От этой мешанины кружилась голова, хотелось зажмуриться и забыть обо всем. Макарин сам не заметил, как провалился в тяжкий сумбурный сон, из которого его вырвал очередной удар волны и долетевшие брызги.

Было все также темно, и все также хлестал косой ливень.

Совсем рядом с преградой из мешков он увидел стоящую у борта скособоченную фигуру. Бледное лицо Сокола казалось мертвым, и Макарин вдруг вспомнил его последние слова. Он отвязал веревку, поднялся и с трудом двинулся вдоль борта к атаману, придерживаясь обеими руками за ограждение.

— Я чую, что ты не такой упертый дуболом, как твой воевода, а, дьяк? — прокричал ему в ухо Сокол и ухмыльнулся. — Ведь ты же не просто так сюда забрался, не по приказу?

— Скажи, кого ты видел на варзовых кораблях, и возможно мы договоримся.

Сокол долго разглядывал его, будто оценивая.

— Если бы все было так просто… Я не знаю точно кого я видел. Они стояли на палубах в ряд и даже не шевелились, будто статуи. Их было десятки на каждом коче. И среди них не было ни одного человека. Я сперва даже принял их за выставленных зачем-то Варзой идолов. Только вот ни у одного идола нет сверкающих панцирей. И ни у одного идола глаза не горят белым огнем. Я до сих пор вижу эти белые звезды на их лицах. Старый народ пришел за Варзой и его грузом, дьяк. Выбрался из своих пещер, поднялся из преисподней, нашел караван Варзы и забрал себе. Иногда я гадаю, а что было бы, если б мы не опоздали и столкнулись бы нос к носу с этими мертвецами? Теперь они сидят где-то у себя в подземных залах и греют ледяными задницами уплывшие из-под моего носа сокровища.

— И ты не боишься торопиться к ним на встречу?

Сокол пожал плечами.

— В нашей жизни бояться никак нельзя. Если боишься — проиграешь. А главное, всегда может оказаться, что мне почудилось. Здесь земля такая. Многое чудиться, чего нет на самом деле.

— Ты говоришь так уверенно, будто знаешь, как забрать у старого народа их сокровища.

Сокол рассмеялся.

— Это здесь многие знают, — его глаза вдруг округлились, и он заорал: — Смотри, дьяк!

Макарин обернулся, но ничего не увидел в окружающей лодью мгле.

— Берег! Смотри внимательнее. Он плоский, еле виден. Серая полоса между морем и тучами.

И тогда Макарин увидел. Опадающие волны открывали берег лишь на мгновение, а потом вновь его заслоняли.

— Это Край Мира, — сказал Сокол. — Там нет гор и высоких холмов. Только плоская равнина, испещренная болотами летом и покрытая снегом зимой. Можешь будить своего воеводу. Пора договариваться о том, что и как мы будем делать вместе.

Сокол не договорил.

Длинная волна пришла со стороны открытого моря. Она медленно возникла из мрака, сверкающая и огромная, выше бортов лодьи. Обрушилась на борт под углом, мигом залила палубу, ударила Макарина в лицо, забивая холодом рот и легкие, потащила его за собой, опрокинула за борт. Откуда-то сверху донесся истошный вопль Шубина:

— Хадри, держи дьяка!

Мелькнула следом темная фигура, потом все исчезло, и вокруг остался только ледяной бурлящий мрак.