Нарты неслись по бескрайней искрящейся пустыне, круглая луна плыла следом, и звезды глазели сверху, такие близкие, что казалось до них можно дотянуться рукой. Вплоть до самого горизонта вокруг не было ничего, только плоская как стол снежная равнина.

— Я как большой белый начальник из вода вытащил, так пошел нарты искать, — обернулся Хадри, все также улыбаясь. — Прихожу, а начальник нет.

— Так это ты меня спас.

— Я. Шубин сказал держи дьяк. Я нырнул.

— И ты все это время мерз в нартах? Зашел бы поесть, погреться.

Хадри энергично замотал головой.

— Нельзя! Никак нельзя! Великий шаман башня живет. Страшно великий. Я погреться сарай.

— Куда мы едем?

— Лодка уплыть на север. Мы догнать.

— Но мы удалились от моря!

— Нам не нужен моря, — осклабился Хадри и легонько коснулся ведущего оленя длинным разукрашенным шестом. Тот мотнул головой и немного свернул, потащив за собой всю упряжку.

Макарин откинулся на спинку, зарываясь глубже в шубу. Мерное покачивание, еле слышное фырканье оленей и скрип полозьев, все это усыпляло, и он какое-то время смотрел на звезды, пытаясь разглядеть знакомые созвездия, но они терялись в мириадах ярких и незнакомых самоцветов. Макарин успел распознать лишь опрокинутый Ковш и сверкающую мертвенным светом Прикол-звезду на его ручке, ту самую, вокруг которой испокон веков крутился небосвод. После чего медленно сполз в забытье без сновидений.

Проснулся он от мельтешения разноцветных огней перед закрытыми глазами, и когда поднял веки, долго думал, что еще спит. И только осознав, что видит не сон, потрясенно спросил:

— Что это, Хадри?

Хадри медленно обернулся и приложил палец к губам. Глаза его были вытаращены от страха, и даже олени не бежали по снегу, а не спеша трусили, опустив головы.

— Боги небес, — прошептал самоед. — Тихо надо. А то нас слышать. Сюда придут, плохо будет.

Все небо горело. Зеленое пламя плясало от горизонта до горизонта. Разворачивались огромные желтые пятна и падали огненно-красные копья. Боги небес сверкая проносились по небу в беззвучной гонке и исчезали, чтобы тут же возродиться на другом конце небосвода, и только на севере весь горизонт был объят никуда не исчезающим призрачным пламенем. Там медленно двигались исполинские световые колонны, вырастающие из жемчужного сияния, точно из уличных огней какого-то нечеловеческого города.

Макарин вздохнул, подумав было, что уж сейчас-то ему точно кажется то, чего нет на самом деле, но вспомнил рассказы об огнях в небе, что иногда возникают в северных землях, и которые поморцы называют сполохами.

— Я не знал, что они такие… огромные, — прошептал он, разглядывая игру очередной ленты, похожей на строй идущего по небу огненного воинства.

— Боги разные, — ответил Хадри. — Но сейчас сильно большие. Сильно. Не было такого. Нас видят. Наверно тоже идол хотят. Совсем плохо.

Хадри поцокал языком.

— Если даже боги пришли за этим проклятым идолом, то здесь совсем тесно станет, — пробормотал Макарин, кутаясь в шубу. Небесное зрелище пугало своей необычностью, но было настолько величественно красивым, что притягивало взгляд.

Сияние постепенно затухало, разлетаясь по небу, и олени уже не обращали на него внимание. Вскоре Хадри принялся понукать их шестом, и они понеслись быстрее, прямиком к стоящему на горизонте призрачному городу, чьи столбы становились все ниже и ниже, пока не исчезли совсем.

Они ехали долго, очень долго, а ночь все не кончалась, и все также глазели сверху бесчисленные звезды, и все также полыхало иногда по иссиня-черному небу разноцветное пламя.

Белая плоская пустыня становилась бугристой, похожей на внезапно застывшее море. Синие тени тянулись от пологих низких холмов и занесенных снегом кустарников. У одной из таких теней Хадри осадил упряжку, и Макарин не сразу разглядел наполовину скрытый под снегом самоедский чум.

Рядом с выкопанном в сугробе проходом стоял самоед в широкой малице и разглядывал подъехавшие нарты.

Хадри соскочил на утоптанный снег, забормотал что-то, быстро кланяясь. Хозяин чума кланялся в ответ, улыбаясь. Они несколько раз пожали друг другу обе руки, и заговорили почти одновременно, перебивая и захлебываясь, будто старые давно не видевшиеся родственники, и пока Хадри говорил, улыбка сползала с лица хозяина. Наконец, тот не выдержал, бросился к проходу в чум. Оттуда донеслись звуки возни, приглушенные крики, и из чума выкарабкались, разбежались в стороны человек пять. За ними выбрался хозяин, держа в руках заиндевевшую сушеную рыбину. С поклоном отдал рыбину Хадри, а сам ни слова не говоря, вернулся в чум.

Хадри залез на упряжку, кинул рыбину Макарину и погнал дальше. Мимо пронеслись еле видные столбики ограды и бродящее за ними небольшое оленье стадо. Пятерка самоедов бегом загоняли оленей к выходу, где виднелись несколько распряженных нарт.

— Быстрые дети, — довольно сказал Хадри. — Скоро все узнают.

— Что узнают?

— Враг близко. Враг с юга, враг с моря. На войну идти надо.

Макарин повертел в руках рыбину. На ее мерзлой чешуе виднелись нанесенные углем знаки.

— А это что?

— А это письмо. Чтобы другие поверили.

— Какие другие?

Хадри страдальчески скривился, явно пытаясь подобрать слова, но ничего не сказал, а Макарин не стал настаивать.

Снова потянулись бесконечные заснеженные равнины, испещренные частыми ледяными полосами, где совсем недавно текли бесчисленные речки. Иногда нарты выносило на широкие обледеневшие поля, посередине которых еще виднелись дымящиеся проталины темной воды. Снега становилось все больше, и оленей часто заносило в сугробы, из которых они выбирались с большим трудом. Хадри старался выбирать дорогу по твердому насту, но было заметно, что если он и был в этих местах, то довольно давно. Вокруг не было никаких заметных ориентиров, никаких гор, больших холмов или отдельно стоящих деревьев.

— Ты точно знаешь куда ехать? — спросил Макарин.

Хадри обернулся, безмятежно улыбаясь, и ничего не ответил. Только огрел оленей шестом сильнее, и те возмущенно заверещали.

Через какое-то время они въехали в странную ложбину, со всех сторон окруженную рыхлыми сугробами, Хадри остановил нарты и забрал рыбину.

— Тут тихо надо, — прошептал он. — Сидеть нарты и ничего не делать.

Видимо, слово «тихо» распространялось только на Макарина, потому что сам Хадри выпрямился во весь рост и громко заорал.

Эхо заметалось по ложбине, увязая в искрящемся снегу.

Сугробы зашевелились, заскрипели, осыпаясь, взорвались изнутри, подняв в воздух белую взвесь. Со всех сторон из-под снега полезли фигуры в мохнатых шкурах, окружили нарты, выставив перед собой длинные палки с привязанными к ним костяными ножами.

Хадри стоял неподвижно, держа в вытянутой руке задубевший рыбий хвост. И также молча стояли вокруг воины. Синие узоры покрывали их лица, шкуры были грубой выделки, без обычных самоедских украшений и узоров.

Прошли долгие тихие мгновения, прежде чем в дальнем конце ложбины, послышался скрип приближающихся шагов, и из-за поворота медленно вышел старик в бело-желтой шубе. С пояса его свисали костяные фигурки, голову прикрывал череп длинномордого зверя.

Старик остановился перед оленями и поднял узкие глаза, окруженные сетью глубоких морщин. Хадри, ни слова не говоря, кинул ему рыбу. Старик ловко поймал ее, повертел в руках, разглядывая черные знаки. Глухо каркнул что-то, и тогда Хадри принялся говорить, часто и мелко кланяясь. Он говорил долго, и старик поначалу слушал, но затем поднял сухую руку и вытянул длинный корявый палец в сторону Макарина.

Хадри повернулся. На его хмуром лбу висели капли пота.

— Сказать дальше ход нет.

— Ты объяснил ему, что сюда идут полчища врагов?

Хадри замотал головой.

— Не верить.

Старик медленно прошел мимо оленей и остановился рядом с нартами. Его глаза, казалось, буравили Макарина насквозь.

— Здесь нет места людям Белого Царя, — сказал он. — Ты уходишь. Или ты умираешь.

— Я ухожу, — ответил Макарин. — На север. Пропусти нас, и ты меня больше не увидишь.

— Ты идешь обратно. Или ты умираешь. Дальше нет хода таким как ты.

— Сюда идет множество воинов. Идут воины лесов. Идут воины тундры. И они пройдут дальше. И не спросят тебя.

— Ты лжешь. Это запретные земли. И воины лесов, и воины тундры это знают. Только люди Белого Царя нарушают это правило. И их наказывают боги. Или мы.

Старик осклабился, показав пеньки от зубов.

— Теперь многое изменится, — сказал Макарин.

— Ничто не меняется под небом. Хочешь идти дальше — бери оружие, убивай. Или умри.

Старик поднял руку, и воины заревели, потрясая копьями.

Макарин огляделся, медленно вытащил из чехла подаренную монахом пищаль, понимая, что их слишком много, что он не успеет даже насыпать пороху и достать пулю, а ничего больше не было, ни кинжала, ни сабли, и Хадри сидел, оцепенев, будто смирился с участью.

Старик, увидев пищаль, вытаращил глаза и отпрыгнул назад с такой резвостью, что ему позавидовали бы молодые. Глухой ропот пронесся по рядам воинов.

— У тебя огненная стрела Великого шамана, — прохрипел старик. — Откуда?

— Великий шаман сказал «забирай».

Старик опасливо вытянул голову, разглядывая узоры на прикладе.

— Ты не лжешь, — наконец сказал он. — И твой спутник из настоящих людей не лжет.

Хадри залопотал что-то, размахивая руками. Теперь старик слушал его более внимательно. Потом взмахнул рукой, воины убрали копья, попятились назад, залезли обратно в норы, откуда выползли.

— Ты можешь ехать дальше, человек Белого Царя, — сказал старик. — Но не думай, что путь будет легким. Не мы наложили запрет на эти земли.

Он еще что-то каркнул Хадри, тот покивал головой и коснулся шестом ведущего оленя. Упряжка с места взяла разгон, оставив старика в туче снежной пыли.

— Однако хорошо огненная стрела Великого шамана, — радостно повернулся Хадри, когда нарты снова вынеслись на равнину. — Род Ледяного Медведя помогать. Могучий род. Десятки воинов, двенадцать богатырей.

— Да, гляжу, у вас тут православных монахов сильно уважают, — пробормотал Макарин, разглядывая пищаль. Ее деревянная основа была сплошь покрыта витиеватыми узорами, фигурками людей и животных. Даже шестиугольный ствол был разукрашен какими-то знаками, кругами и волнистыми линиями, что превращало устаревшее европейское оружие в самоедский инструмент.

— Колдовское самопала, — сказал Хадри, с уважением кивнув на пищаль.

— Да, — согласился Макарин. — Только медленная. Пока стрелять изготовишься, голову напрочь срубят.

И снова потянулись бесконечные снежные просторы под звездным небом. И снова луна висела над горизонтом, заливая серебром все вокруг. Было тихо, лишь скрипели полозья и фыркали олени. Да Хадри временами принимался напевать что-то заунывное. Потом к этим звукам прибавился нарастающий тяжелый гул, и Макарин не сразу понял, что они приближаются к морю.

Они подъехали к невысокой холмистой гряде, наверху которой не было снега, и торчали голые прутья кустарников.

За ней был мерзлый берег, и расстилалось свинцовое Мангазейское море.

— Помора волок, — прошептал Хадри и показал вдаль.

Там виднелось устье неширокой реки и торчали какие-то потемневшие конструкции, полузанесенные снегом. Хадри пустил оленей шагом и настороженно вертел головой во все стороны. Теперь можно было разглядеть вкопанные в песок скособоченные бревна, остатки полуразвалившихся темных от старости построек.

На отмели рядом с рекой лежал остов сожженного корабля.

— Быстрее, — прошептал Макарин. — Что-то случилось.

Но уже понял, что видит не лодью.

Это был малый коч, с полукруглыми широкими обводами, низкой надстройкой и тяжелыми досками ледовой обшивки. Огонь уничтожил весь верх, мачту, палубу, но с корпусом справиться не смог. Судя по песчаным наносам со стороны моря, которые подпирали днище и выглядели смерзшимися до каменного состояния, пожар, уничтоживший корабль, был давно. Горелые борта выглядели серыми, будто припорошенными пылью.

Хадри объехал коч, стараясь держаться поодаль, и остановил нарты, когда показался противоположный борт и огромная рваная дыра, ведущая в черное корабельное нутро.

Макарин вытащил пищаль, перехватил поудобнее, решив использовать ее в случае чего как дубину.

Раздробленные доски, обрывки просмоленного лыка и даже толстенные брусья каркаса, — все это торчало наружу, словно какая-то неведомая сила таилась в трюме, а потом вдруг выбралась на свободу. Макарин заглянул внутрь. Луна светила сквозь полуразрушенную палубу, и в ее неверном свете можно было разглядеть пустые клети для товаров, широкие полки, занесенные песком и снегом, изуродованную, расколотую, обожженную немудреную утварь.

— Нету никого, — прошептал сзади Хадри.

Макарин увидел в полутьме ведущую на палубу лестницу, стал взбираться, подошвами чуя, как прогибаются под его весом хилые ступени.

Палуба была черной. Черными были огрызок мачты, ошметки сожженных парусов, раскиданный мусор, гребные банки.

И черными были разбросанные вдоль бортов кости. Черепа скалились, рассматривая пустоту дырами глазниц. Изогнутые от жара реберные клетки торчали из кучек праха, в которых еле угадывались остатки цветной одежды, меха и звериных шкур.

Макарин шагнул в сторону ближайшего скелета. Полусгнившие доски заскрипели, угрожая в любой момент рассыпаться под ногами. Он осторожно разворошил прикладом пищали небольшую горку угольно-черных костей вперемешку с песком, мусором и зеленоватыми комками, что некогда были богатым кафтаном. И увидел тяжелую ржавую цепь, одним концом прикрепленную к ближайшей гребной банке, а другим к широкому кольцу рядом с берцовой костью давно сгоревшего человека. Он выпрямился, разглядывая соседние банки, уже зная, что там увидит. Потом спустился обратно.

Хадри стоял у самого берега и пристально всматривался в темное море. Волны почти добирались до его меховой обуви, но он всякий раз успевал отскочить.

— Там, — сказал он, увидев Макарина.

Далеко за волнами свисал темный парус, еле видный на фоне низких облаков. Под ним можно было разглядеть длинную посудину с разукрашенными бортами.

— Значит, мы их даже перегнали, — сказал Макарин. — Странно.

— Нет, — сказал Хадри и, схватив дьяка за рукав, поволок его в другую сторону.

У реки он остановился.

— Вот.

На мокром песке четко выделялась цепочка глубоких следов, уходящих вдоль реки вверх по течению.

— Тут Шубин, — сказал Хадри. — Его пимы. Сапоги.

Следы были странные, носки глубже вгрызались в песок, чем пятки, будто Шубин тащил за собой что-то тяжелое.

— Здесь только одни следы, — сказал Макарин. — Шубин был один?

Хадри помотал головой.

— Лодка. Шубин тащил лодка. Они ушли вверх.

Течение на реке было сильным, и Макарин будто воочию увидел, как Шубин, поняв, что на веслах реку не преодолеть, тащит ее за собой на веревке, а оставшиеся на лодке отталкиваются веслами, чтобы не сесть на мель. Стало быть, они как-то умудрились позаимствовать у разбоев тот баркас, что был на лодье. То ли сбежали, то ли договорились.

— Сколько времени прошло? Следы свежие?

Хадри пригнулся, разглядывая. Потом развел руками.

— Мало. Много.

— Ладно. Надо догонять.

Макарин снова глянул на море, туда где виднелся парус разбойной лодьи. И только сейчас заметил, что парус был не один. Остальные три разбойных корабля приближались к первому, но были еще далеко. А еще дальше, у горизонта, клубились в лунном свете тяжелые облака, и Макарин сперва подумал, что это остатки бури, но чем дальше он смотрел, тем больше ему казалось, что он различает на этих облаках темные узоры. Морду зверя с выпученными глазами.

— Ходу! — крикнул он, запрыгивая в нарты. — Скоро здесь станет тесно.

Олени неслись вдоль реки, огибая плавни и заводи. Иногда приходилось сворачивать дальше в пустоши, чтобы не увязнуть в мокром песке. Скрипели полозья, завывал ветер, пел Хадри, и снова на небе то тут, то там полыхали сполохи местных богов.

Макарину уже начинало казаться, что эта бесконечная ночь никогда не кончится, но небо наконец посерело, исчезли звезды, и поднялся из-под земли мутный удушливый туман. Теперь им приходилось ехать медленно, почти шагом, чтобы не пропустить очередной поворот реки, которая петляла, будто раненая змея. Хадри часто останавливался и ползал по берегу в поисках только ему одному понятных следов. А Макарин при каждой такой остановке спиной чувствовал, как далеко позади высаживаются на берег полчища дикарей и движутся вслед за ними.

Туман стоял вокруг сплошной белесой стеной, и уже в нескольких шагах ничего не было видно.

Хадри раскидывал свежевыпавший снег, принюхивался, отходил от берега и снова к нему возвращался. В какой-то момент, оставшийся в нартах Макарин даже потерял его из виду, но потом тот вернулся, взял оленей под уздцы и потащил упряжку в сторону от реки.

— Ломать надо, — сказал Хадри, когда они уткнулись в сплошную стену голого кустарника. Он полез в гущу, раздвигая и втаптывая в снег прутья, а олени медленно двигались за ним, не забывая срывать с веток оставшуюся листву. Макарин спрыгнул и попытался было помочь, но быстро понял, что толку от него нет, и теперь шел следом, поднимая нарты, когда они цеплялись за остатки кустов.

Иногда Хадри останавливался и принимался нюхать воздух, после чего менял направление. Но сколько Макарин не принюхивался, ничего, кроме запаха мокрого снега и поврежденного березняка, не чуял.

Когда его нос наконец уловил легкий запах костра, сбоку затрещали кусты и показалась закутанная в темную малицу фигура.

— Будто стадо быков ломитесь, — проворчал Шубин, пряча за спину самопал. — Так и в засаду угодить недолго.

Он хлопнул по плечу засиявшего Хадри, перекинулся с ним парой слов на самоедском, покивал, сказал Макарину:

— Я уж думал вы утопли оба. Мало кто осенью в воде выживает.

— Повезло, — сказал Макарин.

— Да. Это к лучшему. Вы вовремя.

Он помог выбраться из березняка, пробираясь впереди и подрубая кусты топориком.

Костер горел в неглубокой ямке, рядом с ручьем, поперек которого лежал накренившийся карбас. У костра грел руки воевода.

— Вы… вдвоем? — спросил Макарин, не зная, что сказать дальше.

— Втроем, — угрюмо ответил Шубин и прошел к костру.

Кокарев, завидев новоприбывших, поднял руку и натянуто улыбнулся.

— Дьяк! Наконец-то хоть один почти здравомыслящий человек в этом рассаднике суеверных остолопов. Я рад этому даже больше чем оленям.

— Зачем тебе олени?

Воевода достал фляжку, глотнул, передал Макарину. На этот раз дьяк не отказался. Горьковатое пойло разлилось внутри, согревая.

— Дальше по воде не пройти, — ответил вместо воеводы Шубин. — Мы дотащили карбас веревкой по этому ручью, но теперь надо идти вглубь пустошей. Там ни рек, ни речушек, ни ручьев. Только снежные заносы. Твои олени кстати.

— Нарты маленькие, мы все точно не поместимся.

— Нарты как раз не проблема, — сказал Шубин, не поясняя.

— У нас одна проблема, — заявил воевода. — Девка.

— Где она?

Воевода неопределенно махнул рукой.

— Скоро увидишь.

— А что с атаманом, который навязывался в спутники?

— Зачем он мне? — удивился воевода. — Как буря поутихла, взяли карбас да уплыли. Прихватив все оружие. Впрочем, половину пришлось за борт выкинуть, а то перегруз был. Теперь вон — на себе тащим.

Он кивнул в сторону карбаса, над бортами которого торчали дерюжные свертки.

— Мы видели лодью невдалеке от берега, — сказал Макарин, — она стояла, поджидая остальные три разбойных корабля. Полагаю, теперь они вместе.

Воевода нахмурился.

— Этого стоило ожидать. А больше ты никого не видел?

— Может, видел. А может, показалось.

— Лучше бы показалось… Говорю тебе, поморец, нечего рассиживаться, пора идти дальше и чем быстрее, тем лучше. Вскоре тут от дикарей будет не протолкнуться.

— Это не от нас зависит, — сумрачно сказал Шубин. — Впрочем, надо бы ее поторопить.

Он вздохнул, засобирался. Кокарев тоже, кряхтя, поднялся на ноги.

— Пошли, дьяк. Тут недалеко. Самоед пусть припасы сторожит. Хотя тут и брать некому. Мертвая земля. Даже мышей нет.

Шубин двинулся вдоль ручья, умело выбирая твердый путь между наносами рыхлого снега. Ручей забирал сильно вправо, постепенно сужаясь. Наконец, из полноводного и глубокого он превратился в мелкий поток, глухо журчащий на замшелых камнях. У поворота в сугроб была воткнута длинная палка с привязанной к верху красной лентой. Шубин свернул и углубился в редколесье из корявых лиственниц. Туман поредел, но Макарин все равно не сразу увидел то, что начиналось за редколесьем.

Больше всего это походило на свалку. Разбросанные по пустоши почерневшие бревна, обрушенные и разваленные срубы, несколько сломанных нарт, в основном плоских и длинных, для грузов. Все это торчало из-под наметенного снега, будто останки давно прошедшей битвы.

— Тут у них начинался волок, — сказал Шубин. — Наш, поморский, проходит в другой стороне. И ведет прямо на закат, где есть озерцо, из озерца вытекает речушка, а та впадает в закатное море. Я пару раз проходил этим маршрутом, и знающие всегда нас предупреждали. Никуда не сворачивать. Речка, озерцо, волок, снова речка. А они здесь свернули. И пошли на север, где совсем уж глухие пустоши.

Они пробирались через поле деревянного мусора, обходя бревна, срубы и едва заметные заваленные снегом ямы, из которых торчали непонятного назначения обожженные палки.

— Вот она, — пробормотал воевода. — Все на том же месте, с утра не вставая.

Макарин увидел Иринью.

Она стояла в снегу на коленях, опустив голову и прижав руки к груди.

— Иринушка, — залебезил Шубин, бросившись к ней. — Вот и дьяк вернулся. И Хадри с ним. И олешки теперь есть.

Иринья подняла лицо, и Макарин отпрянул, увидев ее безумные, почти белые глаза. Она раскрыла ладони, и ярко засверкал зажатый в них зеленый камень.

Но не камень заставил Макарина шагнуть назад, подавляя желание повернуться и бежать отсюда как можно дальше.

За спиной Ириньи, полускрытый вновь поднявшимся туманом, возвышался гигантский крест, сколоченный из почерневших корабельных балок. С креста свисала иссохшая мумия в некогда нарядном, а теперь навсегда истлевшем кафтане. Кандалы крепили руки и ноги мертвеца к перекладинам, и звенели на ветру ржавые цепи.

— Да, — глухо сказала Иринья, — Пора двигаться дальше.