Назад они шли медленно, на каждой развилке осматривая столбы и стены на предмет указательных знаков. Иногда Макарин принимал за грубо вырубленный крест причудливые трещины, полускрытые ледяными наплывами, и они оказывались в незнакомых галереях, упирающиеся в тупики или заваленные рухнувшим льдом проходы. Тогда приходилось возвращаться и начинать искать заново. Пару раз Макарин натыкался на другие знаки, круги или поставленные в ряд треугольники, но они были полустерты и выглядели совсем древними, а начинающиеся за ними проходы могли увести куда угодно и отнять драгоценное время.
Когда остались позади скрытые льдом чертоги, тропа сузилась и пошла на подъем, в лицо дунул легкий ветер, и донесся издалека глухой рокот. Макарин понял, что они опоздали.
— Дикарские барабаны, — прошептал воевода. — Как они добрались сюда так быстро?
— Видно, сильно спешили, — сказал Макарин. — Да и наш след издалека заметен.
Они прошли мимо навеса, идола, окоченевшего трупа Варзы, и вышли из пещеры.
Стояла все та же длинная светлая ночь, горела белая луна, блестели звезды и лениво полыхали на горизонте зеленые сполохи.
На гребне противоположного холма пылали десятки костров и бродили сутулые тени в мохнатых одеждах. Над кострами трепыхалось установленное на высоком шесте темное полотнище.
Шубин положил под навес лежащую без чувств Иринью, прикрыл шкурами.
— Почему они не спускаются сюда? — спросил воевода. — Может еще не знают, что мы здесь? Надо грузить истукана и побыстрее убираться другой дорогой.
— Они все знают, — сумрачно произнес Шубин. — А не спускаются, потому что не одни.
Он указал на соседний холм, где с трудом можно было разглядеть несколько коренастых фигур с длинными палками. Они некоторое время разглядывали чашу долины, а потом скрылись за гребнем, оставив на вершине только одного — в странной одежде испещренной зигзагообразными полосами.
— Это юграки, — сказал Шубин. — Только у их вождей бывают подобные полосатые малицы. Теперь оба племени будут решать, что делать дальше. А вывешенный стяг — приглашение к переговорам.
Рядом с полосатым появился человек, который вогнал в снег древко с оленьими рогами.
— Приглашение принято, — сказал Шубин.
— Вот пока они там решают, мы под шумок и уберемся. Дьяк, айда болвана грузить.
Воевода направился к навесу.
— С идолом мы далеко не уедем, — сказал Макарин.
— И что предлагаешь? — остановился Кокарев.
— Можем попробовать отступить обратно в пещеру.
— Загоним себя в ловушку, — покачал головой Шубин. — Кроме того, вряд ли весь глубинный газ выгорел. Может он до сих пор пещеру пожирает и скоро доберется сюда.
— Так что делать?
— Ждать. Вряд ли племена сразу в пещеру сунутся. Побоятся. И колдовства побоятся. И удара в спину. Будут сперва решать, договариваться, у кого прав на добычу больше. У кого воины сильнее.
Он сказал пару слов Хадри, и тот убежал в сторону коча.
— Пусть на корабле поищет, авось какое оружие завалялось, — сказал Шубин. — А нам с вами, государевы люди не идола грузить, а преграду строить надо. Чтобы удобнее было отстреливаться.
— Надо девку будить, — серьезно сказал Кокарев. — Пусть с дикарями по-свойски разберется, как с немцами разобралась.
— Это тебе не волкодав, воевода, — буркнул Шубин. — Силой она своей не владеет. Сила в ней только иногда просыпается. И сейчас она точно не помощница. Кто его знает, куда эта сила в следующий раз повернется. Может и против нас.
Шубин увел оленей с нартами в пещеру к навесу. Порыскал в закоулках, выудил из темноты какие-то тюки, короба с заплесневелыми товарами. Хадри сбрасывал с борта деревянные лавки, а, спустившись, умудрился вытащить из настила несколько толстенных бревен, которые пошли на основание преграды. Оружия на коче не было.
Полосатый вождь юграков уже долго сидел в ложбине меж двух холмов, слушая крики какого-то мелкого дикаря, который бегал перед ним, размахивая руками. Дикарь был одет в темные меховые шкуры и ничем не отличался от таких же дикарей, которые продолжали бродить по гребню. Переговоры затягивались, и к вождям с обеих сторон присоединялось все больше воинов с копьями, луками и топорами. Двое из юграков выехали в ложбину на тройке оленей, покрытых разукрашенными твердыми шкурами, и Макарин впервые увидел боевые нарты. Высокие, закрытые с четырех сторон дощатыми щитами. Возница был прикрыт неким подобием навеса, а сзади прятался лучник.
Маленький дикарь наскакивал на полосатого все откровеннее, и скоро должна была начаться драка, когда на гребне соседнего холма появились другие люди. Много, сразу несколько десятков, они высыпали на склон и тут же стали спускаться в долину, но остановились, увидев костры, стяги и переговаривающихся дикарей.
Они были ближе к пещере, и Макарин мог разглядеть их в деталях. Всадники в доспехах на маленьких татарских лошадках, бунчуки с конскими хвостами, пешая толпа в разномастных одежках.
— Не может быть. — пробормотал воевода. — Это ж наши старые знакомцы канасгеты вместе с их надымскими союзничками. Так вот кого перевозили те три разбойных корыта. То-то я подумал, больно уж народу на палубах много.
Впереди отряда выделялись сразу трое вождей, и в одном из них, грузном старике с седыми висячими усами, Макарин узнал князя Ассана. Рядом с ним стоял пегобородый атаман Сокол. Третьим, судя по всему, был атаман Кирей Безносый, чернявый детина с толстенными руками. Его лицо вплоть до глаз было обвязано тряпкой.
Ассан взмахом руки услал своих воинов обратно на вершину холма, а сам посмотрел в сторону пещеры, и Макарину даже почудилось, что он слегка поклонился.
Прибытие новых конкурентов всполошило племена, вожди разбежались по своим холмам, увлекая за собой людей. Теперь на трех холмах стояли три отряда, горели костры, трепетали стяги и били барабаны.
Они бы стояли еще очень долго, не приближаясь друг к другу и не спускаясь к пещере, чтобы не получить удар в спину, если бы на четвертом холме вдруг не показался четвертый отряд. Этот холм был самым дальним, и Макарину пришлось напрячь зрение, чтобы хоть что-то разглядеть. Он увидел всадников, и подумал сперва, что видит больших московитских коней, пока не разглядел на головах животных ветвистые рога. Под ногами верховых оленей сновали псы, и их лай разносился по всей долине, перебивая гул барабанов.
— А вот и ярганы, — сказал воевода. — Здесь становится тесно.
Князь Ассан отделился от своего отряда и поскакал вниз, в центр долины. В руках он держал длинное копье с привязанной белой тряпкой. Немного погодя туда же двинулся полосатый вождь в боевых нартах. И маленький дикарь, чьи нарты больше походили на детские санки. Они встретились в самой середине, там, где начиналась ведущая к пещере дорога и торчали колья с черепами. Некоторое время раскланивались, поглядывая в сторону четвертого холма. Но ярганы стояли недвижимо, и не собирались посылать переговорщика.
— Если они объединятся, и нападут на проклятых росомах, я, пожалуй, выпью на радостях прямо сейчас, — сказал воевода.
Но троица вождей, бурно, но недолго поговорив, с криками и размахиванием руками, вдруг в момент успокоились, повернули на дорогу и двинулись в сторону пещеры. До коча им оставалось не больше дюжины саженей, когда Кокарев вышел им навстречу и поднял руку.
— Ни шагу дальше, господа правители местных инородцев. Здесь земля государя московского.
— Воевода, — усмехнулся Ассан, — ты все-таки опередил меня.
— Это было нетрудно сделать. Человек поверивший ярганам, вряд ли может потягаться со мной в скорости.
— Ярганы заплатят за свое предательство!
— Оглянись. Они у тебя за спиной. Заставь их платить.
Ассан выругался. Двое вождей сидели в своих нартах и не сводили взгляд с пещеры, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте.
— Мы пришли за идол, — сказал наконец полосатый юграк и сверкнул узкими глазами. — мы его забрать.
— Мы его не отдать, — передразнил воевода.
— Тебя мало. Нас много. Отдать идол и все живы-живы. Не отдать идол и все закрыть глаза.
— Вы сперва между собой разберитесь, кому из вас идол нужнее. А потом победитель пусть приходит. И я с ним поговорю.
— Зачем тебе наш бог, воевода? — спросил Ассан. — Он же для тебя ничего не стоит.
— У нашего дьяка приказ доставить истукана в Москву. С радостью бы вам его отдал, но приказ есть приказ.
— Приказ недавно, — сипло сказал маленький дикарь. — А бог давно. Мы — народ Мга. Весной нам сказали, что явился Зверь-из-Леса. И мы пошли к Зверю. А недавно твой человек принес нам это.
Он достал из своих необъятных шкур большую медную бляху. Звериная морда тускло блестела оскаленными зубами.
— Если бог не хочет к народу Мга, зачем он подсказывает где его найти?
— Мой человек искал сведения об этом чудище, — сказал воевода. — Надеюсь, вы его отпустили?
— Он сбежал. Народ Мга не убивает посланцев. Мы пошли по следу Зверя и узнали, где он живет. И теперь мы здесь. Теперь это наша земля. Там, где зверь, там народ Мга. Мы не будем его забирать. Пусть стоит в Земляной Дыре и сторожит Земляных Оленей.
— Бог должен стоять в доме Священной Горы, — прорычал Ассан. — Там его место!
— Остров Мертвых, — не согласился полосатый. — Увезти через ледяная вода. Много-много идол. Много-много жертв.
— Вот видите, ребята, — рассмеялся воевода, — как много у вас противоречий. Решите как-нибудь без меня, что за бог вам нужен и где он должен стоять. А потом приходите. И про ярган не забывайте. У них наверняка своя точка зрения. Отличная от других.
Ассан сплюнул и резко развернул коня, так что тот даже захрипел.
Полосатый юграк огрел оленей шестом и укатил первым.
Только маленький дикарь задержался и сказал:
— Народ Мга никуда не уйдет. Край Мира теперь наша земля.
С резким свистом пронеслась стрела, влетела в снег рядом с дикарскими нартами, дрожа серым оперением.
Воевода отскочил, обернулся.
Над пещерой по всему склону заснеженного холма стояли десятки воинов в черных малицах. Синим были разукрашены их лица. И дрожала спущенная тетива у одного из них.
— Это запретная земля, человек мга, — сказал стоящий ниже всех старик в желто-белой шубе с костяными фигурками на поясе. — Здесь никто никогда не жил. И никто никогда жить не будет. Это место старого народа. Уважай древних.
— Древние ушли и больше не вернуться, — огрызнулся мга. — Здесь Зверь-из-Леса. Значит здесь мы.
— Значит здесь вы умрете.
— Гха! — презрительно воскликнул дикарь и умчался к своему племени на детских санках.
Старик спрыгнул вниз и прихрамывая подошел ближе.
— Люди Белого Царя. Вы умудрились разворошить гнездо болотного гнуса. И теперь будет очень трудно вернуть все обратно. За вас просил великий шаман, и только поэтому вы еще живы. Род Ледяного Медведя поможет вам. И больше никогда вас здесь не увидит.
Он прошел мимо воеводы, мимо потухших костров и вслед за ним спустились с холма, потянулись дальше вразнобой его воины.
— Э! — воскликнул Кокарев. — Куда же вы? Если помогать, так стойте здесь, вместе с нами.
— Мы не можем смотреть в лицо Неназываемому, — ответил старик не оборачиваясь. — Поэтому будем внизу.
Они спустились к подножию, развернулись редкой цепью, сели прямо на снег, разложив перед собой оружие. Двое воткнули в сугробы позади линии обороны два гибких шеста, и затрепетали на ветру маленькие красные флаги.
— Знамена войны, — пробормотал Шубин. — Давненько я их не видел.
Подошел непривычно серьезный Хадри и о чем-то долго говорил Шубину, пока тот молча не кивнул. Тогда Хадри закинул на плечо тюк с оружием и начал спускаться вниз.
— Говорит, что хочет быть со своим народом, — сказал Шубин. — Его можно понять. Он же почти изгой. Даже Неназываемого собственными глазами видел. А великий шаман, говорит, обещал подарить ему небесные пастбища и летающих оленей. Он в это верит. Они все верят, что можно сесть в нарты и улететь на небо. И оставшиеся на земле будут смотреть вверх и видеть, как они поднимаются все выше и выше, ловя в небесных реках небесную рыбу и устраиваясь на ночь в небесных чумах.
Макарин было хмыкнул, но вовремя спохватился.
Хадри нашел место меж двух воинов в черных малицах, сел на снег и стал выкладывать из тюка самопалы с принадлежностями. Соседи ему только кивнули коротко, и продолжили вострить стрелы.
Луна заливала светлым серебром всю чашу долины. И было видно в мельчайших подробностях все, от холма ярган до редкой цепи Ледяного Медведя.
Народ Мга выстраивался на гребне сплошной черной полосой, и только сейчас стало видно, насколько же их много.
Юграки выдвинули вперед десяток боевых нарт, за которыми толпилась вооруженная длинными копьями пехота.
Разбои с канасгетами подняли гвалт и о чем-то продолжали спорить. Наконец, канасгетская конница разошлась по краям, оставив в центре разбоев с самопалами, топорами и саблями.
Сполохи небесных богов медленно бродили над холмами, то еле заметные, то нетерпеливо полыхающие на половину неба. Боги смотрели сверху и ждали. Красные отблески плыли по снегу, точно следы будущего побоища.
— Началось, — сказал воевода, и Макарин увидел, как расступились на дальнем холме ярганы, пропуская вперед одинокого оленя с выкрашенными в красный цвет рогами. Олень спускался с холма сам по себе, без всадника. С его шеи свисали ленты с привязанными к ним человеческими черепами. Олень медленно пересек долину. Стояла полная тишина, даже смолкли барабаны. Казалось, вся долина, холмы и небо смотрят на бредущее по снегу животное.
Там, где начиналась дорога, и где совсем недавно переругивались трое вождей, олень остановился и вскинул голову. Две прилетевшие с дальнего холма стрелы почти одновременно вонзились ему в шею, пробили гортань, и он рухнул на подкосившиеся передние ноги, заливая хлынувшей кровью белый снег и черепа, что раскачивались на лентах.
— Четыре черепа, — сказал Шубин. — Ярганы объявили войну сразу всем.
— Началось, — повторил воевода и достал ручницу.
* * *
… Так сошлись в жестокой битве пять племен тайги и тундры. Кости их давно уж сгнили, и никто не помнит мертвых. Даже боги позабыли, кто землей владел когда-то. Да и тех богов уж нету…
Первым начали атаку люди рода Росомахи. Их герой великий, Олан, звал врагов на поединок. И откликнулось немедля племя Мга из льдов далеких, снарядили враз на сечу витязя в доспехах черных, костяных морского зверя. Да и западные югры малодушно ждать не стали. Богатырь всесильный, Гайсо, крикнул громко, не скрываясь, взял свой лук железнобокий, сел он в нарты боевые.
Только князь лесных канасов, осторожный как лисица, не позволил своим людям к поединку вниз спуститься. Взял в друзья он бородатых, перенял и их привычки. На посту своем остался и народ от Края Мира, редкой цепью вход в пещеру от врагов предохраняя. Рвался в битву каждый воин, потрясая своим луком. Не пустил их мудрый старец, понимая, что их мало.
Три бойца великих разом все спустились на равнину, и кружили они долго, ожидая брешь в защите. Ветер выл спускаясь с горок. Снег искрился как каменья. И смотрели на них боги, ждали бойни, ждали сечи, полыхая в небе черном.
Рев раздался над равниной, как сошлись все в поединке. Как все трое, без союза, нанесли удар друг другу. Как стрелял в обоих Гайсо. Отбивался от стрел Олан, отбивался палмой длинной (шест резной с ножом железным). И увертывался резво витязь Мга в доспехах черных, подгонял оленей быстрых и плясал он на полозьях.
Но у Гайсо вышли стрелы, и пошел в атаку Олан. Долго бились они двое, но про Мга не забывали. Кровь хлестала на сугробы. Сверху радовались боги. Одолел Олана Гайсо, резанул его железом. И тогда мгасиец черный показал все вероломство. Он напал на Гайсо сзади. И клинок всадил он в спину.
Вой разнесся стоголосый. Вой безумный, вой звериный. Поединок не засчитан, ведь победа вероломна. Вскинулись все югры разом, и пошли толпой на черных. Крови много, реки крови потекли по склону тяжко.
А пока два рода рьяно резали друг другу глотки, обстреляв чужие станы тучей стрел железноклювых, люди рода Росомахи, посчитав, что мстить не нужно, быстро сдвинулись со склона и пошли вперед к пещере, оставляя сзади битву. Люди рода Росомахи на оленях краснорогих. Люди рода Росомахи с псами верными совместно. Черепа врагов давнишних скалились с шестов хоругвей, и плели дурман шаманы, призывая в помощь вышних.
Встрепенулись все канасы, ведь дошло до них, трусливых, что вся сила Росомахи лишь по ним одним ударит. И послали бородатых, круглоглазых отщепенцев, что одни имели в битве палки с боем огнестрельным. Растянулись отщепенцы, не знакомые с порядком. Вразнобой они стреляли, кто куда, не разбирая. Рассекли их росомахи как брюшину рыбы тухлой. И тогда пришлось канасам самолично в бой впрягаться. Всадники коней татарских с двух сторон вломились с лязгом. И тогда остановились люди рода Росомахи.
Кровь залила всю долину. Все смешалось пред богами, кони, люди, псы, олени. Радостно глядели боги, как их люди умирают. Ведь богам одно лишь надо — много жертв и жертв кровавых. Бойня радует их сердце. И героям лучше нету, как уйти к богам с оружьем. Боги по небу метались, ярким сполохом светили. И готовились спуститься. Чтоб помочь своим народам.
А пока война клубилась. Не было ничьей победы. Люди Мга, тесня юграков, темной массой вниз спустились. Загремели барабаны. Снег исчез из всей долины. Красная земля дымилась. И пришла к пещере сеча. И вступили люди Края, в бой вступили безнадежный, ибо было их мало. Люди Мга, пройдя сквозь югру, впились в спину Росомахам. Каждый резал всех, кто рядом, до кого мог дотянуться. Люди Края все стояли, как медведи у берлоги, как шаманы у святыни. Но кончина приближалась, таял редкий ряд героев.
И тогда спустились боги. С неба, в сполохах кровавых. И напали друг на друга, чтоб решить исход всей сечи, раз народы не решили. Бог войны и бог из леса, бог воды, богиня ветра, сонмище богов поменьше. Вихрем вздыбили равнину, раскидав героев разных, тех, кто выжил в битве грозной. Долго бились боги злые, долго резали друг друга. И пылало кровью небо, будто плача и стеная.
И когда всходило солнце, ненадолго, как обычно, то внизу, в долине мертвой, пять племен лежали вместе. И никто из них не выжил. И никто в дом не вернулся. Только в небе, бледном небе, сполохи брели тоскливо. То плясали напоследок умирающие боги…
* * *
Белый дым стелился над равниной, над бесчисленными телами павших, над растаявшим от крови снегом. Трепетали на ветру оставленные в сугробах покосившиеся бунчуки и флаги. Бродили выжившие олени, пытаясь добраться через завалы мертвых людей к склонам холмов, где уже собирались в бесчисленные стада сотни испуганных животных. Даже ярганы берегли оленей и не пустили их в битву. Все тише стонали раненые. И те из них, кто совсем недавно ползли от побоища, теперь были неподвижны, будто едва заметные кучки рваного тряпья.
Два десятка ярган, которым в самом конце сражения удалось прорвать цепь Ледяного Медведя, лежали там, где их остановили залпы самопалов, между подножием холма и погасшими кострами. Среди них лежал и Хадри.
Хадри умирал.
Он уже ничего не мог сказать и только улыбался, пытаясь зажать рану в груди. Малица была залита кровью, и кровью был залит боевой топор, отнятый у одного из разбоев.
— Помоги, — тихо сказал подошедший сзади Шубин.
Вдвоем они перенесли Хадри в нарты. Шубин прислонил его к высокой берестяной спинке, привязал за руки к перекладинам. Хадри хрипел, и вместе с кровью выходили из груди пузырьки воздуха. Изуродованное лицо кривилось, но Макарин знал, что Хадри улыбается.
Шубин сложил на дно нарт топор с самопалом, а потом долго стоял, шепча что-то про себя. Наконец хлопнул ведущего оленя по крупу, и тот стронул упряжку с места, потянул двух других оленей, потянул нарты вверх по склону, сперва медленно, потом все быстрее.
— Небесные пастбища ждут тебя, — пробормотал Шубин и отвернулся.
Макарин смотрел, как растворяются в серой рассветной мгле нарты, и в какой-то момент ему действительно показалось, что они поднялись над гребнем холма, оторвались от земли и стали подниматься в небо, бесшумно и плавно, туда, где светило неяркое солнце и где расступались перед небесными оленями бледные сполохи угасающего сияния.
Воевода, бродивший среди трупов у подножия, наконец вернулся, убрал с лица поднятый меховой воротник и шумно отдышался.
— Уходить надо. Этот дым внизу болотной вонью отдает. Аж в глазах двоится. Дышать невозможно. Раненые там возможно от него и кончаются. Скоро и до нас дойдет.
— Газ, подожженный немцем, все пылает, — сказал Шубин. — Пещеры со всех сторон, и под долиной, и дальше за холмами. Видно, где-то здесь трещины на поверхность выходят.
— Еще землю иногда трясет, — добавил воевода.
— Да. Пора уходить.
Шубин подогнал к выходу из пещеры грузовые нарты и ушел на соседний холм за оленями, а воевода полез на коч добывать парусину.
Макарин стоял у истукана, и бог Мейк смотрел на него тускло-зелеными глазами.
Спустился воевода, не найдя парусины и притащив взамен широкий узел с дерюгой.
— Ну что, дьяк. Кончилось твое заданье. Давай паковать и грузить болвана. Пора его боярам в Москву отправлять.
— Я одного не понимаю, — сказал Макарин, не спуская глаз с медной, покрытой вековой патиной, поверхности. — Варза сошел с ума, вычитав латинскую книжонку, это еще куда ни шло, учитывая, что он с детства сказки о своем происхождении слушал. Местные народцы пошли воевать, тоже понятно. Они спокон веков среди идолов живут. Даже с боярами московскими более-менее ясно стало, они и впрямь колдунством изрядно болеют, как мне тут недавно один монах-отшельник напомнил. Но что заставило сойти с ума твоего одноглазого казака с товарищем? Вот на этот вопрос я пока даже намека на ответ не знаю. Что их могло так испугать той ночью, когда они следили за караваном?
— Так кто ж их теперь разберет, — пожал плечами Кокарев. — Может тоже эту твою медведицу видели? Ты ж говоришь, она зело страшна, аки чудище. А казачки небось пьяными на задание подались. Не бери в голову, это уже не суть важно. Тогда весь город дрожал от страха.
— Город дрожал от слухов, — возразил Макарин. — Но от слухов с ума не сходят.
Они обернули идола в несколько слоев дерюгой, обвязали корабельными канатами и повалили на грузовые нарты. Он действительно оказался легким, словно полым.
— Никакой ценности, видать, — бормотал воевода. — Небось дерево внутри, а то и вовсе пустота. Только снаружи листочки металла да камень тонкий. А шуму-то, шуму…
Шубина не было долго, так что воевода успел разжечь костер и подогреть куски жареного мяса, лежащего на столе под навесом.
Наконец поморец вернулся, подгоняя шестом целый поезд из десяти оленей, запряженных в три упряжки.
— Ехать надо быстрее, — тревожно сообщил он. — За холмом я слышал приближающийся топот. Смотреть не стал, но вряд ли это стадо диких оленей. Скорее, какие-нибудь отставшие дикари.
Он легонько потряс лежащую под навесом Иринью, понял, что бесполезно, покачал головой и перенес ее в широкие нарты с высокими бортами. Потом спешно стал подвязывать к поезду грузовую упряжку. Но все равно опоздал.
Ветер донес издалека конское ржание, и Макарин сперва подумал, что это чудом выжившие канасгетские лошадки, которых дикари резали даже яростнее, чем людей. Он выглянул наружу.
По склону соседнего холма спускались выстроенные в походную колонну всадники. Их было немного, всего три десятка в серых кафтанах под меховыми накидками. Рядом с ними чуть в стороне отдельной кучкой утопала в снегу еще дюжина конников, в странной одежде, которую Макарин не сразу разглядел. За всадниками на гребень высыпала целая пешая толпа в одинаковых меховых шубах. Над толпой покачивались пики и алебарды. Десяток длинных саней выстроились в ряд на вершине холма, пехота повыскакивала с них на снег и почти бегом бросилась догонять конницу. Растянувшиеся колонны уже спустились в долину, держась подальше от места побоища, и теперь приближались к пещере. Уже можно было разглядеть притороченные к седлам пищали у одних, и мушкеты у других.
— Вот теперь, дьяк, самое время вспомнить то, что я тебе говорил о воеводе Троекурове, — зло проворчал Кокарев, вытаскивая ручницу. — Да что толку.
Воевода Троекуров скакал впереди, в своем темно-зеленом кафтане. Седые усы топорщились как у моржа. Один из голландцев, закутанный в шубу с головой так, что наружу торчала только узкая бороденка, догнал его на тонконогой лошади, которая сильно дрожала, и было сразу понятно — долго она на севере не проживет. К пещере они поднялись вместе, прихватив нескольких стрельцов для охраны. Остановились, не доехав до потухших костров пары десятков саженей, и спешились.
— Так и думал, что тебя здесь встречу, — сказал Троекуров, увидев выходящего из пещеры Кокарева.
— Я легко не сдаюсь, — проворчал тот, буравя их взглядом. Голландец стоял рядом с Троекуровым, безучастно рассматривая коч. — Гляжу, ты нашел себе новых друзей, Иван Михалыч?
— Друзей не друзей, а вынужденных союзников.
— И против кого с ними союзничать намереваешься?
— Мы не намереваться «против кого», — сказал вместо воеводы голландец. — Мы брать эти земли под защита Генеральный штат. Теперь здесь будет хорошо.
— Не сомневаюсь. Что скажешь, дьяк? Какое наказание воеводе Троекурову за измену?
Макарин молчал, разглядывая голландского офицера и вооруженную до зубов сотню за его спиной. Голландцы уже успели спуститься в долину и стояли у подножья холма. Некоторые бродили возле трупов, копались в кучах, переворачивали, обыскивали. Наемники мародерством никогда не брезговали.
— Никакой измены, Григорий, — напустил на себя суровый вид Троекуров. — Взаимовыгодное предприятие. Прямой путь на европейские рынки. Быстрый и надежный. Здесь только на времени можно тысячи сэкономить. Понимать должен.
— Мы брать под защита этот никчемный мерзлый земля, — повторил голландец. — Строим здесь факторий. Там, на берег, — он махнул рукой в сторону заката. — Не идти дальше. Вы привозить пушнина сюда. Все заработать хорошо. Много.
— Слышишь? — Троекуров потер ладони не снимая рукавиц. — Они тут остаются. Я как услышал от самоедов, что немцы на Край Мира явились, тут же решил опередить события, да сюда нагрянуть. Думал, воевать придется. А они видишь, как? Их какие-то купцы послали, чтобы торговлю открыть.
— Ост-Инд компания, яа, — сказал голландец. — Только торговля, нихт война.
— А эти, внизу, с алебардами, стало быть и есть купцы? — хмыкнул Кокарев.
— Это есть защита от самоед.
— Здешняя земля принадлежит московскому государству, — сказал Кокарев. — А дикари являются подданными царя московского. Вы должны уйти.
Голландец встопорщил бороденку.
— Если нихт торговля, тогда война!
— Обожди, немец, — сказал Троекуров. — Дай я поговорю.
Он увел Кокарева в сторону и зашептал на ухо.
— Пойми, Григорий. Если они пойдут дальше, от Мангазеи ни бревна не останется. Их только здесь сотня. И на кораблях еще две. А у нас сколько? У меня пятьдесят, и половина из них тут. А у тебя? Сколько сил ты на свои авантюры потратил? И две пушки в остроге. И помощи ждать неоткуда.
— Если они тут закрепятся, то скоро и дальше пойдут. И все богатство здешнее потечет через эту их факторию. Как полагаешь, что скажет Москва на такую твою неизмену?
Троекуров махнул рукой.
— Нешто не знаешь, что Москве сейчас не до нас. Неважно, что она там скажет, важно, как мы это преподнесем… А преподнесем мы это как единственно верное решение.
— Дурак ты, Троекуров, — презрительно бросил Кокарев. — Дурак и сволочь. Вместо того, чтобы собирать силы, договариваться с племенами да промышленниками, ты как шавка подзаборная сразу бросился с врагом торговаться. Или думал я поверю, что ты сюда воевать явился? С двумя десятками трусливых стрельцов? Ведь ты же знал сколько здесь немчуры. Не так ли?
— Да что я с тобой рассупониваю! Ты ж теперь даже не воевода! Ступай куда хотел, получай новое назначенье.
— Это ты теперь не воевода. Ты лишился этого звания, как только встретился с этим козлобородым немцем. Оставайся здесь. А я возвращаюсь в Мангазею. Можешь передать это своему новому другу. Не будет ему никакой пушнины. Пусть нападает, если сгнить не боится.
Кокарев отодвинул Троекурова и пошел к нартам. Макарин коротко поклонился голландцу и отправился следом.
— Так что с мой отряд! — крикнул голландец.
— Постой, Григорий! Они своих людей ищут, потому и сюда завернули. Двадцать человек еще вчера утром ушли к этой пещере. Вы их видели? Они здесь? Или их дикари побили? Что тут за бойня была?
— Пусть ищут, — сказал Кокарев, не оборачиваясь.
— Нечего тебе в Мангазее делать! Там теперь только мои люди.
— Разберемся.
— Что-то есть не так? — услышал Макарин тихий вопрос голландца. — Кто есть этот господин?
— Ничего особенного, капитан, — ответил Троекуров. — Наши договоренности в силе.
— Найн! Я хотеть его задержать.
Голландец залез на лошадь, поднял руку и прокричал что-то стоящим внизу ландскнехтам. Десяток фигур с алебардами тут же побежали вверх по склону.
— Придется по склону уходить, — проворчал Шубин, когда воевода с Макариным приблизились. — Держитесь покрепче.
Шубин уже поднял шест, намереваясь пустить вскачь оленей, когда землю под ногами ощутимо тряхнуло.
Тяжко заскрипел коч, кренясь на бок, заорали внизу голландцы, визгливо заржали, затанцевали лошади. Клубы густого белого дыма вырвались снизу, заволокли долину, чернеющие следы бойни, разбегающихся в панике ландскнехтов. Макарин увидел, как возник вдали провал, как обрушились вниз куски изуродованной земли, как взломало долину черными трещинами, протянувшимися во все стороны. Полускрытая беснующимся белым маревом темная дыра росла, пылала синеватым огнем, пожирала землю, камни, сугробы, завалы из трупов, и наконец добралась до подножий холмов, и холмы задрожали, медленно, по кускам проваливаясь в бездну, обнажая слои льда и камня, открывая кротовые норы подземных галерей и тут же их уничтожая. Ландскнехты пытались взобраться по сугробам выше на склоны холмов, но снег пластами сползал вниз, а вслед за снегом исчезали склоны и исчезали люди. Стрельцы и конные голландцы, пытаясь справится с испуганными конями, успели взобраться на гребень ближайшего холма, но холм вдруг задрожал и с глухим рокотом обвалился вниз, погребая всадников под грудами снега, льда и камня.
Шубин огрел шестом дрожащих оленей, и они рванули с места.
— Стойте, — крикнул Макарин, соскочил с нарт и выхватил у Шубина шест. — Надо его достать!
— Куда ты, остолоп! — заорал сзади Кокарев.
Одна из трещин дошла почти до пещеры, поглотила голландца и стрельцов, и теперь медленно пожирала землю. Холм под ногами дрожал, готовый обвалиться.
Макарин осторожно приблизился к тому месту, где еще торчали руки и голова пытавшегося выбраться из ямы Троекурова. Протянул шест.
— Держись, Иван Михалыч!
Троекуров встопорщил усы, глянул на него безумными глазами.
Кокарев налетел сзади, толкнул к пропасти, выхватил шест.
— Как же ты мне надоел, дьяк добренький! Хватит уже из ям всякую плесень вытаскивать.
Резная твердая древесина ударила в переносицу, опрокинула в снег, белая пелена с яркими звездами закрыла весь мир, и последнее, что услышал Макарин, был страшный вопль Троекурова, падающего в бездну.