Николай Николаевич Чебаевский

Клад-озеро

повесть

На льду под Скопанцем

Сибирская зима славится морозами да буранами. Закрутит непогода на неделю, на две — все дороги переметет, лога снегом так забьет, что от высоких осин только макушки торчат. Денек-другой постоит тихо, а там опять ветер завыл. В дальних селах, в стороне от больших дорог автомашины стоят в колхозных гаражах до весны. Трактора и те иногда застревают в сугробах. Трудно бывает подвозить корма к фермам, работать на сортировке семян.

Но если для взрослых бураны — неприятность, то для ребят они бывают настоящим наказанием. Особенно, когда наступают каникулы. Ни на лыжах вволю побегать, ни на санках с горы покататься. А о коньках и вспоминать не приходится. Не успеешь лед расчистить, как его снова замело. Остается одно — сидеть дома, читать книжки, сражаться в шашки.

Нынешней зимой ребятишкам повезло. Погода перед каникулами установилась ясная, безветренная. Правда, от морозов деревья трещали, только что за беда? Разве настоящие сибиряки боятся мороза? И ребята после школы целые вечера пропадали на льду речки, что пересекала село. Все точно помешались на коньках.

Первые коньки привезла Зина Стогова, дочка председателя колхоза. Василий Павлович Стогов был местным жителем, но много лет работал в городе на заводе. Вернулся он в родное село год назад. Колхозники выбрали его председателем. А его дочка Зиночка оказалась вожаком у ребят четвертого класса.

На должность эту ее никто не выбирал, однако Зина была такой затейницей, что невольно привлекала к себе внимание ребят.

— А давайте… — начинала обычно Зина совсем неожиданно на перемене или после уроков.

И у ребят загорались глаза. Они уже знали, что за этим «А давайте…» последует какое-нибудь интересное дело или забавная выдумка.

Вот и с коньками получилось так же.

— А давайте, — сказала однажды Зиночка. — Давайте сделаем каток!

— Каток? — удивились сначала ребята. — Чего же его делать? С любой горы катайся.

— Нет, настоящий, ледяной. И чтоб всем научиться бегать на коньках.

Ребята заинтересованно переглянулись.

— На коньках?

Предложение было необычно и заманчиво. В селе Кожино, где жили ребята, никто не бегал на коньках. Любили лыжи, катанье с гор на лотках — обледенелых плахах. Усядутся на такой лоток сразу пять-шесть мальчиков и девочек — и помчались. Несутся с накатанной горы — аж свист в ушах стоит от встречного ветра. А если зазевается задний, который правит лотком при помощи длинной палки, тормозя ею то слева, то справа, — и летят все в сугроб. Крики, визг, смех — хорошо!

О конькобежцах кожинские ребята знали только понаслышке. И вдруг — им самим предлагают учиться бегать на коньках. Разве несоблазнительно?

— Оно бы можно, — первым солидно согласился Ванюшка Рябов, высокий, худой, но широкоплечий не по возрасту мальчик. — Только, где их взять, коньки?

— Учителю скажем, он попросит, чтобы в сельпо привезли.

— А кто учить станет?

— Я! — пообещала Зина.

Ребята ничего не сказали, но посмотрели на девочку недоверчиво.

У Зины была повреждена какой-то болезнью левая нога. Чуть не все прошлое лето девочка пролежала в больнице. Ей делали операцию, болезнь заглушили, но нога все-таки гнулась в колене плохо. Как же Зиночка могла учить их бегать на коньках, если и при ходьбе волочила ногу?

Заметив, что ребята не очень верят ей, Зина покраснела. Сказала обиженно дрогнувшим голосом:

— Думаете, не сумею? Нога у меня совсем почти поправилась. И врачи велели больше ходить, бегать на коньках и на лыжах. Вот!

— Ладно, — согласились все, кто стоял возле Зины. — А каток где сделаем?

— На речке!

Речка была рядом со школой. Но оказалось, не так-то просто выбрать хорошую площадку. То мешали проруби, то снег лежал слишком плотными застругами, то лед почему-то растрескался и был вогнутым, как желоб. А там, где летом была быстрина, торчали из-подо льда камни.

У всех даже лбы вспотели от беготни в поисках удобного места. Мальчишки подняли уши шапок, девочки сдвинули шали на затылок.

— Ух, — вздохнул Ванюшка. — Разве это речка, наша Каменушка! На Чумыше — там есть где каток сделать. А здесь и повернуться негде. И летом не лучше — оттолкнешься от одного берега ногами, а руки сразу другой достают, и плыть не надо. Вдоль бы поплыл, так тоже нельзя — мелкота, о камни живот распорешь. Только и спасения, что озера…

— На озере, может, каток сделать? — предложила Зина.

— На озерах снегу намело, знаешь сколько? Да и не близко до них. Это тебе не лето, когда весь день свободный — бегай, купайся. А сейчас после занятий разве успеешь? Пока бежишь — уже стемнело, и кататься некогда.

Ребята приуныли.

— Тогда нечего и раздумывать! — сказал Ленька Рябов, младший брат Ванюшки.

Ленька моложе Ванюшки всего на год, но ростом чуть не вполовину ниже, маленький, толстый и, в отличие от черного брата, светловолосый, веснушчатый — все лицо будто конопляным семенем усыпано.

Рассуждать, как Ванюшка, он не любил. Раз, два — и дело сделано или брошено.

— Сделаем тогда здесь — и все тут! Пусть маленький будет, но лучше, чем никакой.

— Не егозись! Тебе любое дело так — лишь бы не думать, с плеч спихнуть, а там — хоть трава не расти, — неодобрительно произнес Ванюшка.

Он повторил упрек, который непоседа Ленька не раз слышал от отца, и это рассердило его.

Братья напыжились, приготовились угостить друг друга тумаками, но Зина предложила:

— А давайте… Давайте сделаем каток у Скопанца. Ведь это недалеко?

Скопанцем звали высокий глинистый обрыв над речкой на самом краю села. Глина там была не простая — настоящая охра, цвета яичного желтка. Колхозницы копали ее для разных домашних надобностей: одни обмазывали к праздникам саманные стены хат, другие, у кого дома были деревянные, разводили ее на олифе и красили полы.

Каток на речке у Скопанца? Ай да Зинка! Как это им сразу в голову не пришло? Речка там широкая, снегу почти никогда не бывает. Во-первых, потому, что место это открыто юго-западному ветру, который дует у них зимой сильнее всего и сносит снег. А во-вторых, там почему-то часто выступает наледь. Выступит, замерзнет, и долго лед блестит, как зеркало. Значит, расчищать и поливать каток редко придется. Лучше места не найти!

Все обрадовались, а Ленька загорланил:

— У Скопанца, у Скопанца! Разве это далеко? То ли ноги у нас больные? Пять минут — и там…

Словно доказывая, что ноги у него здоровые, он подскочил, притопнул, потом припустил бежать что есть духу. Пимы на Леньке были не по росту, отцовские, с толстой, прошитой дратвой подошвой, но он летел так, что спешившие за ним ребята только эти подошвы и видели.

— Фью-ю! — разочарованно свистнул Ленька, домчавшись до Скопанца. — Лед-то какой!

Действительно, лед не обрадовал никого. Был он чистым, белоснежным, но каким-то ребристым. Будто шла вода волна за волной да так и застыла.

— Морозы-то какие! Наледь выйдет, а растечься не успевает, вот и застывает наплывами, — сказал Ванюшка авторитетно.

Никто не возразил. Все знали склонность старшего брата Рябова все объяснять, до всего докапываться — надо это или не надо. За такое пристрастие дали ему даже забавную кличку: «Пирожок с морковкой». Получил он ее давно, лет пяти или шести от роду. Тогда Ванюшка, конечно, не пытался уразуметь природные явления, но любовь к ясности проявилась у него в полной мере. Бывало, если скажет ребятам, что ел сегодня пироги, то обязательно добавит: «с капустой, с картошкой». А так как любил он особенно морковные и частенько хвастался этим, то бойкие на язычок деревенские ребятишки, естественно, и окрестили его «Пирожком с морковкой».

Прозвище крепко пристало к Ванюшке. Может быть, и потому еще, что когда он подрос, вытянулся, то стал походить больше на молодую морковку. Называть его Пирожком было очень потешно.

— Ничего, сбегаем домой за лопатами, гребни разровняем — и будет хорошо! — сказала Зина.

Так и сделали. Догадливый Мишка захватил даже метлу.

— Ледяную крошку сметать будем, — объяснил он.

Зина первая принялась сострагивать наплывы. Но силенок в ее маленьких руках было маловато. Лопата больше скользила по поверхности, чем снимала неровности.

Ванюшка неторопливо и споро работал рядом с ней. Он поглядывал на девочку с участием. Городская все-таки, давно ли в деревню приехала. Да и нога больная к тому же… Наконец Ванюшка сказал, немного сбившись от смущения:

— Бросай-ка лопату… Я тут и за себя, и за тебя поспею.

— Как это так? — подняла на него девочка большие глаза. Были они светло-карие, с веселыми крапинками, и оттого казалось, что Зина постоянно посмеивается. А тут глаза ее стали строгими, настороженными.

— Ты что это выдумываешь, Пирожок? Почему я должна бросить работу?

— Не работу, а лопату, — проговорил Ванюшка, склоняя голову еще ниже. — Лучше сметай ледяную крошку в сторону, а я буду выравнивать. Силы у меня побольше.

Зина нахмурилась. Потом улыбнулась лукаво. Взяла метлу, стала проворно подметать за Ванюшкой. Метлой орудовать было куда легче и быстрее. Девочка очень скоро догнала мальчика. Он без передышки размахивал лопатой, срубал и выравнивал наплывы все торопливее и торопливее, лицо его было в поту, но оторваться от Зины хоть на шаг никак не удавалось. А она все чаще и чаще стояла без дела, опершись щекой о черенок метлы, посмеиваясь, конечно, над ним: «Сам напросился, вот и работай за двоих!»

— Ух, руки отстали! — не выдержал наконец Ванюшка.

Зина рассмеялась, побежала по льду, скользя то на одной, то на другой ноге. Крикнула Ванюшке:

— Догоняй, Пирожок… с морковкой!

Забыв про усталость, Ванюшка сорвался с места и кинулся за ней. Догнать ее ничего не стоило. Он поймал Зину за плечи, но она неожиданно опрокинулась на спину и оба упали на снег под самым берегом. Стали барахтаться с криком, со смехом.

Подлетел Ленька, свалился на них. На Леньку еще кто-то — и вот уже куча мала…

Шумно барахтались ребятишки на льду под Скопанцем. А в воздухе тоже поднялся гам. Откуда-то прилетела стая сорок и черных сибирских ворон. Оглушительно стрекоча, надсадно каркая, птицы стали нахально кружиться над самыми ребячьими головами.

Появление такой сорочье-вороньей стаи в деревне не удивило бы ребят. И сороки, и вороны издалека чуют добычу, они налетают тучей, когда колхозники забивают на зиму скот, не минуют и помойку. Но чем они могли поживиться здесь, на чистом льду? Это уже заинтересовало наблюдательных сельских ребят, особенно Ванюшку.

— Не зря слетелось тут сорочье, — сказал он.

— Конечно! — пошутила Зина. — Они прилетели на открытие нашего катка.

Ребята засмеялись. Но Ванюшке шутка не понравилась, он продолжал стоять на своем:

— А вот увидите, зря ли они тут кружатся!..

— Он, Ванюшка, всяких дедовских примет боится, — съязвил Ленька. — Теперь, наверное, и каток не захочет тут строить, раз сороки да вороны налетели…

— Ничего я не боюсь! — вскипел Ванюшка. — А замечать все надо!

Не заметил, однако, Ванюшка, да и другие ребята тоже не обратили внимания на то, что веселая их возня на льду привлекла не одних сорок. С ведрами на коромысле невдалеке от Скопанца появилась толстая женская фигура в шубе-борчатке. Не спеша черпая воду из проруби, она зорко наблюдала за ребятишками, прислушивалась к их разговорам. Потом, прихрамывая, поплелась обратно, буркнув под нос тихонько, но сердито:

— Надо этих сопляков выжить отсюда, пока не поздно! Припугнуть…

 

Скопанец негодует

Коньки по заказу учителя, как и говорила Зина, привезли в сельмаг. Правда, всего только семь пар, а на каток ребята явились всем классом. Поэтому решено было кататься попеременно.

Зина, как учительница, вышла вперед. Она оттолкнулась одной ногой и свободно покатилась на другой. Наклонила корпус, скользнула снегурочкой по льду — и вот уже описывает плавный полукруг.

Молодец! Как бы она бегала, если бы нога у нее не болела?

Правда, ребята не сразу оценили мастерство Зины. Сначала им показалось, что скользить на коньках — дело совсем нехитрое. Разбежался, оттолкнулся и — пошел!

Ленька захотел показать, что сумеет прокатиться получше девчонки. Размахивая руками, высоко вскидывая ноги, он лихо устремился к катку. И пока бежал по снегу, многим казалось — вот он сейчас прокатится так прокатится! Но едва Ленька выскочил на лед, как покатился… на животе.

Взрывом смеха завершился этот лихой забег.

Ванюшка, учитывая горький опыт брата, вышел на лед осторожно. Ноги он ставил широко, как на палубе корабля во время качки. Только это мало помогло. Ноги расползлись, и мальчик шлепнулся рядом с братом.

Девочки решили выйти на лед, взявшись за руки. Надеялись, что одна повалится, так другие поддержат. Но и они просчитались. Стоило споткнуться одной, как упали все — кто на спину, кто на живот, а некоторые и друг на друга.

Тут-то и поняли ребята, что бегать на коньках, как Зина, надо еще научиться. И все стали просить наперебой:

— Зина, покажи, как сначала отталкиваешься?

— Правой или левой ногой лучше?

— А ноги, ноги, Зиночка, как переставлять?

Большие глаза Зины засветились радостью. Худенькое, обычно бледное лицо разгорелось. Она старалась всем показать, как скользить, как делать повороты и как руки держать. Без устали бегала она от одного к другому. И теперь, когда она была на коньках, хромоты ее совсем не замечалось.

Падали все по-прежнему, но никто не унывал. А если кому случайно удавалось прокатиться метров десять и не грохнуться на лед, тот смотрел на товарищей победителем. И, подбодренные его удачей, те дружно устремлялись на зеркальную поверхность льда, чтоб через секунду полететь кувырком.

Вдруг перед мальчиками и девочками выросла широкоплечая стройная фигура в лыжном костюме с застежками-молниями и тоже на коньках. Ребята закричали восторженно. Это пришел Сергей Петрович, их учитель.

Как и Ленька Рябов, Сергей Петрович сначала смело выбежал на лед. Заскользил на одной ноге. Но тут же начал круто крениться и упал на бок.

— Совсем разучился! — сказал он, сидя на льду и потирая ушибленный локоть. — Лет пятнадцать не катался. Ну ничего, снова можно научиться. Верно ведь, ребята?

— Верно, верно! — подхватили ребята в один голос.

То, что Сергей Петрович тоже не умел бегать на коньках и пришел учиться вместе с ними, еще больше подняло у ребят настроение. Все, даже самые робкие, теперь просили дать им коньки. Пусть приходилось больше валяться на льду, чем скользить, все-таки была твердая надежда, что скоро и они станут носиться вихрем, как Зина!

Крутой берег Скопанца на громкий звук всегда откликался эхом. Крикнешь, бывало:

— Что ты выпил невзначай?

И Скопанец, словно подумав, ответит нутряным голосом:

— Ча-ай!..

Теперь же под горой стоял такой крик, смех, визг, что Скопанец растерялся и не знал, как на эту шумную возню отвечать. Он только гудел, как растревоженный улей.

Но вдруг этот гул усилился, мгновенно перешел в страшный грохот. Будто произошел горный обвал или в грозовом июльском небе раздался удар грома. За первым раскатом тотчас прокатился второй, еще более сильный, от которого, казалось, стал с пушечными выстрелами колоться под ногами лед.

Не будь с ребятами учителя, они здорово бы перепугались, наверное, в страхе удрали бы подальше от Скопанца. Теперь же они только сгрудились вокруг Сергея Петровича, как овечки возле чабана.

— Не бойтесь, не бойтесь! Ничего страшного нет! — успокаивал ребят Сергей Петрович.

Что произошло в действительности, он и сам не знал. Но когда под Скопанцем установилась тишина, по вопрошающим ребячьим лицам учитель понял: нужно как-то объяснить случившееся.

— Предполагаю, ребята, это проделки эхо. Сами знаете, что Скопанец возвращает и усиливает обычный человеческий крик. А сейчас, возможно, треснул от мороза берег.

— Берег? — с опаской покосились школьники на крутой обрыв.

— Да, проникла осенью где-нибудь вода в щель, а теперь замерзла и расколола грунт. А эхо этот звук еще усилило.

— Верно, Сергей Петрович, это от мороза! — подхватил Ванюшка. — От мороза даже в домах бревна трещат. Так другой раз выстрелит, что вздрогнешь…

Все повеселели и стали вспоминать разные проделки мороза.

 

Новая загадка

Каждый вечер ребята были теперь на катке. А по воскресеньям пропадали тут чуть не целый день. Все уже научились держаться на льду, а некоторые бегали так, что Зина оставалась далеко позади. Все-таки больная нога ее подводила.

Как-то, возвращаясь с катка домой, Ванюшка поднимался вслед за Зиной по крутым уступам Скопанца. Вдруг девочка тихонько охнула, согнулась, схватилась руками за коленку.

— Ты что, ушиблась? — спросил Ванюшка.

Зина ничего не ответила. Она лишь глянула на него через плечо. В глазах ее застыла боль.

И тут Ванюшка вспомнил: нога-то у девочки больная! В гору лезть ей, ясно, трудно. Дурак он, идет на обоих здоровых и не догадывается помочь!

Ванюшка забежал вперед Зины, протянул ей руку.

— Здесь шибко круто, держись за меня.

Девочка гордо вскинула голову: разве она беспомощная, сама в гору не подымется? Но, сделав еще шаг, снова тихонько охнула и остановилась. Потом в замешательстве посмотрела на Ванюшку глазами, в которых стояли слезы, и подала ему руку.

Ванюшка проводил ее до самого дома.

Нога у Зины разболелась. В школу она еще кое-как ходила, но на катке не была несколько вечеров подряд. Ребята, конечно, бегали и без нее. Но теперь под Скопанцем реже слышался смех, меньше веселой возни. Ванюшке почему-то и вовсе неинтересно стало выписывать на льду круги и восьмерки.

На третий вечер он опять, не увидев девочки среди школьников, снял коньки, молча перекинул их на бечевке через плечо.

— Ты куда? — спросил его Ленька.

— Домой.

— В такую-то рань?

— А чего тут без толку крутиться? Надоело.

«А дома какой толк торчать?» — хотел спросить Ленька. Однако смекнул, что это будет для него, пожалуй, не худо, если Ванюшка уйдет один. Ведь всегда, как они явятся домой, мать заставляет бросить сена корове, пойло свинье вынести, дров наколоть. Сообразил — и смолчал. Пусть Ванюшка там без него похозяйничает, а он в это время с ребятами поносится!

— Эх, ух! — покрикивая, помчался он прочь от брата.

Ванюшка поднялся крутой тропкой на Скопанец. Здесь, на самом краю обрыва, стоял хилый старичок. Он попыхивал короткой трубкой и часто ежился всем телом.

Это был колхозный шорник Харлампий Биркин, которого все звали просто Харламыч. Подслеповатый, с реденькой бородкой цвета кудели, с крючковатым носом, с лицом, иссеченным глубокими морщинами и сильными прожилками, Харламыч всегда производил на ребят жуткое впечатление. Что-то хищное было в его сухой сгорбленной фигуре, в голове, посаженной на тонкую шею, но сидящей не прямо, как у всех, а наклонно вперед, отчего казалось, что голова у него выросла из груди.

— Балуетесь? — спросил старик Ванюшку.

— Нет, зачем? Каток у нас там.

— Я и говорю, балуетесь, играете… Что ж, играйте… Только вот не боязно, когда Скопанец лютует?

— Как это лютует? — не сразу понял Ванюшка.

— Не слыхали разве? — усмехнулся старик. — Оно, может, теперь и Скопанец другой. А в старину люди добрые вечером побаивались туда ходить… Будто сама гора громом рыкала… Нечистая, знать, сила тешилась…

— А-а, гром мы тоже слыхали! — сообразил наконец, Ванюшка, о чем ведет речь старик. — Но никакая это не нечистая сила. Учитель нам объяснил: это гора может от мороза трещать. А эхо еще громче треск делает, вот и получается как гром…

— Гляди, какие грамотные все пошли, не вдруг испугаешь, — будто с разочарованием заметил старик. И, настороженно покашливая, поинтересовался еще. — А наледь, того… когда она выходит, не боязно, что зальет?

Ванюшка не успел ответить. Подошел Сергей Петрович.

— Это для ребят и хорошо, Харламыч! Каток как бы сам собой поливается. Наверно, где-то тут под берегом родничок есть, вода и выходит на лед. Лучшего места для катка и не придумаешь.

— Оно само собой, само собой… Местечко, точно, приглядное! — обрадовался чему-то старик. — Катайтесь, катайтесь, ребятки!

И, ласково кивнув, поспешил к себе домой. Жил он на отшибе от села, в приземистом пятистенке невдалеке от озера, которое называлось Кислым за тухлую воду.

Харламыч был угрюмым, нелюдимым стариком. Ванюшка никогда не видал его улыбающимся и теперь посмотрел вслед ему с интересом: чему это он так обрадовался?

Но тут до мальчика долетел знакомый голос:

— Ребята, смотрите, смотрите!..

Ванюшка быстро оглянулся — Зина! Она стояла среди обступивших ее полукольцом мальчиков и девочек и что-то показывала им. Сверху Ванюшке почудилось — на ладони сверкает серебряная монета. Старинная разве какая? Где ее Зина нашла?

Ванюшка кинулся к краю обрыва и скатился под Скопанец так стремительно, что Сергей Петрович только головой покачал: вот так спокойный, медлительный мальчик!..

В руках у Зины был обыкновенный карась. Даже не обыкновенный, а совсем маленький, превратившийся на морозе в ледяшку.

И Ванюшка, и другие ребята, сбежавшиеся на призыв, были разочарованы.

— Эка невидаль! — сказал пренебрежительно Ленька. — Ты в городе карасей не видела, а я сам летом таких вот ловил!

Ленька развернул руки настолько широко, что любой карась, несомненно, выпучил бы глаза, узнав, что где-то рядом водятся такие его собратья-гиганты.

Ребята прыснули.

— Ну, чуть поменьше, — нимало не смущаясь, стоял на своем Ленька. — А таких малявок я обратно в озеро кидал!

— В озеро! То-то и есть, — сказала Зина не без язвительности. — Карась — озерная рыба, а этого я на речке нашла. Здесь вот, на льду. Объясни-ка, раз ты деревенский и все знаешь, как он сюда попал?

Ленька обескураженно заморгал. Попытался отмахнуться:

— Мало ли как! Может, кто с рыбалки шел да обронил…

— Разве здесь с озер дорога?

Это было верно: никакой дороги на льду под Скопанцем не только на озера, но и никуда не было. Кроме той тропки, которую сами ребята проложили к катку.

— Сорока могла притащить… — немного поразмыслив, вслух предположил Ленька. — Они знаешь какие, сороки? У меня даже из ведра один раз окуня выхватили…

— Ладно, пусть сорока. А почему она этого карасика не склевала?

— Чего ты ко мне привязалась — почему да от чего? Откуда я знаю! — рассердился Ленька. — Притащила и бросила! Может, ее собаки испугали…

Сердитый возглас Леньки развеселил ребят. Они засмеялись, стали подмигивать друг другу. А кто-то сказал намекающе:

— Конечно, собаки. Бегают везде, то сорок, то зайцев пугают…

Ленька вспыхнул кумачом и бросился на насмешника с кулаками.

Отчего же безобидное упоминание о зайце, напуганном собаками, так взбесило мальчишку?

Месяц назад с Ленькой произошел диковинный случай. В воскресенье ребята отправились в лес за рябиной. Зимой, прихваченные морозом, ягоды ее бывают вкуснее, чем осенью. Кислота куда-то исчезает. И собирать хорошо: листьев нет, а кисти висят целехонькие, красные, подернутые инеем — красота!

Взяли ребята с собой санки, мешок. Ну а Ленька, он Ленька и есть. Увидел: дорога под гору пошла, хлоп на санки и, не дожидаясь товарищей, помчался. Ребята только рукой махнули: катись уж, что сделаешь, хотя на санках не одному, а сразу четверым можно устроиться, если потесниться.

Гора крутая, длинная, разошлись санки — дух захватывает. Мчится Ленька, посмеивается над тем, что друзей с носом оставил. Вдруг навстречу ему откуда-то из-под куста вымахнул заяц. А за ним — две огромные собаки. Лают, захлебываются, красными разинутыми пастями воздух хватают.

Наверное, собаки подняли зайца на лежке и давно уже гоняли его. Замученный, обезумевший зайчишка метнулся наперерез летящим под горку санкам. Подпрыгнул, хотел, видно, перескочить на другую сторону, но силенки изменили и бедный зайчишка шлепнулся прямо на коленки Леньке. И то ли совсем он выдохся, то ли смекнул, что на коленях у мальчика можно спастись, но прижался к животу Леньки да так и замер, сжался комком.

Все это произошло настолько молниеносно, что Ленька не успел даже в себя прийти. И только испуганно втянул голову в плечи, весь согнулся инстинктивно, прикрывая зайца от налетевших собак, продолжал мчаться дальше.

Собаки, остервенело взлаивая, погнались за ним.

Под горой санки перевернулись, наскочив на заснеженный пенек. Ленька распластался в сугробе, а отдохнувший зайчишка взвился свечой и скрылся где-то в кустах. Собаки потеряли его след, но Леньку они видели, знали, что заяц скрылся где-то у него, чуяли запах косого.

Ленька заорал не своим голосом. Ребята услышали эти вопли, решили, что случилось какое-то несчастье. Они стремглав побежали к нему на выручку.

Появился запыхавшийся охотник, знакомый школьникам комбайнер. Цыкнул на собак. Те послушно отошли, изредка тявкая конфузливо, словно извиняясь, что упустили добычу.

— Почему на тебя собаки накинулись? Никогда они на человека не бросались, — удивленно спросил комбайнер.

— Они… подумали, что я… — сквозь слезы сбивчиво ответил Ленька. — Они решили, что заяц…

— Что ты — заяц? — еще больше изумился охотник.

— Не… не я заяц, — хныкая, продолжал Ленька. — Заяц у меня на коленях сидел…

— На коленях? Ну, брат, ты того, сочиняешь!

Ленька покосился на собак, перевел взгляд на охотника, на любопытные, настороженные лица ребят и, сообразив, что ему уже ничего не угрожает, вдруг заговорил быстро и горячо:

— Правда, правда, дядя Миша! Еду я под гору, а заяц мне на колени — скок! Это он от собак…

— Ну да…

— Он прыг, — вошел в азарт Ленька, — а я его полой прикрыл, запрятал от собак и…

— И очутился носом в снегу? А заяц испарился? — усмехнулся охотник.

Не приври Ленька, что он прятал косого, прикрывая полой, ему, возможно, поверили бы. А тут все уловили выдумку.

— Ну и брехун! — сказал Ванюшка. — Даже следов-то заячьих нигде здесь нет. Что он, по воздуху, как птица, улетел?

Ленька оглянулся кругом. Верно, ни одного следа вблизи на снегу не было.

— Может, он раньше соскочил… — озадаченно пробормотал Ленька.

— Он же у тебя под полой сидел. Как мог он раньше соскочить? Погляди-ка, наверное, он и сейчас там.

Ленька невольно отвернул полу. Ребята разразились смехом.

С тех пор они долго не давали Леньке проходу и при случае вспоминали эту заячью историю. Ленька же, который никак не мог доказать необыкновенную правду, сердился и этим еще больше подзадоривал ребят.

Загорелся спор и сейчас. Но тут к ребятам подошел Сергей Петрович.

— Где ты, Зина, нашла эту рыбку, покажи точно, — попросил он.

Девочка отвела учителя в сторону, туда, где в крутом обрыве Скопанца виднелась глубокая рытвина. Происхождение ее было неизвестно. Возможно, почву размыли дожди. Только случилось это давно, потому что рытвина густо заросла тальником, кустами смородины. Летом туда трудно было пробраться сквозь непролазную чащу, а теперь зимой, когда голые кусты казались реже, меж ними намело столько снегу, что ничего не стоило утонуть в нем.

— Интересно, — сказал Сергей Петрович протяжно. — Удивительно, откуда взялась здесь эта рыбешка?

Ванюшка в это время прошелся взад-вперед возле рытвины, потом быстро кинулся в сторону.

— Еще карасик! Еще один! — закричал он, наклоняясь. — Смотрите, примерз, никак не оторвешь…

Все поспешили к нему. На небольшом плоском камне, покрытом слоем льда, лежал такой же маленький карасик, какого нашла Зина. Вернее, не лежал, а был вморожен и просвечивал сквозь прозрачный лед. Ванюшка с трудом выковырял его перочинным ножом.

— Откуда они берутся здесь, эти карасики?

Да, это была загадка! Караси в речке не водятся, рыбаки здесь не ходят. Если же предположить, что птица стащила где-нибудь рыбешку, так могла случайно обронить одну, а не двух, не трех… Потом, она бы сразу подняла ее и склевала бы… А тут карасики были целехоньки и вморожены в лед.

Чудо да и только!

Но больше всего удивились ребята, когда Сергей Петрович сказал, что Зина с Ванюшкой нашли не простых карасиков, а карпо-карасей. Они никогда даже не слыхивали о такой рыбе, поэтому набросились на учителя с расспросами.

Сергей Петрович рассказал все, что ему было известно об этой чудесной рыбе. А как она попала под лед и даже вмерзла в него — объяснить пока не мог.

— Это, ребята, остается пока тайной.

 

В новогоднюю ночь

Необыкновенная находка взбудоражила ребят. Стояло бы теперь лето, они, конечно, обшарили бы все ближние озера, проверили все заводи в речке (случается ведь, что караси живут и в речном тиховодье). Все равно наткнулись бы где-нибудь на этих карпо-карасей. А нашлись бы хоть две-три рыбешки, тогда можно было бы их размножить. И стали бы, как говорит Сергей Петрович, колхозные водоемы давать тысячные доходы.

Разве не заманчиво принять участие в таком большом деле?

Но на дворе трещал мороз, реки и озера сковало толстым льдом. Что тут можно сделать? Пробивать во льду лунки? Но ведь карпо-караси, как и простые караси, зимой не клюют, а лежат на дне, часто зарываются даже в ил. Как их добудешь?

Было, в общем, о чем подумать! А тут еще приближался Новый год. Разве мыслимо обойтись без школьной елки? Полкласса выдумывало разные костюмы.

Неожиданно елка и помогла в разгадке. И вот как.

— А давайте, ребята, сделаем нынче елку на льду! — предложила Зина. — И на коньках можно будет вокруг нее бегать, и хороводы водить, и костер разжечь! Верно, давайте попросим учителя…

Ребята восторженно поддержали Зину. Сергей Петрович тоже похвалил:

— Правильно придумали! А то в школе классы маленькие, развернуться по-настоящему негде.

И, воодушевляясь, предложил еще:

— Зверей можно из снега разных вылепить, карусель для малышей сделать. То-то будет раздолье!

Елка на льду! Это было ново, с такой затеей не следовало расставаться. Сергей Петрович попросил в правлении лошадь, сам съездил за двадцать километров в тайгу и привез оттуда громадную разлапистую ель.

Во льду вырубили круглую прорубь, опустили в нее комель дерева. На следующий день прорубь застыла, и елка стояла так крепко, что никакой ветер не повалил бы ее, хотя остроконечной вершиной она взметнулась выше Скопанца.

— Теперь игрушки, игрушки заготовлять! — скомандовал Сергей Петрович ребятам, потирая от удовольствия руки.

Кожино, в котором жили ребята, было большим селом. Оно раскинулось по обоим берегам Каменушки. На той стороне находились правление, склады, тока, большинство домов колхозников. Там имелась семилетняя школа. На этом берегу были животноводческая ферма да поселок при них. Школа только начальная. Зато какая столярная у школы! И как любили ребята работать здесь вместе с Сергеем Петровичем!

Столярная мастерская в последние дни не закрывалась до позднего вечера. Мальчики пилили, строгали, стучали молотками — мастерили деревянных слонов, медведей, зайцев, лошадей, коров… Девочки клеили игрушки из картона, ярко раскрашивали их, сушили на ниточках у печки.

Ванюшка пыхтел в углу мастерской один. Он строгал какие-то планочки, обивал их жестью. Потом в сердцах бросал все это под стол, и сидел нахохлившись, словно его горько обидели.

— Опять изобретает! — посмеивался Ленька.

Даже Зина не удержалась. Когда Ванюшка чересчур задумался, она мазнула его кисточкой по носу и засмеялась.

— Ребята, смотрите, еще одна игрушка готова — морковка!

Ванюшка, однако, и ухом не повел. Обтер нос и продолжал копаться в углу. Зато часа через два он торжественно показал Зине игрушку.

Это была разноцветная вертушка в форме звезды. Стоило только дунуть легонько — она начинала вращаться.

Зина посмотрела на мальчика восхищенными глазами и предложила немедленно укрепить звезду на самой макушке елки.

Так и сделали. И елка сразу будто ожила. Откуда бы ни дул ветер, звезда крутилась, мелькая то красным, то желтым, то синим цветом.

— Красота-то, красота какая! — хлопала в ладоши Зина. — Весь колхоз придет на елку, вот увидите.

Предсказание девочки сбылось. В новогодний вечер на реке под Скопанцем народу собралось очень много. Пришли и взрослые, и малыши.

Для маленьких рядом с елкой была сделана простенькая карусель. На столбе укрепили крестовину из осиновых жердей, привязали несколько санок — и готова забава. Крутись сколько хочешь!

Очень понравилась карусель малышам. Это не то что с горы на санках кататься. Там не успеешь съехать, как надо снова вверх лезть да еще санки на себе тащить. А тут старший братишка или сестренка гоняют крестовину, а десять или пятнадцать дошколят с криком мчатся по кругу вихрем. Хорошо!

А елка какая! Пусть игрушки на ней почти все самодельные и нет электролампочек, зато на крутом берегу Скопанца, на одном из уступов, где летом копали глину, горит большой костер. Желтые блики огня падают на зеленую хвою, на разноцветные шары и гирлянды, на крутящуюся звезду, которая дробит свет и отбрасывает во все стороны веселых зайчиков.

Шумит ветер, покачивая мохнатые лапы. Стоит елка вся живая, и кажется: достает она вершиной до низкого ночного неба, а серпик месяца подвешен к ней на ниточке.

Разве такую елку увидишь в комнате?

Восторгам, веселью ребят не было конца. Они водили вокруг елки шумные хороводы, играли в кошки-мышки, бегали па коньках, выписывая восьмерки и виражи. Пели звонкие пионерские песни и совсем не замечали, как летит время.

Вдруг где-то в темноте у Скопанца раздался глухой звериный рык. Все настороженно повернули головы на этот звук. И увидели, как из чаши в рытвине вылезает черная громадная туша.

— Медведь! — вскричал кто-то испуганно.

Многие из ребятишек шарахнулись в сторону. Но те, кто были понаблюдательнее да подогадливее, засмеялись:

— Медведь-то в пимах! И Дед Мороз его за воротник держит!

Действительно, следом за медведем шел пышнобородый Дед Мороз с большой корзиной на ремне через плечо.

— Богат я, казны не считаю… — громко декламировал Дед Мороз слегка измененным голосом председателя колхоза Василия Павловича Стогова.

А медведь дергался у него на коротком поводке и рявкал сердито, словно ему не терпелось выбежать на каток. Темная шкура его оказалась вывороченным овчиным тулупом, на руках надеты были собачьи меховушки, а на голове торчала кроличья шапка. В довершение ко всему комбинированный этот медведь шел на коньках, а из взрослых на них катался только Сергей Петрович.

С криками, со смехом обступили ребята Деда Мороза и его ручного медведя. Басовитый Дед Мороз поздравил всех с Новым годом, потом раскрыл свою корзину и стал раздавать ребятам подарки.

Надолго запомнилась эта елка на льду и ребятам, и взрослым. Единственным человеком, которому новогодний вечер на льду не принес удовольствия, была дочь Харламыча, Катерина. Правда, и она смеялась вместе со всеми, но смех ее звучал нервно, а глаза бегали беспокойно. Почему? Немногих интересовал этот вопрос, а кто и заметил, так не очень удивился. Катерина славилась плохим характером. Была она хромой, некрасивой и злилась из-за этого на весь белый свет.

Ушла Катерина последней, зорко оглядевшись кругом: не задержался ли кто-нибудь после нее. Не ожидала она, что Зине и Ванюше с Ленькой придется вернуться к елке…

Когда стали расходиться по домам, Зина вспомнила уже у себя перед калиткой, что оставила на Скопанце новую меховую муфточку. Как сунула в нее кулечек с подарками и положила на камень, чтоб не мешала играть, так и забыла. Побежала в одних перчатках.

— Ой, что теперь от мамы будет! Только вчера она муфточку купила, — забеспокоилась девочка.

— Никуда она не денется, твоя муфточка! Завтра утром сходишь, возьмешь, — заметил Ленька.

— Завтра! Мама до завтра ждать не будет, а сегодня наругает, — со слезами в голосе продолжала Зина. — И я хотела из кулечка Витечку угостить… Я знаю, он уже ждет, что я принесу с елки…

Зина говорила о трехлетием братишке, которого на елку под Скопанец из-за мороза не взяли и который остался дома не без рева. Действительно, как можно было прийти к нему без гостинца от Деда Мороза?

— Да-а… — протянул Ленька неопределенно, покрепче прижимая за пазухой кулек, словно его собирались отнять.

— Гостинцы — это что! — сказал Ванюшка. — Можешь взять мой кулек. Не маленький, не обязательно конфетки сосать…

— Нет, нет, не надо! — запротестовала Зина. — Я лучше вернусь.

— Конечно, лучше сходить за муфточкой, — облегченно вздохнул Ванюшка. Что там ни говори, а с новогодним подарком и ему было жаль расставаться. — Там печенье, пряники есть. Собака какая-нибудь унюхает или зверюшка — утащат, потом не найдешь. И муфточку растреплют в клочья…

Верно! Этот Ванюшка так всегда обоснует свои доводы, что невольно поверишь. Но метров через тридцать остановилась в нерешительности. Ночь была темная, народ уже разошелся по домам, а до Скопанца не близко. Страшно все-таки одной идти, особенно под берег спускаться… Вдруг, как тогда, грохот этот жуткий обрушится на нее?..

— Пойдемте со мной? А? — попросила она братьев.

— Боишься одна? — хмыкнул Ленька.

— А ты — нет? — осадил его Ванюшка. — Сбегай тогда за муфточкой, а мы подождем.

— С чего это? То ли она моя, — сразу посерьезнел Ленька.

— Ну, тогда и не смейся! Одному-то ночью хоть кому боязно, — сказал Ванюшка и пошел вместе с Зиной.

Ленька направился домой. Но одумался: еще посчитают его трусом. Торопливо догнал Ванюшку с Зинкой, сказал, прерывисто дыша:

— Я тоже… с вами…

До чего же глухо и пусто было на катке! Скопанец стоял темный, страшный. Он глухо, сердито откликался на каждый шаг… Елка высилась угрюмая, стеклянные шары на ней посверкивали при свете месяца зловеще, точно глаза какого-то зверя. Звезда-вертушка жутковато гудела… Даже не верилось, что всего полчаса назад здесь царило шумное веселье и все казалось праздничным и нарядным.

Притихшие ребята осторожно шли по льду под берегом, отыскивая камень, на который положила муфточку Зина. Девочка не помнила толком, где находился этот камень, и найти его удалось не сразу.

— Да вот он! — вскрикнула наконец Зина, когда они раза два прошли по одному и тому же месту. — И муфточка здесь.

Обрадованные ребята пошли к тропке, поднимавшейся на Скопанец. Тут Ленька уловил странный шум, донесшийся откуда-то из распада.

— Слушайте!.. — сказал он встревоженно.

Не успели Ванюшка с Зиной по-настоящему прислушаться, как им под ноги хлынула вода…

Ребята закричали испуганно, кинулись на берег. Ленька поскользнулся, упал, и стремительный поток сразу подкатился под него.

— Тону-у-у! Спаси-и-те! — заорал Ленька.

Днем было бы, наверное, очень забавно видеть, как мальчишка сидит на льду, по которому растекается вода, замочившая ему только штаны, и взывает о спасении. Теперь же, ночью, это было ничуть не смешно. Водный поток казался громадным. Внезапное его появление ошеломило ребят.

Ванюшка опрометью кинулся на помощь брату, подхватил его и рывком вытащил на берег. Потом, будто спасаясь от весеннего половодья, все трое взобрались на самый верх Скопанца. Только там, немного опомнившись, остановились, тяжело дыша.

Молча посмотрели друг на друга, на лед внизу, по которому все больше разливалась вода.

Откуда она хлынула так внезапно? Было похоже, что она выплеснулась из-подо льда где-то возле самого берега. Может, лед действительно отошел от берега и вода, вспучившись, идет в щель? Наледь так и выступает. Но она выходит медленно, растекается постепенно. Никто еще не видывал, чтоб она вырывалась таким бурным потоком…

Надо было все проверить, узнать точно, но жутковато спускаться снова. Да и Ленькины штаны на морозе совсем обледенели…

Пришлось поскорей бежать домой.

 

Рыба и сороки

Назавтра Ванюшка с Ленькой поднялись чуть свет. Зашли за Зиной. Будить ее не пришлось. Она выскочила на улицу сразу же, как услышала условный свист.

— Я уже давно встала! — сказала девочка, на ходу застегивая пальто. — Мама даже рассердилась на меня. «Спи, спи, — говорит, — ведь каникулы. Когда в школу надо, так не разбудишь, а ученья нет — до свету вскочила»… Ладно папа заступился. Выслушал, какое чудо вчера произошло у Скопанца, и отпустил. «Узнайте, — говорит, — в чем секрет. Мне потом скажете. Это может оказаться очень важным».

Ванюшка с Ленькой переглянулись. Выхолило: не простое любопытство гнало их под Скопанец, а было поручение самого председателя колхоза… Ясно, они его выполнят с честью. Теперь, когда разгуливалось утро, пусть и серенькое, по-зимнему неторопливое, но все-таки утро, от вчерашних страхов у ребят не осталось и следа. Они чувствовали себя героями, первооткрывателями великих тайн.

Ленька напыжился, произнес горделиво:

— Если бы я не услышал вчера шума, так бы и ушли, ничего не увидев!

— А кто растянулся на льду да закричал по-дурному: «Тону-у?» Напугал только зря! — попытался восстановить истину Ванюшка.

Ленька, однако, и это поставил себе в заслугу:

— Я нарочно кричал, чтоб вас напугать. Так-то бы вы все равно не поверили, что водой меня залило, опять бы стали смеяться, как с зайцем.

Тут уж возразить оказалось нечего, да и некогда. Не успели ребята подойти к Скопанцу, как их внимание привлекла стая сорок. Птицы стрекотали возбужденно, стремительно спускались под берег, потом взмывали вверх, отлетали немного в сторону и что-то долбили клювами.

Востроглазый Ленька первым увидел, в чем дело.

— Рыбу, рыбу сорока тащит! — закричал он. И добавил торжествующе. — Что, не говорил я вам, сороки тогда карасиков обронили?

Правда, казалось, была на стороне Леньки. Ванюшка с Зиной не стали спорить. Они поспешно спустились под Скопанец.

На льду там и сям серебрились маленькие карпо-караси и линьки. Будто их выплеснули с водой, которая неизвестно откуда хлынула ночью, напугав ребят. А вездесущие сороки и вороны налетели чуть свет и устроили пиршество. Было похоже: они лакомились тут не впервые и привыкли, что их никто не беспокоил. Рассерженно вереща, шумно хлопая крыльями, птицы кружились над самыми головами ребят. Они словно пытались изгнать их из своих владений. А когда это не удалось, то стали хватать рыбешку у них на глазах.

Опустится сорока на лед, стукнет острым клювом — и примерзшая рыбешка отскочит. Лишь отдельные рыбки, которые попали в случайные выбоинки на льду и вмерзли слишком глубоко, оказывались недосягаемыми для птиц.

— Видал? Сороки не роняют рыбу, а, наоборот, подбирают! — сделал заключение Ванюшка, хотя и без того было ясно.

Но откуда берутся карпо-карасики на льду — это оставалось полной тайной. Даже кончика ниточки, чтоб ухватиться за него и попытаться размотать весь клубок, никак не удавалось найти.

— И почему все рыбки такие маленькие? Ни одной ведь большой нет, — заметила Зина.

Да, это тоже удивляло. Рыбу точно сквозь сеть пропустили: крупная где-то задержалась, а мелочь оказалась на льду.

Ванюшка подобрал несколько рыбинок. Тщательно осмотрел их. Даже понюхал одну — нет, ничего примечательного не было. Карасики как карасики, совсем свежие, чуть-чуть пахнут илом, как и положено пахнуть этой озерной рыбе.

— Нет, так мы ничего не узнаем, — сказала нетерпеливо Зина. — Надо сначала найти то место, откуда вчера вода хлынула. Тогда яснее будет — откуда и рыба берется. Пирожок, ты не запомнил, где мы стояли? Ты же всегда и все помнишь, а я так испугалась, что совсем ничего не знаю.

Ванюшка давно уже привык, что ребята зовут его Пирожком, и, обыкновенно, не обижался. А сейчас и вовсе было не до того. Тем более что Зина откровенно признавалась в своем испуге и полагалась на его силу духа и наблюдательность.

— Конечно, помню, — сказал Ванюшка с достоинством. — Мы как раз напротив рытвины стояли, когда Ленька заорал дурень дурнем.

— Дурень дурнем! — обиделся Ленька. — Сам-то будто не орал? И ничего ты не помнишь, вовсе мы не у рытвины стояли, а возле елки. Я еще на нее оглянулся, думал: не вертушка ли зашумела…

— Оглянуться ты откуда угодно мог, а я точно помню!

Братья заспорили, каждый стоял на своем. Зина помирила их тем, что предложила искать то место, где пробилась ночью вода, всем троим отдельно. Кто наткнется первый на исток, тот лучше запомнил и меньше перепугался.

Леньке, видно, не особенно понравилось такое решение. Он что-то буркнул себе под нос и пошел искать у берега напротив елки. Заглядывал в каждую щель, в каждую трещину между льдом и берегом. А сам все косился неприметно на брата. Наверное, чуял, что тот на более верном пути.

И точно, Ванюшка вскоре подал знак. Не закричал, что нашел конец волшебной нити, а призывно замахал рукой: «Идите, идите сюда!»

Зина, от волнения прихрамывая еще больше, чем обычно, побежала к нему. Ленька сначала пренебрежительно хмыкнул: «Чего, мол, там ты мог найти!» Но не утерпел, тут же сорвался с места и, опередив девочку, подлетел к Ванюшке.

— Чего у тебя? Где?

— Ш-ш-ш! — зашипел Ванюшка, делая круглые, настороженные глаза, словно боялся спугнуть сказочную жар-птицу. — Слушайте…

Он предупреждающе поднял указательный палец.

Зина и Ленька замерли. Напряженный их слух уловил странные размеренные звуки. «Шлеп, шлеп…» — раздавалось где-то среди камней. Негромко, но четко.

— Капает!.. — едва слышно произнес Ванюшка. Черные его глаза были совсем завороженными, рот приоткрыт.

Верно, звуки очень напоминали то, как весной по длинным ледяным сосулькам стекает с крыш вода, булькает, сверлит в сугробах под окнами глубокие отверстия с зеленоватыми стенками.

— Ну и что? — спросил Ленька тоже почему-то шепотом.

— Вода это! — ответил Ванюшка.

И, низко наклонившись, засунул в темное отверстие между камнями длинный тальниковый прут.

— Мокрый! — вытащил его, показал Леньке и Зине.

— Ну и что такого, если мокрый? — неожиданно почти закричал Ленька. Он рассердился на то, что Ванюшка невольно заставил его шептать и дрожать над тайной, хотя тайны никакой и не было.

— Как это что? — тоже переходя на полный голос, сказал Ванюшка. — Если мокрый — значит, там вода.

— Ха — вода! Ты, может, прут в речку сунул. Ведь неизвестно, куда эта щель ведет, — с издевкой бросил Ленька.

Это было уже слишком. Ванюшка густо покраснел от того, что его подозревают в обмане, снова согнулся и начал шуровать прутом между камнями. Проговорил быстро и сердито:

— Гляди, гляди! Книзу или кверху я прут толкаю? Сам попробуй… Книзу, видишь, лед, а кверху — пустота. И каплет оттуда…

Ленька взял прут, пошарил им в камнях, убедился, что Ванюшка не врет. Но признавать правоту брата не хотелось.

— Ну и что? Пусть вверху пустота… Может, берег обвалился и пещера образовалась.

— А если тут подземная речка? — спросила Зина мечтательно. — Ведь бывают подземные речки, рассказывал Сергей Петрович. — И вдруг она как хлынет…

Ленька бросил прут в камнях, опасливо шмыгнул в сторону.

— Ты что? — удивилась Зина.

— Сама сказала — как хлынет!..

— Это я о вчерашнем случае.

— О вчерашнем?! — пробормотал Ленька, нехотя возвращаясь обратно. — То ли она сегодня не может хлынуть, если вчера вырвалась…

— Успеем отбежать, раз знаем.

— Ага, успеешь! Если она вдруг потечет целой речкой…

Насторожились и Ванюшка с Зиной. На всякий случай они отошли поближе к тропке, поднимавшейся вверх на Скопанец, чтоб в любой момент можно было спастись от потока воды. Постояли, поспорили о том, действительно ли тут речка подземная скрывается или просто пещера в берегу. Наконец, решили обратиться за советом и помощью к Сергею Петровичу.

 

Недоступная тайна

Услышав о ночном происшествии у Скопанца и утренней разведке, о догадках ребят, Сергей Петрович не стал откладывать дела в долгий ящик.

— Это нужно проверить, заглянуть под камень, узнать — пещера там или речка! — сказал он, вооружаясь тяжелым ломом.

Камень был крепким, а промороженная глина берега тверда, как гранит. Даже в сильных руках Сергея Петровича лом откалывал от скалы только мелкие кусочки грунта. Казалось, при таких темпах расширить отверстие между камнями, заглянуть под них никогда не удастся.

Но учитель не терял надежды. Он вытирал потный лоб носовым платком, весело ухал и вновь бил и бил увесистым ломом. Осколки грунта, как грецкие орехи, разлетались во все стороны. Иногда Сергею Петровичу удавалось отколоть глыбу и побольше. Ребята оживлялись, с нетерпением заглядывали в выбоину.

— Нелезьте раньше времени! Отлетит осколок в глаз — ремонтировать потом будет трудно.

Через час отверстие заметно расширилось. Но внутри еще ничего не было видно, кроме черной пустоты.

Умаявшийся Сергей Петрович сел на камень, вытер красное, как после бани, лицо, шутливо вздохнул:

— Славная зарядочка!

Пока он отдыхал, Ванюшка решил подолбить камень. Лом мальчик поднял не без труда. Но все же поднатужился, выжал его вверх, а потом смаху опустил его в выбоину, продолбленную Сергеем Петровичем, и… Конец лома попал в каменную щель, большая тяжелая глыба откололась, провалилась куда-то вниз.

Ванюшка пошатнулся, тоже чуть не свалился за ней. Учитель успел схватить его за руку. Хотел пошутить над неловким ударом, но заглянул в яму и воскликнул:

— Смотри-ка, силач какой! Целую глыбу отворотил, давно бы надо было лом взять.

— Я ж случайно… — начал смущенно оправдываться Ванюшка.

Зина заглянула в пролом. Теперь там ясно было видно довольно большое углубление в скале. В этом углублении скопилась лужица. Отдельные струйки воды стекали вниз по камням. Они и звенели, как весенняя капель.

И больше ничего. Дальше сплошная чернота. Откуда же взялась эта лужица? Может, в темноте скрывается подземный ход и вода хлынула вчера из него?

Выломили тальниковый прут подлиннее, проверили — он уходил в глубь берега, нигде не встречая препятствия. Тогда Ванюшка с Ленькой притащили длинную осиновую жердь. Она тоже ушла вся в недра берега.

— Да-а, — сказал Сергей Петрович задумчиво. — Загадочка нам загадана!

Ребята смотрели на учителя с нетерпением. За четыре года учебы они привыкли, что Сергей Петрович на любой неясный вопрос давал им полное объяснение, и теперь тоже ждали этого. Но он, казалось, сам был поставлен в тупик.

— Бывают, ребята, пещеры длиной в несколько километров, — наконец сказал он. — Бывают подземные реки, озера. У нас, на Алтае, они тоже есть. Вполне возможно, что вы и наткнулись на подземную речку. Но, прямо скажу, мне и самому тут многое неясно.

— А что неясно, Сергей Петрович?

— Вы сами уверяете, что рыба с водой выносится…

— Была, была рыба, только сороки да вороны налетели и всю поклевали!

— Ну вот, а в подземных реках и озерах рыба не водится. Остается предположить, что это подземный сток какого-то наземного озера. Но и здесь возникает вопрос: почему в таком случае вода не течет постоянно? Хлынет ненадолго потоком — и опять нет. Сами видите, сейчас одна лужица стоит.

— И ночью всегда появляется, — заметила Зина. — Прибежишь утром кататься, а наледь уже застыла.

— Это тоже очень странно.

— И рыбки почему-то все маленькие, — сказал Ванюшка.

— Видите, сколько этих «почему»? — учитель опять задумался.

Ребята молча ждали, когда он заговорит. Так бывало и на уроке. Остановится Сергей Петрович у доски, примолкнет — и в классе водворяется тишина. Даже самые неуемные озорники становились тогда тише воды ниже травы. Молодой учитель умел держать шалунов в руках. И не ругает, а только посмотрит — сразу притихнут. Так уж с первого класса повелось.

Но строгим Сергей Петрович был только на уроках и тогда, когда на переменах озорники-мальчишки затевали драки или ссоры.

— Во всяком случае, теперь ясно одно: заниматься раскопками зимой нет никакого смысла. Мы сможем углубиться в берег на метр, на два, а пещера, очевидно, идет издалека, от какого-то озера, — продолжал учитель после раздумья. — Однако разгадать эту загадку непременно надо. Что же делать? Думаю, что самый верный пусть — это продолжать наблюдения за пещерой. Надо узнать точно, часто ли вырывается из нее вода, долго ли течет и, главное, всегда ли выносится рыба. Такие наблюдения на многое могут открыть глаза.

Ребятишки вынуждены были согласиться с учителем. Пусть пока Скопанец не раскрыл им своей тайны, они все же узнали о пещере в берегу, о том, что через нее выносятся карпо-карасики. А откуда — это они, в конце концов, тоже разгадают!

Появился в этот день у ребят и новый товарищ, которого хлебом не корми, только подай что-нибудь необыкновенное.

Не успели ребята подняться на Скопанец, как навстречу им с горы сбежал мальчишка в сером драповом пальто, лицо его почти не было видно, так как нижнюю его половину прикрывал воротник с шарфом, а на лбу глубоко сидела меховая шапка. Торчал наружу только остренький нос да посверкивали коричневые глаза.

Но мальчишку узнали сразу.

— Мишка! — удивленно воскликнул Ленька. — Честное слово. Мишка!

Да, это был Мишка Крохин.

 

Мишкина вылазка

Мишка Крохин считался среди кожихинских ребят бывалым человеком. И недаром. Ведь он приехал в Кожино из самой Москвы. Вернее, привезли его с собой отец и мать, когда приехали на Алтай поднимать целину. Но все-таки Мишка мог не без основания говорить:

— Мы новоселы, мы москвичи!

И ничего не возразишь — верно! Особенно любил Мишка похвастаться Дзержинским районом столицы. Сделают ли ребята на школьном дворе цветник, поставят ли у себя в ограде качели — он поглядит критически, усмехнется с чувством превосходства и непременно скажет:

— Это что! Вот у нас в детском парке Дзержинского района…

Никто из кожихинских ребят в Москве не бывал. Что представлял этот парк, конечно, они не знали. Возможно, и на самом деле он являлся гордостью столицы, а может быть, ничего особенного там не имелось. Приходилось верить Мишке на слово.

Мишкин отец работал в колхозе автомехаником, а в Москве был инспектором таксомоторного парка. Что это за должность такая, ребята толком не понимали, но полагали, что начальство большое. Ведь по словам Мишки выходило — Москва наполовину состояла из разных парков: таксомоторных, троллейбусных, автобусных, культуры и отдыха, детских… И уж если отец его был инспектором парка, следовательно, ему хватало всяких проверок.

Было, в общем, за что ценить Мишкиного отца. Да и сам Мишка легко завоевал ребячье уважение.

Появился он в Кожино в конце мая. Погода как раз установилась жаркая, и ребятишки, соскучившись за зиму по воде, целыми днями не вылезали из мелководного озера, что лежало за фермой и раньше других водоемов прогревалось солнышком.

Пришел на озеро и Мишка. Постоял, посмотрел, как плавают кожинцы, потом забрел и сам. Пригоршнями плескал себе воду на грудь и, как показалось ребятишкам, нерешительно улыбался.

— Плавать не умеешь? — поинтересовался Ванюшка. — Если хочешь, научим.

— А если я вас поучу? — сузил глаза Мишка.

Он небрежно рассек воду плечом и поплыл. Плавал он здорово! А главное, по-особому. Никто из кожихинских так не умел.

— Это кроль! Это вот брасс! А это уже баттерфляй!.. — сообщал Мишка, прежде чем показать новый способ.

Поважничав для начала, добившись признания, он принялся обучать всех желающих. И, естественно, вскоре оказался самым выдающимся из всех мальчишек.

Слава Мишки держалась почти все лето. Пошатнулась она немного из-за капусты. Да, да, из-за обыкновенной белокочанки!

Невдалеке от села с весны стали строить гудронированное шоссе. И колхоз, учитывая, что через год можно будет легко доставлять овощи в город, решил освоить луговые земли под огород, особенно под капусту.

С Грибовской селекционной станции, из-под Москвы, выписали разные сорта капусты для опытов на урожайность. Небольшой опытный участок дали по просьбе Сергея Петровича и начальной школе.

Прослышав о том, что капуста прислана из Московской области, что грибовская белокочанка может вырасти по пуду весом и что за хороший ее урожай могут юннатов послать на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку, Мишка загорелся желанием и тут опередить всех. Он тоже попросил себе участочек и принялся кудесничать.

После высадки рассады он поливал свою «подшефную» больше других. Рассада быстро прижилась, стала дружно выкидывать сочные листья. Обрадовавшись, что его участочек выглядит лучше соседних. Мишка еще больше старался. Когда ребята стали удобрять капусту, он вылил под каждый корешок не по кружке, как все, а по целому ведру навозной жижи.

И Мишкина капуста начала расти не по дням, а по часам. Мальчик ходил гоголем. Он был уверен, что победа уже близка.

После окучивания, полив и подкормки прекратили. Огород уже не требовал к себе прежнего внимания, и ребята стали заглядывать на него реже. Мишка не был на участке почти месяц. А когда пришел — ахнул изумленно.

Все превзошло его ожидания. Кочаны были ростом чуть пониже самого Мишки. Листья — каждый шириной с заслонку от русской печки.

— Во-о, глядите! — торжествующе сказал Мишка Зине, которая выпалывала на своем участке сорняки. — Моей никакие сорняки нестрашны: она выше их!

— Папа говорит, что пустой колос всегда голову вверх задирает, — наставительно заметила девочка. — А у твоей капусты головы совсем нет.

Мишка почувствовал себя немного обескураженно. Посмотрел на капусту внимательно, но ничего подозрительного не увидел. Вынужден был, несмотря на пренебрежение к девочке, спросить:

— Как это — головы нет? Листья вон какие громадные, что еще надо?

— Вилок-то на твоей капусте совсем не завивается.

— Ну и пусть!

Зина громко захохотала.

— Уморил, ох уморил! Вилок не вьется, а он пудовые кочаны ждет! Побьет твой лопух морозом — делу конец!

Мишка побагровел. Его рекордную, гигантскую капусту называли лопухом — это было уже слишком! Мальчик сжал кулаки. Наверное, Зине пришлось бы спасаться бегством. Но тут в школьный огород как раз завернул председатель. Его интересовало, как школьники выполняют поручение правления.

— Гм-м… — сказал Василий Павлович озадаченно, остановившись перед капустой Мишки. — Пальма это что ли?

Конечно, сравнение с пальмой было менее оскорбительно, чем с лопухом. Но мальчик все же насторожился: серьезно говорит председатель или подсмеивается.

— Да-а… — продолжал Василий Павлович. — Не думал, что на наших огородах могут расти такие чудеса.

Чудеса? Значит, он не смеется, а одобряет Мишкино растение?

Мальчик уже горделиво посмотрел на капусту. Верно, она смахивала на пальму. Ребристая кочерыжка напоминала ствол, а раскинутые листья — крону.

Оказалась сбитой с толку и Зина.

— Это Мишкина капуста, — сказала она смущенно. — Только тянется почему-то вверх, а вилка нет… Наверное, земля переудобрена…

— Вилка нет? И не надо. Зато кочерыжка будет метра полтора длины, — усмехнулся председатель. — Ведь ты любишь капустные кочерыжки?

— Люблю, — приглушенно ответил Миша.

— Вот и обеспечился теперь кочерыжками на всю зиму.

Миша покраснел, как переспелый помидор. Зине стало жалко его, и она сказала:

— Он же, папа, думал, как лучше… Он ведь москвич, за овощами не научился еще ухаживать…

— А-а, — произнес председатель. — Это не сынок ли Петра Ивановича Крохина? Отец — мастер на все руки. Да и сынок, слыхал вот от дочки, заметным растет человеком. Голову носит высоко… Вроде вот этой самой капусты…

И Василий Павлович, распрощавшись, ушел. А Зина с Мишкой остались озадаченные. Особенно недоумевал Мишка: «Что бы такое значили слова председателя? Голову носит высоко, как эта капуста… Но у капусты головы-то, Зинка говорит, как раз и нет. Одна кочерыжка да листья, как лопухи… Вытянулись бестолку, даже не узнаешь сразу, что это такое — ни капуста, ни пальма… Интересно, чем же он похож на нее?»

После этой неудачи на огороде Мишка немного поубавил спесь, реже стал напоминать, что он москвич. Утешало то, что рекордного урожая ни у кого не вышло, на выставку никто не поехал, но его непререкаемый авторитет среди ребят пошатнулся. Одни братья Рябовы готовы были слушать его по-прежнему, и с ними он подружился еще крепче.

Но и этой дружбе суждено было кончиться ссорой.

В конце октября у Мишки заболела в Москве одинокая бабушка. Мать вынуждена была выехать к ней. Сына она побоялась оставить в деревне с отцом, решила взять с собой.

Мишка не преминул похвастаться, что опять едет в Москву. Однако мальчишки и девчонки не позавидовали ему. Наоборот, они заподозрили его с матерью в бегстве с целины.

— Известно, сначала уедет мать, а потом и отца перетянет, — презрительно объявил Ванюшка.

— Значит, ты думаешь — мы дезертиры? — подступил к нему Мишка.

— Ясное дело! — язвительно вставил Ленька.

— Хороши дезертиры — отец уже два года здесь проработал!

— Отец-то проработал, а вы лето проболтались и обратно. И отца за собой, ясно, сманите…

— Ах, так! А я еще друзьями вас считал! — Мишка яростно потряс кулаком.

Но Ванюшка и один был сильнее его, а тут еще рядом стоял Ленька, поэтому он не стал драться. Разошлись, полные презрения друг к другу.

И вот — нате, Мишка снова в Кожино! Бабушка умерла, и он, проучившись в столице две четверти, вернулся вместе с матерью на Алтай.

Теперь-то он мог ходить с гордо поднятой головой. Все видят, что они не беглецы, как ехидничали ребята! А сколько новых рассказов о Москве привезено! Хватит до весны ребятам слушать его…

С этими мыслями и бежал Мишка к Скопанцу, где, как ему сказали, были сейчас Рябовы.

Только вышло все иначе.

— Что вы делаете? — спросил Мишка, не успев поздороваться.

— Да так. Ничего не нашли… — ответил Ванюшка.

— А мне сказали, что вы под Скопанцем клад отыскали. Я и помчался, чтоб не опоздать при дележке… — произнес Мишка насмешливо.

Но тут он увидел посреди реки красавицу-елку с вертушкой-звездой на вершине. А вокруг нее блестел каток… Мишка хотел было по обыкновению сказать: «Ну, это что, вот в Дзержинском парке…»

Но язык не повернулся. А когда заметил темную нору в береге, узнал, какая тайна кроется здесь, то вместо рассказов о столице сам принялся расспрашивать ребят о том, как они сделали каток, где взяли такую громадную елку, почему поставили ее на льду, давно ли наткнулись на загадку с рыбами и пещерой. Под конец он так увлекся, что заявил:

— Ночей теперь спать не буду, а открою тайну!

Ребятам не особенно понравилось, что Мишка собрался действовать один. Но они промолчали. Пусть. Кто бы ни разгадал загадку, лишь бы скорее разгадать. Не хватало никакого терпения ждать…

Так Мишка Крохин снова появился в Кожино и пообещал разгадать тайну.

Только кто же из родителей разрешит детям бегать в полночь за село? Не стоило об этом даже говорить. Мишка решил наведаться на Скопанец тайком от отца с матерью.

Часов в одиннадцать вечера он сказал, что забыл во дворе лыжи: не поломала бы их шалая скотина. Надел пальто, шапку и выскочил за дверь.

Мать немного удивилась неожиданной бережливости сына. Обычно он бросал свои вещи где попало.

«Растет, начинает за ум браться», — подумала она с удовольствием, не подозревая, что ее сын погнался за неуловимой тайной.

Выскочив во двор, Мишка сообразил, что выдумка с лыжами, пожалуй, не очень надежна. Долго ли их прибрать? Пять минут спустя мать может выйти и проверить — куда он запропастился. Не найдет во дворе, поднимется переполох. Надо выгадать хоть полчаса… Мишка вернулся и, не заходя в кухню, а только приоткрыв дверь, крикнул:

— Я к Рябовым ненадолго сбегаю, надо обязательно!

Дожидаться возражения, конечно, не стал, моментально исчез. Лишь выбежав за ворота, на минуту остановился.

Ночь была морозная. На низком темном небе висел тоненький, почти прозрачный серпик, слабо посверкивали звезды: вроде снежинок на сугробе в полосе падающего из окна света. Глубокая тишина стояла над селом. Слышно было только, как мерно постукивал движок колхозной электростанции, пощелкивали от холода деревья в палисадниках да где-то у самого Кислого озера, наверное, в усадьбе Харламыча, приглушенно лаяла собака.

«Может, позвать ребят?» — подумал Мишка. И тут же отказался от этой мысли.

Во-первых, как будешь стучаться к ним ночью? Выйдет отворять дверь отец или мать — попробуй объясни им, что Ванюшка и Ленька потребовались, чтоб сбегать на Скопанец. И потом, вдруг сегодня откроется тайна, зачем делиться ею с кем-нибудь?

И Мишка, собравшись с духом, быстро направился к Скопанцу один.

Пока шел по улице, решимость не покидала его. Однако едва вышел за околицу, как ноги сами собой стали замедлять шаг. Через сотню метров, где с большой дороги сворачивает проложенная ребятами тропинка к речке, он совсем остановился. Оглянулся Мишка назад, на освещенные окна ближних домов, а свет мигнул и погас. Значит, уже двенадцать часов. В это время перестает работать электростанция. Теперь зажгутся кое у кого керосиновые лампы, но таких «полуношников» будет немного: в деревне рано встают и потому долго не засиживаются ночами.

«Пока к Скопанцу сбегаю, все спать улягутся, и волки по степи шляться начнут».

При мыслях о волках у Мишки засосало под ложечкой. И тайна манит, и к Скопанцу идти боязно. Поневоле станешь топтаться на месте, искать какой-то выход.

И тут Мишку осенило.

Невдалеке от дороги росла старая береза. Мимо нее, а вернее прямо под ней, и бежала тропка. С земли отсюда ничего не видно — Скопанец все заслоняет, а если забраться на березу, то через распадок покажется хоть краешек катка. Как он сразу не сообразил! На березе никакие волки не страшны, да и деревня рядом.

Не раздумывая больше ни секунды. Мишка устремился к березе. Нижние сучья были довольно высоко от земли. Ухватиться за них удалось не сразу. Мешали лезть по стволу пимы и пальто. Мишка сбросил и то, и другое.

«Не закоченею: на ногах шерстяные носки, а поверх рубашки свитер», — решил он.

Сбросив мешавшую одежду. Мишка сумел подтянуться до первого сука. Там пошло уже легче. С ветки на ветку — и вот уже почти у макушки дерева.

Не зря старался. Часть катка видно отсюда. Только никак не поймешь, что там тускло посверкивает в лунном свете — лед или выступившая вода? Лед, конечно, неподвижен, как зеркало, а вода должна бы немного рябить на ветру. Мишка всматривался до рези в глазах, но определить этого не мог.

Мороз пробирал. Дома тоже начинают, наверное, беспокоиться. Еще пойдут искать у Рябовых. Пора слезать.

Мишка стал уже спускаться, когда до слуха его донесся визгливый женский вскрик, раздавшийся где-то на усадьбе Харламыча. Тут же его заглушил сумасшедший собачий лай, звон цепи. Мишка сразу забыл о морозе, с любопытством навострил уши, напряг зрение.

Две минуты спустя мальчик разглядел на дороге какое-то черное пятно. Оно стремительно приближалось. Мишка замер, вытянул шею…

Черная тень неслась все быстрее, все приближалась. Вот она уже совсем почти рядом.

«Волк!» — пронеслось у Мишки в мозгу. На какое-то мгновение он, казалось, уловил злобно сверкнувший взгляд волка. И тогда, не помня себя, он торопливо полез вверх. В спешке ухватился за сухой, уже подгнивший сук… Сук треснул, отломился, и Мишка кубарем полетел вниз…

Черная тень в это время тоже нырнула под березу. Мишка упал прямо на нее. Раздался отчаянный визг, вблизи Мишкиного лица сверкнул звериный оскал.

Мишка решил, что пришел его конец, и заорал нечеловеческим голосом.

Он плохо помнил, что было дальше. Пришел в себя, когда чьи-то сильные руки подняли его на ноги.

— Миша, что с тобой случилось? Как ты здесь оказался ночью? — спрашивал знакомый встревоженный голос.

Это был Сергей Петрович. Он ехал на лошади из районного села с учительского совещания. Заслышав Мишкин вопль, он решил, что приключилось какое-то несчастье, что надо немедля спешить на выручку. Огрев лошадь ременным бичом так, что она взвилась на дыбы, а потом полетела птицей, почти не касаясь дороги, Сергей Петрович через полминуты был уже у места происшествия.

Под березой он увидел мальчишку, который лежал на снегу, ухватившись руками за ствол дерева, и вопил, вопил не переставая, словно его разрывали на части. Рядом валялись пимы и пальто.

Учитель сразу узнал Мишку Крохина, но что с ним стряслось — никак не мог понять.

— Миша, скажи, в чем дело? — снова спросил Сергей Петрович, когда мальчик перестал кричать.

Узнав Сергея Петровича, Мишка почувствовал себя в безопасности, однако успокоиться сразу не мог.

— Я… я на волка… упал… — сказал он, всхлипывая.

Ответ был столь неожидан и невероятен, что учитель хмыкнул.

— На волка? Но позволь, как же ты на него сумел упасть?

— Я… я с березы прямо на него свалился… Сук сломался, я и полетел…

— А волк под березой сидел и ждал, когда ты на него свалишься?

— Не-е… Он от Харламыча бежал. Несся, как дурной… Я хотел повыше на березу залезть, чтоб он не достал, и оборвался…

— А пальто и пимы волк, что ли, с тебя стащил? Ну-ка давай, одевайся побыстрее, а то простынешь.

— Не-е… я их сам снял, чтоб на березу легче было лезть…

Тревога уже окончательно рассеялась, а ответы мальчика были так противоречивы, что учителя душил смех.

— Значит, сбросил, чтоб скорей и верней от волка спастись?

— Нет, я их еще раньше снял, когда волка не было.

— Ничего не понимаю. Волка не было, а он разулся, разделся и на березу полез спасаться!

— Я не спасаться, а наблюдать за Скопанцем.

Последние слова мальчика немного прояснили рассказ.

Конечно, появился еще один «открыватель» тайны. Что он затеял и увидел, следовало, разумеется, выяснить подробнее, но не сейчас, не на морозе.

— Давай надевай шапку да поехали скорей домой. Потом все по порядку расскажешь.

— Шапка потерялась, — уныло произнес Мишка.

— Где она могла потеряться? Здесь же, под березой? Сейчас поищем…

Сергей Петрович достал из кармана электрический фонарик. Желтый яркий луч стал шарить кругом. Шапка нашлась почти рядом, ее только запорошило снегом, осыпавшимся с березы.

Но что это такое? Когда Мишка наклонился за шапкой, то увидел алюминиевую тарелку.

— Тарелка, — пробормотал Мишка.

— Какая там еще тарелка? — удивился Сергей Петрович.

Он снова посветил фонариком и воскликнул:

— Вот так штука! Верно, тарелочка, да еще серебряная!

— Серебряная?

Мишка подался к Сергею Петровичу и увидел у него в руках… большую рыбину.

— Да, Миша, эта штучка для нас дороже серебряной тарелки! Эту находку Василий Павлович теперь всему колхозу будет показывать. Пусть люди смотрят и убеждаются сами — каков он, карпо-карась, стоит ли разводить его в наших озерах.

— Так это карпо-карась? — Мишке даже жарко стало от волнения.

— Он самый, Миша! Таких у Скопанца не попадалось, все мелочь была.

— А как он сюда попал?

Сергей Петрович ответил не сразу. Он сначала внимательно осмотрел рыбину, потом пошарил лучом фонарика кругом березы, словно отыскивая еще что-то, и, наконец, рассмеявшись, сказал:

— Это более или менее ясно: собака притащила. Рыба хоть и мороженая, но следы клыков кое-где заметны. И слюна замерзла. И след под березой собачий…

— Собачий? — упавшим голосом повторил Мишка.

— Наверное, чья-то дворняга мчалась с добычей домой, а ты, Миша, как раз на нее свалился… Она с перепугу рыбу и бросила…

— Я… я думал — волк… — совсем смущенно пролепетал Мишка.

— Выходит, ты ошибся с пользой. Иначе не видать бы нам такого чудесного экземпляра!

Мишка вздрогнул: дома хватились, ищут его! Сергей Петрович тоже понял, в чем дело.

— Поехали, Миша, скорей! Ничего, не беспокойся, с родителями твоими я сам объяснюсь.

— Только не рассказывайте, что я собаку за волка принял, как на нее свалился! — взмолился Мишка. — А то ребята потом меня засмеют!..

 

Картошка Харламыча

И все же Мишка с Ленькой, совсем неожиданно для себя, обнаружили конец ниточки, за которую можно было бы ухватиться… Произошло это так.

Уезжая из Москвы после смерти бабушки. Мишкина мать упаковала домашние вещи и отправила их на ближнюю к Кожино железнодорожную станцию. Теперь пришло извещение, что вещи прибыли и нужно их получить.

Поехал на станцию отец Мишки. Взял с собой и сына.

— Ящики и тюки, конечно, таскать не сможешь, но посидишь, покараулишь — и то хорошо. Собирайся! — сказал он.

Оказался на грузовике и Ленька с матерью, которую послал на станцию колхоз за электродоильными аппаратами для фермы. У Леньки никакого дела не было, но он выпросился посмотреть железную дорогу и паровозы с вагонами. Все кожинские ребята побывали в разное время на станции, а он разве хуже других?

Мать сначала не брала его, ссылаясь на мороз. Ленька объявил, что никакого холода не боится и готов ехать хоть без шапки и пальто.

— Какой храбрец! — рассмеялась мать.

— Не храбрец, а закаленный! — бойко сказал Ленька. Он смекнул: раз мать в хорошем настроении, то все равно возьмет, надо только быть понастойчивее и держать себя побоевее. Он словно нюхом чуял, когда следует прикинуться маленьким, пустить слезу, а когда, наоборот, показать себя молодцом.

Не ошибся он и на этот раз.

— Ладно уж, закаленный! Не взяла бы, да каникулы — все равно домой не загоняешься…

И вот Ленька с Мишкой сидят рядом в кузове грузовика.

Дорога на станцию шла невдалеке от Кислого озера, мимо самой усадьбы Харламыча.

Старик стоял у ворот. Видно, тоже поджидал машину.

— Что, Харламыч, опять подвезти тебя с картошкой?

— Удружил бы, сынок, удружил! — ответил старик торопливо. А сам кинул испытывающий взгляд в кузов: что там за люди, стоит ли с ними ехать?

— Волоки свой мешок быстрей! Да соломы подкинь навильник. Мы маловато взяли, не рассчитывали укрывать твою овощ, — с добродушной усмешкой отозвался шофер.

— Самой собой, само собой! — старик заторопился в дом.

Ничего особенного в этом разговоре не было. Колхозники частенько ездили с попутными машинами на станционный базар с мясом, маслом, салом. И шофер подсмеивался над стариком вовсе не потому, что тот вздумал ехать на станцию. Нет, забавным казалось другое: как Харламычу не надоело возиться с картошкой? Рассказывали: доставив очередной мешок, он варил эту картошку у какой-то старухи, а потом ходил по вагонам пассажирского поезда, приговаривая:

— Кому картошки, горячей картошки?!

Некоторые колхозники считали, что эта торговля приносила старику немалые денежки, даже подозревали Харламыча в спекуляции, другие, напротив, говорили: какая может быть выручка от вареной картошки?.. Ворочайся с мешками, спасай от мороза, прикрывай соломой, беспокойся всю дорогу, а потом чисти, вари, жди поезда, таскайся с чугунком по вагонам. Старческая причуда!

Харламыч вышел из дома, сгибаясь под тяжестью большого мешка. Петр Иванович Крохин, Мишкин отец, соскочил с машины, хотел помочь. Старик отмахнулся от него:

— Ладно, ладно, сам покуда дюж!

— Гордый старик! — покачал головой Крохин.

Колхозники откинули задний борт. Харламыч осторожно, словно боялся, что мешок порвется и драгоценная картошка рассыплется, положил его в кузов. Закидал соломой, прикрыл еще для большей сохранности тулупом, а сам сел верхом.

— Все уселись? — заглянул шофер через борт. — Поехали!

Дорога была хорошая: то самое шоссе, которое связывало восточные районы Алтая с большими городами и на строительство которого так надеялись колхозы. Правда, оно еще не было закончено, не засыпано булыжником, не залито гудроном, но земляную насыпь сумели возвести за одно лето и накатали до блеска.

Только изредка попадались выемки для водоспусков, и тогда грузовик подбрасывало и Мишка с Ленькой нарочно валились друг на друга.

— Тихо, сорванцы! — усмирял их Мишкин отец, хотя самому, видимо, тоже было весело.

Ленькина мать всякий раз опасливо поглядывала на сына: не вылетел бы за борт. А Харламыч, тот даже менялся в лице после каждого толчка и шарил рукой в соломе. Наверно, боялся за свою картошку: не побилась бы, не потеряла цену.

Девяносто километров до станции не ехали и двух часов. Но просидеть два часа в открытом кузове на морозе, на ветру — не просто. Мишка с Ленькой совсем закоченели.

— Ну как, без шапки и пальто доехал бы? — спросила мать, когда они вылезли.

— Не-е, замерз, — ответил Ленька не без усилия: у него зуб на зуб не попадал.

— То-то, герой! Беги скорей отогревайся к тете Даше и впредь не хвастайся!

У одинокой тети Даши, маминой двоюродной сестры, работавшей на станции кассиром, Леньке понравилась лишь электроплитка, на которой кипел чай.

«Вот бы нам такую! — подумал Ленька. — Не надо было бы мучиться с самоваром, по целому часу раздувать сапогом». Больше ему ничего не пришлось по вкусу. Везде были занавесочки, коврички, салфеточки, скатерочки, связанные или вышитые самой хозяйкой. На комоде стояли разные бутылочки с красивыми этикетками и разноцветными пробками, под зеркалом сидела пучеглазая кукла. И все-таки, несмотря на обилие вышивок, вязаний и безделушек, в комнате было удивительно пусто, словно тут никто не жил, а только заходил по праздникам стирать пыль со всех этих вещей.

Воспользовавшись тем, что тетя Даша вышла за дверь, Ленька полушепотом высказал свою догадку матери. Но она сердито оборвала его:

— Молчи, дурачок! Скажи лучше, оттаял с чаю, пойдешь со мной на станцию или здесь посидишь?

Ленька вскочил, будто его пружиной подкинуло:

— Ясно, пойду! Мишка, наверное, уже там?!

— Ох, уже эти мне друзья! Не успели расстаться — соскучились! — покачала головой мать.

Мишка уехал с отцом на другую квартиру, где останавливался шофер. Когда Ленька с матерью пришли на станцию, его там еще не было. Поезд тоже пока не пришел. В тупике стояло несколько товарных вагонов, а между линиями темнели горы каменного угля. Ничего интересного во всем этом Ленька не нашел. Пока мать оформляла какие-то документы, он успел заскучать. Отправился на вокзал, побродил по коридору, в зале ожидания, где на деревянных диванах с высокими спинками сидело и лежало несколько пассажиров. Вокзал тоже не понравился: куда меньше колхозного клуба!

От нечего делать побрел Ленька по улице станционного поселка. Без цели заглядывал в каждую ограду.

Вдруг ему послышался знакомый хрипловатый голос:

— Не егозись, чего заегозилась!

— Как не егозись! — сердито ответил ему другой, женский. — Поезд вот-вот придет, не поспею уехать…

— Успеешь!

— Как это успею?! Парень мой приболел, одна я разве так скоро с таким мешком совладаю? Поди и не поднять, не бабье это дело…

Ленька заглянул в ограду сквозь доски штакетника. Во дворе стояла небольшая изба с тесовыми сенками. Двери в сенки были прикрыты не плотно, и в просвете виднелся рыжий полушубок.

«Харламыч!» — узнал Ленька. Он хотел крикнуть, что может помочь, если старик не знает, как отнести к поезду свою картошку. Но тут Харламыч сказал:

— Мне показываться сегодня никак нельзя. Наши деревенские тут.

Ленька насторожился, спрятался за столбом. Послышалось кряхтение, потом тяжелый стук и возглас:

— Нет, не снести мне его, Харламыч!

— Придется тогда без картошки…

Старик развязал ношу. Что-то потянул из нее. Оказалось — внутри большого мешка находился второй, поменьше.

«А этот с чем? И для чего он его в картошку запрятал?» — удивился Ленька.

Долго ломать над вопросом голову не пришлось. В сенки вышла костлявая старуха с алюминиевой чашкой в руке. Она сказала просяще:

— Отложи-ка, Харламыч, на ушицу!

— Тш-ш! — Харламыч испуганно оглянулся и заговорил полушепотом.

Но слух у Леньки был хороший, и дальнейший разговор он уловил.

— Не гожи эти караси на уху…

— Ну, со сметанкой пожарить…

— Вот приспичило, не видишь, что торопимся!

Сомнений никаких не оставалось: в меньшем мешке была рыба. Но зачем Харламыч запрятал ее в картошку? Почему он так встревожен? Разве рыбу продавать запрещено?

Леньку обуяло любопытство. Он дождался, когда из сеней с мешком на плечах вышла дородная, еще не старая женщина. Отдуваясь, наверное, не столько от тяжести мешка, сколько от собственной грузности, она пошла к вокзалу.

Ленька, крадучись, последовал за ней.

Впрочем, следить за женщиной было не трудно. Она не забилась куда-нибудь в темный угол, даже в здание вокзала не пошла, а села на свой мешок прямо на перроне, у всех на виду. Мимо нее даже милиционер несколько раз прошел. Получалось, что она никого не боялась.

Может, никакой тут особой тайны и нет? Разве поймешь порой взрослых? Они зачастую стараются скрыть то, что ребятам хочется знать. Не лезьте, мол, не суйтесь, куда не просят — вот что слышишь, когда пытаешься узнать что-нибудь интересное. Также и тут…

Все же, когда Ленька встретил на перроне Мишку, он отвел его в сторону и свистящим шепотом выложил свои подозрения. Мишка вытаращил глаза.

— О-о! Это ты здорово наткнулся! — сказал он, хватая Леньку за рукав, словно тот собирался сбежать от него. — Похоже, тут банда какая-нибудь действует, может, воровская, а может, шпионская… У них всегда мешки двойные, чемоданы тоже с двойным дном. Теперь нам только не упустить их надо!

Предположение Мишки сначала озадачило Леньку. Какой же Харламыч бандит или шпион? Нисколько не похож… Но Мишка в ответ на его сомнения сказал, что такие люди всегда сами на себя не походят.

— Читал в книжках, как они притворяются честными?

— Да, это верно! — согласился Мишка.

И мальчики решили быть начеку. Мишка взялся следить за подозрительной женщиной, а Ленька — за Харламычем.

Старик пришел на станцию с кошелкой, от которой валил пар. Наверное, успел сварить часть картошки.

Ленька приготовился лазить вслед за ним по вагонам, но Харламыч к приходу поезда разложил свой товар на прилавке вместе с остальными торговками.

— Горячей картошки, кому горячей картошки? Рассыпчатая, сортовая, на пару вареная! — бойко выговаривал он.

И пассажиры, соскучившиеся, очевидно, в дороге по горячей пищи, к удивлению Леньки толпились около Харламыча, а потом, обжигая руки, бежали с парой-другой картофелин в вагон.

Леньку оттеснили в сторону. Чтоб не терять Харламыча из виду, не упустить какого-нибудь тайного его действия, мальчишка залез на тополь в пристанционном скверике. С этого наблюдательного пункта было видно хорошо, только ничего подозрительного Ленька не заметил. Харламыч быстро бросал вилкой на газету картошку, хватал взамен рубли и звонкую мелочь, торопливо совал их за пазуху — и все.

У Мишки наблюдение вовсе сорвалось. Тетка с мешком села в вагон, а его туда не пустила проводница, потребовав билет. Но билета у него не было, а сказать, что следит за шпионкой — на это Мишка не решился. Так и ушла тетка у него из-под носа.

Раздосадованный неудачей, мальчик решил впредь действовать энергичнее. Когда поезд ушел и покупатели схлынули. Мишка остановился перед прилавком, посмотрел, как Харламыч пересчитывает деньги, и спросил:

— Сколько же вы за рыбу выручили?

— Ась? — переспросил Харламыч. — За какую рыбу? Никакой у меня рыбы нет, одна картошка вареная. Нешто не видишь?

Но по тому, как старик схватился за бороденку и стал нервно дергать ее, можно было догадаться, что он никак не ожидал этого вопроса. А главное, ему нужно было выиграть время и, не сказав лишнего самому, выведать у мальчишки все, что тому известно.

— Это-то картошка, а тетка в мешке что унесла?

— А-а, — понимающе улыбнулся Харламыч. — Так это кума моя, чего с родни возьмешь — гостинец просто…

Ответ у старика не был, конечно, приготовлен заранее, но звучал правдоподобно, и Мишка продолжал уже не столь напористо:

— А почему вы в картошке рыбу везли?

Харламыч пронизывающе глянул на мальчика. Однако и на этот вопрос ответ у него нашелся.

— Нешто нельзя? — сказал он, глуховато рассмеявшись. И кивнул на колхозницу, продававшую рядом с ним разную снедь. — Вот видишь, бабенка кладет себе в одну кошелку все, что у ней осталось: и вареную курицу, и соленые огурцы, и пироги с творогом.

— Не ваши продукты, дедушка, — нечего и указывать! — огрызнулась женщина.

— Да я и не указываю, избави бог! Я только к примеру. Потому — от мороженой рыбы невареная картошка не провоняет…

И Мишка, окончательно сраженный доводами старика, уже совсем несмело поинтересовался:

— А карась зимой ловится?

— Случается…

— Подо льдом?

— Подо льдом.

Это было ново. Мишка не мог считать себя заядлым рыболовом, но все же кое-какие рыбьи повадки знал, как и всякий мальчишка. Кроме того, о карасе и его родственнике карпо-карасе столько разговоров велось среди ребят, что вопрос такой возник естественно.

Ленька, который чуть было не свалился с тополя от волнения, когда Мишка взялся за «допрос» старика, теперь тоже подбежал.

— Возьмите нас с собой, дедушка Харламыч, покажите, как зимой надо рыбу ловить!

И этот тут! Старик нахмурился, сообразил: Ленька тоже знает о рыбе в мешке с картошкой, раз тут же околачивается. И как только они это пронюхали?

Ленька подумал, что Харламыч хмурится, решая — брать или не брать их на рыбалку. И, чтоб предупредить отказ, поспешно добавил:

— У нас каникулы теперь, все равно нечего делать.

— Ладно, возьму как-нибудь, — пообещал Харламыч, понимая, что отказ еще больше насторожит мальчишек. Про себя же отметил: «Ухо придется держать востро! Наткнулись, конечно, на след, но можно и в сторону увести, как тетерка уводит простаков-охотников от гнезда..»

Приняв такое решение, старик разулыбался, стал словоохотливо рассказывать мальчишкам, как иной раз рыба сама лезет в руки. А потом вдруг потребовал:

— Только чур: никому ни гу-гу! Охотников поживиться рыбкой много найдется, только кроме вас двоих никого не возьму. Обещаете держать язык за зубами?

— Обещаем! — даже обрадовался Мишка. Он не прочь был, если бы Леньку Харламыч не взял. То-то позавидовали бы ребята!

— А ты чего молчишь? — строго глянул Харламыч на Леньку.

— Я тоже никому не скажу! — поспешил уверить тот.

 

Исполинская щука

Леньке наказ старика ничего никому не говорить был лишь на руку. Ведь если сказать, что видели в мешке у Харламыча рыбу — значит, придется рассказать и то, что старик обещал взять их на подледный лов. А тогда, ясно, Ванюшка не останется дома. Обоих же их не отпустят: кому-то надо следить за маленькими.

— Вот хорошо, — сказала мать, когда начались каникулы. — Теперь хоть за Галинку с Васяткой не беспокоиться, есть у вас время присмотреть, поиграть…

Родители, очевидно, полагают, что нянчиться, играть с малышами — настоящий отдых. Они совсем не принимают в расчет того, что это — наказание. Особенно для Леньки. Летом в колхозе хоть садик и ясли работают, а зимой малышей куда деть? Вот и приходится тем, кто постарше, водиться…

Кроме того, если уйдешь на рыбалку не спросясь, то можно потом сказать, что поторопился, забыл предупредить домашних. А если удерет вопреки запрету — тут нечем отговориться… Уж лучше помалкивать!

Неизвестно, надолго ли хватило бы у Леньки умения держать язык за зубами, если бы Харламыч не собрался ловить рыбу на второй день после приезда со станции.

— Пойдемте, ребятки, со мной на Дальнее озеро, — позвал он Леньку с Мишкой, встретив их на улице. — Там щуки ростом с вас…

— С нас? — недоверчиво переспросил Миша и бросил взгляд на Леньку.

Ленька низенький, может, и есть щуки с него, а чтобы ростом, как он, Мишка — в это ему не верилось. Ведь недавно мерялся — целый метр и тридцать восемь сантиметров!

— А вот выловим — можешь проверить.

— А когда пойдем?

— Собирайтесь поживей — и пойдем!

— Так уж вечер скоро, — покосился Мишка на солнце.

— Ну, если потемок боишься — можешь дома сидеть. Никто не неволит.

— Я не боюсь, я просто спросил.

— А не боишься — нечего и спрашивать. Сам все увидишь, что к чему. Топайте быстрей, одевайтесь потеплей.

Ленька стремглав помчался домой. Сунул за пазуху краюшку хлеба, кусок соленого свиного сала, схватил с приступка у печки меховые рукавицы — да и был таков.

Ванюшка, кормивший кашей Васятку с Галинкой, не успел даже спросить у него, куда он так торопится. Впрочем, удивительного в поступке Леньки ничего не было — он частенько удирал таким образом.

Мишка тоже торопился. Разве мыслимо упустить возможность выловить щуку ростом с самого себя? Ребята потом от зависти лопнут. А в Москву написать — никто из приятелей по 311-й школе не поверит… Разве сфотографироваться?.. Что ж, только бы поймать, а тогда можно Сергея Петровича попросить. У него фотоаппарат есть…

И вот ребята идут с Харламычем на Дальнее озеро. Оно километрах в пяти от села. Дороги туда нет никакой. Только одинокая, видно, недавно проложенная лыжня да заячья тропка и лисьи следы на снежной целине. Тишина, простор такие, что кажется, крикни вовсю мочь — все равно ничто не всколыхнется и голос замрет рядом. Недаром Мишка даже скрипа собственных лыж не слышит. Хотя Мишка не слышит и не видит ничего, кроме спины Харламыча в рыжем полушубке. А из головы не уходит одна мысль: зачем старик торопил их, если сам бредет еле-еле, словно нарочно старается оттянуть время? До озера еще не дошли, а сумерки уже совсем сгустились. И надо прорубь сделать… Когда же они управятся? В полночь? Так недолго дождаться того, что волки сцапают… Ладно тогда, на его счастье, собака оказалась под березой, а если бы волк? Нападет стая — как отобьешься? Даже ружья не взяли, только лопата да небольшой ломик.

Мишка уже жалел, что ввязался в эту затею с подледным ловом, соблазнился невиданными щуками. Сожрут его, и Леньку, и старика волки — вот тогда и будут действительно невиданные щуки, потому что никто из них этих щук не увидит!.. Он не прочь был повернуть обратно, но идти одному домой было еще страшнее. Тут все-таки впереди спина Харламыча, а сзади пыхтит Ленька. Может, и пронесет беду.

Опасаясь хоть на шаг отстать от старика. Мишка то и дело наскакивал на короткие, широкие лыжи Харламыча. Тот цокал на него, как на собачонку, иногда сердито добавлял:

— Не торопись на тот свет — успеешь!

От таких слов мальчишку бросало в озноб, и он, вместо того чтоб замедлить шаг, еще ближе жался к Харламычу.

На озере ребят ожидало новое испытание. Когда дошли до места, где кончалась лыжня, Харламыч сказал что-то не совсем понятное:

— Тут и есть наша ледянка.

Старик сбросил с плеча ломик и небольшой шестик с сетью на ободе — сак для подледного лова. Потом скомандовал:

— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! Вон камыши, ломайте, таскайте в одну кучу, а я снег буду разгребать.

— Я… я бы снег… — начал Мишка.

— Управлюсь без тебя! — отрезал старик неумолимо. Поневоле пришлось подчиниться. Ленька тоже, наверное, побаивался. Он нарочно замедлял шаг, чтоб не идти в камыши первым.

Мишка и подавно этого не хотел. Так они и пошли не след в след, а рядом, пробивая в снегу сразу две дорожки.

Хорошо, что камыши были близко, даже в сумерках Харламыч не исчезал из виду. Но все же это камыши — высокие, густые. В таких дремучих зарослях мог затаиться не один, а сотня волков…

Наломали ребята по вязанке — притащили поскорей. Харламыч похвалил:

— Быстро управились! Я не успел еще и половины сделать. Бегите-ка, поломайте еще…

Выходит, перестарались и добились только того, что их посылают еще раз. Это была явная и непоправимая оплошность. Нехотя пошли мальчишки снова к зарослям. Наломали еще по вязанке, но не избавились и от третьего испытания.

— Мало, — сказал старик. — Неизвестно, как рыба пойдет. Надо заготовить побольше, чтоб потом не скупиться…

Несколько раз сходили еще вместе с Харламычем. Натаскали камыша целую гору.

— Теперь, вроде, хватит. Будем, благословясь, начинать…

Оказывается, работы предстояло не так уж много. У старика все было подготовлено заранее. Притащив последние вязанки, ребята увидели, что под снегом, который раскидал Харламыч, уже выдолблена во льду круглая чаща. В середине ее поднимался бугор, а кругом было такое углубление, что лед стал прозрачным и сквозь него будто просвечивала вода.

— Это и есть ледянка, дедушка? — спросил Ленька.

— Она самая.

— А как же тут рыбу ловить?

— Сейчас увидишь.

Старик ударил ломиком, выбил в центре бугра деревянную бакулочку. Под ней обнаружилось конусообразное отверстие во льду, идущее до самой воды. Вернее, как только бакулочка отлетела в сторону, из отверстия струей пошла вода. Она стала стекать с бугра в ледяную чашу.

Приспособление это, называемое в народе ледянкой, напоминало Леньке чернильницу-непроливайку, если у нее отбить донышко. А Мишке пришли на память московские фонтаны. Такой же круглый водоем, возвышение посредине, а из него бьет струей вода. Конечно, не такая сильная и высокая, как у фонтана, наоборот, совсем слабая, низкая, но все-таки было очень похоже…

Вместе с первыми струйками воды в чаше замелькали какие-то черные точки.

— Жучки пошли. Они всегда первыми лезут, — объяснил Харламыч. — Потом мелкая рыбешка сунется, а за ней и поболе пойдет…

И правда, не успели ребята как следует рассмотреть водяных жучков, как в отверстие выскочила серебристая монетка. Она трепыхнулась на вершине бугра и скатилась в углубление чаши.

— Чебачишка! — заорал Ленька, кидаясь ловить его руками.

— Не егозись! — усмехнулся Харламыч. — Сейчас один за другим полезут, все равно не успеешь ловить пригоршнями.

Действительно, за первым чебаком выскочил второй. Третий остановился в самом отверстии, намереваясь, наверное, подышать свежим воздухом и уйти обратно восвояси. Но его вытолкнуло напором воды или, может быть, силой движения других рыб. Он тоже опрокинулся в чашу. А за ним еще, еще…

— Хватит пока. Мелочь одна идет, — сказал Харламыч, когда в ледяной чаше оказалось десятка три чебаков и линей.

Он снова заткнул отверстие в середине бугра деревянной бакулкой.

— Подождем, когда покрупнее рыбешка явится. Сейчас огонек разведем.

Старик положил вязанку поближе к бассейну, зажег. Сухой камыш мгновенно вспыхнул, затрещал. Поднялось высокое, яркое пламя.

Небо сразу потемнело, словно бы опустилось ниже, а темнота кругом сгустилась, подступила ближе. Но теперь она не пугала. Ребята забыли всякие страхи. Они во все глаза смотрели, как рыбешки суетливо носятся по кругу в ледяной чаше и не могут никуда удрать: внизу лед, а отверстие, через которое можно скрыться, заткнуто. Да и не подняться к нему на бугор. Воды-всего четверть глубины. Каждую рыбешку видать, будто в аквариуме. И в отблесках пламени все они кажутся золотыми…

— Вот это да! — восхищенно произнес Мишка.

— Дедушка Харламыч, а почему вода вверх течет и почему рыба сама в отверстие выскакивает? — спросил Ленька.

— А сам не смекаешь? Не примечал, как вода в прорубях стоит? — добродушно усмехнулся старик, довольный тем, что его расспрашивают, на чем устроен секрет ледянки. Ледянкой-то они хотел отвлечь ребячье внимание от того, как он добывал карасей. — Приглядись-ка… Половина льда бывает в воде, а половина наверху. А как этот бугорчик сделан?.. Видишь, вершина его вполовину ниже, чем верхняя кромка льда, потому вода и льется через бугорок.

— Я читал! — воскликнул Мишка. — Айсберги когда в океане плавают, так у них только третья часть над водой бывает!

— То-то и оно! Здесь то же самое, — сказал Харламыч веско, хотя и не знал, что такое айсберги.

— Ну, а рыба почему в дыру лезет? Для чего костер зажгли?

— Тоже не догадываешься?

— Не-е…

— Погляди, какой ледок-то около бугра я оставил? Совсем тонкий, полчетверти, не боле… А для чего? Он насквозь, как стеклышко, просвечивает, рыба свет этот видит, ну и идет на него.

— А зачем ей свет нужен? — не унимался Ленька. — Как же она в тех озерах живет, где никто прорубей не делает?

— Вот прилипчивый! Все ему вынь да положь. Без света она, рыбешка, зимой и обойдется, а вот без воздуха — тяжеленько приходится. Затухает зимой озерная вода, рыбе дышать нечем становится. Вот она и ищет, нет ли где проруби, щели какой во льду, чтобы воздухом свежим подышать…

— Значит, где увидит свет — туда и плывет? — догадался наконец Ленька.

— Конечно, раз светит, так прорубь, там свежий воздух! — подхватил Мишка таким тоном, словно давно знал это.

— А если прорубь за всю зиму никто не сделает? Она ведь может совсем задохнуться, рыба? — продолжал выспрашивать Ленька, которому самому вдруг стало словно душно.

— Бывает. Карась тот еще ничего, выживает, зароется в ил и лежит. А речная рыба, которая весной в озера с полой водой заходит — чебак, щука, — иную зиму начисто вся задохнется…

— Это что за лекция по рыбоводству? — раздался сзади голос.

Мальчики, вздрогнув, оглянулись. Харламыч тоже повернулся испуганно.

Рядом стоял председатель колхоза. На лыжах, с ружьем за плечами.

Появился он на озере не случайно. С того дня, когда Сергей Петрович принес ему «серебряную тарелку», которую, по словам Мишки, собака тащила от усадьбы Харламыча, председатель стал неприметно присматриваться к старику. Было похоже, что Биркин имеет какое-то отношение к тайне с карпо-карасями.

Сегодня под вечер Василий Павлович увидел, как старик отправился с мальчиками на Дальнее озеро. Зачем? Уж не там ли он добывает рыбу? Председатель захватил ружье и пошел следом, но вид сделал, что появился здесь мимоходом.

— Я за лисой гонялся, гляжу — на озере костер горит. Ага, думаю, не ледяночку ли кто устраивает, надо проверить. Так оно и есть… — объяснил свое появление Василий Павлович. — Неизвестно разве тебе, Харламыч, что ледянка — это запрещенный, хищнический способ лова?

— Не знал, ей-богу не знал, Василь Палыч! — торопливо, с нарочитым испугом сказал Харламыч. — Потому как никогда прежде не ловил. Первый вот разок с ребятишками вышел… Попросили показать зимнюю рыбалку…

«А карасей кто на станцию возил?» — чуть не крикнул Ленька. Но тут же подумал: если караси не задыхаются, они в ледянку не должны идти. Может, Харламыч ловит их по-другому, как не запрещено?..

— Ну, если не знал и впервые, то простительно, — сказал Стогов. — Только больше не советую так рыбачить — нарвешься на беду. И ребята пусть это зарубят себе на носу. А то подрастут, вспомнят науку Харламыча и вздумают применить на деле…

— Само собой, само собой… — поддакнул Харламыч и, схватив лопату, принялся закидывать ледянку снегом вместе с рыбой.

— Постой, постой! — удержал его Василий Павлович. — Раз уж начали, труд затратили, то давайте проверим — как она, рыба, пойдет!

— Воля ваша… — сказал Харламыч послушно. — Только ежели запрещено, то запрещено…

— Договаривай: всем одинаково! И рядовым колхозникам, и председателю. Правильно! — пошутил Стогов. — Но если озера колхозные, то председателю не мешает знать, что за рыба в них водится и много ли ее.

Василий Павлович подбросил в костер новую вязанку. Огонь вспыхнул сильней, заплясал, взметнулся в темное небо снопом искр. Харламыч выбил бакулочку из отверстия.

Вода снова хлынула в ледяной бассейн, а вместе с ней и рыба. Она шла все крупнее и крупнее. Скоро в бассейне набилось ее столько, что ребята не успевали отчерпывать рыбу сачком и складывать в мешок.

Вдруг отверстие на минуту заткнулось, и с бугра скатился довольно большой щуренок.

— Ага! — азартно воскликнул Василий Павлович. — Как, Харламыч, не пробьем полынью побольше для щуки? Разве плохо поймать парочку-другую добрых щучек?

— Ваша воля… — опять бесстрастно повторил Харламыч, а сам предупреждающе глянул на мальчишек: «Только, дескать, пикните, что за щуками и шли!»

— Ну, старик! Всю ответственность на меня хочет свалить! — рассмеялся председатель. — Ладно уж, нечего делать, буду отвечать за все сразу. Все равно — щука ведь лютая хищница, не мешает лишнюю отловить. Давай ломик!

Отверстие на время снова заткнули пучком камыша. Василий Павлович пробил от ледянки узкую полосу в сторону, потом несколькими энергичными взмахами лома сокрушил ледяное днище чаши. Получилась прорубь, внешними очертаниями напоминающая сковороду с длинной ручкой.

— Давай, Харламыч, сак! Ага, говорил, что впервые явился на ледянку, у самого сак знаменитый!

— Баловался, когда помоложе был, — ответил Харламыч, ничуть не теряясь. — Теперь годы не те, спину согнуло дугой — где уж по озерам шастать…

— Ну-ну, не прикидывайся совсем дряхлым! Мы еще тряхнем сегодня стариной… А вам, ребятки, теперь за костром следить да следить! Чтоб пламя стояло до самого неба и ни на секунду не потухало!

Мишка с Ленькой рады были стараться. Они запалили такой кострище, что языки пламени и вправду будто лизали небо.

Мороз стоял трескучий, на землю опустился темный вечер. Но от огня да беготни вокруг костра ребятам стало жарко. Недавние страхи совсем исчезли. Да и чего бояться? Теперь, когда рядом был председатель с ружьем, никакие волки не пугали мальчишек, они чувствовали себя смельчаками, поход на озеро казался счастьем.

А председатель священнодействовал над прорубью. Он опустил в воду сак, увел его в наиболее узкое место ледяной сковороды. Потом опустился на одно колено и замер в этой позе, точно приготовясь к забегу. Напряженно, не отводя глаз, наблюдал за водным зеркалом.

Рыба шла на свет, на воздух по-прежнему. Только теперь она не задерживалась на виду. Мелькнет, освежится — и скроется. Лишь отдельные, совсем, видимо, очумевшие из-за недостатка кислорода, рыбешки показывались над поверхностью. Выставят голову, глотнут широко открытым ртом воздуху и тут же, перевернувшись, проваливаются в глубину.

Вот от края проруби отделилось темно-зеленое полено. Леньке показалось, что это обыкновенный осиновый чурбак, замшелый, поросший плесенью. Но что это за чудо? На чурбаке вдруг сверкнул, отражая пламя костра, большой, круглый, как фара, глаз. Леньке стало даже не по себе от этого светящегося глаза.

Зато председатель сразу ожил. Он весь подался вперед, осторожно подвел сак под полено. Потом быстро рванул, вскинул его вверх. На льду затрепыхалась, забилась щука.

Харламыч кинулся на нее с юношеской прытью, ударил по голове ломиком.

Вот так осиновое полено! Ленька с Мишкой бросились рассматривать добычу. Но председатель скомандовал:

— Огонь!

Это короткое слово прозвучало так властно, что мальчишки мигом кинулись к забытому костру и усерднее прежнего принялись подкидывать в него камыш.

Вскоре за первой Василий Павлович поймал еще двух небольших щук. Зато четвертая попалась такая громадная и сильная, что чуть-чуть не ушла обратно в прорубь.

Когда председатель выбросил ее саком на лед, она изогнулась дугой, подскочила, как внезапно раскрутившаяся пружина, и шлепнулась возле самого края проруби. Еще мгновение — редкую добычу пришлось бы только вспоминать.

Харламыч кинулся опять с ломиком, но, поскользнувшись, упал. Василий же Павлович в спешке набросил сак вместо щуки старику па голову. Выручил Ленька. Он огрел щуку подвернувшейся под руку лопатой. И хоть она еще раз подпрыгнула и все-таки свалилась в прорубь, но уже замертво: тотчас же всплыла кверху брюхом.

Когда щуку вытащили снова на лед, не только Леньку и Мишку поразила ее величина. И Василий Павлович, и Харламыч объявили, что никогда не видывали такой. Она была метра полтора длины.

— Ну, молодец! — похлопал Василий Павлович Леньку по плечу. — Такую зверюгу оглушил, не дал уйти!

Ленька и сам себе не верил. Он ударил щуку впопыхах, не успев как следует ее разглядеть. Если бы он знал, какая она громадная да страшная, то, пожалуй, бросился бы наутек.

— А как ловко я тебя, Харламыч, засачил! — озорно, как мальчишка, цокнул языком председатель.

Это было действительно ловко и смешно. Во время переполоха никто не обратил внимания на забавную сценку, но теперь все весело засмеялись.

Ловлю решили прекратить. После необыкновенной удачи уже не тянуло сачить мелочь, да и камыш весь кончился, не хотелось снова заготовлять его.

— Достаточно, всем как раз по щуке. Да и мелочи килограммов восемь добыли… Славно порыбачили! Даже не жалко, что лису отпустил, — сказал председатель. И тут же, будто невзначай, добавил: — Только вот ни одного карпо-карася не попалось… Говорят, они в наших озерах водятся. Ты, Харламыч, случайно не добывал этих карпо-карасей?

На Харламыча вдруг навалился приступ кашля. Он буквально весь сотрясался. А когда малость пришел в себя, то забыл о вопросе председателя. Пришлось Василию Павловичу повторить его.

— Карпов карась?.. Отродясь не слыхивал!..

— Тогда. Харламыч, загляни в правление, покажу тебе этого Карпова карася! — усмехнулся председатель.

Домой возвращались все в разном настроении. Председатель был возбужден, Харламыч кряхтел и стонал, Ленька подпрыгивал от восторга. Мишка плелся уныло.

Настроение ему испортил председатель. Перед уходом с озера он предложил поделить добычу так, чтоб всем досталось по щуке, а мелочь — поровну. На это никто не возразил. Конечно, щуки были разные, но не рубить же их на части. В душе каждый решил, что самая большая щука должна по праву принадлежать председателю — сачил-то он. Но Василий Павлович сказал, что щуку — гиганта следует по заслугам отдать Леньке.

— Да мне и не донести ее! — растерянно пролепетал Ленька.

— Ну, этому горю я могу пособить. Так и быть, донесу щуку до дому, раз она только мне по росту…

Он перекинул щуку через плечо, и она достала хвостом до земли, хотя председатель был так высок, что когда ходил осенью в прорезиненном черном плаще, то здорово смахивал на железную трубу на крыше колхозной зерносушилки…

Мишка чуть не заревел от обиды. И хотя ему тут же отдали вторую по величине, это не утешило его.

Как Ленька будет теперь гордиться невиданной добычей! Станет хвастать перед ребятами, что только благодаря ему эта небывалая щучища не ушла обратно в озеро, что сам председатель назвал его молодцом и отдал добычу в награду. Ребята, конечно, станут смотреть на него, как на героя, да и взрослые будут уважать… Подумаешь, велика заслуга — лопатой треснул! Он, Мишка, разве сплоховал бы, если стоял рядом? Просто случайно оказался в стороне, а то… Он не только лопатой, он сам бы на нее кинулся, а не упустил!

Зависть точила Мишкино сердце. Он даже подумал, что председатель слишком добр к семье Рябовых. Везет просто Ванюшке с Ленькой… А ему, Мишке, наоборот, не везет, хоть тресни от усердия! Старался, старался с капустой — лопух вырос! Ночью не побоялся, пошел за Скопанцем наблюдать — на собаку свалился… Конечно, такого большого карпо-карася, как тогда, никому из ребят еще не попадалось, да что толку, раз и обмолвиться даже нельзя, как он попался… Щука вот — и та упала от него в стороне, Леньке под лопату угодила!.. Ну разве не обидно?

 

Неожиданный поворот

Возле дома Рябовых председатель передал щуку Леньке. На морозе она застыла и еще больше стала походить на обрубок осиновой жерди. Хотя нести ее было несподручно, Ленька крепко захватил добычу в охапку.

— Так, так, — пошутил Василий Павлович, — держи надежней, чтоб не вырвалась. А в двери вперед себя толкай… Тогда отец с матерью, глядишь, и простят за самовольную отлучку!

Ленька удивился проницательности Василия Павловича: как это можно было догадаться, что на рыбалку он удрал не спросясь, и что именно так он собирался войти в дом — прикрываясь необыкновенной рыбиной?

— А вы… к нам не зайдете? — спросил мальчик не без надежды: при председателе наверняка не стали бы ругать.

— Нет, мне к себе домой поторапливаться нужно. Тоже нагоняй могу получить — время-то позднее, скоро двенадцать!

Кто это председателя может наругать? Если б он, Ленька, был председателем, то… Вздохнув, мальчик оглянулся на Мишку с Харламычем: не зайдут ли к ним хоть они? Но Харламыч, не останавливаясь, прошел уже мимо ворот, а Мишки вовсе не было видно. Наверное, успел удрать домой.

Делать было нечего. Ленька неуверенно направился к крыльцу.

— Вот он, явился беглец! — едва открыв дверь, услышал мальчик одновременно и обрадованный, и раздраженный голос.

Всегда так: мать и обрадуется, что он нашелся, что не случилось с ним никакой беды, и туг же возьмет в обработку.

— Куда это с поленом лезешь! — строго крикнул отец. — Что опять за выдумки?

— Это не полено! Это рыба! — торопливо проговорил Ленька и, впопыхах споткнувшись о порог, выронил щуку из рук.

Она со стуком, как ледяшка, покатилась под лавку возле печки. Дремавший на лавке бусый кот вздрогнул, ощетинился и сломя голову кинулся под шесток.

— Рыба? — переспросил отец. Голос его сразу стал другим: в нем звучала уже не строгость, а изумление.

Мать проворно нагнулась, заглянула под лавку, всплеснула руками:

— Батюшки мои! И верно — щука! Сроду такой не видывала!.. Где же ты ее раздобыл?..

Ленька понял, что нагоняя ему сегодня уже не будет. Он бросился, поднял щуку на лавку и, захлебываясь, принялся рассказывать, как они рыбачили на озере с самим председателем и как он, Ленька, оглушил эту щуку лопатой.

Его слушали невнимательно. Всех больше привлекала сама рыба, чем рассказ о том, как ее выловили. Отец подержал щуку на вытянутых руках, пытаясь приблизительно определить ее вес. Мать удивляли размеры ее плавников, хвоста, морды. Маленькие Галинка с Васяткой опасливо жались друг к другу на кровати — было жутковато от того, как мертвый глаз страшилища посверкивал зеленоватым холодным светом.

Один Ванюшка жадно ловил каждое слово Леньки. Но заинтересованности своей никак не показывал. Наоборот, сидел у стола, полуотвернувшись от брата, нарочито подчеркивая, что всецело поглощен работой. Перед ним лежали какие-то деревянные планочки, штампованные колеса от разбитого Васяткой игрушечного грузовика, каркас от старых настенных часов.

В другое время Ленька постарался бы выведать у Ванюшки, что это он мастерит и для чего. Теперь же он сразу смекнул: Ванюшка просто притворяется занятым. Еще бы, такая рыба не каждый день и настоящим рыбакам попадается. Ванюшка просто сердится на него, что он убежал тайком, завидует в душе, что эта необыкновенная рыбалка на льду прошла без него. А игрушки мастерить в любое время можно взяться. От него, Леньки, это никуда не уйдет. Да не очень-то и охота!

И Ленька еще азартнее стал рассказывать. Под конец он задиристо объявил, что если летом Ванюшка чаще его приносил рыбы на уху, то теперь он сразу за все отыгрался.

— Зато мясо у старой рыбы жесткое, как мочало. И мохом пахнет, — не стерпев, заметил критически Ванюшка. — А твоей щуке, наверное, сто лет. Ее не ужуешь!

— Не ужуешь?

Ленька растерянно заморгал и покосился на щуку. На вид она была, и верно, какая-то обомшелая. У Леньки на мгновение даже мелькнула мысль: уж не нарочно ли председатель отдал ему эту несъедобную громадину, а себе взял щуку поменьше да повкуснее? Но тут же закричал возмущено:

— Неправда! Ты еще не едал такой рыбы! Мама сварит, так пальчики оближешь. Свари, мама, сейчас, докажи ему!

Мать рассмеялась.

— Какие торопыги, среди ночи вари им уху! Нет, мне вообще жалко такую рыбу варить. По-моему, пусть пока полежит целая, пусть люди посмотрят, какие в наших озерах водятся щуки…

Это предложение Леньке понравилось. Правильно, пусть все увидят, какую диковину прихлопнул он лопатой!

Но ожидания Леньки не оправдались: «щучьей» выставки не получилось. Наведались, правда, соседки поахать, а перед ребятишками похвалиться не удалось.

С усталости да с мороза он проспал утром часа на два дольше обычного. А когда побежал к ребятам, чтоб привести их полюбоваться на щуку, то оказалось: все его друзья уже побывали у Мишки. И тот, конечно, постарался рассказать о вчерашней рыбалке таким образом, что на первом плане оказался он сам.

Ленька убедился в этом, встретив на улице Петьку Пузанкова, или попросту Пузанка. Толстячок-мальчишка, которому эта кличка подходила как нельзя лучше, неторопливо шел куда-то.

— Пузанок, Пузанок, что я тебе скажу! — еще издали закричал ему Ленька.

— Что? — медленно повернул к нему голову Пузанок.

— Ты видал вот таких щук? — поднял Ленька руку у себя над головой.

— Видал, — спокойно отозвался Пузанок.

Ленька ожидал, что своим вопросом он огорошит Пузанка, но, получив такой ответ, сам ошарашено приоткрыл рот.

— Не ври, нигде ты не мог видеть!

— Видел.

— Где?

— У Мишки.

— Э-э!.. — протянул Ленька досадливо. Потом бросил уже с пренебрежением: — Разве Мишкина щука такая, как моя?

— Чуточку покороче, но зато толще и весом больше, — сообщил Пузанок.

— Толще? Кто это тебе сказал?

— Мишка.

— Мишка! Он тебе наскажет с три короба — только слушай! Пойдем, сам посмотри мою да сравни!

Он бесцеремонно схватил Пузанка за руку и потащил к своему дому. Завел в полутемные сенцы, где на ларе с пшеницей растянулась чудо-рыба.

— Ну, что?

Пузанок осторожно пощупал рыбину, сказал бесстрастно:

— Мерзлая. Твердая, как камень.

— Я тебя не о том спрашиваю! — обидчиво перебил его Ленька. — Больше моя щука Мишкиной.

— Чуточку вроде побольше, — согласился Пузанок.

— Чуточку! — оскорбился Ленька. — Не чуточку, а на целых две четверти!

— Но у Мишки потолще и потяжелее будет…

Ленька не заметил вчера — толще или нет Мишкина щука, но уступать первенство ему не хотелось и он бросил запальчиво:

— Подумаешь — толще! Нужна она кому-то, глупая толщина. Ты вон какой толстый, а по физкультуре хуже всех в классе. То же самое и щука — ей не толщина нужна, а главнее всего сила да ловкость. А знаешь, какая ловкая эта была? Чуть-чуть обратно под лед не ушла, зверюга!..

— Мишка сказывал, как ты ее невзначай лопатой ударил…

— Невзначай? Это я-то невзначай? Да если бы не я…

И Ленька, не замечая, что много приукрашивает, стал рассказывать о вчерашнем подвиге.

Пузанок слушал рассеянно. Видно было, он не очень-то доверяет рассказчику. Это сердило Леньку, он кипятился и привирал еще больше. В конце концов, по его рассказу выходило, что и председатель, и Харламыч только помогали ему, бесспорно признав в нем самого ловкого рыбака. О Мишке же и говорить нечего — он таскался на озеро неизвестно зачем. Рыбешки он ни одной не выловил, и щуку ему дали просто так, за компанию. Вот он и поднялся сегодня пораньше и давай врать — и щука его толще, и весом тяжелее.

— Я же не спорю, — сказал в ответ на горячую эту речь Пузанок. — Если так, пусть будет так…

А сам усмехается краешком губ, дескать: «Что тут спорить? Мишка хвастун — и ты не меньше!»

Но тут Леньке неожиданно повезло. Прибежала Зиночка и потребовала, чтоб он немедленно шел в контору.

— Иди поскорей, папа тебя зовет.

— Меня? Зачем это? — недоверчиво переспросил Ленька.

— Совещание какое-то. Сергей Петрович там, Харламыч, за тобой послали меня.

Ленька совсем смутился. Его, мальчишку, и вдруг на совещание в контору требуют! Что такое стряслось? Уж не смеется ли над ним Зиночка, не разыгрывает ли? Нет, не похоже. Но зачем его зовут? Уж не взбучка ли ожидает у председателя? Может, вчера не наругали, так сегодня вызывают в контору. Мать ведь не раз обещала пожаловаться на его поведение самому председателю, чтоб он не очень-то доверял ему разные серьезные дела.

Пожалуй, Ленька не пошел бы в контору, не будь Пузанка, не уставься тот на него изумленными глазами. Перед Пузанком Ленька не захотел показаться слабодушным.

— Прямо сейчас идти?

— Конечно, сейчас!

Ну что ж, идти так идти! Ленька покрепче натянул на голову шапку, словно ее сдувало ветром, завязал двойным узлом тесемки и шагнул к дверям. При этом не забыл бросить горделивый взгляд на Пузанка: «Видал, даже на совещание меня зовут? Меня, а не кого-нибудь, учти!»

Дорогой Ленька несколько раз пытался выведать у Зины что-нибудь о цели совещания, но девочка уверяла, что ничего не знает. Она рассказала лишь о том, что вчера, явившись с рыбалки, отец был очень недоволен.

— Недоволен? — обеспокоился Ленька. — Чем же он был недоволен?

— Соседка его расстроила. Знаешь, повариха тетя Настя. Она у нас вечером с мамой платье кроила, когда папа вернулся и похвалился хорошим уловом. А тетя Настя ему и говорит: «Верно, улов добрый, рыба в озерах еще есть, только проку от нее никакого».

— Как это проку никакого? — не понял Ленька.

— Так же и папа тетю Настю спросил. А она говорит: «Хоть одной бригаде хоть раз сварили мы уху во время уборки? Ни разу. Есть мясо — кормим колхозников и механизаторов одними мясными обедами, нет — потчуем одной кашей. Разнообразия питания мало. А почему? Да потому, что честным колхозникам некогда по озерам шастать, зато у хапуг время найдется. Даже из районного центра и со станции приезжают, рыбу из ружей бьют, глушат, сетями начисто выгребают».

— Ну, а отец что сказал?

— Папа сначала не согласился. «Это, — говорит, — может, возле больших городов, а у нас такого не бывает». — «А мало к нам хапуг наезжает? — сказала тетя Настя. — Рыбак рыбаку — рознь. Один ходит с удочкой для собственного удовольствия, от него вреда нет, а другой только и норовит нашкодить, урвать для себя побольше». — «Да, — согласился папа, — не перевелись еще темные людишки, которые природу обворовывают…» — «В том-то и дело! А правленцы на это внимания не обращают, так пойдет, скоро рыбных озер вовсе не останется! — закончила тетя Настя сердито».

— Ну, и Василий Павлович тоже рассердился на тетю Настю? — сделал вывод Ленька.

— С чего это? Ни на кого он не рассердился, а просто расстроился.

Несколько шагов девочка шла молча, потом произнесла раздумчиво, явно подражая отцу:

— В общем — ничего нельзя упускать из поля зрения!..

— Чего? — не понял Ленька. — При чем тут зрение?

— А при том, что везде хозяйский взгляд нужен, ничего нельзя считать за мелочь!

Леньке не стало яснее. Наоборот, он заподозрил, что Зиночка нарочно говорит так, чтоб помучить его. Сама все знает, а сказать не хочет.

Тут их догнал Мишка.

— Вы в контору? — спросил он деловито. — Я тоже туда, зовут на совещание. Хотят организовать рыболовецкую бригаду, нас в нее записать думают!

О-о! Кто же из мальчишек откажется стать рыбаком?

Ленька радостно подскочил и помчался к конторе. Мишка — за ним. Мальчики бежали стремглав, оставив далеко позади прихрамывающую девочку. Они не слышали, как она просила подождать ее.

В контору Ленька и Мишка не вошли, а ворвались, раскрасневшиеся, сияющие, как именинники.

Сергей Петрович и Харламыч уже были здесь. Они сидели у председательского стола, а сам Василий Павлович ходил взад-вперед по комнате.

Увидев его, ребята сразу присмирели. Председатель был совсем не такой, как вчера на озере. Если тогда он то и дело смеялся и шутил, то теперь лицо его было почти сурово. Нет, не сурово, а очень напряжено. Щеки Василия Павловича обтягивал теплый шерстяной платок.

— Значит, не согласен, Харламыч? — сказал председатель неузнаваемо изменившимся голосом. Язык у него сделался словно шубным и ворочался с трудом.

У председателя было фронтовое ранение в челюсть. С тех пор прошло много лет, но стоило только немного простыть, как щеку разносило опухолью, а зубы начинали отчаянно болеть. Вчера, на озере, продуло — и вот, пожалуйста, утром разбарабанило все лицо.

Мишка и Ленька ничего не знали о застарелой болезни Василия Павловича, и потому перемена в облике председателя особенно поразила их.

— С полным бы моим удовольствием, Василь Палыч, — торопливо и угодливо заговорил в ответ на его слова Харламыч. — Да не могу, не по моим стариковским силенкам такое дело. Увольте…

— Так ведь ничего тяжелого в этом поручении нет, — продолжал настаивать председатель. — Твоя задача, Харламыч, будет только в том, чтоб показать, на каких озерах и где в первую очередь проруби долбить. Тебя самого никто не заставляет ломиком орудовать. Опыт твой только нужен, рыбацкое чутье, совет добрый.

— Знамо дело, знамо, — закивал Харламыч. — Только все одно, не сдюжить мне по озерам шастать.

— Лошадь в колхозе всегда найдется. Не пешком же будешь ходить.

— Э-э, нет! От озера до озера доедешь, а по озерам, по снегу на коне не пробьешься. Там одна выручка — лыжи. А на лыжах бродить, говорю, мне не по годам. Вчера вон попробовал, так спина отвалилась… Будто волки грызут, с неделю теперь, гляди, буду мучиться, — затараторил старик.

Председатель подождал, пока он выговорится. Еще раз попытался уломать несговорчивого Харламыча; решил подействовать па его самолюбие.

— В селе ведь нет более опытного рыбака, чем ты. Тебе все озера с детства знакомы как свои пять пальцев.

Но старик не поддался и тут. Он отмахнулся от похвалы, как от назойливой мухи.

— Было дело, было! Когда-то и я считался рыбаком, а теперь навсегда отрыбачил. Одряхлел, дорогу-то на половину озер запамятовал…

— Значит, не поможешь? Нечего надеяться? — нахмурившись, спросил председатель.

— Душой бы рад, душой, говорю. Однако старость — не радость. Морозы-то какие вон стоят. А стариковские кости, известно, тепла требуют. Дело мое теперь одно — летом на солнышке, а зимой — на печи греться. За ворота, почитай, не выхожу… Скоро и вкус рыбы позабуду…

Тут старик, видимо, понял, что заболтался излишне. Он настороженно взглянул на Леньку с Мишкой. Предостерегающе кашлянул.

— Кхе-кхе!

«Врешь! — хотелось сказать Леньке. — А кто карасей на станцию в картошке возил? Где-то наловил, никакого мороза не побоялся? А на машине прямо на ветру сидел и не себя, а только картошку потеплее укутывал».

Но предупреждающее покашливание старика остановило его. Кроме того, он не вполне понял, о чем шел разговор между председателем и Харламычем, и боялся попасть впросак. Ведь сам Василий Павлович рыбачил вчера с ними, своими глазами видел, как ловко рыбу старик добывает…

По этой же, наверное, причине смолчал и Мишка.

— Н-да!.. — еще больше нахмурился председатель после окончательного отказа Харламыча. Однако неудовольствие сохранялось на его лице недолго. Через полминуты Василий Павлович сказал решительно:

— Что ж, будем действовать иначе! Все равно задохнуться рыбе подо льдом не дадим.

Он повернулся к мальчикам.

— А вас, ребятки, я тоже позвал спросить: где и какая рыба водится. Среди вас немало заядлых рыболовов, и вообще вы народ дотошный. Вот и расскажите нам, где летом больше линей, язей, окуней и карасей ловилось…

Потом обратился к Сергею Петровичу:

— В долгий ящик это дело откладывать нельзя. Вчерашняя рыбалка убедила меня, что природу надо зорко охранять. Пусть возьмутся за ее охрану наши комсомольцы.

Сергей Петрович был не только учителем и пионервожатым у ребят, он возглавлял и комсомольскую организацию колхоза. Поэтому председатель и обращался к нему.

— Обязательно. Василий Павлович, завтра же возьмемся…

— Значит, расспросите рыболовов, больших и маленьких, и, прежде всего, делайте проруби там, куда в половодье заходит в озера речная рыба. Она задыхается от недостатка кислорода быстрее, уже в декабре начинает погибать, а к марту гибнет вся.

— Истинно так, истинно, — вставил Харламыч. — Ты, Палыч, сам по рыбе, видать, знаток, а меня еще спрашиваешь.

Василий Павлович даже не взглянул на него.

Мальчишки вышли из конторы разочарованными. Ни о какой рыболовецкой бригаде не было и речи, даже не разъяснили толком, зачем их звали.

Уже по дороге домой учитель сказал, что вчерашняя ловля ледянкой доказала, что рыба в озерах уже начала задыхаться и что ее решено спасти. Комсомольцам поручается сделать на льду озер проруби для притока свежего воздуха. Это для начала. А потом, вообще, пора браться за ум, надо будет постоянно следить, чтоб не губили рыбу браконьеры ледянками и разными другими запрещенными способами ловли.

— А карпо-карася больше не надо искать? — спросил Ленька.

— Почему не надо? — улыбнулся Сергей Петрович. — По-прежнему это очень важно. Но надо не только о карпо-карасях мечтать, а и местную рыбу уметь сохранить. И сохранить, и дать ей еще больше размножаться. Разве плохо будет, если такие щуки, каких вы вчера выловили, чаще станут попадаться?

— Конечно, неплохо! — оживились ребята.

— А лещ, язь, линь — разве плохая рыба?

— Хорошая!

— А раз хорошая, то и будем ее беречь, будем сами хорошими хозяевами!

 

Под ледяным куполом

На следующий день Ванюшка смастерил свою игрушку. Получилось что-то вроде тележки, колеса которой приводились в движение заводной пружиной от часов.

Для чего понадобился ему этот самоходный экипаж, Ванюшка Леньке не сказал. Во-первых, потому, что Ленька утаил от него поход на рыбалку, а во-вторых, у Ванюшки был уже горький опыт, который заставлял его осторожничать.

Весной, когда на колхозных фермах ввели автопоение, Ванюшка решил внедрить его и дома. Колодец у них на усадьбе был далеко, в огороде. А воду для коровы таскать и того дальше: кругом грядок, через калитку во двор. Леньку, конечно, это особенно не затрудняло. От ухода за коровой он всякий раз увертывался. Но Ванюшка задумался, как облегчить свой труд. Выход нашел простой.

Мальчик натянул от колодца до пригона проволоку и пустил ведро с водой по блоку. Опыт удался па славу. Ведро, поддерживаемое бечевкой, доплыло до кадки. Ванюшка дернул за бечевку — ведро опрокинулось, вода вылилась в кадку.

Ванюшка торжествовал. Но недолго. Когда вечером пришла корова, случилось совсем непредвиденное. У буренки не хватило терпения. Она потянулась мордой навстречу ведру. То с разгону стукнуло ей дном в лоб. Корова испуганно вскинула голову. Ведро опрокинулось и, окатив водой, наделось ей на рога. Ошалелая буренка взбрыкнула, понеслась по двору… Она металась, мычала одурело, а ведро гремело на рогах, и никак нельзя было подступиться, снять его.

Ванюшка закричал в переполохе.

Выбежала мать, освободила перепуганную скотину от железного колпака, а изобретателя оттаскала за вихры.

Ленька после этого долго не упускал случая подразнить брата. И, естественно, Ванюшка постарался исчезнуть неприметно со своим новым изобретением. Ленька успел заметить только, как он свернул к Стоговым.

«Наверное, что-нибудь с Зинкой опять придумали. Надо последить, куда пойдут», — решил он.

Чуть не час Ленька околачивался возле дома Стоговых, но так и не дождался, когда Ванюшка с Зиной выйдут. Наконец, он не выдержал, тоже надумал зайти к ним, хотя и не любил ходить в гости к Зине. Елизавета Борисовна, мать Зинки и колхозная библиотекарша, держала себя с ребятами строго, зорко следила, чтоб они не нарушали порядка в комнатах, соблюдали чистоту. А что за интерес сидеть как связанному? Это Ванюшке не надоедает читать целыми днями или играть в шахматы. Леньке такие игры не по нутру. Он предпочитал побарахтаться в снегу во дворе, если не с ребятами, то с собакой. Вываляется с головы до ног, а потом, не отряхнувшись как следует, летит в дом.

Ладно, если мать дома. Остановит у порога, заставит снять пимы. За голенищами наверняка окажется не одна пригоршня подтаявшего снега. А не уследит — к вечеру в пимах у Леньки всегда хлюпает.

Но одно дело дома, а другое — в гостях. К Елизавете Борисовне не зайдешь с мокрыми валенками. Она не заругается, зато так на тебя посмотрит, что стыдно становится на весь день.

В общем, лишь неуемное любопытство заставило Леньку пойти в дом к Зинке. Он долго и тщательно обметал на крыльце ноги, выскреб пальцами снег из-за голяшек. Даже проверил — сухо ли в карманах. Нечего греха таить, случалось и такое: плотно сбитый «про запас» снежок начинал таять от комнатного тепла в кармане, а Ленька спохватывался слишком поздно — когда на стуле или на полу появлялась лужица.

Однако на этот раз Ленька старался зря. Дома у председателя никого не оказалось. На дверях висел не замеченный раньше Ленькой замок.

Значит, Ванюшка с Зиной прошли через ограду, а в дом не заходили. Раздосадованный тем, что не сообразил этого сразу, что напрасно обметался, Ленька спрыгнул с крылечка прямо в сугроб, вывалялся пуще прежнего. Потом он забрался на ворота, стал озираться кругом.

Куда же все-таки делись Ванюшка и Зинка? Уж не улизнули ли от него нарочно? Может, Ванюшка телегу свою решил на ходу испытывать? Где?.. Ясно, на снегу такая тележка не покатится. В деревне на дороге их нет. Значит, вернее всего, они у Скопанца. По льду тележку пускают, проверяют, как бегает.

Посмотреть и ему? Одному идти Леньке было скучно, и он отправился прежде за Мишкой.

Ленька почти не ошибся в догадке. Ванюшка и Зина, действительно, проверяли самоходный экипаж у Скопанца. Только не на катке, как думал Ленька.

При помощи своего изобретения Ванюшка надеялся открыть тайну пещеры.

— Пружина длинная, здоровая, тележка должна катиться далеко! — говорил он девочке. — Мы ее в пещеру пустим, а сзади бечевку привяжем. Тележка покатится, бечевка разматываться будет. Сколько размотается — такая и длина пещеры.

— А покатится она? — сомневалась девочка.

— Должна. Когда жердинкой проверяли, так дно там ровное.

И вот Ванюшка с Зиной у входа в пещеру. Оба сосредоточены, серьезны. Девочка обеими руками держит колеса тележки, чтоб они не раскручивались раньше времени. Мальчик заводит ключом часовую пружину. Это не так-то просто. Держателя у пружины нет, она то и дело самопроизвольно раскручивается. Тогда ключ вырывается и резко бьет Ванюшку по пальцам. Удары эти настолько сильны, что хочется кричать от боли. Но Ванюшка даже не охает. Лишь сунет в рот ушибленные, с темными ногтями пальцы, подует на них, будто от холода, и опять за свое.

Зине тоже не сладко. Когда пружина соскакивает, тогда никак не удержишь колеса. На обеих руках девочки уже содрана кожа. Только ради изобретения чего не вынесешь?

Наконец пружина все-таки закручена и колеса задержаны на месте. Стукнувшись лбами, Ванюшка с Зиной суют самоходку в пещеру. Слышится скрежет, звон, мелькает бечевка… Самоходка, видно, и впрямь мчится куда-то в недра берега.

— Пошла! — победно воскликнула Зина.

Ванюшка, поскольку он изобретатель, сдерживается, открыто не выражает своей радости. Однако лицо его сияет.

Проходит секунда, две. Затем обнаруживается, что бечевка больше не разматывается. Ванюшка потянул ее — она свободно вытянулась обратно. А тележки нет.

Неужели плохо привязал? Или пересекло бечевку шестерней? И где осталась тележка? Застряла вблизи, как показывает бечевка, или умчалась дальше?

— Что теперь делать? Как достать ее обратно? — спросила Зина упавшим голосом.

Ванюшка ответил не сразу. Он стоял, хмурясь, что-то соображая. Лишь немного погодя он мужественно признал свое поражение.

— Все равно ничего у нас бы не вышло. Ход, наверное, длинный, его веревочкой не смеряешь…

— Да-а, — грустно согласилась Зина.

— И главное — не узнаешь, куда он, этот ход, идет.

— А как узнать?

— Подумать надо… — Ванюшку вдруг словно осенило. — А если от Кислого озера идет ход? Больше неоткуда!

Кислое — название такое получило озеро не случайно. До революции возле этого узкого, но длинного водоема находилось кожевенное заведение купца Пухова. Десятки громадных деревянных чанов с гашеной известью, хлебными квасцами и тальниковым «дубом», в которых попеременно обрабатывались шкуры, стояли прямо на берегу. С ранней весны до поздней осени работники прополаскивали шкуры в озере, потом особыми ножами на плахах соскабливали шерсть и мездру.

Использованные квасцы, известковые растворы и дубильные настои тоже выплескивались в озеро. С этого не только рыба и всякая водная растительность — все живое погибало в нем. От тухлой воды у рабочих на руках и ногах появлялись струпья. И народ окрестил это зловонное мертвое озеро Кислым.

Купца уже давно нет. От кожевенного заведения не осталось и следа. Мертвое озеро не напоминало о себе людям. Оно заросло непролазными дебрями тальника. Да никто и не пытался проникнуть к нему. Все от мала до велика знали, что вода в озере тухлая, дно гиблое, вязкое.

У кого могла возникнуть надобность лезть чащобой к заведомо бросовому водоему? Ведь кругом было немало хороших, рыбных озер.

— Как же это от Кислого? — возразила Зина. — Откуда бы тогда взялись в воде карпо-карасики? Оно же совсем пустое…

— А может, не пустое, — не совсем уверенно сказал Ванюшка. — Может, там рыба развелась?

— Как она разведется, если вода прокисшая?

— Раньше была прокисшая, а теперь, может, хорошая. Никто ведь не проверял…

Зина поглядела на Ванюшку недоверчиво. Бывает ли так, чтоб плохая вода в озерах менялась на хорошую — она не знала. Ей только неудержимо захотелось проверить это.

— А давай… — начала она.

Досказывать ей не пришлось. Ванюшка с первого слова понял ее. Он подхватил горячо:

— Давай!

Минуту спустя мальчик и девочка уже стояли на Скопанце. Отсюда хорошо было видно почти все озеро, за исключением самой дальней части, которая, изгибаясь дугой, исчезала в заснеженном кустарнике. Тальниковые заросли были кругом всего озера. Но кое-где чаща расступалась. В одном месте, там, где невдалеке проходило шоссе, берег озера поднимался стеной и был почти гол.

— Там, у яра, можно пройти, — заключил Ванюшка. — И снегу там неглубоко — весь почти сдуло. Пойдем?

— Пойдем! — с готовностью согласилась Зина.

— Сегодня дорогу протопчем, а завтра ломик возьмем и лунку во льду пробьем, проверим, тухлая ли вода, есть ли рыба.

Сказано — сделано. Ребятишки побежали от Скопанца на шоссе, потом по невысокой гриве свернули к озеру. Здесь снег, верно, как предполагал Ванюшка, был неглубок. А степные ветры так утрамбовали его, что ноги почти не проваливались. Мальчик и девочка без особого труда добрались до берега. Спускаться па лед не стали. Берег был высок и очень крут. Плотные снежные заструги нависали над ним, как балконы, выступали даже вперед.

Ванюшка знал, что ступать на такой карниз опасно: может произойти обвал. Засыплет с головой — попробуй выберись! Он предупредил об этом Зину.

— Сегодня уже поздно, — сказал Ванюшка. — Дорогу нашли — и ладно. А завтра опять сюда придем. Леньку, Мишку, Пузанка тоже позовем с собой. Попеременно ломиком и про…

Он не договорил. Из-под снежного карниза совсем неожиданно вылетел чирок. Да, да, чирок — небольшая дикая утка! Вылетел, шумно и быстро хлопая крыльями, сделал вираж над головами ребят и опять нырнул куда-то под берег.

Это было удивительно. Ванюшка с Зиной слыхали, что больные или подраненные утки иногда остаются зимовать на теплых, незамерзающих ключах. Но чтобы чирки, как тетерева, скрывались в снегу — такого ребятам не слыхать, ни видать не доводилось.

Зина сразу забыла о предупреждении Ванюшки и, чтоб посмотреть, куда исчез чирок, шагнула на карниз. Снежный балкон не выдержал ее тяжести, пополз из-под ног. Девочка вскрикнула, отчаянно взмахнула руками, словно пытаясь удержаться в воздухе.

Ванюшка кинулся к ней на помощь. Он успел протянуть Зине руку, но тут же, увлекаемый ею, и сам полетел под берег.

Нет, их не засыпало снежной лавиной. Случилась другая беда. Лед на озере оказался почему-то тонким, хрупким. Когда мальчик и девочка, отброшенные обвалом в сторону, кубарем скатились на него, он затрещал и рухнул, как гнилая кровля. Ребята провалились в озеро…

Верная гибель ждала их, будь озеро обычным. Очутившись в воде в зимней одежде, они едва ли смогли бы выбраться самостоятельно. А призыв о помощи никто бы не услыхал…

Но сегодня одно чудо следовало за другим.

Провалившись под лед, ребята очутились не в воде, а на дне озера. Сырая, илистая, но все-таки спасательная земля была под ними.

Тонкий, зеленовато-голубой лед висел в воздухе, упираясь краями в берег. В небольшой пролом, куда они провалились, ветер струйками задувал снежок.

Все это Ванюшка с Зиной разглядели позднее. Рухнув вниз, они сначала лежали на дне озера оглушенные, немые. Нет, они не разбились при падении. Зина ушибла только плечо, Ванюшка — колено, но это были пустяки. Если бы они свалились с берега на лед, то, наверно, просто посмеялись над своим полетом. Но теперь было не до смеха.

Неизвестность и темнота всегда пугают. А тут они далеко не сразу сообразили, что с ними стряслось, куда они попали. Боязно было пошевелиться. Может, от неосторожного движения опять они покатятся куда-нибудь в глубь земли? Обоим им казалось, что их поглотила сама земля, что они еще находятся на грани гибели. Естественно, не только двигаться или кричать — дышать и то было страшно.

Наконец Ванюшка поднял голову, осторожно огляделся. Кругом стоял сумрак, какая-то плотная сырость. Словно туман окружал их. Но сверху лился свет — не яркий, не дневной, а уже слабеющий, вечерний, а каким же радостным, спасательным показался он Ванюшке! Свет этот помог мальчику немного прийти в себя.

— Ты жива, не разбилась? — первым долгом тревожно спросил он девочку.

— Жива, — глухо отозвалась Зина. Голос еще плохо подчинялся ей. — Где это мы?

— Провалились под лед… — ответил Ванюшка, показывая вверх.

Да, теперь это видела и Зина. Над ними висел зеленовато-голубой ледяной купол с неровным проломом, который, очевидно, пробили они при падении с берега. Виднелась и часть берега с обвалившимся снежным карнизом.

Почему лед над озером оказался таким тонким, куда делась вода?

Это было неясно, очень загадочно. Только такой вопрос пришел на ум ребятам гораздо позднее. Вначале они даже не подумали над этим. Они просто обрадовались, что живы, невредимы и над ними виднеется белесоватое зимнее небо.

Вскочив на ноги, Ванюшка первым потянулся к пролому, пытаясь ухватиться за кромку льда. Нет, даже кончиками пальцев не достал. А уж если долговязый Ванюшка не дотянулся, то Зине нечего было и пробовать.

Положение осложнялось. Они попали в опасную ловушку. Скоро опустится вечер, подойдет зимняя ночь. Дома их, конечно, хватятся, но сумеют ли найти? Ведь они никому не сказали, куда пошли. Кто же догадается, что их занесло на мертвое Кислое озеро, что провалились здесь под лед? А не догадаются, не выручат — они тут замерзнут за ночь.

Представив на минуту, как им придется тут погибать темной ночью от лютого январского мороза, когда дома горит электричество и печь — голландка дышит теплом, сообразив, как будут тревожиться, бегать в поисках ее и Ванюшки родители, Зиночка не выдержала и горько разрыдалась.

У Ванюшки тоже задрожали губы, непрошеные слезы навернулись на глаза. Все же он поборол себя и стал успокаивать девочку.

— Не плачь! Ну, чего зря реветь? Раз не утонули, то теперь не пропадем. Все равно выберемся!

Сначала он говорил это только для того, чтоб успокоить Зину. Потом ободрился, сам поверил в возможность спасения, в необходимость борьбы. И Зина почувствовала это. Она притихла, уже с надеждой смотрела на Ванюшку.

— А как можно выбраться?

— Выберемся! — ответил мальчик, загораясь решимостью во что бы то ни стало выйти из трудного положения. — Я тебя подсажу, ты вылезешь наверх…

— А ты? Мне ведь тебя не вытащить…

— Я… я… — мальчик огляделся по сторонам. Темнота стала как будто плотнее. Это и понятно — вечер наступал. Оставаться одному подо льдом было жутко. Но что же делать? Обоим все равно не вылезть, а Зину можно попытаться вытолкнуть. Освободится из плена она, выручит и его.

— Я пока тут останусь, — собрался он с духом. — Ты до села добежишь, скажешь, и меня потом вытащат… Давай, становись мне на плечи…

Ванюшка опустился на одно колено. Девочка встала ему на плечи. Тогда он осторожно начал подниматься. Это было не так-то легко и просто. Девочка стояла неустойчиво, качаясь, грунт под ногами Ванюшки тоже оказался не очень прочным, ноги засасывало. Все же, напрягаясь до предела, он выпрямился. Зина схватилась за край ледяного пролома.

— На голову мне вставай, скорей вылезешь! — прохрипел Ванюшка.

Зина наступила одной ногой ему на голову, нахлобучив шапку на самые глаза. Навалилась животом на кромку льда… Но вылезть наверх все же не смогла. Руки скользили, ухватиться понадежнее было не за что.

Тогда Ванюшка изловчился и подтолкнул ее под ноги. Одно колено девочки попало на кромку льда. Лед затрещал, но, к счастью, не обломился. Зина быстро подалась вперед — вот она уже лежит наверху льда.

— Не вставай, не вставай! Отползи к самому берегу! — закричал Ванюшка, опасаясь, что она снова может провалиться.

Зина послушно поползла к берегу. Через минуту уже не тонкий ненадежный лед, а скованная морозом глина берега была у нее под грудью.

Девочка полезла вверх. Берег был почти отвесный, сорваться с него ничего не стоило. К тому же снежный карниз, обрушившийся наполовину при падении Ванюшки и Зины, пугающе висел чуть в стороне от нее. Сорвется — и все! Или засыплет Зину под берегом, или собьет с ног и снова сбросит назад, в пролом.

Девочка старалась держаться того места, где обвал уже произошел, где снежный навес не преграждал путь.

С замиранием, вытягиваясь в струнку, Ванюшка наблюдал за Зиной, ничем уже больше не в состоянии помочь ей.

Зина проявила невероятную ловкость, настойчивость. Она помаленьку карабкалась да карабкалась вверх, используя каждую неровность берега. Будто никогда и не болела у нее нога. Наоборот, не всякая здоровая девочка сумела бы тут подняться.

Еще одно усилие — и Зина наверху. Она повернулась к озеру, наклонилась вперед, стараясь, видимо, разглядеть Ванюшку в темной яме пролома. Крикнула ему:

— Я живо, Ванюша!..

С этими словами Зина исчезла. Ванюшка знал, что теперь и он спасен. Она скоро добежит до села и приведет па помощь. И все-таки было жутко сидеть одному под ледяным куполом. Глаза ли притерпелись к сумеркам, или просто было время присмотреться, но мальчик различал невдалеке от себя слабо поблескивающую водную гладь. Он поднял из-под ног обломок льда, бросил для проверки. Раздался всплеск, видно было даже, как пошли по воде небольшие круги.

Значит, не все озеро вымерзло, как подумали они сначала. Значит, рухни ледяной купол немного подальше — угодили бы в воду, могли захлебнутся, утонуть… Нечего сказать, проверили бы — тухлая ли вода, есть ли рыба!

Мороз прокатился по спине Ванюшки. Только теперь он понял, какая опасность подстерегала их, как глупо они сделали, что вздумали отправиться на озеро втайне. Дураки они с Зиной! Разве большие дела делаются в одиночку или вдвоем? Надо было рассказать о своей догадке Сергею Петровичу. И если уж идти на озеро, проверять, нет ли из него подземного хода к реке, то проверять не в одиночку и не одним школьникам, а вместе со взрослыми.

Было над чем поразмыслить Ванюшке. Но не только от этих мыслей холодно стало спине. До слуха мальчика дошел какой-то странный звук. Будто чайник на плите забулькал, зафыркала в нем вода. Сначала этот звук донесся неясно, потом шум кипения усилился. Стоячая вода, которая слабо поблескивала рядом, ожила, заструилась, потекла куда-то. И показалось Ванюшке — в воде тусклым серебром сверкнула рыба. Даже не в воде, она выкинулась над поверхностью. Не крохотный карасик наподобие тех, которые попадались на льду под Скопанцем, а большая, чуть не с тарелку, рыбина.

Огорошенный Ванюшка уставился на струящуюся воду. Может, он и убедился бы, вправду ли то была рыба, если бы увидел ее еще раз. Но тут над головой у него раздался свист крыльев, мелькнула черная тень: это был чирок, из-за которого Зина свалилась со снежного карниза. За первым чирком прошмыгнул второй, третий…

В том, что вода в озере текла, как речная, кипела, как чайник на плите, что птицы летали подо льдом — во всем этом было столько непонятного, странного, что Ванюшка и сам не знал, грезится ему это или происходит в действительности…

Вскоре с берега послышался звонкий голос Зиночки:

— Мы тут, мы уже пришли!

Ванюшка вскочил. В проломе над собой он увидел раскрасневшееся, встревоженное лицо Зины и Леньку с Мишкой.

Оказывается, Зина встретила их невдалеке от озера. Ленька, непоседливый и любопытный Ленька не мог примириться с тем, что Ванюшка с Зиной скрылись от него. Он сбегал все-таки за Мишкой и отправился с ним к Скопанцу.

Там Зины и Ванюшки не было. «Преследователи» догадались подняться на Скопанец. Они приметили вдали две черные фигуры на гриве у самого Кислого озера.

— Это Ванюшка с Зиной! — закричал Ленька.

Мишка засомневался. Ему было непонятно, зачем ушли туда ребята.

— А, может, они тоже отправились лед долбить, рыбу спасать?

— В Кислом-то озере рыба? Все говорят, что там и лягушки не водятся!

Ленька не хуже других знал общую молву, что Кислое озеро мертво. Однако знал и другое: Ванюшка затеял что-то необыкновенное. Не зря же он столько дней мастерил свою тележку — самоходку. И зачем взял с собой такую длинную бечевку? А Зинка почему увязалась? Если дело не интересное, она за него не ухватится…

— Подумаешь, Зинка! — иронически сказал Мишка. — Побежим за ними и опять попадем впросак, как тогда с Харламычем. Науськал меня: «Шпион, шпион!», а старик просто картошку продавал…

— Это ты говорил, что он шпион! — попытался восстановить истину Ленька. — Я просто удивился, зачем он рыбу в картошке прячет…

— Все равно зря бучу поднял!

— Узнали правду — и ладно, — нахохлился Ленька. — Ты как хочешь, а я пойду к ним. Может, Ванюшка с Зинкой какое открытие задумали сделать…

Последний довод подействовал на Мишку больше всего. Чтобы кто-то из ребят сделал открытие, прославился, а он стоял в стороне? Этого Мишка не мог допустить!

Ленька, пожалуй, прав. Надо действовать. Что они взяли с собой? Ничего, кроме бечевки и самоходной тележки? Ну, это не столь уж умно. На бечевке разве удержишься, если придется спускаться с крутого берега? Надо снарядиться, как настоящим туристам. Веревку взять, топорик. Не мешает прихватить длинную жердинку на случай, если придется перебираться через какую-нибудь пропасть…

Ленька сказал, что никаких пропастей возле Кожино нет. Но Мишка стоял на своем — надо ждать всяких неожиданностей. И потом, если они спустятся с берега по веревке, прорубят топором лед, то жердинка понадобится глубину озера мерить. Не худо будет также приделать к жердине сачок. Тогда бы уж можно точно проверить, есть ли в Кислом озере рыба.

Это было дельное предложение. Ленька не стал больше спорить.

— Где только его возьмешь, сачок? Харламыч ни за что не даст…

— Я попрошу у мамы старую тюлевую шторку — сгодится вместо сетки, — решил Мишка.

Довольные своей сообразительностью, ребята побежали домой снаряжаться в поход. Через какое-то время они уже шли к Кислому озеру.

— «Пионерская правда» пишет — готовьтесь к летним походам. А мы зимний поход устроили. Если потом написать, «Пионерка» напечатает обязательно… — философствовал Мишка дорогой. — Как только наш отряд назвать? Экспедиционный отряд номер… Ну, ясно, номер первый! Их еще здесь не бывало… А Ванюшку с Зинкой зачислим или без них обойдемся?

— Не знаю, — сказал Ленька.

Обиделся он на Ванюшку с Зиной, что убежали тайком, и зачислять их в отряд не хотелось. Только ведь и сами они с Мишкой недавно удрали на озеро, никому не сказавшись. И вообще будет несправедливо: Ванюшка с Зиной всегда интересовались тайной, старались как бы побыстрее открыть ее.

— Ладно, — смилостивился Мишка. — Запишем, а то еще скажут: какой это экспедиционный отряд, если двое?

Увлекшись разговорами, ребята не сразу заметили, что день стал клониться к вечеру. Хватились, когда уже были почти у озера.

— Не станем долго задерживаться, — сказал Ленька. — Посмотрим, где Ванюшка с Зинкой, что они делают — и обратно. А веревку, топор и жердь на озере оставим, чтоб взад-вперед не таскать. Завтра с утра придем.

Мишка, вспомнив, каких натерпелся страхов, когда свалился «на волка», готов был уже немедля повернуть обратно. Он опасливо покосился на неяркое январское солнышко, которое катилось к дальнему степному увалу. Сильно было желание возглавить экспедицию, не допустить, чтобы Ванюшка с Зиной совершили какое-то открытие без него. Но еще сильнее тянуло домой. Возможно, Мишка все-таки повернул бы назад.

В это время невдалеке показалась из-за кустов Зина. Еще не видя Мишку с Ленькой, сильно хромая, она бежала к шоссе.

— Что-то случилось! — воскликнул Ленька. — С Ванюшкой, наверное, что-то случилось!

Обеспокоенный, он бросился навстречу Зине. Мишке ничего не оставалось, как следовать за ним.

— Ребята, ребята! — закричала девочка, увидев бегущих к ней мальчиков. — Мы под лед провалились… Я вылезла, а Ванюшка там сидит… Помогите его вытащить!..

Зина задохнулась от стремительного бега. Из тех слов, которые она выкрикивала, ничего толком нельзя было понять. Где они провалились, как она выбралась и почему подо льдом можно сидеть — все осталось для ребят неясным. Они поняли только одно: Ванюшка жив и нуждается в помощи.

— Скорее, скорее! — Ленька схватил Зину за рукав. — Где он, где — показывай!

И быстрее прежнего они побежали к озеру. А через три минуты Ванюшка услышал наверху Зинин голос, увидел в проломе встревоженные лица ребят.

Спустили вниз жердинку, бросили конец веревки. Веревкой Ванюшка привязался за пояс, руками перехватывал по жердинке, а ребята, все трое, выбравшись на уступ берега, тянули за другой конец веревки.

Много было пыхтения, трудов, все натерли руки, но Ванюшку в конце концов вытащили. Когда он оказался на твердой земле, Зиночка от радости запрыгала на одной ноге. А может, и не только от радости — может, на другую ногу больно было наступать…

— Как это вы догадались сюда прийти? — спросила она Мишку с Ленькой. — Главное, как догадались, что надо веревку и жердину с собой взять? Будто знали, что без них не обойтись!..

— Конечно, знали! — внушительно сказал Мишка. — Какой же настоящий турист не знает, что без веревки в поход отправляться нельзя!

Зина не поняла, при чем тут туристы, поход, но на радостях она еще раз похвалила ребят:

— В общем, настоящие молодцы!

Благодарный Ванюшка тоже сказал:

— Верно, молодцы! А мы дураки, что без подготовки в поход отправились!

Это ли было не признание ума и авторитета Мишки? Он просиял, он почувствовал, что снова становится ребячьим вожаком и теперь они опять будут прислушиваться к каждому его слову, как слушали его советы по плаванию.

Мишка жалел лишь об одном: пока вытаскивали Ванюшку, пока шли до села, сумерки совсем сгустились, и в улицу ребята входили уже вечером — мало кто узнает о Мишкином торжестве сегодня. Но ничего, завтра эта весть быстрее ветра разнесется по селу!

 

Боевые годы

Зина не рассказала дома о происшествии на озере. Она опасалась, конечно, что от родителей будет нагоняй за рискованный поход без ведома взрослых. А главное, могут запретить дальнейшее изучение озера.

Разве можно оставить такую загадку неразгаданной? Ребята договорились утром обязательно снова пойти на озеро и при дневном свете постараться разгадать, почему лед висит в воздухе и много ли в нем воды, есть ли действительно рыба. Никому из взрослых, кроме Сергея Петровича, решено было ничего пока не говорить.

И все же ребячья тайна раскрылась сразу.

Председатель колхоза собрался ехать по бригадам, когда возле конторы его остановила Катерина Биркина.

— Чего ж это вы, Василий Павлович, дочку-то свою так распускаете? — язвительно спросила она.

— В чем дело? — не без удивления сказал Стогов.

— А в том, что она с мальчишками только знается…

— Что ж в этом плохого? — с неудовольствием перебил Биркину Василий Павлович. — Не вижу никакой разницы — с девочками или с мальчиками Зина играет.

— Если бы просто играла… — многозначительно прищурила маленькие глазки Катерина.

Председатель насторожился.

— Да говорите в открытую, а не намеками! — сказал он нетерпеливо.

— Я прямо и говорю: ваша дочка выдумывает с мальчишками разные тайности и заодно с ними голову сломать может…

— Что-то не очень понятно.

— Не хотите понимать — не понимайте! — раздраженно произнесла Катерина. — А только ваша дочка с мальчишками-огольцами собралась на Кислое озеро. Хотят лезть куда-то под лед… Я случайно услыхала, что вчера они уже провалились там, чуть не погибли… А сегодня опять не унимаются…

— Провалились под лед? На Кислом озере?.. — взволнованно спросил председатель.

— Почем я знаю — где! Слышала только — сорвались с берега…

По тому, как он торопливо стал отвязывать лошадь, как стремительно прыгнул в кошевку, Катерина заключила, что рассказ ее задел председателя за живое.

— Проучите их, Василий Павлович, хорошенько, чтоб навсегда отскочила охота скрытничать! — радостно зачастила Биркина. — И учителя не мешало бы обуздать… Он их больше всего подзуживает… Даже сам с ними пещеру какую-то в берегу долбил, клад вздумал искать.

— Ладно, ладно, во всем разберемся!

Председатель отпустил вожжи, и застоявшийся жеребец с места взял крупной рысью. Катерина Биркина могла быть довольна: если Василий Павлович так взволновался, то, конечно, раз и навсегда отвадит этого учителя и мальчишек от поисков тайны…

Но взволновался председатель совсем по другой причине.

Конь летел стремительно. Через три минуты председатель был на том повороте шоссе, от которого ребята проложили дорожку к озеру. В снегу кошевка проваливалась, и кусты мешали ехать. Потому дальше по гриве к Крутому Яру, нависавшему над Кислым озером, Василий Павлович отправился пешком.

Ребята уже были на месте. Они с Сергеем Петровичем спускали в пролом лестницу.

— Что это вы делаете? — спросил председатель сверху.

Никто не ожидал его появления. Все вздрогнули, а Зиночка даже в лице переменилась.

— Ну-ну, выкладывайте, какие тут у вас тайны завелись? — продолжал Василий Павлович, спускаясь под берег.

Ребята молчали. Зиночка, расстроенная тем, что утаила вчера от отца случай на озере, а теперь он словно уличал ее во лжи, не могла говорить. Ванюшка не обладал способностью быстро выйти из затруднительного положения. Кроме того, он считал главным виновником вчерашнего приключения себя и не думал оправдываться.

Сергей Петрович только ободряюще улыбался.

Смелее всех оказался Мишка. Он упоенно принялся рассказывать, как и что тут произошло вчера. Особенно налегал на то, что все кончилось удачно только благодаря его смекалке, потому что он догадался взять с собой веревку и жердинку.

Председатель слушал, не перебивая, одобрительно поглядывая на Мишку. Но сказал совсем не то, что надеялся услышать от него Мишка:

— Значит, Ванюшка тебя подсадил, на выручку отправил, а сам подо льдом остался? — спросил он дочку. — Ну, молодцы ребятки, не растерялись в минуту опасности! За то, что не растерялись — хвалю! — продолжал между тем Василий Павлович уже совсем другим тоном. — Но чтобы больше таких выходок не было!.. И для чего вы спускаете лестницу, куда собрались лезть? Под лед?.. Вместе с учителем?..

Председатель покачал головой:

— Ну, Сергей Петрович, не ожидал, что ты способен так увлекаться!.. А если кровля эта ледяная рухнет, что тогда от вас останется?

Ребята приуныли. Они ждали, что сию минуту председатель прогонит их, и тайна опять ускользнет. Но Василий Павлович сам взялся за лестницу…

Сейчас, конечно, вытащит ее наверх. Нет, что это такое? Стогов стал спускаться под лед.

— Папа, ты куда? Зачем ты сам полез? — невольно воскликнула Зина.

— Вас лучше туда отправить? Да? — усмехнулся Василий Павлович. — Ну-ну, стойте тихо! Я все-таки постарше вас и поосторожнее, — и спустился под лед.

— Почему это в других речках и озерах подо льдом вода, а здесь пустота? — спросила Зина.

— Озеро, выходит, с секретом.

— А какой в нем секрет?

Василий Павлович ответил не сразу. Наверное, соображал, как лучше объяснить ребятам загадку Кислого озера.

— Вообще-то, в Сибири нередко случается так: скует речку морозами, а вода потом уйдет. И висит лед, словно крыша, упираясь в берега. Но это бывает только на родниковых речках, и если родники в берегах. Они, эти родники, замерзают, и речка как бы пересыхает подо льдом. А вот почему, куда исчезает вода из озера — непонятно…

— Может, тоже куда-нибудь утекает?

— Кислое озеро не проточное. Оно ни с речкой, ни с другими водоемами никак не связано.

— А я вчера слышал… когда сидел подо льдом: вода забурлила и потекла… — сбивчиво проговорил Ванюшка.

— Ну? Это уже другое дело, это интересно! — оживился председатель.

Василий Павлович заставил Ванюшку подробно рассказать, что он видел и слышал.

— Да-а, и правда, похоже, что есть у Кислого озера подземный сток. Но почему вода под Скопанцем появлялась не всегда? И потом — ведь в Кислом озере нет, говорят, рыбы…

— А я… я вчера рыбину видел… как она мелькнула… — неуверенно сказал Ванюшка.

— Здесь? Когда подо льдом сидел? Ну, брат, совсем заинтересовал! Придется, видно, еще раз слазить туда, — произнес председатель, поднимаясь из-подо льда.

— Разрешите, я теперь слажу. У меня фонарик электрический есть, — предложил Сергей Петрович.

— Не терпится тайной овладеть? — с дружелюбной усмешкой заметил председатель. — Недаром люди жалуются, что учитель, вместо того чтоб унимать ребятишек, еще больше раззадоривает их.

— А кто именно жаловался?

— Сейчас вон Катерина Биркина требовала обуздать вас всех — и учителя, и учеников.

— Ну, если Биркина, то это нас еще больше заинтересует, — рассмеялся Сергей Петрович. — По-моему, семья Биркиных как-то причастна к этой тайне…

— Похоже… Что ж, лезь, только в сторону далеко не уходи. И веревку на случай к поясу привяжи, раз вы ей запаслись. Там недолго завязнуть, в колдобину угодить… Если что — вытащим.

Василий Павлович взял у Мишки веревку, один конец отдал Сергею Петровичу, за другой взялся сам.

Мишка, забывший было о своих «заслугах», тут опять горделиво взглянул на ребят. Дескать, что там ни говори, а вчера моя сообразительность помогла выручить Ванюшку и сегодня вот опять моя веревка пригодилась.

Сергей Петрович пробыл подо льдом, казалось, целую вечность. Ребят не раз одолевало беспокойство, не терпелось потянуть его на «буксире». Но сквозь лед то тут, то там мигал желтый глазок фонарика, и Василий Павлович успокаивал ребят — все в порядке!

Наконец учитель, весь перепачканный глиной, вылез наверх. Дышал он жадно и часто: подо льдом, наверное, все-таки маловато было воздуху.

— Верно, есть в озере рыба. Зря говорили, что оно мертвое, — сказал Сергей Петрович, немного отдышавшись. — Вот я одну нашел, в тине прямо лежала…

Учитель запустил руку в карман ватника и вытащил из него почти круглую рыбу.

Ребята окружили его, загалдели:

— Точь-в-точь — такая, как мы на льду под Скопанцем находили! Только там рыбки все были маленькие…

Василий Павлович взял у Сергея Петровича рыбу, внимательно осмотрел ее.

— Да, это не простой карась. Это, ребята, тот самый карпо-карась, который столько раз уже попадался нам в руки, но всегда мертвый…

— А этот живой? — с еще большим любопытством стали рассматривать рыбу ребята.

— Живой, только сонный, — сказал Сергей Петрович. — В общем, можно радоваться, ребята, наконец-то мы узнали, где водится этот карпо-карась. А вот почему рыба выносилась вместе с водой под Скопанец — неясно…

— Ну, если для вас главное — это тайну раскрыть до конца, то для колхоза важнее другое: теперь мы смело можем разводить эту рыбу! — сказал председатель. — Поздравляю вас, ребята, с победой!..

— Подождите, Василий Павлович, может, и вы иначе заговорите о тайне. Я ведь там еще трубу деревянную нашел. Под водой она лежит, но с фонариком хорошо просматривается. Четырехгранная, из плах, похоже, сколочена. Отверстие широкое, сантиметров тридцать. А другим концом в землю уходит, — пояснил Сергей Петрович.

— Плахи новые?

— Нет, старые, почерневшие. Но еще крепкие, похоже — лиственничные.

— Ну, если лиственничные, то этой трубе, может, не один десяток лет. Лиственница в воде хорошо сохраняется. Пожалуй, это еще купеческая работа… — заметил Василий Павлович. Потом добавил. — Теперь яснее становится, почему лед над озером куполом висит. Озеро-то глубокое, но узкое, замерзает оно тогда, когда воды много, а позднее она уходит через трубу и лед, упершись в берега, повисает крышей…

Василий Павлович возбужденно прошелся взад и вперед по берегу, словно по кабинету. Остановился, потер лоб ладонью.

— Пожалуй, верно, Сергей Петрович, отгадывать — так отгадывать до конца! Следует узнать, откуда появился здесь карпо-карась и давно ли. Прежде всего надо расспросить стариков, что они знают об этой трубе, для чего она проложена. Тогда, вероятно, яснее станет и то, почему вода под Скопанцем выходит на лед непостоянно.

«А дед Харламыч карасей на станции продавал! Может, таких?» — хотел сказать Ленька. Но тут же засомневался: наверно, не таких, ведь он сам сказал Василию Павловичу, что и не слыхал о карпо-карасе… Нет, лучше промолчать, а то еще просмеют. Молчит же вон Мишка, не высовывается вперед, если не надо!

И Ленька ничего не сказал, только покосился на Мишку. А Мишка в эту минуту думал совсем другое. Он соображал, что председатель заинтересовался загадкой озера не зря. Мишка переживал оттого, что опять повезло другим: не он, а Ванюшка с Зиной провалились под лед и помогли этим найти в озере карпо-карася и какую-то загадочную трубу… Пожалуй, за такую находку могут наградить, если не велосипедом, то чем-нибудь ценным, фотоаппаратом, например…

И, словно подтверждая это, Василий Павлович сказал:

— Да, ребята, теперь уже ясно: это озеро не мертвое и не Кислое, а самое что ни на есть золотое!.. Раз карась в нем водится, пусть даже и немного пока его, то колхоз займется разведением этой ценной рыбы и будет через год-другой получать громадные доходы! А потом, смотрю я… — председатель оглянулся кругом. — Место здесь высокое, если насос поставить — очень удобно воду на огороды, на луга подавать. Самотеком дальше пойдет. Так что и рыбоводством, и овощеводством тут можно заниматься одновременно… А утка сама просится! Видите, чирки даже зимой здесь подо льдом живут. Родники-то, значит, теплые, кое-где озеро совсем не замерзает, вот чирки под куполом и скрываются… И все это рядом с шоссе, по которому можно вывозить колхозную продукцию в город! Разве придумаешь чего-нибудь лучше?..

И, подмигнув, добавил:

— Пойдете, друзья, летом в такую утино-рыболовно-овощеводческую бригаду?

— Пойдем! — дружно отозвались пионеры.

— Молодцы! А бригадиром, пожалуй, можно Мишу Крохина назначить. Дело это ему отчасти знакомое. Он и щук с Харламычем ловил, и капустную пальму на огороде вырастил…

Все засмеялись.

 

Большой урок

По поручению председателя и учителя ребята принялись усердно расспрашивать деревенских дедушек и бабушек, что им известно о подземной трубе из Кислого озера до берега речки у Скопанца.

Больше всех старались Мишка с Ленькой. Им не терпелось отличиться, разведать все первыми. Поэтому, чтоб действовать наверняка, они принялись обходить все дома подряд. Однако старики и старушки только удивлялись:

— Труба? Какая труба? Ничего не слыхивали ни о какой подземной трубе…

— Нет, о таких секретах не ведаем.

Во многих домах просто посмеивались над Мишкой и Ленькой:

— Экое чудо! От Кислого до речки, сказываете, подземный ход? Да ежели бы он был, давно все озеро утекло!

Тут не удавалось даже спрятаться за авторитет председателя. Когда ребята говорили, что сам Василий Павлович верит в существование этого хода, старики отвечали:

— Блажит председатель. Мужик умный, хозяйственный, быстро сумел колхоз на ноги поставить, а тут куда-то его заносит. Какая там еще труба от Кислого озера до речки? Кому это понадобилось от одной воды до другой ее прокладывать?

— Видать ее под водой? Ну, может быть, бревно какое или колода торчит.

— А лед почему в воздухе висит? — не хотели сдаваться ребята.

— Лед — иное дело. Доводилось видать, как вода из-подо льда уходила. Это на любой речке погляди: замерзнет она осенью после дождей, когда воды много, а потом вода скатится, лед и садится, прогибается корытом. Ну, а коли речка или там озеро узкие — лед запросто может повиснуть в воздухе.

— Так ведь озеро — не речка, куда из него вода может уйти без трубы? — цеплялись ребята за последний довод.

— Как куда? А в землю. Земля, она на воду ненасытная…

Вот и попробуй, поговори, выясни тут чего-нибудь! Бились, бились мальчишки — все без толку. Когда обошли домов десяток, интерес к розыску заметно уменьшился. Ленька первым стал отлынивать.

— Иди ты, у меня вон пимы обмерзли, никак не обметешь, — говорил он.

Сначала Мишка не пытался уговорить Леньку. Пусть не заходит, одному даже лучше: если в этом доме он узнает тайну трубы, Ленька только оближется от зависти. Но когда ни в этом, ни в следующем доме секрет не открывался. Мишке тоже не захотелось ходить одному.

— Нарочно обморозил валенки, а теперь отлынивает! — ворчал он.

— Как же, нарочно! Хорошо тебе, если пимы у тебя новые, гладкие. А у меня вон какие мохнатые, растрепанные — к ним каждая снежинка липнет…

Тут уж возразить было нечего. Да и надоело спорить, так же как и бесполезно ходить по старикам. В конце концов мальчишки махнули на всякие розыски рукой и принялись «пулять» друг в друга снежками…

Повезло опять Ванюшке. Он не стал ходить подряд по всем домам. Спросил сначала у матери: не знает ли она какую-нибудь старушку, которая раньше работала у купца на выделке кожи.

— Зачем тебе понадобилась такая старушка? Председатель велел расспросить о старине? Что ж, это не мешает вам знать, как прежде жилы из людей тянули… Ступай тогда к бабке Марфе. У ней и до сих пор, сказывают, руки болят от купеческих кож. Ревматизмом, наверно, свело…

Бабка Марфа на вопрос Ванюшки ответила сердито:

— Не работала бы на Кислом озере, так и не маялась бы теперь так! — и показала мальчику скрюченные пальцы с опухшими суставами. Потом добавила горестно: — только все равно податься было некуда…

Ванюшка терпеливо выслушал жалобы бабки, искренне пожалел ее и только тогда спросил о трубе.

— Труба, спрашиваешь, есть ли под водой? — бабка сморщила и без того морщинистый лоб. — Как же, помнится, была труба. Через нее воду из озера спускали, когда она шибко закисала. Озеро-то на две части было разделено. Выше плотинки вода почище стояла, а ближе к реке кожи полоскали, туда же известку и квасцы из чанов сливали. Когда вода протухнет совсем, ее и спустят по трубе.

— А куда та труба вела? — так и подался весь вперед Ванюшка.

— Вот уж этого, дружок, не знаю. Помню, мужики с купцом все ругались, доказывали, что его вонючая вода прямо в речку течет, что от нее, мол, рыба и там дохнет. А купец твердил свое: «Не в речку, дескать, а в землю уходит труба. И нет из нее никакого выхода…»

— А разве народ не видал, как делали эту трубу? — поинтересовался Ванюшка.

— Э-э, голубок, ту трубу построили, говорили нам старики, еще золотоискатели.

— Кто? — переспросил Ванюшка.

— Старатели, говорю. Давно когда-то они золото по Скопанцу рыли. Отчего, думаешь, Скопанцем-то берег зовут? Оттого, что копали тут его старатели. И под Скопанцем копали, и дальше по логу. Недаром тот лог Золотым корытом звали…

— Это распадок рядом со Скопанцем? — даже подскочил на месте Ванюшка.

— Он самый, какой еще боле. Так через тот лог, сказывали, и была проведена труба с водой из озера. Только не трубой ее раньше звали, а сплотками. Сплочена она, взакрой сделана одна плаха с другой…

— А для чего ее старатели делали? Для чего им нужна была вода?

— Золото, внучек, золото мыли. Сама я не видела, но слыхала: золото водой от земли отмывают. Льется вода, землю уносит, а золото в корыте остается. Оттого, знать, лог Золотым корытом и прозвали, что золото там мыли…

— А почему же теперь не моют? — загорелся Ванюшка. Ему уже грезилось, что Скопанец весь золотой, оттого и желтый.

— Ох, и настырный же ты, внучек! Все: отчего да почему? — мелко засмеялась бабка Марфа. — Не знаю я, а врать не буду. Кончилось, наверно, все золото, вот и не копают и не моют…

— Кончилось? — уныло переспросил Ванюшка. Потом снова оживился. — Ладно, бабушка, нам золото пока не нужно. Нам учитель и председатель велели только узнать: верно ли, что под землей труба идет…

— Тоже, дружок, не знаю, а врать не хочу. Раньше, сказывали, была, а теперь, поди, давно сгнила…

— Нет, бабушка, не сгнила! Сергей Петрович, учитель наш, говорит, что она лиственничная, а лиственница долго в воде сохраняется, — сказал Ванюшка.

— Вы, стало быть, ее видели? — заинтересовалась бабка.

— Видели, видели, бабушка Марфа! Один конец ее торчит в озере… Только мы не знали, куда ведет другой. А теперь точно знаем. Спасибо вам пионерское!

— Ну-ну, на здоровье, голубок! — ласково погладила Ванюшку по голове скрюченной рукой бабка Марфа.

Как на крыльях летел Ванюшка к Сергею Петровичу. Но не успел он добежать до его дома, как навстречу ему попалась такая же запыхавшаяся Зиночка.

— Ты куда? — приостановился Ванюшка.

— К папке бегу сказать…

Зина оглянулась по сторонам — нет ли вблизи кого-нибудь — и понизила голос до полушепота:

— Харламыч-то… собаку рыбой кормит!

— Какой рыбой? — не понял Ванюшка.

— Такой, какую мы под Скопанцем и в Кислом озере находили.

— Правда?

— Сама видела сейчас — полную миску собаке выставил!

— Как же ты увидела?

— А у него, у Харламыча, Катерина замуж выходит. Она моей маме платье свадебное шить отдавала. Мама сегодня сшила и велела мне отнести. А у Харламыча собака злая, она у сарая сидит на цепи, но все равно боязно — вдруг сорвется? Я остановилась у калитки, заглядываю: нет ли кого во дворе… И вижу — Харламыч из погреба миску мелкой рыбы вынес и собаке поставил. А собака как начала чавкать, как начала глотать!.. А сороки, как у Скопанца, налетели, кружатся, тоже норовят схватить…

— Зачем же он рыбу собаке отдал? — удивился Ванюшка. — Может, ты ошиблась, может, то не рыба была?

— Рыба! — запальчиво возразила девочка. — Я хорошо видела!

— Где же Харламыч карпо-карася взял?..

В это время к Ванюшке с Зиной подошел Ленька.

— Какая рыба, какая миска? — переспросил он.

— Да вот я говорю — Харламыч мелкой рыбой собаку кормит, а Ванюшка не верит! — обидчиво сказала Зина.

— Подумаешь, диво! — пренебрежительно бросил Ленька. — Он, Харламыч, целыми мешками эту рыбу на станцию продавать возил! Говорил, что картошка, а на самом деле рыба…

— Откуда ты узнал? — Ванюшка схватил Леньку за плечо.

— Ох!.. — Ленька спохватился, что выболтал лишнее.

Но отступать было уже поздно.

— Сам видел, — сказал он растерянно. Потом добавил просяще: — Только чур, никому не говорить!

— Да ты сам-то расскажи толком!

И Ленька сначала неохотно, а затем, видя неподдельный интерес ребят, все больше загораясь, начал рассказывать, как он ездил на станцию и там выследил Харламыча.

— Зачем же ты это таил? — спросил Ванюшка. — Надо было сразу сказать.

— Он, Харламыч, наказывал никому не говорить…

— Наказывал! — передразнил Ванюшка. — Спекулянт просит молчать, а он слушает!..

Эти слова Ванюшки заставили Леньку покраснеть.

Ванюшка с Зиной, не обращая внимания на Ленькины переживания и на его обещание молчать, тут же потребовали, чтобы все было немедленно рассказано Василию Павловичу.

Ленька теперь и сам не возражал. Он понял, что Харламыч делает что-то нехорошее.

— А я… я узнал, что труба идет от Кислого озера до самой речки, до пещерки, которую мы нашли. Эту трубу давно когда-то старатели сделали, которые золото мыли. И Скопанец потому так и зовется, что возле него золото копали. А лог звали Золотым корытом, там золото в корыте мыли…

Теперь уже Зиночка и Ленька не сводили глаз с Ванюшки. А когда все трое выговорились, побежали к председателю. Дорогой к ним присоединился Мишка.

Выслушав взволнованные рассказы ребят, Василий Павлович призадумался.

— Да-а… Орешек, кажется, раскололся. Надо посмотреть, что в нем за зернышко! — после длительного молчания сказал он. — Пойдемте-ка к Харламычу.

И вот ребята во главе с председателем в ограде Биркина.

Лохматая собака-злюка заметалась на цепи. Она рвалась так, что горло у нее перехватило ошейником и она уже не лаяла, а хрипела.

Сердитый, тоже какой-то взлохмаченный, в полушубке с растрепанным воротом и в таком же бараньем треухе из дверей крытого погреба выглянул Харламыч.

— Принимай, старик, гостей! — сказал ему председатель.

— Ась? — на лице Харламыча мелькнула тревога. Но тут же он ощерился в улыбке, сказал ласково:

— Я счас.

И скрылся в погребе, оттуда донесся глухой гул, очень похожий на звук, когда высыпают из мешка карасей.

Минуту спустя Харламыч вылез наружу, вытер грязный, вспотевший лоб. Протянул председателю сложенную лодочкой руку.

— Здоровеньки бывали, Василь Палыч!

Василий Павлович руку почему-то не пожал, будто не заметил приветствия старика.

— Скажи-ка нам, Харламыч, как ты карпо-карасей ловишь?

— Как? Чего это? — старик вскинул косматые брови.

— Ну, не ту рыбу, что крупную на станции продавал, а ту, которая помельче, которой собаку кормишь…

В мутных крохотных глазах Харламыча плеснулся ужас. Он так опешил, что ничего не нашелся сказать, кроме одного-единственного:

— Ась?..

— Не ась, а слазь в погреб, покажи, что у тебя там за приспособления! — потребовал председатель. — Интересно знать, как ты сумел старательские сплотки для спуска воды к рыбной ловле приспособить…

— Ху-у-у! — тяжело выдохнул старик.

Лицо его не побледнело, а посинело от испуга. Он залепетал себе под нос: «Свят, свят!» Наверное, сведения, которые выложил председатель, казались ему чертовщиной.

Все-таки через мгновение старик опамятовался. Зачастил:

— Што ты, што ты, ничего у меня в погребе нет! Никаких сплотков отродясь не видывал!

— Ну, тогда мы сами посмотрим!

Председатель спустился в погреб. Сразу же, кряхтя и охая, слез за ним по замшелой, но прочной лестнице и Харламыч. Ванюшка, Зиночка тоже слезли вниз. Ленька оставался сначала наверху. Он побаивался старика. Вдруг схватится за горло? «А-а, — скажет, — это ты рассказал, что я рыбой торговал?» Но, увидев, что Мишка скрылся в погребе, Ленька немного погодя последовал за ним.

Погреб оказался на удивление большим, высоким. Стены, чтоб не осыпалась земля, обшиты досками. В углах — кадки с солеными огурцами, квашеной капустой. У стены — закром с картошкой… Ничего подозрительного. Никакой подземной трубы или, тем более, принадлежностей для рыбной ловли.

Но если ребята ничего не заметили, Василий Павлович заинтересовался блоком, укрепленным на толстой балке перекрытия погреба.

— Уж не картошку ли ты на блоке, Харламыч, наверх поднимаешь?

Старик испуганно глянул на блок, не нашел ничего лучшего, как согласиться:

— Ага, картошку!.. Силенок-то стало маловато, вот блок и приспособил…

— Автоматику, значит, завел? Раз — и мешок с картошкой наверху? Что ж, это хорошо. Покажи-ка нам в действии свое приспособление. Не мешает потом применить в колхозном овощехранилище, если удачно оно…

— Да картошки в мешках нет, долго больно насыпать, — завилял старик.

— Ничего, ребятки мешок живенько насыплют. Куль у тебя как раз на кадке валяется…

Председатель шагнул к кадке. Харламыч невольно бросился ему наперерез, но тут же остановился как вкопанный.

Ванюшка, Зиночка и Мишка с Ленькой стали дружно нагребать в мешок картошку из закрома.

— А тут… дерево… больше картошки нет, — заикаясь, сказал Ванюшка, нащупав под тонким слоем картошки какую-то доску.

— Да? Что-то маловат закром.

Картошку разгребли. Доска оказалась с ушком. Тут же валялась веревка, привязанная одним концом к этому ушку.

— А ну-ка, сейчас попробуем, проденем веревку в блок да потянем.

Веревку продели в блок, потянули. Доска приподнялась и…

Что же увидели изумленные ребята и усмехнувшийся председатель?

Внизу, под доской, оказался деревянный желоб, сколоченный из старых, потемневших плах. В желобе лежала плетеная из ивы корзина. Такая же, какие делают рыбаки для ловли рыбы на речных перекатах. Нет, немного не такая, не круглая, а четырехугольная, вытянутая в длину побольше обычной.

Когда за веревку потянули еще, в желобе вдруг забурлила вода, потекла между ивовых прутьев и ушла куда-то под землю.

— Так, так! Действительно, механизация рыбодобычи. Крупная рыба остается здесь, самая разве мелочь проскочит сквозь такую корзинку. Вот, ребята, под Скопанцем на льду и попадались вам только рыбки-монетки…

Изумленные ребята стояли, разинув рты. Харламыч дрожал, как осиновый лист.

— Ну что ж, Биркин, все ясно, — сказал Василий Павлович. — Остается лишь несколько вопросов для уточнения. Как карпо-караси появились в Кислом озере и как ты их зимой заставляешь в трубу идти? Она же, эта рыба, как и простой карась, зимой на дне озер лежит…

— Фу-у! — Харламыч тряхнул головой, будто отказываясь говорить. Но тут же, видно, сообразил, что запираться дальше бесполезно. — Как в озеро-то караси попали? А утки их, знать, на лапках принесли…

— Утки? На лапках? Что-то не слыхивал такого.

— Утки, боле некому! Ясно, не самих карасей, а икру ихнюю… Стало быть, где-то в другом месте есть такая рыба, утки там в пруду плескались, икра-то к лапкам прилипла, а здесь смылась… Вода-то в озере давно чистая, карасики и выклюнулись, а потом развелись…

— Значит, народ считал озеро мертвым, заброшенным, не заглядывал на него, а ты воспользовался этим?

— Истинно так, истинно! — ухватился Харламыч за слово, показавшееся ему спасательным. — Только попользовался. И погреб этот, и желоб я не сам мастерил. Здесь у купца водослив был потайной…

— Так, так. Купец потайной водослив для гнилой волы завел, чтоб мужики не придирались, не вопили о порче воды в речке, а ты этим водосливом для рыбодобычи воспользовался?

— Только попользовался…

— Ну, а как же ты еще не ответил, как все-таки рыбу со дна поднимаешь?

— Дело-то нехитрое. Вода-то в Кислом озере от подземных ключей теплая, даже льда местами не бывает, а так тонкий вовсе. А в теплой-то воде, знамо дело, карася в сон не так тянет, в ил он не зарывается. Бросишь комок извести — вода зафыркает, ну, рыба и замельтешит, начнет спасаться, куда вода течет…

Так вот отчего бурлила тогда вода в озере, когда сидел подо льдом Ванюшка!

— А отчего Скопанец гремит, вы не знаете? — вспомнила Зина страшный грохот, который напугал их однажды на льду.

— Гремит-то?.. — замялся старик. — Так это ж Скопанец, он завсегда на крик аукается…

— Аукается? Ну, а для того, чтоб эхо возникло, как ты этот грохот создал? Не к чему запираться, рассказывай уж все, — подбодрил старика председатель.

— Так это… само собой… Сначала я грохнул… Из ружья пальнул вон в трубу… чтоб ребятишек испугать.

Ловко было придумано! Подземная труба, усилив звук выстрела, донесла его до Скопанца, а там, вырвавшись на волю, грохот выстрела неузнаваемо изменило и умножило эхо!.. И не случись с ними учителя, ребята, и верно, могли навсегда покинуть страшное место…

— Больше секретов нет?

— Истинный крест, больше ни в чем не грешен! — перекрестился Харламыч.

— Хватит с тебя и этого греха! — сказал председатель. — Закрывай давай свой грязный погреб!

Харламыч снова перетрусил, затянул жалобно:

— Прости меня, дурака старого! Нынче ни за что не хотел ловить рыбу. Как ребят у Скопанца увидел, так и надумал отстать от греха. Ну да — куда!.. — старик покосился на люк погреба. — Катюха замуж собралась, покою не давала: то купи, это купи… Где деньги брать? А тут даровщинка… Пользовался, грешен, все равно думал, скоро и до Кислого у колхоза руки дотянутся — ускользнет доход… А карася этого в городе прямо рвут — разве утерпишь?.. Ведь кому она, Катюха-то, без нарядов да без богатого приданого нужна, хромая-то? Сам знаешь, обижена у меня дочь…

— Нет, старик, не в хромоте твоей дочери дело! — сурово сказал Василий Павлович. — Душой вы калеки. А это намного хуже!..

— А ты чего обзываешься, чего старика пугаешь! Думаешь, председатель, так все можно! — раздался сверху резкий голос.

Из люка погреба выглядывало разозленное, круглое, как сито, красное, как редиска, лицо Катерины.

Председатель удивленно приподнял брови.

— Эге, дочь на защиту явилась!

— Да, явилась! Жалко, припоздала, а то бы ни в жисть к погребу не пустила!

Харламыч, от радости ли, что ему пришла подмога, или с испугу, что дочь тоже впутается в темное дело, захлюпал носом. Катерина грубо прикрикнула на него:

— Не хнычь, старый дурень! Говорила и говорю тебе — ничего они с тобой не сделают! Руки коротки. И озеро, и рыба не председательские, а ничейные, никому ловля не запрещена.

— Вот как? — усмехнулся председатель. Усмешка эта была недобрая. — Нет, гражданочка Биркина, руки у народа нашего крепки и длинны, они на любого паразита управу найдут. И озеро — не ничейное, оно народное. Рыба в нем — тоже…

— А что я говорю? Раз народное, то, значит, и наше. Теперь не старые времена, когда и земля, и озера, и река, и рыба — все на Алтае было царским…

Василий Павлович даже рассмеялся.

— Смотри ты, как историю знает!

— Да, знаю и я кое-что, не одни вы грамотные!

Председатель вновь свел брови.

— Нет, гражданочка Биркина, все же вы — не народ и даже не частичка народная! Вы — обыкновенные хапуги, браконьеры. Верно, теперь не царские порядки. Но не для того наши лучшие товарищи кровь проливали, чтоб землю и воды наши, богатства народные, такие хапуги, как вы с папашей, прикарманивали!..

Голос Василия Павловича зазвенел, скулы затвердели. И когда он шагнул к лестнице, Катерина с плачем, с воплем шарахнулась прочь.

Ступив на первую ступеньку лестницы, Василий Павлович оглянулся, внимательно посмотрел на ребят.

— Видали, ребятки, какие уроки жизнь дает? Воевать да воевать нам еще со старым миром надо!..

Да, это был большой урок для ребят. И Ванюшка, и Зина понимали, что на глазах у них провалилась наглая попытка урвать себе кусок побольше, попользоваться тем, что не заработано честным трудом.

Даже беспечный Ленька, никогда ни над чем долго не задумывавшийся, сообразил: нельзя жить зажмурясь, надо смотреть кругом зорко, чтобы видеть все хорошее и плохое, чтоб уметь бороться за это хорошее!

А Мишка понял, что вовсе не обязательно стараться перещеголять своих товарищей. И что москвич ты или деревенский, кожинский — тоже неважно. Главное другое — надо быть всегда честным, правдивым, смелым, стараться не только для себя, но больше всего для общей пользы…

Словом, каждый понял Василия Павловича немного по-своему, но все уловили главное.

Василий Павлович стал подниматься вверх. Ребята двинулись за ним.

Навстречу им потоком шел чистый воздух, светило солнце…