Они взмывали вертикально над городом Сиппар. Их MU уже ввинтился в стратосферу, когда Энки остановил корабль. Они зависли блесткой каплей над необъятной желтизной пустыни, прорезанной двумя синими венами рек.

Внизу ласкали глаз четыре краски, четыре восхитительных и буйных цвета: яичная желтковость песчаных дюн, речной ультрамарин в зеленом обрамленьи причудливо вползал в размашистую бирюзу залива.

– Энки, мой господин, уже привык? – протяжно, с голубиной хрипотцой спросила Нинхурсаг, уткнувшись подбородком в колени, спросила, как рабыня господина.

– Привык… к чему?

– Земному многоцветью. И каждый цвет – награда глазу, сердцу. На краски скуден был Мардук – промерзший, лютый скряга. В нашей речи нет ни единого обозначенья земных полутонов, – вздохнула Нинхурсаг.

– Придумай. Тогда богиня станет не просто пустым ходячим чреслом, но прародительницей КI-соцветий.

Она запустила пальцы в его короткую густую шевелюру:

– Летающим! Летающим желанным чреслом! – трижды дернула она за волосы Энки. – Властитель КI, поднял меня сюда, чтобы напомнить о пустоте моего…

– Взгляни. – Он перебил и, сжав ладонями ее голову, развернул правее и вниз.

Внизу были впаяны лазерным лучом в ослепительную рассыпчатость песка три струнно натянутых линии из одной точки.

Расходясь веером в Междуречьи, они летели к голубому мареву залива. На них, нанизанные равномерной россыпью, темнели каменные бусы – восемь городов, восемь виртуозно отчерченных квадратов: по числу богов, как распорядился АNU.

И идеально ровный угол меж меридианом и биссектрисой в сорок пять градусов, и пятьсот меридианных миль, отмерянных от острия угла на севере до двухголовья Арарата (предназначенного служить ориентиром для посадки кораблей в Междуречьи), и расстояние меж городами в сорок миль с точностью до мизинца – во всей этой геометрической гармонии царил его, Энки, расчет, его архитектурный блеск.

Едва приметные, далеко внизу, копошились стройки. В карьере неподалеку в руках у подмастерьев ярились хищным зудом десятки А PIN KUR – орудий, чьи водяные струи, нанизанные на ультразвуковой стержень, отваливали шлифованные ломти базальта и известняка. Отдельно резались кубы гранита – на постаменты и фундамент для жилья, на печи для литья металлов, посадочных платформ для кораблей.

Отполированные кубы громоздили в квадратный холм. Под тяжестью его, казалось, продавливалась и оседала твердь земли.

Затем уж к гигантским глыбам приступали мастера в рогатых шлемах, чей дар – передвигать и поднимать предметы – осуществлялся посредством излучений мозга, нейтрализуя земное притяженье. И шлем, тысячекратно умножая токи головы, легко вздымал на воздух чудовищные каменные монолиты.

Их подносили к стройкам, наращивая кладку на глазах, в часы, где в шов между кубами не втискивалась и игла.

– Смотри правее, – чуть надавил на темя Нинхурсаг Энки. – Три расходящихся луча. Два крайних и посредине биссектриса. На ней пять городов. Отсчитывай от первого, Сиппара, что под нами, четвертый, по порядку. Четвертый – Шуруппак, где будет сохраняться наше долголетье.

– Вижу.

– Город – твой.

– Для акушерки ты построил город? Но почему? АNU, распорядившийся об этом, уж далеко и не проверит исполнение приказа. Чем я заслужила?!

– Это второй вопрос. Мне, интересней первый: привык ли я к цветам и краскам КI. Я не привыкну никогда к блаженству узнаванья, смакую все по каплям. И этого мне хватит до конца.

Здесь, в этом – главное различье между ним и мною. Энлиль, едва ступив на КI, тотчас же растопырил лапы и ринулся сгребать дарованную груду наслаждений. Он убивал и жарил горы дичи, расшвыривая пищу по пескам, он обдирал плоды без нужд и рвал с корнями злаки. Ему ловили самок на стойбищах туземцев и затыкали их задами фонтаны царской похоти.

Ему хватило светового дня, чтобы привыкнуть к земному ливню изобилья. Но скоро самого его возьмется пожирать Химера пресыщенья. И вот тогда над этим щедрым раем воз-дыбится, гремя костями, зловонный и обглоданный скелет – без жалости и без запретов, без Божьего закона и без цели, с единственным рефлексом: над всеми властвовать, отсасывать все соки и подминать всех дальних, ближних, ломая волю всех.

– Скелету требуется от меня скелетик. Туземок ему стало не хватать.

– О чем ты?

– Он присылал за мной.

– Давно?

– Два раза Гелиос взошел над КI.

– Что дальше?

– Меня позвали будто на Совет богов. Я прибыла. Но в храме для Совета шарахалось лишь эхо от его шагов. Он поволок меня на ложе случки, как тварь распутную, иль как туземку, гундосо излагая свое право старшего засеять мое чрево.

– Я не услышал зова от тебя!

– Я акушерка. Со мной всегда клинок для обрезанья пуповины. Вот этот. Я провела наточенною кривизной над вздыбленным его хитоном. – Она захохотала.

– Что здесь смешного?

– Хитон самца опал. Он стал визжать и звать на помощь горлом, забыв про свой сонар.

– Я созову Совет богов.

– Зачем? Два брата на Совете вцепятся друг в друга, не поделивши сводную сестру для случки. Избавь меня от рабской склоки, меня, кого вы станете в конце концов чередовать с туземками из поселений.

– Я говорил уже, что Шуруппак – твой город.

– Я благодарна и склоняюсь пред повелителем земли.

– Вчера я осмотрел в нем зал, лабораторию и хирургию: там завершили установку и монтаж приборов. Сегодня привезли и разместят в хранилище почти весь банк геномов.

– Энки, верховный жрец мардукской хирургии, со мною, акушеркой, делится геномо-банком?! – Она была потрясена.

– С богиней-акушеркой. И я делюсь не только банком.

– Чем же еще?

– Моею кармой. Согласна ль ты стать матерью для моего потомства? Если согласна – я созову Совет и объявлю об этом.

Она смотрела на правителя Земли, чей титул вставал неумолимо между ними. Он только что разрушил, разметал преграду, в одно мгновенье изменив их общую судьбу.

Давно копившаяся нежность к младшему не находила выхода и превращалась в кислоту, настоянную на страхе от самцовых натисков ненавистного Энлиля. И этой кислотой все злее разъедалось сердце.

Теперь же хлынул, затопил обоих неистовый поток взаимной тяги.

Над землей вершилось соитие двух судеб, двух богов.

Их имена: Энки и Нинхурсаг с акушерским секатором – двух прародителей земных рас – на века впечатает людская память в гранит и бронзу, в папирус и бересту, в глиняные шумерские таблички Двуречья.

Причудливо и языково преломив, прославят эти имена греки, как Аполлона и Венеру. Сформировавшись в суперэтнос, растечется могуществом по планете индоевропейская раса пастухов и земледельцев, первыми воспринявшими со смиренной охотою завет Иисуса: «В поте лица своего добывайте хлеб свой», чем станут главной и ненавистной преградой для паразитарных особей человечьего отродья.

Именно индоарии возведут потом в своих храмах и капищах образы Кополо, Брахмы, Дажьбога и Стрибога и праматери-акушерки: Макошь-Ушас. Рядом встанут их божественные сородичи: Хоре, Перун и Сварог, Симаргл, Велес и Ярилла.

***

Они всплывали на поверхность из нирваны. К ушам уже льнул шелестяще вкрадчивый посвист ветра, ласкающего прозрачную полусферу их MU, и длинные косые лучи заходящего светила горячей краснотой накаляли сомкнутые веки.

Меж ними трепетало упоенное блаженство, ибо им двоим, нашедшим на чужой земле единство, отныне принадлежала власть и создающий труд на землях, необозримой красотой раскинувшихся до горизонта. А горизонты можно раздвигать – их клан усвоил это правило каторжным трудом за века подземного выживания.

Соитие богов свершилось. Оно было освящено незапамятной мудростью высшего клана Мардука: сливать в инцесте только родственные, тысячелетне-чистые гены, чтобы не занести в потомство скотскую грязь и болезни недолговечной черни.

Клан жил тысячелетья. Рабы не доживали и до сотни лет.

– Через семь дней я положу начало новой расе, – наконец перетек он мыслью в Нинхурсаг, – и первенца ее я назову LU LU – «тот, кто смешан». Ты будешь помогать и ассистировать.

– Мой мозг и твой – как МU и GIR, как озеро и море. Чем я смогу помочь? – отозвалась она. Закатный вечер дарил немыслимой щедростью.

– Семь дней впереди. Я дам тебе на это время свой МЕ.

– Правитель доверяет акушерке МЕ?! Зачем?! – Она поднялась, распахнув испуганно глаза, – всем известно, что АNU не дал его Энлилю и что оружия страшнее нет на Мардуке.

– АNU не доверял Энлилю. В его руках МЕ – разрушитель, в моих – расцвет и сила созиданья.

– Кто сотворил его?

– Лучшие умы Мардука копили знания и прессовали их в МЕ. Там спрятано все то, чему мы научились за века: как резать скалы и строить корабли, как создавать и рушить города, лечить и умерщвлять живое, рассчитывать орбиты звезд и путь меж ними наших кораблей; как конструировать и размножать себе подобных.

Я многого достиг в последнем, и МЕ это впитал. Семь дней ты будешь постигать искусство хирургии. В твой мозг из МЕ перетечет все то, что знаю я.

– Энки… ты господин мой до конца времен. Клянусь перед Создателем быть преданной тебе и клану, продолжить род Энки в стерильной чистоте и ласке.

– Принимаю.

***

На семь земных суток застывшее в анабиозе тело Нинхурсаг опутал щупальцами и присосками всемогущий спрут. Но он не поглощал чужие соки, а отдавал свои.

Среди сотни клавиш и кнопок горела зеленоватым свечением лишь одна: SHI IM TI – «вдыханье ветра жизни». Вершиной разума являлось знанье, как конструировать и создавать себе подобных, как продлевать в веках их жизнь, вторгаясь в микромир из клеток.

Шло приобщенье к тайне тайн – к истокам первородных «я», где сливались сперматозоид и яйцеклетка с набором хромосом (иначе – человечий геном, имеющий половину генов от матери и половину от отца.) Лишь только оплодотворялась яйцеклетка, она обязана была немедля разделиться, блюдя заложенную в ней Программу.

Лавина разделений – и вот уж в ней возникли костяк и мышцы, сердце, печень, кровь, все остальное, присущее Царю планеты. В любой из клеток властвует спираль двойная ДНК. Там человеческий геном-программа записана на хромосомах. Их сорок шесть. И каждая молекула из них, как винтовая лестница с перильцами или спирально скрученный шнурок, где наконечником является сегмент. Его обозначенье – теломер, а функция – универсальный регулятор жизни.

Процесс идет, и клетки с хромосомами двоятся. Они копируются в каждом разделении. Но чтобы разделиться, нужны энергия и свой аккумулятор для накопления ее.

Он предусмотрен. При каждой клетке живет служанка -гномик иль безответная прислуга митохондрия.

Она безропотно, неутомимо накапливает дань от красных кровяных телец, несущих энергичный кислород – весьма своеобразный тип, осознающий себе цену. Пока его немного – ведет себя прилично, энергетическую обеспечивает службу. Но чуть в излишестве скопился, разбух в диаспору – велит именовать себя, во-первых, не как-нибудь: «свободным радикалом»!

А во-вторых, впадает в буйство, что переходит в бандитизм.

Что происходит? Разделилась клетка и расщепились хромосомы, на миг прорвав родительскую оболочку, которая хранила, защищала их. И в этот миг шатающийся праздно местечковым «радикалом» избыточный проныра кислород шныряет в щель разрыва и буйствует как пьяный хам в таверне: сминает, рвет спирали ДНК и жрет сегменты теломера.

Длина младенческого теломера – 20 тысяч знаков. У старика не набирается и половины – вот безнаказанный итог безделья свободных от контроля «радикалов».

Гармония телес – забота теломеров. И иссякающий их строй со временем уже не в силах обеспечивать порядок. Перестают делиться клетки, впадают в коллапс иль в сенильность. Слабеют слух и память, все глуше запахи, тускнеют краски, скрипят суставы, цепенеет мозг.

Отчаянно сопротивляясь, последняя сдает иммунная система: когда замок поломан, в распахнутую дверь прут хищной стаей сонмища бацилл, заканчивая пиршество распада.

Все лучшие умы мардукской медицины столетиями бились над дилеммой: найти управу хищным «радикалам»? Или защитить от пожиранья теломер? В конце концов сработало то и другое. В горнилах генной терапии был найден препарат, нейтрализующий бандитский кислород. Затем внезапно проросло в одном из царских гротов «Древо жизни», в плодах которого был сосредоточен, казалось, экстракт от старости.

Одновременно с этим, сжигая жизнь в экспериментах, сумели, наконец, регенерировать обглоданные цепи теломера, внедряя в клетку восстанавливающий ген. Его, лихого седока, для въезда в клетку снабдили архивредным муллом – болезнетворным вирусом, которого, проникнув в клетку, приканчивал сам ген.

В итоге высший клан Мардука стал жить тысячелетья – по шесть и восемь орбитальных циклов, соединяя и храня стерильность родственных геномов в инцесте брачном: сверхдорогой ценой досталось долголетье, чтобы его транжирить в грязи смешения с рабами..

***

Пошли вторые сутки. Горела зеленью на МЕ единственная клавиша: SHI IМ ТI.