Лихорадка нетерпения сжигала Энки. Все уже было готово для великой операции. Бесплотной тенью ходила следом Нинхурсаг – обожала и ждала со страхом следующего, операционного дня.

Они оба, почетные пленники Энлиля, заждались в Ниппуре, тоскуя по дому в Месопотамии: лишь день назад было завершено здесь возведение Эдема с медицинским центром, украшением которого стало Древо Жизни.

– Когда увижу копии свои? – спросил утром Энлиль с надменным холодом, глядя мимо Энки в стеклянную стену, за которой кипел жар пустыни. Ему мозолила глаза, смертельно надоела зажившаяся в гостевом плену царственная парочка.

– Сегодня день последней подготовки. С рассветом завтра приступим к делу,- хирург ответил с ледяной любезностью заклятого друга.

– Тобою взяты мои клетки костного мозга для пересадки. Где их хранишь?

– В хранилищах Эдема.

– Возьмешь завтра мой костный мозг еще раз. И пересадишь на моих глазах. Так надежнее.

Энки, не отводя взгляда от окна, растянул в усмешке губы:

– Тебе не страшна вновь пункция фибробластов без анастезии? Я говорил уже, для чистоты пересадки анастезия противопоказана.

– Мое терпение тебе известно. Будь я нетерпелив, гнилое двухголовье власти на земле сменилось бы давно, как подобает, моею главной головой.

– Которая осталась бы безмозглым черепком для испускания словесных пузырей. Ты всего лишь череп. А я – твой мозг и руки. Мы оба это знаем и можем говорить об этом, когда остаемся наедине. Поэтому не отвлекай меня от завтрашнего дела кислотными угрозами.

Он развернулся и пошел в медцентр, в прохладное сияние хирургической палаты – прогнать в уме в который раз последовательные звенья предстоящего эксперимента.

Он чувствовал, как ввинчивается в спину отравленным буром взгляд братца, пока, до операции, бессильный.

«Надменный черепок. Ты захотел две долголетних копии себя в образе стерильных гибридов, шлифованых покорным трудолюбием туземок. Ты их получишь – с моим подарочным набором».

Он открыл единственным ключом палату, куда сын его, Думузи, доставил экземпляры Хам-мельо и Сим-парзита.

В подвешенной к стене веревочной клети расслабленно и сыто растекся по полу кожистым веретеном Хам-мельо.

Ящера недавно накормили полупереваренным фаршем из желудка сторожевого пса. И насосавшийся бурдук теперь вольготно кейфовал, с меланхоличной грацией впечатывая в собственную кожу квадратное плетение веревочной сети на розоватом фоне.

Правый глаз Хам-мельо скользяще развернулся в пленчатой орбите к двери, впитав расширенным зрачком вошедшего хозяина и бога. Левая гляделка Хама лениво обозревала кривые ногти на лапе.

Природа Ки-земли наделила вид уникальным набором для выживания: температура и окраска тела экземпляра менялась в соответствии с ландшафтом, легко перенося жару и холод. Многоступенчатая глотка с набором связок копировала любые обертоны звуков, что издавали кормильцы: от хрюканья свиньи до визга шакала. В набор подражанья входили рев льва, воронье карканье, утробный хрип крокодила.

Но любимой жертвой ограбления Хам-мельо были вараны.

Проголодавшись и приметивши варана, Хам-мельо менял цвет кожи, подстраиваясь под окрас рептилии. И, подползая, выдавал фильтровано знакомый, вкрадчиво-скрипучий зов.

Пока варан, недавно схарчивший яйца черепахи иль лисенка, разинув в изумленьи пасть, соображал: откуда, кто и почему позвал и что это за мымра наползает в родственно-знакомой шкуре, виляя похотливо задом, Хам-мельо, снайперски нацелив две гляделки в зрачки сытой жертвы, испускал заряд гипноза.

Наращивая цепенящий ток, обволакивал жертву сонной дурью до тех пор, пока остолбеневшая скотина с разинутой пастью не погружалась в нирвану полного идиотизма.

Тогда Хам-мельо приступал к трапезе: лез длинной трубкой языка через разверстую глотку в брюхо и отсасывал чужой, полупереваренный фарш.

Опустошив желудок, плотоядно облизнувшись, Хам-мельо завершал курс бандитской обработки идиота. Бесцеремонно обогнув распяленные телеса и отогнув безвольный хвост кормильца, он всаживал в него свой вздрюченый стрючок, нимало не заботясь о различии: кого натягивал с азартом – самца иль самку.

И удалялся с задранным хвостом, с картавым хрюком, явно потешаясь над природным лохом, коих хватит на его век.

Варан, очнувшись, уползал голодный, трахнутый и злой, так и не поняв, кто его, за что и почему, неся, вдобавок, в брюхе зародыш Хам-мельона.

Энки отошел от клетки и двинулся к столу: к аквариуму в пять локтей. В нем лениво вила кольца в питательной лимфе белесая лента гигантской аскариды-солитера: Сим-парзита.

На четверть ото дна прозрачность стекла была заляпана багрово-желтой россыпью. Блаженствуя в растворе, аскарида успела вывести потомство – яйца, приклеивая их кишечной слизью к стенкам.

Энки позвал Лулу, слугу сына Думузи, чья преданность и умение молчать подвергались неоднократным испытаниям.

– Вы звали, господин? – склонился и спросил слуга. – Всех нас песком пустыни сечет тоска, горит спина от плетей здесь у Энлиля. Дождемся ли мы когда-нибудь возврата в наш благословенный прежний дом E RI DU, где были так неблагодарны, к вам?

– Я обещал возврат. Придется потерпеть всего два или три захода Ра. Сообщи всем об этом.

– Меня задушат до полусмерти в радости, если такое случится. И – до смерти, если не сбудется.

– Надейся на первое. А теперь тайно вынеси и отпусти каналью Хам-мельо в пустыню. Он заслужил волю.

– А с этим что? – палец Лулу уткнулся в аквариум.

– И эту на волю. Подальше. Под солнце, на песок.

– Она издохнет, едва успею отойти.

– А это уж не наша забота. К тому ж, признаться, богомерзкий вид ее невыносим. И вред туземцам от нее неисчислимый.

– Воистину так, Великий змей.

– Уже успел перенять туземные клички? – усмехнулся Энки.

– Вас так зовут по всей земле не только в племенах. Вы, как Нил, Великим змеем струясь в пустыне, несете всем и жизнь и пищу.

– Не всем. Исполняй.

Он выждал ухода Лулу, очистившего палату от тварей. И лишь тогда в торжественно-строгом покое, усевшись в плетеное кресло из виноградной лозы, пропитаной ароматичным маслом, еще раз скрупулезно и придирчиво прогнал в уме все потайное дело, свершенное им с Нинхурсаг бессонной, измотавшей ночью.

У двух стерильно-бесплодных клеток от Лулу были перестроены двадцать третьи пары хромосом, выглядевшие как X-Х-Y. Он удалил у одних Y, у других X, получив в результате Х-Х и Х-Y: мужскую и женскую яйцеклетки.

Второй этап был посложнее. Предстояло смешать клетки биологически разных видов и получить гетерокарионы, где два ядра разместились бы в одной цитоплазме.

Он взял родительские клетки (А) в туземных эмбрионах. Родительские клетки (Б) добыл в спинном мозгу Хам-мельо и в мышечном волоконце Сим-парзита.

Он слил их попарно, воедино, заполучив гетерокарионы (АБ), с двумя ядрами, вошедшие в цикл митоза.

В электронном микроскопе вершилось на глазах таинство деления клеток. Теперь они с Нинхурсаг имели два синкариона в эмбрионах, где в каждом разместилось по 43 пары хромосом: 23 от человека и 20 от Хам-мельо с Сим-парзитом.

В дальнейшем постепенно рассосутся хромосомы тварей, чей темп размножения медленнее, оставив человечьим эмбрионам в наследство избранные свойства: приспособляемость к среде и рефлекторно-хищную паразитарность. Два главных качества, подаренных Энки грядущему гибриду, которого так возжелал в свое наследное потомство Энлиль.

Назавтра предстояло, по настоянию Энлиля, вновь взять у него фибробласты и выделить два гена для создания рекомбинантной ДНК. Затем включить ее в хромосомный аппарат реципиента.

В сравнении с проделанным уже, назавтра предстояло с Нинхурсаг смиренно преподнести Властителю всего лишь курс генного школярства, транслирумого на экраны для всеобщего наблюдения: произвести ферментом рестриктаза симметричные разрывы в эмбриональной кольцевой молекуле ДНК плазмиды и выделенном гене Энлиля.

Липкие концы разрыва плазмиды комплиментарны липким концам гена. Лигаза их сошьет, создав рекомбинантную молекулу ДНК, способную теперь проникнуть в клетку реципиента, используя «наездником» фаг или ретро-вирус.

Затем остается имплантировать эмбрионы в чрева женских туземных особей. И те произведут на свет наследников:- помощников Энлиля.

Хорошенькая вылезет на свет помесь из мамаш: курчаво-картавая шантрапа со смуглой кожей и с божественным приобретеньем. В них будут заложены два гена долголетия – «НLА-DR» и «РАRР», наращивающие концы теломеров в период синильности, сожранные «свободными радикалами» кислорода.

Но главным качеством новорожденных станет неистребимое кривлянье, лицедейство плоти, хам-мельонство паразитарного замеса и сексуальное бешенство в крови!

В свет вылезут два почти бессмертных дьяволенка из паразитарной шкатулки, изделия для Шоковых сюрпризов: возмездие за воровство LU LU!

Ну и туземная наследственность прорежется со временем. Энки, подбирая носительниц эмбрионов, на славу постарался, выбрав двух. Одна с мутантным геном 12 q 22 – q 24, который накапливал в сыворотке крови нейротропный яд – фенилпировиноградную кислоту. Туземному потомству обеспечена фенилкетонурия, гиперрефлексия, припадки, микроцефалия и дебилизм.

И у второй присутствовал не менее роскошный букет: паталогия участка длинного плеча 21 хромосомы (21 q+) и короткого плеча Девятой хромосомы – синдромы трисомии. Они преподнесут, в совокупности, прогрессирующую с возрастом мышечную гипотонию, идиотию, косоглазие и сколиоз, настоянные на пороке сердца.

Но все это полезет у потомства с возрастом.

Пока же перед Энлилем прошел парад туземок, чей облик, внешний вид и расторопная смышленость цвели роскошным цветом.

Особенно у двух, отобранных Энлилем, по скромному совету Энки.

***

Они закончили операцию к полудню – в перекрестьи десятков застекленных мастеровитых взглядов. В них мешались восторг с завистью. Давила всех угрюмо-недоверчивая опаска Энлиля. Энки с женой свершили невиданное до сих пор сотворение нового человеческого вида в двух экземплярах.

Энки откинулся от бинокуляров электронного микроскопа на спинку кресла. Бессильно уронил руки.

Нажал кнопку на подлокотнике и с тихим жужжаньем отъехал от операционного стола. На нем, в тысячекратно увеличенном микромире, за линзами бинокуляра, зеленовато пульсировали в лимфе два зародыша-эмбриона, с заложеной в них гением Энки новой конструкцией.

Энлиль приблизился. Склонился над бинокулярами. Долго и недоверчиво всматривался в два комочка: плоть от плоти, мозг от мозга его.

Сказал Энки:

– Тобою оставлено здесь обещание размножить их в нужном количестве.

– В ответ на твое обещание отправить со мной Лулу и мастеров. Тех, что истекают потом во дворе.

– Когда клонируешь потомство?

– Когда отпустишь всех Лулу?

– Мое слово – это кость гончему псу, загнавшему газель. Глупо жалеть объедки, когда сделана хорошая работа. Все убирайтесь до заката.

– Объедки, собирайтесь! – послал приказ Энки в микрофон для Лулу, толпившихся во дворе. – Господин достаточно обглодал вас, чтобы ваши скелеты отправились со мною в Е RI DU до заката.

Переждав истошный вопль восторга, едва донесшийся сквозь холодный блеск стеклянной стены, закончил разговор с Энлилем, указав на микроскоп и операционный стол:

– Там – продолжение твое в веках. Сейчас два мастера и Нинхурсаг их имплантируют во чрева двух, избранных тобой аборигенок.

– Я сделал все, что мог, и ты получишь вскоре свою суть, улучшенную адаптацией туземок. Клонировать их можно будет через пятнадцать зим, когда закончится формирование организмов.

– Донашивать, рожать, воспитывать их предстоит в Эдеме, где Древо жизни. Ты знаешь повеление АNU: его плоды…

– Не для туземцев и Лулу. И.не тебе, а мне надлежит напоминать об этом.

– Пока готовятся к отбытию Лулу и мастера, я отдохну в саду.

– Перед закатом я отправлю с вами десяток нубийцев для Лулу, как обещал.

Он, наконец, поверил: сбылось! Зародыши продолжат род его в веках.

– Зачем нубийцы? – спросил Энки.

– Их плети укрепляют стены клеток, куда мы заключали бунтарей.

– Оставь нубийцев при себе.

– Тобой растерян страх перед своими Лулу?

– Надежнее плетей и клеток для Лулу стал ужас возвращения к тебе.

Энлиль смеялся.

– Мой братец стал постигать мои законы земного мирозданья.

– Не льсти себе. Законы мирозданья воздвигнуты Создателем. Ты же создал и закрепил законы рабства, налипнувшие на подошву Бога лепешкой свежего дерьма.

– Прощай. Наведываться и следить за ростом эмбрионов буду ежегодно.