Сотрясалась гора Синай, вся заволоченая дымом, ибо низвергнулся на нее Всемогущий из выси в слепящем и трубном пришествии. Услышал его зов и предостережение Моисей: «Иди ко мне. Но пусть не порывается народ видеть меня, чтобы не пали многие из него. Очертите гору и не должны ступать за эту черту». И пошел на зов Моисей, восходя по дрожащей и крутой тверди в неведомое и нависшее возмездие за сотворенное с Египтом. Изнывала душа в жестокой несовместимости явлений, что обрушились на него и на которые не было ответа. Взойдя в дыму к вершине, увидел Моисей уже знакомый и желанный облик: тот самый – Первый, в сияющей небесным блеском оболочке стоял перед ним.
– Я здесь по твоему зову, Господи, – склонился Моисей.
– Злословишь, неразумный! – отвергнул гневно обращение сошедший с выси. – Всуе треплешь имя Господне! Рядом с Ним все мы лишь пыль пустыни.
– Явившись второй раз в горящем пламени куста, ты сам назвался Господом.
– То был не я. Обманный облик Господа напялил на себя брат мой.
– Благодарю тебя, Маль ах (господин – др.евр.) за истину. С ней легче принимать твое возмездие.
– Ты различил подмену?
– Сомнение настигло, когда Госп… когда твой брат послал меня вести Хабиру в чужие земли с молоком и медом – чтобы отнять их. Мои потуги отказаться пресекались его неодолимой волей… что я мог сделать, я червь пред ним…
– Египет разорен! Лежит в слезах, крови, гниении и трупах! Твое согласье есть твое участье в этом разорении! Ты соглашался, лиг йот эд хамас! (будучи свидетелем-участником насилия – др.евр.)
– Я восходил сюда для кары. Приму ее с покорностью.
– И что? Жабы запрыгнут в Нил, изрыгнёт саранча посевы, а первенцы у Мицраим воскреснут из могил?
– Я не прошу помилованья у Всемогущего.
– Сойди и подтверди народу и старейшим: пусть не порываются восходить ко мне с мерзостью грехов своих, чтобы не поразил я их.
Сошел Моисей и пересказал. Вернулся, встал пред судией. Молчание клубилось тягостно и долго, лишь содрогалась твердь горы и трубный гул внутри нее толчками бил в подошвы.
– Ты созрел, чтобы самому себе стать судьей, – наконец, озвучился Архонт, – и сам определишься с наказаньем. Мы здесь, чтобы родительски решать судьбу иврим-Хабиру.
– Мой повелитель! Я не носил сей народ в чреве разума моего и не рожал его! Тогда как я могу быть отцом и матерью чужого порожденца, напитанного злобой и корыстью?
– Ты его вывел из Египта, чтобы здесь бросить?
Сгибался Моисей под гнетом необратимого. Эта же тяжесть гнула самого Энки, когда-то сотворившего гибрид туземца с Сим-парзитом. Теперь гибрид проник сквозь фильтр Ноева Ковчега и вот, размножившись, клубился у подножия горы, отягощенный златом Мицраим, обвешанный веригами грехов.
– Ты уведешь народ в пустыню. Его должны очистить время и пески.
Пульсировал кипящей плазмой разум Архонта, выстраивая предстоящие Хабиру годы и мили очищенья в песках.
– Ты доверяешь очищенье мне?
– Кто, если не ты? – с неотвратимостью взвалил Маль ах на Моисея его карму – ты и моя скребница Декалог. Теперь забудь о бытие, внимай. Пройдет не один день, пока вберешь в себя. Ты должен пропитаться Декалогом и разновидностью его в других народах, как губка. Мой Декалог подскажет, что надлежит вам исповедовать, что чтить по замыслу Творца.
Он, побывавший в Киммерии Богумира, орошал память Моисея иными ценностями, не совместимыми с Хабиру. Там властвовал Триглав. Мир Бога и помощников его в Галактике именовался Правью. Мир людей – Явью. Мир ушедших предков – Навью. Земным содружеством людей в Киммерии управлял Совет жрецов при храмах Радегоста и Свентовита. Верховный жрец был освящен титулом «Гриве», что означало на деванагари и санскрите «шея». Ее предназначенье было нести через себя заветы головы – Создателя, которые именовались «Фарр» и были некогда получены Богумиром от Велеса.
Хранителями заветов были волхвы, вещуны, бояны, ведуны. Они владели знаньями. Верховная их часть, иль «Космогония» вмещало все в себя о светилах, планетах Космоса и о созвездиях. В нее включалась «Теогония»: происхождение и функции богов, помощников Создателя.
«Антропогония» повествовала о происхождении и миграциях человечества, чье бытие скреплено устоями КОНа.
Богам служили в храмах. Один из главных храмов, был храм Радегаста, что означало «Гость света», воин. Венчала его обоюдоострая секира, готовая отражать набеги как с Запада, так и с Востока. Сияли воины храма доспехами золотого солнечного света, на шлемах их распростер крылья орел.
Храм Радегаста был центром города Ретра, построен из камней и дерева, инкрустирован перламутром и драгоценными камнями. Там хранились боевые знамена и дары Перуну, Сварогу и Святовиту от народов, подвластных Киммерии.
Второй храм высился на острове Руян, который стал впоследствии Рюген. Вокруг него стоял священный город Свентовит – Аркон. Содержался при храме белый, с легчайшей иноходью конь – потомок легендарного Пегаса. Из его хребта прорастали крылья.
Жрецы в обоих храмах предсказывали будущее: итоги всех сражений, набеги греков и кочевников на города и храмы Киммерии, которую впоследствии назвали Гардарикой (страна городов), снимали противоречья меж родами.
При храмах в мирное время находились по триста конных воинов – оберучников или берсерков. И эта горстка держала в ладу повиновенья народы от Балтики до моря Понтийского. Те платили за свою защиту от набегов императору Арию-Оседню десятину.
Под крыльями орла обрели покой и размножались жмудь, прусы, ляхи, чехи и хорваты, поляне, уличи, авары, радимичи, словене, угры, людичи, саксы, хорутане, дулебы, вятичи и голядь. Здесь царствовала гордая незыблемость КОНа, дарованного всем Перуном. У богов здесь не просили милостей. А лишь благодарили, славили за радость бытия.
Заветы требовали от людей неукоснительного соблюденья ЛАДА, иль СТАТУС-КВО, чьим основанием было равенство взаимодействия меж тьмой и светом, богатством-бедностью, ненавистью и любовью.
И это равновесие пронизывало неотвратимостью быт проторусов: «Слово за слово, дело – за дело», «Рана за рану», «Смерть за смерть».
В быту там делалось оружие, шились рубахи, кроилась обувь – с заговорными узорами хозяина, которые должны служить ему, оберегать от зла. Поэтому средь ариев никогда не было воровства: чужая, похищенная вещь с именными узорами несла в себе вражду и отторженье вору.
Там брали рыбу, мясо, злаки от Матери-Природы не более того, чем нужно было Роду. Излишками не торговали, поскольку каждый род в них не нуждался, умея обеспечивать себя необходимым, а лишь обменивались. Там были свои ценности и мнения о них:
Дурное семя сеется само. А доброе надо сеять.
Пиво без хмеля, лошадь без хвоста, женщина без добродетели – им одна цена.
Хвали день вечером, женщину – в старости, меч – после сечи, невесту – после ночи.
Один воробей в руке лучше, чем тысяча птиц в воздухе.
Лучше с умным носить камни, чем с дураком сидеть в застолье.
Не позорь свой род дряхлой кончиной в постели, взойди к Перуну в сече.
Не верь ясной погоде, спящей змее и сыну богача.
Ты, натаскавший к себе гору вещей, чем отличаешься от них?
Глупцу и трусу место в компании развратниц из Хабиру.
Свой родич, преступивший КОН, страшнее врага. Враг может лишь убить. Предатель – разрушить равновесие Рода.
Работу человеческого разума арийские жрецы делили на две части, которые взаимосвязаны и существуют в равновесии: «Раци» и «Зирниту» – логика и интуиция.
Мир понимался ариями, как светоносный дар Создателя, где все взаимосвязано: большое – в малом, где в самой малой капле вещества заключены и с точностью отражались империи людей и вся Вселенная.
…Текли часы. Из них верстались дни. Неизъяснимо стройная, во многом недоступная архитектоника чужого бытия пропитывала память Моисея. Далекий, хладный материк арийской Киммерии, стряхнув с себя валы Потопа, расцвел под покровительством Пегаса и Полифема недостижимым у других народов Ладом, не прерывавшим связи поколений, не отторгавшим дарованным им Сварогом и Перуном – ФАРР. Из коего произросла потом «Авеста» Заратуштры.
– Мой разум изнемогает от усилий дотянуться и постичь эти высоты…Опусти их ниже, дай ощупать то, что знакомо и привычно! – взмолился Моисей.
– Ты зачерпнул из моря ковш воды. И все, что плещется в ковше – есть море. В пролитой из ковша капле – тот же ковш и то же море.
По этому Закону сотворено Создателем все остальное сущее – живое. И малая микроскопичность этого живого – модель и эталон людских сообществ и империй, ибо сотворено все Сущим одной мерой.
– Как это может быть, Архонт?!
– Не все постигнешь сразу. Но то, что я посеял, взойдет со временем.
Запоминай и слушай.
Он стал рассказывать законы Мирозданья. Любое тело состоит из клеток. Те, в свою очередь, из атомов. Все движется во взаимосвязи. Живая клетка, кирпичик твоей плоти – модель, иль эталон людских сообществ. В ней протоплазма и ядро, которое главенствует и управляет, подобно фараону в его царстве.
В двойной, крепчайшей оболочке содержатся им лизосомы – как армия в казармах. Ядро их выпускает на врагов – микробов, чтоб истребить их, затем очистить поле битвы. После чего вновь запирает в оболочку.
Есть в клетке важнейшее сословие иль каста ДНК, чьи функции – хранить, беречь весь предыдущий опыт человека, бытия людского. Так берегут познания жрецы, волхвы и ведуны, чтобы снабдить им молодых при отделении от материнской клетки.
Заложено Творцом в ту клетку еще одно сословие: дендриты и аксоны – нервные волокна. По ним бежит сигнал от рубежей всей клетки к ее центру, ядру. Они доносят обо всем, что происходит на границах. Там прорывают их микробы, иль разъедает излученье от магнитных бурь. Об этом подает сигнал мельчайшее сословье атомов, припаянных к концам дендритов и аксонов. В тех атомах благое равновесье, где положительный заряд ядра у атома уравновешивает отрицательный заряд у спутника его – электрона. Впитав и зафиксировав в себе угрозу на границе клетки, атом меняет полюса зарядов, чем возбуждает импульс с вестью. Тогда дендриты и аксоны подхватывают этот импульс, несут вовнутрь, к ядру – тревога на границе! Пора пускать из клеток лизосомы для сраженья.
Но чтобы все это трудилось, нужна энергия и пища для работы. Их добывает в клетке АТФ – при расщеплении глюкозы и кислот. Она и расщепляет и хранит энергию в запасниках и отдает ее. Так засевают нивы фараона, пасут его стада феллахи, пастухи. А собирают подати и десятины сборщики налогов. И отдают в хранилища Маль аха фараона: на случай засухи, тайфунов, наводненья иль войны.
Все в клетке происходит по законам ЛАДА: СТАТУС – КВО.. Но при одном условии: подпитывает всю эту работу кислород. Им клетка дышит и сохраняет равновесие во всех процессах.
Лиши ее дыханья кислородом – и все взбунтуется, все станет гибнуть в корчах.
Лишившись кислорода ДНК, ведя себя публичной шлюхой, забыв предназначение свое – передавать весь опыт поколеньям, будет продаваться, трещать бессмысленно и врать потомкам небылицы, со спесью и надменностью изображать свое главенство в клетке.
Аксоны и дендриты, лишившись кислорода и отравившись смрадными продуктами распада, вдруг понесут к ядру не воспаленную тревогу о вражеском вторжении в клетку, а льстивый, успокаивающий бред о благоденствии и процветании на периферии.
Вся накопительная каста АТФ, лишившись кислорода, начнет сама сжирать всеобщую энергию запасов, разбухнув в хищной жадности, сгребет их в собственные закрома, чем обречет на голод и на вымирание всю клетку.
В итоге главное ядро, отравленное хаосом, враньем, углекислотным ядом, лишившись разума, отпустит на свободу лизосомы – без стратегического, оборонного приказа и без защитной цели.
И эти, озверевшие без кислорода казарменные псы, вместо того, чтобы искать и истреблять враждебно вторгшихся микробов, возьмутся раздирать сородичей по клетке: и ДНК и АТФ, аксонов и дендритов – пока не вцепятся в само ядро.
Хаос обрушится на все, клетка погибнет.
– Мой господин… Маль ах светлейший… я был как эв йон арави (нищий житель пустыни)… теперь мое богатство превыше всех сокровищ фараона! Позволь мне главный из вопросов.
Стоял на коленях перед сиянием Маль аха Моисей. Каран ор панав (лучилась кожа лица его).
– Встань, избранный и спрашивай.
– Теперь я знаю сущность нашего дыханья. Но поясни, кто этот «кис-ло-род», без коего разрушатся все клетки – империи людские? Я чувствую, что в этом – главное познанье мирозданья. Я, Моисей… тобою вызванный сюда… достоин ли этого познанья… после Египта?!
– Ва – ганихоти лах (я успокою тебя) Повернись.
Встал Моисей. И, повернувшись, увидел на земле две плоских каменных плиты. Неведомым огнем в них были вплавлены письмена. Еще лучился камень едва приметным малиновым соцветьем остывавших букв.
– Ты видишь здесь Скрижали. В Скрижалях этих Рубей Торати (главное из учения моего – др.евр) Его мне, как и моим предтечам, диктовал Создатель. Здесь кислород для вас. Читай! – велел архонт. И Моисей, с восторгом чуя, как отпускают тело земные притяженья, стал полниться эфиром Божьего благословенья: межчеловечий смысл Мишпатим (законов – др.евр.) тек жаром Декалога в толщу его разума.
«Господь Бог наш есть Господь единый».
«Возлюби ближнего своего как самого себя» – вещали две строки на одной плите. Малиновым свеченье вновь стали набухать и раскаляться две заповеди на второй плите – как отраженье первых двух, смыкаясь в неразрывное кольцо единомыслия
«Не убивай» «Не прелюбодействуй»
– На первых заповедях этих крематай (висят – др.евр) весь Закон и все Пророки – негромким рокотом озвучился архонт. Внимал глазам своим и сердцу Моисей: в него вливались истины Гармонии и Лада.
«Не делай себе кумира из того… что на небе вверху, что на земле внизу и что в воде ниже земли. Не делайте себе богов серебряных и золотых, не делайте себе»
«Не произноси имени Господа, Бога твоего всуе».
«Не кради».
«Не изрекай ложного свидетельства на ближнего твоего. Не лги».
«Почитай отца твоего и мать твою»
«Не желай дома и жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни, ни вола, ни осла его – ничего, что у ближнего твоего».
Читал, напитывался Моисей премудростью скрижалей.
– Возьми их и иди к народу. Чтобы вдохнул он этот кислород Создателя и насыщался им ежедневно, пока не опадут с него вериги беззакония, грехов в скитаньях по пустыне.
– Благодарю тебя, Маль ах светлейший. Размягчено сердце мое бесценным даром для Хабиру.
Сказал. Стал опускаться на колени. Вдруг опалило лицо и грудь – нежданно, дико. Ударил гул горы в подошвы. Содрогнулся, прикрыл глаза Моисей: слепящим нестерпимым высверком раскалялся бог, залив вершину белесой яростью своих протуберанцев всю вершину.
Обрушился свистящий грохот слов на Моисея:
– Сойди к народу, узри, чем занят! Народ твой, произошедший от Адама, взял от него все худшее! Обременен он беззаконием и мерзостью грехов, племя злодеев! Воспален гнев мой на них. Будут служить врагу своему в голоде и жажде, в наготе и всяком недостатке. Я стану истреблять их и заменять народом от тебя. Оставь меня.
Спускался Моисей с двумя скрижалями в руках. В тоскливом страхе заходилось сердце: с грохотом катились валуны с вершины, опахивая смертным ветром, ссыпалась, щелкала по склону каменистая шрапнель.
Достигнул он подножья, прорвав сизо-чадящий полог, окутавший Синай-Хореб. И ужаснулся открывшейся картине.
Несметная толпа, закручиваясь по спирали, тряслась и дергалась в исступленной пляске. Взбивая пыль, чертили вензеля петушьи ноги, тряслись на шеях головы со всклоченными, давно не мытыми волосами, сучили свой челночный пляс угольчатые локотки.
Слитно-визгливый хрип, сплетаясь, сочился из тысяч глоток. Гигантская спираль из тел закручивалась в тесную окружность.
В центре ее слепил холодным, желтым блеском бык. Отбрасывая солнечные лучи, спесиво попирая святую землю, стояла литая из золота статуя идола с рогами, магнитно притянув к себе несметную орду, пропитанную потом и экстазом сладострастья. Корячился, возвысившись над головами тупой бугай – немеркнувший в столетьях идеал тельца златого.
Взрычал от омерзенья Моисей. Воздел над головой скрижали, обрушил их на камни, прервав и грохотом своим и рыком боготворение скотины:
– Сыны погибельны! Измучит вас в веках рассеянья железное ярмо на шее, отторгнет ненависть народов!
Кто сотворил, обожествил кумира этого, напитанного кровью первенцев-младенцев!?
Спешил к Моше, вздымая в покаяньи руки Аарон:
– Я, брат твой, сотворил… Тебя так долго не было! Толпа ожесточалась в праздности, в безвластии. И стала требовать: кто нами правит?! Дай нам вождя или будь сам им! Что им ответить!? Я знал, что ты был жив. И ужаснулся занять твое место. Тогда я им отлил тельца из золота Египта… я выбрал меньшее из зол, Моше!
– Ты выбрал главное из зол! – со стоном опустился на каменистый прах земли Моше. Сел, охватив голову руками. Стонал, раскачиваясь и терзаясь над осколками скрижалей. – Что я сотворил!?
И отозвался этот стон в веках памятной скорбью. Четвертый от Нисана месяц – «17 Таммуза» стал траурным для иудеев днем, днем очищенья и поста, днем скорби по расколотым скрижалям.
Ползал в пыли и плакал, собирая осколки, Аарон. И люди Моисея: писцы, жрецы, оруженосцы и советники его ЛЕВИТЫ, взявшись за руки, окольцевали тройною, прочною оградой Аарона, удерживая спинами напор, тычки распаленной пляской массы. Та напирала, стремясь узреть разбитые Моисеем осколки от посланья Господа.
…Стихией Чернобога была тьма. Она пронизывала его кости, мышцы целительным бальзамом. И он купался в ней, погружаясь в нирвану покоя.
Когда земной шар, неся на себе его сгусток плоти и вращаясь, поворачивался сгорбленной спиной к слепящему светилу и наступало царство тьмы, он Чернобог-Энлиль, распахивал ликующе зеленый фосфор своих глаз. Зрачки, доселе суженные щелями, расширялись.
Бездонная их тьма вбирала тьму Вселенной, смыкалась с ней, игриво и игольчато коловшейся лучами звезд. И он, Энлиль, блаженствовал младенцем в колыбели – в щекочущем лучами мраке.
Он отвечал за тьму на трех материках. За все, что в ней рождалось и зачерняло человечество: за ненависть и страх, за жадность, зависть, властолюбие, обжорство. За преднамеренность убийства в войнах. За концентрацию в разумной Ноосфере кромешной пыли – от очистки душ. Которая являлась топливом для внутреннего космофлота Чернобога. За нефть и уголь, чья потаенно – огненная сущность несла в себе зародыши всех схваток меж человечьими этно-стадами. За золото, чей цвет лукаво имитировал и Ра и отраженно-желтый лунный колер. Но в этой желтизне, как оказалось, экстракт из тьмы был более кромешным, чем нефть и уголь вместе взятые.
Тьма стала символом всей жизни Чернобога.
Отдавший власть Энки, пришедшему в Египет, он ограничен был по Кодексу и предписанию Совета владычествовать в южной Палестине, в местечке Меребат-Кадеш. Особенность местечка была в том, что его часто сотрясали извержения вулканов. И он, Энлиль, воспользовавшись этим, владычествовал там как бог вулканов, чье имя Адонаи – суровый громовержец, царивший властно и жестоко в цепи оазисов. Там источала драгоценность влаги, подпитывала рощи и сады хрустальная студёность родников.
Туда он возвращался, закончив свой вояж по KI, или визит на Марс с Луной. Так волк-вожак, обрыскав в поисках добычи десятки миль своих владений, к утру безостановочно спешит к укрытой в зарослях и обжитой норе, где ждут волчица с сосунками.
…Низвергнувшись на землю, разум в своей пра-стадии был Мыслью Бога. И воплощен по образу Септоната в форме земных эфиров. Но наблюдая дикое, ничем не ограниченное буйство плоти в океанах и на суше, он проникался завистью к такой вот форме сосуществованья.
Снедаемый завистливою страстью, он уронил на землю свое семя и назвал его Хомо Эректус. Но свет Триглава над землей был слишком жарок и силен. И семя в нем не прорастало. И погрузил его тогда Сварог в животную, сырую тьму неистовств: в погоню за добычей, в межплеменной инстинкт кровавых схваток, в рефлекс обжорства, в неукротимость похоти при случках с себе подобными, а так же тварями на четырех ногах.
И Чернобог-Энлиль, назначенный куратором инстинктов и рефлексов их, брезгливо презирая все это сбесившееся буйство плоти, стал ненавидеть человечество. Что было недопустимо и искажало суть его работы. Он, отвечавший за темную чашу в Статус-Кво, стал утяжелять ее непозволительным отторжением двуногих, квотируя, точнее – сокращая количество туземных стад на трех материках. Чем неразумно влез в дела и функции Сварога. И чаша зла, темных страстей стала перевешивать.
Последней каплей перевеса стало внедрение волею Энлиля в команду Атрахасиса на Ковчеге гибридо-паразита Ич-Адама. Ич, с вставленным в него геномом Сим-парзита, подлежал фильтрации и должен был остаться по ту сторону Потопа. Но с помощью Энлиля просочился в послепотопную эпоху и заразил этим геном выжившие расы.
Триглав, у трона коего собрался Совет богов, приговорил за это клан Энлиля к трехфазной департации. На Луну и Марс. Туда отправились два сына (Нинурта и Ишкур) с племянницей Инанной – на три прецессионных цикла. Отбыв свой срок, вернувшись, семейство и отец правили Египтом всего лишь три столетия. Последний, назначенный ими фараон был Аменхотеп. Здесь цикл их правления закончился.
Энлиля заменил Энки, Аменхотепа – его сын Эхн-Атон.
Весь клан Энки, служивший свету, был незаслуженно обласкан Сварогом и Перуном – так считал Энлиль. Их Дух, отвергнувший все скрепы тела, держал свои плоти в карстовых пещерах Джомолунгмы – как муляжи для познавательного обозренья, где вот уже тысячелетья содержались в сомати земные оболочки праведных гипербореев и асуров, воспаривших в свиту Сварога.
Изобретенные Энки фотонные движки к DIN GIR-ам работали на плазменном, солнечном свечении. А этого добра в Галактиках хватало, что позволяло братцу с его родом совать свой нос в любую из Галактик, пронизывая их и возвращаясь с непостижимой для Энлиля резвостью.
Энлиль и домочадцы были привязаны к обрыдшим телесам, и покидать могли их всего на несколько часов. А их тела, потертые в скотоподобных оргиях, давно давали сбои и донимали всякой дрянью: от насморка и варикоза – до геморроя и метеоризмов. Все чаще приходилось заменять иль чистить всю эту рухлядь, тряхомудию из мышц, костей, сосудов, требухи с дерьмом, брезгливо наблюдая воспарившим Духом, как возятся с одрябшим коконом телес бригады из Энлиле-центра.
Их мозговой потенциал, увы, был несравним с био-лабораторией Энки, как несравнимы скунс с горилой.
Единственной отрадой для Энлиля был рукотворный муляж для Духа: Бафомет, куда нырял он, чтобы отдохнуть, причем с немалым удовольствием. Рогатое, крылатое страшилище с отвислой грудью, фаллосом, услужливо торчащим из влагалища, могло ходить, летать по-над землей с натугою и доставлять хоть краткосрочно-порционный миг экстаза от оргазма, когда раскочегаришь мастурбацию.
Но это доставалось все труднее: с пыхтеньем, ревом, визгами и болью, поскольку механизм муляж– болванки был склепан до Потопа, собравшимися для его изготовленья лучшими мастерами планеты – из Греции, Персидской Киммерии. Которых уже нет.
Но самым нестерпимым было униженье пса, прикованного цепью к будке KI и солнечной Галактике. Энлиль с его КА GIR–ами не мог разбить кандальность притяженья Ра. Реакторы его ракет, могли еще покрыть со скрипом расстояние от KI до Марса иль Сатурна. Но за порог Галактики на этих колымагах лучше было не соваться: увязнешь в киселе Вселенной на тысячелетья.
Полярная Звезда сияла над Северным полюсом. Расплескивались по снегам сполохи сияния. Контрастными волнами чередовалось буйство семицветья, лизало языками зависшую над Полюсом металло-кляксу: KA– GIR Энлиля.
Его окольцевали, подрагивая в полярной буре, семь кораблей Совета. Перед началом совещанья остановили бурю. Совет собрался здесь под троном Перуновым на трибунал. Владыка Трона наблюдал, внимал. Шло вече из верховных AN UNA KI – разбор подсудных дел Энлиля – Чернобога.
Все сотворенное с Египтом Архонтом тьмы раскладывалось в эталонном ложе: вред; преступление канонов; взлом постулатов Статус-Кво.
Степень вины: ничтожная? Весомая? Оскорбление Перуна?
Участие: косвенное? Прямое? Вызывающе-прямое?
Синклит Верховных Анунаков осмыслил изложение событий от Энки. Заслушал возражение Энлиля. Затем, посовещавшись, определился с категориями обвинений.
ВИНА: весомая – взлом постулатов Статус-Кво и оскорбление Перуна.
УЧАСТИЕ: вызывающе-прямое.
ПРИГОВОР: виновен. Дозированная кара наказанья – подвергнуть вторичной департации клан Энлиля (жену, двух сыновей, племянницу, обслугу) на Марс и на Луну немедленно. На два прецессионных цикла.
Когда был изречен Приговор и пропитал сознание Энлиля бессильной, горькой яростью, – в пределы Антарктиды вновь ворвалась вихревая буря и вновь заполыхала в ней сиянье семицветья: одобрили единогласно Приговор синклиты Эгрегоров в Ноосфере.
Спустя минуты все погасло. Над коченевшим в стуже Заполярьем в свистящем вое ветра сгустилась и зависла непроглядность тьмы, родительски обнявшей горестный KA GIR Энлиля.
Его пронизывало хладным блеском всевидящее око Полярной звезды.
Гневливый, разъяренный вихрь его KA GIR – а взрезал пространство над материками. Гигантская дуга полета закончилась в Меребат-Кадеше, на стартовой, гранитом выстланной площадке, врезанной в склон потухшего вулкана.
Владыка выпрыгнул из корабля. Подрагивал в урчащем, затихающем свисте двигатель корабля. Нащупав в каменной нише пульт, Энлиль убрал им антиматериальную защиту у входа в грот. Вошел в тоннель, мерцавший перламутровым соцветьем океанских светляков: колонии их жили в полых, заполненных морской водою стенных нишах. В огромном тронном зале, инкрустированном сапфирами, алмазами из африканских копей, висела гулкая и настороженная тишина. Сановники Энлиле-клана: жрецы, писцы, советники, конструкторы космофлота, гигантские фигуры лучших из LU LU заметно поредели. Почти половина их отправились с детьми Энлиля в ссылку. Там ждали обитателей земли построенные в первой департации объекты: скульптура Сфинкса, плачущего космонавта-анунака, Х-DRON для добычи полезных минералов, а так же центр управления колонией Пентатрон, оснащенный фотонно-ультразвуковым генератором для излучения ПСИ-поля.
Энлиль оглядел согбенную, объятую страхом двуногую протоплазму, так называемых «разумных». И молча двинулся в покои отдыха.
В покоях, под изумрудной зеленью цветущих лиан зависла мертвенная тишина. Бесстрашно нарушали ее слитным писком попугаи и колибри, копошащиеся в цветах. Вместо жены, племянницы, детей остались запахи духов. Зияли в обжигающем тоской пространстве плазменные дыры вместо родных тел.
Энлиль прошел в свой кабинет. Содвинул штору на стене. Раздвинув волосатую мясистость ног с копытами, упершись козьими рогами в сафьяновый овал над головой сидело в нише, пучило янтарные гляделки на Энлиля био-чучело Бафомета. Из-за спины его выпирали пернатые опахала крыльев. Свисали на живот два вислых вымени грудей. Их подпирал, торчащий из влагалища, обрезанный мясистый фаллос. Вцепились в подлокотники кресла две шестипалые, с когтями, лапы.
Архонт свирепо плюнул. Сел на мгновенно вздувшуюся, охватившую зад силиконовую нежность трона – напротив Бафомета.
Всмотрелся в бессмысленную желтизну зрачков. Впервые за последнее тысячелетие заплакал.
…Спустя несколько часов, не выдержав истязания кровоточащей пустотой, метнулся он, почти бегом, к кораблю у входа в грот.
Взмыл в небеса, достиг Хореб-Синая. Завис едва приметной точкой в выси, в стороне, обозревая далеко внизу вакханалию бурлящих в обрядовой трясучке орд Хабиру. Предметом, идолом страстей был в эпицентре плясок бык – отлитая из золота скотина, подобная Ваалу из Египта, которого возвысили жрецы Амона.
…Он видел с математической и четкой зоркостью логический каркас происходящего: скрижали с Декалогом, переданные братом Энки Моисею; карающая брезгливость брата, отравленного сумасшествием идолиады у подножья; спуск Моисея к осквернившему Декалог народу. Бессильный гнев Пророка при виде оргии. РАЗБИТЫЕ СКРИЖАЛИ!
Раскаянье и суетливые метанья Аарона, творца литого Идола. И ползанье и плач виновника в пыли, средь крошева камней. Пытался он соединять осколки, таившие в себе фундамент ЛАДА в любых, вневременных соитиях народов, государств, империй.
…Энлиль фиксировал и ощущал закаменевшую, благоговейную упёртость последователей, родичей Моше – левитов, сомкнувшихся в защитное кольцо вкруг Моисея, Аарона, разбросанных в пыли осколков Декалога.
Содвинулись спинами три крупно скроенных левита. На плечи их встал, утвердился Моисей. Взломал словами затихавший гул:
– Собирайтесь. Я поведу вас к Меребат-Кадешу. Нет ближе здесь оазисов. Пополним там запасы, чтобы уйти в пустыню.
Услышал: зарождается и крепнет ропот:
– Останемся в оазисе, где есть вода и пища… мы не пойдем в пустыню!
Возвысил голос Моисей:
– Вы разве создавали тот оазис? Сажали, поливали пальмы?! Вы чистили сады, источники от пепла после извержений?! Иль прорубали дыры в окаменевшей лаве к своим жилищам?! Нет! Тогда кто даст вам право пользоваться этим?! Там не нужны чужие рты. Вас встретят на окраине селений мечи и копья. И вы, с смирением осевши на песок, начнете ждать, когда вам продадут еду и воду. Так будет! Так я велю!
– Куда потом? И кто нас ждет? – Угрюмый, безнадежный гул вздымался, креп над ордами.
– Вас, обобравших весь Египет, где вы размножились и были сыты, ждут лишь каленые пески.
– Мы можем захватить весь Меребат-Кадеш… нас много!
– Вам предназначено скитанье богом! И я, его десница, поведу вас в очищающую преисподню! Там ваше место! Все видели, что может жезл, дарованный мне?
– Мы это видели…
– Тогда внимайте мне. И повторяйте. Мы это будем делать много раз на дню:
– «Бог наш – есть Господь единый. Возлюби ближнего своего, как самого себя…»
– Зачем я должен возлюбить всех грязных египтян, нубийцев и Арави?! – взметнулся и озлобленно прорезал гул толпы фистульный выкрик.
Вздел над толпой свой жезл Моше. Негромким хлестом треснула и сорвалась с конца его слепящая искра. Пронзила над толпой пространство и впилась в крикуна. Тот дернулся и рухнул.
– Не делай себе богов серебряных и золотых, не делай себе! – рокочущим катком накатывался на толпу голос Пророка.
– «Ему недолго предводительствовать среди них», – решил в висящем корабле Энлиль.
Теперь он знал, что делать.
…Вернувшись к ночи в Меребат – Кадеш он пробудил рядом с своим пристанищем соседний, еще действующий вулкан. Тот, возбуждаясь, задышал, погнал из жерла тучи пепла с дымом, подкрашенным багряными сполохами огня.
Всочившись Духом в недвижную остылость Бафомета, стуча копытами по половому блеску, Энлиль прошествовал через тронный зал, держа в руках объемистый хурджин. В нем брякали исписанные арамейской вязью, каленые в огне пластины глины. Волочились по сиянью полированного камня концевые перья заспинных крыльев.
Колючий хищный разум сочился из рубиновых, азартом разгоравшихся гляделок Бафомета. И каждый экземпляр из челяди, влипавшей спинами в каучуковую податливость стен, оцепенело замирал, молил Бытие, чтобы оно продлилось, а не оборвалось тут же, без причин.
Взмыв в сумрак ночи, Энлиль распахнул крыла навстречу ветру. Спускаясь с высоты, скользя пологою дугою к селенью, впитал Архонт с щекочущим, угрюмым удовлетвореньем: всполошено мерцал огнями факелов, светильников, бурлил переполохом толп огрызок его царства: Меребат-Кадеш. Услышал за спиной: раскатисто рыгнул вулкан и выхаркнул из жерла пробку. Обернулся. Взметнулись в небо ошметки плазменной шрапнели. Урча и сотрясая гору, полезла из вулканной глотки огненная рвота, спускаясь вниз, к селенью.
Стал снижаться к дому местечкового царька – он выцелил его в рубинном перекрестьи взора средь скопищ глинобитных хижин.
Обширный двор предводителя Меребат-Кадешцев Моисея, бурлил, как остальные, безумством паники. Рабы и домочадцы грузили на телеги скарб, тянули с бранью из хлева упиравшуюся скотину. Рев, стон, проклятья сплелись предчувствием конца: малиновым сплошным пожаром накалялось подсвеченное лавой небо. Пожрав весь склон вулкана, чадящая сернистой вонью магма, лизала огненными языками уже окраину селенья. Трещали хижины в огне, истошный вой людей, горящего скота врезался в уши. Растопырив крыла, застопорив, Энлиль прижал к груди хурджин с пластинами. И грузно рухнул с высоты в кольцо Моисеева двора.
Мохнатое страшилище на двух копытах вздымалась над людьми на пять локтей. Тряслась и падала на коленях в страхе челядь с Моисеем.
– Встань, Моше и слушай, – трескуче, хрипло проблеял гость. Горели углями глаза его в пещерности глазниц, втыкались в раскаленность неба полумесяцы рогов.
– Вы жили в беззаконии и дикости. За это вас карают, изрыгают лаву Духи подземелья. Я, ваш господь, спасу вас мышцою простертою.
Он положил хурджин у ног и повернулся мордой к извержению вулкана. Распахнул крыла. Простер к грохочущей горе две шестипалые руки. Наращивая голосовую мощь, взрычал заклятия на Деванагари. Ползущая нещадность магмы на окраине селенья стала замедляться. На ней там и сям сгущалась черная короста.
Туземный вой и вопли сменялись гулом потрясения. Вулкан сникал. Утробный рык и рокот затихали, проваливаясь в подземные глубины.
– Жди, Моисей, – сказал Бафомет, – и обучай людей Закону моему. Он здесь.
Толкнул копытом брякнувший мешок.
– Учить и ждать… чего, наш Адонаи? – едва ворочал языком царек, истерзанный стихией изверженья и появлением укротителя его: еще ни разу Всемогущий господин их не появлялся здесь в таком обличье.
– Здесь скоро будут племена Хабиру из Египта. Возьмешь на всех еды, питья. Возглавишь всех и поведешь в пустыню со своим народом.
– Нам покидать дома свои… сады и скот?! – не мог оправиться от рухнувшего на всех изгнания Моисей.
– Я усмирил гнев Духов подземелья ненадолго. Они проснутся, как только я оставлю вас вниманьем. И лава все испепелит.
– Отныне домом нашим станет пустыня?
– Когда изучите Закон мой и пропитаетесь им до последней мышцы, я поведу вас в земли Ханаана, где реки молока и меда. И будет вашим все.
– Мы испытаем на себе всю силу ханаанеян… она неодолима! – в отчаянии взмолился Моисей.
– Закон мой возбудит вас мощью. Эйма и цира (ужас и шершней) пошлю перед тобой. И буду обращать к тебе тыл всех врагов твоих: ханаанеян, евсеев, амореев и хеттеев, ферезеев и иевусеев. Ве – гихэхадтив! Ва йаку ле-фи харев! (Уничтожу их следы! Поражу острием меча!) Вы овладеете народами, которые больше и сильнее вас, когда в вас вселятсяся Тора и Мишна, Талмуд, Невиим и Кетувим. То мой Закон!
Ки шэми бэ– кирбо (Ибо имя мое внутри него)
– Когда придут Хабиру… мне их возглавить, Адонаи? Но все стада людские идут за вожаками… разве там нет того, кто их ведет?
– Он есть и ты заменишь его имя именем своим. Оно такое же.
– И мне позволят это сделать без войны и крови?
– Так будет. Готовься.
Бог развернулся. Взмахнул крылами. Огрузлым, тяжким вихревым подъемом взобрался в высоту, истаивая в жаркой, красноватой мгле. Исчез.
…Ночь опустилась на пустыню. Вобрала в зыбкость полусвета людскую утомленность, пот, злобное бессилье. Распластано валялись, остывая на песке, прожаренные солнцем мощи, едва обтянутые кожей.
Два раза в день: с восходом и на закате съедали горсть сушеных фиников, кусок маисовой лепешки. Вода – гоморра на десятерых, на трое суток. Уже едва плескалась обжигающая влага на донцах глиняных корчаг.
Но неизбежен и неумолим был Моисей и клан его левитов, врезавшие в озлобленность мозгов святые постулаты Декалога:
«Не убивай».
«Не делайте себе богов серебряных и золотых, не делайте себе».
«Не кради».
«Не желай дома и жены ближнего своего».
И так – по два, по три часа подобного.
…Затихли шорохи и голоса в оцепеневшем необъятном стане.
Спал, сжав в руке свой жезл Пророк – в тройном кольце сподвижников его. Боролась стража с гнетущим наползаньем сна. Луну, взиравшую с чистейшей высоты колдовским, круглым ликом, заволокло вдруг черною, откуда-то приплывшею куделью.
К полуночи неодолимая, неведомая воля сомкнула стражам веки. Они валились на песок. Последний из них рухнул, сжимая рукоять меча закаменевшей кистью.
Шагах в пятнадцати бесплотно и бесшумно приподнялась тень. Поднявшийся прислушался. Толкнул, соседа в бок. Тот – близлежащего. Вставали силуэты, подтягивались к спящему кольцу охраны.
Главарь мятежников вырыл из песка зарытый еще вечером булыжник. Неслышно извлекали камни из хурджинов, из-под песка все остальные.
Главарь прицелился, метнул камень в средину круга, окольцованного стражей. Мгновение спусти из темноты чуть слышно хрустнуло ребро грудины. Содрогнулся и застонал Моше. И тотчас, пронизавши сумрак, сорвалась с рук стая каменьев: дробила кости рук и ног, впивалась, рвала тело у Пророка, поведшего всех к очищенью.
Все стихло. Плавали в бездонном забытьи левиты, спал Аарон. Над его братом, почти засыпав тело, бугрился холм каменьев. В разбитой голове Пророка истаивал последний просверк Декалога: «НЕ УБИВАЙ».