Бадмаев подошел к подъезду. На тротуаре стояли «Скорая помощь» и Белозеровская «Волга».

Рядом толклись пять охранников. Он прошел сквозь их остолбеневшую шеренгу в подъезд, не остановленный. Поскольку вдолбленный в их мозги приказ гласил: эту личность хватать, не выпускать из подъезда. Но оживший, тавром впечатанный в их память фотопортрет во плоти не выходил – входил в подъезд.

Спустя секунды, опомнившись, они, ринулись за ним. И лишь вцепившись стопорящим хватом, озвучили ситуацию дурацким вопросом:

– Куда?

– К себе домой.

– Стоять!

– Стою. Чем дольше простою, тем больше пенделей от генерала каждому из вас.

Старший связался по рации с квартирой.

– Товарищ генерал, докладывает пятый. Здесь…Бадмаев.

– Где…здесь?

– В подъезде.

– Что-о-о? Что он там делает?

– Идет к вам…то есть к себе в квартиру.

– А ты что делаешь?

– Нацепил ему браслеты, докладываю вам.

– Докладывает он…м-м-мать твою! С Бадмаевым ко мне бего-ом! – Ор генерала, прорвавшись сквозь полуоткрытую дверь квартиры, плеснул с четвертого этажа кипятком на бойцов, ибо измотанным и встрепанным козлом отпущения метался Белозеров у оцепеневших тел московских погонял: Левина и охранника.

Час назад, панически ошпаренный молчанием Левина, зачем-то отпустившего охрану, примчался генерал к Бадмаеву. Нашел вместо хозяина квартиры две недвижимых чужих плоти, которые кошмарно-издевательской компашкой пришвартовались к уже одеревеневшему в морге трупу Качиньского.

Генерал вызвал «Скорую» и своих медспецов, доложил в Москву. Пытаясь вместе с врачами вытащить из комы или из «сна» (?!) гостей – чекистов, он постарел на годы. И Левин и охранник, две вялых, недвижимых куклы были теплы, дышали. Но, хоть ты волком вой, не отзывались на шлепки, на оклики, на водяные брызги.

Не помогли и спецуколы, от них вздрючивались в полуплясе иные полутрупы. Лишь явственно и страшно стало карежить от внутримышечных инъекций лица и спазматически, по-скоморошьи, задергались ступни и кисти рук.

Москва, лубянский генералитет трезвонил уже пятый раз, рычал и поливал изысканно-убойным остракизмом. У Белозерова, так и не снявшего фуражку, под ней, на мокрой плеши щекотно, явственно поднялись и не желали опускаться остатки волосяной роскоши.

…Охранники со свистящим хрипом почти внесли Бадмаева в квартиру – два взмокших Серафима поставили пред генералом невозмутимо-каменную статую грешника.

Бадмаев, окинув взглядом безрезультатное ристалище воскрешения, гусиным шепотом попросил генерала:

– Пусть все уйдут.

– Командовать будешь у себя в спортзале! – Почти не соображая, что несет, взрычал генерал. – Где шлялся?! Как улизнул отсюда! Отвечать!

– Не вовремя пришел. Что, Левина будить не к спеху?

– Так это ты… его?!

– Возьмите себя в руки, генерал, – негромко уронил Бадмаев: будто плетью огрел меж лопаток.

– Всем выйти. Медицине ждать у подъезда в машине. Ты… вы… сможете без медицины?

– Уж как-нибудь.

Закрылась дверь. Разжижено, бескостно опустился в кресло генерал, не держали ноги. Под ухом грянул телефонный звонок. Белозеров дернулся, затравленно уставился на Аверьяна.

– Москва…

Бадмаев тронул за плечо Левина, негромко, жестко приказал:

– Просыпайтесь.

Левин открыл глаза. Истошно, надрывался верещанием телефон. Бадмаев взял трубку. Услышал лающий, с хрипотцой баритон, пропитанный нетерпеливой, взвинченной угрозой:

– Генерал Белозеров! Я приказал докладывать каждые десять минут! Вы разбудили Левина?

Бадмаев прикрыл трубку рукой, сказал Левину:

– Скажите, что едва проснулся. Перед этим принял снотворное, поэтому не могли разбудить.

Левин взял трубку.

– Полковник Левин. Да… я… Долго будили, принял снотворное. Со мною все в порядке. Голос еще не отошел ото сна… здесь Белозеров и Бадмаев. Так точно, Бадмаев… тот самый… Аверьян Бадмаев.

– Я дал согласие работать с вами, – обрушил Аверьян нежданное.

– Он дал согласие работать с нами, – все так же тусклым срезом смотрели глаза полковника, размеренно ронялись фразы.

– Нам нужен час для разговора. Попросите, чтобы не тревожились и не мешали, – развернул Аверьян стронутую им событийную лавину в намеченное русло.

– Прошу прощения, товарищ генерал-полковник… нам необходим один час без помех. Так точно… я доложу вам через час.

Левин положил трубку. Стал ждать – бесстрастный истукан с закаменевшим в гипно-цементе мозгом, через которого бесследно протекли века.

Смотрел на Левина, на Бадмаева генерал, глаза набрякли испугом: творилось что-то несусветное.

– Не тяпнуть ли нам коньячку, Виктор Иванович? – вдруг выломился из зависшей напряжёнки хозяин.

– Не откажусь.

– Я символически, а вам советую…сто грам.

– Борис Иосифович… вы присоединитесь? – поеживаясь в неуюте, спросил Левина генерал.

– Он свое вылакал на сегодня. Не так ли, Левин? – Бадмаев разливал коньяк, не глядя на полковника.

– Я свое выпил, – спокойно, тускло подтвердил полковник. Белозеров выцедил коньяк, заел конфетой. Закрыл глаза. Подергивался живчик под глазом.

– Вы как, Виктор Иванович?

– Терпимо. Хочу спросить…

– Потом. Сейчас будем работать. Прошу вас: никак не реагировать на то, что здесь произойдет. Возьмите себя в руки, не вмешивайтесь в разговор. Это крайне важно. Думаю, узнаете много полезного для себя.

– Что именно?

– Мне понятен лишь скелет их схемы. Детали мы сейчас услышим от москвича. Еще раз повторяю: не реагировать, не вмешиваться в разговор.

Бадмаев встал, достал портативный магнитофон из шкафа, положил на стол. Включил.Он был здесь хозяином и действовал по хозяйски.

– Полковник, Левин, вы отсеиваете вcе лишнее. Сосредоточьтесь. Вы будете четко и правдиво отвечать на все мои вопросы. Мы начинам. Кто вы, когда родились?

– Полковник Левин. «Zo yan» «Zo-two». Год рождения 1919.

– Что еще за «Зо ван, Зо ту»?! – Подался, было к Левину Белозеров, но был остановлен шипяще-гневным клекотом Бадмаева:

– Молчать!

Выждав паузу, продолжил:

– Главные этапы службы: где, когда, с кем, под чьим руководством.

– До 1940 годы учеба в спецподразделении НКВД в Москве. В 40-м году, как агент на линии связи, заброшен в Германию. Выполнял задание в контакте с подпольной группой Харнака и Шульца Бойзена в Берлине.

В апреле 41-го генералом Судоплатовым была подписана директива европейским резидентам: о переходе агентам и линиям связи на условия военного времени. Я был отозван в Москву. Мне называть агентов, с кем работал?

– Не надо. Дальше.

– С начала войны зачислен в четвертое управление НКВД, в главный Центр диверсионной работы.

– Кто его возглавлял?

– Генерал-майор Судоплатов.

– Знаете языки?

– Немецкий и английский в совершенстве.

– Ваши функции в четвертом управлении.

– В составе ОМСБОНа – Отдельной Мото-Стрелковой Бригады Особого Назначения, забрасывался в немецкий тыл.

– Чем занимались у нас?

– В контакте с подразделением СМЕРШ выявляли и обезвреживали немецкие агентурные группы в советских войсках. Брали в плен или уничтожали офицеров Вермахта на главных направлениях наших наступлений.

Зимой 41-го в составе ОМСБОНа участвовал в обороне Москвы.

– Имеете награды?

– Два ордена «Красной Звезды», орден «Красного знамени», орден «Отечественной войны 1-й степени»

– Дальше.

– Летом 42-го, заброшен на Кавказ во главе особой группы. Под командованием зам. Барии Серова собирали информацию о чеченских банд группировках, сколоченных абверовцем Ланге и гестаповцем Османом-Губе, участвовал в их разгроме. Осуществляли подрывы цистерн, скважин, буровых установок в районе Моздока.

– Какие наиболее важные этапы вашей оперативной и диверсионной работы?

– Участвовал в разработке и осуществлении ликвидации главаря ОУН на Украине Германа Коновальцева и в ликвидации Троцкого во второй операции «Утка».

– Во второй?

– Первую попытку осуществлял Рамон. Она не удалась. Рамон был арестован. По заданию Берии в составе группы стал готовить убийство Броз– Тито.

– Это – после войны. Чем еще занимались во время войны?

– Как агент связи разрабатывал радиоигры с германским агентурным подразделением «Монастырь» и «Березино». Вместе с агентом «Гейне» Демьяненко переиграли службы Канариса и Шеленберга. Прошла наша дезинформация об операции на Курской дуге.

– Какие главные этапы вашей послевоенной работы?

– С сорок четвертого по сорок седьмой год в составе подразделений «Е» и «К» занимались добычей научно-технической информации по атомной бомбе.

– Кто возглавлял подразделения?

– Генерал Судоплатов.

– Дальше.

– В 45-м году в составе группы «Ц» мы вывезли в СССР из Америки немецких ученых – атомщиков.

– Аверьян Станиславович! – окликнул Бадмаева генерал. Сидел он, катая желваки по скулам, вцепившись в подлокотники кресла бескровными пальцами.

– Я же просил вас…– сквозь зубы выцедил Бадмаев.

– Пусть он отдохнет, – жестко, неподатливо уперся генерал.

– Сходите в туалет, Левин – помедлив, отослал полковника Бадмаев. Дождавшись ухода, гневно развернулся к Белозерову:

– Вы провоцируете здесь катарсис! Неуправляемый сбой! У него может сработать гипно-мозговая заслонка. Итог непредсказуем, вы это понимаете?

– Первый и последний раз, Аверьян Станиславович – измученно и умоляюще попросил Белозеров – позвольте мне задать ему несколько вопросов. Я тоже судоплатовец! Мы с Левиным, оказывается, работали параллельно в связке – я был в ОМСБОне, оборонял Москву, участвовал в разгроме ОУН на Украине. Но Судоплатов, советский патриот и коммунист до мозга костей, теперь сидит в тюрьме – за якобы предательство и измену. Бред сивой кобылы! Какая сволочь все это организовала? А этот фрукт наверняка все знает: за что и кто упек Судоплатова. Левин был при его штабе, ближе меня. Всего лишь несколько вопросов.

– Ни в коем случае! Я сам задам их.

– Молчу.

Левин вошел, сел в кресло.

– Продолжим. Вы готовы, Левин? – спросил Бадмаев.

– Я готов.

– Назовите пофамильно высший состав Комитета, их национальность, функции главных отделов начиная с 53-го года.

– Грибанов – внутренняя безопасность СССР и его сателлитов– двадцать три тысячи агентов. Объекты наблюдения – диссидентство, антисоветчина, подпольные цеховики валютчики.

Алабин, седьмой отдел – история и культура. Лялин, восьмой отдел – расшифровка иностранных кодов, наблюдение за коммуникациями между посольствами.

Желянов – девятый отдел – пограничные войска, осуществлял стратегию «Железного занавеса».

– Я просил учитывать «пятый пункт».

– Сотников, еврей – отдел дезинформации. Корзников, еврей – нелегальные операции. Горский, еврей – операции против иностранных дипломатов. Гаймбал-Рогов, еврей, зарубежные операции. А так же генералы Лазарев, Галкин, Питовранов – евреи.

– Кто еще из руководства?

– Юрий Андропов.

– Точнее. Его настоящая фамилия.

– Урия Флёкинштейн.

– Кому он подчинен?

– Гордееву и секретарю ЦК по оргвопросам Суслину.

– Суслину? Точнее!

– Зюсс.

– В каком отделе работаете вы?

– Формально подчинен отделу генерал-майора Сотникова – дезинформация.

– Каковы ваши функции в отделе?

– Дезинформация населения об истинном положении дел в СССР, перекрытие каналов проникновения в страну стратегических документов зарубежных стран.

– Конкретней.

– Возглавляемые мною агентурно-техническая и идеологическая структуры дезавуируют и маскируют последствия ядерных испытаний в СССР, заражение радионуклеидами почв, воды и воздуха. Так же пресекают публичные высказывания и мнения отдельных ученых аналитиков и журналистов о способах и путях развития атомной энергетики. Параллельно вносят в эти способы и технологии нужные нам коррективы.

– Какие документы зарубежных стран вы обязаны дезавуировать?

– «Резолюции американских государств на съезде в Антигве», «Закон конгресса США PL – 8690» и «Катехизис еврея в СССР».

– Что в них особенного? Вы можете процитировать наиболее характерные места в каждом документе?

– Могу. Первый «Резолюции…»

«В результате дипломатических усилий, войн и насилия русская территория, имевшая в 14 веке 540 тысяч квадратных километров выросла сегодня на 25 миллионов квадратных километров. Представители всех американских народов постановляют: довести до сведения дружественных нам правительств монструозную деятельность империалистической экспансии в советской России… Эта экспансия является угрозой Свободного Мира. Надлежит:

– осудить методы поглощения и агрессии, которые применяет русский империализм.

– Заявить о решительной и действенной поддержке народов: Азербайджана, Белоруссии, Эстонии, Грузии, Латвии, Восточной Германии, Литвы, Северного Кавказа, Албании, Туркестана в их борьбе против русского порабощения.

– Настаивать на разделении Российской империи и создании на ее территориях суверенных подконтрольных нам государств».

– Дальше, второй документ.

– «Закон конгресса США № PL 8690».

«Империалистическая агрессии русского коммунизма привела к созданию обширной Империи, которая представляет собой жесточайшую угрозу безопасности США.

– Для безопасности США жизненно необходимо, чтобы стремление к свободе и демократии проявляемое покоренными нациями, были неукоснительно подержаны (финансово и агентурно).

– Сенат и Палата предоставляют США и уполномоченным президента вести эту работу, обнародовать прокламацию, объявляющую третью неделю июля 59-го года «неделей порабощенных наций». Действующий и будущий президенты уполномочиваются обнародовать подобную прокламацию ежегодно.

– Третий документ.

– «Катехисиз еврея в СССР, 58 год». Документ обширен. Я помню его отрывками.

– Цитируйте отрывками.

– Евреи! Любите и помогайте друг другу, если даже ненавидите друг друга. Многие народы погибли, потому что у них не было чувства локтя. Мы же сохранились, приумножились и окрепли.

Единство – это цель, оно же и наше средство для достижения цели… не бойтесь быть националистами, будьте ими. Но пресекайте это у других.

Русские не способны глубоко мыслить…они подобны свиньям, которые живут, уткнувшись рылом в землю. Они не способны обобщать, извлекать из прошлого уроки. Русские не умеют ни руководить, ни подчиняться, они генетические саботажники. Они ненавидят своих собратьев и с удовольствием разорвут своего выдвиженца – организуйте им такую возможность.

Когда двое русских дерутся – выигрывает еврей. Именно поэтому мы выиграли у них революцию, гражданскую войну. Все, что они имеет сегодня – это наше в их временном пользовании. Взять у них то, что завещано нам богом – наша задача.

Натравливайте русских друг на друга, ломайте их мораль. Крутите им мозги, взвинчивайте нервы, подавляйте волю…обвиняйте в антисемитизме тех, кто пытается разоблачить вас. Наглость – вот наш девиз.

Изображайте из себя бедных и несчастных, вызывайте к себе жалость, трубите о погромах.

Любое начинание должны возглавлять мы, чтобы вести в нужном нам направлении…

Не допускайте к творчеству русских. Если у вас есть вакансия – берите только еврея. Не можете этого – ликвидируйте должность. Не можете и этого – берите азиата, поляка, бендеровца, у них свои счеты с русскими.

Держите под контролем каждый шаг русских, не допускайте между ними никаких связей, там где двое русских – должен быть хоть один еврей. Вынуждайте их жениться на еврейках, а евреев – брать русских жен, их дети все равно будут нашими.

Берите себе в жены здоровых русских женщин – пусть они улучшат нашу физическую породу.

Давайте им взятки и подарки, спаивайте водкой и коньяком, за побрякушки и зелье они продадут свою Родину. Нет аморальных вещей, если они способствуют процветанию евреев. Унижайте, обкрадывайте русских, организуйте голод, а когда они протестуют – обвиняйте их в неповиновении и антисемитизме. Провоцируйте их на выступления против нашей государственной власти, а затем уничтожайте с помощью этой власти. Там, где они хотят обойтись без нас – должен быть хаос.

Христианские лозунги смирения, милосердия, униженности оставьте глупым гоям. Проповедуйте им добродетели, насаждайте мораль всепрощенчества и смирения. Сами же оставайтесь в рассеянии непримиримыми к вечным врагам нашим – коренным народам. Кто не с нами – тот против нас…

Око за око, зуб за зуб! Эта тактика проверена тысячелетиями…

– Хватит! – врезался, оборвал Бадмаев. Трепетало и подрагивало в мучительно-сладостном экстазе лицо Левина. Прикрыв глаза, с росяной капелью на лбу, лепил он спекшимися губами программу бытия своих собратьев, вечных скитальцев среди народов, программу коллективного разума, программу процветания в городах, которые они не возводили, программу жирной сытости на землях, которые они не возделывали – так завещали их ветхозаветные поводыри: и в «Протоколах…» и в «Шульхан-Арухе» и в «Галахое».

Сидел, вцепившись в кресло, подавшись вперед, генерал Белозеров. Не знал он этого, хлещущего по самолюбию, по сознанию документа, Контора не сочла нужным спустить этот текст ему даже для служебного пользования.

– Продолжим, – воткнулся Бадмаев брезгливой жесткостью приказа в остывающего цитатоносца, – вы сказали, что подчинены отделу Сотникова формально. Что значит «формально»? Чьи распоряжения выполняете вы фактически?

– Евгения Казимировича Гордеева из ЦК.

– Кто такой?

– Бывший начальник службы арестов, полковник МГБ. Арестовывал члена Политбюро Вознесенского, секретаря ЦК Кузнецова, министра Шахурина, генерала Судоплатова.

– В каком звании сейчас? Кому подчинен?

– Генерал-полковник. Починен лишь Суслину.

– Это параллельная КГБ структур?

– Она не параллельна. Она автономно высшая.

– У нее есть связи и договоренности с Западом?

– Есть договоренность о разделе сфер влияния на планете: на Восточную и Западную.

– Конкретней.

– Восточной управляют Зюсс и Штейн-Кулаков. Западной – Ротшильды, Рокфелерры, Дюпоны.

– Где проходит граница между сферами?

– Вдоль берегов Швеции, разделяют восточную и западную Германию, от восточной границы Австрии – до северной границы Турции и заканчиваются у Персидского залива. Саудовская Аравия – в сфере Рокфеллеров.

– Как эта структура создавалась?

– Расстрел Берии и его штаба Жуковым и Серовым стал для нас катастрофой. Мы вынуждены были почти заново создать новую службу, убирая элементы, препятствующие нашей стратегии.

– Стратегии «Катехизиса»?

– Да.

– Как и за что убирали Судоплатова?

– Он нам мешал. Был арестован, как политический преступник, работавший на ЦРУ и связанный с Берией.

– Вы использовали мертвого Берию и контакты с ЦРУ для ликвидации своих противников в СССР?

– Эта тактика оказалась эффективной.

– Кто готовил дело на Судоплатова, на основании каких материалов?

– Готовил я. На базе документов из Америки.

– Их вам сфабриковало ЦРУ из материалов подразделения «Ц» по атомному проекту?

– Да.

– Ах, ты паскуда! – Озвучился едва слышным стоном Белозеров. Умолк, ощутив, как полоснули по лицу каленые лезвия бадмаевского взгляда. Бадмаев торопился: подстегивала плещущая в генерале, не находящая исхода ярость.

– Что означают термины при вашем звании: «Zo-yan» и «Zo-two»?

Левин молчал. Подергивалась в легкой судороге щека.

Бадмаев ощутил: таранный наконечник его воли уткнулся в жесткую неподатливость гипно-перегородки, поставленной чужой, ментально-языковой волей. И стал продавливать ее, наращивая напряжение.

– Полковник Левин! Вы обязаны отвечать! Что означают вами озвученные понятия: «Zo-yan» и «Zo-two»?!

– Это… шифрованная аббревиатура… «За-зас-с-секреченный Объект медико-биологич…».

Левин дернулся, замолк. Стекленели в наплывающем безумии глаза. Он был сейчас предельно, до отказа, натянутой тетивой. Её, вместе со стрелой, готовой вылететь и поразить столь заманчивую цель, держал и не отпускал захват чужих гипно – пальцев. Текли мгновения. Вот-вот могла порваться «тетива» или треснуть «древко лука».

Всей кожей ощутив неизбежную катастрофичность такого исхода, отпрянул Аверьян в исходную позиция:

– Вопрос снимается. Отдыхать!

Расслабившись, унимая бешеный стук сердца в груди, он вобрал в сознание метаморфозу подопытного, предельно измочаленного существа: дрябло-мускульный мешок полковничьей плоти в кресле, из коей только что выдернули сталистый стержень.

Бадмаев уловил, сквозь радужное мельтешение кругов перед глазами, скользнувшую ко входу в кухню тень. Сосредоточился. У кухонной двери переминался с ноги на ногу Белозеров – с добротно-черным кожаным баулом, тем, что стоял у его кресла. Он поманил Бадмаева пальцем.

Бадмаев встал, пошел на зов. На кухне генерал раскрыл баул, достал из него шприц и ампулу с тягучей желто-маслянистой жидкостью. Взял полотенце, и, обмотав ладонь, сломил у ампулы вершинку. Дал шприц Бадмаеву:

– Ну-ка всоси два кубика.

– Что это?

– Не обессудь, тебе предназначалось, брали для тебя. На самый крайний случай.

– Название не помнишь?

– Иван назвал по-иностранному.

– Какой Иван?

– Пономарев, мой служебный крестник, ты его знаешь. А это подарочек от Штази из Берлина. Он с ними какие-то аферы проворачивал у англичан.

– Надеялись меня дожать…вот этим, если упрусь?

– А что мне оставалась делать? Левин и Москва за глотку взяли намертво, ни вздохнуть, ни п…нуть. Чукалина с тобой заполучить надо было любой ценой. Однако вижу – не ты мне нужен. Так развернулось все, что до сих пор, как дверью яйца прищемили. Теперь понятно кого надо дожимать, с великой пользой.

– Ты видел, как это действует?

– Уже испробовали. Недавно взяли одного азеро-турка. В горах работал, знает русский, чеченский, аварский, азербайджанский. У него одна и та же сладкая песня для абреков со времен Шамиля и Кемаля Ататюрка – образовать Османскую империю – Туран: от Каспия до Дона. Здоровый бугай. Уперся рогом. За трое суток кровищи литр с него сцедили, а взамен – гулькин хер. Отборный мат, плевки в ответ и «Гаски хяк» (русская свинья – чеч.).

Слышь, Станиславович, я вижу с тобой можно обо всем. Я тут уже двенадцать лет в Чеченской ссылке и, хоть сдохни, ноет во мне нацвопрос. Сидит как камень в почках. Доколе будем мы, Иваны дураки, на цырлах бегать, гузкою трясти перед грузинами, азерами, чеченцами? Ну с пойманным азеро-турком ясно: чужой вражина, хамелеон. Ну а вайнахи – чеченцы, ингуши… эти же, вроде, свои… какого черта этим надо?! Всю нефтедобычу, переработку, машиностроение, медицину, наш русский хлеб, сельхозмашины, культуру русскую и мировую, институты по разнарядке, журналы, книги, образование – все это в глотку им пихаем до отвала, до отрыжки! Живут многие во дворцах – никто уже не спрашивает, за какие тугрики построил.

Но стоит в горах отвернуться – и тут же кинжал в спину, либо все те же «гаски хяк»! Да кто ж из нас подстилку для них делает?! Всей кожей чую: если мы, русские, уйдем отсюда, с гор ссыплется всякое зверье неандертальское. В их мозжечке одна забота: хапнуть чужое, все равно что: чужую бабу, скот, раба иль деньги. Я сколько докладных послал на эту тему на Лубянку –как в черную дыру.

Равнинники хлебнули цивилизации, притерлись к русским и среди них полно и умниц и трудяг. Но многие горцы – из каменного века, они же перережут всех! Сначала русских– за Шамиля и департацию, а потом своих начнут: родную мать задушат за деньгу, большинство из них в горах из первобытно-общинного строя еще не вылезли! Вся агентура КГБ моя в горных районах из таких, сдают друг друга за десятку с потрохами, со всем дерьмом – одно удовольствие работать. Оттого у меня и порядок с тишиной: друг дружку за говенную сотню перезакладывали. Здесь агентуры вражеской законсервировано еще с гражданской, как изюма в булке. На нее и опираются такие вот Левины, угнездились сверху до низу после Берии…головку срезал Жуков, а щупальца остались, а? Ты взял за задницу такую цацу, что у меня мандраж…трясется все внутри.

– Не время нам с тобой эту абстракцию обсасывать, генерал. Там в кресле конкретика продолжения ждет. Кстати, что с результатом по азеро-турком? Вкололи вы эту химию и что?

– Как прорвало, минут на двадцать. Пена из пасти как у бешеной собаки, а с ней – десятки явок, адресов, пароли – всю сеть турко-арабскую выложил на голубой тарелочке. Она, я уже сказал, сюда со времен гражданской войны и революции вросла.

– Так говоришь, Иван Пономарев препарат презентовал?

– Он самый.

– Я вынужден тебя в поддых ударить, Виктор Иванович.

– Это еще за что?

– Вот это не подействует на Левина.

– Я видел своими глазами, как работает препарат и, что он сотворил с турком!

– Тот случай и этот – разные.

– Ты, конечно, спец в этих вещах… но я ведь тоже не пацан со Щебелиновки. Вообще, какого черта ты уперся? Есть препарат, давай испробуем. Тебе что, лень укол ему всобачить?

– Ну пошли – вздохнул Бадмаев.

Он вколол препарат Левину, сказал:

– Продолжим.

Глаза полковника светлели, обретали блеск и уютно-тихую комфортность. В них будто хлоркой выедало свинцово-ледяную стынь.

Сцепленные в пересохшую полоску губы смягчались, рдели…из угла рта на подбородок скользнул блескучий ручеек слюны… работал препарат?!

– Я готов, – воркующе ответил, наконец, полковник. Он очень уважал Бадмаева, и это уважение росло. Бадмаев потрясенно ощутил, зондируя в полковнике гипно-перегородку: она становится податливой и рыхлой. Нажав, он продавил перегородку, вошел в спрессованость анналов в памяти. Здесь взбухли дрожжево, клубились тайны Забугорья.

– Я готов, – нетерпеливо, жизнерадостно еще раз напомнил о себе Левин.

– И так, «Zo-yan», «Zo-two». Расшифруйте.

– Два уровня, две гипноличности в одном теле. Зомби – один и Зомби два. Во мне сейчас спрессованы та и другая. Первая – я сам, вторая: информ – фантом, имеющий свою информпрограмму. Каждая, при необходимости, включается ключевым словом – паролем.

– Что означает «Зомби»?

– Засекреченный Объект Медико-Биологических Исследований.

– Когда и где вы стали Зомби?

– Первый этап: шаманские обряды Вуду на Гаити. Введение тетродаксина для подавления тета-тельта ритмов мозга. Захоронение в могиле на неделю с подачей воздуха. Там дозревает ПСИ процесс. Затем откапывание и приведение в сознание. Для примитивных исполнительных функций Зомби готов. Меня и Луиса Анжело Костильо – испанского переселенца пустили во второй этап.

– Подробнее.

– Второй этап: программы ЦРУ с гипно-внушением.

– Где это было?

– Военный институт ЦРУ и Пентагона: в Бетесде, штат Мерилэнд. Там сконцентрированы радиобиологические исследования ПСИ – оружия.

– Кто вас курировал в Бетесде?

– Джордж Гольдсмит.

– В Москве?

– Гордеев.

– У них совместные проекты?

– Да. «Артишок», «Синяя птица» и «МК – ультра». Испытания ПСИ – генераторов «Градиент-4» и «Элептон» на биологических объектах.

– На людях?

– И на людях тоже.

– Какова цель исследования?

– Их несколько.

– Перечислите.

– Используя математическую прогрессию, мы запускали в человечество ряд социальных форм толпо-элитарной конструкции: монархии, капитализм, социализм, фашизм, расизм, неоколониализм, парламетско – президентская демократия. В этом наборе, пропущенном через горнило времени, выявился единый и существенный изъян – неэффективность и недостаточность контроля над толпами. Этот изъян сохранялся при применении технологии разрушения воли, таких как оккупация и геноцид. По закону «М» – концентраций» взрывные инстинкты оставшихся толп в конченой фазе становились опасными для нас. Перед нами встала задача: создание ПСИ– генераторов, полностью подчиняющих волю толпы. Эта первая цель.

– Какова вторая?

– Вторая цель – экспериментальное исследование карбина.

– Химвещество?

– Метало – вещество, искусственный сплав. Он обладает био-совместимостью с живыми тканями. Незаменим, как материал для изготовления транзисторов, резисторов и микросхем, вживляемых в тело и мозг.

В итоге мы получаем киборга со стопроцентной подчиненностью осуществляемой пультом управления.

– Универсально-образцовый солдат?

– Не только. Киборг, с врожденной гипноспособностью, как выяснилось недавно, необходимое первое звено в трех сегментарной схеме: излучатель – генератор – усилитель.

– Их функции.

– Первое звено – излучатель, то есть киборг с вживленной в мозг транзисторной микросхемой, излучает заданную команду для топы: от миролюбия и обожания врага иль президента – до ненависти друг к другу – вплоть до немедленного суицида любым попавшим под руку предметом.

Уже есть более масштабные схемы этнического суицида: «техно-рефлекс танатоса». При оснащении соответствующим пси-оборудованием эта технология программирует рефлекс самоуничтожения в целой нации, и даже – в цивилизации.

Этот био-импульс от Первого звена, – киборга, транслируется в пси-генератор типа «Элептона» либо «Градиента-4». Тот, сфокусировав его, подает на Усилитель надгоризонтного действия. Через фазированные решетки антенн тысячекратно или миллионно кратно усиленный – импульс может накрыть электромагнитным излучением территорию квартала, города и даже государства – в зависимости от высоты подъема этой техсегментной конструкции.

– В том числе, из космоса?

– В том числе. Мы проведем там испытания, как только отберем и подготовим киборгов для Первого звена схемы.

– Вам нужен Чукалин, как первое звено?

– Чукалин и вы, Бадмаев.

– Без первого звена-людей, пси-генарторы с Усилителем бесполезны?

– Они полезны. Но много физиологической грязи. Пси-генератор сам излучает электромагнитный импульс. Но он плохо совместим с живыми био-тканями. В итоге – ненужные побочные эксцессы: раздирающие боли в костях, внутренностях, вибрация грудной клети, остановка сердца, атрофия и распад мышц, свертывание крови. Это эффективно в локальных и масштабных войнах – нейтрализует войска противника. Но мало пригодно в условиях дозированного геноцида на территориях подконтрольных нам государств.

– Есть еще третья цель?

– Одна из главных. Используя глобальный пси-генератор в космосе – поддерживать и генерировать покорность и согласие на детские прививки химреагентами. Последствия – тотальный дебилизм и новорожденные уродцы с летальным исходом в 30-40% привитой хомо-массы.

– Подробней.

– В 58-м году мы обязали управленческую медицину СССР по своим каналам проводить поголовную вакцинацию населения от энцефалита, кори, свинки и краснухи. Специальную вакцину «Тиковак» нам поставлял фармконцерн «Бакстер».

– В чем ее особенность?

– В вакцине содержался вирус СВ-40, который подавляет иммунную систему. Внедряясь в кровь и мозг и размножаясь, он провоцирует развитие рака.

Его функциональный минус: концентрация вируса в опухолях мозга и в крови трупов сравнительно легко обнаруживается простым анализом.

Более надежной оказалась вакцина от полиомиелита. Она содержала клеточную культуру почек обезьяны и сыворотку крови теленка. Это абсолютно инородные протеины в человеческой крови, меняют и разрушают строение генов. Итог: возрастная шизофрения через пять-шесть лет, частичный или полный паралич.

Второй вариант этой сыворотки, содержащий куриные фибробласты, оказался самым действенным. Он разрушает в первую очередь репродуктивную функции. Экземпляры с этой прививкой на 60-70% оказывались бесплодными, что равноценно добровольной и безпроблемной стерилизации.

– Еще какие-либо функции у пси-генератора?

– Их много. Одна из первых: нейтрализация в СССР, уничтожение идей ядерно-ториевой энергетики. За ней будущее. Заслуживает самого пристального внимания поляризация противоречий и вражды в элитно-интеллектуальных сегментариях русского этноса. Воспаляет непримиримость в национальном самосознании, по линиям раскола: «Ведизм» и «Православие», «Европеизм-Западничество» и «Славянофильство». Главная цель – не позволить им слиться в единую протестную энергию – в этом наша жизнь и смерть!

Как будто впилась в Левина незримая вольтова дуга и пронизала хлестким током из утробно-черной бездны. Подергивались и трепетали в конвульсии его мышцы и все тело, ошпаренные химерой русского единства.

– Значит, если первым звеном поставлен био-киборг, типа меня или Чукалина…

– То его био-импульс из второго-третьего звена: «Градиент-4 – Усилитель», становится идеально совместимым с толпами.

– Чем вызвана поспешность и вседозволенность создания такой трехчастной схемы?

– Масштабом предстоящих дел.

– Каких?

– Стратегической перестройкой всего СССР к концу восьмидесятых.

– В чем ее суть?

– Согласно закону США «PL– 8690» – расчленение территории на пятнадцать-двадцать автономных, легко управляемых анклавов. Сокращение населения в пять – семь раз, с целью освобождения жизненного пространства.

– Кто готовил научную базу для этого?

– Научную базу для ликвидации «лишнего населения» разрабатывал Мальтус. Ее обосновали и приспособили к новым условиям неолибералы фон Хайек и Милтон Фридман. Цель: внедрения монетаризма и неолиберализма в социальные структуры развивающихся государств и России: большая часть социума должна быть сломлена, деморализована, занята лишь вопросами выживания, пребывала в состоянии хронического шока и не способна давать оценку происходящему геноциду. Конечная цель – доведение общества до состояния дебилизированного распада, чтобы максимально нейтрализовать для нас действие закона «М – концентраций» на освобожденных территориях России. Био-психическое состояние двуного остатка должно быть полностью подконтрольно нам.

– Для кого нужны освобожденные территории?

– Я не уполномочен затрагивать эту тему.

Все глуше, замороженней становился голос полковника, спадала эйфория подчиненности, угрюмая, упрямая сопротивляемость вползала в левинское естество. Сидевший за его спиной генерал глухо выстонал:

– Аверья-а-ан…

Бадмаев вскинул глаза. Увидел за полковником синюшное лицо Белозерова, искаженное, покрытое росяной капелью. По-крабьи, неуклюже ворочались его пальцы, выуживая из стеклянной колбочки таблетку нитроглицерина.

«Еще минуту…потерпи, солдат… еще минуту!» – воззвал, взмолился к генералу Аверьян.

– Закон «М – концентраций»,…в чем его суть?

– Этот закон един для всех популяций на планете. При неблагоприятных условиях среды обитания популяция адекватно реагирует. Мы включим в СССР квото-перестройку: то есть сокращение населения – голод, локальные войны, инфляция, кризисы, тотальный психостресс, разрушении экономики, истории, морали, превращение женской особи в Бионосекто (биологический носитель сексуального товара). Как только это произойдет, людская популяция по закону «М-концентраций» включит внутри себя режим выживания.

– Что за режим?

– Снижается число мужских, неполовозрелых и старых особей. Идет резкая феминизация остатка. Задача популяции сохранить и уберечь носительниц зародышей, что гарантирует сохранность биовида и генотипа.

Это – ниспадающая экспонента.

Она всегда вершится в конечной фазе взрывной активностью остатка – с непредсказуемым и угрожающим нам итогом.

– Например.

– Акулы, охотясь на дельфинов, отгоняют косяки рыб от коралловых рифов. Популяции дельфинов, попав в режим голода, сокращаются. В остатке больше самок. Мало стариков и детенышей. Но остаточная часть самцов и самок становятся беспощадными охотниками на акул в последней стадии ниспадающей экспоненты. Взрывная их активность убивает и изгоняет популяцию акул из рифов с небывалой до этого энергией.

Такая же картина в тундре. Засушливое лето и песцы сокращает популяцию мышей. Остаток их вдруг обретает коллективный разум и навык стадной охоты на песцов в их норах. Они наваливаются группой на песца и убивают. Или изгоняют. Закон «М-концентраций» неумолим.

– Он применим и к людям?

– Конечно. Германия, Италия, Испания и Португалия. До этого спланированная нами Первая Мировая война и геноцид, Версальский договр, разруха снизили германскую и европейскую популяцию этих стран почти на треть. Две трети из оставшихся были женщины. Взрывной итог: в конечной фазе экспоненты в эти страны пришел… проклятье, голова… пришел фашизм с тяжелыми последствиями для нас. Вот почему… нам нужен здесь, в России, для последней фазы экспоненты… я устал… сверхмощный пси-генератор с био-киборгом, способный подавлять взрывную разрушительность остатка… я больше не могу…

Левин подергивался в судороге.

Из-за его спины донесся долгий и рычащий стон. Бадмаев встал. Обвисший в кресле генерал сползал с него, цепляясь вялою рукой за подлокотник.

Стеклянный цилиндрик с нитроглицерином скользнув с его ладони, цокнул о пол, рассеял кругляши таблеток.

– Кто…там?! – Левин тяжело, всем корпусом, по-волчьи стал разворачиваться на стон. И Аверьян почувствовал, как чужое сознание склизкою медузой течет и выползает из – под его контроля.

– Сидеть! – Он вдавил полковника обратно в кресло. Склонившись, вогнал в его зрачки, в бунтующую толщу разума, всадил, как нож в волчью сыть, отточенное лезвие приказа:

– Ты все забыл! Здесь мы вдвоем! Ты забыл все, о чем говорили.

– Там кто-то…есть… – в сознание и волю Левина до этого слитых с Аверьяном в телепатическом соитии, ворвался, как ржавый штырь, стон генерала.

Полковник, скособочив голову, порывался встать и разглядеть за спинами источник мучающего звука. Нещадно выдернутый из былой нирваны и утратив ее, он напитывался ярым бешенством быка, которого не доглушили молотом по лбу.

– Наш разговор забыт! – еще раз врезался в сознание полковника Бадмаев: тот ускользал, выламывался из гипно– контакта. Предупреждая окончательный разрыв, Бадмаев коротким, рубленым тычком костяшек в шею выключил реципиента.

Лишь после этого ринулся к генералу. Тот, лежа на боку, пытался подобрать таблетку с пола. Бадмаев сунул ему в рот крупинку нитроглицерина. Выключил магнитофон, снял с него пленку, сунул внутрь куртки в карман.

Настенные часы показывали «десять». В провально-черное окно заглядывала ночь.

– Позови… врачей, – едва ворочая языком, попросил Белозеров с пола.

– Мы сами к ним, терпи Иваныч, тебя уколят через две минуты.

Он взвалил генерала на плечо, пошел к выходу. Распахнул дверь. Выключил свет, оглянулся.

Неподвижный, серо-черный куль полковничьей плоти торчал из кресла. Поодаль, скорчившись на тахте, сладко похрапывал квартирный надзиратель… кажется Давыдкин.

Бадмаев захлопнул дверь. Скользящим махом ринулся спускаться с лестницы.

– Слышь…Аверьян…что будет делать? Угробят ведь страну паскуды!! – Косноязычным стоном озвучился генерал из-за спины. Рванье, осколки всей прежней жизни, скрежетали под черепной костью. Все, чем он жил, во что верил, за что спалил здоровье на войне в спецоперациях, сцедил на землю литры крови из пяти ранений – все рухнуло и слиплось хламьем в душе.

– Ты ничего не будешь делать. Лечись и подавай в отставку. Ты ничего не слышал от Левина. Так выживешь.

– А ты?

– Я побарахтаюсь. С Иваном.

– Пономаревым?

– Ну. Встречаемся в лесу через два часа… если не перехватят по пути.

Он вынес генерала из подъезда. К ним кинулись врачи, охранники.

– Товарищ генерал, Виктор Иванович… что с вами!?

– Укольчик бы…от сердца, – выстонал Белозеров. Ему сделали укол. И старший средь белохалатников рыкнул сквозь зубы:

– В наш госпиталь!

Летели сквозь ночные улицы с сиреной, на хищно красную кровавость светофоров: за «Скорой» стлалалась над землей, ввинчивалась в ночь, сливаясь с ней угрюмостью окраса, «Волга» генерала.

У госпиталя он подозвал шофера, сцедил сквозь синеву холодеющих губ:

– Петро… возьми «калаш»… доставишь Станиславовича куда скажет… попробуют остановить – стреляй на поражение – то будут враги.

– Доставлю, товарищ генерал, не беспокойтесь.

– Прощайте… братцы… Бог вам в помощь.

– Да что это вы, батя?! В глазах бессменного служаки, ординарца и шофера стояли слезы.

Левин выплывал из беспамятства. Раскалывалась голова. Периодически с иезуитским сладострастием в него сверлом втыкался телефонный звонок. Смолкал. Через короткие мгновения тишины он снова ввинчивался в мозги, наматывая на себя лохмотья нервов.

Было темно. Телефон, наконец, смолк. Со стоном, отлепив тело от кресла, полковник встал. Шатаясь, подошел к стене, нащупал выключатель. Свет разодрал пространство, полоснув безжалостными лезвиями по глазам. Зажмурившись, он прислонился плечом к стене. Стал лепить в памяти виденья – фрески в единое панно…ДК культуры, труп Качиньского, с дичайше вывернутой головой, слюняво скалится из под руки… каменно наглая морда Кострова, слившая ему, полковнику Лубянки, туфту про смерть бейтаровца («И Дан туда же, с ним, мой Дан, племяш!»), кабинет Белозерова…нещадный рывок заслонки, выдернутый из его мозгов Гордеевым: «Zo-two»… Захлестнувший память поток всезнания о пси-оружии, о судьбе и предназначении России – суки… Дан, увязнувший в постыдном и преступном для Конторы соитии с дерьмово-русским бытием. Приговор ему, его семейству: «Сухое сено». Ах, Элохи-и-и-им… зачем втянул в Контору… теперь его у Аськи на глазах? Нет!! Только не это! Его нельзя пускать в Москву, где мясники Гордеева.

Левин посмотрел на часы – двенадцать ночи. Вынул из кармана рацию. Включил ее, набрал код майора, организовывавшего всю операцию в Гудермесе. Сморщился как от зубной боли: в ушную раковину ворвался панически-вибрирующий вопль Зельдмана:

– Борис Иосифович! Ну, наконец… вы где?! Москва, Сотников всех на уши поставили… Белозеров трубку не брал, а ваша рация не отвечает.

– Докладывай! – обрезал вопль Левин.

– Слушаюсь. Здесь все в порядке, ждем. Гульбаева с прибором и машиной доставили из Ханкалы, он на посту, дежурит во дворе Чукалиных с прибором, смонтировал его на дереве. По первому сигналу включит. Проинформировали всех про возможности студента. Я только что проверил все посты на подходах к их дому, перекрыли все. Мы накроем пацана, ручаюсь стопроцентно.

– Где Белозеров?

– Так вы… не знаете?

– А что я должен знать?! – ощерился, вогнал в рацию пульсар гнева полковник.

– Так он же… на столе… меня оповестили…

– Ты можешь не блеять?! На каком столе?!

– На операционном, в госпитале. Скончался час назад…остановка сердца.

– А почему меня только сейчас… а че-ерт… хорошо тому живется у кого одна нога. Где Аверьян Бадмаев?

– Вы тоже не знаете? Исчез.

– Что-о?

– Есть подозрение: его куда-то увезли.

– Куда и кто?

– Час назад из Грозного в сторону Гудермеса на большой скорости прошла машина Белозерова.

– ГАИ останавливало?

– Они знают машину. Не имеют права. На наш приказ гаишники ответили отказом.

– А сами? Сами пробовали остановить?

– Под Аргуном пытались. Напоролись на очередь из машины. Тяжело ранен Зубов.

– Твою м-мать…а еще раз?! Под Гудермесом?!

– После Аргуна машина исчезла с трассы. Нырнула куда-то на проселки.

– Та-ак. Хозяин в морге, а шоферюга его шустрит. Поднимите наш вертолет с Ханкалы, пусть оглядит проселки с прожектором между Аргуном и Гудермесом.

– Машина черная… там много перелесков.

– Да неужели, разумный ты наш?! Пошли туда же команды, пусть прочешут все!

– Снять с оцепления Чукалинского дома?

– Я тебе сниму! Свяжись с Васютой в МВД, от моего имени ящик коньяка за две команды скорохватов! Немедленно затребуйте из Дагестана и Осетии оперативные подразделения КГБ. Пусть высылают сюда вертолетами.

– Понял.

– Последнее. Дан, выехал в Москву?

– Поедет утром.

– Поезд и вагон?

– Чеченский фирменный, вагон 6, СВ, один в купе.

– Свяжись в Ростове с Леркиным. Пусть там заменят в «шестом» их проводника на нашего, который чай умеет хорошо готовить. И вовремя прибрать. Под Тулой поезд будет в три утра. Надо тихо уберать двухсотый груз из СВ.

 – Я…я вас не понял! – вибрировал в надтреснутом голосе Зельдмана пещерный ужас.

– Ты все правильно понял.

– Мы…вы…Дана?!

– Ты сволочь, Зяма! – воющее сцедил сквозь горловой спазм Левин – я отдаю распоряжение по своему племяннику и мне еще и растолковывать тебе, говнюку: за что и почему?! Выполнять!

– Есть выполнять.

Перекипая в муке жалости, Левин завершил рассудком схему «Сухого сена»: Асю, которая похоронит мужа, собьет машина. Ибо закон «М-концентраций», гильотиной нависающей над их головами тысячелетия – этот закон не позволял разжижать и расслаблять свою элиту заразой ассимиляторства.

Додика встроит в пожизненно закрытый саркофаг кадетства их Контора, где будет выдано ему и соответствующее воспитание, и должность, и погоны, и жирная зарплата бейтаровца. В конце – положенная порция Шопеновского марша на похоронах – под треск военного залпа. Если доживет до этого.

…Он сидел, давил вспухавший в груди звериный вой – тоску по Дану. И вспоминал: так плохо и страшно ему было один, единственный раз, когда он очнулся и, сделав несколько попыток пошевелиться, понял, что заживо закопан. Он попробовал осмыслить ситуацию. Но в первый раз такой послушный, гибкий его разум бессильно распластался под натиском рефлексов. Они, ворвавшись в голову стадом буйволов, истыкали разум паническим бешенством своих копыт. С неандертпльским ужасом, глотая кровь с прокушенных губ, он бился и выламывался из земляного плена, срывая связки, выл, рычал, визжал, пока не потерял голос. Но тупая земляная тяжесть, сдавившая истерзанную плоть, практически не поддавалась.

Он потерял сознание. Когда очнулся, его разум вдруг выпек первое, полезное соображение: «Если я жив, значит дышу. Если дышу, если в ноздри, рот не забиты земляные кляпы – значит кому-то надо, чтобы я жил».

Самым мучительным, что изводило до судорог и истерик, было не спрессованое тело, не пролежни, не муки жажды и голода.

Самым страшным была пустота в памяти: он не знал, кто он и как попал сюда, под землю.

Время текло сквозь вены и артерии с садисткой неторопкостью, как вязкий растворенный битум. Шли месяцы и годы. Он ощущал, что его мозговая субстанция, все нейроволокна, нейроклетки, аксоны и дендриты в сером веществе преобразуются в нечто иное, пропитанное космодегтем. Муки его плоти растворялись в земле. Исчезло ощущенье тела, отхлынули жажда, голод. Единственный спасательный круг, в который намертво вцепился его разум, было: «Если я дышу и сюда поступает воздух – значит, я кому-то нужен».

…Когда его через неделю откопали и положили на песок в пещере – для адаптации к воздушному бытию, он почти не удивился суровой, лихорадочной суете вокруг него, из коей ввинчивался в самый череп через уши стрекот кинокамеры.

«Я был кому-то нужен!». Он верил в это, это и спасло его.

Из десяти закопанных вошли во второй этап подготовки лишь он и испанец Кастильо. В гипно – сеансе им вернули память. Остальные, не выбравшись из земляного плена, остались доживать равнодушными рабами любого, кто наденет на них ошейник.

Левин и испанец сохранили разум, который пропитали новой гипноинформатикой и сверхзадачей. Они вошли в явь тоже другими: растворенными в идее абсолютной власти над планетой. Они стали неотъемлемой частью этой идеи. И с хладным бесстрастием наблюдали, как под ее гусеницами хрустят и крошатся чужие судьбы и государства.

Были и сбои, срывы у Левина. Такие, как сегодня – когда, послав в пожар «Сухого сена» племянника с его женой, он вдруг ощутил рвущую сердце потерю, ибо руки, кожа, мышцы его все еще помнили теплоту и тяжесть родного тельца племяша, вынянченного в его семье, поскольку сестра бесследно развеялась пеплом по ветру из печи Майданека.

…Вытерев мокрые щеки, и почти успокоившись, Левин продолжил восстановление панно из фресок в памяти: приход на квартиру к Аверьяну… коньяк, предложенная первоначальная плебейская цена за согласие мага сотрудничать. Надменное упрямство этого гипно-туземца, затем серьезная и настоящая цена за его дар… опять отказ. Гнев Левина в ответ – безрассудный гнев Кукловода и поводыря, над кем простерто кремлевское крыло.

Потом – провал. Он с изумлением копался в черно-непроглядной дыре, которая зияла в памяти… В ней лишь вибрировало чей-то стон… бессильный, напитанный болью зов к уходящей жизни… Чей стон? Откуда?

Отчаянно заверещал под ухом телефон. Левин снял трубку. В него ворвался нафаршированный тревогой голос Зельдмана:

– Студент явился, товарищ полковник! Он ломится к дому. Гульбаеву отдана команда включать «Градиент-4».

– Пацан нам нужен целенький, как яичко для пейсаха! Ты понял?

Он вызвал по рации закрепленную за ним машину Комитета. Ринулся к выходу.