Жуков проснулся от тяжелого, пронизывающего взгляда: будто штопор ввинчивался в лоб.

Открыл глаза. Сидел перед диваном Королев. Измятое, потухшее лицо вымочено слезами.

– Что стряслось, Сергей? – рывком панически воспрянул с дивана Жуков.

– Вся жизнь – коту под хвост, – мертвенно тусклым был голос Королева.

– Ты чего городишь?

– Все эти громыхалки: Байконур, Плесецк, моя «Семерка» – керосинка с ядовитой вонью. Жжем атмосферу, загадили землю и космос. Ты даже не догадываешься, что мы вытворяем со своей землей. Хотя бы Новоземельский испытательный полигон: воздушные, наземные, подземные ядерные взрывы.

За восемь лет – девяносто взрывов. Фаршируем воздух и землю цезием – 137. Там гамма излучения превышают естественный фон на 3–4 мкр в час. Мина замедленного действия для наших сыновей и внуков. Столетия периода распада. Эта зараза расползлась по Западной Сибири, по Уралу! Во мхах, лишайниках, мышцах оленей, в костях саамов, финнов, других аборигенов нашпигован стронций – 90 и уровень его для человека практически предсмертный. Рак, белокровие косят направо и налево! Зачем и почему?! Но молчим в тряпочку.

Зона падения наших ракет – Архангельская область, Кольский полуостров. По суммарной площади это Норвегия и Франция. Двадцать тысяч тонн обломков, зараженного алюминия, керосина, ракетного топлива. А эта сволочь МДМТ – сильнейший токсикант! И в почве, травах его до 5 мг–к! И будет там он десятилетия!

Я сколько раз надрывался, орал, молил: вы убийцы детей наших и внуков! Дезактивируйте хоть как-нибудь, нейтрализуйте эту заразную отраву. А твои золотопогонники мне в ответ: не суй нос не в свое дело!

– Они не мои, Сергей! – катком наехал Жуков. – И потому я у тебя вот с этим.

Прихлопнул тяжело по «Бифросту». Оттаивал, выбирался Королев из приступа бессильной ярости.

– Загадили ракетным бешенством своим весь европейский север. И это цветики. Знаешь, где ягодки?

Он повернулся к Жукову, понизил голос до шепота.

– Мы всю эту отраву фиксируем, в статистику упаковываем, а потом американцам ее на тарелочке отсылаем! На наших полигонах забугорники себе соломку стелют, чтобы, не дай Бог, самим не замараться в таком дерьме! Это называется, мосты наводим, разрядкой заняты на наших трупах и костях! Георгий…ты же принес гениальный примитив: тоннель в горе облеплен электромагнитами, корабль с плазменной оболочкой разгоняется в магнитном поле по эллипсу, выстреливается в космос на трехмильной высоте. И там включается движок на водороде.

Но Берия сатаненел всякий раз, когда я пытался повернуть наработки нашего КБ в сторону водородного движка и ториевой атомной энергетике.

– Значит предметно разобрался, что у нас творится, – отмяк, вольготно задышал маршал. – А я то думал… перепугал ты меня до полусмерти…

Фотонный двигатель любое государство на планете ныне не потянет, кишка тонка, мы для него пока неандертальцы с нашими мозгами. А вот движок на водороде… тут можно было бы схватиться с техзадачей насмерть. Есть перспектива – одолеть.

Одно невыполнимо: водород для космо-флота. Потребуется сотни тысяч, миллионы кубометров. Мы, вместе взятые с Америкой, Англией и Францией не производим и сотой доли от необходимого – уныло пожал плечами Королев, махнул рукой.

– Ты в «Приложение» глянул?

– Не добрался.

– Там все расписано про водород.

– Ну, просвети. – Королев усмехнулся обессилено.

– Уже работает у американцев прибор Стена Майера для расщепления воды на водород и кислород. Запатентован и законсервирован, на него наложила лапу НАСА.

– Откуда это знаешь?

– Стен Майер содрал свой аппарат с древней промышленной модели. Она давала тысячи кубометров водорода в сутки.

– И где это было?

– В Египте. Восемь тысяч лет назад. Промышленная установка для «Бифроста» – космического флота Анунаков – та самая пирамида Хеопса или Хуфу. Она же – космический маяк для межпланетной связи.

– Георгий, весь этот твой бред…

– Под пирамидой Хеопса водохранилище, выложенное гранитным брусом, на пятьсот тысяч кубометров воды. И водовод от Нила. Все цело до сих пор, можно посмотреть и пощупать. Вода засасывалась в пирамиду и расщеплялась на H2 и О током, подаваемым на платино-титановые электроды.

Все зафиксировано на подробной схеме внутренностей пирамиды, которую сотворил со своим кибер – роботенком UPA-AUT– 2 немец Гатенбринг. Он запустил его в отверстие у основанья пирамиды и киборг ползал в её внутренностях больше недели. Все это у тебя в руках, в конце «Бифроста». Ты не добрался до конца…

Два раза стукнули в дверь, она приоткрылась. В щель просунулась голова помощника. Королев разворачивался всем корпусом, свирепость наползала на лицо.

– Товарищ генеральный…

– Во-он! – взревел хозяин Байконура.

– Вас генеральный секретарь, товарищ Брежнев.

– Брысь!

Королев взял трубку телефона на столике у изголовья дивана.

– Здесь Королев. Здравствуйте, Леонид Ильич.

– Ты что там вытворяешь, Сергей Павлович? – спросил раздраженно Брежнев.

– Что случилось, Леонид Ильич?

– Это я у тебя спрашиваю: что случилось? Вся Андроповская Контора на ушах стоит… работать не дают, трезвонят про тебя – закрылся с Жуковым, четвертый час готовишь для Кремля с опальным маршалом переворот… алло… ты где там?

Королев, жевал губами, брезгливо морщил лицо. Внезапно икнул. Заныл плаксиво, пьяно:

– Остохренели они мне, со времен шарашки! Гоните вы их в шею, Леонид Ильич! Работаешь без продыха, как проклятый… ни дня, ни ночи… имеем право с маршалом хоть раз в год укр… укон-тра-пупить бутылочку армянского… про баб порассуждать... ик… Людмилка брысь! Щекотно!

– Кто там тебя щекочет?

– Прошу прощения, Леонид Ильич… кухарочка… нет стюардесса неосторожно… э-э прикоснулась.

Скосил глаза на Жукова, свирепо погрозил кулаком: маршал всхрюкивая, сгибался пополам в задавленном хохоте.

– Что за стюардесса?

– Та самая. Обслуживала вас, весной, когда вы приезжали.

– Это она, что ль, хрюкает? Ну, ясно. Работайте в таком же духе. Но не перетрудись. Ты нужен партии, ЦК и государству.

– Благодарю, товарищ Генеральный. Ваше указание исполним на полную катушку, по всем параметрам.

И, бросив трубку на рычаг, схватил увесистый лощеный том «Бифроста», полез в конец его, раскрыл мерцающий, иссиня-черной тушью том, всмотрелся в отточено изящный разрез пирамиды Хеопса: мега – аппарата для производства водорода с кислородом.

– Вот это, что ль? – смотрел остолбенело, ошарашено.

– Ну. Стен Майер передрал идею с этого и запатентовал.

– С ума сойти… та самая Хуфу – Хеопса… какого черта до сих пор никто не знает о ее начинке?! И вся их египтология тоже ни гу-гу!

– Вот ты узнал. И что? Курочить Байконур, Плесецк начнешь ради бумажного «Бифроста»? Погонишь в шею всех, кто на твой космос работает? А таких по всей стране сотни тысяч. Об этом только заикнешься – сожрут со всеми потрохами и не поперхнутся. Небось, на твое место молодняк настырный давно уж лезет.

Смотрел Георгий на встрепанного Королева. Жалел: обрушил на неукротимого творца могильную плиту номенклатурного «Низ-з-з-я-я!».

– Ты был осведомлен и раньше… чего явился только сейчас?

– Остынь Сережа. В нашем дурдоме всегда найдется русский болт на хитрый ЦК-зад.

– Ну, предлагай.

– Про тоннель в горе с электромагнитным полем пока забудь: «Бифрост» застрянет костью в глотке Суслинцев, эти козлы в партийном огороде способны лишь капусту жрать да гадить. С производством пирамидального водорода погодим: весь андроповский курятник переполошится. А вот про аппараты Толчина стоит всерьез задуматься.

– Кого?

Жуков раскрыл том на сто двенадцатой странице, придвинул к Королеву тончайшей работы чертеж – схему.

– Вот это движок для сдвинутых мозгами, как ты сказал – упертых и зацикленных.

– Я просмотрел. Не уяснил: за счет чего работает.

– За счет внутренних сил. Или космического эфира.

– Какого к… матери эфира? Что ты несешь? – Закаменел конструктор: вояка маршал тыкал его мордой в грязь непонимания – его, собаку съевшего на всяческих движках для космоса.

– Да не ори ты. Я тоже не сообразил, в чем тут дело. Однако знаю: расположи вот эти шестерни, пластины, сопла и пружины указанным здесь способом в таком же корпусе, под этими градусами – и вся эта хреновина вдруг задрыгается. Я видел сам, как аппарат работает! Понимаешь – сам!

– И где этот… Толчин?

– Вот телефон. Звони откуда-нибудь, только не отсюда. Встречайся, изучи работающую модель, она у него есть. И упаси Бог, чтобы не пронюхали про вашу встречу. Когда убедишься, что все реально, включай в программу своего КБ. Тебе же все позволено Генсеком, вплоть до персональных поблядушек на рабочем месте.

– Толчин, отдаст все это мне?

– Уже отдал. Он знает, что я здесь: мы виделись перед встречей. Когда запустишь в космос, испытаешь аппаратуру Толчина – тогда ломись к бровастому со всем «Бифростом», с водородной пирамидой. Ну, и последнее: тебе докладывали о «Ловондатре»?

– Что-то припоминаю… Московский авиационный…

– Он в твоей системе, работает на космос.

– Ну, да.

– Там трудится, некий Вадим Чернобров.

– Вспомнил…изобретатель электромагнитной ловушки для ондатр – ну да, «Ловондатр». Он прорывался ко мне, я сказал – гнать в шею, мне только этой дури с ондатрами нехватало.

– А зря. Ондатровая ловушка – это для ищеек – нюхачей. Сердечная забота о народном хозяйстве. Иначе все прихлопнули бы давно.

– А что прихлопывать?

– Машину времени.

– Ну, значит, правильно сказал – гнать в шею.

– Упертый ты неандерталец, Королев. Этот мужик вместе с Кунянским из Подмосковья соорудили действующую модель.

– Что значит «действующую»? Что ты буровишь?

– Они добились разницы времен внутри его машины и снаружи – в пять часов разница. В том самом «Ловондатре».

– Чем измеряли?

– Разнесенные спаренные кварцевые генераторы и их дублеры – электронные и механические часы. На всех– один результат.

– Да ни черта это не значит! Любой часовой механизм есть только механизм, его всегда можно откорректировать и запрограммировать.

– Поденка – бабочка, живущая максимум десять часов, прожила в «Ловондатре» двое суток. Когда машину запустили вспять, в прошлое – поденка окачурилась за пол часа, и организм у трупика был новорожденно-младенческим – он стал зародышем. Ну, как?

Королев набрал в грудь воздуха, открыл рот. И закрыл его. Сказал, катая желваки по скулам:

– Ты, может быть и, принцип действия машины растолкуешь?

– Машина, излучая собственными генераторами частоты 1– 0,5– 0,25, создает электромагнитный вектор, нейтрализующий гравитацию. При полном обезвешивании включается двигатель – лазерная пушка. При разнице потенциалов: корпус машины – генератор, получается ток с напряжением в пятьдесят тысяч вольт. И машины совершает скачок во времени.

Это теоретически перспективная разработка. А действующий «Ловондатр» сделан по принципу «Матрешки» – слои плоских электромагнитов, скрученных в виде эллипсоидов один в другом. Внешний их слой крепится на силовую оболочку. Блоком управления подбирались оптимальные соотношения частот, напряженности и режима переключения. Максимальное значение измененного времени фиксировалось внутри самой малой «Матрешки»: туда помещали часы и бабочку-поденку.

– Жуков, ты кто? – беспомощно, измученно спросил Генеральный.

– Эгйе ашер эгйе, – ответил маршал.

– Чего?

– Ну, в смысле не твое это дело, Королев, – нахально, ласково скалил зубы маршал, – все равно без пол литры не разберемся. Когда пойдешь к Бровастому, предложи запихнуть его в малую «Матрешку» для омоложения. Клянусь, не устоит.

– Георгий… во всем, что ты принес – не наш, не человеческий разум.

– Вот здесь ты в самую десятку.

– Не вправе я, Сережа, ни дочерям, ни жене, и ни тебе. Ты – не исключение. Сказал – что мог, что мне позволено.

– Кем позволено?

– Ну что ты липнешь как банный лист к ж…! Не могу я, генеральный. Когда-нибудь… в других условиях…

– Ну, черт с тобой. Ничего не остается, как по третьей трахнуть.

– По третьей, по четвертой и по пятой. За бог с нами и за х… с ними.

…Жуков вернулся с Байконура на свою дачу. На второй день почтальон принес и вручил ему в руки конверт. Обратного адреса на нем не было. Уйдя в беседку, Жуков вскрыл конверт, достал бумагу с печатным текстом.

Письмо хлестнуло по глазам и сознанию уже первой фразой.

«Уймись болван. Ты нам осточертел. Все твои техно-сопли и предложения «как обустроить СССР» находятся у меня. Они идиотичны с точки зрения реальной ситуации. Ты так и не осознал величия запущенной нами программы стерилизации этой страны. Идеи тех, кто за тобой, ничего не изменят в этой программе. Передача Королеву твоего «Бифроста» и аппарата Толчина – очередная твоя глупость (мертвящим холодом обдало сердце Жукова: их слышали и наблюдали в кабинете Королёва?!).

Ты льстишь себе, надеясь, что вносишь свой вклад в сохранение «СТАТУС– КВО» в среде своего обитания.

Удержать ее от сползания в пропасть уже никому не удастся. Вы сами, под нашим руководством, выбили лучших из вас, а оставшийся воровитый плебс, с присущим ему хапковым рефлексом и рабской психологией, уже ни на что не способен. Вы не в состоянии осмыслить ни стратегии, ни тактики наших действий. Все ваши мечты и деяния, вся ваша страсть животных, кипят только вокруг одного – жратвы и барахла. И эта страсть Скарлетт из «Унесенных ветром» занесена нами из-за кордона, с Запада, и привита вам, гойским баранам.

Зависть, жадность, глупость той второсортной массы двуногих, которая перегрызла глотки лучшим соплеменникам в Революции и Гражданской войне – эти качества подавляют в вас все остальное. В том числе и инстинкт самосохранения. Вы – наконец-то выжженная нами от элиты мертвая почва. И те семена прежней морали и сверхзнаний, которые пытаются посеять в эту почву доброхоты, вроде тебя – не дадут всходов.

Никто из вас не знает в чем смысл жизни и предназначения человека. Вот почему мы считаем недопустимой оплошностью Создателя те громадные и обильные пространства, которые вы занимаете. Нас удручает ваша кроличья плодовитость. Но уже близится к завершению идеальная программа сокращения вашей численности. Осталась одна задача в этой программе: что бы вы, прежде чем издохнуть в корчах нищеты, разрухи, распутстве и болезнях – успели бы убрать за собой все свои экскременты и освободить место для более достойных. Все ваши сопротивления и вопли, когда вы увидите эту программу в действии, нам уже не опасны. Вы остаточно смелы и на что-то способны лишь в организованной толпе. Но у нас уже отработаны технологии укрощения толп. Кроме того, у каждого из вас есть своя вонючая конура. А там вы всегда в наших руках, поскольку примитивные мозги Хама дозировано промываются, они беззащитны перед напором радио, телевидения и проникающего фотонно-нейтринного излучения на вас сверху – оно нейтрализует Закон «М-Концентраций».

Самое главное, что нам удалось – встроить в ваш народ ген страха, зависти и неуверенности в себе. Который разобщает вас, уводит двуногую славянскую скотину от совместных действий и глубинного осмысления происходящего. Мы внедрили в каждого из вас панический рефлекс заблудившейся пчелы, или муравья.. Мы лишили вас мудрости коллективного мышления, сделали потерявшими ориентиры одиночками. И потому вы обречены на исчезновение.

Вы достойны такой участи – участи донорской плоти, из которой сосут соки более приспособленные и более умные. Мы многократно умнее, сплоченнее и организованнее вас. Мы способны создать вам тысячи житейских и социальных проблем, подменить вашу мораль и ценности, истощить ваши силы, подорвать ваше сопротивление, опустошить духовно и физически.

Бороться с нами – это трудная и опасная, и уже непосильная для вас работа. Вы сами истребили за последние столетия ваших пассионарных борцов с паразитизмом. Нам остается воспользоваться итогами этой «титанической» работы.

Я, пишущий эти строки, не намерен скрывать от тебя свое имя. Мы слишком презираем вас, чтобы опасаться. Мы – везде на ключевых позициях. И я не боюсь последствий своего откровения, поскольку их не будет.

Если ты дашь ход этому письму – мы с наслаждением утопим тебя в трясине ответных действий, в твоем старческом маразме «очернителя и фальсификатора» – когда объявим это письмо фальшивкой, тобою же состряпанной.

Это мною арестован и расстрелян член Политбюро Вознесенский, секретарь ЦК КПСС Кузнецов, министр авиапромышленности Шахурин и другие. Они были далеко не худшие из вас. Есть основания полагать, что и по тебе скоро состоится тризна.

Евгений (Евно) Казимирович Гордеев (Гордштейн), бывший начальник службы арестов МГБ, ныне член ЦК КПСС».

Жуков, задыхаясь, смял, стал раздирать в клочья письмо, схватился за сердце. Врачи «Скорой» прибывшие через несколько минут, внесли его в гостиную, уложили на диван. После уколов он уснул, цепко зажав в ладони изодранные клочья бумаги, которые так никому и не показал.

…В 1974 году маршал, четырежды Герой Советского Союза, опальный и не сдавшийся Жуков скончался. Ушла в небытие одна из глыбистых легенд во плоти, надстраивая череду немеркнущих фигур: Суворова, Кутузова, Нахимова, Багратиона.

Витала в воздухе терпко щемящая незавершенность его судьбы. В ней смешались эманации увядающих роз и горечь оборванной миссии. Маститый вивисектор батальных операции, Жуков виртуозно вырезал в 54-м из государственного тулова набрякшую черной кровью раковую опухоль бериевщины и паразитарной агентуры. Но оставил метастазы. И оскопленная плоть Российской Империи стала все явственнее отсвечивать гемофилийной заразой перестроечного жидокровия.

…Чертеж двигателя Толчина был реализован Королевым за девять лет перед кончиной Жукова – в конце 65-го – в металле. В атмосфере строжайшей секретности его лелеяли, готовились испытать в космосе.

Но накануне испытания генеральный конструктор Королев умер под хирургическим ножом одрябшего, потерявшего практику министра здравоохранения Петровского, которого заставили делать операцию. Петровский взрезал тело, намереваясь удалить «всего то» кровоточащий полип: почему-то не проверив подсунутый ему диагноз.

Но в Королеве расползалась смертельная саркома.

К О Н Е Ц