Замок Глостер, весна 1140 года

Рассерженная Матильда ходила взад и вперед по комнате.

– Это недопустимо! – бросила она Бриану, стоявшему у очага. – Я не потерплю этого!

Тот избегал ее взгляда. С Рождества он присоединился к двору Матильды и без устали трудился над обоснованием ее права быть королевой и права ее сына быть наследником. В Винчестере скоро должны начаться переговоры при содействии епископа Генриха. Сторонам предлагалось обсудить перемирие на таких условиях: Стефан остается на троне, но признает право наследников Матильды на корону. Сама она получит Нормандию, а ее сын Генрих прибудет в Англию и примет присягу баронов как следующий английский король.

Трудность состояла в том, что Стефан и Матильда должны послать на переговоры своих представителей, а Стефан назначил таким представителем свою супругу Маго. Это был хитрый ход, лишавший оппозицию всякого преимущества.

Матильда дошла до стены и развернулась:

– Почему жене Стефана дозволено говорить от его имени, а мне нельзя рта раскрыть?

– Это основная роль королевы – быть миротворцем, – терпеливо напоминал Бриан. – И ее выбрал Стефан. Мы ничего не можем с этим поделать.

– Чудесно! С моей «возлюбленной» кузиной Маго можно не гадать о том, чем закончатся переговоры. Вы не оторвете ее челюсти от трона.

Между ними повисло гнетущее молчание, которое нарушила Матильда: резко выдохнув и сердито махнув рукой, она заявила:

– Если из-за этой «святой традиции» я не могу лично участвовать в переговорах, то требую, чтобы вы и мой брат ни в чем не уступили Маго.

Он потер розовый шрам у правого глаза – наследие битвы за дозорные вышки, грозившие удушить Уоллингфорд. Впоследствии Майлс высоко отзывался о его воинских качествах, но когда бы ни поднималась эта тема, Бриан старался закрыть ее и перейти к другим вопросам.

– Доверьтесь нам, госпожа.

– Довериться? – В ее тоне сквозил нескрываемый скептицизм. – Иногда мне кажется, что у меня больше не осталось ни для кого веры.

Бриан поерзал занемевшими от долгого сидения ягодицами и сложил руки на груди, а тем временем Роберт Глостерский перечислял меры, призванные установить мир в стране. Бриан знал, что королевские представители вряд ли согласятся на них, но предложения не были из ряда вон выходящими, а красноречие Роберта придавало им вес и убедительность.

Супруга Стефана Маго наклонилась вперед и страдальчески наморщилась, как будто не могла расслышать, что говорит брат Матильды. Вела она себя на переговорах высокомерно и властно. Сбоку от ее кресла стоял пустой трон, напоминая всем присутствующим о том, что король, хотя и незримо, участвует в процессе и видит и слышит все.

Маго была низкорослой и крепко сбитой, ее близко посаженные глаза смотрели из-под тяжелых темных бровей, а за чопорно поджатыми губами скрывались мелкие жемчужины зубов. Матильда часто называла ее терьером, и это сравнение было точным, причем не только в том, что касалось внешности: цепкость Маго была поистине собачьей и могла представлять опасность.

Она была безгранично предана Стефану, а ее энергичность и материнская заботливость порождали преданность в подданных короля. Находясь со Стефаном на людях, Маго держала глаза долу и рот на замке, изображая скромную, послушную супругу, хотя Бриану казалось, что за дверями королевской опочивальни отношения совсем иные.

Императрица же не трудилась скрывать свой сложный характер. Если она считала человека дураком, то говорила ему это в лицо и во всеуслышание, не давая пощады. Матильда была высокой, красивой, желанной – как любовница. Мало кто из мужчин мог поднять руку на мать, но Бриан знал многих, кто общался с любовницами при помощи кулаков или оставлял их ради других женщин.

– Вы просите невозможного, милорд, – сказала Маго Роберту. – Мой супруг – помазанный король, избранный править баронами и епископами Англии. Он никогда не станет делить власть с вашей сестрой графиней Анжуйской и не признает ее права на трон.

– Она единственный законнорожденный ребенок моего отца, оставшийся в живых, – спокойно констатировал Роберт. – Все присягнули ей еще до того, как присягнуть вашему мужу. Более того, она единственная из всех претендентов на трон, кто рожден от царствующих короля и королевы, и этот факт требует уважения и признания.

– Ее отец на смертном одре освободил своих баронов от той клятвы, – столь же твердо парировала Маго. – Мы с вами можем неделю спорить об этом и все равно ни к чему не придем. Король готов уступить замки в Нормандии, которые графиня Анжуйская получила в приданое, но она должна будет оставить всякие притязания на Англию и прекратить военные действия в Нормандии немедленно.

– Вы не можете уступить то, что уже и так давно признано имуществом императрицы, – возразил Роберт. – Моя сестра имеет право на корону Англии и герцогство Нормандии. Ее устроит Нормандия, пока растет сын, а потом, когда придет время, он наследует Англию. В подтверждение этого его привезут сюда, чтобы бароны присягнули ему на верность.

Маго откинулась в кресле и сжала подлокотники так, что побелели костяшки пальцев.

– Это даже не обсуждается. Одна из причин, по которой бароны избрали моего супруга королем, состояла в том, что они знали его самого и на что он способен. Англия и Нормандия не желают, чтобы ими правила из Анжу женщина, которая всю жизнь прожила при чужестранных дворах и не разбирается в наших обычаях. Если бы король Генрих хотел, чтобы его дочь сидела на троне, он подтвердил бы это перед смертью!

– Скорее всего, он так и сделал, но нам о том не сообщили, – пошел в атаку Роберт. – В наши дни клятвы продаются и покупаются, как сыр на рынке. Возможно, Англия и Нормандия не желают, чтобы ими правили из Блуа и Булони… и Франции. Возможно, Англия хочет, чтобы на троне сидел король, в жилах которого течет чистая королевская кровь, внук короля Генриха и короля Иерусалима.

Спина Маго стала прямее спинки кресла. Ее старший сын недавно обручился с дочерью французского короля.

– Вы хотите, чтобы люди присягнули неизвестному малолетнему ребенку? – презрительно фыркнула она. – Хотите, чтобы волнения в стране не прекращались? Люди поклянутся ему, а потом решат, что нет нужды хранить верность их законному помазанному королю. Я говорю нет и нет.

Епископ Винчестерский сидел с сонным видом, но тем не менее не пропустил ни слова. Теперь же он поднялся на ноги и развел свои широкие, унизанные перстнями ладони во всеобъемлющем жесте.

– Все это требует дальнейшего обсуждения, – произнес он хорошо поставленным голосом церковнослужителя. – Сейчас настало время осмыслить сказанное и передохнуть. Нужно еще раз все взвесить и понять, что необходимо предпринять ради устойчивого мира.

Бриан не доверял вкрадчивому и ловкому епископу Винчестерскому, потому что тот был непревзойденным мастером манипулировать интересами разных сторон к своей выгоде. Можно не сомневаться: выиграет тот, кто предложит епископу Генриху больше власти.

– На мой взгляд, мы должны расширить круг обсуждаемых вопросов и дополнительно посоветоваться с нашими соседями и, конечно же, со святым отцом, – говорил епископ. – Теперь, когда обе стороны высказали свои пожелания, у него могут возникнуть новые соображения.

О да, мысленно усмехнулся Бриан. Рим можно купить так же, как Генриха Винчестерского: драгоценностями и деньгами, льготными условиями для торговли, земельными наделами и прибыльными должностями.

Посвященные манипулируют непосвященными. Церковь будет примирять и посредничать, но только в той мере, в какой эти действия будут выгодны церковникам.

Бриан не мог отделаться от ощущения, будто он испачкан с головы до ног.