Уаймондхемское аббатство, Норфолк, осень 1140 года

Опускаясь на колени перед алтарем Уаймондхемского аббатства, Аделиза почувствовала, как толкнулся ребенок в ее чреве, и прижала к животу ладонь, благодарная за новую жизнь. Вторая беременность стала для нее не меньшим чудом, чем первая. В этот день они служили мессу в честь отца Вилла, который более тридцати лет назад основал монастырь Святой Марии при аббатстве и лежал теперь в усыпальнице на клиросе. Вилл преподнес монастырю серебряный потир и подсвечники в алтарь, пчелиный воск для свечей и пять марок для раздачи бедным.

После службы Аделиза оделила серебряными монетками тех, кто в ноябрьском холоде ожидал их выхода из церкви. Многие называли ее королевой, и она порозовела от удовольствия. Здесь было так спокойно, даже не верилось, что вокруг смута и отчаянная борьба. Три дня назад они узнали о провале переговоров между Матильдой и Стефаном. Епископ Винчестерский перед этим ездил советоваться с французами и своим братом Тибо Блуаским и получил всеобщее согласие на то, чтобы сын императрицы Генрих был признан наследником Англии и Нормандии. Но королева Маго отказалась давать добро на такое будущее, и, податливый ее влиянию, Стефан тоже уперся.

Теперь противостояние обострится. Аделиза ненавидела провожать Вилла в военные походы с королем. Все лето он провел в Фенленде, подавляя мятежи. Она не понимала, что Вилл находит в Стефане. В свою очередь тот не разделял ее отношения к Матильде, и это вызывало трения между супругами.

Пока же муж стоял и оглядывал монастырь.

– Мой отец часто приводил меня сюда, чтобы посмотреть, как идет строительство, – вспоминал Вилл. – Несколько камней он заложил сам, и я помогал ему, хотя было мне три или четыре года. Хочу, чтобы и у наших сыновей был такой опыт. Хочу строить и знать, что созданное мной переживет нас. Хочу уберечь и приумножить то, что у меня есть, и буду всеми силами бороться за это.

– Знаю, – сказала Аделиза и вздрогнула, потому что его слова были одновременно и утешением, и отражением неспокойных времен.

И тут же он забеспокоился, нежно обнял ее за плечи:

– Вы слишком долго пробыли на холоде. Пойдемте, вам нужно согреться у огня.

Его забота была приятна Аделизе, но все же она настояла на том, чтобы завершить раздачу серебра беднякам, которые, как она понимала, стояли на холоде гораздо дольше и одеты были гораздо хуже, чем она.

Настоятель монастыря отец Ральф из стремления угодить благодетелям накрыл богатый стол. Как раз недавно закололи свинью, и главным блюдом была свинина с гарниром из яблок из монастырского сада. Бедным послали тушеное мясо, ячменную похлебку и кровяную колбасу.

– С юга приходят плохие новости. – Отец Ральф промокнул губы салфеткой. – Разграбление Вустера и осада Херефорда ужасают. Я скажу, что настали безбожные времена, коли разоряются могилы, чтобы поудобнее установить осадные машины, и те церкви, что не сожжены дотла, превращаются в крепости.

– Да, это ужасно, – дипломатично согласился Вилл. – Но будьте уверены, я никогда не причиню вреда Церкви. Я даже поклянусь в этом у алтаря перед отъездом.

– Рад слышать. Вы хороший человек, милорд.

– Увы, нет, – нахмурился Вилл, – но если я сдерну крест с алтаря или оскверню могилу, то тем самым оскорблю Бога и после этого не смогу смотреть супруге в глаза и сам никогда не прощу себя. – Он дотянулся до пальцев Аделизы и сжал их.

К столу приблизился молодой монах и объявил о том, что к графу Линкольнскому со срочным известием прибыл гонец.

Аделиза обменялась с мужем встревоженным взглядом. Срочное известие редко бывает добрым. Вилл поднялся и извинился перед настоятелем за прерванную трапезу.

– Я поговорю с ним в доме для гостей, – сказал он, помогая Аделизе встать из-за стола.

Гонец уже ждал их и тут же стянул с головы шапку:

– Господин, госпожа, у меня печальные вести. Граф Честер и его сводный брат захватили замок Линкольн и объявили его своей собственностью.

Аделиза ахнула. Замок Линкольн принадлежал Стефану, но Вилл был графом Линкольнским с соответствующими правами и привилегиями.

– Доложи подробней, – потребовал он.

– Граф и господин де Румар послали в замок своих жен навестить жену коннетабля и поговорить, как водится между женщинами. Потом граф и его брат приехали с горсткой рыцарей, якобы чтобы проводить дам обратно домой, но, оказавшись внутри, оттеснили стражу от ворот и распахнули их своим войскам.

Вилл выслушал все, стиснув челюсти. Потом он отпустил посланца, велев подкрепиться и найти свежую лошадь с тем, чтобы через час снова пуститься в путь. Оставшись наедине с Аделизой, он тяжело вздохнул:

– Ну вот, теперь я не граф, а посмешище.

Аделиза только качнула головой. Для нее случившееся стало еще одним доказательством того, что Стефан – никудышный король. Его подданные делают, что хотят, поскольку никто его не уважает.

– Стефан должен подавить это в зародыше. Нельзя допускать, чтобы Честер и де Румар поступали так с ним – и со мной.

– Мне кажется, что уже слишком поздно, – отозвалась Аделиза. – Да, вашу власть в графстве осмеяли. – Ее возмущение вырвалось наружу. – Ничего этого не случилось бы при Генрихе. Он бы давно уже расправился с Честером и де Румаром.

– Очень может быть, но после себя он оставил такую неразбериху, что всем нам приходится страдать из-за нее! – взорвался и Вилл. – Вы тщитесь представить его святым, да только Генрих таковым не был. Ему следовало оставить Матильду в Германии или выдать ее замуж за какого-нибудь принца из Лотарингии, а Англию завещать Стефану. И если сейчас страну раздирают войны, то виной тому решения и эгоизм Генриха.

Аделиза отпрянула, словно тот ударил ее.

– Он был моим супругом и великим королем. – Она все же попыталась говорить ровным голосом. – Я не предам его память, и вы не должны дурно отзываться о нем.

– Это не предательство – признавать у него наличие недостатков. Неужели вам не было больно оттого, что прямо под вашим носом король заводил любовниц одну за другой и плодил незаконнорожденных детей? Ваш сон никогда не тревожила мысль о том, что, ослепленный жаждой власти, он наказывал своих внуков за их родителей, посмевших восстать против него? Вас не смущало то, как ради своих интриг он использовал родную дочь, ни на миг не задумываясь о ее чувствах? – Вилл перевел дух. – Король Генрих был великим, потому что не знал пощады. Стефан при всех своих слабостях на такие злодеяния не способен, и это одна из причин, почему я его поддерживаю. Генрих всех нас заставил платить, и мы расплачиваемся до сих пор. – Он махнул рукой. – Достаточно. Я отвезу вас в Арундел, а потом поеду к королю, и мы с ним наведем в графстве порядок.

У Аделизы жгло горло от сдерживаемых слез. Стефан не способен навести порядок, что бы ни думал Вилл, но она промолчала. И так уже сказано слишком много.

Она прижала ладонь к животу. На душе у нее было невыразимо тяжело.

– Прошу разрешения покинуть вас, – произнесла Аделиза едва слышно. – Мне нужно отдохнуть. – Жестом призвав камеристок, она отошла от мужа и скрылась за пологом в углу комнаты, где были разложены ее дорожная кровать и вещи.

Вилл издал негромкий стон и яростно растер лицо. Захват Линкольна нанес серьезный удар и по его престижу, и по авторитету Стефана.

Честер и де Румар – единокровные братья и очень походили на Бомонов амбициями. При дворе они были постоянным источником раздоров, готовые враждовать не на жизнь, а на смерть из-за любого пустяка. До сей поры Вилл умудрялся избегать столкновений с Бомонами и не влезал в их игры; ему удалось сохранить расположение короля, несмотря на то что он пустил в Арундел Матильду. Но теперь ему грозит конфликт с Честером и его сподвижниками. Если же он погибнет, то погибнет вся его семья; жена, его дорогая, возлюбленная жена этого не понимает.

К Виллу подбежал Тери – любимый пес – и лизнул в руку. Он наклонился, чтобы почесать Тери за ухом. Собака – вот по-настоящему преданное создание и взамен не требует ничего, кроме еды, прогулок и изредка внимания. Иногда Вилл жалел, что он не простой работник на псарне. Вместо этого женился на королеве и так высоко взобрался на колесо удачи, что от взгляда вниз кружится голова.

Сырое бревно в очаге главного зала замка Линкольн испускало клубы едкого дыма, и Вилл, зябко жмущийся поближе к огню, опять зашелся в лающем кашле. Ему определенно нездоровилось.

Стояло начало декабря, и ледяная сырость пропитала каждую щель в стене и, казалось Виллу, каждую кость, каждый сустав в его больном теле. Он спрятал руки под плащ. Его бил озноб – такой сильный, зуб на зуб не попадал.

Король Стефан метался по комнате, как лев по клетке. Братья Ранульф, граф Честерский, и Вильгельм де Румар наблюдали за ним с неуступчивым видом. Де Румар вертел в руках кинжал.

– Семья нашей матери имеет наследственные права на управление замком Линкольн, – заявил де Румар и воинственно выпятил челюсть, испещренную рубцами от прыщей. – Он должен быть нашим. Мы взяли только то, что и так нам причитается.

Стефан развернулся, взмахнув полами мантии.

– Замок Линкольн – королевское имущество, даже если в прошлом должность его коннетабля передавалась по наследству, – отчеканил он. – Безусловного права на замок у вас нет.

Он многозначительно посмотрел на кинжал де Румара, и тот спрятал клинок в ножны, но продолжил поигрывать с эфесом. Ранульф Честер дернул себя за длинный каштановый ус.

– Тогда дайте нам то, на что у нас есть право, сир. До сих пор мы поддерживали ваше правление, но вы пренебрегаете нами. Неужели вы отберете наше родовое владение?

– И без Линкольна вы оба получили от меня достаточно земель и привилегий! – вскипел Стефан.

Де Румар направил вытянутый палец на Вилла.

– Но почему вы сделали графом Линкольнским его, а не одного из нас?! – сварливо крикнул он. – Д’Обиньи – всего лишь жалкий выскочка, который возомнил о себе бог знает что, женившись на королеве-вдове.

Вилл вскочил на ноги.

– Вы оскорбляете меня! – выпалил он, при этом грудь разрывалась от рвущегося наружу кашля.

– Мы с братом тоже оскорблены – тем, что вы граф Линкольн и берете с графства каждое третье пенни, которое должно быть нашим, – тут же отозвался де Румар. – Вы ведете себя как беззлобный и безмозглый пес, но при этом умудряетесь хватать из-под хозяйского стола лучшие куски, которые предназначаются более достойным слугам короля. Стройте сколько угодно шикарных замков, все равно вы – ничтожество.

Ярость воспламенила кровь в жилах Д’Обиньи.

– Но, по крайней мере, я верен своей клятве! – прорычал он, после чего ему все же пришлось отвернуться, чтобы откашляться и сплюнуть в огонь.

– Да неужели, – с издевкой протянул де Румар. – Вот почему вы так сердечно встречали императрицу в прошлом году.

– Мир! – рявкнул Стефан. Он мрачно уставился на братьев. – Раз вы чувствуете себя столь обиженными и ввиду того, что я ценю вашу верность, я готов исполнить ваше желание. Де Румар, отныне ты можешь носить титул графа Линкольна, если милорд Д’Обиньи согласится принять вместо него титул графа Суссекса.

У Вилла зашумело в ушах от унижения. Но он был слишком болен и слаб, чтобы спорить.

– И вы дадите мне право на замок Линкольн? – не успокаивался де Румар.

Стефан стиснул зубы.

– Да, – наконец выдавил он, – при условии, что ты и твой брат поклянетесь служить мне и держаться в рамках дозволенного.

Братья так смотрели на Стефана, что в душе Вилла с новой силой всколыхнулись дурные предчувствия. У его собак бывает такой же оскал, когда они дерутся друг с другом за главенство в стае.

После долгой паузы де Румар шагнул вперед и согнул одно колено.

– Клянусь, – пробормотал он.

Честер сделал то же.

– О, да встаньте же, – бросил Стефан, поморщившись. – Завтра мы объявим об этом официально, и чтобы я больше ничего об этом не слышал, понятно? Более никаких уступок!

Вилл был уверен, что это еще не конец, потому что политика попустительства и умиротворения не означает контроля, и в этой комнате ни один человек не был удовлетворен исходом.

Вилл лежал в постели возле Аделизы и лениво потягивался под уютными теплыми мехами, натянутыми до самого подбородка. Он не хотел вставать и готовиться к отъезду, но знал, что этого не избежать: в Виндзоре собирались праздновать Рождество. Король ожидал Вилла и по другому поводу – ему предстояло заново присягнуть в связи с получением нового титула, графа Суссекса. Эта перестановка оставила горький привкус у него во рту, хотя, по правде говоря, была разумной. Так следовало поступить сразу.

Он слышал, как в соседней комнате няня нежно воркует с их сыном, меняя ему пеленки. В бок Виллу упирался живот Аделизы, круглый и тяжелый. Скоро ей снова предстоит перейти в родильные покои, а пока Вилл с восторгом ощущал, как ему в ладонь постукивает изнутри растущий младенец.

О смене титула Аделиза ничего не сказала, и супруг был признателен ей за это, хотя выражение ее лица было достаточно красноречиво.

В конце концов чувство долга заставило Вилла выбраться из мягкой постели. Он сунул ноги в башмаки и, зевая и почесываясь, потопал в уборную. Затем, укутавшись в меховую накидку, пошел проведать сына. Уилкин запищал и потянулся к отцу, требуя, чтобы его взяли на руки. Вилл подхватил его и уткнулся носом в светлые волосики малыша. От него пахло свежими теплыми пеленками и сном.

– Па! – воскликнул мальчик и дернул отца за ус.

– Ну, мой маленький рыцарь, – хохотнул Вилл, – что привезти тебе из королевского дворца? Серебряную ложку? Золотой кубок? Звонкие серебряные колокольчики? Или новый графский титул, а?

– Господин…

Он повернулся навстречу Майло Бассетту, одному из своих наиболее верных рыцарей. Тот мялся в дверях.

– В чем дело?

Вилл велел ему войти.

– Только что прискакал гонец. – На его переносице от напряжения прорезались две тонкие морщины. – Вильгельм де Румар и Ранульф Честерский объявили о переходе на сторону императрицы. Они закрыли Линкольн и не пускают туда короля.

Вилл уставился на него.

– Я знал, что это случится! – прорычал он. – Я говорил Стефану, что им нельзя доверять, но король не слушал меня. Он всегда хочет надеяться на лучшее.

– Вас призывают к королю, но не в Виндзор, а в Линкольн, – продолжал Майло. – Я отправил конюхов запрягать еще несколько лошадей и велел дворецкому собрать нам больше припасов.

Вилл кивнул:

– Сейчас я всем этим займусь, только дайте минуту одеться. А пока найдите Аделарда и предупредите его, что мне нужен мой хауберк и оружие.

Когда Майло торопливо вышел, Вилл вернул малыша няне и заглянул к Аделизе, чтобы сообщить, что он едет не в Виндзор, как планировалось, а на север – в Линкольн, воевать.

Матильда сидела в Глостерском замке с приближенными, когда падающий от усталости посланец принес ей известие о Линкольне и о том, что Стефан оставил рождественские празднования в Виндзоре и поскакал на север разбираться с мятежниками.

– Это наш шанс сразиться со Стефаном и свергнуть его! – Глаза Роберта блестели, как у охотника, заслышавшего зверя.

Ранульф Честерский был его зятем, и Роберт давно подговаривал его отделиться от Стефана.

Матильда нахмурилась и поджала губы:

– Ранульф де Жернон и Вильгельм де Румар – ловкие лицемеры и попросят высокую цену за свою преданность. Да, они захватили Линкольн, вот только вряд ли изменили свои взгляды. Ими движет исключительно личная выгода.

– Но если они одолеют Стефана, то мы, придя к ним на помощь, сможем закрепиться в Линкольне. Вот и Гуго Биго уже не так тверд в поддержке короля, хотя был одним из первых, кто присягнул Стефану. Требуется совсем немного, чтобы подтолкнуть его в нужном направлении. Не предложить ли ему графство Норфолк и таким образом заручиться его помощью? Человек он ненадежный и своекорыстный, но если он покинет Стефана, нам это было бы на руку.

Матильда терла раскалывающийся лоб. Странно: новости пришли многообещающие, а она все равно чувствует себя так, будто пытается плыть через холодное темное озеро, а к ногам у нее привязаны камни. Ей постоянно не хватает денег, и она прекрасно осознает, что те, кто сегодня преклоняет перед ней колени и улыбается, завтра вполне могут предать ее. С ней остаются те, кому нечего терять. Иногда Матильду одолевали сомнения: а стоит ли продолжать, но она быстро справлялась с подобным малодушием. Ведь это ради сына и ради его сыновей – упаси Господи, если будут дочери, – и эта линия протянется так далеко, насколько хватает воображения. Но если сейчас сдаться, то линии вообще не будет.

– Сделайте все, что в ваших силах, – проговорила она.

Роберт сжал ее плечо в ободряющем жесте и вышел.

Бриан, который молча слушал их в стороне, сказал:

– Вы победите, госпожа.

– Да? – Она встала перед очагом и протянула к огню руки.

– Разумеется.

– Все это пустые слова, – раздраженно отозвалась Матильда.

– Надеюсь, нет, потому что сам я действительно так думаю.

Она обернулась к нему.

– Бриан, я очень хочу победить! – страстно произнесла она. – Я так сильно этого хочу, что могла бы спалить весь мир жаром своих чувств. – Матильда прижала ладони к груди. – Порой я боюсь, что это стремление поглотит меня и тогда не останется ничего. Вы говорите «разумеется», и я прихожу в ярость, ведь это словечко угодливого придворного.

– Мне казалось, это то, чего вы ждете от меня, – безжизненным тоном ответил Бриан. – Если желаете услышать, что я пройду с вами через воду, огонь и медные трубы, то я скажу это.

Матильда снова спряталась за свой щит. То, чего она желает от Бриана, несбыточно, и ей хватает здравого смысла, чтобы не спрашивать, чего желает он сам.

– У вас есть какие-либо дела за пределами этих покоев? – сухо спросила она.

Наступила каменная тишина. Потом Бриан поклонился:

– Госпожа, – и скрылся за дверью.

Матильда долго смотрела в огонь. В конце концов она отошла от очага и сосредоточилась на известии о замке Линкольн и на том, что может принести ей это поражение Стефана.