Бристоль, март 1144 года

Матильда похлопала кобылу по холке и вдохнула влажный воздух поздней зимы. Они с Брианом скакали верхом по лесной тропе. Впереди Генрих пустил своего серого пони галопом и, сопровождаемый собаками, гнал зайца через рощу с дубами, ясенями и вязами, чьи голые черные ветви уже встрепенулись в предчувствии весны. Их окружали многочисленные придворные, атмосфера была непринужденной.

Чуть раньше в этот день Генрих принял участие в подписании хартий для Хамфри де Богуна и Редингского аббатства.

Матильда приехала в Бристоль, чтобы отпраздновать Пасху и обсудить обучение Генриха. Его успехи до сих пор очень радовали императрицу, и, хотя времена были трудные, присутствие наследника поднимало боевой дух в ее войсках. Обаяние Генриха, его неуемная энергия и острый ум расположили к себе сторонников императрицы и убедили их, что он достоин быть королем. Глядя, как сын весело покрикивает и бесстрашно пришпоривает пони, Матильда гордо улыбалась и старалась не думать о том, что тот может упасть.

– Ваш сын лучше управляется с лошадью, чем я в его возрасте, – заметил Бриан.

Он выглядел усталым, глубокие морщины избороздили его серое лицо, залегли в уголках глаз. Матильда волновалась за него. Недавно Бриан перенес тяжелую простуду. Они все были изнурены затяжной войной, а это время года, с его вечными сумерками и скудным питанием, всегда трудно пережить. Дни уже становились длиннее, но скучный пейзаж еще не оживился первой весенней зеленью, радующей глаз. Матильда намеренно поехала на эту прогулку, чтобы поднять настроение и стряхнуть зимнюю апатию.

– Готова поспорить, вы были славным мальчуганом, – сказала она Бриану.

Он удивленно вскинул брови:

– Что вы имеете в виду, госпожа?

– Думаю, вы росли таким же непоседой, как мой сын, и любили пошалить, пока мой отец не обременил вас придворными обязанностями.

Морщины на лице Бриана обозначились четче, но это потому, что он улыбался.

– Не скрою, мне нравилось долго бродить где-нибудь, и даже при дворе вашего отца я не был лишен этого удовольствия. Он иногда спускал нас с привязи. Король знал, как приручить диких волчат, это уж точно. – Бриан нахмурился. – Конечно, тогда можно было свободно разгуливать по стране и ни о чем не беспокоиться. При вашем отце мы жили в другом мире.

– Увы, – вздохнула она, – к сожалению, это так. Но те времена вернутся.

– Вы думаете? – Он совсем помрачнел. – Я сделался разбойником, чтобы прокормить своих людей и лошадей. Нападаю на торговые обозы. Ворую коней и мешки с зерном. Останавливаю на дороге любого, кто выглядит небедствующим человеком, и обираю его до нитки. Разве мог я подумать, что дойду до такого, но приходится заниматься грабежом, чтобы выжить, и это претит мне.

Бриан имел в виду происшествие накануне Рождества, когда он перехватил нескольких торговцев по пути на ярмарку в Винчестер и конфисковал все товары и имущество. Епископ Винчестерский пригрозил отлучить Бриана от Церкви, а тот написал гневное послание: мол, досточтимый епископ меняет сторонников так же легко, как ветер направление, и если бы он неизменно поддерживал Матильду и защищал ее права на престол, то ни у кого не было бы необходимости грабить обозы.

Матильда сердито взглянула на него:

– Мы все находимся во власти обстоятельств.

– Покойный король был мне вместо отца, – тихо сказал Бриан. – Я чту память о нем, поэтому служу его дочери по мере своих сил. И я буду верен вам до последнего дыхания.

Она протянула руку, преодолевая расстояние между их лошадьми, и слегка коснулась его рукава. Бриан сглотнул ком в горле и стиснул зубы.

Окруженный бодро бегущими собаками, галопом подъехал Генрих. Матильда убрала ладонь с рукава Фицконта, и Бриан поднял руку, чтобы потереть затылок, будто зачесалось, но, увидев, что она смотрит на него, не донес руку до шеи и только проверил, хорошо ли застегнута брошь на воротнике его плаща.

Когда они вернулись в замок, Матильду ждал гонец, прибывший от Жоффруа. Он опустился на колено и передал императрице запечатанное письмо; глаза его сияли.

– Прекрасные новости, госпожа! – прокричал он. – Руан сдался графу Анжуйскому. Нормандия завоевана!

Матильда торопливо сломала печать и развернула письмо. Радость победы охватила ее, но к ней примешивалась досада: успех Жоффруа только подчеркивал ее неспособность отвоевать и удержать власть в Англии. Ее дорогой муженек ухватил то, что упорно не давалось в руки Матильде.

– Великолепная новость! – воскликнула она, подавив горькие мысли и отдавшись сладостному триумфу.

Жестом приказав гонцу подняться с колен, Матильда сняла с пальца перстень и отдала его посланцу в награду за то, что он принес хорошие вести. Генрих внимательно следил за происходящим.

– Папа победил? – Он торжествовал. – Я знал, что так будет!

Мальчик вынул свой игрушечный меч и отсалютовал им. Тут же стояли Роберт и Бриан, и оба широко улыбались. Доброе известие быстро, как огонь, распространилось по замку и всюду вызвало радость. Пусть в Англии все еще идет затяжная война, но Нормандия уже наша. Матильда отвернулась. Ей надо было успокоиться, потому что в письме содержалась и другая новость, пронзившая ей сердце.

Роберт распорядился прикатить бочку лучшего вина. Вечером будет пир, и слуги облачат ее в украшенные драгоценными камнями шелка и меха, чтобы чествовать победу Жоффруа – ведь это и ее победа тоже, и Генриха. Она будет веселиться так неистово, с таким размахом, что никто не заметит, как кровоточит ее душа.

Генриху уже пора было готовиться ко сну, но, когда Матильда вошла в его спальню, он все еще расхаживал в праздничном наряде. На кровати была набросана всякая всячина – все сообразно его интересам: уздечка, перчатка, на которую сажают сокола, шахматная доска, две книги, несколько клочков пергамента с чертежами и небрежной писаниной… и терьер Буян, подарок Мод Уоллингфорд. Буян размазал по вышитому стеганому одеялу следы грязных лап и живота. Увидев Матильду, он принялся стучать хвостом по кровати, словно бил в барабан, и она быстро отвернулась, чтобы не стать жертвой его энтузиазма. Довершал весь этот кавардак раскрытый сундук для одежды и разбросанные по полу вещи.

– Где твой камергер? – строго спросила мать сына.

Генрих уже не нуждался в няньке, но кто-то должен был помогать ему в быту.

– Я сказал, что справлюсь сам. – Он упрямо насупился. – Я достаточно взрослый.

– Неужели? – Она оглянулась вокруг. – Здесь просто свинарник.

– Я как раз собирался все прибрать, но сначала надо было вывести Буяна погулять.

Это объясняло следы грязных лап и почему Генрих еще не переоделся.

– И часто ты бродишь вокруг замка по ночам?

Сын пожал плечами:

– Если я не могу уснуть, то разговариваю с солдатами или просто гуляю и думаю. Иногда читаю, или пишу кое-что, или сам с собой играю в шахматы.

Учитывая его неуемную энергию, Матильда догадывалась, что сын не очень-то много времени проводит в бездействии. Но насколько хорошо она знает свое чадо? Генрих достаточно умен и крепок духом, чтобы быть королем, к тому же образован и любознателен. Удивительно, откуда в нем эта жажда вихрем нестись по жизни? Возможно, эта черта у него от деда. Что, если в детстве ее отец был таким же, а затем время и груз королевской ответственности загасили в нем этот пыл?

– Папа ждет тебя в Нормандии, – начала она. – Ты провел в Англии достаточно времени и познакомился с теми, кто поможет тебе взойти на престол. Теперь ты нужен отцу. Даже когда ты будешь королем здесь, то не перестанешь быть герцогом там, и баронам необходимо напомнить об этом.

Она наблюдала, как сын внимательно слушает ее и взвешивает каждое слово, и видела рассудительного взрослого человека, а не одиннадцатилетнего подростка. Матильда изучала выражение его лица и понимала, что уже совсем скоро, независимо от возраста, он будет способен принять на себя управление страной.

– Когда надо плыть? – В его голосе не было сожаления, но не обнаруживал он и горячего желания уезжать.

– Как только подует попутный ветер. И когда уложат твои вещи. – Она окинула бедлам в его комнате многозначительным взглядом.

Генрих вскинул подбородок:

– В следующий раз, когда приплыву в Англию, я стану королем.

У Матильды к горлу подступил ком.

Пусть ей никогда не стать английской королевой, но она будет матерью величайшего христианского короля – в этом нет никаких сомнений. Не беда, что у него еще не пробился первый пушок над губой и ростом он ей по плечо.

– Да, – ответила она. – Это твое предназначение.