Замок Райзинг, Норфолк, позднее лето 1144 года

Мама, мама, вон замок! Я первый увидел!

Уилкин, прыгая от восторга, показывал пальцем на что-то белое на горизонте. Вилл сказал ему, что скоро можно будет разглядеть замок, и мальчик долго стоял на носу корабля и смотрел вдаль, сгорая от нетерпения.

– Молодец, – похвалила Аделиза и взяла на руки двухлетнего Годфри, чтобы он тоже увидел, как корабль приближается к суше. – Смотри, вон замок!

– Самук, – повторил Годфри.

– Почти доплыли, – сказал Вилл трехлетней дочери, сидевшей у него на плечах; ее светло-золотые кудри взъерошил свежий морской ветер.

Над унылыми вересковыми пустошами новый замок Райзинг торчал, как единственный зуб во рту старика. Его окружали низкие стены, представляющие собой слабую защиту, но не для сражений был он построен. Вилл хотел, чтобы замок возвышался над окрестностями и служил тихой гаванью в хаосе войны.

В плетеной дорожной колыбели шестимесячный Рейнер закричал, как птенец чайки. Няня вынула его из кроватки, но Вилл протянул руки:

– Дайте мне.

– Господин, пеленки мокрые.

– Ничего. Я подержу, пока вы достаете свежие.

Взяв на руки младшего ребенка, Вилл повернул его лицом к берегу, туда, где виднелись беленые стены Райзинга. Он хотел, чтобы все дети посмотрели, как они подплывают к замку, независимо от того, понимают, что это, или нет. Строительные леса еще не разобраны, и не все стены покрашены, но замок уже выглядит превосходно, особенно на фоне синевы неба и моря и зелени ухоженных полей, на которых пасутся овцы.

Когда корабль вошел в русло реки, Вилл отдал Рейнера няне и встал рядом с женой. После рождения сына Аделиза несколько месяцев хворала и была еще слаба. Вилл хотел, чтобы на щеках ее снова заиграл румянец, и старался отвлечь жену от горьких мыслей о бесконечной войне. Он решил везти семью морем: на дорогах можно столкнуться с отрядами оппозиции, к тому же плавание на корабле менее утомительно, чем тряска по ухабам. Погода в конце августа установилась теплая и ясная, легкий бриз благоприятствовал морскому путешествию, да и приближение к Райзингу с воды позволяло взглянуть на замок с самой выигрышной стороны.

В начале этого года войска Стефана сражались в Восточной Англии и одолели мятежного Гуго Биго, у города Линкольна произошла стычка с Ранульфом Честерским, но теперь в этих землях воцарился более или менее прочный мир.

– Вот увидите, как все изменилось с тех пор, когда мы были здесь в прошлый раз, – сказал Вилл, мягко обнимая жену за плечи. – Прежде мы могли только мечтать об этом и строить воздушные замки.

– Разве не каждый человек грезит о чем-нибудь? – улыбаясь, спросила она.

В его глазах заиграли веселые искорки.

– Конечно, но не каждый может претворить мечту в реальность.

Прижавшись к его сильному телу, которому так приятно было довериться, Аделиза ощутила прилив нежности. Ей нравилось строить планы и осуществлять их.

Она часто заставала супруга за столом, заваленным кипами пергаментов с чертежами и схемами. Порой Вилл показывал их каменщикам и обсуждал свои замыслы с мастерами. Сидя на полу рядом с Уилкином, он сооружал миниатюрные здания из камней и кусков дерева, и его большие руки были нежны и умелы, как в те минуты, когда супруг ласкал ее. Его ребяческий энтузиазм всегда умилял Аделизу. Вилл рожден, чтобы созидать, а не разрушать. Она знала, что Вилл приехал домой ненадолго и снова отправится на войну, как только будет собран урожай и он закончит осмотр своих земель, но на это короткое время она, муж и дети были вместе, и, возможно, ей удастся восстановить силы, которые покинули ее, когда появился на свет Рейнер. Сегодня Аделиза чувствует себя хорошо, целебный морской воздух пошел ей на пользу.

Поднимаясь по реке к замку, корабль проплыл мимо белой голубятни, на черепичной крыше которой развевался флаг с гербом семейства Д’Обиньи – золотой лев на фоне красного щита.

При их приближении вспорхнула стайка птиц, и их перья засияли в солнечном свете. Годфри радостно завизжал, и Аделиза поцеловала его мягкую щечку. Она ощутила запах речной воды, смешанный с ароматом зелени. Потревоженные проплывающим кораблем, пасущиеся на берегу овцы подняли головы, а овчарки с лаем забегали вдоль берега. В ответ Тери тоже залаял, пока Вилл не прикрикнул на него, щелкнув пальцами.

С мягким толчком корабль причалил к пристани. От нее мостки вели к небольшому, обнесенному рвом строению, у которого путников ждал конюх с лошадьми и двухколесной повозкой для няни и детей. На сиденьях были разложены подушки. Для Аделизы и Вилла приготовили двух серых иноходцев, один из них стоял под роскошным мягким дамским седлом.

Вилл помог жене сесть на коня и передал ей увесистый кошелек с серебряными монетами:

– Вам это понадобится.

Вилл не только возвел замок, но и распланировал город вокруг него, и построил лепрозорий. Больница Святого Эгидия находилась за пределами городских стен и состояла из отдельных домов для двадцати прокаженных и небольшой церкви, в которой они могли совершать молитвы. Деревянные жилища, беленые и крытые соломой, были готовы принять страждущих.

За время пребывания в Райзинге Аделизе предстояло устроить в больницу первых нуждающихся.

Настоятель богадельни и пять вольнонаемных помощников ждали около церкви, чтобы поприветствовать госпожу и получить пожертвование – кошелек с серебром. Аделиза сердечно поговорила с настоятелем и велела навестить ее на следующий день, чтобы обсудить планы относительно лепрозория. Потом она въехала в город и поразилась тому, как тщательно продумана планировка, как чисты и аккуратны улицы. Украшенный орнаментом восточный фасад новой церкви, освященной во имя святого Лаврентия, наполнил ее сердце радостью, и она с любовью и благодарностью взглянула на Вилла: было очевидно, что его усилия не просто символический жест, а продиктованы горячим стремлением восславить Господа.

Проследовав через город, процессия очень скоро оказалась у стен замка, пересекла по мосту ров и въехала в крепостные ворота.

– Решетка! – гордо объявил Уилкин, указывая на зазубрины над головой. – Здесь есть опускная решетка!

– Молодец! – Вилл потрепал сына по волосам.

– Решетка! – повторила маленькая Аделис за братом, выкрикнув это слово из повозки ко всеобщему удовольствию.

Спешившись, Аделиза залюбовалась замком – от ворот на него открывался прекрасный вид. Стены украшала слепая аркада и геометрический орнамент, что перекликалось с оформлением церкви. Два медальона изображали забавные морды зверей; на том, что справа, весело скалился Тери. Огромные кованые двери, покрытые различными рельефными фигурами и орнаментами, были распахнуты, и через них виднелась массивная лестница, ведущая вверх от арочного проема к холлу.

– Я хотел построить для вас дворец. – Вилл явно волновался. – Надеюсь, он вам понравится.

Аделиза была растрогана до слез. Все внешнее убранство замка, кроме разве что звериных морд, выполнили с учетом ее, а не его вкуса.

– Это поразительно. «Нравится» – не то слово. – Она вытерла глаза краем рукава.

Вилл протянул ей руку. Аделиза положила ладонь на его запястье, и они величаво проследовали внутрь здания и стали подниматься по лестнице. Дети с няней поспешили за ними. Аделиза миновала нарядный арочный проем с резными колоннами, прошла через роскошно декорированный вестибюль с пышным сводчатым потолком и оказалась в огромном зале с очагом в центре. На дальней стене висел щит с золотым львом семьи Д’Обиньи, а под ним на помосте располагались два резных раскрашенных кресла с высокими спинками.

Аделизе казалось, что ей не хватает глаз, чтобы окинуть взглядом сразу все детали обстановки. Так бывает: если стол чрезмерно уставлен вкуснейшей едой, то, лишь взглянув на него, можно потерять аппетит.

За большим залом находилась часовня с витиевато оформленными сводами и вычурными арками. Стены были расписаны фресками, в которых преобладали небесно-голубой и белый – цвета мантии и покрывала Девы Марии. В алтаре стояли серебряный крест и подсвечник, над ними горела лампада.

От изумления Аделиза лишь покачала головой. Вилл открыл ей объятия, и она прижалась к его груди.

– Почему мама плачет? – недоумевал Уилкин.

– Потому что она неожиданно получила удивительный подарок.

Уилкин нахмурился:

– А я люблю подарки. Разве мама их не любит?

– Любит и плачет от радости. Пойдите с Бернис, она вас покормит. Мама поговорит с тобой позже.

Няня увела детей, и Аделиза преклонила колени перед алтарем.

Зная ее набожность, Вилл опустился рядом с ней и стал ждать, когда она будет готова идти дальше.

Наконец Аделиза подняла голову и вытерла слезы.

– Мне придется объяснить сыну, что люди иногда плачут от счастья, – с виноватой улыбкой произнесла она.

– Не сейчас, – ответил Вилл. – Я хочу еще кое-что показать вам.

Аделиза покачала головой:

– Не уверена, что готова к другим сюрпризам. Я и так уже себя не помню от изумления.

– Обещаю, вам понравится.

Широко улыбаясь, он взял ее за руку и вывел из часовни в зал, потом провел еще через какие-то помещения, и наконец они попали в богато обставленную жилую комнату с двумя утопленными в стене окнами, обращенными на южную сторону. Между ними располагался камин. В глубине комнаты стояла широкая кровать, на ней лежали тюфяки, но еще не было ни белья, ни полога.

Аделиза огляделась вокруг.

– Замечательно! – воскликнула она, радуясь, что тут нечему удивляться, но, заметив, что Вилл просто сияет, насторожилась.

– Я покажу вам кое-что еще лучше. – Он указал рукой на два дверных проема в восточной стене.

Любопытство победило, и Аделиза приблизилась к первому. По узкому изогнутому коридору она подошла к двери и за ней обнаружила нужник с небольшим круглым окном, пропускающим воздух и свет. Были там и ниша для свечей и гладкое деревянное сиденье.

– Это просто отхожее место. – Она взглянула на мужа с подозрением.

Тот пожал плечами и указал на другую дверь:

– А теперь загляните туда.

Заинтригованная, Аделиза направилась к той двери и увидела почти такую же уборную, только здесь была треугольная емкость, вделанная в стену.

– Вы всегда жалуетесь, что я брызгаю на сиденье, – сказал он. – Больше это не будет вас раздражать, теперь у каждого своя уборная.

Аделиза пристально посмотрела на него, и ее плечи снова начали вздрагивать, а глаза наполнились слезами.

– О Вилл! – И вдруг она засмеялась, и теперь Вилл искоса смотрел на нее, не понимая причины веселья.

Схватившись за живот, хохочущая Аделиза добрела до кровати и упала на тюфяки.

– Вы показали мне город и больницу, – выговорила она сквозь смех, вытирая рукой слезы. – Я ожидала это. Вы показали мне церковь и замок небывалой красоты, и я думала, вы превзошли самого себя. Вы показали мне часовню, такую прекрасную, что у меня защемило вот здесь. – Она приложила руку к сердцу. – И потом вы ведете меня сюда и, как будто это самый дорогой подарок, показываете мне два нужника!

– Но вы довольны? – опасливо спросил он.

Аделиза попыталась сдержать новый приступ хохота, потому что у нее уже живот болел от смеха, да и обидеть мужа не хотелось.

– Конечно довольна! Это необыкновенный сюрприз, и я благословляю вашу доброту. Вы очень заботливый муж.

Он покраснел.

Вилл редко баловал ее подарками, такими как шелка и драгоценные камни. Если она что-то хотела, то просила коннетабля приобрести это для нее. Супруг редко замечал, какого цвета ее платье и принаряжается ли она для него. Он принимал все это как должное, и иногда ей приходилось напрашиваться на комплименты. Но временами удивлял ее, например дарил книгу Эзопа или молитвенник в обложке из слоновой кости. А теперь построил для нее часовню, настолько красивую, что заставил ее плакать… и ее личную уборную, показывая таким образом, что после всех этих лет он все еще заботится о ней. Это редкий и потому очень ценный знак внимания; Генрих никогда не делал для нее ничего подобного, несмотря на то что она была королевой.

Вилл подошел и сел рядом с ней.

– Я размышлял, что может вам понравиться или, по крайней мере, что вы сочтете уместным, – пробормотал он и стал целовать ее, сначала неторопливо, а затем со все разгорающейся страстью.

– Не думаю, что вот это сейчас уместно, милорд, – прерывисто дыша, заметила Аделиза с озорством в голосе. – Сначала надо по крайней мере повесить полог. Что, если кто-нибудь войдет?

Он встал, подошел к двери и задвинул засов.

– Теперь никто не войдет.

Ее кровь превратилась в мед. Негоже нежиться в постели среди бела дня, но именно сознание неприличия происходящего подогревало желание, и потом, это ведь ее долг – любить мужа и рожать ему детей, и в этом смысле то, что между ними происходит, в высшей степени уместно.