Дивайзис, ноябрь 1147 года

Бриан мчался в Дивайзис. В животе бурлило, он плотно сжимал губы. По пути из Уоллингфорда ему пришлось дважды спешиться и извергнуть рвоту в придорожный ковыль.

Он словно потерял себя и превратился в собственную тень. Люди Матильды видели, как он скачет мимо, на их лицах отражалось беспокойство, после чего они опускали взгляд или отворачивались. На некоторых лицах Бриан видел проблеск облегчения и тогда сам смущенно отводил глаза, потому что прибыл он не для того, чтобы помочь им, а только чтобы преумножить их бремя.

Во внутреннем дворе замка конюх приветствовал его, что-то пробормотав. Неподалеку несколько человек, спасаясь от дождя, торопились пересечь открытый двор. Бриан слез с Соболя и посмотрел, как его уводят в стойло, полное соломы. Возраст коня бросался в глаза: морда посеребрилась, когда-то мясистый круп стал напоминать зад костлявой коровы. У них впереди еще одно путешествие, а потом их путь завершится.

В башне канцлер Матильды Уильям Жиффар работал у окна за пюпитром. Стоявшая справа жаровня согревала его пишущую руку. Увидев Бриана, Жиффар некоторое время недоуменно смотрел на прибывшего, пока до сознания его не дошло, кто перед ним.

– Милорд, я не узнал вас. – Канцлер торопливо поднялся и склонил голову с выбритой тонзурой.

– Неудивительно, я сам себя не узнаю, – невесело усмехнулся Бриан. – Мне необходимо видеть императрицу.

Жиффар с болью взглянул на него:

– С тех пор как мы узнали о графе Глостерском, она покидает свою комнату, только чтобы пойти в церковь. Матильда очень тяжело переживает смерть брата.

– Это горе для всех нас. – Бриан вздохнул, но на лице его ничего не отразилось: он был совершенно опустошен. – Вы можете хотя бы сообщить ей, что я здесь?

Жиффар проворно сунул перо в чернильницу:

– Конечно, я провожу вас к ней. Других она не принимает, но с вами, может, и поговорит.

Он повел Бриана наверх по винтовой лестнице, потом по галерее и, дойдя до массивной дубовой двери, постучал в нее своим жезлом.

– Госпожа, – крикнул он, – прибыл милорд Фицконт.

Никто не ответил. Жиффар взглянул на Бриана и помотал головой. Бриан взял из рук канцлера жезл и снова постучал в дверь медным наконечником:

– Госпожа, мне необходимо поговорить с вами, и я бы не хотел обсуждать дела через дубовую дверь.

Жиффар удивленно поднял брови, но промолчал. Ответа не было. Бриан прислонил голову к створке и закрыл глаза:

– Я готов ждать весь день и всю ночь.

– Господин, вам нельзя здесь оставаться, – неохотно заметил Жиффар.

Бриан повернулся к нему:

– Тогда прикажите вашим солдатам прогнать меня, потому что по собственной воле я не уйду. Не думаете ли вы, что я могу навредить императрице?

– Нет, господин, но…

Дверь открылась, и на пороге появилась Ули. Она без слов пригласила его войти. Бриан сунул жезл в руки Жиффара и переступил через порог.

Матильда стояла посредине комнаты, одинокая, как дерево в поле. Императрица надела одно из платьев, которые носила при германском дворе, наглухо застегнутое и усыпанное драгоценными камнями. С неподвижным, мертвенно-бледным лицом, она казалась мраморной статуей.

Матильда устремила на Бриана пустой взгляд.

– Роберт умер, – произнесла она слабым голосом. – Как это могло случиться? Почему не Стефан? Или я?

Тошнота снова подступила к горлу Бриана. Он хотел обнять Матильду, но опасался, что она оттолкнет его, как отталкивала всех остальных. И он заслуживал этого. Ее телохранитель Дрого сказал однажды, что за ее суровой внешностью скрывается душевная мягкость, но никто никогда не узнает, насколько она уязвима, потому что Матильда никого не подпустит достаточно близко, чтобы обнаружить это. Бриан прохрипел:

– Богу угодно, чтобы вы жили, госпожа. Я бы с радостью умер вместо вашего брата.

– Но почему Господь забрал его? – У нее дрожал подбородок. – Когда я видела его последний раз, он выглядел уставшим, как мы все, но здоровым и крепким. Умереть от лихорадки… Я думала вскоре встретить его на годовщине смерти брата, а потом отца. Он должен был жить, чтобы помочь Генриху, и наставить его, и быть его опорой… как был моей. Что я буду делать без него?

Дрожь прошла по телу Бриана, и внезапно его охватило чувство вины. Что, если она попросит его занять место брата, тогда как он уже не может быть опорой даже для самого себя?

– Это моя вина, я возложила на него слишком большую ответственность, – сокрушалась Матильда. – Я думала лишь о своих интересах и не заметила, что он нездоров, а теперь уже поздно. – Она в отчаянии прижала руку ко рту.

– Не вините себя, – ответил Бриан, – это были и его интересы тоже. Пока Стефан на троне, он бы не успокоился.

– Как я буду справляться со всем одна? Он был лучшим из нас, никто не заменит его. Как мы восполним эту потерю? – Матильда мучительно застонала.

Бриан подошел и все-таки осторожно обнял ее. Она положила голову ему на плечо, и какое-то время они стояли, тесно прижавшись друг к другу. От этого скорбь Бриана только усилилась. Он неимоверно страдал от любви к ней, но другая, гораздо более сильная боль затмевала это чувство.

– Не знаю, как вас и утешить.

– Вы всегда были так красноречивы, – проговорила она срывающимся голосом. – Неужели сейчас у вас не найдется для меня ни слова?

– Слова – это пепел на ветру, – сипло сказал он. – Я сжег их, как вы просили меня, по крайней мере те, которые что-то значат.

Она отстранилась, чтобы увидеть его лицо, потом ее взгляд соскользнул вниз по его шее и остановился, выражая беспокойство. Матильда коснулась его горла, и, прежде чем он успел отступить назад, ее холодные пальцы обожгли язвы на его коже.

– Боже милосердный, Бриан, вы носите власяницу! – Она в ужасе распахнула глаза.

– Это отношения между моей совестью и Богом, – сухо ответил он, – они никого не касаются. Даже вас.

– И давно вы ее носите?

– Не важно. – Бриан отошел к окну и стал жадно глотать холодный воздух. – Это помогает мне сохранять здравомыслие, – добавил он. – Мрачные раздумья сводят меня с ума, а это хоть как-то сдерживает их. Страдания плоти уменьшают страдания души.

Матильда и раньше подозревала неладное, но эти слова и его потерянный вид не на шутку встревожили ее. Это был совсем не тот решительный мужчина с живым взглядом, который встречал ее, когда она возвращалась из Германии, и разбивал шатер ненастным вечером.

– Мальчиком в Бретани, – заговорил он, – я был волен делать все, что заблагорассудится. Потом отец отправил меня на воспитание в Англию к вашему отцу. «Это прекрасная возможность преуспеть в жизни, – объяснил он. – Ты научишься хорошим манерам и получишь образование и, если будешь усердно трудиться, однажды станешь влиятельным лордом». Я и сам хотел учиться и рад был угодить отцу. Я всегда с удовольствием брался за новое дело. И учился с увлечением, и любил вашего брата. Мне нравилось даже общество Стефана, когда долгими летними вечерами мы пили вино и мечтали о будущем – о том, какими мы станем. – Он взглянул на нее через плечо. – Думаю, никто из нас не предполагал, что дело зайдет так далеко, даже Стефан.

– Бриан…

– Неужели это стоит таких усилий? Действительно ли нужно приносить столько жертв?

– Справедливость требует жертв. – Матильду душили слезы.

– Но что есть справедливость? – требовательно вопрошал Бриан. – Поднять меч на человека, потому что он встал у тебя на пути? Уничтожать деревни, потому что их жители преданы другому господину? Оставаться равнодушным к плачу женщин и детей, когда поджигаешь их дом, и метать копья в их мужчин? Грабить торговые обозы, потому что они направляются во владения твоего противника? – В отчаянии он вскинул и опустил руки. – Может ли это принести кому-нибудь пользу? Угодно ли это Господу? Я участвую во всех этих злодеяниях, и это выматывает мне душу. – Он повернул правую руку ладонью вверх и взглянул на запястье, где явственно проступали вены. – Я клялся служить вам до последней капли крови. И знаю, как вы относитесь к людям, отказавшимся от клятвы, и слишком многие уже предали вас… – Он умолк, подбирая слова, и у Матильды засосало под ложечкой от жуткого предчувствия.

– И вы готовы последовать их примеру? Вот что вы собирались мне сказать?

Он помотал головой:

– Нет, госпожа, я буду служить вам столько, сколько вам будет угодно…

Матильда отвернулась, чтобы не видеть безнадежную пустоту в его глазах, и поежилась. Как же она замерзла!

– Тогда я тоже хочу кое-что сказать вам. Епископ Солсберийский требует, чтобы я вернула Дивайзис епархии. Я обещала выплатить ему компенсацию и отдать замок, как только это будет возможно.

– Но вы явно не собираетесь этого делать.

Матильде послышалось, что это заговорил призрак прежнего Бриана.

– В ближайшее время, конечно, нет, но необходимо показать, что я готова к примирению. Я не в силах прогнать Стефана с моего трона, у меня больше нет ни войска, ни военачальников. Если это не удалось, когда был жив Роберт, разве смогу я справиться без него? Мне трудно сохранять даже нынешнее незавидное положение. Нужно продержаться до тех пор, пока Генрих не достигнет совершеннолетия, а для этого надо заручиться помощью Церкви, в том числе этого хитрого лиса епископа Винчестерского. – Она поморщилась, когда произнесла его имя. – Теобальд Кентерберийский не одобряет планы Стефана назначить Эсташа наследником престола, и я намерена подстегнуть его недовольство. Все должны считать законным правителем Англии только Генриха. Мы будем оказывать давление и на сторонников Стефана. Пусть я не могу двинуть против него армию, все равно постараюсь подорвать его позиции. Я продолжаю войну, но другими способами. – Она умолкла, чтобы перевести дух. Позади нее в очаге потрескивали дрова, Бриан хранил молчание, и она знала о его присутствии только потому, что чувствовала его. – Мои ошибки стоили мне короны, – продолжала Матильда, – но даже если бы я стала королевой, знать ни за что не подчинилась бы мне. Женщина может править в тени мужчины, но править самостоятельно ей никогда не позволят. – Она обернулась, чтобы взглянуть на него. Облаченный в походную мантию, с лежащим на плечах капюшоном, он вдруг напомнил ей монаха, ожидающего пострига. – Как только завершатся необходимые приготовления, я объявлю всем о том, что отбываю в Нормандию, чтобы собирать там новые силы. От своей цели я не отступлю, но руководить войском должен кто-то другой. Генрих уже почти готов возглавить борьбу, и в Англии я больше ничего не могу сделать. Я долго думала об этом, и теперь, после смерти Роберта, настал момент отпустить веревку здесь и схватиться за нее в другом месте.

Говоря о веревке, Матильда вспомнила о том, как она бежала из Оксфорда снежной ночью, спустившись из окна. В тот раз ей чудом удалось избежать катастрофы. Она и теперь раскачивается на такой же веревке, испуганная, но все еще непокорная и решительная.

Лицо Бриана оставалось непроницаемым, даже отстраненным.

– Вам нечего мне сказать?

– Я думал, вы поручите мне командовать войском, – признался он, взглянув на нее, и снова отвел глаза. – И я бы принял это бремя на себя, потому что обещал во всем поддерживать вас, но, боюсь, я бы подвел вас.

– Вы никогда не подводили меня. – Матильда не смела даже думать об этом, чтобы не будить собственные страхи о том, что она подвела не только его, но и Англию, и своего сына.

– Позвольте мне не согласиться.

– Соглашаться или нет – сами решайте, но я никому не позволю умалять ваши достоинства, даже вам.

К горлу Бриана подкатил ком, и он, на мгновение зажмурившись, разом произнес:

– Прошу освободить меня от вассальной клятвы перед тем, как вы отплывете в Нормандию. – (Она непонимающе воззрилась на него.) – Я желаю вернуться к Богу и удалиться от мира. – Он склонил голову. – Ибо в таком душевном смятении я не могу предстать перед Творцом в Судный день и ожидать Его милосердия. Наследников у меня нет. Моя жена намеревается постричься в монахини в Ле-Беке. Уильям Ботерел будет служить в Уоллингфорде, как обычно. Там ничто не изменится.

Матильда оцепенела:

– Куда вы отправитесь?

– Ваш дядя Давид пожаловал Редингскому аббатству остров Мей в обмен на молитвы и заботу о паломниках, которые приходят поклониться гробнице святого Адриана. Я отправлюсь туда и проведу там остаток дней в служении Богу.

– И вы примете постриг?

– Если меня сочтут достойным… и если вы отпустите меня.

– Какая польза мне от вас, если даже я не соглашусь? – тихо пробормотала она дрогнувшим голосом.

– Хромую лошадь не седлают, – согласился он.

Подойдя к нему, Матильда взяла его руки в свои и повернула их ладонями вверх.

– Тогда, раз пришло ваше время, я благословляю вас. Поминайте меня в молитвах и просите Бога, чтобы мой сын стал королем. – Ее голос задрожал. – Пишите мне. Я хочу знать, что вы по-прежнему водите пером по бумаге, пачкая чернилами пальцы.

– Но не ставлю шатер.

Этими словами он хотел скрасить минуту расставания и заставить ее улыбнуться, но ее глаза наполнились слезами.

– Вы не правы, – прошептала она. – То, как вы ставите шатер, я буду помнить до самой смерти.