Напасть на след де Корбетта было не таким уж сложным делом для отряда наемников, обучавшихся этому всю свою жизнь. Они, словно волки дружной стаей, преследовали свою жертву, чувствуя ее по запаху.

Де Корбетт мог поехать только по одной дороге, и Джослину предстояло выбрать направление погони — в Ньюарк или Ноттингем. Дорога на последний проходила через деревню, и, так как сенешаля там сильно не любили, Джослин послал Ги де Монтобана опросить народ. Де Монтобана сопровождал Генри, которого жители деревни хорошо знали. Генри нужен был и как переводчик, так как в запасе Ги имелось слишком мало англосаксонских слов. С ними отправили и мешок с серебром, чтобы развязать неохотные языки. А сам Джослин быстрой рысью направился к Ньюарку.

Через две мили его подозрения подтвердились, когда им встретилась хромоногая лошадь, пасущаяся среди стада овец. На ней все еще была веревка для крепления тюков и отметины от упряжи, оставшиеся на ее взмыленном брюхе. Заметив лошадей воинов, она заржала и усердно похромала им навстречу. На лбу лошади красовалась белая звездочка, и Джослин узнал в ней одну из кобыл, перевозивших вещи во время поездки из Лондона в Рашклифф.

Дул слабый ветерок. Маленький цветной лоскуток развевался на ветках молодого куста боярышника, растущего возле растрескавшегося камня. Спешившись, Джослин пошел обследовать это место и обнаружил голубой шелковый платок, а чуть рядом — связанную простыню, в которой лежала женская одежда.

— Им пришлось облегчить свой груз, — с удовлетворением сказал он Брайену. — Мы на верном пути. Джин, отправляйся в деревню за сэром Ги. — И, вскочив на коня, Джослин пристегнул узел с найденными вещами к сбруе.

Проскакав милю, они заметили поворот на небольшую ферму, принадлежавшую Рашклиффу. По одну сторону узкой дороги, ведущей к этому уютному уголку, стоял густой лес, а по другую простиралось открытое поле. В низине стоял длинный сарай с амбаром и пристройками.

Здание сарая горело.

Пламя то поднималось кверху, то отклонялось немного вбок. Запах дыма был приглушен ароматом летней зелени. От жары воздух так накалился кругом, что как бы плыл и дрожал. Казалось, что невозможно отвести глаза от этого сказочного зрелища. Складывалось такое впечатление, что видишь всего лишь мираж и достаточно протереть глаза, чтобы все исчезло.

— Не похоже, чтобы кто-то сделал все это по неосторожности. — Брайен отстегнул свой шлем, висевший у седла.

Джослин уловил напряжение в его голосе. Первое, что приходило всем в голову — мысль о восстании Лестера, но все стали гнать ее от себя как преждевременную: было еще слишком рано так думать, если это, конечно, не связано со вчерашним столкновением на дороге. Может быть, это всего лишь маленькая месть. Он поразмыслил немного, а затем, потянув поводья, направил Уайтсокса к огню.

Когда он приближался к ферме, клубы дыма сгустились и жеребец занервничал. Джослин чуть не потерял над ним управление, когда они подошли к лошади, растянувшейся поперек изрезанной колеями дороги. Оказалось, что это верховая тускло-черная кобыла. Ее передняя нога была сломана. «И из-за этого, — предположил Джослин про себя, — кто-то перерезал ей горло». Густой рой мух гудел над почерневшей от крови мордой. Из упряжи на ней ничего не было, хотя на теле все еще оставались следы от уздечки и седла.

Сдерживая тошноту, Джослин остепенил Уайтсокса и последовал вперед. Вблизи запах пожарища перемежался с треском всепожирающего пламени. Местами уже целые части сарая были съедены огнем, а деревянный остов был охвачен жадными красными языками. Возле дороги в траве лицом к земле лежал труп.

Джослин узнал Арманда де Корбетта. Его дорогая одежда исчезла — на нем ничего не было, кроме нижнего белья. Три глубокие раны зияли на теле бывшего старшего слуги. В эту минуту он напоминал ощипанного фазана, приготовленного для жаркого. Его голова была повернута набок. Открытый глаз глядел куда-то вдаль, а из другого сочилась кровь. Джослин соскочил с лошади и, крепко сжимая в одной руке поводья, сел на корточки, чтобы прикоснуться к краям зияющих ран.

Лицо Брайена перекосилось.

— Что вы делаете?

Джослин растер сырую кровь у себя между пальцами.

— Ищу ответы на вопросы. Посмотрите на эти порезы. Их сделал человек, обладавший хорошим мечом и огромной силой. Я не сомневаюсь, что эти раны оставил именно меч и никакое другое оружие. От топорика, скажем, раны выглядят несколько иначе. Они — более широкие и глубокие, чем эти. Нож тем более не причинил бы таких повреждений.

Брайен пожал плечами.

— Не понимаю, какая разница, как он убит. — И он отвел свой взгляд от нижнего белья де Корбетта, сверкающего своей белизной на солнце.

Джослин встал и вынул собственный меч.

— Разница в том, что только богатый человек или человек, обладающий определенными навыками в военном искусстве, может владеть мечом. Подняв свой меч, он резко повернул его. — И только человек, находящийся на службе, станет снимать с трупа одежду. Я сам так поступал прошлой зимой, когда лишний плащ означал для меня еще одну возможность побороться со смертью в лютый холод.

— Значит, вы полагаете, что это дело рук наемников?

— Возможно. — Джослин подошел к частоколу, окружавшему горящую ферму. Тихое всхлипывание, доносившееся из зарослей камыша и осоки, заставило Уайтсокса задрать кверху голову и настороженно обернуться влево. Успокоив лошадь, Джослин посмотрел в ту сторону, где заканчивалась изгородь. — Выходите, чтобы я мог вас видеть, — приказал он.

Две женщины, одна — молодая и беременная, а другая — почти сорокалетняя, но все такая же красивая, вышли из своих убежищ. Их грязные платья отяжелели от воды. Женщина помоложе билась в истерике и жалобно вопила, хватаясь за свой вздувшийся живот. Ее подруга по несчастью, видя, что их все равно уже обнаружили, выбрала атаку как лучшее средство для защиты.

— Не вздумайте прикоснуться к нам своими грязными руками! — закричала она, размахивая кухонным ножом перед опешившими мужчинами. — Языческие ублюдки. Отправляйтесь в ад, из которого пришли!

— Никто не собирается причинять вам вреда, — быстро проговорил Джослин на родном языке. — Я Джослин де Гейл, назначенный короной вашим новым лордом. Что здесь произошло? Где ваши мужчины?

Женщина посмотрела на него, не опуская рукоятку поднятого ножа. Лезвие было чем-то вымазано, словно она недавно резала овощи. Ее глаза многозначительно разглядывали обнаженный меч в руке незнакомца, а затем покосились на отряд воинов, не внушавших ей никакого доверия, — так ужасно они выглядели, и только Брайен оказался, по ее мнению, достойным уважения.

— В Рашклиффе в последнее время хозяйничало много новых лордов, — сказала она. Ее бледные глаза выражали презрение.

— Не знаю, как вы к этому относитесь, но сейчас хозяин я. И если вы хотите спокойно продолжать здесь жить, не осложняя себе свое существование, то обязаны оказывать мне посильную помощь, — важно произнес Джослин, надеясь, что недовольство их внешним видом не слишком сильно закрепилось в ее сознании.

Выражение ее лица оставалось прежним, но после недолгого молчания, во время которого она то плотно сжимала губы, то громко сопела, женщина решила заговорить:

— Они были с оружием. Говорили на каком-то языке, который я никогда не слышала раньше, во всяком случае, не на французском, на котором говорят в замке. Мы видели, как они подъехали, слышали их, подонков, как они гнались за сенешалем, а тот визжал, словно попавший в западню кролик. А наши мужчины на мельнице, иначе их бы тоже убили. — Она обняла молодую женщину, чьи вопли поубавились до сопения и всхлипываний. — Мы с Мэг во дворе кормили птицу, когда услышали все это. Посмотрев на дорогу, увидели, как на сенешаля и его семью напали какие-то вооруженные люди и ограбили. Я сразу же заставила Мэг все бросить, побежать к канаве и спрятаться в камышах. — Она вздрогнула. — Мы слышали, как они ругались. Мадам де Корбетт кричала, что было силы, посылая на их головы проклятия и обзывая их всеми возможными именами, какие могла придумать, а они только смеялись над этим и потешались над ней. Я думала, они заметят нас — шум был совсем близко. — Глаза женщины засверкали от нахлынувших слез. — А потом мы увидели, что горит сарай. Как нам теперь жить, когда через два месяца надо платить подати, а половина наших запасов сгорела.

— Можете об этом не беспокоиться, — с нетерпением ответил Джослин. — Я прослежу за тем, чтобы вы больше не терпели никаких лишений. Сколько воинов вы видели?

— Я точно не знаю, всего пару раз и взглянула на них. — Она усердно начала считать на пальцах. — Около двух десятков, думаю, но только у половины из них были лошади. Они взяли коня у старшего слуги и кобылу мадам. Они бы отобрали и нашу лошадь, если бы Роб и Вилл не взяли ее сегодня утром. Женщина мрачно посмотрела на горящие постройки. — Это все построил мой отец своими собственными руками на пустом месте. До нас, конечно, дошли слухи о каких-то погромах и пожарах где-то далеко от нас, но мы думали, что это просто пьяная болтовня. Король Генрих ни за что не уступит своим сыновьям, говорили мы. — Ее подбородок затрясся, и она, крепко сжав губы, с горечью посмотрела на Джослина.

— Я отвечаю за власть короля на всех землях Рашклиффа, — твердо сказал Джослин. — Если здесь рыщут банды грабителей, к кому бы они ни примыкали, я сам с ними разберусь, и очень быстро.

— Да, милорд, — ответила женщина, но в ее голосе слышалось недоверие к его словам, если не сказать — ненависть. Внутри у Джослина закипела злость, но он сдержал себя. Местное население происходило от древних скандинавов и имело больше чем нужно причин, чтобы не любить своих нормандских правителей. Сотню лет назад Вильгельм Завоеватель очистил эти районы. Каждого рожденного здесь мужчину старше пятнадцати лет убивали, и каждый дом ровняли с землей. Во время долгих лет люди вокруг Рашклиффа выносили надменное хозяйничанье четырех поколений семьи Монсоррелей, а Раймонд и Джайлс были достойными потомками этого знаменитого рода. Они так же, как и их деды, управляли своими землями с седла боевого коня и убивали каждого, кто вставал у них пути.

— Отправляйтесь в замок, — велел он женщинам. — Спросите леди Линнет и скажите, что вас прислал я. Генри будет сопровождать вас. — Джослин указал рукой на слугу, смотревшего на все происходящее широко раскрытыми глазами.

Старшая женщина долго и пристально его изучала, затем резко кивнула — это было самое большее, что он мог получить от нее в знак одобрения. Она посмотрела мимо слуги, и ее взгляд резко изменился, а беременная женщина вскрикнула, и у нее подкосились ноги.

* * *

Джослин обернулся и увидел пеструю группу всадников и пеших воинов, направлявшихся к ним со стороны леса. В красивой пегой лошади, скакавшей впереди, он узнал кобылу старшего слуги. У воина, восседавшего на ней верхом, было лицо падшего ангела. Шрам, идущий от уголка рта до изуродованного левого уха, искажал и изгибал его оскал, превратив его в косую улыбку, когда он натянул поводья перед Джослином.

— Приветствую, племянник, — сказал Конан де Гейл, насмешливо отдавая салют рукояткой своего меча. — Мы слышали в Ноттингеме, что земли Рашклиффа теперь твои. — Конан покачал головой, улыбка не сходила с его лица. Он облокотился одним локтем на траву. — Везучий щенок — ты только не обижайся.

Джослин не мог обмануться видом своего дяди, расплывшегося в приветственной улыбке. Его зелено-карие глаза выглядели твердо, и хотя он вынул свой меч в знак доброй воли, у него наверняка еще оставался один нож в сапоге, а другой — в рукаве.

— Мне можно простить то, что я не поверил этому, — ответил он, кивая в сторону дыма, все еще исходившего от сарая. Бык, убитый чуть раньше и разрезанный теперь на куски, жарился на специально для этого разведенном костре. Две крестьянские женщины отошли на почтительное расстояние от них, но Джослин чувствовал на своей спине их взгляды, полные ненависти, поскольку они верили в то, что он сущий дьявол по сравнению с двумя предыдущими хозяевами Рашклиффа.

— Успокойся, Джос, в этом нет моей вины.

— Неужели?

Конан отстегнул нож от ремня и, поднявшись, подошел к костру, пробуя кусочек мяса и проверяя, прожарилось ли оно. Женщины не отрывали от него глаз. Конан поприветствовал их, держа в руке нанизанный на нож шипящий ломоть от их рабочего быка.

— Мы случайно столкнулись с твоим старшим слугой и его семьей на дороге. Я тогда и предположить не мог, что он у тебя на службе. Но ты же сам знаешь, что любому человеку нужны деньги, чтобы есть и одеваться. А если жирный теленок, от которого так и несет хорошей поживой, идет тебе навстречу, он сам напрашивается на то, чтобы его принесли в жертву. К тому же было вполне очевидно, что он в бегах с награбленным добром. — И старый наемник откусил кусок от края почерневшей на огне говядины и усердно начал жевать. — А женщины побежали к сараю, как обезглавленные цыплята, и заперли от нас на засов дверь. Одна из них, должно быть, случайно влезла своим платьем в еще горячий очаг, в котором тлели угли, потому что потом мы увидели дым и поняли, что начался пожар. Огонь свирепствовал с такой силой, что никто из нас не решался подойти поближе и спасти кого-нибудь.

Джослин, сощурив глаза, смотрел на Конана.

— Я видел труп своего старшего слуги, — сказал он с осуждением. — В былые времена вы обычно не уродовали мертвецов.

Конан выплюнул попавший на зуб хрящ.

— Это дело рук Годреда. — Он кивнул в сторону молодого бородатого воина, сидевшего рядом с костром и уныло разгребавшего палкой раскаленные головешки. — Ему никогда не нравились нормандцы, а то, как с нами обошлись в Ноттингеме, не могло не иметь последствий.

— А что вы делали в Ноттингеме? Я думал, вы в Нормандии.

— Мы поплыли туда в начале весны, как раз перед Троицей. Назревали неприятности, и мы думали, что в такие времена нуждаются в людях нашего рода занятий. Мы не сомневались, что нас обязательно наймут. Стали продавать свои услуги там, где только могли их купить… и тоже надеялись найти богатую наследницу. — Он бросил на Джослина насмешливый взгляд. — Нас нанял Роберт Феррерс, великий граф Дербский и лорд Ноттингемский. — Он выплюнул в траву еще один кусочек хряща. — Никогда не служил ему, Джос?

— Нет. У него, возможно, есть несколько поместий в Ноттингеме, но его замок принадлежит короне. Моим хозяином всегда был шериф, Фитцранульф.

Брайен, который уголком глаза следил за Конаном, как за призраком, как будто не веря в его существование, произнес:

— Я слышал, что Феррерс не всегда хорошо платит.

— Не всегда? Ха! Если случалась, что нам в неделю выдают по четыре шиллинга, то считали себя счастливчиками. Когда я сказал об этом, он вытолкал меня на улицу, говоря, что может нанять фламандцев за половину той суммы, которую платит нам. Вам еще повезло, вопил он, что я не заточил вас в подземелье за такую дерзость. Самонадеянный павлин с потрепанным хвостом! Ему самому повезло, что я не перерезал ему глотку и не выщипал у него последние перья, сделав из него бульон для моих воинов, — и старый воин вытер о траву окровавленное лезвие своего ножа.

— Зато вы перерезали горло моему сенешалю, — проворчал Джослин.

— Но он же тебе совсем не нужен, разве не так? Наоборот, ты должен благодарить меня за такую услугу.

Джослин высморкался.

— Не вижу, за что.

— Феррерс вас нанял для какой-то особой цели? — спросил Брайен.

— Нет, просто собирает войска на своей территории. Когда мы находились в Ноттингеме, нам приходилось тесниться в каких-то разваливающихся лачугах возле вонючего болота, а рядом еще располагалась сыромятня. Я никогда не видел большей помойной ямы.

— Но он же заявил, что собирается заменить вас на фламандцев?

— На фламандцев и другой сброд — тех, кому сможет поменьше платить, — проворчал Конан, пожав плечами. — Конечно, как и нам, им придется пересечь пролив. Будет что-то вроде завоевания, да? Но если ты спросишь меня, что из этого выйдет, то я скажу вот что: эти чужаки прибудут по частям, и их подберут эти ваши восставшие графы и пошлют сюда с обещаниями золотых гор, рассчитывая на их жадность. Но имей в виду, большинство из них — не настоящие воины, в основном это бездомные бродяги и ремесленники.

— Но вы же не являетесь частью головного отряда? — спросил Брайен.

Конан подозрительно сощурил глаза.

— Все-то вы хотите узнать. — Он наморщил лоб, и его белесые брови соединились вместе над крепкой прямой переносицей.

— Брайен послан гонцом от наместника, — объяснил Джослин и удивился взгляду, полному ужаса, вспыхнувшему в глазах Конана. — Это его долг узнать как можно больше о восстании.

— Ну, ладно, не смотрите на меня так, — проворчал Конан. — Я больше могу поведать вам, что творится в отхожих местах дубильщиков кожи в Ноттингеме, чем о делах Роберта Феррерса. Я услышал от него только то, что он собирается заменить нас фламандцами. Но откуда они прибудут, он не говорил. И мы не являемся частью никакого головного отряда, хотя сейчас очень многих нанимают с той стороны пролива.

Джослин посмотрел на Конана со смесью раздражения и любопытства.

— Что же вы делаете в Англии, когда вам давно пора быть на полях Нормандии?

Конан открыл рот и засунул туда палец, освобождая грязным неостриженным ногтем кусочек мяса, застрявший между двумя передними зубами.

— Я ведь уже стар — сорок восемь стукнет перед Рождеством, — хотя знаю, что выгляжу моложе. Однажды опыта будет уже недостаточно, чтобы спасти меня от меча какого-нибудь юнца, и я буду рад умереть. Но прежде чем это случится, мне нужно решить кое-какие семейные дела. — Он внимательно посмотрел на Брайена, который, быстро поняв намек, резво вскочил на ноги и пошел к догоравшему костру, чтобы отрезать себе от жареного быка ломоть мяса.

Когда он ничего уже не мог услышать, Конан произнес:

— Я приехал помириться с твоим отцом… и Морвенной. Услышав, что у тебя появились собственные земли, я подумал, что мне лучше сначала заручиться твоей поддержкой.

— Это будет сделать очень непросто, — мрачно предупредил Джослин. — Отец никогда не говорит о моей матери. Если я случайно затрагиваю эту тему, он смотрит на меня так, как будто я собираюсь пронзить его мечом.

Конан присвистнул.

— Когда твоя мать умерла, это очень сильно подкосило его. Ты же помнишь — она носила в себе ребенка и, если бы не он, она осталась бы жива. Твоего отца не оказалось там, чтобы поддержать ее, когда она споткнулась, зацепившись за полу своего платья. Он винит себя в ее смерти, и его в этом никогда не разубедить. Один Бог знает, сколько раз я старался успокоить его, но он оттолкнул меня, потому что хочет нести свою вину, как власяницу, до конца своих дней.

— Постоянно обвиняя себя в ее гибели, он сделал для нее чудесную усыпальницу, — почти шепотом рассказывал Джослин. — Возле сторожки охотника в лесах Арнсби стоит часовня из белого камня, построенная для того, чтобы заключить в себе навеки останки моей матери. Он заказал для нее ежедневные мессы, каждый день там зажигают свечи, а могила сделана из прекрасного мрамора.

Конан, покачав головой, молча посмотрел на Джослина, не зная, как отреагировать на только что услышанное.

— Первый раз, когда я увидел эту белую часовню, я громко зарыдал, — признался Джослин. — Он построил ее, когда я убежал, чтобы стать наемником. Отчасти, думаю, она являлась и моей усыпальницей. Отец ведь никогда не надеялся увидеть меня снова. — Он опустил голову, наблюдая за мыском своего сапога, мявшего траву.

— И не увидел бы, если бы не я! — решил Конан напомнить. Его голос прозвучал громко и одновременно как-то очень нежно. — У тебя еще молоко на губах не обсохло, когда ты прибыл в мой лагерь!

— Да, конечно. — Джослин искоса посмотрел на своего дядю, отметив, как тот самодоволен. Конана очень тронуло, что Джослин не забыл, чем он ему обязан, и, путаясь в словах, он стал добродушно подтрунивать над ним.

— Хотя ты очень быстро рос.

Джослин нахмурился.

— У меня не было выбора.

Конан пальцем осторожно потер свой шрам, так уродующий его.

— Да, думаю, что не было, — сказал он более мягким тоном. — Я видел твою подругу, Бреаку, за месяц до того как мы отплыли. В Руане она на двое суток предоставила мне стол и постель.

— Она больше не моя подруга, — ответил Джослин, продолжая ворошить траву кончиком сапога и внимательно наблюдая, как блестящие упругие стебли гнутся, а затем резко выпрямляются. Он опять посмотрел на Конана. — Она выглядела счастливой?

— Радостная, как свившая себе гнездо синица с тремя прелестными только что вылупившимися из яиц птенчиками, одно загляденье — две девочки и грудной мальчик. Она велела справиться о тебе и пожелать удачи, передать, что она постоянно вспоминает вас с Джуэлем в своих молитвах.

Джослин прикусил язык. После того как умер Джуэль, он не смог удержать при себе Бреаку. Она переживала тот возраст, когда стоишь на распутье и не знаешь, на что решиться; и она выбрала крышу над головой и спокойную семейную жизнь, более надежную, чем та, которую он мог ей предложить. За годы долгих испытаний и горьких разочарований он сделался расчетливым грубым воином, со своим набором ценностей и соответствующими запросами, и за это нужно было платить личным счастьем. Она перестала следовать за ним дорогой войны и смертей и испытывать судьбу: повезет ли ее возлюбленному на этот раз и вернется ли он к ней здоровым и невредимым? И вот однажды она оставила его, выйдя замуж за хозяина таверны в Руане.

— Я тоже часто вспоминаю о ней и молюсь за нее, — тихо признался он. — И если она нашла то, что хотела, я только рад за нее. — В его словах звучала боль, а горло сдавливал комок. Джослин переменил тему: — Так вы ищете себе нового хозяина?

Его дядя подозрительно посмотрел на него.

— А что?

— У меня не хватает воинов. Я даже хотел отправиться в Ноттингем, чтобы нанять себе людей, но раз вы уже набили свои карманы серебром Рашклиффа, то, возможно, твои люди согласятся на мое предложение?

Конан выхватил болтавшийся у него на ремне кошелек и с негодованием потряс им перед Джослином.

— Что ты имеешь в виду? Посмотри — пусто, как в груди у какой-нибудь одряхлевшей карги!

— Вы же не хотите сказать, что ваш отряд встретил на дороге моего сенешаля, у которого, кроме кальсон, ничего не было? — усмехнулся Джослин. — Вы же сами говорили, что он походил на «откормленного упитанного тельца, предназначенного на заклание как жертва, угодная Богу», и все это богатство — не его. Оно принадлежит моему пятилетнему подопечному.

Конан продолжал смотреть на парня непонимающими глазами. Несмотря на огромные усилия не показать, что он лукавит, его губы все-таки задергались и через мгновение растянулись в широкой улыбке. Джослин тоже был взволнован, сжимая губы скорее от радости, чем от гнева, и его зеленые глаза сияли от смеха.

— Ты сын своего отца, — сдаваясь, проворчал Конан.

— И твой племянник, — парировал Джослин.