Ричард де Люси, главный хранитель власти на время отсутствия короля Генриха, удобно откинулся в кресле, поместив кубок на округлом животе и подозрительно посматривая на своего гостя печальными глазами.

— Что вы думаете о последних новостях из Нормандии?

Вильям де Роше, прозванный Железным Сердцем, оперся плечом о спинку кресла и задумчиво покачал головой. В отличие от разъевшегося де Люси, он казался очень худым и костлявым. Де Люси даже любил пошутить, предлагая Вильяму де Роше надеть черный плащ и взять в руки косу, чтобы продемонстрировать, как выглядит Смерть.

— Вы имеете в виду то, что королева Элеанора была задержана при попытке бежать в Париж, чтобы присоединиться к восставшим против короля сыновьям? Меня она уже ничем не удивит, — проворчал он. — Не удивляюсь даже тому, что, когда ее схватили, она была переодета мужчиной. Уже не в первый раз она выделывает такое. — И он многозначительно посмотрел на собственную жену. Равнодушная к происходящему, она неподвижно сидела возле стройной жены де Люси. Хорошо, что хоть Агнес знает свое место, и если она когда-нибудь опрометчиво переступала границу его терпения, то громкий окрик и поднятый кулак всегда возвращали ее на свое место, заставляя виновато опустить глаза и закусить губу. Но некоторые женщины, воспитанные при недостатке суровой дисциплины, могли позволить себе огрызаться и грубить содержащим их мужчинам.

— Надеюсь, теперь ее хорошо охраняют.

— Да, конечно, но от этого восстание не становится менее опасным.

Железное Сердце взглянул на де Люси из-под густых седых бровей.

— Мне известно, что граф Лестерский был у вас и просил разрешения отправиться в Нормандию, чтобы поддержать силы короля, — заметил он, что-то рисуя столовым ножом на скатерти. — Судя по слухам, он собрал немало золота, чтобы обеспечить себе достойный поход.

Де Люси какое-то время молча смотрел на него, затем засмеялся и покачал головой.

— Клянусь Богом, Вильям, вы наперед обо всем знаете больше моего!

— Просто мне известно, возле каких дверей лучше подслушивать, — ответил с улыбкой Железное Сердце. — Кроме того, Лестер, по-моему, не делал из этого особого секрета.

— Вам никогда не нравились решения Роберта Лестерского, так ведь?

Улыбка на лице Вильяма исчезла.

— Его отец был крепким орешком — ему можно было доверить свою жизнь, а вот его наследнику я бы не доверил даже своего пса. Но как бы там ни было, у меня нет достаточных оснований для упреков. Просто какое-то предчувствие заставляет относиться к нему осторожнее. — И он ладонью похлопал себя по груди.

— Значит, и ревность здесь ни при чем, ведь ваши сыновья скорее предпочитают проводить время в его компании, чем в вашей? — спросил де Люси, пытаясь задеть его.

Железное Сердце подбросил свой нож вверх, ловко поймал его и отрешенно посмотрел в сторону.

— С чего мне ревновать? — проворчал он. — Я как был, так и остаюсь их отцом, а он — просто чучело, завернутое в золотые тряпки. Рано или поздно они устанут от его общества и оставят его, как только обнаружат, что скрывается за этими тряпками.

Де Люси нахмурился, так как не был в этом так уверен.

— Я хочу дать Лестеру одну возможность, — сказал он и, улыбнувшись, похлопал себе по животу. — Так подсказывает мне интуиция дипломата.

Железное Сердце глухо вздохнул и поставил перед собой кубок, чтобы слуги могли наполнить его вином.

— Я бы не стал так поступать.

Де Люси предпочел ничего не отвечать на это замечание и перевел разговор на другую тему. Подняв кубок, он сделал большой глоток вина и лукаво посмотрел на Вильяма.

— Вы уже знаете, что я поручил Джослину на это лето?

— Нет, но догадываюсь, учитывая нынешнюю ситуацию.

— Если появится такая возможность, я бы мог назначить его на пост королевского чиновника при каком-нибудь замке. Он уже показал свои великолепные способности, особенно за последние полтора года.

Вильям взглянул на свои короткие пальцы, покрытые многочисленными шрамами.

— Я уже забыл, сколько лет моему мальчику, — промямлил он, — и сколько лет мне. — Затем он засмеялся, но его смех прозвучал неожиданно грубо. — Крепкое у вас сегодня вино — я, кажется, захмелел! Да, чиновник из него выйдет отменный, если не сказать самый лучший.

Такое поведение Вильяма заставило де Люси обратить свой взор на женщин, которые до сих пор оставались в стороне от их беседы. Агнес де Роше казалась внешне безразличной, но у нее внутри все кипело от злости. Ее кулаки были крепко сжаты, а на шее проступили багровые пятна. В конце концов, они с Вильямом в ее присутствии обсуждали карьеру Джослина, что для Агнес было подобно пытке.

— Рогеза, почему бы тебе не отвести Агнес наверх и не показать ей новые ткани, которые нам доставили вчера из Италии? — предложил де Люси своей жене, надеясь, что его дипломатичная натура опять не подведет его.

— С вашего позволения, милорд, — пробормотала Рогеза де Люси, посмотрев на мужа взглядом, исполненным раздражения и понимания одновременно.

Де Люси ответил в свою очередь благодарным взглядом, а затем женщины поднялись и тихо вышли из гостиной. Вильям с облегчением вздохнул и позволил себе немного расслабиться.

— Когда на будущий год вашим оруженосцем станет Мартин, я думаю, что моя жена может немного пожить в монастыре, — сказал он, поглядывая на двери.

— А Агнес об этом знает? — спросил де Люси, потирая рукой подбородок.

— Пока нет, — неуверенно ответил Железное Сердце, — но не вижу причин для ее возражений. Она слишком много времени проводит в Арнсби. Давно пора было ее куда-нибудь отправить.

Де Люси ничего не сказал, продолжая смотреть в глаза своему собеседнику. Если Агнес де Роше была почти идеальной женой, то Вильям де Роше как муж был, безусловно, далек от совершенства. Ричард присутствовал на их свадьбе в качестве шафера почти тридцать лет назад и все это время видел, что в их браке было слишком мало согласия. А после того как появилась мать Джослина, стало совсем трудно поддерживать какую-либо гармонию между Вильямом и Агнес.

Вильям оставил нож в покое и, подняв кубок, сделал глоток.

— За будущую свободу, — провозгласил он тост. — И хватит об Агнес. Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.

* * *

Оруженосец Железного Сердца взял Агнес за руку, помогая ей слезть с лошади, и отвел ее на задний двор. Вильям тоже спешился. Из сада тянуло запахом мокрой после дождя травы и листьев, к которому примешивался запах разбросанного под ногами навоза и соломы. Стало смеркаться, но за садом еще виднелись отблески воды в Темзе. Из черных ворот конюшни вышел конюх со своим помощником, несшим на небольшой жерди фонарь. При этом тусклом свете Вильям заметил, что все стойла были переполнены лошадьми, только немногие из которых принадлежали ему.

Отдав поводья мальчишке, он, согнувшись, переступил через порог и, подбоченясь, стал внимательно разглядывать прибавление. Стройный каурый жеребец с бросавшимися в глаза белыми пятнами поднял голову от кормушки и, не переставая жевать, посмотрел на него большими умными глазами. Вильям хорошо знал Уайтсокса, так как его принесла одна из кобылиц в его табуне. Четыре года назад, когда Уайтсокс был еще совсем необъезженным, он подарил жеребца Джослину.

Агнес недовольно фыркнула.

— Сколько еще эти твари будут кормиться за наш счет? — вскипела она, но тут же замолчала, испугавшись собственной дерзости, так редко дававшей о себе знать.

— Это продлится всего пару дней. Потом их будут содержать на деньги казны, — ответил Вильям, думая совсем о другом.

Такой неожиданно мягкий тон взбодрил Агнес, и она продолжила:

— Вы же знаете, что Рагнар и Джослин на дух не переносят друг друга. А это может стать лишним поводом для вражды.

— Я хозяин в этом доме. Успокойся, никаких неприятностей не будет, — холодно проговорил он, похлопывая по крупу жеребца. — Кроме того, Рагнара сейчас здесь нет. Он опять где-то кутит вместе со своими дружками.

Агнес посмотрела на высокую стройную фигуру мужа, заметив, что он уже давно не приводил в порядок зачесанные назад волосы. Шестнадцатилетней невестой она любила его так страстно, что стоило ей только взглянуть на него, как у нее начинала кружиться от радости голова. И в первые месяцы их брака он был с ней настолько ласков, что она не сомневалась в том, что он тоже хоть немного любит ее. За все эти годы она родила ему четырех дочерей, и через три месяца, как появилась на свет последняя, Катарина, Агнес вновь забеременела. Слабая и изможденная, она смотрела, как он отправляется на войну. Оставшись одна, она молилась за него каждый день, натирая на коленях мозоли о холодный каменный пол.

Ее молитвы были услышаны, ибо спустя три месяца он вернулся цел и невредим, привезя с собой из Бретани группу наемников для охраны своего замка. Он также прихватил с собой женщину, сестру одного из наемников. Первые признаки беременности не портили ее внешности, и она, будто ярко вспыхнувшая свеча, сияла от радости. Именно эта женщина, темноволосая и зеленоглазая, подарила Вильяму сына, первого для него сына, так как у Агнес мальчик родился мертвым. Тогда-то, видя во взгляде мужа радость, триумф и благодарность, Агнес узнала, что такое ненависть.

С тех пор она родила ему троих сыновей, но их появление не вызывало у него такого же восторга. Как только в этот дом пришла Морвенна и родила Вильяму сына, Агнес пришлось отступить на второй план.

— Стоит Джослину здесь показаться, как у нас сразу возникают неприятности, — проворчала она.

Вильям обернулся и предупреждающе на нее посмотрел.

— Попридержи язык, пока я не засунул тебе в рот удила, — грубо ответил он.

Сжав губы, она повернулась и зашагала по двору, направляясь к лестнице, ведущей на верхний этаж дома. Она не хотела идти через гостиную, ибо тогда ей пришлось бы встретиться с этим незаконным сынком Морвенны. Служанка открыла Агнес дверь, которую та захлопнула с такой силой, что содрогнулись тихие летние сумерки.

Вильям сощурил глаза.

— Старая сука, — пробормотал он, зная, что не совсем справедлив к своей жене, но справедливость сейчас его меньше всего заботила. Даже в самых тайных уголках его души никогда не появится желания раскаяться или, тем более попросить прощения.

Войдя в гостиную, он увидел растянувшегося в его кресле Джослина, сидевшего перед камином. Рядом, на половике, расположился его оруженосец, склонивший голову над рукояткой ножа, которую он перематывал новой кожей. Что-то кольнуло в сердце Вильяма, когда он подошел к сыну. Боже, как он был похож на свою мать. Его зеленые глаза, милая улыбка — все пробуждало в Вильяме сладко-горькие воспоминания.

Джослин стремительно встал навстречу отцу и по-мужски крепко обнял. Они были одинакового роста и одного телосложения, ведь Вильям пока еще не позволил ослабнуть и провиснуть ни одному своему мускулу. Только вот черты лица выдавали пятьдесят лет тяжелой жизни.

— Ей-богу, ты растешь, как на дрожжах. Последний раз, как я тебя видел, ты, кажется, не был таким, — радостно отметил он и, освободившись от объятий сына, поспешил к камину. Оруженосец, сидевший на корточках, почтительно отскочил в сторону.

— Принеси вина, — приказал Вильям, — и два кубка. — Он взглянул на теплый плащ, свисавший с кресла до самого пола. — Надеюсь, ты не прочь выпить немного со своим старым отцом?

Джослин слегка покраснел.

— Конечно, сэр. Именно вас я и ждал.

Вильям улыбнулся и многозначительно посмотрел на него, предпочитая больше ничего не говорить. Если Джослин собирается ночью ехать в город, то его это не должно касаться, хотя свое любопытство Вильям мог скрыть с трудом. Ведь Джослин, как правило, избегал всю ночь напролет гулять в пивнушках и тавернах.

Оруженосец внес вино.

— Как прошел твой последний поход?

Джослин, покачивая головой, заулыбался и уставился в пол, затем поднял свои выразительные глаза.

— Вы всегда знаете, как ударить по скорлупе, чтобы расколоть орех!

— Назовем это богатым опытом.

И уже во второй раз за сегодняшний вечер Джослин пересказал историю о случайной встрече с Джайлсом де Монсоррелем.

— Он мерзок, как груда гнилой рыбы, — в заключение сказал он. — И с чего это ему вздумалось перетащить все свое богатство в Лондон?

С верхнего этажа доносились приглушенные женские голоса, затем раздался громкий стук от захлопнувшейся крышки сундука. Вильям с раздражением посмотрел наверх.

— Он ведь кем-то доводится Роберту Лестерскому, не правда ли? А Лестер получил у де Люси разрешение отправиться на следующей неделе в Нормандию, чтобы помочь королю Генриху. Так он, по крайней мере, утверждает. Но лично я скорее поверю песенке какого-нибудь бродячего музыканта.

Джослин задумчиво закивал; слушая рассуждения отца.

— Монсоррель тоже старается внести свой вклад. Насколько я знаю Джайлса, он никогда не отличался особой верностью королю. Если ему предоставить свободу выбора, я уверен — он предпочтет молодого Генриха.

Железное Сердце с отвращением фыркнул.

— Я бы ни за что не смог положиться на неопытного шестнадцатилетнего юнца, о котором говорят, что он такой же капризный, как потаскухи из Саутуорка. Но не забывай, что манипулировать тщеславным и испорченным мальчишкой намного легче, чем добиться расположения закаленного в боях зрелого мужчины, который к тому же уже сидит на троне последние двадцать лет. — Вильям глотнул вина. — А Джайлс де Монсоррель — полный дурак.

— И богатый дурак, унаследовавший недавно Рашклифф, — заметил Джослин.

— Недолго ему оставаться богатым, — проворчал Железное Сердце. — Он уже промотал большую часть денег, доставшихся ему вместе с приданым жены, не говоря уже о том, что она получила в наследство от умершего брата.

— Брата?

— Томас де Курсель. Во время одной ссоры он расшиб себе об каменный пол голову, в которой все равно были одни опилки. Я знал их отца, Роберта де Курселя. Он был не слишком строгим, но зато вполне порядочным. Земли, принадлежащие их семье, в основном находятся в графстве Дербишир, если к этому моменту их уже не распродал Джайлс де Монсоррель.

— Мне кажется, я помню Томаса де Курселя, — проговорил Джослин. — Худой и высокий, с истеричным смехом… Я не придавал ему особого значения, когда видел его на турнирах. Мастерством он не отличался и скорее был зрителем, чем участником, — растерянно добавил он. — Они очень не похожи со своей сестрой.

Напускное безразличие в голосе Джослина заставило Вильяма насторожиться.

— Сводной сестрой, — заметил он. — Они от разных матерей, — и, лукаво улыбнувшись, спросил: — Она ведь тебе понравилась?

Джослин немного покраснел.

— Мне было жаль ее, хотя не стану говорить, что она не заинтересовала меня. Думаю, я выглядел слишком добрым.

Отхлебнув немного вина, он вновь посмотрел на отца. Железное Сердце продолжал улыбаться, не скрывая своих чувств. То, как говорил о ней Джослин, доказывало, что ее образ прочно засел в его голове.

— Кстати, — начал он, — Джайлс де Монсоррель известен своей нездоровой ревностью.

— Ему незачем ревновать.

— Не пытайся меня обмануть. Да я всего лишь хочу дать тебе хороший совет.

— Мне сейчас не нужны советы.

Железное Сердце, хитро поглядывая на сына, от души рассмеялся.

— Ну что ж, в советах ты, значит, не нуждаешься, — заговорил он и, решив переменить тему, добавил: — Поговорим тогда о другом. Сегодня де Люси сообщил мне, что нанял тебя на все лето.

Джослин расслабился, но взгляд его остался по-прежнему напряженным.

— Конечно, награды за рыцарские турниры намного выше, но и риск достаточно высок. — И, пожав плечами, продолжил: — Служить в охране, может быть, и скучно, но зато постоянно сыт и при деньгах. А что мне еще нужно?

Вильяму стало неловко. В голосе Джослина не чувствовалось ни обиды, ни досады, но что-то подсказывало Вильяму, что он виноват перед ним. Его первый сын и единственный ребенок Морвенны был незаконнорожденным, а потому не мог претендовать на имения де Роше. Джослин был вынужден самостоятельно и любым способом пробивать себе дорогу в этой жизни. Вильям и так старался: многому обучил Джослина, снабдил его необходимым оружием, но на душе у него не становилось легче.

— Сомневаюсь, что тебе придется скучать, — произнес он, как только Джослин осушил свой кубок. — Ричард не любит выкладывать все сразу, но, думаю, он может предложить тебе что-нибудь, помимо службы в охране.

— Например?

— Об этом спроси у самого де Люси.

На мгновение узкие брови Джослина недоуменно приподнялись.

— Тогда я, пожалуй, потороплюсь, чтобы насладиться свободой, — сказал он и обвел опустевшую гостиную рукой. — Как видите, мои люди уже готовы к отъезду.

Вильяму показалось, что этот жест выдавал некое беспокойство, возможно, оставшееся у Джослина после встречи с Монсоррелем и его женой. Ему действительно не помешало бы сейчас отдохнуть в таверне или провести ночь с какой-нибудь женщиной, хотя ехать в Лондон ночью очень рискованное дело.

— Побереги себя, Джос, — сказал он, нахмурившись.

— Я всегда осторожен, — ответил Джослин и, холодно попрощавшись, открыл двери и растворился в летних сумерках.

Вильям тяжело вздохнул. Указав испуганному слуге рукой на соломенную подстилку, он подошел к камину и уселся, собираясь допить вино. Его мысли вернулись к матери Джослина. Морвенна. Стоило ему прошептать это имя, как начинало колоть сердце.

Она была всего лишь сестрой наемника, и он хорошо помнил, как одним весенним вечером в 1144-м году заплатил ей за услуги. До Морвенны он мог только мечтать о такой женщине. И вот она появилась, навсегда разбив его сердце. Пять лет она была рядом. Он вспомнил тот вечер у костра, когда она развязала свои густые темные волосы, и представил ту ночь, когда эти волосы были аккуратно уложены вокруг безмолвного холодного лица. Рядом с ней положили маленькую мертворожденную дочь. Она ушла, и больше ничего не напоминало о ее существовании, исключая разве что недоумевающего четырехлетнего мальчика и не менее смущенного мужчину тридцати двух лет.

Один Бог знает, как он возненавидел Агнес в первые месяцы после смерти Морвенны. В его душе совсем не осталось места нежности или даже терпению. Вместо того чтобы радоваться, что Агнес вновь забеременела и вот-вот родит ему ребенка, он испытывал одно только раздражение. Вильям знал, что к своим собакам относится намного лучше, чем к собственной жене, но ничего не мог с собой поделать. Стоило ему посмотреть на Агнес, как перед глазами появлялось бледное, безжизненное лицо Морвенны. Его уверяли, что это был несчастный случай, что она споткнулась на лестнице и упала. Начались схватки. Двое суток она истекала кровью и в конце концов умерла. А он даже не успел с ней попрощаться.

Стоявшая возле него на подставке свеча затрещала, догорая, и он вздрогнул, очнувшись от нахлынувших воспоминаний. В темных углах на соломенных матрасах спала прислуга. Обычно они укладываются поближе к огню, но сегодня никто не смел вторгнуться в его одиночество. Железное Сердце тяжело встал на ноги, выплеснул последние капли вина в огонь, послушал, как они тут же зашипели, превращаясь в пар, и устало побрел к постели.

* * *

Дом графа Лестерского стоял на Стрэнде, одной из самых больших улиц Лондона. Даже в сумерках было заметно, что деревянный дом с крышей, покрытой красной черепицей, выстроен недавно. Черепица, безусловно, стоила дороже соломы, но зато надежнее на случай пожара. Внутри и снаружи на стенах висели факелы, освещавшие гостей, многие из которых еще толпились на заднем дворе, в то время как другие уже успели занять удобные места в гостиной. Приправленная травами баранья туша, насаженная на вертел, роняла на угли капли жира. За ней присматривал захмелевший поваренок, суетливо носившийся вокруг нее, не выпуская из рук кружку с вином.

Джослин остановился, не решаясь приблизиться к дому. В одном из углов двора он увидел знакомых ему воинов, служивших юстициарию де Люси. Он бы мог сейчас присоединиться к ним. Их дружный хохот манил его. Пока Джослин мешкал, к нему подошла стройная молодая женщина с томным взглядом. Она улыбнулась ему и соблазняюще завиляла бедрами. Не упуская ее из виду, он наконец переступил через порог и вошел в переполненную людьми гостиную.

За стоявшими вдоль стен столами вплотную сидели рыцари и вассалы Лестера. Среди них Джослин узнал фламандского полководца, с которым ему часто приходилось сталкиваться во время турниров, а также двоих прославленных рыцарей, зимовавших в этом году у графа. В дальнем конце гостиной, под двумя скрещенными знаменами, сидел сам Лестер. В свои тридцать лет он уже был достаточно упитанным, но, несмотря на то, что его мышцы оплыли жиром, оставался по-своему красивым. В эту минуту он, приветствуя, обнимал прибывшего на сломанной телеге Джайлса де Монсорреля, который по пути уже успел напиться, судя по его размашистым жестам и чересчур громкому голосу. По другую сторону от Лестера, налегая на стол, чтобы было лучше слышно, и продолжая обгладывать куриную ногу, сидел еще один его родственник, Убер де Бомон. Семейная склонность к полноте у него проглядывалась в двойном подбородке. Впрочем, Джослин его плохо знал. Слышал только, что он пользовался дурной славой, прослыв необыкновенным расточителем, немало промотавшим за последние три года в компании взбунтовавшихся сыновей короля.

Решив, что ему лучше оставить эту пьяную компанию и провести ночь с той девушкой, Джослин повернулся и собрался уже уходить, но вдруг его окликнули:

— Эй, приятель! — Джослин очень хорошо знал, кому может принадлежать этот тон. Ладонь тяжело опустилась на его плечо. — Как все, пришел на дармовой ужин?

Джослин нехотя обернулся и посмотрел в лицо своему сводному брату.

— Элфлин, принеси вина для нашего высокого гостя! — приказал Рагнар де Роше и язвительно улыбнулся.

Темноглазая девушка недовольно ухмыльнулась и удалилась. Рагнар уселся и, растолкав соседей, очистил место для Джослина, указывая ему рукой на скамью. Но в этом жесте скорее был вызов, чем приглашение. За этим же столом среди остальных рыцарей сидел другой брат, Иво. Он был па два года моложе Рагнара, но во всем старался на него походить.

— Приехал продать свой меч? — поинтересовался Рагнар. — Лестер теперь хорошо платит, а тебе судя по всему деньги сейчас особенно нужны, — сказал он, осматривая одежду Джослина, которая, хотя и была сшита из отличной шерсти, уже изрядно износилась. Кроме того, она совершенно не была украшена вышивками.

— У меня уже есть поручение, — ответил Джослин. — И я не настолько беден, чтобы хвататься за любое предложение.

— О-о! — ехидно протянул Рагнар. — Так сказать, живем по принципу?

Иво нервно захохотал.

— Что-то я раньше не слышал о наемниках с принципами! — захлебываясь от смеха, проговорил он, посматривая то на Джослина, то на Рагнара, ожидая их реакции на свое замечание.

— Ты никогда не узнаешь, что такое принцип, Иво, если к тебе кто-нибудь не подойдет и не ударит по лицу, — с презрением парировал Джослин.

Девушка вернулась, держа в руках желтый кувшин, из которого она наполнила их кубки крепким красным вином. Рагнар схватил ее за руку и дернул, заставив ее упасть ему на колени. Она завизжала, но не стала сопротивляться, когда он, обхватив ее за талию одной рукой, второй пополз ниже.

— Значит, ты уже получил задание? — переспросил Рагнар.

— От юстициария де Люси. До Михайлова дня. — Джослин глотнул вина, чувствуя, что приближаются неприятности. Внутри у него от злости кипела кровь. Глаза Рагнара тоже налились кровью.

Он стянул с плеч девушки одежду и поцеловал ее в грудь.

— По-твоему, ты дотянешь до этого дня? — спросил он, не отрывая губ от ее нежной кожи.

— Подумай лучше о себе, — ответил Джослин и брезгливо оглядел всех собравшихся. — Если ты считаешь, что поход в Нормандию — самый легкий путь к славе, то у тебя мозги действительно находятся в заднице.

Иво хихикнул. Рагнар оторвался наконец от женской груди и поднял голову, выставив вперед подбородок, слабо поросший бородой.

— Тебе придется ответить за свои слова, — проговорил он, побелев от злости.

— Зачем? Я же сказал правду.

Рагнар уже готов был ударить, но остановился, заметив одного дворянина, как раз проходившего мимо них.

— Убер, — сказал он, взяв его за рукав, — вы знакомы с моим братом Джослином?

Убер де Бомон, переминаясь с ноги на ногу, давал понять, что ему необходимо срочно выйти во двор. Он быстро кивнул Джослину, едва посмотрев в его сторону.

— Лицо вроде бы мне знакомо. Я, наверно, видел вас на Пасху в Париже.

— Прошлым летом я участвовал в турнирах под Тулузой.

Де Бомон нахмурился, шепотом повторяя слова Джослина. Вдруг выражение его лица изменилось.

— Ах да, вспомнил, — заговорил он, но голос его звучал совсем не радостно. Он снова повернулся к Рагнару. — Он ваш брат, вы сказали?

— Сводный брат, — ответил Рагнар и, отчетливо выговаривая каждое слово, добавил: — Он внебрачный сын моего отца, который подхватил во время похода одну шлюху, успевшую до этого уже со многими побывать.

Одна из служанок вскрикнула, стараясь поскорее проскочить мимо Джослина, занесшего руку для удара. Братья набросились друг на друга с кулаками. Кубки полетели в разные стороны, разбрызгивая свое содержимое. Кувшин опрокинулся со стола и раскололся надвое, образовав на дубовом полу красную лужу. Джослин на мгновение повалил Рагнара на стол, пропитав его рубаху анжуйским вином, оставшимся на ней в виде огромного кровавого пятна. Затем братья повалились на пол и начали кататься по дубовым доскам.

Испуганный Убер де Бомон, совершенно забыв о своем переполненном мочевом пузыре, раскрыл рот. Иво, нервно вытирая ладонью рубаху, забрызганную вином, расталкивал собравшихся, пробираясь поближе к драке. Его обычно бледное лицо слегка порозовело.

Рагнар прижал Джослина к полу и быстро выхватил из ножен стальной кинжал. Но Джослин успел оттолкнуть его ногой, так что тот отлетел к камину, ударившись головой о кирпичи. Рагнар взвыл, но, не теряя времени, перевернулся на бок и снова вскочил на ноги, сжимая кинжал на уровне пояса. Он бросился на Джослина, но тот опять сумел увернуться. Улучив момент, Джослин вынул нож, висевший у него на кожаном ремне, но остановился, заметив, что Рагнар продолжает неподвижно лежать. Тяжелый сапог одного из воинов крепко прижимал к полу его руку, все еще не выпускавшую кинжал.

Джослин поднял глаза и увидел мужчину с дородной фигурой и удивительно коротко подстриженными светлыми волосами. Вокруг проницательных серых глаз уже наметились ранние морщинки. Джослин узнал Брайена Фитцренара из Рейвенстоу. Он был одним из лучших воинов де Люси, служивших в разведывательных отрядах.

— Довольно, — сказал Фитцренар и нагнулся, вырывая из руки Рагнара его оружие. Он с раздражением, но по-дружески посмотрел на Джослина. — А вам я советую сейчас уйти, пока не случилось чего похуже, — обратился он к нему, сохраняя в голосе спокойствие.

Джослин оглядел гостиную. Гости, изредка на него посматривая, вновь вернулись к своим беседам. Джослин чувствовал в их взглядах вражду, презрение и, может быть, немного любопытства. Лицо Лестера также оставалось гневным. Зато вот Джайлс, изрядно набравшись вина, уже ничего не видел, опустив голову и раскидав свои волосы по липкому столу.

Фитцренар поднял ногу и позволил Рагнару встать, но кинжал он, похоже, не собирался ему возвращать. Тяжело дыша, Рагнар уселся на скамью. Его дорогая одежда была совершенно испорчена огромными пятнами вина, к которым теперь еще прилипла солома.

— Когда-нибудь я убью тебя! — зарычал он на Джослина, и его лицо побелело от злобы.

— Тогда я стану почаще оглядываться назад, — ответил Джослин. — Только сзади ты не побоишься наброситься на меня.

Вытирая тонкую струйку крови возле уголка рта, он вышел во двор. Его дыхание оставалось неровным, а в глазах кипели слезы обиды и унижения. Он знал, что поступил неверно, знал, что ему следовало проще ко всему отнестись, но ничего не мог с собой поделать.