Алтарь в крохотной часовенке сверкал так, словно был усыпан драгоценными камнями. Свет, исходящий от тонких остроконечных восковых свечей, выхватывал из темноты холодные каменные стены. Погруженные в полумрак, паломники, казалось, находились наедине с Богом. На обращенной к ним поверхности серебряного с позолотой креста, возвышавшегося над алтарем, словно рябь на воде, мелькали отражения огоньков. Сверху, обратив вниз смиренный лик, смотрела на молящихся статуя девы Марии, облаченная в голубые одежды. Лежащий у нее на руках круглолицый младенец Иисус поднимал деревянную руку для благословения. В ларе для пожертвований, стоявшем в ногах матери Божьей, можно было увидеть все: от простых цветочных венков и дешевых фигурок из глины и дерева до серебряных и бронзовых браслетов и крестов, инкрустированных полудрагоценными камнями.
Бенедикт, преклонив колени, стоял перед крестом и выкрашенной в неестественно розовый цвет статуей. От каменного пола тянуло холодом. Рана на бедре, растревоженная в дороге, мучительно ныла. Он встал с постели всего несколько дней назад и, как только почувствовал себя способным сесть в седло, приехал в селение, где похоронили Жизель.
Сейчас Бенедикт отчаянно пытался сосредоточиться на том, что происходило в часовне. Он знал, что должен хоть на несколько мгновений забыть о своих болях и несчастьях, попытаться отгородиться от кошмаров реальности… Ave Maria, Regina caelorum, Beata Maria… Перед глазами застыла блаженная улыбка девы Марии. Бенедикт сжал в ладони футляр с мощами — холодные выступы агатов и изумрудов впились ему в кожу.
Он решил оставить Жизель здесь, в крохотной деревушке, расположенной у дороги на Компостелу. Молитвы ежедневно проходящих мимо паломников успокоят ее душу. Мысль о том, чтобы разрыть могилу и достать из нее тело жены, казалась Бенедикту кощунственной и безумной Всю дорогу до деревни, милю за милей, молодого человека терзали сомнения. Они сдавливали его мозг подобно металлическому обручу, но в конце концов он решил поступить так, как задумал с самого начала.
— Сеньор Бенедикт, — окликнул его тихий чужой голос Затем кто-то негромко прокашлялся.
Оглянувшись, Бенедикт увидел Анджело Сжимая шляпу в руке, воин опустился перед алтарем на колени и перекрестился.
— Извините за беспокойство, — смущенно пробормотал он, — но господин Фейсал просил передать, что время поджимает Нам пора отправляться в путь, чтобы прибыть к месту назначения до темноты.
Бенедикт разжал пальцы и посмотрел на футляр.
— Я готов. — Поднявшись на ноги, он шагнул к статуе и положил у ее ног сверкающую камнями коробочку — она принадлежала Жизели и должна была остаться здесь У него в памяти навсегда запечатлелось восторженно-благоговейное лицо жены, когда она взяла из рук торговца мощами эту коробочку Она будто не верила своим глазам, дивясь, что такое чудо может существовать на свете и принадлежать ей. Бенедикт перекрестился и, не оглядываясь, вышел из часовни. Быстрым шагом он прошагал мимо кладбища, так и не заглянув на него Что он мог там увидеть, кроме свеженасыпанного холмика земли?
Фейсал уже ждал его, держа за поводья пегого андалузского мерина и невысокую крепкую лошадку, приобретенную специально для раненого Мавр посмотрел на молодого человека с сочувствием, но не сказал ни слова Бенедикт тоже хранил молчание Его сердце переполняла скорбь, в горле пересохло, в глазах жгло.
Они ехали в тишине довольно долго Светло-рыжая лошадка неторопливо вышагивала по дороге, проторенной сандалиями паломников Постепеннр боль в сердце Бенедикта немного стихла, глаза просохли от слез.
— Я не любил ее, — виновато произнес он, обернувшись к спутнику, — но она была частью моей жизни и частью меня самого. Теперь ее отрезали.
Фейсал кивнул, но не сказал ни слова, давая собеседнику возможность излить душу Опытный лекарь, он знал, что рана заживает быстрее, когда ее очищают.
— Нас обручили еще детьми Когда мой отец понял, что я разбираюсь в лошадях лучше, чем в винных бочках, он, заботясь о моем будущем, провел брачные переговоры со своим другом — самым лучшим коневодом Нормандии. — Бенедикт поморщился. — Беда только в том, что в итоге меня обручили не с той его дочерью.
Фейсал удивленно вскинул брови.
— У вашей жены есть сестра?
— Сводная Жизель была законнорожденной дочерью Рольфа Джулитту же родила его сакская госпожа.
— Госпожа?
— Другими словами, любовница Хотя я склонен думать, что на роль его настоящей жены больше годилась она, чем законная супруга, Арлетт.
— А-а-а.
Ненадолго воцарилась напряженная тишина. Бенедикт шумно вздохнул: говорить о Джулитте было неимоверно тяжело, хотя ее образ сиял в его памяти куда ярче, чем образ Жизели.
— В детстве Джулитта ходила за мной по пятам, болтая при этом без умолку. Помню, что считал ее забавной, но ужасно надоедливой маленькой девочкой. У нас была разница в четыре года. Однажды я спас Джулитту от рассвирепевшего гусака и с того дня стал ее героем. Она жить не могла без забав и проделок. И даже когда повзрослела, почти не изменилась. Я терпел ее выходки, как терпел бы их от младшей сестры.
Фейсал выразительно причмокнул.
— Вы хотите сказать, что с возрастом стали относиться к ней как-то по-другому?
— Обстоятельства сложились так, что мы не виделись много лет, и когда снова встретились, Джулитта только-только начала превращаться из девочки в женщину. К тому моменту я был уже восемь лет помолвлен с Жизелью. Наверное, разлука длилась слишком долго: я уже не мог относиться к Джулитте как к сестре. — По мере того как Бенедикт рассказывал молчаливому спутнику свою историю, его лицо становилось все мрачнее. — Я надеялся, что совместное паломничество поможет нам с Жизелью создать полноценную семью Теперь вы сами видите, что из этого вышло.
— Да, вижу. Вы оказались на перепутье, — философски заметил Фейсал. — И дальше вам предстоит нести тяжкое бремя в одиночку. Уверен, придет время — и все станет на свои места, а пока. Мужайтесь и терпите.
— Мудрость пророка? — спросил Бенедикт, разрываемый надвое отчаянием и жалостью к себе.
— Нет, совет друга.
Молодой человек вымученно улыбнулся.
— Хвала Аллаху! Надеюсь, он вознаградит меня за терпение.
— Хвала Аллаху! — с жаром откликнулся Фейсал, сложив руки в молитве.
Родриго Диас де Бивар, которого мавры называли Эль Сидом, что в переводе с их языка означало «господин», полностью соответствовал этому титулу. Сама его высокая фигура с широкими плечами и узкими, как у атлета, бедрами внушала уважение. Смуглое лицо с выпуклым лбом и волевым подбородком обрамляли зачесанные назад темные с проседью волосы, величественно ниспадавшие на воротник шелковой темно-красной туники. Эль Сид надевал ее по торжественным случаям, в обычные дни предпочитая стеганый золоченый жилет, перепоясанный ремнем, на котором висел неизменный меч.
Приближаясь к нему в сопровождении Фейсала, Бенедикт с интересом озирался по сторонам. Огромный зал напомнил ему зал в Улвертоне, хотя и превосходил его по размерам и богатству внутреннего убранства. В дерзких формах и красках гипсовой лепнины чувствовался мавританский дух. У камина лежал яркий ковер.
Пара поджарых белых псов в широких ошейниках бросились к Бенедикту и настороженно обнюхали его. Фейсала они поприветствовали игривым вилянием хвостами и радостным пританцовыванием. Мавр нежно потрепал псов по ушам, чем привел их в еще больший восторг.
Сидевший за столом в компании нескольких мужчин, Эль Сид поднял голову и, увидев лекаря, улыбнулся и показал ему место рядом с собой.
Не успел Бенедикт склониться в почтительном поклоне, как мавр схватил его за руку и потянул за собой. Собаки, виляя хвостами, путались под ногами. Поспешивший навстречу гостям слуга схватил псов за ошейники и отвел их в сторону.
— Итак, — заметил Эль Сид, извинившись перед собеседниками и обернувшись к Фейсалу и Бенедикту, преклонившим колени перед его резным креслом, — ты наконец-то соизволил вернуться, да? Я на пару дней отпустил тебя в горы собирать лечебные травы и ухаживать за больным другом, а ты совсем пропал из вида.
Сдержанные и суровые интонации в голосе Эль Сида заставили Бенедикта напрячься. Опасаясь навлечь на свою голову гнев, он бросил на хозяина замка взгляд из-под опущенных ресниц, увидел в его черных глазах лукавые искорки и успокоился.
— Искренне сожалею, мой господин. Я спешил предстать перед вашим светлым взором, но, увы, меня задержали похоронные дела. — Фейсал негромко крякнул и согнулся в поклоне еще ниже, будто приветствовал самого Аллаха.
Последние слова лекаря, видимо, обеспокоили Эль Сида.
— Надеюсь, господин Педро здоров?
— О, я оставил его в добром здравии, мой господин. Правда, теперь он время от времени будет ощущать неприятные боли в груди, но я дал ему великолепное лекарство, которое он должен принимать ежедневно. Если господин Педро последует всем моим советам, то проживет долгую жизнь.
Лицо Эль Сида прояснилось.
— Вот и хорошо. Я должен закончить с одним делом, а пока прошу вас обоих подняться и присесть вон туда. — Он указал на мягкую кушетку, стоявшую по другую сторону стола.
Фейсал и Бенедикт немедленно выполнили его распоряжение и сели за стол, где их уже ожидали принесенные слугой подносы с яствами и напитками. Последние несколько дней Бенедикт был погружен в мрачные раздумья и почти не думал о еде, но сейчас, обмакнув кусок хлеба в блюдо со свежим оливковым маслом, ощутил дикий голод. Ему хотелось наброситься на угощения и проглотить все, не разжевывая. Но он помнил о приличиях и неторопливо, кусочек за кусочком, поедал изысканнейшие блюда, которых не пробовал уже давно: сочное мясо молодого ягненка, сдобренное горными травами и поджаренное на вертеле, голубей в перечном соусе с вином и чесноком, фрукты и маленькие сладкие лепешки.
Между тем Эль Сид распрощался со своими гостями и переключил внимание на лекаря и его молодого спутника.
— Итак, — сказал он, перекатывая в ладонях фигу и внимательно разглядывая Бенедикта, — пора перейти к похоронным делам. Как вас зовут?
Бенедикт торопливо проглотил последний кусок лепешки и поднял голову.
— Бенедикт де Реми, норманн родом из Руана.
— Мы нашли его истекающего кровью от ран и чуть живого от холода, — объяснил Фейсал. — Он шел с группой паломников, но всех его спутников перерезали баскские горцы. Там погибла и его жена. Все это время я ухаживал за ним, а теперь привел к вам.
Услышав о грабителях, Эль Сид побледнел.
— Эти мерзавцы не заслуживают пощады, — гневно бросил он, обнажив крупные белые зубы, и с сочувствием взглянул на Бенедикта. — Да будут прокляты те, у кого поднялась рука на мирных паломников. Мне искренне жаль, что на вашу долю выпала такая горькая участь. Обещаю найти и казнить негодяев.
— Благодарю вас, сэр.
— Разумеется, я понимаю, что это слабое утешение для вас. Смерть жены — тяжелейшая потеря.
Бенедикт молча опустил глаза. Ему не хотелось говорить о Жизели — все, что мог, он уже рассказал Фейсалу. Не хотелось говорить и о грабительском нападении, тем более что все, что он помнил, это сидящих на трупах стервятников, темные фигуры с ножами и убитую Жизель.
— Вы по-прежнему намереваетесь добраться до Компостелы?
— Да, сэр Таким образом я исполню последнюю волю своей жены. Однако паломничество — не единственная цель моего приезда в вашу страну. Мой тесть, Рольф де Бриз, разводит боевых коней. Я состою в деле и приехал сюда, чтобы купить для его табуна нескольких иберийских жеребцов.
Эль Сид смерил Бенедикта долгим оценивающим взглядом. Он видел перед собой молодого человека, красивого и стройного, с тревожным взглядом, сурово поджатыми вследствие страданий и душевных мук губами и изящными тонкими руками. Серьезный коневод или безусый юнец? Родриго Диас мог представить этого красавчика распевающим любовные песенки в компании девушек, но не осматривающим лошадей посреди пыльного двора. Впрочем, внешность зачастую обманчива. Судя по всему, добрый мудрец Фейсал поверил каждому слову юного паломника, но его, Родриго Диаса, жизнь научила не верить словам.
— Я могу помочь вам в этом деле, когда вы окончательно поправитесь. Полагаю, мои табуны заслуживают внимания знатока.
Лицо Бенедикта оживилось, глаза засверкали. Чувствуя все большее расположение к гостеприимному хозяину, он рассыпался в словах благодарности.
Эль Сид пожал могучими плечами.
— Мне будет нетрудно и даже приятно показать вам своих скакунов, — ответил он, не сводя с гостя глаз. — Вы владеете каким-нибудь оружием?
Бенедикт ненадолго задумался.
— Не знаю, что и ответить, сэр. Я знаю основы искусства владения мечом и неплохо управляюсь с копьем и щитом. Мне частенько приходилось упражняться с оружием в седле для того, чтобы определить возможности и качества лошади. Не из каждого жеребенка можно вырастить хорошего боевого коня.
Эль Сид молча кивнул головой, продолжая размышлять о таких сторонах человеческой натуры, как обманчивость внешности и речей. Впрочем, он не любил делать скоропалительных выводов.
Молодой жеребец обладал чудесной шкурой цвета расплавленной бронзы, стройными ногами и великолепными мышцами, серебристой гривой и роскошным хвостом, свисающим до самой земли.
Заметив на лице Бенедикта выражение восхищения и изумления, Эль Сид самодовольно улыбнулся.
— Теперь он ваш, — заявил он. — Пусть мой подарок заменит вам коня, уведенного разбойниками.
— Я перед вами в неоплатном долгу, сэр, — взволнованно проговорил Бенедикт. — Многие норманнские лорды отдали бы за такого красавца все до последнего гроша.
— Ничего не хочу слышать о неоплатных долгах, — отрезал Эль Сид. — Мои подарки не накладывают обязательств на тех, кто их получает. Это проявление доброй воли. Других лошадей из моего табуна вы можете покупать или не покупать — дело ваше, но этого непременно примите. Я привез его с юга, из Андалусии. Родословная этого жеребца уходит корнями чуть ли не в библейские времена. По крайней мере, так меня уверяет управляющий, а он знает толк в лошадях.
Бенедикт обошел вокруг жеребца. Влажные поблескивающие глаза животного смотрели с любопытством, голова плавно покачивалась, ноздри жадно втягивали воздух, принюхиваясь к незнакомому запаху. Утром Бенедикт предусмотрительно прихватил с собой несколько фиников, но не торопился вынимать их. Уловив аромат лакомства, жеребец вытянул шею и ткнулся мордой в кожаный мешочек, висевший у молодого человека.
Эль Сид от души рассмеялся. Улыбаясь, Бенедикт отошел на несколько шагов, повернулся к коню спиной и вытащил из мешочка два финика. Увлекая за собой сопротивляющегося конюха, жеребец последовал за ним Затем, подойдя совсем близко, положил голову ему на плечо и слизнул оба финика с протянутой ладони. Прожевывая угощение, конь то опускал, то поднимал голову, покачивая сильной шеей и вынуждая несчастного конюха болтаться на поводьях, как неумелого звонаря на колокольне. Покончив с финиками, жеребец аккуратно, как на званом обеде, выплюнул косточки и начал беспокойно озираться по сторонам в надежде получить добавку.
Бенедикт взял поводья и, вставив ногу в стремя, уверенным движением вскочил в седло. Ноющая боль в бедре напомнила ему о ране.
Почувствовав непривычную тяжесть на спине, жеребец возмущенно заржал и начал брыкаться. Всадник умело управлялся с ним, то натягивая, то ослабляя поводья. Его гибкое тело, казалось, слилось с телом животного в единое целое. Бенедикт быстро определил характер жеребца: тот осознавал, насколько привлекательны для глаза его бронзовая шкура и роскошный хвост, и своим норовом как бы проверял всадника на прочность, опасаясь попасть в руки слабака, клюнувшего на его своеобразную внешность, и только. Бенедикт знал категорию людей, видевших в лошадях либо бездушную игрушку для развлечений, либо рабочую скотину, годную только до поры до времени.
Он был другим и с любовью и грустью вспоминал смирного, преданного Сайли, и маленького прыткого пони, на котором ездил в детстве, и пришедшего ему на смену упрямого пегого мерина. Разве мог юноша забыть теперь уже старого и дряхлого Слипнира, ветерана сражения при Гастингсе? Или Фрею, золотистую кобылку Джулитты?
Бенедикт подумал о том, что от Фреи и жеребца, подаренного ему Эль Сидом, могло получиться превосходное потомство. От открывшихся перспектив у него голова пошла кругом.
— У него есть имя?
Эль Сид кивнул.
— Мы назвали его Кумби.
— Кумби?
Услышав свое имя, жеребец повел чуткими ушами и снова поднялся на дыбы. Ожидавший подобного, Бенедикт резко натянул поводья, давая жеребцу понять, кто его хозяин, а затем слегка ослабил их.
— Так называется город, расположенный далеко, очень далеко отсюда, в королевстве Гана, как его называют мавры. Там есть много золота и огромных лугов, на которых пасутся превосходные выносливые лошади. Правда, по размерам они немного уступают вашему Кумби.
Бенедикт широко улыбнулся.
— О, не сомневаюсь, что мой тесть будет рад разузнать об этой стране. Путешествовать и познавать новое — его главная страсть.
— Из ваших рассказов я успел понять, что он знаменитый в ваших землях коневод. Странно, что он никогда не бывал за Пиренеями.
— Но всегда мечтал об этом. Мечтал и откладывал поездку на «один прекрасный день». Это единственная его мечта, еще не потерпевшая крах.
Эль Сид вопросительно посмотрел на юношу, но в этот миг жеребец, почувствовав слабинку, снова попытался проявить норов, и Бенедикту пришлось успокаивать его. Затем, когда Кумби ослабел и, похоже, смирился со своей участью и новым хозяином, юноша взял в руки принесенные по его просьбе пику и щит. Теперь, когда он мог управлять скакуном только при помощи голоса и ног, все зависело от сообразительности и интуиции последнего. И Кумби не разочаровал всадника, проявив все ожидаемые от него качества..
Эль Сид не без удовольствия наблюдал за этой парой. Гибкий и подвижный молодой человек держался в седле легко. Как мавр. Сомневаться не приходилось: Бенедикт де Реми знал свое дело. Эль Сид терпеливо дождался, пока гость опробует коня, и, когда тот спешился, отвел его к управляющему, на ходу бросив несколько слов похвалы по поводу отличной езды.
Управляющего, сморщенного худого старика, звали Санчо. По его телу, состоящему исключительно из костей и кожи, можно было подумать, что лет двадцать назад оно прошло обряд бальзамирования и только поэтому не развалилось до сих пор. Три зуба, будто случайно торчавшие во рту старика, давно превратились в уродливые пожелтевшие пеньки. Один глаз Санчо покрывала мутная пленка, зато другой, с окаймленным неестественно белой полоской зрачком, посмотрел на Бенедикта таким проницательным, острым как нож, взглядом, что юноша поежился.
Эль Сид стоял в стороне и с любопытством наблюдал за ними.
— Значит, ты и есть опытный коневод из Нормандии? — скептически уточнил Санчо скрипящим, как плохая дверь, голосом. — Может, оно и так. Но здесь, в Кастилии, это никого не волнует. Для того чтобы люди оценили тебя по достоинству, тебе придется изрядно попотеть.
— Я не боюсь работы. И быстро учусь, — твердо ответил Бенедикт… — Вернее, учился. Раньше.
Старик смачно плюнул себе под ноги и дико сверкнул зрячим глазом.
— Может, ты решил, что я, Санчо, возьмусь обучать тебя?
— А откуда вы взяли, что я хочу учиться у вас? — в тон ему откликнулся Бенедикт.
Несколько мгновений они стояли молча, вперив друг в друга суровые взгляды — тщедушный старик, переживший больше шестидесяти знойных иберийских лет, и стройный, гибкий как молодое деревце, юноша, полный жизненных сил.
— Я разбираюсь в лошадях. И в людях, — менее враждебным тоном сказал Санчо, которого строптивость незнакомца скорее заинтересовала, чем оскорбила.
— Я тоже, — уверенно заявил Бенедикт и искоса взглянул на смотрящего на них с легкой улыбкой Эль Сида. Старик это заметил.
— Но никто не разбирается в людях лучше, чем Сид, — обронил он. — Должно быть, он обнаружил в тебе нечто стоящее, если подарил тебе Кумби и решил продать несколько лошадей из своего табуна. Может, со временем я узнаю, что он в тебе нашел.
Бенедикт любезно улыбнулся в ответ.
— Того же мнения я придерживаюсь и на ваш счет.