УЭЛЬСКАЯ ГРАНИЦА,

ОСЕНЬ 1197 ГОДА

Первый ожесточенный ветер осени швырнул язвительные плети дождя в лицо Александра и заставил его согнуться в седле. Опустив голову, поджав хвост, струящийся между задними ногами, Самсон пробивался через возрастающий шторм.

Когда, они утром выехали из Торнбери, погода была просто чудесная — бодрящий бриз, преследующий косматое облако по бледно-синему небу и покрывающий рябью воды устья Северна. Теперь, в сумраке, вся синева была поглощена тьмой, и бриз стал ветром, который теперь угрожал превратиться в бурю. Он ревел среди деревьев с обеих сторон дороги подобно дикому зверю, срывая мириады листьев с ветвей и рассеивая их в темной дали.

Александр подумал о том, чтобы остановиться и найти защиту среди деревьев, но после краткого размышления он решил поспешить в Чепстоу. Даже если он прибудет после наступления темноты, он будет иметь приличную еду и ночлег. Чепстоу был частью владений Уильяма Маршалла, и Александр имел послание от графа к его кастеляну. Лорд Уильям использовал Александра в качестве курьера последним летом, и Чепстоу был только одним из мест на маршруте. Были еще богатые южные поместья Кэвершем и Оксон, расцветшие от обильных урожаев последних лет. Оттуда он поехал к владениям тещи Маршалла в Вестон, чтобы доставить семейные письма графине, и после краткого отдыха, данного себе и Самсону, двинулся дальше на запад к Бристолю и через Северн к Чепстоу. Оттуда он направлялся в Пемброук, чтобы затем присоединиться к Маршаллу в Нормандии.

Жизнь Александра в поместьях Маршалла не менялась, никогда не становилась унылой и была заполнена с рассвета до заката задачами и требованиями. Рабочая лошадка, сам не способный сидеть без движения, лорд Уильям требовал того же самого от своих рыцарей. Если Александр не выполнял обязанности эскорта, обеспечивая защиту, или не разъезжал как посыльный, то был занят с пером и пергаментом, действуя как еще один писец в загруженной администрации Маршалла. Даже во время его символического досуга Александра вызывали, чтобы он играл и пел, или маленькие сыновья Маршалла хотели кататься на спине Самсона и нападать с деревянными мечами и щитами. Дни не становились чрезмерно длинными.

Александр поглядел на темнеющее небо и нахмурился. В конце концов, еще не очень поздно.

Все это время, даже замерзая, промокая и голодая, как бывало, Александр никогда не был настолько доволен жизнью. Он имел перспективы и цели достойные, которые приносили плоды — одобрение Маршалла, и позволяли гордиться хорошо исполненными заданиями. В двадцать два года путь, по которому он путешествовал и физически, и мысленно, увез его далеко от испуганного, непокорного мальчика, который сбежал из стен монастыря. Тот мальчик был все еще с ним, но его черты были уже неясны, и размытый след тех прежних эмоций не отзывался ничем больше; чем случайным приступом боли.

Перед глазами возникли стены замшелого замка на фоне тяжелого облака. Взгроможденный на узком горном хребте выше реки Уэй прямоугольный замок Чепстоу простоял почти сто тридцать лет. Построенный последователем Завоевателя как часть линии защиты, удерживающей Уэльс, он выполнил свою функцию настолько хорошо, что никогда не был серьезно оспорен. Крутой овраг на одной стороне и резкое снижение к реке — на другой обеспечили его неприступность. Он никогда не мог бы соперничать с Шато-Гайяром, замком Ричарда, по великолепию и устройству, но строгий, твердый Чепстоу стал неотъемлемой частью пейзажа.

Александр щелкнул языком Самсону, и ободренный конь перешел от медленного шага к оживленному аллюру. Позади него жидкая грязь расступалась на мгновение и затем сравнивалась снова. Дорога расширилась, но ее поверхность напоминала студень из грязи.

Из замка просачивались запахи дыма от огня, на котором готовили, и среди прочих запахов — аппетитный аромат жирной баранины и лука.

Стража появилась из своих убежищ, чтобы преградить путь, когда он проехал через ворота и вступил в более низкий внутренний двор. Хотя он был одинокий рыцарь, он мог иметь сообщников, скрывающихся в темноте снаружи, и так как это была пограничная крепость, в шатком мире с уэльскими соседями, никакие возможности не следовало исключать. Удовлетворенные зелено-желтыми цветами Маршалла на щите Александра и графской печатью на разрешении, они направили его к конюшне. Больше никто из слуг его не сопровождал, чтобы помочь позаботиться о лошади, поскольку они уже были заняты сопровождением полдюжины других вновь прибывших, удаляя с них грязь и протирая их.

Александр рассматривал коней. Они выглядели как животные, принадлежавшие человеку с приличным положением. Никого на дороге перед ним не было, так что они, должно быть, прибыли с противоположного направления. Он подумал, кто еще настолько безумен, чтобы мотаться на границе в такой вечер, и спросил суетящегося конюха.

— Лорд Жерве Фитц-Парнелл, — сказал конюх, даже не замедляя шага, когда принес сена красивому темно-гнедому жеребцу.

— Он проделал долгий путь из Стаффорда, — сказал Александр с удивлением и вспомнил об угрюмом молодом человеке, с которым он столкнулся два года назад во время поиска Манди.

Конюх пожал плечами.

— По делам его отца, так я слышал, а каким — не знаю. — И перешел к следующей лошади.

Александр думал об этом, когда расседлывал Самсона и вьючного пони, но был все еще не ближе к решению, когда взял ранец с письмами и приблизился к зданию, в котором располагался главный зал, в поиске Ральфа де Блоэ, сенешаля.

Хранителя Чепстоу не оказалось в большом зале, где обедающие все еще лакомились фруктами и орехами в конце трапезы. Не было никакого признака присутствия Жерве Фитц-Парнелла, и высокий стол был пуст. Дети бегали среда помостов, играя в пятнашки, а слуги сортировали отходы обеда на корм для свиней и хлеб насущный для бедных. В животе Александра заурчало, напоминая ему, что он ничего не ел, не считая скудного перекуса хлебом и сыром в седле в полдень.

Он стащил кусок хлеба с еще неубранного стола, добавил спелое, желтовато-коричневое яблоко с него же, и поедал их быстро, помня о своей обязанности доставить письма лорда Маршалла к его сенешалю.

Группа местных рыцарей играла в кости у огня, пока у дальней стены их женщины болтали о своем. Александр подошел к ним со своим вопросом, и веселый молодой человек отделился от игроков, чтобы проводить Александра на второй этаж зала, где располагались личные покои де Блоэ.

— Теперь, когда он постарел, он не засиживается в зале надолго после ужина, — сказал рыцарь, — и его гость не задержался тоже. Он промок по дороге и жаловался на лихорадку.

— Жерве Стаффорд?

— Вы знаете его?

— Мы встречались раньше, — сказал Александр, когда они поднялись по освещенной факелами лестнице.

…Они даже не говорили, но из того, что он видел, Александр понял, что Жерве находится в полном подчинении у своего отца.

— Войдите! — крикнул де Блоэ в ответ на удар кулаком — так рыцарь стучал в двери, — и Александр был допущен к миру успеха и богатства, далекому от ветреной ночи, воющей за оборонительными стенами, — миру, который он начал лучше познавать с тех пор, как попал на службу к Маршаллу.

Пол был устлан толстым слоем камыша, по которому были рассыпаны высохшие ароматические травы, испускавшие запахи каждый раз, когда они шуршали под ногами. На стенах висели гобелены с вышитыми сценами танцовщиц в саду. Две жаровни древесного угля обогревали комнату, и толстые восковые свечи разливали золотой свет, отбрасывая темно-янтарные тени.

Ральф де Блоэ, мужчина среднего возраста с седыми волосами, растущими в виде монашеской тонзуры, сидел в уютном кресле перед одной из жаровен. Его нос был костистый, щеки несколько обвисли, но глаза были все еще острыми, как у ястреба, и голос был устойчив и силен, когда он, принимая письма от Александра, задал ему несколько вопросов, относящихся к делу. Леди де Блоэ, когда-то возлюбленная старого Генриха, все еще красивая, с блестящими темными глазами, принесла Александру кубок приятного вина и предложила сесть напротив ее мужа.

Вино потекло по жилам Александра, подбадривая его, хотя он знал, что ненадолго и что с теплом придет расслабленность и сонливость.

С другого конца комнаты, где стояла вторая жаровня, раздался густой, сильный кашель, и перед газами Александра появился Жерве Фитц-Парнелл в компании точной, но более молодой копии де Блоэ.

Два горячечных красных пятна лихорадки разливались по скулам Жерве, глаза опухли и затуманились.

— Это вы, — прохрипел он Александру через неровные зубы. — Я не был уверен…

Хотя Александр был сильно утомлен, он все же быстро поднялся и освободил только что занятый стул. Не поблагодарив, Жерве сел и на мгновение согнулся, сотрясаясь от кашля. Александр подал ему вино. Озабоченно нахмурившись, леди де Блоэ исчезла, чтобы посоветоваться со своими женщинами относительно подготовки ингаляции, чтобы прочистить горло их гостя.

Жерве взял глубокий бокал вина у Александра и посмотрел на него слезящимися глазами.

Вы нашли ее? — прохрипел он.

Александр покачал головой.

— Я расспрашивал везде, где путешествовал, но никто ничего не знает.

— Мой отец тоже ищет ее, знаете? — Жерве прижал руку ко лбу и вздрогнул от боли.

Александр пристально и с удивлением посмотрел на него.

— Я так понял, что он и знать о ней ничего не хотел. В самом деле, если бы я не оставил его зал в тот день в Стаффорде, я думаю, что он вышвырнул бы меня.

— Девочки из благородных семейств заключают полезные союзы, когда их выдают замуж, — сказал Жерве хрипло. — Он нуждается в ней, чтобы увидеть, что его линия продолжилась во внуках. Моя собственная жена остается бесплодной, и отослать ее невозможно без того, чтобы нажить себе врагов среди ее родни. Она из семьи графа Честера, и это вызвало бы вражду, которую мы не могли позволить себе. — Новый приступ кашля был смягчен несколькими глотками подслащенного вина. — Если вы найдете ее, вы будете вознаграждены. Я распространил весть от города до города.

Губы Александра слегка изогнулись при упоминании о награде. Просто найти ее было бы само по себе наградой.

— Это было мое предложение разыскать ее, — продолжил Жерве, которого лихорадка сделала разговорчивым. — Но ему удобнее забыть, что это так, и превратить это в собственную идею. Знайте, что все ваши старания и затраты по розыску будут вознаграждены независимо от того, сколько понадобится усилий.

— Полагаю, что вы должны лечь в кровать и позволить женщинам позаботиться о вас, — вмешался решительно Ральф де Блоэ и, повернувшись в кресле, подозвал жену.

Жерве стиснул челюсти, будто собираясь возразить, но он в самом деле чувствовал себя плохо, и вежливый, но холодный тон голоса де Блоэ преодолел его браваду. Леди де Блоэ подошла к нему, бормоча нежные слова, и уговорила его встать и идти с нею к кровати, недавно застеленной нагретыми льняными простынями.

Александр подумал с тоской о таком для себя, но знал, что он должен быть доволен и местом около огня в зале, с плащом вместо одеяла. Он был обычный рыцарь, а Жерве Фитц-Парнелл — наследник барона.

Когда Жерве ушел, Ральф де Блоэ повел в удивлении седую бровь в сторону Александра.

— Девочка?

— Внучка Стаффорда, сэр, от брака его дочери и безземельного рыцаря.

Де Блоэ поджал губы, затем кивнул.

— Ах, да. Был какой-то скандал, насколько я помню. Вы знаете, что случилось с ними?

— Они оба недавно умерли. Бог пребудет с их душами. — Александр подумал о простой могиле у обочины дороги под Руаном и другой, тайной, в усыпальнице женского бенедиктинского монастыря.

— А их дочь… я не знаю. — Он стал пристально рассматривать рисунок «елочкой» на своих брэ.

— Здесь кроется что-то большее, чем вы мне сказали, — проницательно бросил де Блоэ.

Александр откашлялся.

— Это правда, что я не знаю местонахождение Манди де Серизэ. Я хотел бы, чтобы в моем разуме воцарился мир. Все мы сожалеем о нашем прошлом.

Де Блоэ фыркнул и поднял указательный палец.

— Если вы сожалеете о своем прошлом в столь юном возрасте, вы согнетесь под могущественным бременем прежде, чем достигнете даже половины моих лет!

— Это был страх слабости, который научил меня плавать, — ответил Александр мрачно.

Утром Александр отбыл из Чепстоу в Пемброук. Ветер все еще выл, разнося дождь по стране, и по небу мчались рваные синие и серые облака. Жерве Фитц-Парнелл лежал в постели, его тело измучили кашель и лихорадка, разгорающаяся по мере скопления слизи в легких. Несмотря на ингаляции ароматическим паром леди де Блоэ, он продолжал слабеть, пока каждый вдох, который он делал, не превратился в нарастающую агонию. Привели священника, и был отправлен нарочный в Стаффорд, чтобы вызвать лорда Томаса к постели больного сына.

На третий день после своего прибытия в Чепстоу и за три дня до прибытия отца Жерве Фитц-Парнелл умер, не приходя в сознание, задохнувшись от жидкости в легких, и Манди стала для Томаса единственной живой душой в роду Стаффордов.