ЛОНДОН, МАЙ 1199 ГОДА

— Мне, мне! — прокричал Александр.

В ответ на его призыв по воздуху пролетел большой, плотно набитый сеном кожаный шар и шлепнулся у ног, залив чулок грязью и забрызгав льняную сорочку. Туника его валялась на земле в куче с другими туниками, образовывавшими линию ворот, а за портупеей присматривал чей-то оруженосец, исключенный из шумной игры из-за вывихнутой лодыжки.

Молодые люди двора Уильяма Маршалла бросили вызов рыцарям епископа и теперь боролись за победу в игре, напоминающей примитивный, но уже азартный футбол на участке дерна в пределах лондонского Тауэра. Для этого вида спорта обычно использовалось более широкое поле, чем то, на котором сейчас шла игра — целая деревенская улица, как правило, — но молодые люди довольствовались и этим, включая чей-то бурдючок, только воду заменили сеном.

Александр бежал по полю к куче туник, пиная мяч на бегу. Сбоку на него летел рыцарь-громила из команды противника. В последнее мгновение перед столкновением Александр бешено ударил по бурдюку в направлении Хью Сэндфорда и упал, тяжело дыша. Парень, сваливший его, закружился в погоне за мячом.

Правил не было, кроме того что нельзя было брать мяч руками. Единственным законом была сила. Игра была менее жестокой, чем турниры, но, конечно же, не излишне галантной.

Все еще задыхаясь, Александр перевернулся и еле-еле встал на ноги. Если бы он остался лежать, вероятнее всего, его бы затоптали.

Группа зрителей с оживленными лицами наблюдала, улюлюкала и поддерживала команды. Александр показал нападавшему грубый жест и, прижав руку к ребрам, побежал за неуловимым бурдючком.

На краю поля шла борьба, сплетенье пихающих, пинающих и бьющих рук и ног. Александр держался на периферии, не пытаясь ввязываться в эту свалку, и был вознагражден. В какой-то момент все держались друг за друга, а не за кожаный шар. Александр изловчился, сбил с ног рыцаря, выбил из-под него мяч и был таков.

— Монруа! — с триумфом выкрикнул голос из толпы, Александр промчался с бурдючком мимо туник, тем самым зарабатывая очко для своей команды и временные привилегии для себя.

— Ублюдок! — проревел кто-то из команды противника. Александр не обиделся, только ухмыльнулся и вытер лоб о предплечье.

В ноздри ударил запах пота, напоминавший ему, что не мешало бы принять ванну, прежде чем поступить в распоряжение лорда Уильяма. Не то чтобы он был нужен лорду Уильяму в данный момент. Маршалл с королем Иоанном и со всеми остальными магнатами в королевских палатах в башне обсуждали политику правления, которое началось вчера с коронации Иоанна в Вестминстерском аббатстве. Александр знал, что эта кратковременная передышка, если можно так назвать царивший переполох, скоро сменится большим количеством приказов, которые, несомненно, повлекут за собой беготню с рескриптами и запросами.

Подняв бурдючок, он затрусил назад к оговоренной стартовой точке, вбросил и со всей силы ударил его по направлению к туникам. Весь ад вырвался на свободу; на кону была большая бочка вина. И опять, когда игра устремилась то вверх, то вниз по полю, над толпой зрителей прозвучал боевой клич: «Монруа!»

Александр обернулся и увидел фигуру человека в сутане с капюшоном, тяжело опирающегося на палку.

— Харви? — недоверчиво сказал он.

Бурдючок ударился ему в ребра; он пошатнулся, и один из игроков противоположной команды сбил его с ног, завладел мячом и убежал.

— Харви? — снова сказал Александр и кое-как встал на колени, напрочь забыв об игре.

— Если ты сражаешься так же, как играешь в мяч, то это чудо, что ты еще жив, — наставлял его брат, проковыляв вперед, но ненамного, бдительно следя за костоломкой на поле.

— Что ты здесь делаешь? — настаивал Александр.

— Ха, смотрю, как тебя топчут.

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Александр вытер руки о сорочку и снова осушил лоб. — Ты получил мое письмо?

— Какое письмо?

Александр сдался. Подав сигнал, что покидает игру, он взял свою тунику из кучи на воротах и покинул поле, присоединившись к брату.

Они кратко обнялись. Обнимать монаха при зрителях было не слишком прилично для репутации этого монаха.

— Ты еще не ушел из монастыря? — спросил Александр, ведя Харви к скамейке возле каменного желоба. Схватив за шиворот чьего-то пажа, стоявшего среди зевак, он послал мальчишку за вином.

Глаза Харви светились весельем.

— Не так, как это в свое время сделал ты, — ответил он. Лицо его искрилось здоровьем, он поднабрал плоти, которую раньше изрядно высушила болезнь.

Он уселся на скамью и поставил свой посох между коленками.

— Тогда как же… что ты делаешь в Англии?

— На самом деле я здесь со двором Хьюберта Уолтера. — И губы Харви растянулись в довольной улыбке.

— Архиепископа Кентерберийского? — голос Александра стал высоким, почти визжащим. — Ты прикреплен к архиепископу Кентерберийскому?

— Лишь очень скромным образом, с одной стороны, по воле случая, с другой — благодаря моим стараниям.

Александр провел рукой по лицу и подумал, не снится ли все это ему. В последний раз, когда Александр навещал своего брата, тот силился выучить латынь и совершенствовал искусство коленопреклонения в церкви со своим деревянным протезом. Теперь же вот он, вдали от монастыря, переполненный жизнью и прикрепленный к свите самого могущественного Хьюберта Уолтера.

— Ну, рассказывай, — сказал он.

Прибыл паж с вином. Александр заплатил ему полпенни и поставил кувшин на лавку. Харви отцепил рог с пояса.

— Когда умер Ричард, начался обычный муравейник приездов-отъездов. Почти вся знать и прелаты побывали в нашем доме для гостей, пока он не был похоронен.

Харви прервался, чтобы сделать большой глоток вина, и отчаянно скривился.

— Я не пил ничего хуже с тех пор, как меня заставили отобедать за столом Реджинальда, — заключил он и передал рог Александру. — Кислое, как кошачья моча.

Александр подавил ухмылку. Монах Харви может быть и членом свиты Хьюберта Уолтера, но некоторые привычки не меняются.

— Как и все английское вино. — Зажав нос, он сделал несколько быстрых глотков, утоляя жажду. — Так что ты говорил?

— Ах, ну да. — Харви почесал свою тонзуру, блестевшую легким, веснушчатым загаром. — Хьюберту Уолтеру нужен был капеллан, чтобы служить богослужения солдатам в его свите — не рыцарям, сам понимаешь; у них был свой, и исповедовались они кому-то своего уровня. Но простому солдату тоже нужен священник, к которому они могли бы обратиться, — тот, кто примет их слабости, кто знает их жизненный путь.

— И выбрали тебя?

— Нет, я заставил их себя выбрать, убедил их, что я наиболее подходящий для этого дела человек и что даже с одной ногой я буду лучшим выбором. Хьюберт Уолтер поверил. Пусть он стареет, но глаз остается острым, как у совы. — Харви покачал головой. — Для начала я починил сломанную пару ножниц, а потом через занавеску выслушал рассказ о ночных оргиях какого-то солдата со своим другом и тремя девицами.

Губы Александра дернулись.

— И какое наказание ты за это наложил?

— Обычное, — беспечно сказал Харви. — На хлеб и воду на две недели и проповедь о том, что такие грехи не радуют Божьи очи.

От воспоминания он зажмурился.

— Я сказал, что если он будет продолжать спать со шлюхами, то его член сморщится и отвалится. Я сказал, что видел такие случаи, когда еще не стал монахом, и посоветовал ему вымыть его член в горячем уксусе, чтобы предотвратить возникновение сифилиса у крестоносцев.

— Горячий уксус! — прыснул Александр.

— Прекрасное средство! — с непроницаемым лицом сказал Харви.

— Прекрасное наказание. — Александр непроизвольно прикрыл свой пах.

Несмотря на отвратительное вино, Харви опустошил свой рог и налил еще одну порцию.

— Так что в данный момент я в свите архиепископа, ну а со временем… ты же знаешь о моих планах на будущее, и я уже на шаг ближе к цели.

— Так ты действительно серьезно настроен?

— Это было причиной жить, хотя было много причин умереть, — сказал он, глядя на игроков, скользивших, метавшихся, мчавшихся по жизни на двух здоровых ногах.

Он положил рог на здоровую ногу.

— Ты сказал, что отправил мне письмо, я, верно, уже уехал, когда оно прибыло. Это было что-то важное? — И он сам ответил на свой вопрос проницательным кивком. — Точно, что-то важное, иначе бы ты дождался нашей следующей встречи. — Хорошее настроение, вызванное рассказом об епитимье бедному солдату, погасло в глазах Александра.

— Я нашел ее Харви, я нашел Манди.

Лицо Харви озарилось.

— Слава тебе Господи, парень, где?

— В Руане.

Он рассказал брату о случайной встрече в башне и о том, что там произошло.

— Боже, Харви, у меня есть маленький сынишка, которого я никогда не смогу признать своим из-за ее положения, и я не решаюсь настаивать на своих интересах из страха потерять их обоих.

Первая радость Харви угасла, но осталась все же искра оптимизма.

— По крайней мере, она жива и ты знаешь, где она, — сказал он. — Было время, когда я считал тебя заблуждающимся дураком, когда ты настаивал, что она все еще жива. Я был убежден, что она давно умерла под забором… И твой сын ни в чем не нуждается.

— Кроме отца, разве что, — горько заметил Александр.

Он вспомнил маленькую ручку, доверчиво свернувшуюся в его руке, мечтательность, с которой Флориан смотрел на его меч, хихиканье, когда малыш бросал мячик Тизлу. И вспомнил, как давным-давно его собственный отец, огромный и похожий на викинга, вез его, ведя под уздцы по конюшенному дворику его первого пони.

— В данный: момент я сделал все, что мог. Мне нужно ждать благоприятного случая, но это так тяжело. Я хочу ее, Харви, и хочу моего сына.

Харви нахмурился и почесал сутану там, где дерево встречалось с плотью.

— Будь осторожен, — сказал он.

— Я знаю, что поставлено на карту.

— Если проиграешь — твоя жизнь, — на всякий случай уточнил Харви.

Волнение на газоне заставило братьев оторваться от своей беседы на время, чтобы увидеть появляющихся из входа, защищенного тяжелой, обитой гвоздями дубовой дверью, нового короля и группы лордов и епископов. Уильям Маршалл и Хьюберт Уолтер были среди них.

— Мне пора возвращаться к своим обязанностям. — Харви пристегнул рог к поясу. — Вскоре и ты будешь нужен своему лорду.

Несколько женщин, ярких как бабочки, медленно подошли, чтобы присоединиться к сопровождающим короля. Иоанн остановился, чтобы поговорить с одной из них, и нежно прикоснулся к ее руке. Она ответила ему, а он закинул голову и захохотал.

Александр наблюдал за их действиями. Тонкая вуаль женщины трепетала на ветру; она подняла руку; чтобы удержать ее, и длинный голубой рукав завернулся, показав кусочек желтой подкладки.

— Понятно, почему он оставил Манди в Руане, — презрительно фыркнул Александр.

Харви поднялся на ноги.

— Если его репутация верна хоть наполовину, то у него было больше женщин, чем прочтенных «Отче наш», — сухо прокомментировал он. — Кроме того, тебе стоило бы восхвалить Господа, если его интерес к ней затухает.

Внезапно он указал своей палкой.

— Это случайно не Томас Стаффорд плетется там в конце?

Внимание Александра перешло с Иоанна и женщин на вельмож. Кроме Маршалла, Хьюберта Уолтера Кентерберийского и Уильяма де Броза, также были юстициар, Фитц-Петер, молодой Ранульф Честер и рядом с ним — угрюмая, седовласая фигура Томаса Стаффорда. Он был одет в свою дворцовую одежду — шерстяную одежду до лодыжек рыжевато-красного цвета, с мехом того же оттенка на рукавах и кромке. Привычное угрюмое выражение лица. Александру стало интересно, улыбался он когда-нибудь в своей жизни или нет.

— Да, это Стаффорд, — сказал он, не сумев скрыть враждебность в голосе.

— Если бы он только знал, — продолжал Харви, прищурив глаза, чтобы лучше видеть.

— Он сделал бы Манди заложницей своих амбиций. Он как старый паук, ползающий в паутине. Лучше бы земли Стаффорда в будущем отошли Честеру или Дерби.

— Но она его внучка. Жаль, что они не могут воссоединиться, — сказал Харви. — Я знаю, что он причинил много неприятностей ее родителям, но и они причинили неприятности ему, а теперь он стар.

— Не так стар, чтобы впадать в такой маразм, — парировал Александр. — Зная, как он относился к своему сыну, когда тот был жив, зная, как он разговаривал со мной, когда я заехал в Стаффорд в поисках Манди, очень сомневаюсь, что она получит от их встречи что-либо, кроме неприятностей.

— Но все-таки она — его кровь и плоть.

— Боже мой, Харви, ты говоришь, как священник. Клеменс тоже была его кровью и плотью. Нечто большее, чем гордость, заставило его отречься от нее. Осмелюсь сказать, что даже Иоанн мог бы у него поучиться зловредности.

Харви пожал плечами, принимая его точку зрения, но все же не уступал.

— Никто не может быть только темным, — сказал он. — Где-то ведь должен быть свет?

Рядом с ним Александр тоже стал непреклонным, теперь он смотрел не на собрание знати, а на солдата, которого подозвали по приказу Уильяма де Броза.

— Тогда скажи, где свет в нем? — Он ткнул указательным пальцем.

И вновь Харви прищурился.

Солдат был высок и силен, выше даже самого де Броза, что было редкостью. Перепутать усеянное шрамами лицо ле Буше, его глубоко посаженые глаза, важный вид было просто невозможно.

— Не знаю, но хотя бы проблеск где-то должен быть, — проворчал он; его убежденность вдруг испарилась.

Ле Буше отдал честь своему нанимателю и развернулся, чтобы осуществить то, что было ему приказано. Путь его лежал в направлении Харви и Александра. Наконец его черные глаза остановились на братьях и расширились. Ле Буше задержался на полушаге на секунду, но потом двинулся вперед с удвоенной свирепостью. Сначала казалось, что он собирался промаршировать мимо, но в последний момент остановился и засунул руку в кошелек на ремне.

— Милостыня калеке и недоумку, — сказал он и бросил монетку в рог, прикрепленный к поясу Харви.

Александр сжал кулаки, но сдержал руки, но не слова.

— Сунь ее себе в зад, — парировал он.

Ле Буше одарил их своей злобной усмешкой.

— Тогда до встречи в аду, — ухмыльнулся он и пошел своей дорогой.

— Сукин сын, — прошипел Александр сквозь зубы.

Харви достал из рога монетку.

— Резанная пенни, — сказал он, указывая на скос по краю серебра, который весь был срезан, тем самым делая монету бесполезной. — Фальшивая монета. Я забираю свои слова о свете и тьме назад. — Он бросил монетку за плечо. — Со всех сторон худо.