Барфлер, весна 1163 года

Шторм наконец стих, но ветер так и не улегся. Путешествие в Англию обещало быть бурным. Волнение на море не доставляло Алиеноре удовольствия, но морской болезнью она не страдала. А вот ее камерарий Бернар обычно всю дорогу от берега до берега проводил, согнувшись над лоханью.

Они с Генрихом собирались провести Рождество в Англии, однако нескончаемое ненастье помешало совершить плавание вовремя. Все дни ожидания на берегу Генрих был абсолютно невозможен. Он извелся, не имея сообщений из своего королевства. Прошло четыре года с тех пор, как он в последний раз был в Англии, и его присутствие там требовалось безотлагательно.

Сейчас он мерил шагами причал, словно лев на привязи. Будь у него хвост, король бил бы им из стороны в сторону. К тридцати годам его гибкое молодое тело возмужало и стало более массивным; первые тонкие морщинки прорезали кожу вокруг глаз. Он уже не податливый юный принц, неопытный и горячий, а монарх, облеченный безграничной властью, с поступью размеренной и отяжелевшей от недоверчивости и бремени правления огромной державой, что протянулась от шотландских границ до Пиренеев.

Алиенора поморщилась, заслышав, как вопит Нора на руках у няньки. Девочка на втором году жизни достигла того беспокойного возраста, когда ребенок еще слишком мал, чтобы внять голосу рассудка, но уже переполнен бурлящими эмоциями. К тому же ей давно пора спать, но уложить ее смогут только после погрузки на судно.

Старшая дочь Алиеноры, бывшая на пороге семилетия, вела себя серьезно и важно. Глядя на Жоффруа и Ричарда, без устали скачущих по причалу, она неодобрительно качала головой.

– Пусть побегают, им надо как следует устать, – сказала ей Алиенора. – На корабле придется сидеть несколько часов.

Матильда высокомерно вскинула головку:

– Мальчики не такие разумные, как девочки.

– Твоя правда. – Алиенора посмотрела на нее как женщина на женщину и обняла.

Тем временем пошел снег. Над землей закружили мелкие снежинки, не больше перхоти в волосах нищего. Алиенора оглянулась на Изабеллу де Варенн. Та, дрожа, стояла среди других придворных дам. Серая накидка с соболиным воротником подчеркивала бледность ее лица и круги под глазами. Из-за плохой погоды Алиенора не получила ответа на свое письмо новому архиепископу о браке Изабеллы, но скоро они все узнают.

Наконец прилив достиг нужного уровня, и началась погрузка на борт. Памятуя об участи «Белого корабля» и наследника трона, плывшего на нем, Генрих разделил детей. Ричард, Матильда и малышка Нора сели на корабль с Алиенорой, а Жоффруа выпало сопровождать отца на изящном королевском флагмане под стягом с двумя львами. Жоффруа был страшно рад такому решению, а Ричард надулся.

Королевский флот покинул спокойную заводь причала и вышел под соленые брызги открытого моря. Алиенора смотрела поверх мраморно-зеленой зыби. Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как она впервые отправилась в Англию – полная надежд, предвкушая корону. Ах, надежды, надежды! Сегодня ее чувства подчинены суровому реализму и притуплены долготерпением. Дни становятся длиннее, подступает весна, но того прекрасного воодушевления нет. Оно давно утекло, словно вода сквозь пальцы.

* * *

В Саутгемптоне королевскому флоту устроили торжественную встречу. Выстроенные рядами рыцари и воины архиепископа Кентерберийского блестели начищенными доспехами и оружием. Бекет в парадном одеянии искрился, как иней солнечным утром. В правой руке он держал епископский посох из позолоченного серебра и горного хрусталя, а левую благосклонно положил на плечо Гарри. Подросток был одет в темно-красную котту и меховую мантию, на его лбу мерцал золотом небольшой венец.

По сигналу архиепископа вся его свита разом опустилась на колени. Слаженные движения сопровождались звуком, похожим на хлопанье огромного паруса.

– Сир, – произнес Бекет и тоже преклонил колено, потянув за собой Гарри.

Генрих взирал на происходящее жестким взглядом, и Алиеноре стало не по себе. Бекет держался как правитель, приветствующий на пороге гостей, а не как королевский слуга, встречающий властителя государства и его супругу. Однако она скрыла тревогу под царственным величием и произнесла положенные фразы. Пока она нуждается в поддержке Бекета. Они на мгновение встретились глазами в знак того, что между ними есть ждущее решения дело, и потом он отвел взгляд, а она обратилась к Гарри – поцеловала в холодные от ветра щеки, поразилась тому, как он вырос.

– Ты уже почти перерос меня!

Он одарил ее чудесной лучезарной улыбкой:

– И отца тоже.

Генрих услышал эти слова и добродушно рассмеялся.

– Главное, не перерасти свои башмаки, – сказал он, а потом метнул на архиепископа жгучий взгляд, который совершенно не вязался с улыбкой на его лице.

* * *

Генрих хмуро смотрел на Бекета. Они сидели напротив друг друга, каждый с кубком вина, как много раз в прошлом, но теперь все изменилось. Там, где царили доверие и сердечность, возникли отдаленность и настороженность.

– Я не согласен, – холодно констатировал Генрих. – У меня не было намерения лишиться канцлера, когда я делал тебя архиепископом Кентерберийским.

Томас выглядел виноватым, но держался решительно.

– Епископы обвиняют меня в том, что я слишком много внимания уделяю мирским делам. Помимо постоянного столкновения интересов, у меня никогда не хватает времени ни на канцлерство, ни на архиепископство. Исполнять хорошо обе должности я не в силах.

– Это жалкий предлог, о чем ты и сам прекрасно знаешь. Перепоручай больше дел другим людям, а сам только следи за выполнением. Я могу это делать, почему ты не можешь?

– Господь достоин неразделенного внимания, сир.

– Тебя это не волновало, когда ты давал согласие. Я поставил тебя канцлером, мне и снимать тебя, если сочту это нужным, а ты не вправе сам отказываться от поста.

Вот что больше всего уязвляло Генриха – Бекет по собственному желанию захотел что-то сделать.

– Сир, признаюсь, в гордыне своей я считал, что смогу исполнять обе должности, но это оказалось непосильной задачей для одного человека, даже если поручать больше дел сподручникам. Мне не просто было решиться на этот шаг, я много думал, но в конце концов решил, что служение Господу – высочайший долг любого человека.

Грудь Генриха вздымалась от гнева.

– Не Господь поднял тебя из грязи, а я! Не надейся, что сможешь возвеличиться за мой счет, потому что в таком случае я просто отрежу тебе руки. Вместо тебя я назначаю канцлером Джеффри Риделя, поскольку он поднаторел в казенных делах и будет на этом посту преданнее тебя.

– Сир, пребываю в уверенности, что он будет хорошо служить вам, – ровно произнес Бекет, хотя под одним его глазом мелко подрагивал мускул.

– Да уж получше, чем некоторые.

Последовало тяжелое молчание. Мужчины пили вино. Наконец Генрих стукнул кубком по столу:

– Поскольку ты пожелал отказаться от поста канцлера и посвятить себя церковным вопросам, вот тебе дело: подготовь разрешение на брак моего брата с графиней де Варенн. Она все упрямится. Я хочу, чтобы ты поскорее составил документ, тогда мы справим свадьбу до Великого поста.

Бекет перебирал край широкого рукава:

– Сир, к глубочайшему моему прискорбию, я не могу этого сделать.

– Что значит – не можешь? Не болтай ерунды!

– Сир, я уже упоминал об этом. Речь идет о кровном родстве. Ваш брат и графиня – родственники в третьем колене. Между их семьями множество тесных связей, которые делают их союз нецелесообразным.

– Ну разумеется, между их семьями есть связи! – захлебываясь яростью, выкрикнул Генрих. – Потому им и нужно разрешение! Но при всех этих связях они же не брат и сестра.

Бекет оставался неумолимым:

– К сожалению, сир, факт остается фактом: графиня де Варенн и ваш брат слишком близки по крови. Я не могу дать разрешение, если оно противоречит законам Господа нашего.

Генрих вскочил из-за стола и навис на Бекетом:

– Бог мой, почему ты мешаешь мне в этом?! Ты дашь разрешение! Этот брак планировался много лет, и ты прекрасно об этом знал! А ведешь себя так, чтобы показать свою власть! Я же тебя насквозь вижу.

Бекет тоже поднялся, высокий и серый, словно гранитная скала на фоне вулкана Генриха.

– Сир, я веду себя так не для того, чтобы помешать вам или доставить неудовольствие. Выдав разрешение, я нарушил бы законы. И позвольте заметить, я ожидал, что с графиней де Варенн будут обходиться со всей возможной деликатностью после того, что было сделано с ее сестрой. Мария Булонская не перестает слать мне ходатайства о расторжении ее брака на том основании, что она была монахиней и ее насильно забрали из монастыря. Сейчас разумнее всего проявить такт и соблюсти законы. К тому же мне дали понять, что и графиня де Варенн не желает предполагаемого союза по тем же самым причинам. При дворе многие озабочены.

Лицо Генриха, и без того уже малиновое, потемнело от бешенства.

– Значит, тебе «дали понять»? И кто же это дал тебе понять? Или это сама графиня де Варенн просила тебя не давать разрешения?

Бекет покачал головой:

– Нет, сир, не просила.

– Значит, это сделал кто-то другой. В моем собственном доме завелись шпионы и злоумышленники.

Генриха волной окатило муторное чувство: его предали! Обман и измена – этого он боялся больше всего, а тут – под самым его носом… И он догадывался, где источник.

– Суть остается прежней: эти двое являются кровными родственниками, и я не могу одобрить их брак, – заявил Бекет, прикрываясь, как щитом, достоинством праведника.

– Берегись, Томас, – глухим от гнева голосом произнес Генрих. – Ох берегись! Ты уже подорвал мое доброе отношение к тебе. Сделай только еще один шаг – и ты разрушишь его окончательно. Не пытайся бороться со мной, потому что я не позволю тебе победить.

* * *

Марчиза провела гребнем по волосам королевы и следом пригладила их ладонью. Заметив среди золотого блеска седую нитку, она осторожно выдернула ее.

– Еще одна? – Алиенора опечалилась. – С каждым днем все больше. Говорят, что за старение тела воздастся нам мудростью и опытом, но меня это не утешает. Было бы куда правильнее получить их сразу, до того как поседеешь.

Она втирала в руки мазь с розовым маслом. По крайней мере, они были все еще гладкими и безупречными. Тем не менее это были руки тридцатидевятилетней женщины, не девушки. Руки, которые знали тяжесть державы и скипетра, которые прикасались к терновому венцу Христа в Константинополе и скрепляли печатью судьбоносные указы. Руки, которые сжимали тело Генриха в сладостном экстазе, когда свершалось зачатие первенца, а потом обнимали ребенка, спаленного лихорадкой.

Марчиза едва успела причесать госпожу, как в покои без предупреждения ворвался Генрих. Его взгляд метал молнии. Коротким приказом Алиенора отпустила своих женщин и поднялась со стула, запахивая шелковую накидку поверх шемизы.

– Ты имеешь к этому какое-то отношение? Я знаю, это твоих рук дело! – Он швырнул на пол пергамент, который сжимал до тех пор в кулаке, и тот мятым комком подкатился к ногам Алиеноры.

– Что моих рук дело? – Она изобразила неведение, хотя сердце ее отчаянно забилось в груди.

– Ты отлично знаешь, о чем я! Томас Бекет отказался дать разрешение на брак Изабеллы де Варенн с моим братом якобы из-за их близкого родства. Да он мог бы одним движением руки позволить им пожениться, а вот уперся и не хочет этого делать. С чего бы, а? Уж не нашептал ли ему кто-то на ухо?

Алиенора не делала попыток поднять пергамент.

– Возможно, он следовал голосу совести, – предположила она. Спокойный тон ей удавалось сохранить с большим трудом. – Иногда мне кажется, что у тебя совести вообще нет.

– Клянусь Христом на кресте, госпожа королева, я не позволю тебе вмешиваться в государственные дела! Это был разумный брак, а ты расстроила его своими глупыми кознями!

– Такой же разумный, как брак Марии Булонской? – Она смотрела на супруга, высоко подняв подбородок.

– Да, такой же разумный! И хватит уже осуждать меня. Моего брата ты никогда не любила. Каждый раз, едва я собирался что-то сделать для него, ты либо отворачивалась, либо недовольно морщилась. Думаешь, я не заметил, как ты прятала Изабеллу де Варенн в своих покоях и защищала ее?

Алиенора расправила плечи и стойко встретила горящий взгляд мужа, хотя ей было очень страшно. О том, что сделано, она не сожалела и не собиралась отступать или извиняться.

Черты его лица исказились.

– Ты – женщина, которую я взял к себе в постель, которая стала матерью моих наследников. Предполагалось, что ты будешь поддерживать меня во всех начинаниях, будешь для меня надежным оплотом. А вместо этого ты чинишь препятствия на каждом шагу и потом еще удивляешься, почему я сержусь.

– А ты никогда не слушаешь то, что я тебе говорю! – выпалила Алиенора, едва дыша от переполняющего ее возмущения и отчаяния. – Ты без оглядки топчешь желания и потребности людей, думая только о себе, и потом еще удивляешься, почему вокруг тебя никого не осталось. Я не сделала ничего постыдного. Ты возвел Томаса Бекета на должность архиепископа Кентерберийского, и окончательное решение о браке принимал он. Если бы он счел соединение Изабеллы и Вильгельма возможным, то я ничего не смогла бы поделать с этим. А как королева, я обязана помогать тем, кто обращается ко мне, так же как ты обязан править страной.

Генрих сжал кулаки:

– Вот только не надо путать меня лживыми оправданиями. Я запрещаю тебе вмешиваться в мои дела и действовать у меня за спиной, ты слышишь?

– Слышу, – сказала она, и было это признанием очевидного факта, а не отступлением.

Пусть кипятится, сколько пожелает; его крики не изменят случившегося: Бекет не дал разрешения на брак, и она победила.

– Ты будешь подчиняться мне…

Алиенора молча склонила голову. Делать вид, что ты раскаялась, и раскаиваться – это не одно и то же.

Генрих притянул ее к себе и сжал ладонями ее лицо.

– …или я сломаю тебя, – добавил он, жарко дыша.

«Если я не сломаю тебя раньше», – подумала она, но позволила телу растаять в страсти Генриха.

– Как тебе будет угодно, мой господин.

Она просунула руку между их телами, чтобы погладить его, и ощутила, что он тверд, как железная булава. Генрих издал сдавленный звук, взял ее за плечи и грубо толкнул на кровать. Алиенора приняла его жадно и подгоняла, увлекала, царапала его ногтями, когда он кусал ее грудь, и обхватила ногами его торс, когда он вонзился в нее. Сколько бы любовниц Генрих ни брал, лишь она одна была тем сосудом, который порождает его наследников. Как бы ни был он силен, входя в ее тело, она забирала всю ту силу и отпускала его кротким, опустошенным. А то, что супруг мог заронить в ее чрево семя новой жизни, было вызовом и риском одновременно. В это мгновение Алиенора готова была принять и то и другое, даже если наутро придется сожалеть.

Когда они закончили, Генрих скатился с нее и закинул за голову руки. Бронзовые завитки волос у него под мышками потемнели, а на животе туго скручивались в рыжую полоску.

– Насчет брака, – произнес он, еще не совсем отдышавшись. – Все равно решать мне. Графиня де Варенн выйдет замуж за того, кого выберу я. Если ты думала свести ее с одним из твоих вассалов из Пуатье, то даже не думай интриговать, потому что этого не случится.

– Как вам будет угодно, сир, – сказала она, подбавив в ритуальную формулировку долю презрения.

– Нет, это мне не угодно, – огрызнулся он, – но что смогу, я получу.

Он встал с кровати и начал одеваться. Алиенора смотрела на следы, оставленные ее ногтями на спине Генриха, и жалела, что не поцарапала сильнее.

* * *

Утром после мессы Алиенора призвала к себе Изабеллу, а остальных дам взмахом руки отправила в дальний угол покоев. Изабелла, бледная и печальная, сложила руки перед собой и опустила глаза.

– Ты наверняка знаешь, что я хочу обсудить с тобой, – тихо начала Алиенора.

– Да, госпожа. – Изабелла прикусила губу. – Я готова, что бы ни предстояло мне услышать сейчас.

– Я в этом не уверена.

Изабелла подняла на нее карие, полные ужаса глаза, и Алиенора замотала головой:

– Ты ведешь себя как человек, ожидающий услышать страшную новость, но на самом деле тебе следовало бы улыбнуться и нарядиться в то красное платье, что тебе так идет.

Изабелла растерялась:

– Госпожа?

– Архиепископ определил, что предполагаемый брак между тобой и Вильгельмом, сыном императрицы, невозможен по причине близкого родства, и не выдал разрешения. – Графиня ахнула. Алиенора не преминула заметить: – Разумеется, архиепископ сделал это совсем не ради того, чтобы угодить мне, у него были свои резоны, но, так или иначе, этому браку не бывать. – Она улыбнулась, наблюдая за тем, как меняется выражение лица Изабеллы по мере того, как услышанное проникало в ее сознание.

– Благодарю вас, госпожа! – Ее глаза наполнились слезами. – Благодарю вас! Я даже не смела надеяться на это!

– Я же обещала сделать, что смогу. – Алиенора сжала руку Изабеллы. – Король очень недоволен тем, что его план сорвался. Тебе нужно быть осторожнее в его присутствии. Думаю, и Вильгельм не в лучшем расположении духа, так что мой тебе совет: оставайся в моих покоях, пока не минует шторм.

Изабелла кивнула и вытерла рукавом глаза:

– Я перед вами в неоплатном долгу.

– Давай не будем говорить о долгах. И я почти ничего не делала, только написала одно письмо.

– Даже если так, госпожа, все равно – я вам так благодарна… И хотя вы не считаете, что я вам чем-то обязана, мне бы хотелось однажды отплатить вам за вашу доброту, – упрямо повторила Изабелла.

– Мне достаточно будет знать, что ты сумела использовать полученный шанс, – сказала Алиенора, и в ее глазах промелькнула тоска. – Живи в полную силу и не оглядывайся назад. Не многим из нас дается такая милость.

* * *

– Это невозможно! – выкрикнул Вильгельм в яростном неверии. – Он не мог запретить мой брак с Изабеллой де Варенн! При чем тут родство?!

– Он мог, и он это сделал, – процедил Генрих.

– Но почему? – продолжал бушевать Вилл. – И почему ты не помешал ему? – Он грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули кубки и расплескалось вино. – Ты говорил, что все будет просто, как только Бекет станет архиепископом Кентерберийским, почему же теперь такие сложности?

Генрих побагровел:

– Откуда мне было знать, что, едва взяв в руки архиепископский посох, он повредится в уме? – И он раздраженно взмахнул рукой. – А тебе какая беда? Женись на ком-нибудь другом. Я найду тебе невесту.

– Где? – выпалил Вилл. – Из воздуха она возьмется, что ли? С Изабеллой никто не сравнится – с ее-то связями и землями. Ты обещал ее мне. И что, позволишь выскочке вроде Бекета указывать тебе? Обратись к папе римскому! Получи у него разрешение!

– У меня есть дела поважнее, чем ссоры с архиепископом, – возразил Генрих. – Будет лучше, если ты женишься на другой. Я вынес решение; прими его, и покончим с этим.

– Я никогда не приму его! – крикнул Вильгельм. – Бекет – сын ничтожного лавочника, и при этом он вертит нами как хочет, а все потому, что ты так возвысил его. Запомни мои слова: он уничтожит тебя, если ты не остановишь его. Он водит тебя за нос, брат. И не жди, что я соглашусь, чтобы ты в свою очередь водил за нос меня!

– С меня достаточно! – взорвался Генрих. – Убирайся!

– Может, и достаточно, но это не конец. – Вильгельм двинулся к двери. – Мы еще посмотрим! – Он рванул на себя дверь и заорал, подзывая оруженосца.

* * *

Сидя во главе длинного обеденного стола, Алиенора смотрела на собравшуюся знать и священнослужителей. Архиепископ Бекет благословил хлеб, и слуги уже расставляли горячее: тушеную оленину, жареных каплунов и ароматную пшеничную кашу. Одно место за столом пустовало – то, где обычно сидел младший брат Генриха, но его никто не видел с тех пор, как несколько часов назад он, мрачнее тучи, вскочил на лошадь и куда-то умчался.

По безмолвному приказу Генриха виночерпий унес приборы, приготовленные для королевского брата. Сидящие на скамье устроились посвободнее, и об исчезновении Вилла ничто больше не напоминало. Гарри в знак особой чести был усажен между родителями, под золотистым балдахином. До уровня взрослых его приподняли с помощью нескольких шелковых подушек. Мальчик весь сиял от гордости и самодовольства – ведь его братья и сестры, как всегда, сидели со своими няньками за другим столом. Их присутствие было нужно, чтобы подчеркнуть мощь королевского рода, но держать детей все же лучше отдельно. Так они приобретали необходимый опыт и учились манерам, не мешая взрослой компании. Ричард то и дело бросал злобные взгляды на Гарри, его зависть была очевидна, а старший брат в ответ лишь заносчиво улыбался и красовался в своем новом парадном одеянии.

У короля настроение было хуже некуда, и он почти не разговаривал с архиепископом. Генрих то барабанил пальцами по столу, то беспокойно ерзал, а еду жевал с видимым усилием, не получая от изысканных блюд ни малейшего удовольствия.

Алиенора знала, что между ним и Бекетом зреет очередная ссора. Генрих намеревался поднять налоги, а Бекет от имени шерифов противился этому. Также архиепископ требовал, чтобы бароны, со времен гражданской войны удерживающие захваченные ими церковные земли, вернули добычу законному владельцу. По всему королевству шли яростные споры, стороны предъявляли друг другу аргументы и контраргументы. Бекет настаивал на соблюдении законности, а Генрих считал, что за действиями Бекета нет ничего, кроме борьбы за власть и влияние.

Был еще и вопрос суда над священниками, нарушившими закон. Генрих надеялся быстро уладить его с Бекетом, исполняющим роль и канцлера, и архиепископа, но этот замысел провалился.

По мнению Генриха и большинства его подданных, каждое преступление в государстве должен разбирать светский суд. Бекет же полагал, что справедлива существующая система, при которой клирики подсудны только собственным судам Церкви. Генрих хотел, чтобы вернули закон времен его деда, когда всех, независимо от рода занятий, судили по древним обычаям королевства. Церкви сделали слишком много уступок, когда в дни нужды требовалась ее помощь, но пора уже вернуть все в прежнее русло.

Генрих и Бекет как псы кружили друг вокруг друга – шерсть вздыблена, клыки оскалены, хотя хвосты все еще виляют; однако Алиенора предчувствовала, что решающая схватка вот-вот начнется.

Трапезу завершили засахаренные фрукты, вино с пряностями и сладости. Затем Генрих удалился в свои покои пить гипокрас в компании особо доверенных придворных. Архиепископ в эту группу включен не был, что являлось самым красноречивым свидетельством разногласий между ним и королем.

Избранное общество беседовало, играло в шахматы и кости и слушало, как арфист из Уэльса извлекает из своего инструмента чарующие трели. Алиенора ходила от одного к другому, изящно поводила руками, кивала, улыбалась, легко вступала в разговор и так же легко заканчивала его. Так она, неявно для окружающих, собирала впечатления и новости. Одному барону она пообещала взять его подрастающего племянника к себе пажом, расспросила рыцаря, недавно вернувшегося из паломничества в Иерусалим… Любезная улыбка так и застыла на ее губах, когда в покои ввалился младший брат короля – совершенно пьяный и под руку с одной из скандально известных шлюх. Она тоже была пьяна, но не так сильно, как Вилл. Женщина явно хотела бы остаться в стороне, да только не могла вырваться из его хватки.

Вильгельм на заплетающихся ногах добрел до Генриха.

– Вот на этой я женюсь, – промямлил он, с трудом сохраняя равновесие. – Ник… никакого родства. Томас будет доволен. Она родом из борделя еп… епископа Винчестерского в Саутварке. Что скажешь? Получится из нее хорошая жена?

– Тебе нельзя жениться на ней, Вилл! – заорал какой-то придворный, который тоже перебрал. – В ее норе уже побывал король. Это будет кровосмешение!

Все в ужасе замерли, только послышался чей-то сдавленный смешок. Вильгельм отпустил шлюху и с воплем накинулся на шутника-придворного – рыцаря Ричарда де Люси. Тот не успел увернуться от кулаков, из разбитой губы потекла кровь. Брат короля не унимался, и они сцепились клубком, повалились на буфет, откуда попадали кувшины и чаши. Шлюха не растерялась – убежала восвояси, а затем два рыцаря Генриха оттащили Вилла от его жертвы.

Вильгельм оттолкнул их и встал, пошатываясь.

– Все женщины – шлюхи! – выпалил он. – Королева, графиня или последняя саутваркская потаскуха – все едино, у них одно и то же на уме: задурить мужику голову своими прелестями да ноги пошире раскинуть! – И он уставился на Алиенору и Изабеллу.

Генрих резко махнул рукой, и Вильгельма, изрыгающего проклятия и ругательства, рыцари выволокли из комнаты.

– Ну, – обратился Генрих к остолбеневшим придворным, – интересное представление, хотя и неожиданное. Уверен, в покоях нашего славного архиепископа такого веселья не видывали. – Он глянул на рыцаря с окровавленной губой. – А тебе это пусть послужит хорошим уроком. Вот что бывает, когда несешь чушь: тебя бьют.

Эта краткая речь короля была встречена смущенными улыбками, потом послышались первые смешки, и постепенно вечер вернулся в обычное русло. Изабелла в сопровождении Марчизы тихо удалилась к себе. У Алиеноры такой возможности не было, так как к ней подошел Генрих и пригласил к свободной шахматной доске под оконной аркой:

– Госпожа королева, не согласитесь ли сразиться?

Она чувствовала на себе взгляды придворных – все ждали ее реакции на выходку Вилла. Чтобы закрыть рот сплетникам и отказать им в удовольствии видеть ссорящихся на публике короля и королеву, Алиенора улыбнулась Генриху и любезно приняла его предложение, хотя никакого желания играть с ним не испытывала.

Алиенора расставила на доске фигуры плавными движениями, подчеркивающими красоту ее рук.

– Было любопытно узнать, – произнесла она негромко, но вложила в голос все свое презрение. – Оказывается, вы и эту шлюху добавили к списку своих побед.

– Просто мне хватило ума при вас не болтать о ней. Та потаскуха – никто, как пришла сюда из борделя, так туда и вернется. То, что здесь сейчас произошло, – досадная случайность, не более того, не думайте об этом.

– Ах да, разумеется. Я быстро забуду о том, как ваш брат оскорбил меня и Изабеллу, поставив в один ряд с саутваркскими шлюхами!

Генрих сложил на груди руки:

– А из-за чего все вообще началось? Графиня де Варенн – вот причина. Если бы она, как и положено добронравной женщине, приняла моего брата, сегодняшней сцены не случилось бы. Но нет, ей потакали, ей позволили растягивать траур до бесконечности. Ей давно пора было выйти замуж!

– Да, ваш брат стал бы ей прекрасным мужем! – съязвила Алиенора. – Женщине очень трудно сохранять достоинство с синяками на лице, они позорят ее, хотя должны бы позорить мужчину. – Она достала из кошеля серебряную монету с портретом Генриха на одной стороне и крестом на другой. – Что выбираете, сир, короля или крест?

Генрих махнул рукой:

– Уступаю вам, госпожа королева. Делайте первый ход, а я посмотрю. Предпочитаю видеть, каким курсом держать корабль, а не доверяться прихоти судьбы, ворчливым женам и своевольным архиепископам.

Алиенора едко усмехнулась:

– Ну что же, тогда не жалуйтесь, если проиграете. – Она сделала первый ход.

– Вот хитрая лисица, – мрачно подивился Генрих. – Вилл успокоится, когда протрезвеет и подумает. Я отправлю его к матери, чтобы она его образумила.

Алиенора кивнула:

– Или чтобы он уговорил ее обратиться к архиепископу и попытаться переубедить его? Вы коварны, сир.

Генрих пожал плечами. Отрицать двойную цель он не собирался.

– Моя мать умеет обращаться с норовистыми служителями Церкви.

Алиенора обдумывала следующий ход:

– У нее ничего не получится. Архиепископ сломается, но не согнется.

– Тогда, если будет в том необходимость, я сломаю его, – ответил Генрих сурово.

Партия завершилась патом, как и предвидела Алиенора. Супруг стремился разгромить ее, и она столь же решительно была настроена не уступать. Сражение продолжилось в опочивальне. Когда же закончилось, так и не принеся ни одному из запыхавшихся, измотанных соперников победы, Генрих оделся и ушел. Алиенора не знала, благодарить за это судьбу или впасть в уныние.

Поднявшись с постели, она уединилась в уборной, чтобы привести себя в порядок, и во время омовения заметила кровь: начались регулы. Значит, с этого посева ребенка не будет. Открытие не принесло никаких чувств, кроме облегчения: по крайней мере, еще месяц она будет отдыхать от деторождения.

Королева послала одну из служанок за ветошью и натянула пару старых брэ под сорочку. А потом отправилась на поиски Изабеллы.

Графиня еще не спала – она при свече подрубала шемизу. Это работа для прислуги, но ею можно заниматься в полумраке. Алиенора по собственному опыту знала, как благотворны могут быть монотонные движения иголкой – они упорядочат мысли или изгонят их.

– Все хорошо?

Изабелла кивнула:

– Спасибо, госпожа. Мне очень жаль, что брат короля так расстроен, но его вспышка только укрепила меня в уверенности, что быть его женой я не смогу. Не вмешайся архиепископ, мне пришлось бы повенчаться с ним. Свой долг я бы исполняла, но каждый миг молилась бы об освобождении. – Ее лицо омрачилось. – Простите меня за то, что произошло сегодня в покоях короля. Это было непристойно.

– Твоей вины в этом нет. – Глаза Алиеноры сердито вспыхнули. – Не кори себя. Пусть то, что сделал Вильгельм, ляжет грузом на его совесть, а не на твою. К тому же скоро все утрясется – выдует себя, как зимний шторм. – Она сменила позу, чтобы утишить боль от спазм внизу живота. – А после непогоды нам откроется новый берег с чистым песком, где можно оставить любой след, какой пожелаешь.