Аржантан, Рождество 1167 года

Генрих ветром ворвался в жилые покои королевы в большом донжоне Аржантана и замер на полпути, когда его взгляд упал на карапуза, неуверенно ковыляющего ему навстречу.

– Иоанн? – Король присел на корточки и раскрыл объятия. Малыш с комичной серьезностью уставился на незнакомого мужчину, а потом доверчиво потянулся к нему. Генрих подхватил его маленькое тельце и стал вертеть в разные стороны, рассматривать с головы до пяток. – Ну что за славный человечек! – приговаривал он.

На лице Генриха был написан такой искренний восторг, что Алиенора едва не прониклась к нему былой нежностью. В Аржантан она приехала с тяжелым сердцем, снедаемая горечью и разочарованием. Ей было неприятно даже смотреть в сторону мужа. После похорон его матери Алиенора писала ему и получила в ответ несколько коротких строк, которые ничего не говорили о его настроении и душевном состоянии. Суть послания сводилась к тому, что Генрих чрезвычайно занят и не успевает ни проводить мать в последний путь, ни приветствовать младшего сына, делающего по жизни первые шаги.

– Жаль, что ты не нашел времени приехать к нам раньше, – сказала Алиенора. – Ты не застал своего последнего ребенка… вернее, своего последнего законного ребенка в младенческой люльке.

Иоанн поковылял прочь от отца. С целеустремленным видом он направил свои шажки к матери. Лицо Генриха напряглось.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что я чуть не умерла при родах и поправилась только спустя несколько месяцев. Лекари и повитухи считают, что если я опять забеременею, то ни я, ни ребенок не выживут. Я говорю: достаточно. Я сделала для тебя многое, Генрих, но умирать для тебя не собираюсь. – Она поймала Иоанна, подняла его и усадила боком себе на бедро, как испокон веков делают все матери.

Генрих встал и упер руки в бока:

– Я ожидал более теплой встречи, все-таки семья воссоединилась после долгой разлуки. Но, как я посмотрю, мои ожидания были слишком оптимистичными.

– Мы должны четко понимать, где находимся, – ответила Алиенора. – Твоя мать, упокой Господи ее душу, произвела на свет троих сыновей и на этом остановилась. Я дала тебе пятерых наследников, четверо из которых живы, и трех дочерей. Большего от меня нельзя требовать.

Она заметила, что рассердила супруга, но ей было все равно. Тот отвернулся от нее и встал в оконном проеме, который выходил на серые воды реки Орн.

– Ладно, так тому и быть, – произнес он. – Ты знаешь, почему я не мог приехать в Англию. Ты знаешь, почему я не мог присутствовать при отъезде нашей дочери и на похоронах матери.

– Да, знаю, – бросила она.

Потому что ты равнодушен к своей жене и слишком слаб душой, чтобы вынести прощание с дочерью и матерью. И вообще, мы же всего лишь женщины.

– Долг и дела королевства всегда стоят на первом месте, и это хорошо понимала моя мать, упокой Господи ее душу.

– Я понимаю это гораздо лучше, чем ты можешь себе представить, – заявила Алиенора, едва скрывая негодование. – Четырнадцать лет я безостановочно рожала тебе детей. Ты часто говоришь, что женщина тупеет во время беременности, а раз мне это больше не грозит, я смогу заняться чем-нибудь другим.

– Например?

– Аквитанией, – коротко ответила она. – Перед тем как стать королевой Англии, я была герцогиней Аквитании. Я должна вернуться туда, прежде чем люди позабудут, кто я такая. Ричард уже не ребенок, нужно представить его как моего наследника. Я слишком долго пробыла в изгнании.

– В изгнании? – Генрих даже обернулся к ней.

– Так мне кажется порой, – пояснила она. – Мне нужно вернуться на родину.

На лице Генриха отразилась радость, и видно было, что он уже что-то прикидывает в уме.

– В кои-то веки, любовь моя, мы с тобой в согласии, – сказал он. – Я как раз собирался предложить тебе поехать в Пуатье весной и взять с собой Ричарда и остальных. Действительно, подданным пора снова лицезреть свою госпожу. – Он погладил короткую бородку. – А поскольку твои бароны отличаются своенравием, тебе понадобится защита и надежный человек, чтобы править мечом, если будет в том нужда. Я подумывал о том, чтобы поручить эту задачу Патрику, графу Солсбери.

Алиенора пыталась понять, что кроется за предложением супруга. Патрик Солсбери – опытный воин и царедворец. Она имела с ним дело, когда посещала Солсбери и Винчестер. Патрик показал себя приятным в общении придворным, но он человек короля до мозга костей и всегда будет исполнять волю Генриха. Должно быть, его приставляют к ней в качестве сторожевого пса, который будет следить за тем, чтобы она хорошо себя вела. Разумеется, граф будет докладывать Генриху о каждом ее шаге. По счастливому совпадению, его жена Адела – родная мать Изабеллы, и это может сыграть Алиеноре на руку.

– Я сделаю все, чтобы мы с ним совместно служили на благо Аквитании, – сказала она.

– Ну что же, значит, все хорошо.

Генрих был доволен и в то же время растерян. Должно быть, ему не верилось, что Алиенора так легко приняла его решение. Он пересек комнату и легонько ущипнул за щеку двухлетнюю Иоанну. Она прижалась к юбкам няньки и наморщила лобик, явно недоумевая, кто этот шумный человек, нарушивший привычный ход жизни в покоях. Тогда Генрих обернулся к Норе. Та в шесть лет уже умела себя вести: она присела в реверансе и назвала Генриха «господин мой отец», чем весьма порадовала его.

– Из тебя получится красивая и воспитанная дама. Совсем как твоя мать, – добавил он и метнул на Алиенору язвительный взгляд.

– Молю Бога, чтобы она вышла замуж за человека, достойного ее любви и уважения, – ответила Алиенора не менее язвительно. – Ричард и Жоффруа сейчас занимаются верховой ездой. Твой другой сын тоже с ними.

– Да, я видел их, когда въезжал в замок.

– Что ты намерен с ним делать?

Генрих засунул пальцы за кожаный ремень на поясе:

– Он может послужить при мне пажом, а я пока присмотрюсь к нему.

Алиенора кивнула и не стала продолжать этот разговор. Если она предложит отправить Джеффри на церковное поприще, Генрих непременно упрется и сделает наоборот, так всегда было, а она умеет учиться на собственных ошибках.

Единокровные братья приняли Джеффри с добродушной снисходительностью, а он подстроился под выпавшую ему роль зависимого члена семьи. Хотя Алиенора подозревала, что под его улыбкой может скрываться что угодно. В конце концов, он сын Генриха, а мать его была содержанкой. И это подводило ее к следующему вопросу, который она хотела обсудить с мужем.

– Вскоре после моего воцерковления мы с Изабеллой ездили в Вудсток, – сказала она.

Эта фраза вызвала у Генриха легкое удивление.

– И что?

– Я видела, в Эверсвелле что-то строится. Кажется, это будет называться «Сицилийский сад»? – Алиенора скривила губы в насмешке. – И на дороге мне встретилась твоя любовница – прекрасная Розамунда. Она такая сладкая, что кажется, из нее мед потечет, если порежется. – (Он ничего не сказал, но его лицо окаменело.) – Я знаю, ты берешь женщин, чтобы утолить похоть, и в прошлом у тебя были особенно любимые наложницы. С этим я примирилась, поскольку, что бы ни говорила Церковь, отнюдь не женщины, а мужчины более подвержены слабостям плоти. Женщины гораздо рассудительнее и знают, когда стоит воздержаться. Но когда ты выставляешь любовницу напоказ перед всем двором, когда ты ведешь себя подобно глупцу, потерявшему голову, и строишь для нее роскошный дом и сад, когда ты выдергиваешь ее из монастыря… – тогда это становится скандалом. Это вредит твоему доброму имени, и это позорит меня и твоих наследников. Если уж ты не можешь жить без шлюх, то хотя бы не делай из себя посмешище. И еще: ты надеялся, что я ничего не узнаю? Или даже не думал об этом, поскольку меня давно уже ни в грош не ставишь?

Генрих мрачнел все сильнее, но Алиенора не чувствовала страха. Время дипломатии миновало, и она мчалась на гребне своего гнева и обиды.

– Генрих, ты не считаешься не только со мной – ты ни с кем не считаешься. Но ты когда-нибудь оборачивался назад? Когда-нибудь смотрел через плечо на тех, кого втоптал в грязь на пути к своей цели? Они встают на ноги, и в сердцах их месть.

Он заговорил сдавленным от ярости голосом:

– Клянусь Богом, супруга, ты зашла слишком далеко! Не смей угрожать мне!

– Я всего лишь поднесла зеркало и прошу тебя заглянуть в него. Это ты зашел слишком далеко, но разве кто-нибудь призовет короля к ответу? У кого есть право сказать ему «нет»? У архиепископа?

Запищал Иоанн, требуя, чтобы его опустили на пол. Оказавшись внизу, он затопал к Генриху.

– Папа, – выговорил он и ухватился за отцовскую штанину.

Генрих не замечал малыша, его горящий взгляд был направлен на Алиенору.

– У тебя во всяком случае такого права нет, – прошипел он.

– Я так и думала. – Она кивнула, получив ожидаемое подтверждение. – Твой сын очень умен, раз знает слово «папа», не зная отца. Хотя я не уверена, что он понимает его значение. Наверное, ни один твой ребенок этого не понимает.

Генрих был так зол, что кровь отлила у него от лица, и оно стало белым как кость.

– Предупреждаю вас, госпожа королева, не дразните меня, – процедил он. – В моей власти раздавить вас, как осу. Она может укусить меня перед смертью, но все равно ей не жить. – Он перешагнул через Иоанна и унесся прочь.

Алиенора села на скамью и обхватила себя руками. Ее всю трясло от пережитого волнения. Она ранила Генриха, но себе при этом навредила еще больше. Ах, как же она его ненавидит! Но это потому, что муж все еще что-то значит для нее. Нужно преодолеть эти чувства и достичь благословенного равнодушия. Возможно, это удастся, когда она снова окажется в Пуатье. Когда снова окажется дома.